Процесс. Как судили Умиду Ахмедову
2010-02-15 22:51 Алексей Волосевич

Громкий процесс по делу Умиды Ахмедовой, «оскорблявшей» узбекский народ и «клеветавшей» на него своими фотографиями и документальными фильмами, вопреки ожиданиям, занял всего два дня. Он открылся девятого февраля в Мирабадском суде по уголовным делам города Ташкента. Несмотря на то, что по итогам предъявленных обвинений Умиде грозило до трех лет лишения свободы, считая себя невиновной, она отказалась подписать признание и подать прошение об амнистии, хотя следователи неоднократно давали ей понять, что в этом случае она будет тут же амнистирована, а вот упорствовать ей не стоит.

Наблюдать за ходом процесса собралось около трех десятков человек: родные и друзья Умиды, несколько западных и независимых журналистов, представители почти всех правозащитных организаций, каким-то чудом действующих в Узбекистане, сотрудники посольств Германии, США, Великобритании и Италии. Ни одного журналиста из местных СМИ, как и представителя Академии художеств или Союза Кинематографистов Узбекистана - творческих объединений, в которых состоит Умида, - на суде не было.

С первых же минут в глаза бросилось то, что суд, действительно, пройдет в открытом режиме: вопреки обыкновению, туда пропускали всех желающих, при этом никого не обыскивали и не отнимали телефоны, диктофоны, фото и видеокамеры. Снимать в зале суда, правда, не разрешили, но для узбекского правосудия это было бы уже оголтелым либерализмом.

Процесс вел судья Бекзод Эрматов, обязанности прокурора исполнял заместитель прокурора Мирабадского района А.Айтмуратов. Интересы Умиды представлял адвокат Сергей Майоров. Забегая вперед, отмечу, что в ходе процесса он вел себя крайне осторожно: не пререкался с судьей или с прокурором и избегал любых упоминаний о том, что процесс заказной. Такова особенность всех судебных процессов в Узбекистане: за излишнюю активность при защите клиента адвокат немедленно может лишиться лицензии – прецедентов сколько угодно.

Олег Карпов (спиной) и Умида Ахмедова перед началом судебного заседания. Фото © «Фергана.Ру»

Начало процесса

Суд начался с того, что Умиду Ахмедову попросили пояснить, где она работает (в обвинении фигурировала фраза: «не занимаясь общественно полезным трудом, совершила преступление против свободы, чести и достоинства…»). Умида сообщила, что последнее место ее работы – киностудия «Узкинохроника», где она официально трудилась до 1994 года, еще занималась воспитанием детей. Сейчас является свободным художником, членом Академии художеств и Союза Кинематографистов Узбекистана.

После этого адвокат Умиды заявил сразу несколько ходатайств. Он напомнил о поданном второго февраля ходатайстве в прокуратуру Мирабадского района и попросил приобщить ответ прокуратуры, если он существует, к материалам дела. В другом ходатайстве он обратил внимание на то, что в обвинительном заключении указаны два свидетеля, но они не эксперты, а работники государственных структур (сотрудники Центра мониторинга при Агентстве связи и коммуникации Республики Узбекистан), и заявил ходатайство о приглашении в суд семи авторов обобщенного варианта комплексной экспертизы, подтвердивших, что Умида «оскорбляла» и «клеветала».

Прокурор буркнул, что он не против, и судья удовлетворил запрос адвоката о вызове этих экспертов и включении их в список дополнительных свидетелей.

Адвокат тут же подал еще одно ходатайство: о допросе г-на Мирисмаилова, который, как выяснилось, не входя в состав экспертной группы, составлявшей заключение комплексной экспертизы, почему-то подписал его вместо эксперта Шарипова. То есть под текстом экспертного заключения напечатана подпись «Шарипов», а под ней от руки подписано – «Мирисмаилов».

- Мне кажется, что если он как эксперт подписал, то он как бы эксперт, - подал голос прокурор Айтмуратов.

- Суд определил, что он будет дополнительным свидетелем, - решил судья Эрматов, невысокий плотный подвижный человек лет 38-40.

Адвокат тотчас внес новое ходатайство:

- Просим возбудить уголовное дело по факту подделки подписи Шарипова Мирисмаиловым.

- Считаю преждевременным этот вопрос, мы можем решить его во время судебного следствия, - возразил прокурор.

Судья заявил, что это ходатайство будет обсуждено после допроса свидетелей, так как пока оно преждевременно.

Затем адвокат С.Майоров подал еще одно ходатайство: о приобщении к материалам уголовного дела мнения о работах Умиды Ахмедовой специалиста в области искусствоведения, представителя западной культуры Бориса Чуховича (Канада), который является кандидатом искусствоведения, членом международной ассоциации художественных критиков (AICA), главным куратором Музея Центрально-Азиатского искусства в выставочном центре Монреальского университета, научным сотрудником кафедры эстетики и поэтики Квебекского университета в Монреале, музеологической лаборатории университета Лаваль, научной группы «Поэкзиль» Монреальского университета, группы «Зоны риска» Квебекского университета в Монреале (мнение Б.Чуховича можно прочитать здесь).

- Против, это гражданин другого государства, - немедленно отозвался прокурор. - Как гражданин иностранного государства может судить об оскорблении и унижении другой культуры?!

Однако судья объявил:

- Суд, рассмотрев, определил: данное ходатайство удовлетворить и приобщить к материалам уголовного дела.

Далее судья Эрматов громко сказал, что суд начинает судебное следствие и оглашает обвинительное заключение. Затем зачитал его часть. После этого он спросил, каковы будут мнения относительно порядка ведения судебного следствия.

- Считаю, что сначала надо допросить потерпевших, потом обвиняемую, потом свидетелей, - высказался адвокат Майоров.

Судья (подумав минуту, без обсуждения, поскольку сидел один за судейским столом):

- Суд после обсуждения счел, что сначала допросить подсудимую, потом свидетелей (о потерпевших судья «забыл»).

К свидетельской стойке снова была вызвана Умида. Она рассказала, что фотографии для своего альбома отбирала не она сама, а сотрудница посольства Швейцарии Кристина Марти (она уже не в Узбекистане), которой она предоставила фотографии. Потом Кристина Марти передала ей 15 уже отпечатанных фотоальбомов. «Для творческого человека престижно видеть свой фотоальбом», - пояснила Умида. И, отвечая судье, добавила, что передала свои фотографии Кристине Марти примерно в 2004 году.

- Это было примерно с 2003 по 2004 год, согласно вашим предварительным показаниям, - уточнил судья. И поинтересовался, когда Умида познакомилась с Кристиной Марти (как будто речь шла об опасном шпионе, любые контакты с которым уголовно наказуемы). Умида кратко поведала, что та сама подошла к ней на каком-то мероприятии, поскольку знала Умиду по ее фотоработам. «Я фотографией занимаюсь 30 лет».

- Была ли у вас лицензия на занятие подобной деятельностью? – осведомился судья.

- Это надо, если коммерческая фотография, а я художественной занимаюсь, - ответила Умида.

- Что вы можете сказать по двум своим фильмам?

- Я предоставила им (представителям посольства Швейцарии – Ред.) материалы, - сказала Умида.

Тут оживился и прокурор и полюбопытствовал, ставили ли они ее в курс дела при составлении альбома.

Умида сообщила, что материалы для него они отбирали сами.

- Но они ставили вас в известность, что это будет показываться? – настаивал прокурор.

- Вы человек с высшим образованием, есть логика, вы спросили госпожу Кристину Марти, для чего они будут использоваться, для чего она берет у вас материалы? – присоединился к нему судья Эрматов.

- Для Гендерной программы, - сказала Умида.

- А вы интересовались, в чем суть этой программы? – сурово спросил прокурор.

- Гендер – это половое равенство. Он есть везде, где есть мужчины и женщины…

Вмешался адвокат.

- Все ваши фотографии были использованы? – спросил он (имея в виду переданные для альбома Кристине Марти).

- Нет, не все.

- Вы давали рекомендации по использованию тех или иных фотографий и составлению альбома?

- Нет, не давала.

- Являетесь ли вы автором этих фильмов? («Мужчины и женщины в обрядах и ритуалах» и «Бремя девственности» - Ред.)

- Нет.

- Тогда какое имеете к ним отношение?

- В фильмах использованы мои материалы, - пояснила Умида.

Тут она весьма эмоционально и сумбурно стала говорить, что художественные фотографии в Узбекистане, в отличие от рекламных, не продаются, что ее фотографии повсюду используются без указания ее имени, и в качестве примера привела изданный к 10-летию независимости Узбекистана иллюстрированный фотоальбом «Священный альбом нашей Родины», где было использовано более сотни ее фотографий, но без указания автора… «О каком авторском праве вы говорите?..» – заключила она.

- Вы понимали, что фотографии, данные Кристине Марти, могут быть использованы? – стоял на своем прокурор.

Умида начала было что-то говорить, но тут вмешался судья Эрматов.

- Я считаю, что обвиняемая ответила на ваш вопрос, - утихомирил он прокурора. И сам обратился к Умиде:

- Я правильно понял – материал ваш, но вы сами непосредственно не занимались производством фотоальбома?

- Не занималась, - подтвердила она.

- Пока всё, свидетелей вызовите, - распорядился судья.

Допрос свидетелей

Перед судом предстал Рустам Мухаммедов, один из двух сотрудников Центра мониторинга при Агентстве связи и коммуникации (специального органа, сотрудники которого выискивают крамольные публикации в местных СМИ и Интернете для последующего наказания их авторов), чьи показания о том, что фотоальбом и фильмы Умиды Ахмедовой «клевещут» и «оскорбляют», легли в основу обвинения (впоследствии обвинение пополнилось заключением «комплексной экспертизы», проведенной семью сотрудниками различных госорганизаций, назначенными следователем по особо важным делам ташкентской городской прокуратуры О.Мусаевым).

Свидетель сообщает о себе краткие данные: родился в 1974 году, в 1997-м закончил ташкентский Пединститут имени Низами. Работает начальником отдела мониторинга издательства Агентства связи и коммуникации. Мухаммедов подтвердил, что давал заключение по ее фотоальбому, и сообщил о нем буквально следующее:

- В основном, там были собраны фотографии Умиды Ахмедовой, вступление там было. В основном там были изображены дети, взрослые и старики. Заключение в том, что если в целом рассматривать фотоальбом, то у несведущего человека может создаться неправильное отношение о жизни в Узбекистане.

- В какой области искусства вы считаете себя специалистом? – спросил его адвокат.

Тот замялся:

- Я не считаю себя специалистом…

- А фотоальбом является предметом искусства?

- Я рассматривал его как книжную продукцию, с художественной стороны мы не рассматриваем…

Тут выяснилось, что свои показания он давал на узбекском языке, и уже потом они были переведены на русский. Судья огласил часть его показаний на русском, и свидетель подтвердил, что это именно его показания.

- Я правильно понял, что это показания? – уточнил адвокат.

Свидетель открыл было рот, но тут вмешался судья.

