В ночь на 2 сентября наши войска вели бои с противником на всем фронте.      Утренняя сводка Совинформбюро от 2 сентября 1941 года

     Мелкая пыль дождя оседала на пожухлых кустах, покрывала влажной пленкой единственную во всем автобате маскировочную сеть, натянутую над последней оставшейся ремлетучкой. Гуляющими по роще сквозняками влагу вбивало в щелястые кабины, задувало под растянутые плащ-палатки, а дальше она вполне уже самостоятельно забиралась внутрь рваных, подпаленных шинелей. Растянутые на кольях возле костерка портянки парили, но на каждую молекулу испаренной воды приходилось две ее товарки, немедленно занимавших освободившееся место. Мартышкин труд.
     В мирное время половина из трехсот человек, остававшихся на этот момент в списках батальона, уже слегла бы с воспалением легких или ангиной. Но то - в мирное время. Сейчас людям вполне хватало других способов умереть, так что изможденные организмы просто не обращали внимания на всякие мелочи.
     Напротив, низкое небо, изливающееся водяной пылью, сулило спокойный отдых - ни "мессеры", ни "лаптежники", ни корректировщики-"рамы" в такую погоду появиться ну никак не могли, так что можно было забыться хотя бы часа на три.
     Война - наиболее радикальное средство от бессонницы. В сотне метров трое злых на весь свет усталых мужиков под дружные матюги правят кувалдой смятый на особо коварной колдобине колесный диск, колокольные удары доносятся небось до самого Киева - а тебе хоть бы хны. Правее еще двое регулируют наглотавшийся воды карбюратор, гоняя движок на полных оборотах - а тебе пофиг. Глухая пелена сна прошибается только яловым сапогом, ласково проходящимся по ребрам.
     Андрей выпростал ноги из-под брезента, вскочил, лихорадочно оправляя мятую гимнастерку. Рядом, явно после аналогичной побудки, хлопал глазами Давид, перешедший за последнюю неделю из стадии небритости в стадию бородатости.
     Старшина Селиванов не изменил своему правилу - никакого мата - и на фронте. В течение тридцати секунд, не допустив ни единого прямого оскорбления подчиненных, он привел обоих в чувство, обрисовал ближайшую задачу, мягко, насколько позволяла обстановка, намекнул на последствия в случае ее недостаточно быстрого выполнения и ушел, приминая немалым весом перепаханный гусеницами грунт. Андрей с Давидом переглянулись и босиком побрели в глубь рощицы, к протекавшему по дну неглубокой балочки ручью.
     Железное стадо за ночь оставило свой след - радужные пятна нет-нет да и проплывали по темной воде, но за последний месяц бензин и масло стали частью повседневной жизни. Наскоро умылись. Давид вынул из набедренного кармана кусок похожего на тесто мыла, наполовину облысевший помазок и трофейную золингеновскую бритву, которую с присущим евреям талантом выменял в разведвзводе на недельное табачное довольствие. Андрей, кстати, тоже включился во фронтовой бартер - махнул свой карабин на "СВТ". Основная масса пехтуры самозарядки не любила дико, считая ненадежными. Так что и командир того пехотинца не возражал, хотя всего-то делов - ухаживать за оружием как следует. Намного проще, чем за машиной, кстати.
