Асланбек Залимханович Адиев, представляющий Дагестанский научный центр РАН в ходе июньской сессии Школы молодого этнополитолога озвучил теоретические основы, которые легли в основу пятилетних исследований социально-групповых типов идентичности в рамках реализации Стратегии государственной национальной политики в Дагестане. Исследования, проводимые учеными касались соотношения гражданской, этнической, религиозной идентичностей.

— Исследователи федеративных отношений отмечают, что наличие национальных республик в составе Федерации, показывает значимость этнического фактора в современной политике нашей страны. Причина особой значимости — в конфликтном потенциале, который заключен в такого рода взаимоотношениях, — подчеркивает Асланбек Залимханович.
По мнению ученого, одним из ключевых и оригинальных теоретических концепций, позволяющих изучать и анализировать этнические конфликты, является теория финского исследователя Тату Ванханена «Этнические конфликты». Феномен этнического фаворитизма финский ученый считает основным в понимании данной темы.
— Эта теория оригинальна, поскольку отличается от бытующей в русскоязычном пространстве конструктивистской теории. Тем не менее, именно примордиалистский подход Тату Ванханена имеет прикладное значение для понимания и анализа событий в сфере этнополитики, — отмечает ученый. — Если принимать, что все этнические группы — это «социально воображаемые» конструкты, то непонятны причины конфликтов.
Суть же в том, что в быту, в повседневной рутине, этнические сообщества по сути являют собой «расширенное родство», что предполагает возникновение этнического фаворитизма, кумовства, когда люди при прочих равных обстоятельствах в условиях социальной конкуренции сознательно или бессознательно отдают предпочтение «этнически своим». Причина этого именно в понимании «этнического» как эквивалента «родственного», «кровно родственного».
Теория Тату Ванханена предполагает изначальную конфликтогенность этнических взаимоотношений, поскольку все человеческие сообщества живут и взаимодействуют в условиях ограниченных ресурсов и этническое измерение являет собой еще одно направление конкуренции.
— В полиэтническом обществе естественно, что многие экономические конфликты канализируются в русло этнической напряженности, что мы видим порой в условиях российских регионов, — подчеркивает Асланбек Залимханович.
Среди факторов, влияющих на этническую конфликтность ученый выделяет этническую неоднородность. Она высчитывается по особой формуле, учитывающей соотношение этнического большинства к общему населению. Так, в Республике Башкортостан уровень этнической неоднородности выше, чем в соседней Республике Татарстан. Это предполагает и потенциал этнической конфликтности в данных регионах, тем сложнее задачу приходится решать региону с более высоким уровнем этнической неоднородности.
Другой фактор — глубина этнического раскола. Если какие-то грани институтов идентичности не совпадают — язык, религия, расовая принадлежность и другие — то возможен конфликт более открытого, насильственного характера. А если социальные границы перекрывают друг-друга, как у башкир и татар в Башкортостане, например, то конфликт может носит латентный характер.
Эти ключевые факторы, по мнению исследователя, являются основными, но при этом следует учитывать и иные особенности протекания этнополитических процессов в регионе, такие как продолжительность конфликта. вовлеченность широких слоев населения, широкий общественный резонанс или размер территории, на которую претендуют конфликтующие стороны.

В обсуждении на июньской сессии Школы молодого этнополитолога в РБ Рустем Ринатович Вахитов, к. филос. наук, преподаватель БашГУ, публицист, отметил, что добуржуазный мир не знал феномена политических наций. Ему больше знаком феномен полиэтнических империй и в какой-то мере Россия до сих пор остается таким государством, где не этничность стоит во главе угла, а идеология, собирающая вокруг себя полиэтническую элиту.

— Апелляция к тому, что Россия — национальное государство, очень опасно и вредно, потому что в сознании нашего человека национальное государство это прежде всего этнонациональное государство. Наше общество очень плохо понимает концепт гражданской нации, причем западный опыт показал, что этот концепт недостаточно хорошо работает: плавильного котла не получается и в основе каждой гражданской нации лежит какое-то этнонациональное ядро. 
