Интервью

Фото: Слава Филиппов

Ассоциация менеджеров совместно с проектом «Сноб» готовит к печати книгу «Время. Дела. Люди. 2005–2014. Лучшие из ТОП-1000 российских менеджеров». В этой книге собраны интервью с выдающимися менеджерами и бизнесменами, удостоенными в разные годы премии «Аристос». С ними побеседовали Николай Усков, Ксения Соколова, Марианна Максимовская, Лев Пархоменко и другие. Мы публикуем фрагменты из вошедших в книгу интервью.

СДо вашего прихода в ВТБ вы работали в совсем другой отрасли, я имею в виду МТС. Как вы решились прийти в телеком и что это дало вам?

МТС был для меня самым большим трамплином. Мне доверили крупную компанию. Закаких-то три с половиной года мы провели большую работу: реформировали фактически всю организационную структуру, построили финансовую вертикаль, казначейство, перестроили закупочную деятельность. В телекоме это было суперинтересное время. Помните 2002–2005 годы для телекомов? Это был бум связи: все растет, мы бьем рекорды, каждый квартал ты с удивлением узнаешь, какие у тебя результаты, потому что они всегда выше запланированного. И появляется ощущение, что sky is the limit — все только вверх. C одной стороны, это постоянный праздник, с другой — проблема. Такой суперрынок прощает тебе ошибки, множество ошибок — у тебя есть ощущение, что если ты палку воткнешь в землю, то на ней обязательно вырастут деньги.

Но все-таки для меня как бывшего аудитора не так важно, в какой именно отрасли яработаю. В телекоме меня считали банкиром, а когда я потом пришел в ВТБ, меня считали телекомщиком.

СКогда у вас появился опыт работы в публичной компании, вас зовут в непубличную, для того чтобы вывести ее на рынок. Не было ли страшно, тем более когда речь шла о таком гиганте, как ВТБ?

Момент перехода был правильный, потому что к тому времени мне стало скучно в МТС. Все большие реформы были сделаны, они начали давать свои плоды, и каких-то больших движений не было смысла делать, я мог работать четыре часа в день. Одновременно ВТБ на тот момент был очень интересным игроком, потому что у Костина была большая амбиция, он очень хотел сделать публичную компанию. Сбербанк уже тогда был публичным. Отсутствие публичности накладывало большие ограничения, это постоянный полный государственный контроль. Не то чтобы это мешало — государство не мешало никогда, — но, скорее, это было необходимо как некий показатель зрелости, чтобы можно было сказать: «Моя организация стоит икс». Пока ты принадлежишь государству, это фактически невозможно сделать, это какие-то виртуальные мультипликаторы.

СОни вас нашли или вы искали?

Они меня нашли. Я не искал ничего. Но и рынок был небольшим с точки зрения CFO сопытом работы в публичных компаниях. Конечно, с одной стороны, естественно, было немного страшно, с другой стороны, очень интересно. ВТБ был уже зрелым институтом с определенными традициями, с определенной достаточно жесткой структурой, скакими-то атрибутами. И задача в ВТБ была как-то все это перегруппировать, объединить, получить правильную отчетность, перестроить внутри какие-то процессы. Надо было каждому члену правления, зампреду, сказать: «Вот твоя цифра, ты отвечаешь за этот бизнес. Ты член правления всей группы ВТБ, поэтому ты должен инвестору про это все рассказать». А он говорит: «Нет, я хочу рассказать про тот кусочек, которым я занимаюсь». Нужно было в некотором смысле сломать парадигму в их голове. И я был неким толмачом, который говорил, что они должны делать. Им это, конечно, было неочень комфортно, и это было непросто.

СНасколько сложно было приучить людей к тому, что «мы будем публичной компанией, и все будет не так, как вы привыкли, а эдак»?

