Под дискурсом Мишель Фуко понимает организованную систему высказываний и правил формирования высказываний, включающую одни элементы и исключающую другие. Такая система выражает отношения власти и конструирует социальную реальность.

В «Порядке вещей» М. Фуко замечает, что в определенную эпоху столь разные сферы знаний, как наука о языке (лингвистика), биология и теория накопления капитала (экономика), оказываются объединены едиными ключевыми функциями — общей «грамматикой». Так, для эпистемы классического периода системы естественной истории и теории денег или торговли имеют «те же условия возможности, что и сам язык».

Это имеет две импликации: порядок — это «порядок слов»; и, далее, другие (отличные от лингвистики) системы знаний «функционируют как язык». «Слова» выступают здесь основным субстратом (составным материалом) и наиболее явным проявлением «порядка вещей».

Как это применимо к сфере международных отношений и рассматриваемой здесь проблематике глобального управления?

В интерпретации того или иного факта международной жизни мы выделяем общие «функции» рассматриваемых систем (функционирующих «как язык») и условия их возможности (опять же, как язык).

«Язык» при этом может быть возможен только в определенных условиях (при наличии определенной «грамматики», способа соединения слов и вещей, построения «высказываний»). Он также проявляет себя в соотнесении слов с «порядком вещей» (сравн. «миро-порядок»).

В данной системе «миропорядок» функционирует «как язык». Он выступает (функционально) как аналог способа «сказать» что-то. Миропорядок возможен только тогда, когда есть «язык» и у него есть общие «правила» («грамматика»), известные и разделяемые всеми. Перефразируя Фуко, можно сказать, что (миро)порядок — это «порядок слов».

Более приземленно и прагматически, можно сказать, что международные порядки строятся вокруг и относительно определенных «правил», очерчивающих и структурирующих свое поле. Это не обязательно разделяемые всеми и всегда соблюдаемые правила (как и, например, правила поведения в вооруженных конфликтах — jus in bello), но всегда правила грамматики и «построения высказывания» («порядок слов»). Международный порядок «функционирует как язык» в том случае, когда есть определенная система «организации», свод правил и грамматика (форма их организации). Как следствие появляется возможность «построить высказывание», т.е. сформировать имеющую смысл, адресованную и потенциально понятную другому последовательность слов или действий в рамках существующей «организации», по имеющимся «грамматическим» правилам. Когда в рамках определенного порядка можно «построить высказывание», — он существует, в противном случае он «невозможен» и распадается.

Распад биполярного мирового порядка по окончании холодной войны ознаменовался растущим ожиданием, что теперь мир станет «многополярным», т.е. структурированным вокруг нескольких крупных полюсов, задающих новые соотношения центров силы и правила взаимодействия между игроками. Однако этого не происходит. Почему же по состоянию на сегодня мир не становится многополярным? И может ли он стать таким при наличии определенных условий (например, по прошествии времени) в будущем?

В статье «Почему мир не становится многополярным?» А. Кортунов предлагает свое объяснение того, почему современный мир трудно охарактеризовать как многополярный. В этой связи затрагивается вопрос о предыдущих мировых порядках, начиная с Венского, который можно считать моделью многополярности в международных делах. Венский миропорядок («Европейский концерт») можно действительно считать примером многополярности, но повторить его опыт в XXI в. невозможно, как представляется, по несколько другой причине, чем указывает автор.

Главное, чем характеризовался Венский порядок, — наличие общих, разделяемых всеми участниками «правил игры», и согласие относительно таких правил. Дело здесь не столько в общности христианской религии, симптоматично подмеченной общности языка (в лингвистическом смысле) и предполагаемом «великодушии» и «гуманизме» европейских держав друг к другу (начиная от «великодушия» победителей к побежденной Франции). На фоне именно Венской системы разворачивались самые кровопролитные и интенсивно следующие друг за другом войны — от подготовивших ее и предопределивших парадигму вооруженных конфликтов Новейшего времени невиданных по размаху «массовых» Наполеоновских войн до, например, Австро-итало-французской войны, интенсивности и кровопролитности которой в восприятии современников оказалось достаточно, чтобы положить начало Международному движению Красного Креста и прообразу международных гуманитарных институтов. Организующим элементом этого миропорядка были все же не соображения «гуманизма», предположительно объединявшие европейские державы в рамках «Европейского концерта» и утраченные ко времени Первой мировой войны [1] .

Стоит заметить, что в парадигме этих же «правил» и «грамматики» их применения (хотя обычно так не принято считать) выдержана и Первая мировая война (при всей ее исключительности). Глобальная смена миропорядка после нее вызвана не только завершением крупного конфликта и революционными событиями в Европе (и то, и другое показало страшные по масштабам последствия выхода организованных систем «из-под контроля»). Не в меньшей степени причина — в исходящем от России дыхании забрезжившего «отсутствия правил» и перспективах игры «не по правилам» — утрате устойчивости и чувстве текучести предыдущей «грамматики», когда система может принять любое, «какое угодно» направление. На этом фоне все-таки в меньшей степени причиной можно считать «демократическую форму правления» победителей, вынудившую глав соответствующих держав наказать немцев максимально жестко под давлением «общественных настроений».

Более того, внутри этой же парадигмы находилась и Вторая мировая война — с тактической инновативностью войск Вермахта, выросшей из опыта предыдущей войны, и оперативной и стратегической инновативностью советской стороны. Она велась с использованием имеющихся систем вооружений, технических и коммуникационных средств, даже с выборочным применением отдельных норм международного гуманитарного права. И Первая мировая война, и Версальско-Вашингтонский порядок, и последующая война выдержаны в русле единой системы правил и «грамматики» — с характерной остротой неопределенности, «потери почвы» под ногами и бифуркации после Первой мировой войны, что и предопределило недолговечность Версальско-Вашингтонского порядка.

Изменения произошли позже. Завершивший Вторую мировую войну Ялтинско-Потсдамский порядок, который (формально) остается в силе и сегодня, знаменует собой уже настоящую смену парадигмы. Можно ли сказать, пользуясь формулой Дж. Миршаймера, что этот порядок уже «содержал в себе семена собственного разрушения»? В любом случае, сегодня в международных отношениях мы наблюдаем особые процессы — распад норм и «правил игры», а главное — растущее разногласие относительно самой игры, в которую играют их участники.

Это ключевое отличие, выделяющее сегодняшнюю ситуацию на фоне предыдущих периодов и обеспечивающее ее «уникальность».

В основе лежит фундаментальное различие между «структурированной» и «неструктурированной» неопределенностью. Первая предполагает согласие игроков относительно игры, в которую они играют, и ее правил, пусть на самом общем уровне. «Неструктурированная» неопределенность — это отсутствие согласия не только относительно правил, но и самой сути игры, в которой они участвуют.

В данной терминологии налицо не только (и не столько) отсутствие в сегодняшнем мировом порядке «правил», по которым можно «построить высказывание», или несогласие относительно таких правил, или их несоблюдение. Во всех этих случаях он все равно бы «функционировал как язык». В основе — само отсутствие согласия относительно базовой грамматики, с помощью которой возможен «порядок слов» (аналог отсутствия согласия относительно игры, в которую играют его участники).

Так почему в существующих условиях мир не стал многополярным, и возможно ли это в принципе?

«Многополярность», продвигаемая Россией как одним из ключевых игроков на мировой арене, — это влиятельный и убедительный дискурс. Отчасти, но более пассивно и зачастую формально, к этому дискурсу присоединяется Китай; еще более формально Индия.

Это единственный дискурс, предлагающий логическое решение дилеммы «юридического равенства» и фактического соотношения членов мировой системы в духе realpolitik. Эта дилемма описывает положение, при котором формально все члены международного сообщества равны согласно международному праву, зафиксированному в Уставе ООН, но фактически есть политические «тяжеловесы» — основатели «полюсов» и более слабые игроки. Это отражается, например, в структуре СБ ООН в виде его постоянных членов, — конструкция, заложенная в фундамент Ялтинско-Потсдамского устройства мира.

Дискурс многополярности содержит в себе элементы и посылы «универсальности», и при этом имеет под собой прочный логический фундамент. Он предлагает систему организации международного взаимодействия и свою версию «грамматики» и «свода правил» для его игроков.

Основа этой грамматики — правовая, «легалистская» (по духу, если не по букве). В рассматриваемом дискурсе заложена «универсальность» права в смысле его применимости ко всем участникам (по аналогии, например, с универсальностью международного гуманитарного права). Перед нами последовательная попытка сделать неопределенность в международных делах «структурированной» (хотя бы формально).

Характерно, что эта модель озвучивается именно как «желаемое» (а не фактическое) устройство мира. Симптоматично, что это признают сами российские лидеры. А. Кортунов цитирует В. Путина: «Мне бы очень хотелось, […] чтобы мир действительно стал многополярным и чтобы учитывались мнения всех участников международного сообщества. […] Америка — великая держава. Сегодня, наверное, единственная супердержава. Мы это принимаем». В свою очередь С. Лавров отмечал: «Смена эпох [переход к многополярности] — это всегда очень длительный период, […] этому процессу пытаются активно препятствовать, препятствуют прежде всего те, кто ранее доминировал в мире, кто хочет свое доминирование сохранить и в новых условиях, а по большому счету навечно». У обоих хватает реализма признать, что многополярность не является действительным положением дел.

Таким образом, перехода к многополярности не происходит. Почему?

То, что мы наблюдаем сегодня в международных делах в плане асимметричного распределения власти, хронической «разбалансированности» и «выхода из фокуса» двусторонних и многосторонних отношений, предполагаемых «регионализма», «многополярности», «биполярности» (желательной для одних, обходимой молчанием другими) и пр., — это своего рода регулярно проявляющий себя системный кризис дискурса (грамматики) как способности «говорить» (сказать что-либо) и «строить высказывания». В частности, такое высказывание не рассчитано на адресата, который зачастую не имеет значения или просто отсутствует. В миропорядке как «порядке слов» сломаны (отсутствуют) правила организации слов в «порядки». Фундаментально речь идет о системном кризисе общих и единых «правил», по которым можно строить высказывание.