- Это показания, основанные на заключении, - произнес он загадочную фразу.

Адвокат не стал уточнять, что это за штука такая, и адресовал свидетелю новый вопрос:

- Вы можете показать, какая фотография не соответствует действительности?

(Свидетель-эксперт молчит.)

- По каждой фотографии была дана оценка, - мягко вмешался судья.

- Откуда альбом попал в Центр? – спросил адвокат Майоров.

- К нам поступает разная продукция, поступил и этот альбом, - сообщил свидетель.

Судья (быстро): «Следующий вопрос, пожалуйста».

Адвокат покладисто задал следующий вопрос:

- У вас текст один и тот же, что и у Хайдавалова (второй эксперт Центра мониторинга; их показания в обвинительном заключении полностью идентичны). Почему так – вас вместе допрашивали?

Свидетель бормочет нечто маловразумительное.

- Следователь записывает показания с ваших слов, как это так вы слово в слово с Хайдаваловым выразились?

Свидетель не успевает ответить: судья и прокурор быстро прерывают дискуссию по этому вопросу.

Теперь право на допрос свидетеля переходит к прокурору.

- Была ли возможность у Умиды сказать, что альбом выполнен без ее разрешения? – спросил свидетеля прокурор.

- Была.

- Не кажется ли вам, что этот альбом, выпущенный в Казахстане, рассчитан не для Узбекистана?

Свидетель (очевидно, не в силах ответить на столь мудреный вопрос) сбивчиво бормочет, что в Центр мониторинга бесплатный обязательный экземпляр они не дали…

Адвокат: А где написано, что фотограф должен предоставлять вам свой альбом?

Свидетель: Нигде не написано, но мы исходим из того, что он отпечатан «Print-S» и при поддержке посольства Швейцарии…

Здесь я уточню, что согласно узбекскому законодательству в этот Центр должна предоставляться издаваемая в Узбекистане книжная и газетно-журнальная продукция, в частности, обязательный бесплатный образец. Это видно даже из обвинительного заключения: «Мухаммедов Рустам Шухратович показал, что «В мои служебные обязанности входят проведение мониторинга издательства и книжных изделий. Также изучение, наблюдение и контроль целесообразности содержаний книжных и газетных продукций, издаваемых издательством и редакцией, ведущих свою деятельность на территории Республики Узбекистан». То есть, речь идет именно об узбекистанской продукции, а не зарубежной – не российской, не китайской, не казахстанской и не американской. А фотоальбом Умиды был отпечатан в Казахстане, в издательстве «Print-S», то есть, является продукцией иностранной.

…Наконец, измученного свидетеля отпустили и вызвали второго сотрудника Центра мониторинга, соавтора экспертного заключения.

К деревянной кафедре становится Уктам Хайдавалов, 1973 года рождения, родом из Кашкадарьи, образование высшее: в 1998 году закончил факультет журналистики Ташкентского государственного университета. Работает заведующим отдела мониторинга при Агентстве связи и коммуникации. Он не очень хорошо говорит по-русски, и суд зовет переводчика (по просьбе Умиды Ахмедовой процесс проходил на русском языке). Приходит переводчик, представляется, говорит: «Временно не работаю». (Следователь Ахмаджанов наверняка бы написал: «не занимаясь общественно полезным трудом…».)

Хайдавалов подтвердил данные им во время предварительного следствия показания и то, что он давал заключение. Затем судья позволил адвокату приступить к допросу свидетеля, и между ними состоялся следующий диалог.

Адвокат: В какой области искусствоведения вы считаете себя специалистом?

Свидетель: Я не специалист, только журналист.

Адвокат: Считаете ли вы, что фотография – это вид искусства?

Свидетель: Да.

Адвокат: А в чем конкретно проявилось оскорбление и кого? (Имеются в виду фотоальбом и два фильма Умиды Ахмедовой – Ред.)

Свидетель: Неправильно показана реальная жизнь…

Адвокат: На каких фотографиях изображена неправда?

Свидетель: На 8-й странице (изображена девочка, выглядывающая на улицу из вставленного в глиняную стену окна без рамы – Ред.).

Адвокат: Что именно там является неправдой?

Свидетель: В тот момент, когда там человек сидел, человек не может оказаться на месте – скомпоновано искусственно. Страница 12 – заброшенное помещение, на пол постелены старые вещи, девочка заходит, тряпье лежит…

Адвокат: Имеются ли под этими фотографиями комментарии автора?

(В обвинительном заключении говорится: «Своими не научными, не обоснованными и не корректными комментариями, содержащими скрытый подтекст, направленный на дискредитацию устоев и обычаев нашего народа, негативную информацию, которая может отрицательно повлиять на морально-психологическое состояние молодежи, в определенной мере, оскорбляют традиции народов Республики Узбекистан, что рассматривается как клевета, пренебрежительное, неуважительное отношение к национальным традициям». На самом деле в фотоальбоме и в фильмах какие-либо комментарии отсутствуют).

Свидетель: Есть там в конце книги… Но под каждой фотографией комментария нет. (Рецензия кандидата исторических наук Нодиры Азимовой находится в начале фотоальбома – Ред.)

Адвокат: Считаете ли вы, как представитель титульной нации, что она оскорбила вас своими фотографиями?

Судья немедленно вмешивается: Этот вопрос снимается.

Адвокат: Можете ли вы указать людей, которые оскорблены этими фотографиями?

Свидетель: Она оскорбила не одного конкретного человека, а всю нацию…

Тут судья прерывает допрос свидетеля и громко заявляет, что своей позой «вот этот молодой человек» демонстрирует неуважение к суду (20-летний сын Умиды Ахмедовой, Тимур, сидел, упершись ботинком в какой-то выступ предыдущей скамьи), и просит его выйти из зала. Тот выходит.

После этого отвлекающего маневра допрос свидетеля снова продолжился.

Адвокат: Ваши показания идентичны показаниям другого свидетеля, как это так – вы разные люди…

Свидетель: Вместе посмотрели…

Адвокат: Как альбом и два фильма попали к вам?

Свидетель: Через канцелярию.

Адвокат обращается к судье: Но моей подзащитной не вменяется в вину «незаконное издание»...

- Данный выпуск был с согласия Ахмедовой и именно с целью очернить Узбекистан. А если меня фотографируют, надо спросить мое мнение по данному вопросу, - немедленно отреагировал прокурор.

Судья: Были допрошены два свидетеля; (несколько слов пропущено – автор) … без их ведома нельзя выпускать. Считаем целесообразным вопрос гособвинителя снять.

Вслед за этим судья и прокурор немного поговорили о том, что в мировой практике при выпуске книжной продукции всегда указывается имя автора, и что книга выпускается с согласия автора. После этого свидетелей отпустили и объявили перерыв на обед.

Во время перерыва Олег Карпов, муж Умиды, объяснил мне насчет нестыковок с подписями авторов комплексной экспертизы: «Мы обнаружили, что экспертное заключение поддельное: стоит фамилия одного человека, а под ним подпись другого. Это уголовно-наказуемое деяние…».

Во дворе здания суда бродили правозащитники и независимые журналисты, выражая удивление тем, что судья удовлетворяет почти все ходатайства адвоката и ведет себя на редкость вежливо. Периодически разгорались споры, сколько времени займет судебный процесс. «Судья согласился вызвать дополнительных свидетелей, значит, пока их найдут, подготовят, привезут, допросят - это надолго затянется», - делились мнениями бывалые наблюдатели, по опыту прогнозируя, что суд продлится несколько недель.

После перерыва судья объявил, что со стороны адвоката Майорова было заявлено ходатайство о приглашении авторов комплексной экспертизы. Данное ходатайство удовлетворено, и в суд приглашаются эти эксперты. И, к всеобщему изумлению, в зале появился первый из них.

Новый свидетель был уже немолод, но на вид весьма энергичен, с чрезвычайно принципиальным выражением лица. Акрам Акмалов, 1947 года рождения, высшее педагогическое образование, окончил Пединститут им.Низами, работает в Республиканском Центре духовности и просветительства («Маънавият ва Маърифат»).

- По какой специальности вы закончили педагогический вуз? – приступил к допросу свидетеля адвокат.

- Физмат, и защитил диссертацию, 10 лет работаю в этом Центре.

- Вы считаете себя специалистом в области искусства, и если да, то в какой области?

- Да, я преподавал в колледже рисование и сам увлекаюсь фотографией. Специального образования в этой области не имею, самостоятельно занимался, у меня есть фотоаппараты – «Зенит», «Киев»…

Тут специалист по духовности и просветительству вдруг переключился на показанную второго февраля на Первом канале Национального телевидения Узбекистана передачу о творчестве Умиды Ахмедовой, проведенную в духе партсобраний сталинского времени. Передача эта была показана вне сетки вещания, то есть ее срочно туда всунули, поснимав уже заявленные программы, и все ее участники в едином порыве выражали возмущение и негодование работами Умиды Ахмедовой. Эксперт напомнил об этой передаче и принципиальным голосом заявил, что это было «народное мнение».

Адвокат попросил его высказать все-таки не народное, а собственное мнение. Например, относительно документального фильма «Мужчины и женщины в обрядах и ритуалах». Эксперт, с трудом сдерживая праведный гнев, сообщил, что данный фильм «нарушает и оскорбляет менталитет народа».

Адвокат: А в заключении написано, что нет…

(В заключении комплексной экспертизы на листе дела 335 том №1 написано: «Информация, представленная в документальном фильме «Мужчины и женщины в обрядах и ритуалах» НЕ ПРОТИВОРЕЧИТ нашему национальному менталитету, традиционным нравственным нормам, основным положениям национальной идеологии нашей Республики, а также действующему законодательству, духовным и культурным ценностям…». Аналогичные формулировки в отношении фильма были даны специалистами из Комитета по делам религий при кабинете министров Республики Узбекистан (т.1 л.д.289)).

Свидетель: Я уже сказал свое мнение…

Адвокат: Знаете ли вы кого-нибудь, кого этот фильм оскорбил?

Свидетель: Я не знаю, там (на телевидении – Ред.) было широкое обсуждение специалистов, и это уже не мое мнение – народное… Насчет альбома я хотел сказать – там только однобокий подход, только негативное направление, и почему там нет ни одного комментария к фотографиям? Вот почему их нет?.. И некоторые фотографии, возможно, сняты не в Узбекистане!..

(«Своими не обоснованными и не корректными комментариями, содержащими скрытый подтекст…»)

- Делаете ли вы различие между автором фотографий и автором сборника? – поинтересовался адвокат.

- Я признал автором Ахмедову, - исчерпывающе ответил носитель духовности.

Право допроса свидетеля перешло к прокурору.

- Какие претензии вы к ней имеете? – спросил он.

- С профессиональной точки зрения не имею, только по содержанию...

Затем слово было предоставлено самой Умиде.