     Андрей, подвернув штанины, скинул гимнастерку с плеч, стянул фуфайку и начал растираться, прогоняя остатки сонливости. Давид ругался под нос - бритье по холодку, да ключевой водичкой, занятие не из приятных, но явно и доходчиво выраженное неудовольствие старшины выбора не оставляло. "Мышки плакали, кололись, но продолжали кушать кактус", - настроение у Андрея чуть поднялось, но подшучивать над другом он не стал, тем более что аналогичный процесс предстоял и ему, а искусство обращения с опасной бритвой он так и не постиг, отчего вечно ходил в порезах. Хорошо хоть горло себе не перехватил.
     Через две минуты Давид закончил и бросил орудия пытки Андрею. Наблюдая за его потугами, он краем рта усмехнулся. Знал ли комсорг о проблемах мышек - неизвестно, но, видимо, ассоциации у него были схожие.
     Вернулись к костерку. Дождь приутих, и горячие портянки успели малость просохнуть. Настроение поднялось еще на полградуса, и к загнанным в рощицу машинам они подошли значительно веселее.
     Остальные шоферюги уже подтянулись и группировались поротно. "Хозяйство Селиванова", как в шутку называли первый взвод, выглядело военнее всех, что и неудивительно. Большая часть водителей батальона была призвана либо перед войной, либо сразу после ее начала. Времени на превращение штатской шоферской вольницы в настоящих солдат просто не было - фронт требовал, по слегка измененному выражению Наполеона, трех вещей - грузов, грузов и еще раз грузов. Да и сам комбат, призванный из запаса в начале июня, больше походил на заведующего гаражом (каковым, собственно, до призыва и являлся), чем на командира, пусть и тылового - но командира. С соответствующими последствиями.
     - Так, товарищи бойцы, - Селиванов тяжело подбежал от штабной палатки, одной рукой придерживая пилотку, во второй белел листок с самопальной картой. Понятно, Андреевого, как почти что штатного художника-чертежника, производства. - Всем смотреть сюда.
     Строй разом сломался, два десятка коротко стриженных голов склонились над белым листочком. На школьных линеечках были достаточно подробно размечены ближайшие окрестности с указанием дорог, мостов и бродов.
     - Так вот. По имеющимся сведениям, немцы нанесли сильный удар по нашим войскам где-то на севере. Где - мне не доложили, - он неприятно уставился на Андрея, уже успевшего пару раз проявить неуместное, с точки зрения старшины, любопытство, соответственно - командование приказало перебросить вот сюда, - промасленный палец ткнул в карандашный кружочек около верхнего обреза листа, - дополнительные силы. Нашему взводу поставлена боевая задача - прибыть на станцию Ворожба, загрузиться согласно приказу и следовать вот этим маршрутом, - палец проскреб вдоль помеченной дороги к северу - в район восточнее Глухова. - После разгрузки - возвращение на станцию Ворожба для следующего рейса. Старший колонны - я. Головной идет машина Савченко, я иду с ним. Порядок движения знаете.
     Помолчал и добавил:
     - Надеюсь, ребята, поспать вам хоть чуть-чуть да удалось. Потому что чует мое сердце - в ближайшую неделю такой роскоши нам не представится. По машинам!