Первое очевидное и непосредственное следствие — текучее, «экспериментальное» воссоздание ad hoc и изобретение правовых норм и правил вечно меняющейся игры и взаимодействия игроков. Нормы такого взаимодействия экспериментально «изобретаются по ходу» под каждую ситуацию заново.

«Правовой» подход, призванный как-то структурировать неопределенность и сферу взаимодействия с опорой на правовую основу, сталкивается с проблемой «текучести», размывания контуров права и норм, выкраиваемых под каждую ситуацию в отдельности. Проблема отсутствия структурированности, выраженная в разбалансировке, отсутствии консенсуса по поводу базовых правил и «грамматики» их применения, — иными словами, «неструктурированная неопределенность», — решается путем «переизобретения», придания «текучести» и трактовки каждой ситуации индивидуально.

В качестве одного из примеров подобного подхода к праву упомянем «внесудебные расправы» (практикуемые например Израилем и США, последними особенно явно начиная с «войны с террором» и по сей день). Сюда относятся сами практики и попытки нормализовать их, всегда встречающие однозначное осуждение, что, однако, не служит поводом для их прекращения. Для тех, кто применяет их, они представляют собой форму и инструмент «управления риском» [2] и решения возникающих проблем каждый раз «ситуативно». Перед нами пример экспериментального исследования «наощупь» правовой сферы и ее границ в (международно)-правовом поле и прилегающей «серой зоне». Параллельно вокруг создаются дополнительные серые зоны, экспериментально «тестируется» то, что может быть сказано (и сделано), и какова возможная «грамматика» подобных высказываний/действий.

В отсутствие «языка», на котором можно говорить, со своими правилами и единой грамматикой, и согласия относительно игры, в которую вовлечены игроки, в каждый момент времени они как бы находятся не в едином пространстве, в котором можно «строить высказывания» и использовать их как инструменты для взаимодействия. Как следствие, такое пространство оказывается ускользающим, «текучим», все время меняется, правила взаимодействия в нем отстраиваются каждый раз заново. Это принципиально противоречит идее (букве, и особенно духу) многополярности. Дискуссия о «правилах игры» в международном поле просто переносится здесь в принципиально иную плоскость.

Однако при этом распада системы не происходит. В чем заключается механизм, который удерживает ее вместе?

Отдельные элементы дискурса, позволяющего строить высказывания, встречаются внутри отдельных политических образований — блоков «единомышленников». Там же, где такого дискурса (уже сегодня) нет, или где проходят водоразделы между блоками, общий дискурс и «грамматика» высказываний отсутствуют, и их появление в принципе невозможно. Даже будучи смежными или тесно соприкасаясь, различные блоки остаются изолированными друг от друга. Сегодня субстрат «информационного» взаимодействия (в смысле обмена информацией) между ними, даже если где-то он был (например, в силу исторических обстоятельств), становится все тоньше и тоньше. С точки зрения информационного взаимодействия и «правил игры», мир структурирован многосоставно, послойно, «ячеисто» и крайне асимметрично.

Мобилизующие дискурсы («порядки слов») работают внутри блоков, объединенных вокруг лидеров — «полюсов» (такие лидеры есть не во всех блоках), только в один конец, и за счет «эксклюзивности», т.е. исключения других. Внутренний «язык» блока понятен всем его членам. Как только игрок выходит за границы своей «грамматики», он выходит за границы соответствующего блока как зоны действия полюса.

Насколько хватает силового поля «порядка слов» того или иного полюса (и его «порядка вещей»), настолько хватает его сферы действия как полюса. На все пространство международной системы силового поля ни одного из имеющихся нарративов, несмотря на претензии на универсальность, не хватает.

Часто деление на блоки совпадает с делением на региональных игроков глобальной политики.

Наиболее яркий пример — евроатлантическое единство США и стран ЕС при заведомо доминирующей роли США. С дискурсом здесь все очевидно. В определенный момент появилось даже представляющееся очень удачным обозначение этого единства как «берлинско-вашингтонского» (мирового/регионального) порядка. Оно схватывает самую суть этой «блоковой», «нарративной» логики: кто, когда и как будет объединяться (дальше), вокруг каких нарративов, кого и как этот порядок будет «исключать» на границах своего силового поля/порядка слов. После избрания президентом США Д. Трампа востребованность термина потускнела. Евроатлантические отношения стали переживать кризис за кризисом, единство внутри Еврозоны регулярно испытывается на прочность, свидетельством чего служит, например, Brexit. Однако если выделять долговременный, «стратегический» вектор, то он лежит именно в «полюсном», «блоковом» направлении, нарративный потенциал которого не иссякнет условно «никогда».

Свой «порядок вещей» (в данном случае, по субъективному ощущению автора, он важнее и эффективнее, чем «порядок слов», со стороны которого имеется выраженный дефицит) — просматривается у России. Китай, при всей экономической и прочей значимости как потенциального «полюса», «порядком слов» и, соответственно, объединяющим нарративом не обладает. Его возможности объединения вокруг себя других участников «блока» не очевидны. При этом он должен встраиваться в уже имеющийся порядок, и если он не предложит собственную «грамматику» (правила игры), ему остается примкнуть к одной из имеющихся. Это источник структурной асимметрии. Насколько Китай объединяет и имеет потенциал объединять вокруг себя альтернативный доминирующему «блок», и где и как пройдут границы этого блока, — остается открытым вопросом.

В рассуждениях о «новой биполярности» (США — Китай), структурирующей международную систему, следует учитывать этот момент (см. ниже).

Глобальные и локальные периферии (зоны наиболее сильной неопределенности, флуктуаций и бифуркаций, или наоборот «затухающих колебаний») могут переходить от полюса к полюсу — от одного «порядка слов» к другому. Это не влияет на силу притяжения полюса и не отменяет его качества как полюса. Яркий пример подобного перехода (или попытки перехода) от одного полюса к другому — случай Украины 2014–15 гг. Это не единственный случай; иногда в этой роли выступает даже ЕС внутри единого блока с США, или, в разное время, разные его части.

Как указывалось выше, единого порядка, объединяющего всех игроков (общей грамматики высказывания), не существует. Ни один блок не имеет ресурсов натянуть «сетку нарратива» (свой «порядок слов») на весь мир или его большую часть, в том числе и прежде всего в плане «права» и «правил» (что бы ни говорили приверженцы, например, «либерального» порядка под глобальным лидерством США, в том числе в настоящий момент). Нечто подобное в попытке выработать относительно универсальный «язык» в сфере прав/правил, определяющий modus operandi, США и союзники пытались сделать в период «войны с террором» в плане «гибко» (ситуативно) меняющихся, «хронически нестабильных», флуктуирующих норм и нарративов, сродни «внесудебным расправам». Результаты этих усилий известны.

Над «полюсами» и между ними нет общего дискурса, и в этой связи невозможно говорить о наличии единого собственно «миропорядка» (в прямом смысле слова). В этом смысле нас ждет просто дальнейшая (в пределе «бесконечная» — ad infinitum) эрозия Ялтинско-Потсдамского порядка, минимального общего знаменателя «порядка слов», без перспективы выстроить что-либо новое на его все более ветшающих основаниях.

В заключение зададимся вопросом, возможна ли альтернатива такому положению дел? Если мы не можем говорить ни о многополярности, ни об однополярности, что возможно тогда? Может ли структура международного взаимодействия определяться, например, биполярностью? В частности, широко обсуждаемой «новой биполярностью» США — Китай и возможностью новой «холодной войны 2.0»?

Ответ на этот вопрос скорее отрицательный. Для подлинной «биполярности», структурирующей поле международного взаимодействия, отсутствует принципиальная структурная симметрия между предполагаемыми полюсами. Во-первых, нет полагания противников равными друг другу и с той, и с другой стороны. Во-вторых, отсутствуют соответствующий дискурс и мобилизующий нарратив и в целом связанное с правилами «дискурсивное» измерение со стороны Китая. (У США эти атрибуты есть, точнее, есть практика поведения себя как одного из «полюсов» и оформляющий ее — пусть и потускневший сегодня — набор дискурсов.)

Структурную симметрию размывают тесные экономические отношения и взаимозависимость участников, затрудняющие противостояние. Наряду с этим отсутствует идеологическое противостояние (как «игра с нулевой суммой») и ее дискурсивное подкрепление, в случае которых можно было бы говорить о ситуации уравновешивания и «баланса сил».

Ключевой элемент асимметрии — неспособность участников «противостояния» аккумулировать вокруг себя блок и обозначить его контуры, в том числе экономически. При наличии глубокой связи и взаимозависимости трудно представить себе ситуацию экономической «изоляции» и объединения единомышленников вокруг того или другого полюса (по крайней мере на сегодняшний день).

Как следствие отсутствия «структурности» предполагаемая биполярность не придает международной системе стабильности, сопоставимой с советско-американским противостоянием — холодной войной.

Стоит добавить, что в условиях холодной войны советско-американская биполярность была формой и инструментом определенного баланса интересов. В описанной ситуации, когда в сфере международного взаимодействия «невозможно высказывание» (разбалансированная, структурно асимметричная система не «функционирует как язык», не выстраивается «порядок слов»), о каком-либо балансе интересов (именно как о балансе) говорить трудно. Баланс хотя бы на каком-то уровне предполагает элемент диалога. Возможна только серия фрагментарных, ситуативных эпизодов столкновения интересов и противостояний без реального «соприкосновения» и взаимодействия с противником. Каждый из таких эпизодов потенциально чреват катастрофическими последствиями, но может быть легко отыгран назад. Демонстрация и проекция силы осуществляется par excellence в вакууме и не ведет к отчетливой цели. Мобилизующие дискурсы предназначены прежде всего для внутреннего пользования, максимум для союзников (первой ласточкой такого упражнения «для США и союзников» можно считать войну в Ираке 2003 г.).