Самое главное — это вовлеченность первого лица. Если первое лицо этого не хочет, то это и не произойдет. В случае с ВТБ, безусловно, огромное значение играло желание президента ВТБ Андрея Костина это сделать. Мы с ним объехали очень много фондов, и он получал обратную связь от инвесторов, которые ему говорили: «А зачем вы вот это сделали? А зачем вам такой бизнес? А почему вы идете туда?» И когда он приезжал обратно, я слышал, как он уже задает те же вопросы своим руководителям бизнеса. И те достаточно удивленно на них пытались ответить, а потом приходили ко мне: «А что это такое, откуда это вообще?» Поэтому главное — это, конечно, желание первого лица и его вовлеченность. А твоя работа — это главе компании объяснять и так организовать процесс, чтобы он прислушивался к инвесторам.

СВсе понимали необходимость этого шага?

Нет, понимали не все, и многие считали это глупостью.

СКак переубедить людей и не обидеть при этом?

Ну, знаете, дипломатия — наука возможного. Если ты не можешь человека переубедить, то, наверное, его надо менять.

СА если сотрудник ценный?

Я в это не верю. Ценный сотрудник обычно намного более понятливый.

СРасскажите подробнее о той части работы, которая была связана со взаимодействием сгосорганами. Как происходила эта работа?

Люди привыкли себе представлять чиновников в карикатурном виде. Воображают или каких-то ужасных злодеев, или, наоборот, сверхмозг. А там обычные люди. Обычные люди, с которыми вполне можно нормально общаться и взаимодействовать, объясняя им суть ситуации. Какие-то из них не входят в твое положение, а какие-то входят. Кто-то оказывает большую поддержку, кто-то, наоборот, выстраивает барьеры. Но ко всем можно найти подход. Опять же дело-то у нас было не шкурное, не свое. Мы же фактически делали некое государственное дело. То есть мы государственный банк делали публичным, участвовали, по сути, в приватизации. Лично мой опыт был такой, что я никакого ожесточенного отпора не находил. Были сложности. Были, например, большие проблемы с оценкой, потому что как оценить банк? Это достаточно серьезная проблема. И когда Росимущество выдвигало свои жесткие требования, мы долгое время дискутировали по вопросу оценки. Но в целом я бы сказал, что нам в основном давали зеленый свет.

СВ вашей повседневной работе в банке ощущалось, что главный акционер – это государство? Что надо отчитываться перед ним, а не перед конкретным инвестором, конкретным владельцем компании?

Конечно. Это и плюс, и минус. Минус очевидный: государство не действует исходя изэкономической целесообразности. Для него важна не прибыль, а что-то другое – благополучие населения и так далее. С другой стороны, если подумать о государстве как об акционере, это не сильно отличается от публичной компании. Государство – абстрактное понятие: это большое количество разных чиновников, и это не их личный карман. Поэтому у тебя все-таки много стейкхолдеров в государстве, и у них могут быть противоположные интересы, среди них есть консерваторы, есть инноваторы, кто-то тебя поддерживает, а кто-то тебя не поддерживает.

СОни же тянут в разные стороны.

Да, и поэтому велика роль менеджмента, который должен всех убедить. В этом смысле частный акционер может сказать: нет, и все. У него есть право вето. У государства прямого права вето нет. Это хороший акционер для организации на самом-то деле. Плюс, ядумаю, что масштаб имеет значение. Руководитель такого большого института уже почти является членом правительства, он имеет возможности решать сложные вопросы, договариваться. Здесь государство точно не мешает.

Фото: Слава Филиппов

СНо есть фактор, свойственный госкомпаниям, о котором вы уже сказали: не всегда приходится действовать исходя из экономических интересов. Условно говоря, нужно открыть отделение в таком-то населенном пункте, а экономически это нецелесообразно, потому что там два с половиной вкладчика, но открывать его все равно нужно. Как с этим смириться, как привыкнуть к этому?