***

Гудериан, Хайнц Вильгельм (Guderian), (1888-1954), генерал-полковник германской армии (1940), военный теоретик Наряду с де Голлем и Фуллером считался родоначальником моторизованных способов ведения войны. В своих книгах "Внимание - танки!" и "Бронетанковые войска и их взаимодействие с другими родами войск" (1937) Гудериан отводил главную роль в исходе современной войны массированному применению танков. В начале 1940-го командовал танковым корпусом во Франции, с июня 1940-го командующий 2-й танковой группой (с октября 1941-го - 2-й танковой армией). Фактический автор плана операции "Браун", предусматривавшей захват Москвы до наступления зимы 1941 года.      "Сто генералов Гитлера". Женева, 1972

     "Повелитель танков!"
     Звучит, nicht wahr? Глядя на ровно гудящие моторами и лязгающие траками колонны, командующий второй танковой группой генерал-полковник Гудериан был счастлив. Это его "ролики", его люди - и они наконец-то выполняют его собственный план. Фюрер - великий человек, ведь истинное величие государственного деятеля состоит в том, чтобы прислушиваться к имеющимся в его распоряжении экспертам.
     С каким восторгом фюрер принял его детально разработанный план!

     - Господа! Выслушав доклад генерал-полковника Гудериана, я принял решение. Судьбы мира, судьбы наших потомков на тысячу лет вперед решаются сейчас, на этом совещании, - глаза фюрера горели неистовым огнем, - предлагаемые фельдмаршалом фон Браухичем осторожные и половинчатые решения не соответствуют судьбоносности момента. Наши победы в первые недели восточной кампании показали, что какие бы силы ни вкладывали большевики в свои контрудары - добиться решительного успеха им не удалось ни разу.
     Гитлер распалялся от звуков собственного голоса, такой священный экстаз обычно овладевал всем его существом только во время его обращений к огромным массам народа.
     - Какие бы темные силы ни приходили на помощь нашему противнику - они оказались бессильны перед мощью германского оружия. Массы большевистской брони уничтожены, рассеяны и захвачены под Гродно и Ковелем, под Дубно и Кишиневом. Противник превосходил германские части в живой силе, в танках, в авиации - и все же он был разбит. Азиатские орды не представляют опасности для арийского духа.
     Голос фюрера заполнял весь зал, казалось, его эхо разносится по всему миру, лишая врагов последних остатков воли.
     - Основные силы большевиков уничтожены. Так беспокоящая оберкоммандо вермахта киевская группировка русских является спешно мобилизованным и отловленным по тылам сбродом. Нашим главным противником в русской кампании является не армия большевиков, а время. Мы должны разбить армии русских до наступления холодов.
     В устах фюрера собственная мысль Гудериана приобрела новое звучание. Одно дело - соображения одного из многих генералов, совсем другое - воля всего германского народа, воплощенная в одном человеке.
     - Итак, я приказываю, - стенографистки яростно записывали, - группе армий "Центр" нанести, согласно плану генерал-полковника Гудериана, решительный удар тремя танковыми группами на Калинин, Москву и Тулу, имея целью охват и окружение Москвы. Первая танковая группа совместно с шестой армией, наносят мощный удар по войскам русских в районе Киева с целью полного разгрома большевиков и недопущения ударов во фланг наступающим армиям. На участках групп армий "Север" и "Юг" вести сковывающие действия, не допуская связывания большевистских резервов. После разгрома противников их судьба будет решена.
     Запомните, господа, главной целью этого наступления является Москва и только Москва! Столица большевиков отличается от обычных цивилизованных столиц. Система управления большевиков примитивна и требует концентрации управления, производства, транспортных коммуникаций в едином центре.
     Мы возьмем Москву - и разрежем фронт русских пополам.
     Мы возьмем Москву - и парализуем всю русскую систему управления.
     Мы возьмем Москву - и одним ударом лишим русских воли к победе.
     Господа! - глаза фюрера горели, - наши потомки будут гордиться нами! Мы не имеем права обмануть их доверия!

     И сейчас именно он, генерал-полковник Хайнц Гудериан, "Быстроногий Хайнц", фактический создатель германских танковых войск, был тем железным кулаком, который исполнял железную волю фюрера. Ну, если честно, третью кулака. Неважно. Он был горд служить Германии и фюреру в любом качестве. Однако в таком качестве, как сейчас - одновременно и мозгом, и карающим мечом германской нации, это было намного, намного почетнее.
     Тем более что его фельдмаршальский жезл лежал совсем, по масштабам этой войны, недалеко - в трех-четырех сотнях километров, на брусчатке Красной площади. Оставалось прийти туда и взять его.

***

Задача бронетанковых войск - наступательными действиями решать исход боя. Эту задачу они выполняют путем нанесения внезапных ударов по наиболее уязвимым местам обороны противника - по флангам, тылу, незанятым участкам фронта и т. п. Нанося удары на большую глубину, бронетанковые войска преследуют цель - захватить важные оперативные объекты, окружить и уничтожить противника.      Э. Миддельдорф. "Русская кампания - тактика и вооружение". Изд-во ACT, 1998

     Лес был изумительно красив. Через еще влажную зелень пробивались желтые и красные мазки, самые нетерпеливые деревья уже почувствовали осень. Сюда бы фотоаппарат, мегапикселей на побольше, да комп с фотошопом... Такая красота пропадает. Давешний дождь прибил пыль, ехать было легко. А вот думы были тяжелыми.
     Война шла никак не лучше, чем в школьных учебниках и читанных еще "дома" книгах. По-другому, но никак не лучше. Ничего ты, Андрюха, не добился. Да, рубились наши по всем рубежам, судя по косвенным, отчаянно. Неделю немцев в приграничье держали, неделю! А потом - потом немцы рванулись на восток как бы не с удвоенным темпом, видимо, действительно пожгли, перемололи нашу армию у границы. Как эта гребаная "Барбаросса" и предусматривала.
     Шутки истории? Старая карга мстит пытающимся ее обмануть, так что ли? Похоже на то, ой как похоже. И опять-таки похоже, что счет еще не оплачен. Как платить будешь? Ты ведь не Жуков, максимум, что можешь поставить на кон - свою шкуру, ну и машину с той фигней, что в нее на станции покидали.