Именно в такой канве можно представить себе грядущее противостояние США с Китаем, и, возможно, в какой-то мере с Россией.

Это объясняет, почему биполярность как модель и форма структурирования международного взаимодействия становится маловероятна в принципе, не только в виде американо-китайского противостояния.

Подводя итоги, отметим, что для предполагаемой «многополярности» как концепции международного взаимодействия (на уровне «порядка слов» и «порядка вещей») отсутствуют субстрат и ресурс. Помимо приведенных выше соображений, стоит заметить, что при этом каждый полюс (наиболее очевидно «Евроатлантический», но не только) полагает себя «универсальным» и исключительным, зачастую не признавая ни границ действия своего «порядка слов», ни оригинальности за другим полюсом.

Что мы имеем в итоге? Как в этой ситуации можно оценивать асимметричную, регулярно «выходящую из равновесия» и «расходящуюся саму с собой» международную систему в целом, в ее единстве, как функционирующую и не распадающуюся?

Перефразируя классика, можно сказать, что сегодня миропорядок – это «то, что государства делают из него». Однако в отличие от обычного режима «структурированной неопределенности», характеризовавшей предыдущие порядки, здесь структурирование поля и «делание» (making) мирового порядка меняется от ситуации к ситуации, в пределе — «от момента к моменту».

Приведенный выше анализ через призму дискурса и «порядка слов» показывает, что, в частности, применение принципа «многосторонности» к международным делам, призванное оптимизировать глобальное управление на новом уровне и отчасти стать альтернативой неработающей «многополярности», обладает отмеченными выше структурными чертами. Поэтому оно вряд ли применимо. Подлинная «многосторонность», предполагающая консенсусное принятие решений или ее аналог — базовое согласие относительно разделяемых всеми норм, ценностей, целей и механизмов регулирования многостороннего взаимодействия, предполагала бы правовое, юридическое равенство всех участников. (Как и в случае многополярности, это элемент подлинно либерального порядка, заложенный в логике Ялтинско-Потсдамского порядка и вырастающих из него международных институтов.) Именно это в существующей системе отношений структурно исключено и является одним из аргументов против «многополярности». Подлинная многосторонность также по умолчанию предполагает согласие всех игроков относительно наличия общих правил и необходимости их добровольного соблюдения (где разногласия касались бы только сути отдельных высказываний и решались бы в рабочем порядке). Однако такой тенденции на сегодняшний день не наблюдается.

Как было показано, в системе заложена сложная многосоставная асимметрия на разных уровнях. Это определяет условия ее возможности, задавая вектор дальнейшей нестабильности и хронической «разбалансированности» двусторонних и многосторонних отношений, которые запрограммированы к проявлению тут и там по разным линиям разлома. Можно предположить, со временем эта тенденция будет только усиливаться.

***************

Каким является миропорядок: если не многополярным, не однополярным, не биполярным — тогда каким?

Интуитивный ответ — парадоксальным образом, «никаким» (не совсем то же, что «ни одного» полюса), но система будет постоянно «менять себя» и «уходить от себя», перелицовывая и переизобретая себя в духе «ускользающей модерности» (runaway modernity).

Фактически мир не является ни однополярным, ни многополярным, потому что основания для него отсутствуют, и каждый раз он переизобретается заново.

В результате — серия фрагментарных, ситуативных эпизодов сближений и расхождений без реального соприкосновения с противником в условиях дальнейшей, бесконечной эрозии все более теряющего смысл Ялтинско-Потсдамского порядка. Следствие — хроническая разбалансированность двусторонних/межблоковых отношений (например Россия – Запад, или США – Китай).

Более глубокий ответ связан с глобальной исчерпанностью «ресурсных ниш» для влияния и дальнейшего развития для всех игроков на мировой арене, включая самых сильных — наиболее явных кандидатов на роль «одного» полюса. Об этом я расскажу в моей следующей статье.

Также о парадоксах постбиполярного миропорядка и дилемме «двух первых» (США – Китай), как именно о структурной дилемме, — в моей книге «Границы возможного в мировой политике XXI века», которая сейчас выходит.

1. К числу таких правил, в рабочем порядке, можно отнести согласие относительно целей и способов ведения войн, приемлемых форм государственного устройства и способов регулирования межгосударственных отношений («грамматика», регулирующая переходы от войны к миру и обратно, грамматика династических союзов, построения альянсов и взаимодействия на «площадках», на которых главы государств (например европейские монархи) могли «говорить друг с другом» и реалистично рассчитывали быть понятыми). В основе здесь — общее согласие относительно языка такого взаимодействия и сама идея, что поведение организованных сложных систем (замкнутых друг на друга государственных машин с разнонаправленными, часто конфликтующими интересами) можно в принципе «регулировать».

2. Cм. например: Oliver Kessler, Wouter Werner, ‘Extrajudicial Killing as Risk Management’, in Security Dialogue, 2008. Vol. 39 (2-3): 289-308.

Ольга Алексеева-Карневали, доктор политологии (PhD), Ланкастерский университет (Великобритания), эксперт РСМД

https://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/analytics/pochemu-mir-ne-stanovitsya-mnogopolyarnym-ili-grammatika-mezhdunarodnoy-ne-lyubvi/

Неслыханное публичное признание такой опасности, которая, как следует подчеркнуть (если для кого-то она еще не очевидна), может спровоцировать глобальный ядерный апокалипсис, стало одним из аргументов, объясняющих, почему на американскую программу развития ядерного оружия, которую необходимо «перезапустить», требуется выделить значительно больше средств:

Администрация Трампа в закрытом докладе для законодателей, подготовленном этой весной, оправдывала новые разработки ядерного оружия США — впервые со времен холодной войны — ссылаясь на уязвимости и проблемы в имеющемся ядерном арсенале, которые практически никогда не признаются публично.

В несекретном пятистраничном официальном документе, направленном в Конгресс в мае, Пентагон и Национальное управление ядерной безопасности Министерства энергетики США подтверждают опасность, которую они давно старались свести к нулю: ошибочный старт ракет наземного базирования через несколько минут после получения предупреждения о вражеском нападении.

Напомним, что в конце мая этого года появились сообщения, что Белый дом на самом деле обдумывает возможность возобновить в США испытания ядерного оружия – впервые после окончания холодной войны. Последнее было проведено 28 лет назад.

Чиновники из администрации полагают, что это станет мощным «сигналом» России и Китаю в тот момент, когда рушатся важные договоры о сокращении ядерных вооружений эпохи «холодной войны», и таким образом США надеются внести поправки в новый договор СНВ с учетом современного ядерного арсенала Китая.

«Документ, который ранее никогда не разглашался, дает более полное представление о программе разработки ядерных боеголовок W93, запускаемых с подводных лодок, стоимостью 14 миллиардов долларов и планирующего боевого блока MK7, создание которого обойдется еще в несколько сотен миллионов долларов», — сообщает издание Roll Call.

Упоминая «различные проблемы» в содержании нынешнего ядерного арсенала и в организации боевого применения оружия, официальные лица отметили, что «разработку боеголовки W93 необходимо финансировать, начиная с 2021 финансового года, так как, по их словам, существуют недоработки и слабые места в арсенале боевых средств подводных лодок военно-морских сил США, а также в ракетных комплексах наземного базирования и бомбардировочной авиации ВВС США». Страх ложного или случайного старта возник из-за того, что ядерные системы США изначально были спроектированы для осуществления немедленного запуска всего через несколько минут после предполагаемой ядерной атаки противника.

Такие аргументы, даже если они высказываются кулуарно американскими инженерами и учеными, редко — если вообще когда-либо — попадают в СМИ или публикуемые официальные отчеты.

Но, как отмечает Джейсон Дитц из AntiWar.com, «если этот аргумент сработает, то это может побудить Пентагон и в будущем оставлять недоработки в своих перспективных планах, чтобы гарантировать выделение больших финансовых средств на доработку окончательного варианта изделий».

Но за кадром остается тот факт, что за последние десятилетия не было никаких серьезных происшествий с ядерным оружием в масштабах, которые в администрации Трампа считают, судя по документу, возможными.

John M. Donnelly

https://www.rollcall.com/2020/07/29/trump-teams-case-for-new-nuke-cites-...

Перевод Сергей Лукавский

Политику трудно представить вне национальных, классовых, общенародных, государственных, патриотических, общечеловеческих интересов (ценностей). Как невозможно понять суть политики конкретного государства вне национальных, классовых, общенародных, государственных, патриотических, общечеловеческих идей. Политика, любой политический процесс нацелены на реализацию как интересов, так и идей, носителями которых являются субъекты политики: социальные группы, нации (народности), классы, партии, государства. Данное обстоятельство требует выяснения отношений, существующих между такими феноменами как интерес и идея вообще, а далее – отношений соответственно между национальными, классовыми, общенародными, государственными, патриотическими, общечеловеческими интересами и идеями. Как можно представить отношения между общественными интересами и идеями?

Для того чтобы конкретно ответить на этот вопрос, необходимо, прежде всего, определиться с понятиями, отражающими природу, содержание и сущность названных феноменов. Не претендуя на истину в последней инстанции заметим, что интерес можно охарактеризовать следующим образом.

Во-первых, интерес (интересы) человека, социальной группы – это всегда желания людей. Без понимания сути желаний людей нельзя понять их интересы. Желания людей лежат в основании формирования их интересов.

Во-вторых, интересы – это не случайные, сиюминутные желания людей. Они формируются в ходе их жизнедеятельности, превращаясь в устойчивый, долгосрочно работающий феномен.

В-третьих, у интересов конкретная онтологическая база. Ею является бытие людей, процесс их существования во всем его многообразии.

В-четвертых, нельзя не заметить, что именно в интересах людей интегрируются все аспекты их бытия. Это с одной стороны. С другой – в интересах людей выражаются главные, основные приоритеты их бытия.