Это редко бывает. Редко, но может быть. Но при этом у тебя есть обратная сторона — преференции: ты всегда получаешь что-то лучшее. Если баланс свести, то не факт, что врезультате этого ты обделен. Да, ты делаешь, может быть, что-то не самое экономически эффективное, или делаешь сделку существенно ниже своей внутренней ставки фондирования, но ты что-то получаешь взамен. Какие-то «права первой ночи» по другому проекту, например.

ССложно было перестроиться на этот новый режим?

А в частном бизнесе часто бывает так же. На самом деле, если посмотреть на нашу страну, у нас очень много такого. Потому что, в конце концов, если компании важно поддержать хорошие отношения с городом или с федеральной властью, то она готова делать какие-то вещи, которые будут противоречить их экономическим интересам. При условии, что это также поможет им с точки зрения каких-то преференций или же прав участия в чем-то. Так что я бы здесь не пытался демонизировать государство как акционера.

СЯ никого демонизировать не хочу, но все-таки у частного акционера есть внятный экономический интерес, а у государственного — не всегда.

У кого? Если, например, взять Росимущество, у них, очевидно, был экономический интерес — максимально дорого продать акции. Для Центрального банка важна стабильность системы и, соответственно, достаточность капитала, что, в принципе, с интересами акционеров полностью идет в ногу. Пожалуй, единственная реальная проблема была— это желание сделать «народное IPO». Именно здесь государственное участие сыграло решающую роль.

СО «народном IPO» хотелось бы поговорить поподробнее. «Народные инвесторы» на этой сделке в конечном итоге довольно много потеряли. Понимали ли вы тогда, что такое может произойти?

Это отдельная история. Выбор был очень сложный. С одной стороны, не делать предложение «народным» инвесторам было бы неправильно, потому что банк активно и динамично развивался, и если бы, не дай бог, акции сильно выросли, то нам сказали бы: «Чего же вы нас обделили? Иностранцам продали, а нашим гражданам не дали возможность поучаствовать?» С другой стороны, если предлагать, тоже могут возникнуть сложности, что и произошло. Это обычная история для многих стран, когда в приватизации участвует население. С Deutsche Telekom, например, была история, очень похожая на ВТБ. Связано это с тем, что когда ты государственная компания, то государство всегда стремится получить максимальную цену, в том числе и на IPO. Государство не готово дешево продать свою долю. И в этой ситуации найти золотую середину достаточно сложно. Конечно, задним умом мы все сильны. Сейчас, оборачиваясь назад, я думаю, что много что можно было бы сделать иначе. И глава ВТБ Андрей Костин об этом многократно говорил. Но на тот момент перед нами стояла очень сложная задача, и мы ее решали. Витоге IPO ВТБ было одной из крупнейших подобных сделок в мире.

СВосемь миллиардов долларов вы разместили тогда, верно?

Да. Мы разместили на рынке около 22,5% акций за восемь миллиардов. Рыночная капитализация была около тридцати шести миллиардов долларов. Почти вдвое больше, чем сейчас.

СВпрочем, если сейчас посмотреть на капитализацию любой крупной российской компании, особенно государственной, то там похожая ситуация.

Конечно, со Сбербанком та же история. Но вот чтобы понимать: когда мы сделали размещение ВТБ, его оценка была больше, чем сейчас у Сбербанка.

В тот момент все цены были на пиках, и мы уже тогда двигались к мировому кризису. И в 2008 году как раз все и случилось. Помните, все тогда говорили про «островок стабильности» — до того, как его смыло.

СВ тот момент вы предвидели возможность такого развития событий?

Если бы я был частной компанией, я бы точно не делал «народного IPO» — зачем? Ябы вышел на рынок, продал бы иностранным фондам, и все. И даже если бы цена после этого упала, ну и что? C'est la vie. И для них это понятно, и для меня это понятно. Амы должны были сделать «народное IPO», потому что иначе нас бы не поняли, почему мы не предложили населению поучаствовать. А население не до конца было готово кэтому. Не было достаточного базового образования, чтобы понять, что акции могут не только расти, но и падать. И наверное, это частично и наша вина, что мы туда пошли.