Концепт наций и государств-наций, возникший в эпоху раннебуржуазного государства, с развитием человечества уходит в прошлое. Фактически выбор стоит между двумя путями развития.
Первый путь — глобализации в рамках транснациональных корпораций — что очень страшно по своим последствиям, поскольку отвергает традиционные ценности, ценности народов и цивилизаций.
Второй выбор — это выбор больших политических цивилизационных образований. Во многом современный мир к этому и идет. Мы переросли государства-нации.
Сейчас в большой политике становятся значимыми только те политические союзы, которые концентрируют в себе большую демографическую нагрузку: по сто, двести, триста миллионов человек. Евросоюз — это первая ласточка того, к чему переходит мир от системы национальных государств. Это система цивилизационных политических союзов.
Это же мы видим и у нас с созданием в 2014 году ЕвразЭС. Факт того, что мы видим необходимость объединения на евразийской платформе, говорит о том, что мы переросли государства-нации (хотя по большому счету, Россия никогда и не была этнонациональным государством).

"В русле трендов объединения на цивилизационной платформе в лице идей пантюркизма мы видим попытки создания нового наднационального образования, предпринимаемые частью турецкой политической элиты", — считает к.филос.наук, преподаватель БашГУ Рустем Ринатович Вахитов.

— Пантюркистская цивилизационная модель по своей демографической нагрузке не уступала бы Евросоюзу или Евразийскому союзу. Гипотетическое государство, в которое входят все тюркские народы — это триста миллионов человек, что сравнимо с США и ЕЭС. В этом смысле Башкирия становится инструментом «мягкой силы» со стороны агентов пантюркизма, - отметил философ, выступая на июньской сессии Школы молодого этнополитолога.
Что же мы можем противопоставить пантюркизму? Для этого мы должны понять, что лежит в основе этого проекта. Это идея, возникшая в лингвистике и популярная в 19 веке — идея языковых семей. Согласно этой идее народы, имеющие родственные языки, произошедшие от одного протоязыка, имеют и родственные культуры. А если мы это транслируем и в политическую плоскость, то получается, что эти народы должны иметь и какую-то общую политическую судьбу, должны объединяться в большие наднациональные цивилизационные политические образования.
На основе этой идеи возникает сначала проект пангерманизма. Причем варианты этих проетов очень разные. Например, Гросс Дойланд, включающий и Швецию и Норвегию, и Австрию. То, что сделал Бисмарк — это Малая Германия (этот проект расколол немецкие народы на три сегмента). 
Потом на основе пангерманистского проекта возникает панславистский проект. Наши славянофилы патриоты — не только славянофилы, но и всегда были германофилами. Это мы видим и в заимствованиях каких-то конструктов немецкой философии, геополитики. Пример тому — проект Славянской Федерации от Белграда до Санкт-Петербурга со столицей в Константинополе, освобожденном от турок, разрабатываемый Данилевским. По сути это перенос пангерманистского проекта на славянскую почву. 
Пантюркистский проект — то же самое. Он был заимствован турками у немцев. Влияние Германии на турецкую культуру в 19-м веке было очень сильным и до сих пор Турция в сфере влияния Германии и является образцом для турецких националистов. 

Какую альтернативу предлагают Евразийцы?
Основоположником Евразийства тоже был лингвист — это наш великий ученый, князь Николай Сергеевич Трубецкой, создатель теории языковых союзов. Он противопоставляет теории языковой семьи — теорию языкового союза. Он показывает, что зачастую народы, будучи генетически разными, разными по религии и культурным чертам, начинают в быту обретать некое сходство. Проживая в рамках одного географического ареала они напитываются «культурными флюидами» друг друга. И это постепенно ведет к созданию единой цивилизации. 
И здесь заложен ответ на вопрос «Что с позиции Евразийства можно противопоставить пантюркизму?» 