В-пятых, важно видеть, что интересы – это желания, сформированные у людей на базе их прошлого и настоящего. Это, однако, не отменяет их устремлений в будущее. Другими словами, интересы – это желания людей, ориентированные на устройство их жизни в будущем.

В-шестых, нельзя не подчеркнуть, что базой формирования интересов людей является как материальные, так и духовные процессы их бытия. Диалектика этих процессов необычайно сложна. Вместе с тем, в контексте изучения социальных интересов людей, важно подчеркнуть неоспоримый факт. Материальные факторы первичны по отношению к духовным, выполняют роль основы формирования социальных интересов людей. По природе, по своему генезису социальные интересы людей, прежде всего, базировались и базируются на материальной составляющей их бытия.

В-седьмых, в основании формирования желаний (интересов) людей всегда лежит отражение их бытия на уровне чувств. Затем они конкретизируются в воле и интеллекте людей. Прочувствовав тот или иной фрагмент бытия, у людей формируется воля, желание использовать его в своих интересах, а это желание, в свою очередь, требует интеллектуальных, осознанных действий для поиска оптимальных путей решения названной задачи. Словом, социальные интересы (желания) людей «работают» на трех основных уровнях общественного сознания: на уровне чувств, воли, интеллекта.

Таким образом, резюмируя вышесказанное, можно предложить следующее определение (понятие) социального интереса. Социальный интерес – это сформировавшееся в ходе жизнедеятельности людей устойчивое желание (желания), закрепленные в их чувствах, воле и интеллекте, отражающее суть их прошлого и настоящего бытия, нацеленное на его развитие в будущем. Развитие в данном случае понимается как способность явлений изменять свои содержание, сущность, качество. Такие изменения, как известно, могут быть как прогрессивными, так и регрессивными.

Как можно, опять же не претендуя на истину в последней инстанции, охарактеризовать социальную идею (национальную, общенародную, государственную, классовую, патриотическую, общечеловеческую)?

Социальная идея как специфический феномен имеет ряд существенных характеристик, признаков. Представим их в определенном логическом ключе.

Первый из них: всякая социальная идея, если она действительно идея – продукт интеллектуальной ступени общественного сознания, правда, формирующийся, опирающийся на его чувственную и волевую составляющие.

Второй. Для того чтобы та или иная мысль обрела статус социальной идеи, она должна максимально глубоко и объективно отражать сущность общественного бытия. Словом, для того чтобы та или иная мысль обрела статус социальной идеи (национальной, классовой, общенародной, государственной, патриотической, общечеловеческой), она должна в данных, конкретных условиях бытия быть мыслью, достигшей высшей степени объективности.

Третий. Социальная мысль может обрести статус национальной, классовой, общенародной, государственной, патриотической, общечеловеческой идеи только тогда, когда она соединяется с сознанием большинства своих субъектов. Никогда не сможет стать, допустим, национальной идеей, мысль, достигшая высшей степени объективности, но так и не соединившаяся с сознанием большинства людей конкретной нации (народности).

Четвертый. Социальная идея – это квинтэссенция, стержень сознания, идеологии наций (народностей), классов, государств, союзов государств.

Пятый. В силу вышеназванного факта, всякая социальная идея работает на соединение интересов конкретных общественных субъектов с реальной жизнью людей. В этом заключается особая значимость национальных, классовых, общенародных, государственных, патриотических, общечеловеческих идей.

Таким образом, социальная идея – это мысль, достигшая высшей степени объективности в данных конкретных условиях бытия конкретных общественных субъектов, выражающая их основные интересы, являющаяся стержнем их идеологии (духовности) и служащая реализации основных целей их бытия.

Исходя из вышеприведенных определений (понятий) социального интереса и социальной идеи правомерно, наконец, ответить на основной вопрос данного раздела о взаимоотношениях, диалектике социального интереса и социальных идей.

Прежде всего обратим внимание на факты, обусловливающие единство социальных интересов и социальных идей. Их можно представить так: а) и у интересов, и у идей одно общее онтологическое основание – это бытие, процесс жизнедеятельности людей конкретной нации, конкретного класса, конкретной страны, союза государств; б) и социальные интересы, и социальные идеи выражают главные устремления людей, представляющих конкретную нацию, конкретный класс, конкретную страну, конкретный союз государств; в) и социальные интересы, и социальные идеи  – феномен общественного сознания людей; г) и интересы, и идеи формируются не в одночасье, не случайно, а в течение достаточно длительного периода времени и с определенной необходимостью; д) эти феномены – необходимые элементы социальной, национальной, духовной, экономической, политической, правовой, информационной, военной сфер жизни общества; е) и социальные интересы, и социальные идеи выполняют, как правило, функцию реализации основных целей жизни наций, народов, классов, государств, союзов государств; ж) они испытывают на себе постоянное воздействие изменяющегося бытия людей, поэтому сами постоянно изменяются, развиваются, уточняются.

Вот что в главном, как нам представляется, роднит социальные интересы и социальные идеи.

Наряду с единством у социальных интересов и социальных идей есть немало различий. Различия следующие:

– социальные интересы, как правило, формируются на обыденном уровне сознания людей, в то время как социальные идеи – это продукт интеллектуальной, научно-содержательной сферы их сознания;

– из вышеприведенного положения логично следует, что социальные интересы, как правило, имеют более широкую общественную основу, их творцами выступают фактически все люди, представляющие ту или иную нацию, класс, страну, союз государств. Социальные идеи, вырастая на базе социальных интересов, формируются (или должны по крайней мере формироваться), представителями конкретных наций, классов, стран, союзов государств, имеющими специальную научно-теоретическую подготовку;

– отсюда вытекает еще одно различие между социальными интересами и социальными идеями: первые, как правило, возникают стихийно, вторые – формируются в результате специальной работы специально подготовленных к решению социологических задач людей;

– наконец, если социальные интересы являются своеобразными запускающими «устройствами» формирования социальных идей, то последние выполняют функцию ускорения, сокращения сроков практической реализации социальных интересов людей.

Таким образом, в данной книге, посвященной теории, методологии методике политике, нельзя было оставить без внимания социальные интересы и социальные идеи, их взаимодействие между собой. Причина простая. Подчеркнем ее еще раз. Политика, если она действительно политика – это средство и процесс реализации социальных интересов и социальных идей конкретных субъектов общественного процесса: социальных групп, наций (народностей), классов, народов конкретных стран, союзов государств. Словом, глубоко понять тот или иной политический процесс можно только тогда, когда глубоко понятны социальные интересы и социальные идеи людей, субъектов реальной политики.

Государственная политика: статусные основы

Сразу заметим, что в данном параграфе книги речь пойдет о государственном статусе политики прогрессивных стран. Ответ на вопрос о государственном статусе политики той или иной страны, по нашему мнению, имеет большое методологическое (теоретико-практическое) значение. Как кажется, ответ на него до предела прост: та, которая обеспечивает реализацию государственных интересов и идей конкретной страны.

За кажущейся простотой ответа на данный вопрос в действительности скрывается сложнейший социальный процесс. Его суть: реальные сложности, трудности реализации на практике каждой страной своих государственных интересов и идей. Начиная с того, что непросто определить их содержание и кончая тем, что еще сложнее материализовать их на практике.

И все же, детализируем ответ на вопрос: какую политику, проводимую той или иной страной, правомерно считать государственной?

Во-первых, ту, которая последовательно на практике реализует государственные интересы и идею конкретной страны.

Во-вторых, ту, которая нацелена на сохранение конкретной страны как некого специфического, исторически сложившегося явления.

В-третьих, ту, которая «работает» на каждого человека, все народы, живущие в конкретной стране.

В-четвертых, ту, которая обеспечивает постоянное, адекватное конкретной исторической ситуации улучшение жизни людей конкретной страны, постоянно поднимая ее качество. В этом контексте речь идет о качестве жизни как единстве материальных и духовных факторов.

В-пятых, ту, которая гарантирует реальные свободы, демократию, гуманные отношения между людьми в конкретной стране. Еще раз подчеркнем – гарантирует не теоретически, а практически, не в определенные периоды, а постоянно.

В-шестых, ту, которая обеспечивает гармонизацию действий всех ветвей власти, политических сил, действующих на территории конкретной страны.

В-седьмых, ту, которая последовательно реализует правовые нормы, выработанные в конкретной стране.

В-восьмых, ту, которая формирует необходимые силы и средства для обеспечения безопасности конкретной страны.

В-девятых, ту, которая обеспечивает невмешательство в жизнь других государств. Ведь очевидно, что политика конкретной страны перестает быть ее государственной политикой, как только она вмешивается в государственную политику других стран. Здесь важно подчеркнуть принципиальный нюанс. Вышеприведенный вывод не отрицает факт внешней политики каждого государства. Она была и будет. Речь идет о другом. Как только посредством своей внешней политики какая-то страна вмешивается во внутреннюю политику другой страны, она уже начинает «работать» на поле политик двух государств. На поле политики своей страны и на поле политики страны, ставшей объектом вмешательства в ее внутренние дела.

Названные критерии дают нам возможность индикации политики той или иной страны как государственной. Причем заметим, что квалифицировать как государственную правомерно только ту политику, которая отвечает всем основным требованиям. Если политика страны не отвечает хотя бы одному из вышеназванных требований, по нашему мнению, она не имеет права квалифицироваться как государственная.

Значит ли это, что система приведенных критериев определения государственности, государственного статуса политики – раз и навсегда данная истина? Нет. Система открыта. Ее положения могут развиваться, уточняться, изменяться. Вполне допустимо введение новых критериев оценки государственного статуса политики страны, как допустимо и исключение каких-то критериев из системы. Вместе с тем заметим, что данная система критериев сформирована на основании изучения реального политического процесса, который, как нам представляется, на практике доказывает ее близость к жизни.