- Вот вы считаете, что это негатив, - обратилась она к свидетелю, - а когда моя выставка в Копенгагене была, одна женщина плакала… Там изображается, как женщины сидят около могилы, - это могила моего отца… Это всё очень субъективная вещь, - закончила она.

Следующим свидетелем был Сабит Шарипов, чья фамилия стояла под заключением комплексной экспертизы, и под которой почему-то подписался другой человек - Мирисмаилов. Шарипов сообщил о себе, что родился в 1974 году, в 1996-м закончил ТашГУ, факультет востоковедения, работает заведующим отделением в Комитете по делам религии при Кабинете Министров Республики Узбекистан.

- Вот заключение комплексной экспертизы, где вы указаны как эксперт. Это ваша подпись? – задал ему вопрос адвокат.

- Это подпись моего сотрудника, работу проводил я, но в тот день я заболел, а надо было подписать документ, и он свою подпись поставил, - пояснил эксперт.

- В экспертном заключении есть фраза, что фильм «Мужчины и женщины в обрядах и ритуалах» не противоречит («нашему национальному менталитету, традиционным нравственным нормам, основным положениям национальной идеологии нашей Республики, а также действующему законодательству» – Ред.). Вы подтверждаете?

- Да.

Далее адвокат осведомился, кого именно оскорбляют фотографии и фильмы Умиды.

- Ну, наверно, народ. Насчет одного человека не даёт…

- Что такое «Национальная идеология»?

(И в экспертном заключении, и в обвинительном заключении присутствует фраза «основные положения национальной идеологии», которую Умида будто бы подрывает своими фотографиями и фильмами. В то же время Конституция Узбекистана непосредственным образом запрещает устанавливать какую-либо идеологию в качестве государственной (статья 12)).

Шарипов (задумывается): Ну, это наверно менталитет народа… гендер… ценности.

Адвокат: Значит ли это, что вы отказываете Умиде Ахмедовой в праве толковать эти ценности?

Вмешивается судья и снимает вопрос под предлогом того, что отказывать кому-либо в каком-либо праве не прерогатива свидетеля-эксперта.

- Что вы закончили, какой факультет? – продолжил адвокат.

- Востоковедческий.

- В какой области вы считаете себя специалистом?

- Не считаю, - ответствовал эксперт. И добавил: «По альбому у меня всё написано, чётко и ясно, нет дополнений».

Настала очередь Умиды допрашивать свидетеля, но она снова не задала свидетелю никакого вопроса, а растерянно произнесла: «Я много раз делала на узбекском телевидении передачи об искусстве, они показывали мои фотографии, и вот меня отсеяли... А они всё время говорят: Запад, Запад...»

Свидетеля отпустили, и пригласили следующего, того, чья подпись стояла под фамилией Шарипова. Миръюсуф Мирисмаилов, 1975 года рождения, закончил Ташкентский Исламский университет, работает ведущим Комитета по делам религии. По-русски говорит плохо, так что переводчик вновь приступает к своим обязанностям.

- По какой специальности вы закончили Исламский Университет? – начинает адвокат.

- Исламоведение и религиоведение.

- В каких областях искусства вы считаете себя специалистом?

- Не специалист по искусствоведению.

- У меня в руках копия экспертного заключения, здесь вы не указаны среди участников, имеется ли здесь ваша подпись? – задает вопрос адвокат.

- Шарипов плохо себя чувствовал, и я подписал, - говорит Мирисмаилов. - Я тоже принимал решение…

- Тут в материалах дела есть, что он участвовал в проведении экспертизы, - уточняет судья.

- С точки зрения вашей специальности, которую вы получили в Университете (исламоведение и религиоведение), чему противоречили альбом и два фильма Умиды Ахмедовой? – продолжает адвокат.

Мирисмаилов смущается. «В основном все делал Шарипов, но так как он заболел, я подписал…». Далее он путается и говорит что-то совершенно невнятное.

- Свидетель не смог дать внятного ответа, - формулирует судья.

Свидетеля отпускают.

- Допрошенный свидетель Шарипов признал, что это не его подпись, свидетель Мирисмаилов признал, что его. Они не отказываются, так что ходатайство адвоката отклоняется (О возбуждении уголовного дела по факту подделки подписи Шарипова Мирисмаиловым – Ред.), - резюмирует судья. И стремительно переходит к следующему вопросу.

Судья (обращаясь к адвокату): Вы подавали ходатайство об исследовании фотоальбома и фильмов. Для исследования в суде мы затребуем фотоальбом и два диска с фильмами в рамках уголовного дела.

Исследование орудий преступления

Хлопотать о доставке этих материалов судье Эрматову не пришлось – все они оказались у него под рукой. Он стал неспешно пролистывать фотоальбом, и, поочередно указывая на каждую фотографию, вежливо спрашивал Умиду, ее ли это снимок. Та отвечала утвердительно.

- Вы подтверждаете, что являетесь автором фотографий, а не автором альбома? – обратился к ней адвокат.

- Да, я снимала это по всему Узбекистану, - подтвердила Умида.

Дошла очередь до фильмов. Судья взял диск и вставил его в DVD. Начался просмотр первого фильма Умиды – «Мужчины и женщины в обрядах и ритуалах». Присутствующие стали внимательно вглядываться в то, как люди на экране танцуют, веселятся, ходят туда-сюда, невест обводят вокруг костра – как в национальном, так и в европейском свадебном платье, затем невесты долго кланяются, потом свадебный той, праздничный стол, праздничные приветствия. Кадры сопровождались красивой и печальной восточной мелодией. Правозащитник Сурат Икрамов тихим басом высказал предположение, что музыка в фильме грустная, и из-за этого его, мол…

- А комментариев нету? – спросил Умиду прокурор во время просмотра. («Своими необоснованными и некорректными комментариями…») Та отрицательно покачала головой.

После этого в DVD вставили нашумевший фильм «Бремя девственности», и все сидящие в зале воззрились на экран. Там появились девочки, потом женщины, которые стали рассказывать разные истории. Ближе к концу фильма члены суда вдруг заулыбались и обратили лица вниз, пытаясь сдержать прорывающийся смех. Это когда пожилая женщина на экране стала подробно рассказывать, как в первую брачную ночь примерно двадцать женщин дежурят около дверей молодых, ожидая, когда им вынесут вещественный результат «проверки» на девственность: «У бедного жениха ничего не получилось, так невеста дала ему пощечину – «давай быстрее, там ждут…»

Наконец, просмотр завершился. Члены суда снова сделали суровые лица. Адвокат адресовал Умиде ряд уточняющих вопросов.

- Хотел бы узнать у подсудимой, является ли она автором этих фильмов?

- Это мой материал, но я не автор, я не готовила его.

- Тексты людям в фильме вы готовили?

- Нет, они разговаривали на эти темы.

- Поясните разницу между автором фильма и оператором.

- Я выступила как оператор, а фильм готовит другой человек.

- Вы предъявляли претензии за использование этого материала? – уточнил прокурор Айтмуратов.

- Я люблю этнографию, обряды. Ну, я думаю, пусть люди посмотрят это. Я снимаю этнографию, самобытность – она уходит. И вот в одном экспертном заключении эксперты пишут – правильно плачет девушка, в другом – неправильно плачет, сами себе противоречат… Двадцать лет назад в Паркенте на свадьбу на лошадях звали... Всё это уходит, и я хочу это запечатлеть...

Адвокат заявил новое ходатайство:

- Поскольку эти эксперты не имеют специального образования в искусстве, то мы просим о приобщении к делу заключения специалиста по искусству Ирины Чмыревой, которая является кандидатом искусствоведения, старшим научным сотрудником Научно-исследовательского института теории и истории изобразительных искусств Российской академии художеств, членом международных редколлегий фотографических журналов FOTO&video, ZOOM (Россия), European Photography (Германия), Fotografia/Kwartalnik (Польша), IMAGO (Словакия). Оно было заверено, и вчера в оригинале было доставлено самолетом.

Прокурор подал реплику, что дело тут вовсе не в профессиональном смысле, а в содержании. Но судья быстро огласил другое решение:

- Суд определил: ходатайство насчет приобщения к материалам дела заключения Ирины Чмыревой удовлетворить.

Адвокат сразу же подал новое ходатайство.

- Так как эксперты не сведущи в искусстве, у меня в руках заключение узбекского эксперта-искусствоведа, заслуженного работника культуры Узбекистана Людмилы Кодзаевой. Мы ходатайствуем, чтобы ее мнение было приобщено, и сама она была допрошена в ходе разбирательства.

Прокурор снова не согласился:

- Какой бы вопрос профессиональной принадлежности мы здесь ни обсуждали - обычаи людей, свадебные вопросы – берется только часть объектов… Свадебные вопросы, этнография – они очень обширны…

- Ходатайство Майорова удовлетворить частично. Считаю целесообразным зачитать заключение специалиста Кодзаевой, - постановил судья.

Заключение Людмилы Кодзаевой

Адвокат принялся зачитывать текст Кодзаевой. «…Так повелось, что о произведениях искусства, в том числе и искусства документального, у нас готовы судить все – каждый в меру своей образованности или испорченности. Как выразился Пикассо – кто-то видит лужу, а кто-то отраженное в ней солнце. А кому-то вменено в обязанность (за зарплату!) искать криминал, даже там где его нет и быть не может.

В каждом произведении искусства, а работы Умиды Ахмедовой относятся именно к этой категории, отражается сам художник – добрый, внимательный, неравнодушный, с блестящим чувством юмора. В ее работах – тихая мирная жизнь наших соотечественников, без помпезности и гламура, с повседневными радостями и заботами, с реалиями нового быта и древними ритуалами. …Можно ли судить за талант, за любовь, за неравнодушие, за верность избранной теме и профессиональное отношение к работе? Если да – следует ли понимать эту акцию как очередную охоту на ведьм?»

Не обсуждаем искусство, не обсуждаем квалификацию…

Все это время прокурор и судья делали вид, что внимательно слушают. Зачитав заключение, настырный адвокат заявил, что у него есть еще одно ходатайство. «Камариддин Артыков, специалист в области искусствоведения, тоже согласился выступить…», - начал было он.

- Вопросы искусства мы здесь не обсуждаем, вопросы квалификации мы здесь не обсуждаем, а обсуждаем вопросы… - прервал его прокурор, однако какие вопросы они здесь обсуждают, он конкретизировать не стал, и оборвал свое высказывание на полуслове.

(Наверняка отклонят ходатайство, - подумал я, - спешат закончить процесс уже сегодня, - «самса заказ»...)

- Отклонить в связи с тем, что со стороны адвоката Майорова были приобщены мнения двух экспертов, которые суд учтет в соседней комнате, - постановил судья Эрматов.

Но адвокат сделал попытку подать еще одно ходатайство.

- Были вызваны только два эксперта (из семи авторов заключения комплексной экспертизы), а мы вызывали всех, - заявил он.

- Двух мы допросили, всех пригласили, эксперт дал заключение, его заключение является его мнением, - туманно выразился судья Эрматов. - Поэтому, исходя из возможности, суд вызвал двух, и считает целесообразным насчет остальных отклонить.