С точки зрения Евразийства Турция не является центром какого-то особого тюркского пространства. Турция — будь Османская империя или нынешняя Турция — по сути дела является наследницей Византии. Она в этом Балканском, Царьградском, Средиземноморском месторазвитии выполняет ту же роль, что Византия.
Как Москва после распада Золотой Орды начала собирать вокруг себя ордынские земли, также после захвата Константинополя турки продолжили реализовывать политику Византии — собирать земли, которые византийцы утеряли. 
Когда нынешние пантюркисты говорят об историческом единстве языкового пространства — они мягко говоря, слишком свободно обращаются с фактами. Потому что язык Османской империи был преполнен арабскими и персидскими заимствованиями, а нынешний турецкий язык — это результат реформ 30-х годов, реализованных Мустафой Ататюрком. Фактически он отказался от литературного наследства, которое было у Османской Турции. 
Евразийская идея же смотрит иначе. Наши народы уже в течение столетий, а если говорить о башкирах, то уже более пяти столетий, находятся в пределах одного цивилизационного образования — это Евразийской цивилизационное образование. И сохранение этого единства жизненно важно для нас, а попытки разорвать эту многовековую связь приводят к очень большим страданиям — считал Николай Трубецкой. 

— Этнолингвистические вопросы сейчас особенно актуальны в связи с недавним конфликтным кейсом изучения родных языков, а теперь и с вопросом северо-западного диалекта башкирского языка, — отметил руководитель проекта — к.филос.н. Азат Бердин, отметив, что вопрос языка касается многих политических граней жизни современного общества, включая деятельность различных общественных организаций, и упомянув достаточно известные среди этнополитологов попытки спекуляции на этой теме различные акторов.
Екатерина Михайловна Арутюнова, к.социологических наук, ведущий научный сотрудник Центра исследования межнациональных отношений Института социологии ФНИЦ РАН представила результаты исследования, изучающего влияние роли языка в этнической и гражданской идентичности, в межэтнических взаимоотношениях.
— Кейс этнолингвистического конфликта был очень заметным в Татарстане и Башкортостане в последние годы. Вряд ли есть люди, которые об этом не слышали. У меня есть собственное видение того, как этот конфликт происходил, — предварила свое выступление Екатерина Михайловна.
Е.М. Арутюнова: Почему я называю это конфликтом? В основе этого определение этнического конфликта, которое дает Валерий Александрович Тишков: «Это такая форма взаимодействия, при которой хотя бы одна сторона или обе стороны (а возможно — больше) объединяются, солидаризируются, действуют или страдают по принципу этнических отличий». Это очень широкое определение конфликта. Поэтому мы используем определение «этнолингвосоциальный конфликт».
На самом деле называть его можно по-разному. Некоторые сообщества остро реагируют на слово «конфликт», воспринимая это лишь только как противоречия. Но мы его используем, опираясь на принятое нами определение.
Конфликт мы рассматриваем в трех измерениях. С одной стороны — это институциональные изменения. Второе измерение — это взаимодействие региональных властей и групп, сторонников добровольного изучения государственных языков. Третье измерение — это конфликт дискурсов сторонников и противников обязательного изучения.
Институциональное измерение — базовое и само тоже имеет внутри несколько форм. С одной стороны — противоречия в законодательстве: федеральные и республиканские нормы разнятся. Вам, как профессиональному сообществу, наверняка известны эти коллизии. Самое главное здесь заключается в том, что федеральное законодательство позволяет республикам устанавливать свои собственные государственные языки и использовать их по-разному в образовании (Закон об образовании, Закон о языках). Но при этом Федеральные государственные образовательные стандарты не включали государственные языки республик как обязательные. В обязательный компонент ФГОС входил только родной язык (так было до того момента, пока все не изменилось достаточно драматичным, в некоторых местах, образом).
Обязательным был родной язык и никак не оговаривались государственные языки. Это было проблемой, потому что законодательства республик очень по-разному определяли, каков у них статус языков в образовательной сфере.
В Законе о языках в Татарстане до сих пор записано, что языки — татарский и русский — изучаются на паритетной основе. В Башкортостане, насколько мне это известно, это не было записано. Плюс история довольно разная в обеих республиках. Соответственно, практика в республиках тоже довольно разная.