СМожет быть, имело смысл проводить какие-то семинары, обучение, объяснять людям, что, в конце концов, это финансовый инструмент, это не вклад в банке, а более рискованное вложение, что здесь можно и потерять?

Задним умом, наверное, надо было и можно было все это сделать. Объяснять, что это очень рискованная инвестиция. Но, с другой стороны, это отражало доверие к государству. Народ тогда очень сильно доверял государству. 2007 год: все растет, все укрепляется, и уверенность в том, что все идет только вверх, была очень большой. Если государство предлагает что-то по такой цене, значит, все будет только хорошо. И наверное, даже если бы мы активнее говорили людям: «Не-не-не, ребята, аккуратней, вы можете потерять, это не гарантировано», — это было бы не важно. Мы и сами не знали, что будет после размещения.

СНо, с другой стороны, как-то душа бы спокойна была, что сделали все, что могли.

На самом деле, если посмотреть на все документы, там везде дисклеймеры, на всех страницах написано про риски. Другой вопрос, что, конечно, не было специальной рекламной кампании: «Не покупайте акции, потому что это рискованно, не одалживайте деньги у соседа, не закладывайте свою квартиру». И наверное, это не совсем роль эмитента. Это, скорее, была бы роль ФСФР или какого-то регулятора, который должен был прийти и разъяснить людям, потому что это не только ВТБ касалось, но и других размещений тоже. Было еще одно недоразумение, связанное с тем, что акции ВТБ номинировались в копейках, а у Сбербанка, по-моему, в несколько тысяч рублей. «Смотрите, это стоит копейку, это – тысячи рублей. Значит, наша копейка дорастет до тысячи рублей точно». Умножали на какие-то страшные проценты, сколько они должны будут получить. Вот эти все аспекты, на мой взгляд, и недопоняли до конца— это очевидно.

СА вы как CFO пытались в эту сторону немного подстроиться, понимая, что часть ваших инвесторов будут люди неквалифицированные? Или вы все равно шли по известным уже правилам проведения IPO, не обращая внимания на то, кто именно будет покупателем?

В том-то и дело, что мы именно об этом думали: что нужно дать возможность поучаствовать всем. Фокус был в этом плане сбит. В итоге действительно вокруг этих акций даже возник ажиотаж, и были очереди. Люди записывали номерки на руках, штурмовали отделения, чтобы купить акции. То есть спрос был очень большой, завышенный, и не только в России. Мы собирались привлечь около четырех миллиардов, а разместили восемь, и переподписка в мире была более чем в десять раз — сорок миллиардов.

СНазовите три самых главных урока, выученных вами в профессиональной жизни?

Первый — чаще убирать эмоции, они мешают при анализе бизнес-решений. Второй урок в том, что, конечно, очень важна команда. Не важно что, важно с кем. С какой командой ты идешь вперед. И третий урок, что после взлетов очень часто бывают падения, и надо трезво смотреть на взлет. Успехи надо быстро выгонять из своего организма. Ни в коем случае нельзя почивать на лаврах. Как только что-то хорошее случилось, надо это отпраздновать и забыть, стереть это из памяти и перестать к этому возвращаться — начинать следующий день с чистого листа.

ССамая большая ошибка в вашей профессиональной жизни?

Я считаю, что в моей карьере ошибок, которые я бы назвал большими, было две. Первая— это даже не только моя, а всей команды, хотя и моя в достаточно большой степени,— это ошибка при обсуждении цены акций ВТБ при размещении. Я считаю, что надо было настоять на существенно более консервативной оценке. Иэто было бы позитивно в целом для всех. Хотя мы бы меньше денег привлекли, ноакции имели бы совершенно другую динамику. Это, наверное, такая большая профессиональная ошибка, которую я частично отношу к себе. И вторая ошибка, ядумаю, — это уход вBarclays. Опять же было сложно ее не сделать. Может быть, стоило чуть больше проанализировать, подумать, взвесить, насколько вообще иностранный банк, именно этот иностранный банк готов развивать бизнес в России.