 Поставим здесь точку и сделаем ряд выводов.

Первый. Государственная политика конкретной страны имеет конкретное содержание, которое позволяет ее достаточно строго позиционировать.

Второй. Элементы, формирующие содержание государственной политики каждой конкретной страны, создают возможность для сравнения политик разных государств.

Третий. Понимание содержания, основных элементов государственной политики является теоретико-методологическим основанием для целенаправленного сознательного, а не стихийного, интуитивного формирования государственной политики каждой конкретной страны.

Таким образом, феномен государственной политики конкретен по своему содержанию и функциям. Это требует к нему предметного, строгого теоретического внимания и выбора конкретных практических средств для проведения в жизнь государственной политики каждой конкретной страны.

Тенденции нарастающей политизации мира

Наблюдая за развитием мира в последние 20 лет, формируется основание для утверждения – общественная жизнь переживает период интенсивной политизации. К этому выводу нас приводит ряд неоспоримых, ярко проявляющих себя факторов.

Фактор 1. Распад мировой системы социализма привел к значительным, можно сказать, радикальным изменениям в мировой политике, которые не уменьшили, а усилили политизацию общественной жизни. Сегодня этот процесс проявляется в следующем:

– в превращении дружественных отношений между рядом государств, входивших в социалистический блок, в недружественные, а нередко и просто агрессивные;

– в изменении политических отношений между субъектами политики в самих государствах, относившихся к социалистическому лагерю, в которых активизировались фактически все политические силы: партии, фронты, блоки, политические движения, фонды, политические союзы и т.д.;

– в активизации борьбы между ветвями власти в странах бывшего социалистического лагеря;

– в расколе общества этих стран на людей, исповедующих правую, центристскую и левую идеологии;

– в усилившейся разобщенности людей по их финансовым, экономическим и социальным возможностям, по сути в социальном разрыве между современными классами;

– в значительной криминализации общественной жизни, нередко ведущей к сращиванию политики и криминала;

– в особой активности стран бывшего социалистического лагеря в поиске новых политических партнеров, в разнонаправленности такого поиска. Особенно ярко это проявляется в желании одних стран войти в различные политические союзы, блоки, фонды антисоциалистической направленности и отрицание со стороны других стран самого факта такого вхождения;

– в разных отношениях постсоциалистических стран к США, стране, пытающейся все больше и больше единолично определять содержание современной политики.

Таким образом, есть основание считать, что распад мировой системы социализма значительно усилил политизацию современной общественной жизни.

 Фактор 2. Прекращение существования Советского Союза как единого многонационального государства. Как известно, это привело к превращению его республик в самостоятельные государства. Они, как и страны бывшего социалистического лагеря, вступили в новые политические взаимоотношения с другими субъектами современного политического процесса, тем самым активизировав его. Это дает нам право не приводить ранее названные аргументы, касающиеся политического поведения стран бывшего соцлагеря, но не отменяет необходимость назвать те из них, которые являются специфическими, свойственными политическим взаимоотношениям между бывшими республиками СССР. Их следует привести, поскольку они очень серьезно воздействуют на процесс политизации современной общественной жизни.

Во-первых, следует констатировать, что сегодня в определенном политическом противоборстве находятся республики бывшего СССР, желающие на новой основе возродить Союз, и страны, категорически не приемлющие даже саму идею такого единения.

Во-вторых, насквозь политизированы отношения бывших республик по поводу роли России в новых социальных условиях. Нетрудно заметить, что по этому признаку республики бывшего СССР делятся на три группы. Одни – проводят политику, ориентированную на развитие, укрепление отношений с Россией, другие – ориентируют свою политику на Запад, третьи – балансируют в зависимости от ситуации между российскими и западными приоритетами в выборе направлений своих политических действий.

В-третьих, важной особенностью политической жизни бывших республик СССР является высокая степень политизации их внутренней жизни. Эта особенность достаточно ярко проявляет себя во всех государствах, выросших из бывших республик Советского Союза. В них фактически все слои населения вовлечены в политический процесс, в многочисленные выборные компании, референдумы, различные политические партии.

В-четвертых, в республиках бывшего СССР политизируется общественная жизнь и под воздействием так называемых «розовых», «оранжевых», «желтых» и других «революций». Причем резонанс каждой такой революции в мировой политический процесс достаточно значим, что в конце концов ведет к росту степени политизации современного мира.

В-пятых, о высокой степени политизации общественной жизни в бывших республиках Советского Союза говорит факт пристального внимания западных стран, особенно США, к политическим процессам, происходящих в них. Это проявляется: а) в подготовке на Западе определенной части политической элиты, которая во многом определяет жизнь бывших республик СССР; б) в активном финансировании политиков, политических партий, движений, которые должны проводить и проводят прозападную, проамериканскую политику в бывших республиках Советского Союза; в) в навязывании идеологических установок, которые должны реализовываться в странах,  сформировавшихся на базе республик Союза; г) нередко в прямом вмешательстве в их внутренние дела; д) в использовании шантажа, угроз для корректировки, в интересующем Запад направлении, политики названных стран; е) в навязывании им своих моделей демократии, либерализма и т.д.

Все эти факты, по-нашему мнению – прямое свидетельство усиленной политизации общественной жизни в бывших республиках.

В-шестых, правовая, законодательная неопределенность в странах – бывших республиках СССР, рождающая массу ошибок, и соответственно стремление органов власти их разрешить политическими средствами, ведет к нарастающей политизации жизни в них.

Словом, нетрудно заметить, что распад СССР серьезно повлиял на повышение уровня политизации как внутренней жизни в странах – бывших республиках СССР, так и общественной жизни в мире.

Фактор 3. Однополюсность современного мира. Фактически все, кто, так или иначе, обозревает современный мир после распада мировой системы социализма и прекращения существования СССР, говорят о его однополюсности. Еще раз заметим – в определенной мере это справедливо. Действительно, в последние годы США взяли на себя особую миссию. Миссию определителя судеб народов других стран. Они провозгласили зоной своих интересов фактически весь мир, что дает им право, как это представляют политики США, безапелляционно вмешиваться в жизнь всех без исключения государств земного шара. После распада СССР и мировой системы социализма для США исчез должный, равный политический противовес. Это привело к своеобразному политическому диктату США. Они пытаются навязать всему миру свое видение современного политического процесса. Подобное навязывание США своих политических установок в значительной мере политизирует современный мир. В чем проявляется эта политизация?

Прежде всего в самом механизме навязывания США своей государственной идеи другим странам. Это во-первых.

Во-вторых, в том, что названная идея далеко неоднозначно принимается в странах, которым она предлагается.

В-третьих, в том, что она, нередко, получает политическое сопротивление, причем не только в тех странах, которым она предлагается впервые, но и в странах, которые традиционно были союзниками Америки.

В-четвертых, в самих США не все люди, не все социальные институты понимают и работают на реализацию идеи однополюсного мира, в котором их страна почему-то должна иметь особые политические приоритеты.

Другими словами, с достаточным основанием можно констатировать, что каждый из выше приведенных аргументов свидетельствует о растущей политизации общественной жизни в мире.

Фактор 4. Это растущее противодействие, навязываемым США идее и политике однополярности современного мира. Как реализуется этот фактор в реальной жизни? Нетрудно заметить, что народы большинства стран мира не принимают ни идею, ни политику однополярности мира, и, как могут, противодействуют этому политическому процессу, что в конце концов усиливает амплитуду политизации современной общественной жизни.

Говорят: пространство не терпит пустоты. Нет СССР как активного политического противовеса США. Но сегодня есть Китай. Его амбиции, усиливающиеся в мире политико-экономическое влияние. Плюс к этому – не все европейские страны готовы признать политические приоритеты США. Евросоюз хочет видеть себя реальной политической силой, способной самостоятельно решать политические вопросы. А коль скоро это так, то и в этом контексте правомерно вести речь о нарастающей политизации современного мира.

Фактор 5. Одностороннее выполнение договоренностей, состоявшихся между Востоком и Западом по поводу мирового общественного развития в постсоветское время. Наиболее ярко, на наш взгляд, это проявилось в ситуации прекращения существования Варшавского договора. Симметричным ответом на этот шаг, как известно, должно было стать прекращение существования каких-либо военных блоков в мире, включая НАТО. Что же мы имеем в реальной жизни?

Североатлантический альянс не только не прекратил свое существование, а активно развивается, в том числе и за счет «рекрутирования» в свои ряды бывших стран социалистического лагеря, республик бывшего СССР. Внимательный читатель, естественно, задаст вопрос: «Каким образом названный выше фактор ведет к усилению степени политизации современного общества?»

Попытаемся ответить на него позиционно, то есть приведем ряд аргументов, по нашему мнению, свидетельствующих о том, что все обстоит именно так, а не иначе.

1 аргумент. Сам факт отсутствия вразумительного ответа на вопрос: почему нет Варшавского договора, а есть НАТО, которого тоже не должно быть – есть основание для политического разделения людей. Их позиции политически диаметрально противоположны. Одни утверждают, что так быть не должно. Другие – так быть должно. По мнению последних, сегодня сильные (в данном случае США, Запад), мол, сами вправе определять, как должно быть. Понятно, что подобное противостояние людей, исповедующих противоположные взгляды на проблему существования военно-политических блоков, политизирует современную общественную жизнь.

2 аргумент. Одна сторона утверждает (и у нее есть на это право), что в данном случае происходит классическое нарушение международных договоренностей, международного права. Другая – по сути, предлагает ввести в международном праве феномен «двойных стандартов». Естественно, что стороны вступают, в таком случае, в острые политические отношения. Последние ведут к усилению действия тенденции политизации современного общества.