Прения сторон

После этого состоялись прения.

Прокурор: Обвинение не сомневается в профессиональных качествах Умиды Ахмедовой, однако, учитывая вопросы с сюжетом, даже я был возмущен: сюжет однобокий, если сюжет касается Узбекистана. Я понимаю – вопрос свободы волеизъявления, но не ущемляет ли он прав других?..

Далее прокурор едва ли не наизусть воспроизвел заключение Центра мониторинга и сообщил, что фильмы и фотоработы Умиды Ахмедовой «своими не научными, не обоснованными и не корректными комментариями …содержат скрытый подтекст, направленный на дискредитацию устоев и обычаев нашего народа, негативную информацию, которая может отрицательно повлиять на морально-психологическое состояние молодежи, оскорбляют традиции народов Республики Узбекистан, что рассматривается как клевета, пренебрежительное, неуважительное отношение к национальным традициям… а также нравственным устоям, основным положениям национальной идеологии…».

После этого он заговорил более понятным языком:

- Есть очень хорошая пословица: «В чужой монастырь со своим уставом не ходят». Даже в законе миссионерская деятельность у нас запрещена… В связи с этим я считаю, что она виновна (Перечисляет статьи обвинения - 139, ч.3, п. «г» УК РУз («Клевета из корыстных или иных низменных побуждений») и 140, ч.2 («Оскорбление в печатном или иным способом размноженном тексте либо в средствах массовой информации»). Прошу признать ее виновной и применить амнистию.

Адвокат выразил возражение против немедленного начала прений, говоря, что не готов к ним, и просит время на подготовку. Но судья скороговоркой произнес, что мнения всех ясны, и время подготовиться у адвоката было… Вдруг он мучительно сморщился и понизил голос: «Просто правильно поймите – у нас график тоже… Я все ваши ходатайства рассматривал, ваше мнение будет приобщено…».

После небольшого перерыва прения продолжились; теперь прозвучала ответная речь адвоката Майорова.

Он обратил внимание суда на то, что следствие велось с обвинительным уклоном, необъективно. Чем это доказывается? Заключения «экспертов» и авторов заключения комплексной экспертизы - услышав их показания, все имели возможность убедиться в их некомпетентности по данному вопросу... Ахмедова является автором видеоматериалов, но она не является компоновщиком, уже без нее они были облечены в форму фильма… Следствие вменяет ей корыстные побуждения, но нет ни одного документа, подтверждающего это… На вопрос, кто конкретно пострадал от ее работ, эксперты не ответили. Себя они тоже оскорбленными и оклеветанными не считают… На многих фотографиях запечатлены ее родственники… Все предварительные ходатайства были отклонены… В заключении комплексной экспертизы неоднократно повторяется термин «национальная идеология», тогда как в статье 12 Конституции Республики Узбекистан отражено, что никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной. Таким образом, налицо полное противоречие 12-й статье Конституции… В этой же Конституции статья 29: «Каждый имеет право на свободу мысли». Вопрос: какую информацию, направленную против конституционного строя, распространяла Ахмедова? А раз такой информации она не распространяла, то ее действия не являются преступлением…

Далее адвокат указал, что, согласно законодательству, объектом преступления является только личность, а не народ – «народ многообразен». Только физическое, а не юридическое лицо может быть потерпевшим. Был ли гражданин, который обратился с заявлением наказать Умиду? Нет, в материалах дела такой человек не назван. Но не найдя возможности представить потерпевшего, следствие придумало термин: что был оскорблен весь узбекский народ… Кстати, следствие вменило ей и фильм «Мужчины и женщины в обрядах и ритуалах», хотя даже в экспертном заключении ясно говорится, что он никого не оскорбляет...

Затем адвокат зачитал отрывки из заключения искусствоведа Ирины Чмыревой: «…Метод гуманистической прямой фотографии включает в себя наблюдение и изучение фотографом условий жизни и характера своих героев, одновременно в этом направлении отсутствуют постановка сюжетов при съемке и манипулирование (коллажирование, монтаж, кадрирование и другие формы манипуляции) при печати - завершающем этапе создания фотографического произведения. Особенностью этой школы фотографии во всем мире является внимание к сюжетам повседневной жизни «маленького человека», фиксирование для истории типических проявлений современности. В рамках школы прямой фотографии автор создает снимки не героического, но лирического настроения. Долгие годы считалось, что именно школа гуманистической фотографии является высшим проявлением искусства фотографии: как рассказать о малом без пафоса, как привлечь внимание к радостям и горестям простых людей, без использования эффектных приемов и сопроводительных текстов к снимкам, привлечь внимание зрителя. …Все вышесказанное, будучи характеристикой школы прямой фотографии, непосредственно относится к творчеству г-жи Ахмедовой, которая является типическим представителем этого признанного во всем мире направления художественной фотографии.

…Поэтому, отвечая на вопросы … о соответствии издания «Умида Ахмедова. Женщины и мужчины / от рассвета до заката» требованиям искусствоведения и психологии, утверждаю, что это издание соответствует международным нормам этики и эстетики альбомов фотографии о традициях и повседневной жизни народов мира. С точки зрения специалиста по современной фотографии альбом фотографий Умиды Ахмедовой является положительным событием в культурной жизни Узбекистана. Это издание характеризует современное общество Узбекистана как совокупность людей, бережно сохраняющих традиции, живущих в гармонии с окружающим миром, уважающих историю своей страны, одновременно, судя по фотографиям г-жи Ахмедовой, современное узбекское общество состоит из живых, обладающих всем спектром человеческих эмоций, доброжелательных и улыбчивых людей».

Вспомнил адвокат и про Национальное телевидение Узбекистана: «Неделю назад на канале «Ёшлар» была передача – имело место давление на суд. То, что это было на государственном канале, влияет на государственных чиновников, и незаконно». Затем он напомнил о том, что срок предварительного расследования закончился еще 22 августа 2009 года, а значит, все дальнейшие следственные действия производились следователями в нарушение Уголовно-процессуального кодекса Республики Узбекистан, что незаконно, и, согласно законодательству, влечет за собой признание полученных таким путем доказательств не имеющими юридической силы, и они не могут быть положены в основу обвинения.

Завершив свою речь, он попросил оправдать Умиду Ахмедову за отсутствием состава преступления.

Последнее слово было предоставлено самой Умиде Ахмедовой.

- Я чувствую себя глубоко оскорбленной, - сказала она. - Там, в фотоальбоме, половина фотографий моих родных, могила моего отца, моя мама. Что после нас останется? Я документалист – мы должны сохранять это. Обратите внимание на фотографии 30-х годов – как они трепетно берегут это… Поэтому я надеюсь, что суд вынесет справедливое решение, и это будет вклад судейского коллектива в творчество моего любимого народа.

Приговор

После этого судья Эрматов объявил, что суд удаляется на совещание. Однако приговор в этот день (а уже было около семи вечера) так и не вынесли. Минут через десять в зал вернулся судебный секретарь и сообщил, что приговор объявят завтра, точное время Умиде и ее адвокату сообщат по телефону.

Вынесение приговора назначили на 15.30. В отличие от первого дня, в зале ощущалась совсем другая атмосфера: уже по поведению судебных секретарей чувствовалось, каким будет приговор: не так мило они улыбались, не как в первый день. Собравшиеся прождали больше часа. Потом появился судья, и вид у него тоже был не такой добродушный, как вчера.

Надо сказать, что обычная практика судопроизводства в Узбекистане такова: что бы там ни говорили адвокаты и подсудимые, во время вынесения приговора судья выходит и просто зачитывает (не приводя никаких доводов или неся полную околесицу) что-то вроде: «суд счел, что вина полностью доказана … и постановил назначить наказание в виде…». Прения и все остальное не имеет ровно никакого значения.

Так случилось и в этот раз.

Судья Бекзод Эрматов стал зачитывать приговор, начало которого как обычно почти слово в слово повторяло текст обвинения:

«Являясь автором фотоальбома «Женщины и мужчины: от рассвета до заката», а также документальных фильмов «Женщины и мужчины в обрядах и ритуалах» (признанный никого не оскорбляющим – Ред.) и «Бремя девственности», которые содержат скрытый подтекст, направленный на дискредитацию устоев и обычаев народа Узбекистана, негативную информацию, которая может повлиять на морально психологическое состояние молодежи, оскорбляющую традиции народов республики Узбекистан, использовала психологический механизм внедрения идей в сознание молодого поколения, чужой нормам педагогики и психологии, общечеловеческим ценностям, а также нравственным устоям народа Узбекистана и основным положениям национальной идеологии, и, преследуя идеи, противоположные пропаганде не только здорового образа жизни, но грубо нарушая научно обоснованные педагогические и психологические условия в вопросах воспитания и подготовки подрастающего поколения к взрослой жизни, передавала информацию, которая может воспрепятствовать правильному восприятию действительности подрастающим поколением, духовно-нравственной сферы жизни в республике Узбекистан, и тем самым оклеветала и оскорбила народ республики Узбекистан. …Хотя подсудимая вину в предъявленном ей обвинении не признала, ее вина доказана собранными на предварительном следствии и проверенными, а также исследованными во время судебного заседания доказательствами».

А далее судья с интонацией обвинителя зачитал текст, которого в обвинительном заключении не было (воспроизводится по диктофонной записи, отличающейся от напечатанного впоследствии текста приговора):