СВо что бы вы инвестировали эквивалент десяти миллионов долларов пять лет назад и как бы распорядились этой суммой сегодня?

Отличный вопрос. Пять лет назад была вера в малый бизнес, во всякие проекты, ия бы вкладывал частично в стартапы, частично в какие-то активы, скорее всего. В2010году— что-то в недвижимость. Сейчас, естественно, на депозит в Сбербанке положил бы все деньги.С

#05 (82) сентябрь 2015

Фото: Юлия Майорова

Про дружбу

Лучшая подруга Яны Кудрявцевой тоже гимнастка, Маргарита Мамун. Она же, по сути, ее главный конкурент. Если вынести за скобки дежурные фразы о том, что «в спорте возможно все, и победить может каждый», получается, что Маргарита – единственная, кто может лишить Яну олимпийского золота, а Яна – единственная, кому Маргарита проигрывает уже третий год. И при этом они умудряются быть лучшими подругами.

Яна: Мы начали общаться лет пять назад. Я тогда была еще никем: ни в сборной меня не было, ни на какие соревнования меня не брали. Максимум – какие-то международные неважные турниры. И для меня Рита была кумиром, я старалась на нее равняться. Потом меня отправили на мой первый Кубок мира вСофию, и там мы стали жить в одном номере, привыкать друг к другу. Азатем уже стали вместе ездить на все соревнования и близко общаться. Думаю, нам невозможно было не подружиться, потому что у нас действительно тяжелый вид спорта.

Многие считают: «вышел, потанцевал и ушел», но такого и близко нет. Мы тренируемся долго, иногда целый день. И тренеры могут поддавливать. Так что если бы унас еще и с Маргаритой были какие-то тяжелые отношения, мы могли бы не справиться. Конечно, мы говорим и о спорте тоже, и обсуждаем все, что снами происходит. При этом то, что мы соперницы на ковре, стараемся невыносить за рамки спорта – в жизнь и в комнату. Не знаю, как так получилось, видимо, как говорят, «родственные души». Мы действительно очень близко общаемся, друг друга поддерживаем. И хотя кто-то говорит, мол, «это у вас наиграно, и в номере вы даже не разговариваете», я могу сказать честно, что это нетак.

Про собаку и баскетболиста

Подруги настолько близки, что у них одна собака на двоих. Это маленький черный шпиц, который, как жалуется Яна, «дико линяет» летом. Шпица зовут Леброн в честь лучшего баскетболиста планеты, монструозного Леброна Джеймса. И да, чуть не забыл, Леброн – девочка.

Яна: Мы поехали как-то в «Мегу», и Рита говорит: «Пойдем, кошечек посмотрим взоомагазине». Начали смотреть, и нам очень захотелось собачку. Но мы знали, что в зоомагазине лучше животных не покупать. Так что потом мы нашли заводчицу, укоторой остались два щенка, так все и получилось.

Мы вообще смотрим баскетбол, болеем. И наш песик такой черненький, хорошенький. Не помню даже, как так получилось с кличкой. Мы смеялись, шутили, звали «Леброн, Леброн» – и она стала откликаться. Так и оставили. И нас не смущает, что это девочка. Скажем, что у нас все не как у людей.

Конечно, хочется съездить в Америку посмотреть, как играет настоящий Леброн, но пока у нас свой спорт. В Рио-де-Жанейро главной цели пересечься сним нет, главная цель все-таки другая. Но, если встретим, будем очень рады. Даже сфотографируемся.

Фото: Юлия Майорова

Про папу и Олимпиаду

В семье Яны уже есть одна олимпийская медаль. Ее отец пловец Алексей Кудрявцев был всоставе золотой эстафетной команды в 1992 году в Барселоне. Ни до ни после у него не было больших побед, поэтому сам он относится к своей медали философски («один заболел, другой загулял, вот я и оказался»), а Яна уже выиграла в гимнастике все, кроме Олимпийских игр, в которых еще просто не участвовала.