     Командующий Брянским фронтом генерал армии Жуков оторвался от пулемета. Вроде откатились. До чего обидно, вот так... Немецкие танки давно прорвались на восток, предоставив зачистку немногих остающихся узлов сопротивления пехотным частям. Как все глупо получилось. Пристрелить этого мингрельского проходимца! Какой черт нашептал ему, что немцы не рискнут идти на Москву, не разделавшись с киевской группировкой. Впрочем, сейчас Жуков мог быть честным с самим собой. До вчерашнего дня он был полностью согласен с Берией. И не только он. И Шапошников, и Тимошенко, и сам Сталин - все были уверены: они не рискнут.
     А вот рискнули!
     И теперь весь его - его! - Брянский фронт, развернутый для удара во фланг предполагаемому наступлению немцев в тыл Киеву, вся эта масса людей и стали, подчиненная его - его! - воле, была рассечена на части ударами немецкой брони, отрезана от соседей, от снабжения, от командования и таяла, как сахар в кипятке. Кипяток, черт! Вода в "максиме" закипела, а немцы скоро пойдут вперед, снова и снова. Срочно нужна вода.
     - Воротников! - Адъютант не ответил, только несколько мин взорвалось неподалеку, сейчас начнется. - Воротников, твою мать!
     Ответа не было. Жуков обернулся. Адъютант лежал в трех шагах, на пороге блиндажа, спина была черной от крови. Выкинутая вперед рука сжимала за тесемки связку солдатских стеклянных фляг в матерчатых чехлах, как будто тот последним движением пытался дотянуться, донести столь необходимую воду. Жуков глянул в амбразуру - нет, немцы еще не атакуют, да и рано, мины еще сыплются, - метнулся к Воротникову. Выдернул из не успевших закоченеть пальцев тесемки, чуть откатил пулемет. Откинул крышку и вылил мутную жижу в кожух. Нормально, еще постреляем.
     Мины продолжали рваться, кто-то недалеко от блиндажа страшно заорал. Похоже, все. Следующей атаки им не пережить - застигнутый врасплох, отрезанный от своих штаб долго сопротивляться не может. Почему так случилось, почему? Ведь ждали, готовились - а не смогли. Сосредоточенные на западе мехкорпуса огромной (на бумаге) ударной силы немцы перемололи не то чтобы шутя, нет. Просто чего-то не хватило ему, генералу армии Жукову. Немцы всегда, каждый раз, реагировали, перегруппировывались и били на день, на часы быстрее, чем он, подрезая клинья его танковых ударов. Как будто он, Жуков - здоровенный деревенский увалень, слегка пообтесавшийся в городе, безусловно сильный, с пудовыми кулачищами, сцепился с мелким, но крепким и жилистым бандюганом с Хитровки. На каждый удар - да что там удар, замах - бандюк отвечал серией точных тычков под дых и под ребра. И следовало учиться быть быстрее, иначе конец.
     А ведь учиться будут уже другие, с грустью подумал генерал. Странно. Где-то в душе крылась непонятная убежденность, что именно он, Жуков, должен был, сдержав первый натиск, довести закаленную, изменившуюся по самой своей сути Красную Армию до Берлина. Брось, Георгий Константинович, брось. Это самообман. Ты военный человек, ты понимаешь, что чудеса на войне происходят только тогда, когда ты долго и тщательно их готовишь. А сейчас - мины перестали падать, значит, немцы снова пошли вперед. Генерал снова прильнул к пулемету.
     В поле зрения опять показались серые фигурки, правда, шли они вроде бы нерешительно, короткими перебежками, надолго скрываясь в густой траве. Жуков скупо расходовал патроны, изредка поправляя ленту. Внезапно совсем рядом застучали немецкие автоматы. Обошли, суки, понял генерал, и успел обернуться как раз тогда, когда влетевшая в дверь блиндажа граната на деревянной ручке взорвалась и унесла его в темноту.