3 аргумент. Он в большей мере социально-психологический. В истории много раз люди, народы, страны дорого платили за то, что не смогли своевременно разглядеть то, что скрывается за невыполнением международных договоренностей. По этому поводу современный политический мир (как в истории было уже не раз) разделен на две противостоящие когорты. Одна склонна утверждать, что сейчас новое время, новая ситуация, действуют новые политические силы – они сделают все, чтобы разрешить возникшие политические противоречия. Другая утверждает, что у современных «краснобаев» от политики вряд ли что получится, поэтому следует ждать новых политических проблем, новых политических катаклизмов.

Фактор 6. Глобализация терроризма активно способствует политизации современного мира. В последние годы терроризм из средства борьбы тех или иных относительно небольших групп людей для достижения своих заговорческих целей превратился в средство решения довольно масштабных социально-политических задач фактически в большинстве регионов мира. Что же конкретно свидетельствует о глобализации современного терроризма? Во-первых, это, конечно, его интенсивное территориальное расширение. Во-вторых, это расширение его социальной базы, вовлечение в сети терроризма все новых и новых людей, организаций. В-третьих, это создание разветвлений, разбросанной по всему миру, сети институтов подготовки террористов. В-четвертых, это переход от формирования (как было в прошлом) отдельных малочисленных, как правило, террористических групп, к многочисленным террористическим формированиям. В-пятых, это создание центров консолидации и управления действиями террористических групп организаций, формирований, по сути, во всем мире. В-шестых, это интеграция финансовых возможностей террористических сил с целью активизации их деятельности в разных регионах мира. В-седьмых, это интернационализация терроризма. Нетрудно заметить, что раньше террористические организации, как правило, формировались на национально-религиозной основе, сегодня они, как правило, интернациональны.

В-восьмых, это организованные, по сути, во всем мире закупки и производство средств для осуществления террористических актов. В-девятых, это глобалистские цели современного терроризма. Сегодня он пытается позиционировать себя как институт, стремящийся изменить мир, изменить его ценности, перейти к другому общественному порядку. Наконец, в-десятых, это география и количество жертв современного терроризма. Сегодня от действий террористов люди погибают во многих странах мира. Число жертв современного терроризма исчисляется десятками тысяч людей.  При этом лидеры мирового терроризма сегодня не исключают, а ищут возможности использования оружия массового уничтожения. А это означает, что они стремятся к значительному увеличению числа жертв от своих действий.

Пожалуй, приведенных положений достаточно для того, чтобы утвердиться в глобалистском характере современного терроризма. Это с одной стороны. С другой – заметить, что наряду с глобализацией, современный терроризм все больше и больше политизируется. В чем это проявляется?

Терроризм политизирован в силу нескольких причин: а) он, как правило, заметим об этом с сожалением, имеет определенные национальные корни; б) он, нередко, имеет прикрытие в виде определенной религиозной окраски, и об этом мы говорим с нескрываемым сожалением; в) он выражает интересы определенных политических сил, институтов, партий, организаций.

Словом, налицо тенденция политизации современного терроризма, которая, соединяясь с его глобализацией, дает нам право, в свою очередь, видеть его место в механизме нарастающей политизации современного мира.

Фактор 7. Усиливающаяся криминализация современного мира – это, опять же, путь к его дальнейшей политизации. Утверждая, что криминализация общественных отношений ведет к повышению степени политизации общества, можно предположить, что по этому поводу поступят возражения. Хорошо известно, что с криминалом призваны бороться правоохранительные органы. Это верно, но лишь в тех пределах, когда криминал имеет локальный, «очаговый» характер. В условиях, когда он получает достаточно широкое распространение в обществе, по-своему консолидирован, противодействие ему теряет «ведомственный» характер. В этой связи возникают два вопроса, на которые необходимо дать ответы в контексте размышлений о растущей политизации современного мира: а) действительно ли в последние годы усилилась криминализация общественной жизни; б) есть ли основания считать, что усиливающаяся криминализация мира ведет к повышению уровня его политизации? Попытаемся последовательно ответить на них.

Прежде всего, приведем аргументы, свидетельствующие об усилении степени криминализации современного мира.

Во-первых, в последние годы значительно расширилась география криминала. Не будем комментировать этот факт – он очевиден и приведен ранее. Сегодня, в связи с миграцией людей, новой обстановкой в мире, криминал «пришел» в те страны, которые ранее считались относительно спокойными в этом плане.

Во-вторых, как это ни прискорбно констатировать, современный криминал целенаправленно, последовательно усилил свои позиции во всех сферах общественной жизни: экономической, политической, духовной, идеологической, социальной, правовой, информационной, экологической и даже военной.

В-третьих, особо следует обратить внимание на усиление влияния криминала на правовую сферу. Если смотреть истине в глаза, то право во многом перестает быть объективным под воздействием (читай – угрозами) современного криминала.

В-четвертых, нельзя закрыть глаза на довольно интенсивно развивающийся процесс превращения вчерашнего криминалитета в «фешенебельную», амбициозную бизнес-элиту, все больше и больше входящую в политику.

В-пятых, особо следует обратить внимание на достаточно серьезно консолидированную позицию современного криминала. В нем, как и в современном бизнесе, сегодня работают «союзы», «корпорации», «тресты», «холдинги», «транснациональные объединения».

В-шестых, это «всеядность» средств, которыми пользуется современный криминал. Данный факт лишний раз свидетельствует о его движении во все «поры» общественной жизни.

В-седьмых, современный криминал, в силу его «всеядности», все больше и больше «дрейфует» в направлении терроризма. Современный терроризм нередко находит поддержку именно у современного криминала. Они поддерживают друг друга, усиливая тем самым свои возможности.

В-восьмых, далеко не позитивную роль в сдерживании процесса криминализации общественной жизни играет принцип «двойных стандартов» в оценках действий, нарушающих закон. Одно и то же преступление, совершенное в разных странах, в разное время может получать неадекватные правовые оценки. Это развязывает руки криминальным организациям, рождает безнаказанность их действий.

Таким образом, есть немало конкретных свидетельств тому, что современный криминал, хотим мы этого или нет, в определенной мере усилил свой прессинг на общественную жизнь.

Теперь аргументируем вывод о том, что усиливающаяся криминализация общественной жизни, прямо или косвенно влияет на ее политизацию.

Прежде всего, обратим внимание на известную логическую зависимость. Право – возведенная в закон воля государства. Государство – институт политический, институт политики, может быть, самый важный. Следовательно, любое действие или противодействие правовым нормам государства, так или иначе, резонирует в политику. Нетрудно заметить закономерность – чем активнее противодействие правовым нормам в государстве, тем последнее все шире и интенсивнее вынуждено использовать свои политические возможности в целях нейтрализации такого противодействия. В контексте наших размышлений, это звучит так: усиливающаяся криминализация общественной жизни неизбежно активизирует политическое противодействие ей со стороны государства. Казалось бы, уже этого одного факта достаточно, чтобы утверждать: криминализация общественной жизни неизбежно ведет к усилению ее политизации. Вместе с тем есть возможность предложить еще несколько аргументов.

Известно, что главные интересы криминала в экономике. Она – главное поле его интересов. Поскольку экономика есть основание политики, а последняя есть ее концентрированное выражение, то становится понятным аргумент: чем сильнее криминал входит в экономику, тем активнее он начинает влиять на политику. Это в конце концов усиливает тенденцию политизации общественной жизни.

Давно замечено, что организованные криминальные группы, как правило, стремятся активно вникать и влиять на кадровую политику в государстве в диапазоне от противодействия неугодным им чиновникам до внедрения, назначения своих людей в государственный аппарат. А коль скоро это так, то и в этом направлении формируются основы для усиления степени политизации общественной жизни.

Через «своих» людей в государственном (партийном) аппарате криминал, как правило, стремится усилить свое влияние на все сферы общественной жизни, подчинить себе действия общественных институтов, решающих всю совокупность социальных задач, начиная с коммунальных служб и заканчивая культурной. Очевидно, что действия криминала в социальной сфере не могут быть свободны от политики. Это в конечном счете опять же ведет к усилению степени политизации общественной жизни.

Наконец, приведем еще один, на наш взгляд, важный аргумент. Криминал имеет свою идеологию, свои правила и принципы, определяющие мировоззрение людей, составляющих его социальную базу. Идеология криминала неизбежно, рано или поздно, сталкивается с духовностью народа (народов) конкретных стран. Противоречия в ходе такого столкновения, как правило, разрешаются с использованием политических средств, а это ведет к дальнейшей политизации общественной жизни.

Особо ярко названные противоречия проявляются в борьбе криминала за средства массовой информации и противодействия ему со стороны государственных институтов. Очевидно, что столкновение этих сил в борьбе за СМИ носит политический характер. Следовательно, и этот факт «работает» на дальнейшую политизацию общественной жизни.

Таким образом, резюмируя все выше изложенное, правомерно сделать несколько взаимосвязанных выводов. Во-первых, есть все основания утверждать, что современный мир, общественная жизнь в последние годы переживает усиливающуюся политизацию. Во-вторых, тенденция усиления степени политизации общественной жизни – явление не локальное, а всеобщее, охватывающее своим действием фактически весь мир.

В-третьих, мы должны констатировать, что особая роль в повышении уровня политизации современной общественной жизни принадлежит терроризму.

В-четвертых, в современных условиях нет достаточного основания для обеспечения деполитизации общественной жизни. Сегодня деполитизация может существовать и существует как перспективная идея, но не как реальный процесс.

Словом, сложившиеся условия общественной жизни формируют достаточное основание для утверждения о ее нарастающей политизации.

А.А. Кокорин, доктор философских наук

Остров

После проливного дождя на дороге блестели мелкие мокрые камни, вдалеке сиротливо бежала лохматая собака, поскуливая и  хромая на правую лапу.  Она все ближе прижималась к зеленоватому забору, который длинной стеной тянулся слева от нее, огораживая лес. Два силуэта угрюмо брели в сторону дома, откуда доносился надоевший рэп. Едва слышно ступая, оба примкнули к забору и внимательно слушали разговор, происходящий по ту сторону. Тема была действительно потусторонняя. Как ни странно, девушки обсуждали мистику, каких-то демонов, и вообще говорили о таком, от чего мурашки успели пробежать по телу Светки.  Музыка продолжала наполнять весь дачный поселок, и было ясно, что вклиниваться в тусовку совершенно не нужно. Костик обреченно вздохнул и побрел обратно, уволакивая за собой заинтересованную странным разговором Светку.