«Суд, оценивая показания У.Ахмедовой о том, что по предъявленным обвинениям она своей вины не признает, находит, что такие показания она дает с целью избежания от наказания и облегчения своего положения. Кроме того, суд, оценивая доводы У.Ахмедовой о том, что она никакой корыстной цели не преследовала, и что в своих действиях не видит никакого состава преступления, что в своих материалах показывала реальный быт народа Узбекистана в её естественных красках, считает ее данные доводы не соответствующими действительному положению дел, так как согласно смыслу закона, личность – свободная, сознательная, самостоятельная составная часть гражданского общества, а гражданское общество – самоорганизованный народ – подлинный источник и носитель всякой власти, а народ Узбекистана составляют граждане Республики Узбекистан независимо от их национальности, и при этом попытки подмены исконных традиционных приоритетов новомодными, зачастую не самыми лучшими образами зарубежной псевдокультуры наносит серьезный ущерб национальному самосознанию жителей нашей страны, фактически развращая молодежь чуждыми нашему менталитету идеями, подталкивая ее к аморальности, фактическое принижение национального достоинства, громкие заявления о так называемой духовной ценности произведений Умиды Ахмедовой, активная поддержка со стороны ее коллег, - всё это вписывается в определенные рамки, характеризует позицию нагнетания, негативной атмосферы вокруг нации, чтящей обычаи и традиции своего народа. Мы не думаем, что те, кто сегодня оказывает моральную поддержку Умиде Ахмедовой, на должном уровне разбираются в вопросах внутреннего уклада жителей Узбекистана, их чаяниях, традиционных и культурно-этнических ценностях. Безусловно, защита интересов собратьев по цеху - очень положительный момент. Однако, принимая сторону фотожурналиста, необходимо, на мой взгляд, отдавать себе отчет в объективности предъявленных ей претензий. Безусловно, фотожурналистика, как и журналистика традиционная, - это четвертая власть и представители средств массовой информации обязаны освещать все происходящие в стране события. Но надо быть честными перед самими собой. Титульная нация подсудимой, ее жизненный путь, который она прошла, будучи гражданкой Республики Узбекистан, и тем более ее вероисповедание - это, на мой взгляд, основные аспекты, которые должны настораживать всех так называемых ценителей ее творчества. Что заставило Умиду Ахмедову забыть обо всем, чем руководствуется она, фабрикуя свои работы? Неужели невозможно поддержать себя на волне популярности, не оскорбив что-то родное и близкое для народа? Неужели всё можно измерить только длинным, как говорили раньше, рублем? Не вдаваясь в … произведений обвиняемой, которая фактически опошляет и оскорбляет народные обычаи, формировавшиеся в течение многих столетий, когда отношение к женщине …диктуется с позиций гендерной политики, без учета национального менталитета и многовековых традиций, чистоты отношения к женщине как к матери, сестре и дочери, когда портреты представителей различных слоев населения изготовлены, именно изготовлены, на мой взгляд, в карикатурном ракурсе… Кроме того, я тут вижу несколько представителей иностранных государств. …Недавно была передача на узбекском телевидении - «Долзарб мавзу» («Актуальная тема» - Ред.), проводимая в виде «круглого стола». На протяжении этой передачи жителями Узбекистана обсуждался фильм Умиды Ахмедовой «Бремя девственности». Также этот фильм и эту передачу рекомендую посмотреть и здесь присутствующим. …с жизненным опытом женщины высказывают свое мнение о фильме …в основном …оскорбление. Оскорбление чистоты супружеских отношений, трепетных чувств новобрачных, таинства брака. Было очень тяжело смотреть, как взрослые женщины, смущаясь и краснея, говорят о том, о чем не принято говорить, но что было с легкостью и без какого-либо стеснения показано Умидой Ахмедовой. Большинство населения в Узбекистане исповедует ислам. А ироничная, вычурная, откровенно оскорбительная, и, главное, конъюнктурная интерпретация Умиды Ахмедовой некоторых религиозных сторон, института брака в нашей стране очень напоминают необдуманно сформировавшиеся движения, олицетворенные отношения к мусульманам через призму карикатуры на пророка Мухаммеда. Умиде напомнили, что национальные обычаи и традиции наряду с другими нормами морали и права являются базисом Конституции и законодательства страны. Подчеркиваю – любой. И основой для любого демократического государства. Узбекистан в этом случае не исключение. Национальная самобытность, неприятие связанных с общественными человеческими отношениями, такими, как, скажем, однополый брак, направление пожилых родителей в дома престарелых, перестройка храмов в дискотеки, препятствие экспансии чуждой для населения Узбекистана псевдокультуры … - это по-моему и является эталоном уважительного уважения к народу Узбекистана со стороны… Ведь как у нас, у узбеков, говорят: «Миллат урт одатлари кор килган, дуне зур булади». Именно эти слова как никакие другие характеризуют отношения нашего великого народа к своим обычаям и традициям, которые складывались на протяжении многих поколений. Вот это всё, что я вам хотел сказать.

То, что во многих местах судья откровенно запинался, продираясь сквозь нагромождение незнакомых ему оборотов, говорило о том, что этот текст был написан явно не им. (Судя по стилистике, возможно, его готовил дружный коллектив всё тех же «экспертов»).

Тем не менее, справедливый и гуманный узбекский суд «принял во внимание личность Ахмедовой, ее семейное положение, то, что она имеет троих детей, положительную характеристику, то, что она ранее не судима, а также степень общественной опасности содеянного ею преступления, и, при этом, учитывая, что У.Ахмедова совершила данное преступление до издания Постановления Сената Олий Мажлиса республики Узбекистан «Об амнистии в связи с 18-й годовщиной провозглашения независимости республики Узбекистан» от 28-го августа 2009 года», и счел целесообразным «вынести в отношении нее приговор в соответствии с пунктом 1 части 3 статьи 463 УПК РУз и освободить от назначения наказания на основании подпункта «а» пункта 1 вышеуказанного акта амнистии».

На этом суд завершился, и все разошлись.

Алексей Волосевич

Российский дипломат: Выделенный Кыргызстану Россией кредит использован не по назначению
2010-02-17 16:31 ИА Фергана.Ру

Кредиты общей суммой $450 млн, выделенные Россией Кыргызстану в рамках договоренностей, достигнутых в феврале 2009 года, были использованы не по назначению. Такое предположение высказал первый секретарь посольства России в Кыргызстане Виталий Скринник интернет-изданию Eurasianet.

По словам Скринника, киргизские власти использовали эти деньги для создания фонда, «который может кредитовать других, желающих подзаработать». Он не уточнил, кто именно контролирует этот фонд. «Здесь было неправомерно использовано 450 миллионов долларов». Вероятно, дипломат имеет в виду Фонд развития Кыргызстана, который является структурным подразделением агентства по развитию, инвестициям и инновациям (ЦАРИИ), возглавляемого сыном киргизского президента Максимом Бакиевым.

Пресс-секретарь посольства России в Кыргызстане Виктор Харченко заявил «Фергане.Ру», что сказанное Скринником — это его личное мнение. «Виталий Михайлович занимается у нас программами сотрудничества с соотечественниками, поэтому я его точку зрения даже не собираюсь подтверждать», - сказал В.Харченко. Он сообщил, что в ближайшее время состоится заседание киргизско-российской межправкомиссии, которая будет рассматривать аспекты, связанные с кредитом, и примет решение по экономической составляющей сотрудничества.

Связаться со Скринником нам не удалось, поскольку в настоящее время он, как сообщили в посольстве, находится за пределами Киргизии.

Напомним, что решение предоставить Кыргызстану финансовую помощь - $150 млн. на поддержку госбюджета, $300 млн. льготного кредита и более $2 млрд. на совместные инвестиционные проекты в гидростроительстве, - было объявлено 3 февраля 2009 года в Москве на встрече президентов двух стран Курманбека Бакиева и Дмитрия Медведева. 30 марта в Кыргызстан поступили $150 миллионов российских денег, а 30 апреля «Фергана.Ру» сообщала о перечислении Россией на счет Национального банка Киргизии $300 млн.

Льготный кредит в размере 1,7 млрд. долларов США Россия обещала предоставить Киргизии под 0,75 процента годовых на строительство Камбаратинской ГЭС-1. В августе было создано совместное акционерное общество, на счет которого и должны были поступить выделенные Россией финансовые средства.

Киргизская сторона должна была до конца 2009 года завершить подготовку технико-экономического обоснования проекта строительства Камбаратинской ГЭС-1, которая в будущем обеспечит не только энергетическую независимость Кыргызстана, но и позволит экспортировать электроэнергию. В октябре во время визита в Бишкек руководитель администрации президента России Сергей Нарышкин выразил претензии в связи с тем, что Кыргызстан не выдерживает ранее оговоренных сроков реализации строительства «Камбараты-1».

Во время подписания соглашения о предоставлении Россией Кыргызстану инвестиционного кредита в размере $2 млрд Курманбек Бакиев пообещал выдворить из своей страны военную базу США. Это позволило говорить о влиянии России на это решение, хотя руководство обоих стран заявляло о самостоятельности Кыргызстана в данном вопросе. Спустя полгода база была переименована в Центр транзитных перевозок грузов в Афганистан для войск международной антитеррористической коалиции. Таким образом, американские военнослужащие остались в Кыргызстане. Некоторые эксперты видят в этом причину того, что Россия не спешит перечислять обещанные миллионы.

Еще одна версия связана с тем, что против строительства Камабаратинской ГЭС активно выступает Узбекистан.

Между тем, в декабре 2009 года в комментарии газете «Комсомольская правда» посол России в Кыргызстане Валентин Власов сообщил, что все договоренности по $1,7-миллиардному кредиту остаются в силе.

Oxfam: Таджикистану грозит дефицит питьевой воды и продовольствия
2010-02-17 17:42 ИА Фергана.Ру

17 февраля в Душанбе состоялась презентация отчета независимой международной благотворительной организации Oxfam (Великобритания) под названием «Достижение переломного момента? Изменение климата и бедность в Таджикистане».

В отчете говорится, что в будущем отступление ледников Таджикистана может привести к дальнейшему сокращению доступной воды и возможному возникновению конфликтов в регионе, передает Азия-плюс. Особенно сильный удар будет нанесен сельским местностям республики в результате изменения климата. В областях, где проживает около 1,4 млн. человек, в последние годы и без того наблюдалась нехватка продовольствия. Обильные дожди, прошедшие в прошлом году, несколько улучшили ситуацию, однако долгосрочная тенденция очевидна и кажется угрожающей.

«Таджикистан является одной из стран, в наименьшей степени ответственных за выбросы парниковых газов, которые являются причиной изменения климата, - говорится в отчете. – Республика занимает лишь 109 место в мире по количеству выбросов парниковых газов и 129 место по выбросам вредных газов на душу населения - на каждого жителя приходится менее тонны выбросов углекислого газа по сравнению с почти 20 тоннами, выбрасываемыми в атмосферу в результате деятельности жителей Северной Америки».

В отчете также представлены рекомендации, которые Oxfam предлагает принять незамедлительно.

«На уровне общин необходимо сделать воду более доступной и усовершенствовать способы хранения продуктов, обеспечить большую поддержку и предоставить обучение сельскохозяйственным технологиям, улучшить изоляцию в домах, способствовать распространению энергосберегающих плит, биогаза, солнечной энергии и пассивных солнечных парников», - предлагают специалисты Oxfam.

Они считают, что власти должны оказать поддержку фермерам в адаптации к новым условиям жизни, создать устойчивые стратегии, направленные на повышение уровня жизни, интегрировать в процесс национального планирования способы реагирования на изменение климата на всех уровнях госуправления, усилить программы по снижению риска возникновения стихийных бедствий, провести исследования с целью изучения климатической системы и последствий изменения климата.

На региональном и международном уровнях необходимо немедленно возобновить переговоры с целью заключения справедливого, амбициозного и обязательного для исполнения соглашения о способах борьбы с изменением климата к 2010г».

Кроме этого, по мнению Oxfam, к 2020 году богатые страны должны предоставлять $200 млрд. ежегодно в помощь развивающимся странам для их адаптации к воздействиям климатических явлений и сокращения выбросов углекислого газа, а в Центральной Азии должно быть усилено взаимодействие государственных структур с целью мониторинга и управления водными ресурсами в связи с проблемами таяния ледников, повышения температуры и растущей нехватки воды.