Самое известное решение в этой сфере — это решение Конституционного суда РФ от 2004 года, которое устанавливало, что паритетное изучение татарского и русского языков не противоречит Конституции Российской Федерации.
Другое дело, что люди, которые интересуются этим решением, часто на этом прекращают его читать. А дальше написано много интересного. В частности, то, что вопросы изучения языков не находятся в исключительном ведении республик, и преподавание государственных языков республик не должно вестись в ущерб государственному языку Российской Федерации, о котором есть отдельный Закон о государственном языке РФ, принятый в 2005 году.
У нас есть разные решения по поводу того, как республики могут или не могут управлять своими собственными государственными языками с точки зрения обязательности или необязательности их изучения.
В частности, в некоторых республиках решениями конституционных судов была отменена практика обязательного изучения. Например, в Якутии, Тыве, Адыгее. А в некоторых — например, в Чувашии и Коми — наоборот, решением конституционных судов было подтверждено, что их можно преподавать в обязательном порядке.
Сюда же, к конституциональным решениям, я отношу и то, каким образом федеральный центр действовал в этом конфликте. Это выступление Президента РФ Владимира Путина о том, что не стоит и неправильно заставлять изучать неродные языки. Конфликт не с этого начался, но с этого начался его заметный этап на федеральном уровне, который закончился известной прокурорской проверкой.
Прокурорская проверка была очень «резким» методом. Она установила множественные нарушения. Мне известна только ситуация по Татарстану, когда только очень малое число школ не имели нарушений федерального стандарта с точки зрения соотношения часов изучения русского и татарского языков.
Дальше — закон. Закон (поправки к ФЗ «Об образовании») принят и действует. В нем есть только несколько конфликтных моментов. Изучение государственных языков — добровольно. Теперь это прописано. Возможность выбрать русский как родной. Это очень интересно, и об этом меня спрашивали коллеги из-за рубежа: «Неужели раньше русский не был родным?» Русский язык имеет только статус государственного, хотя он является родным для большой части нашего населения, причем не только для этнических русских.
Еще одна новация в законе — это то, что родные языки изучаются с учетом потребности школьников и их родителей или законных представителей. То есть все это отдано на откуп участникам образовательных отношений: школа, школьники и их родители.
Соответственно, это институциональное измерение. И оно еще никуда не делось. Некоторые изменения в законе произведены, но в законе по-прежнему довольно много сложностей, которые в будущем могут откликнуться. Например, такая обязательная связка «этнос-язык». Да, у нас есть «языки народов» — тема, которая заслуживает отдельного разбора.
Другое измерение этого конфликта — то, как взаимодействовали региональные власти с теми, кто выступал за то, чтобы государственные языки изучались добровольно. Здесь довольно разные позиции я замечаю в Татарстане и Башкортостане.
На мой взгляд в Башкортостане власть более чутко относилась к требованиям сторонников добровольности. В Татарстане было по-другому. И история несколько другая: в Татарстане с 1991 года обязательно изучают, а в Башкортостане — с 2006 года.
Позиция сторонников добровольности изучения довольно известна. Количество часов для изучения русского и татарского языков разнилось с требованиями федерального стандарта и не дотягивало до него. Но это не было главной претензией. Главной претензией была низкая эффективность изучения языков.
Несмотря на то, что немалые средства на это выделялись в Татарстане, серьезного улучшения методик не произошло. Собственно, когда еще в 90-е годы сторонники добровольности начинали свои выступления, они не были за то, чтобы полностью отменить изучение татарского языка. Они были за то, чтобы несколько снизить количество часов, отведенных для этого предмета, и изменить методики преподавания.
Есть и существенные нюансы того, как использовать язык. В городских условиях непременная нужда говорить на татарском, коми или чувашском — необязательно есть. Кроме того, навыки знания языка необязательно гарантируют какую-то вертикальную мобильность.