Веранда уютно освещалась качающимся фонарем, но на столе уже ничего не было. Запас еды на пару дней вообще был куплен очень скромный и неправильный.  Из пепельницы выглядывала горка окурков, и очередная сигарета уже тлела в руке Костика, серьезно о чем-то задумавшегося. Сидели и болтали обо всем подряд.  Светка много пела, не в силах сдержаться, и ставила любимых "Снайперов", потом Пугачеву, потом еще самые разные песни с телефона Костика. Так и было бы весь вечер, если б не странности, которые не давали обоим покоя и казались очень уж навязчивыми в этот день.

Началось все с того, что им постоянно казалось, что с наступлением темноты за ними кто-то следит. Светка боязливо оглядывала кусты во всех углах участка, смотрела в окна других домов, но так и не могла понять, откуда этот невнятный страх, и Костику не признавалась, что чувствует себя как под прицелом. Обычно она почти не курила, после того как удалось бросить привычку, дошедшую уже почти до пачки в день. Она совершенно не чувствовала ни особой нужды, ни тем более зависимости, но сегодня дымила как паровоз. Костик даже начал странно поглядывать, видимо размышляя, что там у нее в голове могло перещелкнуть.

Наконец всю эту подозрительную обстановку разбавили веселые крики большой компании, протекавшей аккурат возле их дома. Крики они услышали изнутри, пока заскучавший после кончившегося вина Костик наливал себе уже третью рюмку хорватской водки. Они мигом рванули к калитке и, высунувшись из-за нее на аллею, увидели большую компанию, которая, пошатываясь, уходила вдаль. 

— Я знаю, куда они идут! — воскликнул Костик. 

— Мы можем дойти туда же через лес, чтобы они нас не заметили. 

Светка опасливым взглядом окинула густую тьму деревьев прямо перед домом и, судорожно сглотнув подступивший от страха к горлу ком, согласилась.  Проблема была в том, что темноты она боялась с самого детства, и совладать с этим страхом всегда было очень сложно, но трусихой Светка не была вовсе.  В  каких только темных уголках она не побывала, путешествуя с другом по всяким бункерам Казани.

Они вооружились фонариками и направились в лес. Путь оказался куда проще, чем Светка подумала. Костик всего лишь имел в виду дорогу, идущую лесом параллельно главной аллее.  Они были практически на виду, но всё же множество заборов скрывало их силуэты. Кое-где дорога даже освещалась фонарями с аллеи, но Светка всё равно шла, упрямо глядя только себе под ноги, боясь увидеть что-то ужасное, как в разных жутких историях, и жмурилась, нечаянно бросая взгляд в глубину леса. почему-то именно здесь ей хорошо представлялась девочка в белом платье из страшных историй, хотя она никогда не верила в такую чепуху. дойдя до поворота, они увидели небольшую поляну чуть поодаль, на которой компания уже успела разжечь костер, и там снова играла музыка, на этот раз более приятная. Костик со Светкой сели у пруда и задумчиво смотрели в воду. Тут Светка зачем-то спросила:

— Кость, а ты когда-нибудь видел что-то мистическое, ну или паранормальное там?

— видел. Э то здесь было. Мы с Артемом как-то на машине ночью парковались к лесу задом, прям перед домом. Я в зеркало смотрю и вдруг вижу девочку в белом платье, я от испуга вперед дернул машину, смотрим назад, а там нет никого... знатно обделались. А еще в этом пруду парень утонул...

Костик не успел договорить,  как перепуганная Светка вскочила и, ухватив Костика за собой, вцепилась ему в руку и бормотала, мол, "ты что, идиот? Зачем ты это сказал! Я  ж теперь с места не сдвинусь или убегу прямо сейчас поближе к костру... вообще хватит сидеть тут,  напридумывал мне историй, знаешь ведь, что боюсь!", Костик снисходительно улыбнулся и успокоил Светку:

— Д а ладно тебе, пошутил я. В сякое, конечно, бывает, но ты успокойся, в этом пруду вообще рыбу разводят, и люди купаются, а через лес мы больше не пойдем. 

Светка медленно отпустила руку Костика и, обиженно опустив голову, побрела в сторону костра. Костик закатил глаза и пошел за ней. дальше все было совсем странно. 
Тусовка у костра плавно переместилась через пару часов в дом к сестре Костика... 

Ленка была заводной девицей, всех вечно подбивала на что-то, устраивала разгромы и веселье. И  на этот раз не обошлось без ее  выкидонов. Однако чего себе только не позволишь в собственный день рождения! Светку ужасно бесила Карина, которая ошивалась возле Костика. С ам Костик говорил, что они друзья, но Карина вела себя очень вызывающе, то садилась Костику на колени, то вешалась на шею, то обхватывала его и танцевала. Светка сама не понимала, что ее так в этом задевало, но всё же не выдержала и ушла на второй этаж, где задумчиво высунувшись в окно, закурила предложенную Ленкой самокрутку. Светка долго отбивалась, потому как не любила брать в руки что-то незнакомое и тем более это пробовать, но Ленка уговорила, мол, ничего особенного, просто сигарета, попробуй - поймешь.

ароматный дым понесся прочь из комнаты, вылетая в открытое настежь окно у самого пола, второй этаж был мансардным. запах дыма отдаленно напоминал то, чего Светка совсем не хотела бы сейчас ощутить в своей руке, но было уже поздно, пара затяжек дали о себе знать, напряженное лицо с гневными искрами в глазах сменилось смирением, и она преспокойно глядела вдаль, не ведая о том, что будет дальше, а чем дальше, тем, как известно, интереснее... 
на первом этаже играла легкая музыка, народ скопился за столом с вином в пластиковых стаканах и что-то бурно обсуждал. некоторые во дворе стали играть в футбол. Костик сидел в обнимку с Кариной, как вдруг вспомнил, что не видел Светку уже минут сорок. перепуганный неизвестностью, он первым делом пошел туда, где никого не было, зная что Светка любит иногда уединиться в шумных компаниях, не совладев со своими творческими тараканами. перед Костиком предстала бодрая Светка в руке с дымящейся папиросой. увидев игриво сверкающий взгляд, он расслабился.

— а что это у тебя такое? дай попробовать! 

— не-не-не Костечка, это лишнее, ты же травку никогда не курил, зачем сейчас тебе пробовать? а вдруг ты не переносишь ее, что я с тобой делать буду, а? 

— ну ты же когда-то попробовала в компании и не боялась!

— тоже мне, нашел себе пример, я, компания... лучше б чему другому у меня поучился... 
не успела Светка договорить, как нехитрыми манипуляциями рук Костик выхватил тлеющий окурок и смачно им затянулся. на лице Светки мелькнуло недоумение и ужас, а что если правда сейчас откинется? но Костик блаженно улыбнулся и спустя несколко минут, благополучно докурив под обреченным Светкиным взглядом, опустился на низкий подоконник рядом с ней и протянул:

— каааайф...

— кайф-кайф... — пробурчала Светка старческим голосом, 

— ну и что мне теперь с тобой делать, неугомонный? что я Ленке скажу? хотя, наверное, она и сама сейчас такая же ходит. 

разговор превратился в разные шутки от обоих, и пространство залилось пронзительным смехом. 

— слушай, Кость, а пойдем домой? ну, к нам на участок обратно, что-то мне так тут надоело, музыка дурацкая, все пьяные давно, и Карина...

— эх... — протянул Костик, понимая, что веселью настал конец и возвращение неизбежно. 

— ладно, пошли, только давай еще этой дряни пару штучек возьмем, когда еще так повеселимся...

прихватив с собой у Ленки еще какое-то количество одурманивающих папирос, они, напевая застрявшую в голове песню, поплелись домой. 

дома ждала все та же уютная веранда. умостившись на плетеных креслах с подушками, оба снова задымили и начали разговор.

— слушай, я тут недавно перевела татуировку Арбениной, ну ту, что на иврите написана, помнишь? так представляешь, оказалось она значит, что "между нами все по-прежнему"! ты понимаешь, кому она может быть посвящена? ну кому, если не Сургановой? такая надпись явно про кого-то очень близкого, с кем расстались. я вот уже который день думаю... если так, это что же получается, она до сих пор?... или они... 

Костик понимающе сверкнул глазами и закивал. 

Разговор затянулся, и двое под теплым светом фонаря уже не помнили ни о дурацкой тусовке у Ленки дома, ни об ужасах леса, ни о странностях и страхах... хотя чего-чего, а странностей стоило побояться.

несмотря на разгульный день, Костик со Светкой проснулись рано. все вроде было на своих местах. они в своих кроватях, в доме Костика, за окном лил осенний дождь, как и обещали вчера. не сразу поняв, в чем подвох, они одновременно вышли из комнат, еще совершенно не подозревая, как много всего изменилось за эту ночь. взгляды столкнулись в коридоре и тут вдруг стало ясно... все вокруг не то. дом не тот, мебель не та, абсолютно все - чужое, они уже не были на даче Костика, а вот где они теперь, еще предстояло узнать. 

Светка ринулась к окну, где так и села, сраженная наповал увиденным. хорошо, что рядом был стул. за окном красовались самые настоящие джунгли. у дома качались пальмы, скалистые горы омывал штормующий океан, белый песок накрывала мощная волна и разбивалась о камни, такое же белое солнце едва просвечивало из-за туч, ливень поливал окна, за которыми находился самый настоящий Остров. 

Светка сидела, охватив голову руками, и судорожно пыталась вспомнить, как они здесь оказались. в памяти не всплывало ничего, кроме разговоров на веранде и тусовки у сестры Костика. сам Костик, не менее ошарашенный открывшимся пейзажем, беспокойно ходил из угла в угол явно в каком-то предкоматозном состоянии. 