Яна: Папа показал меня знакомым спортсменам, и они сказали, что «из девочки может что-то получиться». Первые месяца два, мне кажется, на меня невозможно было смотреть. Я попала в группу, где девочки уже занимались некоторое время… Есть запись из секции: все кувыркаются, и голос за кадром: «А где же наша Яночка?»– переводят камеру, и видно, как Яна пытается что-то похожее сделать, но вообще никак. Я думала, да и, наверное, папа решил, что ничего не получится. Иотдавали меня «для осаночки, для растяжечки», но вот до сих пор осаночку исправляю.

На первых соревнованиях я была седьмая, шестая. Помню, что вообще никогда не была в тройке победителей, и, наверное, проснулся какой-то азарт. Хотелось доказать что-то самой себе. Это, конечно, громкие слова для восьми лет, но действительно так было, и с тех пор для меня начался профессиональный спорт.

Еще в детстве я думала об Олимпиаде. Тогда это были совсем нереальные абстрактные мечты, а сейчас это уже совсем близко.

Про учебу и экзамены

Об этом всегда забавно слышать и писать, но простые бытовые вещи в жизни больших спортсменов происходят совсем необычно и приобретают совсем другое значение. О своем ЕГЭ Яна говорит не менее эмоционально, чем, например, о чемпионате Европы.

Яна: Это было очень тяжело. Я с седьмого класса вообще не ходила в школу. Только сдавала экзамены. Обычные экзамены еще ничего, можно где-то списать, еще как-то себе помочь, а вот ЕГЭ – совсем другое дело. Мне дали готовиться две недели до экзамена, и то параллельно с тренировками. Поэтому было очень трудно. С русским языком у меня всегда все в порядке было, я его хорошо знаю, поэтому почти на пятерку сдала. А вот математику, конечно, нелегко было, потому что я вообще полный ноль, можно сказать. Мне дали задание, и я чувствовала себя великим ученым, который перемножал, делил, еще что-то делал. Но витоге все сделала, слава Богу. Хотя мне утром позвонили и сказали, что очень много двоек, то есть много тех, кто не сдал, и я подумала: «Ну все, конец». Но оказалось, что я все-таки сдала.

Про то, что будет потом

Гимнастки самые изящные, хрупкие и мимолетные спортсменки на планете. Уже в пятнадцать лет (побив рекорд Кабаевой) Кудрявцева стала самой молодой чемпионкой Европы. А в восемнадцать, когда у подавляющего большинства не будет даже представления о взрослой жизни, Яна может одержать главную победу в жизни.

Яна: Наверное, первым делом полечу куда-нибудь отдыхать, хотя пока ничего не планирую. Год в карьере гимнастки – это очень большой срок. А какие-то сериалы или фильмы я могу и сейчас посмотреть. Много не смотрю, но могу посмотреть. Хотя вот недавно «Побег» смотрела. До конца, правда, не досмотрела, но понравился.

Пока я особо не думаю о будущем. Я поступила в институт, буду учиться. Потом, когда окончу спортивный, наверное, пойду куда-то в другое место учиться. Но сейчас меня полностью устраивает моя жизнь. Могу сказать, что язанимаюсь по-настоящему любимым делом и счастлива.С

#05 (82) сентябрь 2015

Фото: Екатерина Мотылева

Кому на Руси жить хорошо? Мне кажется, что хорошо жить на Руси по-настоящему чистым и просветленным людям. Как и на всей планете. Если этот вопрос сужать, он неизбежно упрощается почти до примитивности. Скажем, говорить, что богатым живется хорошо, а бедным, мол, плохо… Конечно, богатые обременены одними проблемами, бедные – другими. Но счастлив тот, кто не давит других, кто занят любимой работой и может уделять внимание любимым людям. Быть любящим и любимым. Слишком примитивная максима – «Лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным». Есть люди бедные и даже не очень здоровые, которые очень одарены духовно. А среди богатых людей многие за всю жизнь ни разу не пробуждаются…