Марк Вайль: Неизвестный известный «Ильхом»
2010-02-17 19:44 Марк Вайль

В Узбекистане оглашен приговор убийцам всемирно известного режиссера Марка Вайля. Пользуясь этим информационным поводом, редакция «Ферганы.Ру» предлагает читателям статью Мастера, написанную им к 25-летию его детища – ташкентского театра-студии «Ильхом». Это - рассказ об истории театра, о том, как после обретения Узбекистаном независимости резко усилились националистические и исламистские настроения, как режиссера угрожали убить, а театр - сжечь... На наш взгляд, эта статья поможет лучше понять и Марка Яковлевича Вайля, и ситуацию, в которой театр рос и развивался, а теперь продолжает жить в отсутствие своего основателя и вдохновителя. Ну, по крайней мере – это еще один повод вспомнить великого Вайля, услышать его голос.

1.

История ташкентского театра Ильхом, которая началась в 1970-х – это фрагмент истории поколения молодой художественной интеллигенции, – так называли нашу прослойку чиновники, в советское время уполномоченные контролировать и "создавать условия" для нашего роста. Это история людей, которые заявили о себе в разгар брежневского кризиса, приведшего к Перестройке и распаду гигантской страны со звучным названием СССР. Одно упоминание имени моей, уже не существующей страны, в которой меж тем я успел родиться и возмужать, вызывает огромный пласт ассоциаций, воспоминаний, мифов и предрассудков.

По всей видимости, люди моего возраста, родившиеся в 1950-х – во второй половине XX века, после смерти Сталина, не знавшие уже страха репрессий и массовых отсидок в сталинских лагерях, оказались последним советским поколением, вставшим на ноги и как-то заявившим о себе в масштабах Советской империи. Я не знаю, что это значит, и значит ли что-то вообще, однако сам факт, что кто-то услышал наши имена и название «Ильхом» на просторах огромной страны, оставил известный отпечаток в нашем сознании и образе жизни. Этот «отпечаток» сохранился в по-своему ложных амбициях, проявляющихся в понимании масштабов, границ столиц и провинции, в постоянном преодолении всяких границ.

Тот, кто немного знает историю России и масштабы ее влияния на все нынешние новые независимые государства, некогда входившие в состав СССР, могут понять, почему первые русские социал-демократы: Белинский, Чернышевский, Герцен по очереди называли театр «высшей инстанцией решения жизненных вопросов», «кафедрой для воспитания умов». Наконец, развивая идею Вольтера, были уверены, что «театр должен заменить церковь». Что-то в этом духе можно было найти и в высказываниях джадидов – новых людей в Узбекистане, заявивших о себе в начале ХХ века.

Театр действительно был чем-то особым в жизни советской интеллигенции. В лучших театрах, как мы это понимали (их было не очень много), явно витал дух оппозиции системе. Однако последняя не дремала и жестко стояла на страже интересов партийной бюрократии, объявляла прямо-таки непримиримую войну несогласным идти в одном строю. Победитель в этой войне был известен заранее.

В середине 1970-х гг. кризис системы совпал с пиком разнообразных, порой болезненных поисков в интеллектуальной и духовной жизни нашего общества.

«Ильхом» появился именно тогда, когда никто ни во что не верил, когда за 10 лет до эпохи Горбачева невозможно было предположить, как потечет история. «Ильхом» родился тогда, когда идеологи системы окончательно погрязли во лжи, а новое поколение уже не хотело с этим мириться.

История «Ильхома» – это и моя личная история. История молодого человека, который, просто в силу своей молодости и присущей ей независимости взглядов, не нашел себя ни в одном из государственных институтов и, вопреки здравому смыслу (ибо мало кому удавалось отвоевать свою независимость в Советской системе), начал свое дело, свой Театр, который, как выяснится впоследствии, оказался формально первой независимой от государственных органов профессиональной театральной компанией в СССР.

Теперь, оглядываясь назад, я могу что-то анализировать и оценивать, но как участник события я могу сказать одно: никто из нас не предполагал, что мы попадем в какую-либо историю и тем более не думал, что наш театр сумеет выжить в недрах тоталитарного государства.

Однако произошло большее: «Ильхом» пережил распад СССР, пережил не один кризис и занял вновь какое-то особое место в пространстве новой страны – Республики Узбекистан, политики которой провозгласили концепцию общества "восточной демократии".

Можно по разному оценивать идеологов этой концепции, объясняющих нам природу кастрированной демократии в переходный период, делающих акцент на неготовность общества к использованию институтов свободы и, наконец, раскрывающих специфику понимания демократии в восточных странах. Однако на деле мы оказываемся свидетелями очередного оправдания мотивов тоталитаризма "во имя человека", исключающих реальное Право каждого человека влиять на политическое и общественное устройство своей страны.

Если читающий эти строки захочет увидеть в них политический выпад – допустит ошибку. Перелетая из одного часового пояса в другой, работая на Востоке и на Западе, я, со временем, открыл простую истину: можно легко поменять одежду, но не ментальность и традиции. Как каждому сезону свои цветы и фрукты, так каждому государству своя история. Ошибкой было бы думать, что Узбекистан особо специфичен в своём становлении.

Однажды, во время работы над спектаклем "Магомед, Мамед, Мамиш"(1980г) по роману Чингиза Гусейнова, написавшего семейную сагу о коррупции и лжи в верхних слоях советского общества, я спросил автора: каким образом цензура пропустила этот роман в Москве? И он ответил мне: «Чиновники решили, что роман не задевает московскую верхушку, так как действие развивается в провинции, в восточной республике, в Азербайджане». И добавил: «Они ошиблись, они забыли то, что вся наша страна (СССР) располагается на Востоке».

За минувшие годы мы – бывшие граждане СССР, - услышали немало заявлений: в Москве, что Россия – Европейская держава, в Ташкенте об открытии Узбекистаном своего пути. Однако при всех оттенках и нюансах, «из прекрасного далека» – по опыту Гоголя, – видно, как отражаются друг в друге попытки новых стран расстаться с прошлым и каким грузом оно присутствует в их дне сегодняшнем. Кстати, памятник русскому сатирику Гоголю демонтировали в Ташкенте в разгар утверждения Независимости, очевидно, чтобы не оскорблял новое лицо столицы.

«История не фарс», заметил один из героев нашего давнего спектакля «Дракон»: все попытки переписать её, разорвать вчера и сегодня, объявить новую счастливую эпоху, - редко венчаются успехом. При этом, как водится, обыкновенная человеческая жизнь складывается по своим законам. Своя особая история продолжала складываться и в нашем театре.

2.

Я уже говорил, что когда «Ильхом» только начинался, мы не предполагали, что сделаем свою компанию и, к счастью, не заботились о том, как попасть в Историю. Наше первое представление – «Маскарабоз-76» – было сделано в традициях уличного театра. Я тогда находился под сильным влиянием идей «Новых левых» – героев западной Студенческой революции конца 60-х, скупую информацию о новом искусстве которых я выискал еще в начале 70-х гг. в годы учебы в институте в различных советских изданиях.

Уже в годы перестройки я встретил на Западе многих своих бывших кумиров: Ричарда Шехтера, Элеан Стюарт, Джуди Малину и др. весьма преуспевших за последние десятилетия, и вполне убедился, какие мы на деле оказались разные – в биографиях, опыте жизни, в понимании идеалов.

В 70-е нас, пожалуй, объединяло только одно: желание выражать взгляды своего поколения и говорить правду, как мы ее понимали.

Однако, если мои сверстники на Западе боролись с буржуазностью общества, «обществом потребления», его моралью и конформизмом, то я вроде как обитал в счастливом мире, жившем далеко не сытно, но свободном от власти денег и открытом для новых идей.

Мое поколение в эти идеологические догмы уже не верило. В наших спектакля появился герой - продукт нашего общества, живущий в стандарте двойной морали, в силу чего: он думал об одном, говорил другое (то что положено было говорить), а поступал по третьему. «Ильхом», будучи независимым от прямого чиновничьего контроля, поставил целую серию спектаклей по драматургии Новой волны 1970-1980-х годов, которая фактически была запрещена для постановок в государственных театрах СССР.

Делали мы почти безрассудные вещи, репетируя пьесы, не рассмотренные цензурой. По законам советского времени нам грозила уголовная статья за антисоветскую деятельность. Коллеги старшего поколения с ужасом посещали наши спектакли. Мы же попросту не понимали, в чем причина этого страха. Это и указывало на наше отличие, родившихся в относительно теплое "хрущевское время", избавившее людей от тотального страха, вызванного сталинским террором.

Мы не были политическим театром, в наших спектаклях не было никаких призывов, протестов, которыми изобиловал, к примеру, Театр новых левых или предшествующий ему Театр Брехта.

На нашей сцене появилась просто неотредактированная жизнь и живые люди. Они могли быть чудаками, как в абсурдистских "Сценах у фонтана" Семена Злотникова или абсолютно реальными характерами: циничными, прагматиками, не верящими ни в любовь, ни в семью, ни в служение отечеству, каковыми выглядели герои "Утиной охоты" Александра Вампилова. Наконец, мы просто были свободны в экспериментах с формой и стилем в наших спектаклях, не заявляя о приверженности никакой идеологии – и этого было достаточно, чтобы во времена начала «Ильхома» наши работы воспринимались как "антисоветские спектакли". Ибо их настроение, герои и художественные средства не укладывались в принятые стереотипы. Менее всего мне хочется представлять себя и пионеров «Ильхома» в роли героев. Мы выражали себя, а вот советская действительность отражала нас в своём кривом зеркале, судила, навязывала идеологию.

Я часто размышляю, как случилось, что «Ильхом» родился в Ташкенте? Думаю, что это произошло в силу нескольких обстоятельств. Прежде всего, четвертый по величине город СССР с населением около 2,5 млн. людей более 100 национальностей, сконцентрировал энергию мегаполиса и родил-синтезировал свою субкультуру.

Только за последний век Ташкент впитал в себя сотни тысяч, нашедших в этом солнечном городе свой дом: в "городе хлебном", как говорила о Ташкенте народная легенда, вышедшая из голодных послереволюционных 20-х годов ХХ столетия.

Во времена II-ой мировой войны Ташкент стал тыловой столицей, приютившей Академию наук, десятки московских и ленинградских театров и киностудий, гигантские эвакуированные заводы и предприятия. Они создали основу для развития в послевоенные годы культуры и науки в Узбекистане. После войны был образован крупнейший в Центральной Азии Институт искусств, куда съехались студенты из Алма-Аты и Казани, Фрунзе (Бишкека) и Душанбе. После развала Союза этот Институт почти умер, лишившись притока студентов огромного региона, лучших педагогов, задохнувшись в обстановке национализма и провинциальности.

Но это случилось теперь. Поколение же, сделавшее «Ильхом», получило прекрасную подготовку, имело возможность стажироваться в лучших театрах Москвы, Прибалтики, других регионов и, полное конкурентоспособности, шагнуло в зрелую жизнь.