     ... А ведь ты, Андрей, на Гитлера сработал. Вот они, те самые благие намерения, которые известно куда ведут. Вообразил себя ценнейшим информатором, знающим все наперед. Дескать, откроешь ты Сталину глаза, завалишь его абсолютно надежными сведениями - и все, победа у нас, можно сказать, в кармане. Цена твоим знанием, друже - в базарный день копейка. Привык судить по задетому еще краешку излета СССР с поголовно грамотным народом, мощной промышленностью и прочими атрибутами сверхдержавы. Ан нет - немцы на данном историческом, мать его, этапе, настолько круты, что на каждое наше вызванное этим "абсолютным знанием" действие находят контрход. Причем настолько успешно, что информация твоя, дающая иллюзию всезнания, оборачивается великим самообманом.
     Так что дезу ты прогнал, получается. Стратегическую, рокового масштаба, можно сказать, дезу. Крыть ее - нечем. И что теперь делать? Просто баранку крутить?
     Но и насчет баранки у взбаламученной, "неправильной" войны были иные планы. Идущий впереди грузовик подпрыгнул и нырнул в кювет. Тишина (гул мотора сознанием не воспринимался) взорвалась выстрелами, взрывами и - что было всего страшнее - лязгом гусениц. Сразу десяток пулеметов прошлись вдоль колонны. Зазвенели стекла, радиатор выплюнул клуб пара, движок заскрежетал и встал. Полуторка запнулась и въехала правым крылом в кузов передней машины.
     Андрей кувыркнулся на сиденье, на ходу подхватывая винтовку, и вывалился на землю, вышибив ногами правую дверь. Из пробитого бака хлестал бензин, кто-то сзади уже горел. Ходу! От передней машины поднимался Давид, растерянный, с кровавой полосой поперек лба, без пилотки. Глаза у него были совершенно пустые. Андрей налетел, сбил его с ног, сам плюхнулся рядом, выставив ствол между дорогой и днищем машины.
     В узкую щель был виден край выходившей к дороге просеки, и по этой просеке надвигался полный и окончательный финиш. Корпуса танков были скрыты рельефом, но по башням Андрей с полувзгляда опознал чешские "Pz-38" - так себе танк, но против деревянных кабин и кузовов колонны - наши, как говорится, не пляшут.
     По мерцающему за пылью огоньку Андрей засек позицию пулеметчика, Прицелился чуть выше-правее. Шансов было мало - но уж какие есть. Потрепыхаемся маленько - и все. Палец начал выбирать спуск, когда сильный рывок за плечо сбил прицел и заставил Андрея скатиться в кювет.
     - Чеботарев! Гольдман! Быстро к лесу! Приказываю! - Старшина был без фуражки, рукав гимнастерки набухал кровью, "наган" в левой руке. - В лес! Ходу!
     Что нашло на старшину, Андрей не понял, да и времени не было понимать. Подхватив винтовку и взяв под локоть все еще не пришедшего в себя Давида, он, пригнувшись, побежал в сторону опушки. Шагов через десять обернулся - Селиванов бежал за ними, пригнувшись, придерживая раненую руку здоровой, с "наганом". Над ухом пару раз цвиркнуло, старшину бросило вперед. Андрей всунул винтовку оторопевшему Давиду, дернул его так, что тот свалился в траву. Сам на четвереньках пополз к старшине.
     Тот уже умирал, на губах выступила пена. "Наган" валялся в полвершке от скребущих воздух пальцев.
     - Товарищ старшина!
     - Чеботарев! "Наган"... "Наган" где? Должен... Где "наган"?
     - Тут, товарищ старшина! - Андрей вложил револьвер в испачканную глиной ладонь. Рука слегка дернулась и вновь бессильно опала.
     - Слушай, - старшина уже едва шептал. Андрей склонился ухом к самым губам, чтобы разобрать хоть что-то среди боя. - Я... не смог... приказ... не допустить... чтобы ты к немцам попал... Хотел убить тебя прямо там... у машины... Не смог... Беги... Не попадайся... Тебе к ним... нельзя, никак нельзя... - Он замолк Андрей сунул выпавший из замерших пальцев "наган" за ремень, из нагрудного кармана гимнастерки достал документы старшины. И где на четвереньках, где уже по-пластунски - обстрел усилился, танки выбрались на дорогу и прочесывали пулеметами окрестности - пополз к лесу. Слегка оклемавшийся Давид полз за ним.