Богатство подразумевает обязательное участие в тех процессах, которые являются частью «мира одержимости», окотором я пишу в своей книге. И, шире, об «эпохе одержимости», в которой мы очутились в начале третьего тысячелетия, которое, казалось, не только принесет человечеству новые и невиданные технологии, но и будет временем духовного прорыва. Но этого, увы, не произошло. Мы оказались заложниками технологий. Иначе, наверное, и быть не могло в той машинной, техноцентрической цивилизации, которой мы вверили себя на пороге Нового времени – вXVI–XVII веках. Сейчас мы переживаем в некотором смысле конец этой цивилизации, которая может существовать, только пожирая самое себя. Пример такого «самопожирания» – одержимость в накоплении богатств и в упоении властью. Но это в конце концов политика. А мы сейчас говорим не только о политике, но и о счастье. А счастье гораздо более сложная субстанция. Исследование этой субстанции в Каспийском регионе – Азербайджане, Дагестане, Иране, Казахстане – и стало целью моей книги. Стяжательство и богатство – это одна сторона медали. Дворцы, роскошные машины, езда на повышенных скоростях, соревнование самолюбий, пестование чувства собственной важности сами по себе счастья не дают. Так же как и бедность неявляется достоинством, ибо ей могут сопутствовать изависть, и жадность, и ненависть, и унизительное раздражение от проклятых проблем бедной, не знающей просвета жизни. Кому же тогда хорошо жить на Руси? Некоторые завидуют звездам ТВ, политикам… Но счастливы ли они сами, звезды и политики? Мне кажется, многие из них обречены всю жизнь играть в какую-то глупую ипустую для нормального человека игру, чтобы только оставаться навиду.

В своей книге я ищу собратьев по духу. Их оказывается немного в нашу эпоху одержимости. Но радует то, что эти люди есть. Мудрые. Светлые. Любящие. Такие, какими хотели видеть людей Христос, Мухаммед, Будда и Заратустра. Высшая реальность существует: существуют высокие миры, миры параллельные. Большинству людей они недоступны. Но почти каждому смертному, за исключением тех, чья карма безвозвратно повреждена, доступен мир любви. Который расширяется до бесконечности.

Моя книга – не тревелог в обычном смысле слова. Это роман-исследование духовной сферы, в которой живем сегодня все мы. И удерживают эту сферу, как я уже говорил, люди света, люди творческие, увлеченные своей работой до самозабвения. Пожалуй, им-то и живется сегодня хорошо на Руси. И, кажется, так было всегда. Моя книга имеет подзаголовок: приглашение к путешествию. К путешествию не столько географическому, сколько странствию в лабиринте духа, в животворящем пространстве творчества и веры. В этом странствии нет несчастливых: ибо, как говорил суфий Баязид Бистами, «то, о чем мы ведем речь, никогда не будет найдено посредством поиска, и, однако, только ищущий находит это».О чем идет речь? О счастье. О просветлении. О мудрости.

Не так уж мало ищущих сейчас в стране. Значит, не так уж мало и счастливых.С

Новости

«Приветствую Анастасию Приходько в нашей команде», — написал Ляшко и опубликовал фотографию с исполнительницей.

Вітаю Анастасію Приходько у нашій команді

Posted by Олег Ляшко on12 сентября 2015 г.

Приходько также прокомментировала вступление в партию. «Я — коренная киевлянка. Я обожаю свой родной город, и я хочу сделать его лучше! Я не экономист, не финансист и не антикризисный менеджер. Я — человек искусства, человек культуры. Именно культурой я занимаюсь, дай Бог, культурой города Киева. Я хочу, чтобы Киев вернул себе звание самой зеленой столицы Европы, я хочу. чтобы киевляне и гости города чувствовали себя уютно, чтобы было большое количество фестивалей концертов, выставок, творческих перформансов, пешеходных зон и просто уюта. Ведь не хочется, чтобы Киев через земельные махинации, "кумовство", хаотические и незаконные застройки превращался в серое, безликое "нечто". Хочется, чтобы появились аллеи фруктовых деревьев, хочется качественного транспортного обслуживания, хочется возрождения», — написала певица.