Наконец, и это очень существенно: обстановка в Ташкенте в 70-е гг. была много мягче, чем в Москве, где чиновники от идеологии следили за любым шагом диссидентов. Опять-таки отдаленность региона и некая причудливая смесь ориентальной и советской атмосферы сделали свое дело. Чиновники попросту прозевали период рождения «Ильхома», а когда обратили на него внимание, было уже поздно.

Театр обрел популярность не только в Ташкенте. Миф и молва о молодом независимом театре прокатились по всей стране. В 1982 состоялись гастроли «Ильхома» в Москве и Ленинграде. Разразился скандал.

3.

После успеха первых спектаклей уже ничто не могло нас остановить. Мы понимали, что получается что-то настоящее и принципиальное не только для нас – создателей театра, но и зрителей.

Каждый из нас – первых «ильхомовцев», начиная с актеров, кончая техником по свету или звуку, работал в различных ташкентских театрах и организациях. Я, к примеру, редактировал небольшой рекламный сборник "Театральный Ташкент". Деньги нам выделяло Театральное общество Узбекистана только на постановочные расходы (костюмы, декорации и т.д.). Ни один из нас не получал никакой дополнительной зарплаты за работу в «Ильхоме».

Сегодня кому-то в это трудно поверить, но так продолжалось около 10 лет. А уровень требований и профессионализма в «Ильхоме» были такими, какие впоследствии, после того, как я стал получать приглашения на работу из других театров, я не всегда встречал во многих респектабельных академических коллективах, где люди работали за весьма приличную зарплату.

Репетировали мы без ограничения – столько, сколько считали необходимым для реализации замысла. Очень часто по ночам разъезжались на попутных машинах (любимыми были поливалки), и в первых поездах метро. И так изо дня в день.

Репертуар накапливался сам по себе. К прежним названиям присоединялись новые. Зритель потек в театр рекой.

Спектакли также чаще всего начинались в 10 вечера, и зал был полон! Никогда впоследствии я не встречал такого заинтересованного участия зрителя в наших работах, как в первые годы «Ильхома». Часто люди задерживались после спектаклей, разговаривали с нами, делились впечатлениями, обсуждали наши работы.

Что это были за обсуждения! Побывавшие на них, порой, не верили своим ушам. Вслух произносились вещи, которые обычно люди рисковали обсуждать в узком кругу друзей, сидя дома на кухне (примечание для нового поколения: кухня была излюбленным местом советской интеллигенции для ведения политических разговоров).

Мы не могли из-за занятости актеров в других театрах заблаговременно планировать календарь работы, поэтому наш общественный администратор вел запись зрителей в порядке очереди, записывал их телефоны и звонил им по мере уточнения даты спектаклей.

Мы не предполагали, во что обернется нам эта безобидная книга контактов со зрителем.

Однажды ее затребовали в КГБ, нас обвинили в создании тайного общества: то ли сионистского, то ли диссидентского. Во всяком случае, я удостоился самого лестного комплимента в моей жизни, когда секретарь коммунистической партии по вопросам идеологии Центрального комитета партии Узбекистана заявил, что я следую примеру академика Сахарова и делаю печальную карьеру.

По большому счету это был приговор, тем более, что он совпал с разгромными статьями в органах официальной печати (Галкин Ю. …Но зачем же стулья ломать? // Комсомольская правда. 1980.11 апреля. Москва. С.Иномхужаев. «Очигини айтганда…» //Адабиёти ва санъати. 1982 г. Ташкент.), обвинившей нас во всех смертных грехах: де мы и асоциальны, мы и чрезмерно сексуальны в наших спектаклях, и вообще мы плохо влияем на молодежь. Однако применить открытые репрессии, очевидно, кто-то не рискнул. «Ильхом» был у всех на виду. Началась настоящая тактическая война с нашим детищем.

Мы все чаще замечали, что за нами следят. В отдельные дни неожиданно перед началом спектакля возникали инспектора пожарной охраны, которые по причине противопожарной безопасности попросту опечатывали входные двери в театр на глазах у изумленной публики.

В это время, параллельно с работой в «Ильхоме», я заканчивал отделение режиссуры в Ташкентском институте искусств (до этого я получил диплом историка и критика театра). За моей спиной был уже целый ряд известных спектаклей, поставленных на профессиональной сцене, в том числе и в Москве, однако Институт получил указание не выдавать мне диплома – свидетельства о получении профессии.

Наконец, у общественной организации, которая нас в какой-то мере опекала – Театрального общества, потребовали убрать меня из «Ильхома». Но как это сделать? Ведь меня официально никто не назначал. Более того, ведь я инициатор создания театра. К чести тогдашнего руководителя этой организации – Рахима Кариева, он наотрез отказался принимать меры против меня. Это был очень пожилой человек. Я не уверен, что он до конца понимал и принимал наши спектакли, но он глубоко верил, что мы делаем серьезное дело, и не уставал повторять, что "партия должна заботиться о молодом поколении, а не уничтожать смелых людей". Он был родом из поколения идеалистов-коммунистов, которые искренне мечтали построить справедливое общество. Я благодарен ему за поддержку, которую он оказал нам в свое время, будучи в абсолютном меньшинстве.

Москва ждала гастролей «Ильхома». Миф о новом театре пришел в столицу через прессу, но более по слухам.

Я помню стеклянные глаза чиновника из Министерства культуры СССР: «Гастроли в Москве? Мы не знаем вашего театра. Его нет ни в одном нашем реестре. Значит, вас просто нет! Что касается порядка гастролей в столице нашей родины официальных государственных театров, то они расписаны на годы вперед. До свидания».

Москва бродила. В 1982-м году в ней намечалась тенденция противостояния одних сил другим. Другой чиновник разрешил гастроли «Ильхома». Это был Валерий Шадрин – в то время молодой начальник московского Управления культуры, а ныне генеральный продюсер Международного Чеховского фестиваля. Правда, разрешили показать далеко не все спектакли нашего репертуара. В частности, не разрешили официально играть "Сцены у фонтана" и " Дракон - сказка 1943". Последнее название было принципиальным. Мы собрали эту пьесу по фрагментам, сохранившимся в архиве. Эта пьеса Евгения Шварца была запрещена еще в сталинское время – в 1943 г. Затем была опубликована в урезанном виде. Полный текст пьесы звучал в нашем спектакле невероятно современно и открыто. Сам спектакль создавал терпкую метафору системы, оставленной нам в наследство эпохой сталинизма. Даже не полностью показанный репертуар «Ильхома» вызвал в Москве огромный резонанс. Во время гастролей у меня состоялась любопытная встреча с одной высокопоставленной дамой-искусствоведом, пишущей о театральных художниках. Дама эта служила в отделе культуры ЦК КПСС. После одного из спектаклей она трепетно взяла мою руку и прошептала: «Вы делаете большое дело». Вот оно, счастье, – подумал я. Наконец, «Ильхом» приобретает покровителя в верхах. Спустя некоторое время я попросился к ней на прием и посетовал, мол, как власти в Ташкенте несправедливо попирают наш Театр. По сути, просто не дают дышать. В назначенный день меня встретила "наша покровительница". Передо мной был абсолютно другой человек. То же лицо, но другое выражение. Тот же голос, но абсолютно другие слова: «По всей видимости, вы сами виноваты, что вас так плохо поддерживают в Ташкенте. Помочь не могу. Выкручивайтесь сами".

Позже я понял, что ответственная дама очень огорчилась, поддавшись после нашего спектакля эмоциям и сказав нам добрые слова. Очевидно, после этого она навела о нас справки или получила указание, но так или иначе – ужаснулась, что поддержала "неправильный театр".

Я также понял, что после гастролей в Москве мы приобрели не только новых друзей, но более сильных врагов. Чиновники Москвы поддержали своих ташкентских коллег. Попросту – они развязали им руки. Оставалось только признать, что мы действительно виноваты в том, что создали независимый театр «Ильхом», отразивший в спектаклях странное время. Однако жизнь впереди обещала быть для всех «ильхомовцев» еще более трудной. Нас пытались запретить с удвоенной силой. В глубине души я прощался с нашим Театром.

4.

Иногда мне кажется, что мы прожили несколько жизней. Слишком было много всего.

При этом мы, вчерашние «советские молодые авангардисты» (так нас пытались классифицировать), оглянуться не успели, как промчались годы. 10 лет спустя, после того как мы начали, пришло совсем другое время. А следом его стремительно сменили новые, немалые для истории события.

«Ильхом» от уничтожения спасла Перестройка. Ровно за год до появления Горбачева мы получили письменное предписание прекратить играть пять названий нашего репертуара. «Ильхом» проверяли какие-то комиссии. Они писали какие-то бумаги. КГБ собирало "письменные свидетельства от общественности", требующей разобраться и закрыть театр.

В 1983-85 гг. я много работал в Москве. В некотором смысле это спасло меня от прямых столкновений с ташкентской администрацией. По бытовавшим в то время нравам, они могли сделать со мной все что угодно. Впрочем, за все времена средства воздействия на неугодных сильно не изменились…

Время Горбачева перевернуло все кверху дном. В какое-то короткое время была смещена со своих должностей армия бывших чиновников. Общество, пресса разговорились. Новые чиновники перекрасились в один день и вдруг начали поднимать «Ильхом» как знамя нового времени. На меня посыпались какие-то награды. Без всяких долгих бюрократических представлений я получил звание Заслуженного деятеля искусств, большую квартиру (до этого я жил со своей семьей в одной комнате, а в советское время государство контролировало раздачу жилого фонда). Я был приглашен преподавать в Институте искусств. «Ильхом» стал приглашаться на официальные фестивали. Наконец, нам разрешили зарегистрировать театр, как организацию: открыть счет в банке, начать продавать билеты, зарабатывать для себя.

Все стало напоминать голливудский фильм с хэппи-эндом. Десятки театров вокруг нас бросились ставить некогда запрещенные пьесы: "Дорогая Елена Сергеевна" Л.Разумовской, "Прощай, овраг" («Собаки») К.Сергеенко, пьесы А.Червинского, С.Злотникова, Ш.Башбекова и т.д., которые «Ильхом» поставил задолго до них, заплатив сполна за строптивость.

В тот период мы реально почувствовали, что опередили время. Мы разом потеряли интерес к пьесам со словами и на долгое время погрузились в экспериментальную работу над спектаклями без слов: визуальным театром-метафорой, театром клоунады. Сделали несколько телевизионных версий наших работ.

Лицо и состав театра начали меняться. Началась жизнь фактически нового «Ильхома». Актеры, которые играли спектакли "Рэгтайм для клоунов", "Кломадеус", "Петрушка" принесли в театр новую энергию и ощущение театра нового перестроечного времени.

В это же время началось завоевание «Ильхомом» новых пространств и новых зрителей.

«Ильхом» получил много приглашений от западных фестивалей. Мы начали играть в Нью-Йорке и в Дублине, Осло и Вене, Копенгагене и Белграде. Нас увидели в Болгарии, Чехословакии, Голландии, Италии, Германии.