— ты что-нибудь помнишь? — спросила Светка. 

— видимо не больше, чем ты. — сурово отозвался Костик, напряженно глядя в окно. 

— ума не приложу, как нас сюда занесло... и что теперь делать? ты понимаешь, что мы на самом настоящем острове? и дом этот не наш, и вообще все не наше... стой! надо вещи в комнатах проверить! — Светка кинулась обратно в свою комнату и была абсолютно права. под кроватью нашелся огромный чемодан, который она или кто-то другой явно собирали, зная, куда отправляются. в чемодане были вещи на самые разные времена, много походных принадлежностей, большая аптечка и куча всего еще, что могло пригодиться в самом необычном путешествии. в дверях появился Костик и так же напряженно произнес: 

— у меня то же самое... вещи в комнате, наборчик почти как у тебя. 

— черт знает что! — выругалась Светка и вышла в зал. 
в гостиной была входная дверь, слева от двери симпатичная светлая кухня с барной стойкой, рядом низкий диван у камина, кофейный столик и большая настенная библиотека. дом представлял из себя настоящую хижину. внутри был обвит какими-то прутьями и снаружи выглядел так же. 

Светка уселась за барной стойкой и закурила первые попавшиеся под руку на столе сигареты, стряхивая пепел в чашку. 

— Свет... мне страшно как-то... что теперь делать-то будем? 

— а ты думаешь я что-то понимаю? ни черта не помню после того, как мы вчера от Ленкы вернулись домой! — в голосе Светки явно наблюдалась агрессия. 

немного остыв, она выдохнула дым и, кидая сигарету в чашку, добавила: 

— с другой стороны, Кость... у нас похоже приключения. черт знает, где мы теперь и как отсюда выбираться. зато остров настоящий, вокруг пока тихо, а может найдем кого, когда выйдем. мы же с тобой мечтали об Острове, вот и оказались. мысли сильнее, сам знаешь...

еще немного собравшись с мыслями, Светка взяла Костика за руку и потащила на улицу. от дома к океану вела красивая тропинка. шторм был очень сильный, ветер сносил с ног, а дождь лил как из ведра. хотелось будто бы протрезветь под этим дождем, зажмурив глаза, а потом открыть их и снова очутиться дома. но вместе с этим Светкина любовь к приключениям уже настолько затмевала весь страх, что было просто весело. Костик пытался остановить практически бегущую к океану Светку, но штормило так сильно, что та даже не разбирала его слов среди всего шума. они спустились по каменной лестнице к океану и остановились. Светка задумчиво смотрела на бушующие волны, в ее глазах искрился дикий интерес, доходящий до азарта, она немного нервно и неестественно улыбалась, как всегда бывало, когда ей было одновременно весело и страшно. 

— ну и что ты собираешься делать? — пробурчал Костик. 

— не знаю... по-моему нам надо обойти остров, или хотя бы дом, чтобы найти хоть какие-то зацепки на то, как мы здесь оказались. вообще, знаешь... все это похоже на какое-то немыслимое чудо... остров, маяк вон виднеется... все как в том рассказе! и тебе не кажется, что за ночь невозможно было так быстро добраться из Москвы вот сюда? это же просто нереально! тем более, что спали мы вроде немного... что думаешь? 

Костик напряженно глядел в Светкины искрящиеся глаза и пожимал плечами. 

— у меня нет слов, дорогуша! — саркастично воскликнул он. 

— ума не приложу, как нас сюда занесло. 

— ну согласись, Кость, за ночь мы бы сюда не доехали. сколько мы там поспали? часов пять? шесть? это очень мало. на Мадагаскар летят тринадцать, если мне память не изменяет. это меня больше всего пугает. так вообще ничего не складывается. даже если бы над нами кто-то подшутил, это чем надо было нас накачать, чтобы наши "хладные трупики" сунуть в какой-то транспорт и сюда перевезти? 

— Света, чёрт возьми! давай рассуждать в доме, мы уже насквозь мокрые, так что нырять можно и плыть до самой Москвы, пошли в дом, я не хочу здесь еще и заболеть! 

— пошлиии, неугомонный... — Светка закатила глаза и быстрым шагом направилась к лестнице. 

в доме обнаружилось некоторое количество продуктов, коробка с чаем разных вкусов и довольно большая банка кофе. Светке впервые в жизни по-настоящему захотелось выпить чай, уж больно красивые были пакетики и вкусно пахли. 

— вообще не мешало бы и позавтракать, раз мы еду нашли, я уже проголодался. — ты можешь пока переодеться, а я что-нибудь приготовлю... — протянула Светка, ныряя куда-то в ящики под кухней. — о! хлебушек нашелся! сейчас будут бутерброды с яичницей! может ты и душ найдешь, пока я тут разбираюсь? 

— ща поищем! — отозвался Костик, слезая с барного стула, на котором он весело крутился, успокаивая нервы, и удалился в поисках душа. 

минут через двадцать он вернулся на кухню в сухой одежде, где уже остывала вкусно пахнущая на весь дом еда, и сидела переодетая Светка, подпирая голову рукой с сигаретой и сонно попивая чай. 

— ох ты, какая на тебе футболочка, прям милитари, как у Дианы! 

— угомонись уже и садись есть, все остывает... а вещи похоже не наши, я думаю, ты и сам понял...

— понял, еще как... это ведь тоже не мое. — снисходительно протянул Костик, показывая на майку и брюки. — странно, размеры наши, и вся одежда, как мы хотели. ты о такой майке мечтала, я об этих штанах.

Костик с аппетитом уплетал почти остывшую яичницу, закусывая бутербродом. Светка задумчиво вглядывалась в то, что творилось за окном. веселье прошло, наступало полное недоумение. что теперь делать? и главное, как они попали сюда? в голове ничего не укладывалось, почему-то очень хотелось спать... может, от переизбытка эмоций, может от того, что вчера была вечеринка, и поспали итак немного... нужно было что-то придумать, пойти на разведку, но вылезать из теплого дома совсем не хотелось, на улице все еще лил дождь, хотя небо было довольно светлым. на секунду стало как-то грустно, даже телефона пока не нашлось, ни в чемоданах, ни в одной из комнат. все как в том рассказе...

неужели это сон? но всё так реально... 

— что-то у меня пока ни одной нормальной мысли нет... и спать так хочется, Кость. может, погода или чай этот дурацкий, не знаю... я пойду прилягу, дальше, глядишь, прояснится что-то. 

— да, я тоже бы поспал. вырубает совсем. может и правда, пока отдохнем, что-то изменится. еще погода такая мерзкая, даже думать лень...

они убрали посуду в раковину и разошлись по комнатам. ливень за окном убаюкивал и создавал приятное впечатление, будто в детстве на даче... лежишь под ватным одеялом, шелестит листва, по крыше бьют капли, и ничего лучше на свете нету, чем слушать эти звуки, словно наслаждаясь тишиной. а потом внизу заскрипит пол, и через пару минут послышатся звуки закипающего чайника, это бабушка встала. сейчас будет чай, бутербродыс маслом и колбасой, все укутаются в старые дачные кофты, зябко подергивая плечами. и можно ни о чём не беспокоиться, потому что это и есть – счастье. 

на этой мысли Светка окончательно провалилась в сон, улетев в воспоминания о детстве и даже, видимо, забыв о том, что происходит с ними на самом деле. 

"и каждый день мы встречаемся в инстаграме, видео круче боев без правил, финал я знала заранее, доброе утро страна!" — телефон разрывался голосом Арбениной. Светка открыла глаза и выключила будильник. шесть утра. потянувшись, она уткнулась лицом в подушку и протяжно "завыла", сил не было вообще, вставать совсем не хотелось. собрав себя в кучу, она вылезла из-под одеяла, направилась к двери и замерла. за дверью оказался снова дом Костика, она стояла на балконе второго этажа внутри дома и поверить не могла своим глазам. еще несколько часов назад они были на том самом Острове! еле передвигая покосившимися от ужаса и недоумения ногами, Светка спустилась вниз. все было на своих местах. на табуретке рюкзак с ее вещами, убранный вечером стол, чистая кухня, все как было вечером до момента, пока они с Костиком не ушли на тусовку. из другой комнаты послышались шаги, в дверях появился Костик с раскинутыми руками: 
— это как понимать?! как это вообще называется? я вообще в шоке сейчас, вчера на острове, сегодня опять дома... мы точно с тобой живы, Светуль? дай-ка я тебя ущипну! — Костик подбежал и ущипнул истерично хихикающую Светку. та приземлилась на стул и безумно сверкала глазами, уже заливаясь смехом. Костик тоже не удержался и заржал... закончив приступ истерики, они переглянулись и без слов оба ринулись к двери на улицу. оглянувшись по сторонам на крыльце, они зашагали к веранде и снова замерли. на столе лежали окурки.

— Костя... а тебе не кажется... — опять хихикала Светка. 

— да, моя хорошая, похоже, что вчерашняя травушка нехило унесла наше сознание в дальнее плаванье. 

— Костя... — хохотала Светка, — боже мой... да как... как мы умудрились?! это ж надо было! сколько мы взяли? ты помнишь? 

— судя по всему, достаточно, чтобы мысленно улететь в небытие. слава богу, что живы остались! 

— оооох... — протянула Светка, усаживаясь на стул. 

в доме действительно из продуктов остались лишь яйца и все для бутербродов. на столе лежала та самая пачка сигарет, чай с ароматом винограда и тропических фруктов, а на улице шел сентябрьский дождь, и вчерашняя жара сменилась осенней прохладой. 

позже вещи были собраны, следы криминала убраны начисто, все осталось на своих местах, и парочка друзей, все еще недоумевая, молча спешила на поезд под моросящим дождем московского осеннего неба.

Полякова М., 10-а