***

Жуков Георгий Константинович (19.11(01.12).1896-02.09.1941), член ВКП(б) с 1919 г. Родился в дер. Стрелковка Угодско-Заводского района Калужской области. Русский. С 1918 г. в Красной Армии. В 1938-1939 гг. зам. командующего войсками Белорусского военного округа. В 1939 г. командующий корпусом и группой войск в районе Халхин-Гола. В 1940-1941 гг. командующий войсками Киевского особого военного округа. В январе-мае 1941 г. нач. Генштаба и зам. наркома обороны СССР. Незадолго до войны принял командование Западным особым военным округом, с 29.06.1941 - командующий Западным фронтом, с 14.08.1941 - командующий Брянским фронтом. Пропал без вести 02.09.1941.      Сборник БСЭ. Казань, 1942 г.

     - Как - так - на запад? Что - вы - говорите?
     - Сегодня утром войска второй танковой группы немцев прорвали оборону наших войск на стыке 13-й и 40-й армий в районе Хутор Михайловский и развивают наступление в общем направлении на Севск. Вспомогательные удары нанесены по стыку 50-й и 3-й армий на Брянск и по стыкам 3-й и 13-й армий - на Трубчевск.
     - Что делает Жуков?
     - Товарищ Верховный Главнокомандующий! Генерал армии Жуков со всем штабом пропал без вести. Командование осуществляет командарм генерал-майор Городнянский.
     - Пропал без вести.
     Сталин ссутулился. Положил трубку на стол, взял папиросу. Размял ее. Положил рядом с трубкой. Ни Василевский, ни Шапошников никогда не видели Сталина таким. Даже в страшные июльские дни, когда стало ясно, что даже заблаговременно стянутые к границе, доведенные до максимально возможной боеспособности части терпят сокрушительное поражение, что лучшие бойцы и лучшая техника сгорают без остатка, Сталин был таким, каким он был обычно - жестким, язвительным - лидером. Вождем.
     Сейчас в нем как будто лопнула пружина.
     - Вы... уверены? Может быть, просто нет связи?
     - Товарищ Сталин. Последнее сообщение из штаба Брянского фронта: - "У аппарата Жуков. Немецкие танки прорвались южнее...". На этом связь прервалась. Авиаразведка доложила - на месте расположения штаба шел бой. Немецкие танковые колонны также замечены восточнее и севернее места расположения штаба.
     - Значит, конец... А ведь он был должен...
     Что же такое должен был Жуков, что его гибель или пленение привели Сталина в такое состояние, никто не понял. Да и времени разбираться не было. Василевский продолжал стоять у карты, руки пытались согнуть дубовую указку.
     - Товарищ Василевский, вы хотите сказать что-то еще?
     - Так точно, товарищ Главнокомандующий, - Василевский был встрепан, мешки под глазами почти черные, - на участке Духовщина - Вердино сконцентрированы части третьей германской танковой группы. Вероятно, следует ожидать удара на этом участке в ближайшие часы. И еще. В районе Рославля зафиксированы части шестой танковой дивизии немцев.
     - И?
     - Товарищ Сталин. Шестая дивизия входит в состав четвертой танковой группы Клейста. До недавнего времени эти части вели наступление на Ленинград. Предположительно под Москву переброшены также первая и восьмая дивизии, а также моторизованные дивизии, входящие в эту группу.
     - Что значит - предположительно? - Сталин как будто взорвался. Только что перед генералами сидел пожилой, да к тому же еще и крайне усталый человек. Только что этот человек получил сокрушающий удар, казалось, сломавший его если и не навсегда, то на неделю минимум. Да, ему хотелось вызвать машину. Закрыться на даче. Никого не видеть. Не принимать. Жуков, который должен был принять капитуляцию в сорок пятом у раздавленного, но пытающегося сохранить надменность - Кейтеля? Да, Кейтеля. И вот теперь Жуков убит. И хорошо, если убит. А если пленен? А вдруг... Что, если он... Сталин не привык верить людям, с чего бы? Власов там ведь тоже поначалу показал себя грамотным генералом...