Я перечислил далеко не все страны и города. Потому что о зарубежних гастролях лучше рассказывать в мемуарах,перебирая в памяти самые разные темы и случаи. Ну, например, что мы почувствовали, когда рухнула стена между Западом и Востоком и мы, никогда не смевшие мечтать о поездке в Америку, практически без знания иностранных языков, вдруг оказались наедине с западной цивилизацией, не с «нашим» зрителем, иным стилем жизни, необходимостью вливаться в иной контекст.

Я бы мог отдельно рассказать, как и что изменилось в моих актерах, открывших для себя мир, что они приобрели, и как они, на мой взгляд, потеряли некий шарм идеализма, некогда нам присущего, побродив на бескрайних просторах. Ибо, увы, ни одно приобретение не уберегает нас от потерь.

За минувшие годы мы сделали немало совместных проектов (далеко не всегда удачных), обменов студентами. Привезли в Ташкент громадное количество зарубежных спектаклей и исполнителей. Я, как режиссер, поставил серию спектаклей на Западе. Можно сказать, что «Ильхом» оказался своеобразным центром культурного обмена между восточным Ташкентом и Западом. Мы даже провели в 1993 году очень амбициозный фестиваль с названием "ВОСТОК-ЗАПАД" (были показаны спектакли из более 20 стран). Однако ничто не спасло нас от новых испытаний и изломов Истории.

«Ильхом» в начале 1990-х выглядел маленьким островком, пытающимся сдерживать напряжение и притягивать к себе расходящиеся в разные стороны материки. Естественно, исполинская задача была не под силу. Вокруг все трещало и ломалось под натиском разбушевавшейся политической стихии, людской безответственности, политической корысти, амбиций, обид, желания взять реванш.

Так разваливался Советский Союз. Узбекистан по опросу референдума (весна 1991) был в числе приверженцев сохранения СССР. НО! никто никого уже не спрашивал. "Сатана там правил бал" – вспомнился Гете.

Спектакль "Мой белый Мерседес" по А.Шипенко выплеснул на сцену нашу реакцию на смуту времени и его атмосферу. Точнее, сюрреалистические пейзажи нашего настроения.

По необъяснимой воле случая мы начали репетировать его в дни августовского путча 1991, а закончили в декабре – в дни Беловежского соглашения, которое подписали исторические временщики не то собравшиеся на охоту (дело происходило в лесу, в заповеднике), не то попариться со спиртным в баньке. Это были новоиспеченные лидеры России, Белоруссии и Украины. Из троих участников сговора в политике уже не остался ни один. Однако дело свое они завершили и выложили последний козырь, который помог юридически закрыть Дело о Развале. Мы, бывшие советские, в единочасье оказались все в разных странах, по разные стороны границ, а кое- кто и по разные стороны баррикад.

Когда в "Моем белом Мерседесе" в 1991 году, подвыпивший герой с именем евангелиста Иоанна начинал горланить гимн СССР, зал бурно аплодировал. Я не помню, чтобы наш народ питал какие-то особые чувства к нашему гимну (большая разница с американцами), однако, потеряв страну, люди начали испытывать болезненную ностальгию по ушедшему.

Меж тем за окнами начали бушевать иные страсти. Стали поднимать голову националисты и исламисты, которые, как водится, прежде всего, опирались на провинцию и провинциальное мышление. "Мерседес" не был апологетом прошлого. Его молодой герой Иоанн – КГБ-эшник – убивал по заданию... любимого человека и, в агонии, открывал нам свой искореженный внутренний мир, представший в виде черного Евангелия. Однако если классическое Евангелие от Иоанна было Евангелием о любви, то новое, сочиненное больным воображением нашего героя, – о комплексе человека, никогда не принадлежавшего самому себе.

Этим спектаклем мы закрыли для себя огромную тему и попрощались с Советским Союзом. Некие националистически настроенные головорезы пообещали после спектакля сжечь театр.

Нет, их не волновал исторический контекст спектакля. Их не устраивало все в принципе: художественные средства, которыми мы пользовались, текст пьесы, гомосексуальная тема, которой коснулся «Ильхом», обнажение и чрезмерная свобода поведения героев. "Вы живете в мусульманской стране и извольте жить по нашим правилам", – впервые услышали мы. Я понял, что что-то вернулось на круги своя для «Ильхома». Опять борьба?

Видит Бог, я не хотел ее. Видит Бог, ко времени новых драматических перемен я просто устал от нее.

Начало 1990-х - это было время, когда было опасно ходить по улицам. Когда родители встречали и провожали своих детей в школу. Это было время, когда люди боялись по вечерам ходить в театр. С того периода все представления в Ташкенте стали начинаться в 18-00 вместо привычных 19-30; 20-00. Мы впервые стали встречать неполные залы в «Ильхоме».

Это было время, когда из Ташкента, этого города-колоса, где жили люди различных национальностей, стали уезжать люди. Среди них многие были цветом интеллигенции города: учителя, врачи, инженеры... и до этого почти никому не было дела.

Я так ни разу и не услышал в то время прямого обращения к ним со стороны новых руководителей страны: не уезжайте, вы все очень нужны Узбекистану. В этом вопросе соблюдалась циничная позиция предоставления свободы: решили – валите. Более того, кое-кто из бюрократов мог даже сказать в проброс: "Уезжайте, мы и без вас обойдемся". Впрочем, я должен уточнить, кто это – "мы ". Это отнюдь не простые люди и не простые узбеки, которые традиционно славились своим гостеприимством и доброжелательным отношением к людям любой национальности.

Эти – "МЫ" оказались пеной, новой чиновничьей волной, пришедшей к власти. Большая часть из них приехала из провинции и через людей своего клана сделала карьеру. Эти люди не знали и не любили Ташкент и его исторический уклад жизни. Они с легкостью и цинично стали кроить жизнь по-новому, сметая архитектуру старого Ташкента, его памятники, а заодно и судьбы людей.

Я всегда представлял «Ильхом», как ташкентский Театр, смешивающий на своей сцене языки ташкентцев, лица ташкентцев, нравы и образ жизни. Вот почему, еще в доперестроечные годы, на нашей сцене в отличие от всех ташкентских театров, разделенных по принципу: русскоязычные или узбекоязычные, всегда играли вместе узбекские и русскоязычные актеры.

Это смешение позволило нам одновременно с русской драматургией с легкостью ставить современную узбекскую. Особое место в нашем творчестве занимал Шараф Башбеков, который во времена коммунистов был фактически персоной нон грата в официальном театре. Поставленные по его и пьесам других авторов спектакли объединяли в нашем зрительном зале многих лучших представителей творческой интеллигенции, независимо от того, на каком языке они мыслили и писали. Но в начале 1990-х что-то всех нас стало разделять.

Я помню слезы моего друга, талантливого узбекского писателя (не буду называть его имя), после окончания спектакля "Счастье мое" по пьесе А. Червинского в 1987-м. И я помню его искаженное лицо спустя четыре года после премьеры комедии Ш.Башбекова "Красная дискета" в 1991-ом.

Националистические настроения в обществе брали вверх: "Мне кажется, что в вашем спектакле вы смеетесь над драмой узбеков", – сказал он.

– "Опомнись, - убеждал я коллегу. - Это же комедия. Мы все родились в Узбекистане! Откуда у тебя взялась столь болезненная реакция?"

– "Откуда?" – желваки заходили на его лице. Он стоял на своем. Больше я никогда не видел его в «Ильхоме». Вскоре он поднялся по служебной лестнице. Возглавил Информационное агентство Узбекистана. Я узнал, что он несколько раз своей рукой вычеркивал материалы, в которых упоминался театр «Ильхом».

5.

Начало нового ХХI века… Время делает свое дело. Лечит раны, как обычно фильтрует значительное от не значительного. Времени не подвластны только наши память и возможность мгновенно перенести нашу жизнь и жизнь нашего общества из одной исторической эпохи в другую. Об этом обо всем, о времени и изгибах истории я поведал в большом документальном фильме "Конец века. Ташкент", над которым продолжал работать более двух лет.

Выросло целое поколение, которое уже не помнит катаклизмов распада СССР. Более того – это поколение не очень помнит и что такое СССР. Эти молодые люди сформировались уже в другое время. Они принимают его как данность и не несут следа травмы исторической катастрофы. «Ильхом» создал свою Театральную школу. Вновь эксперимент – первая негосударственная театральная школа в Узбекистане. Ее выпускники фактически третье поколение «Ильхома». Оно шагнуло с ним в новый век.

Очень много замечательных ребят, талантливых, живых, по-новому мыслящих. Мы сделали с ними совсем другие, отличные от прежних «ильхомовских», работы: "Счастливые нищие" Гоцци – сказка фантазия о Самарканде – символе Узбекистана, "Носороги" Ионеско, "Жизель – не балет" – современная история О.Михайловой, фантазию на темы Пушкина «Свободный роман» и гротеск на темы «Короля Юбю» А.Жарри.

Я надеюсь, что мои ученики будут жить в мире, где останется место для живого Театра и серьёзного, не коммерческого Искусства.

Мне не хочется подводить никаких итогов, тем более что судьба «Ильхома» удивительно устойчива в ее проявлении, а его роль в обществе - роль островка независимости и свободы – остается неизменной.

Может быть, поэтому официальное государственное телевидение Узбекистана периодически принимает решение – не давать ни одного материала о нашем театре, даже если в центре Европы у него с успехом проходит мировая премьера с участием западных актеров.

Никак не могут смириться новые бюрократы, трактующие демократию на свой лад, что кто-то без их участия и контроля может проводить Международные фестивали, давать интервью с независимой точкой зрения, воспитывать учеников в том же свободолюбивом духе, и просто спокойно, без согласования с сильными мира сего, делать свое дело.

Впрочем, кажется, смиряются. Время делает свое дело. 25 лет «Ильхома» – четверть века - срок немалый.

Однажды, в канун Рождества, мы собрались в театре с людьми, представляющими новых предпринимателей. Я произнес торжественную по случаю речь, поздравил людей с новым годом, пожелал протянуть друг другу руки и положить начало нашему партнерству. Неожиданно один из участников ответил: "Мы все в долгу у «Ильхома». Мы росли в годы тоталитаризма на ваших спектаклях, ощущая в них иной взгляд на вещи. Может быть, кто-то из нас обрел свою внутреннюю свободу благодаря «Ильхому»…

Денег особых ни в ту, ни в последующие встречи мы не собрали. Но слова запомнились, потому что были не только красивыми, но по-своему о многом говорили. Московский критик Нина Агишева, долгое время наблюдавшая «Ильхом», как-то заметила: «Таким, каким родился «Ильхом», он мог родиться только в Ташкенте, но и современный Ташкент, каким мы знаем его, стал таким, потому что в нем есть театр «Ильхом».

Двадцать пять лет спустя, после того как мы начали наше дело, я позволю себе согласиться с этой мыслью: наверное, так оно и есть. История «Ильхома» продолжается. Он – живая часть Ташкента, без которой Ташкент не Ташкент.

Источник – веб-сайт театра «Ильхом»