Самый главный вывод, который я здесь делаю, что развитие конфликта в этом измерении происходило во многом из-за невнимания регионального руководства к требованиям сторонников добровольного изучения татарского языка.
Третье измерение связано с конфликтом дискурсов сторонников и противников обязательности изучения. Здесь надо подчеркнуть, что не нужно представлять русских (и не только русских) как людей, которые «встают в позу» и говорят: «Нет! Мы не будем учить ваши языки!» — ничего подобного.
В 90-е годы исследования нашего Центра фиксировали, что запрос на знание татарского языка у этнических русских был очень высоким. До 70 процентов русских в 90-е годы хотели владеть татарским языком в Татарстане. Это серьезная цифра.
Затем эта цифра существенно падала в течение нулевых, десятых годов. Например, в 2015 году мы ее фиксировали на уровне 40 процентов, в 2017 году — 28 процентов. При этом не падал запрос на владение татарским языком среди татар — очень любопытно.
В чем было это противоречие в дискурсе? Сторонники добровольного изучения говорят: «У нас разорванное образовательное пространство было, а теперь оно восстановлено этим новым законом. И даже это в какой-то мере борется с элементами этнократии» Существует или нет этнократия — это другой вопрос, я просто транслирую дискурс. Второй дискурс: «Федеральный центр желает нас ассимилировать, хочет лишить нас наших языков». И все это происходит в сложнейших условиях — истечения сроков действия федеративных договоров. В Татарстане это было в 2017 году.
Причем, не только русские, но и татары в Татарстане, а татары и башкиры — в Башкортостане, выступали за то, чтобы государственные языки изучались добровольно.
По Башкортостану у нас исследования 2017 года, когда это все разворачивалось, мы замечали, что и среди башкир, и среди русских, доля сторонников добровольности изучения башкирского практически одинакова — 45-46 процентов. Среди татар поддержка добровольности была выше — 53 процента. Но интересно, что 45 процентов башкир выступали за добровольное изучение башкирского языка.
В Татарстане сторонников добровольного изучения татарского языка среди татар было около четверти — существенно меньше. Но поскольку в Татарстане исследования идут почти каждый год, мы замечаем, что эта доля не очень сильно меняется. А число сторонников обязательности изучения чуть-чуть падает среди татар. А среди русских растет число сторонников обязательного изучения татарского для всех.
Я не говорю сейчас о так называемых, национальных школах и не говорю об изучении языка в формате родного языка. Я говорю о государственных языках.
В Татарстане и Башкортостане это по-разному реализуется. Сейчас, насколько мне известно, в Башкортостане сделан акцент на изучение башкирского как государственного, а в Татарстане делают акцент на изучение татарского как родного — предмета «татарский как государственный» не существует в большинстве школ.
Вся ситуация интересна еще и тем, что она означает и довольно существенный рост гражданской активности. Можно по-разному к этому относиться. И активность сторонников добровольности, и активность противников добровольности — это гражданская активность. У нее могли бы быть и другие основания. Это внимание родителей к тому, что происходит в школе с их детьми — очень существенно. Оно повлекло и объединение родителей в социальных сетях — например Родительское сообщество Татарстана (РОСТ).
Чем эта ситуация интересна социологам? Как это влияет на межэтнические взаимоотношения?
Такие конфликтные ситуации разного уровня и масштаба упрочают этнические границы. Мы могли бы ожидать упрочения этнических границ в регионах, которые испытали этнолингвосоциальный конфликт в большей мере. Могли бы ожидать и ухудшения межэтнических отношений, но мы их не зафиксировали. Отдельные «товарищи» активизируются, но выраженного ухудшения отношений мы не заметили.
Затем нас интересует как изменяется политическое поле. Как нарастает или уменьшается активизм. Здесь есть и трагические события — самоубийство Альберта Разина. Есть и позитивные события — появление разных курсов по изучению и активизации языков.
Еще одна проблема, которую здесь можно увидеть — это проблема социального продвижения в связи с владением или невладением (слабым владением) языком, что является отдельной отраслью наших этносоциологических исследований.