Анастасия Приходько стала популярной после победы в российском телепроекте «Фабрика звезд — 7» в 2007 году. В 2009 году она была участницей «Евровидения» от России с песней «Мамо». На конкурсе певица заняла 11 место. После начала конфликта на юго-востоке Украины Приходько заняла проукраинскую позицию, а в 2014 году отказалась от российских музыкальных наград.

В России возбудили уголовное дело против Ляшко и украинских силовиков

Главное следственное управление Следственного комитета России возбудили уголовные дела против ряда высокопоставленных украинских силовиков и депутата Верховной рады Олега Ляшко

Новости

Принятые меры не возымели действия, и люди продолжают приходить в палаточный город, а число палаток растет. «Однако, если завтра во время митинга к молдаванам не выйдут представители власти, многие участники покинут палаточный город, так как протестовать дальше они не видят смысла», — добавляет радиостанция.

Акция протеста началась в Кишиневе 6 сентября. В митинге приняли участие около 100 тысяч человек. Они потребовали проведения бессрочных парламентских выборов, отставки правительства, генпрокурора и президента. Демонстранты ждут встречи с президентом, но пока встреча не состоялась.

Отставки, реформы и «кража века». Против чего протестуют в Молдавии

«Сноб» разобрался, почему тысячи молдаван вышли на улицы столицы, и обсудил с молдавскими политологами, каковы шансы на успех у демонстрантов

Новости

«Безусловно, это будет рассмотрено, если это поступит в приемную президента. Но, с другой стороны, наверное, все-таки на период следствия вряд ли президент является непосредственным адресатом для таких обращений», — сказал Песков.

Ранее 12 сентября «Новая газета» в обращении редакционной коллегии попросила предоставить Кашину госзащиту. «Пока следствие по "делу Кашина"устанавливает все обстоятельства преступления, роль в нем возможного организатора и личность предполагаемого заказчика, "Новая газета" считает необходимым обратиться к президенту страны и министру внутренних дел с просьбой о предоставлении Олегу Кашину государственной защиты», — говорится на сайте издания.

Днем ранее из петербургского следственного изолятора номер пять был отпущен следователем Вадимом Соцковым под подписку о невыезде возможный организатор нападения на Кашина в 2010 году Александр Горбунов. Обвиняемый в исполнении покушения на журналиста Данила Веселов указал на него как на заказчика преступления. Вместе с Веселовым обвиняемыми по делу проходят его коллеги Михаил Кавтаскин и Вячеслав Борисов. Последний объявлен в федеральный розыск и предположительно находится в белорусском Могилеве.

В апреле 2015 года Горбунова похитили люди в камуфляже с нашивками «ФСБ». Под их пытками Горбунов признался в организации нападения на Кашина и заявил, что заказчиком преступления был губернатор Псковской области Андрей Турчак. Впоследствии Горбунов отказался от своих слов.

Александр Горбунов является управляющим фирмы «Проминвест», контролирующей петербургский завод «Заслон», бывший «Ленинец». Сообщалось, что 40 процентов «Заслона» принадлежат структурам отца Турчака, а 60 процентов — госкорпорации «Ростех». Веселов, Кавтаскин и Борисов работают в службе охраны на заводе.

Олега Кашина избили во дворе его дома в Москве в ноябре 2010 года. Перед этим в интернете он публично поссорился с Турчаком.

Жена обвиняемого в покушении на Кашина извинилась перед ним

Супруга охранника петербургского завода «Заслон» Данилы Веселова, обвиняемого в нападении на журналиста Олега Кашина, извинилась перед корреспондентом за действия своего мужа