     Но рефлексы Хозяина - он знал, что его так называют за глаза, это прозвище ему льстило - так вот, эти самые рефлексы мгновенно выдернули его из черного колодца отчаяния, лишь только до его ушей донеслась допущенная Василевским слабина.
     - Вы решили, что в создавшейся ситуации вы можете кормить Советское руководство предположениями? - Глаза вспыхнули, спина выпрямилась. Василевский отступил на полшага, но выдержал удар.
     - Разрешить пояснить, товарищ Сталин?
     - Разрешаю. И безо всяких "скорее всего" и "предположительно".
     - Информация о переброске четвертой танковой группы немцев на Московское направление получена от агентурных источников. - Сталин хмыкнул, Василевский продолжал: - Однако данная информация надежно подтверждена только в части прибытия под Москву Шестой танковой дивизии - сегодня ночью разведкой нашей Девятнадцатой армии захвачен пленный из состава данной дивизии. Это, конечно, повышает доверие к агентурной информации, но однозначно утверждать о переброске всей танковой группы мы пока не можем.
     - Убедительно. Какие еще подтверждения имеются относительно этих... данных?
     - Штаб Ленинградского фронта отмечает резкое ослабление немецкого натиска на наши войска. За последние сутки войскам генерала Попова даже удалось контратаками потеснить немцев в районе Чудово - Любань. Кроме того, авиаразведкой зафиксированы перевозки танков и другой техники в направлении от Ленинграда на юг через Дно на Великие Луки.
     - Хм. Тогда я склонен согласиться с вашими... предположениями. Они ударят всем что есть.
     - Так точно. Всем что есть. По нашей оценке, они вкладывают в этот удар все свои подвижные части. Возможно, первая танковая группа оставлена для сковывания нашей киевской группировки - по крайней мере, ее прибытие на Московское направление нами не зафиксировано.
     - Но это же авантюра!
     - Не обязательно, товарищ Сталин. Взятие немцами Москвы осложнит нам маневр войсками, значительно снизит производственные мощности страны. И главное - будет иметь большое политическое значение. Если немцы возьмут Москву - они не смогут решить свои задачи на северном и южном фланге по частям в течение одной-двух кампаний, но и значительно снизят дух наших войск, нашего народа. Это будет иметь серьезное негативное влияние на дальнейший ход войны.
     - Значит, допустить захвата Москвы нельзя. Что мы можем сделать?
     - Во-первых. Вывести из-под удара войска Западного фронта. Войска Брянского фронта, боюсь, придется выводить уже из окружения, - Василевский сыпал номерами армий, танковых бригад, стрелковых корпусов. Мелькали названия городов и поселков, отмечающие рубежи обороны. Но это было не то, полумеры, тушение пожара стаканами. Сталин дослушал, потом поднялся со стула и подошел к карте.
     - Все это хорошо, товарищ Василевский. Но... Вы действительно верите, что этими силами можно остановить немца?
     - Уверен, товарищ Сталин.
     - А я вот - не уверен.
     Василевский опешил. Сталин раскурил трубку и успокоился окончательно. Да, "собачий парикмахер" попал пальцем в небо. Но ведь мы марксисты, не так ли? И товарищ Сталин - тоже марксист. А что говорит теория Маркса? Теория Маркса отрицает принцип предопределенности событий. Так что ничего удивительного в том факте, что немецкое командование в новых исторических условиях изменило свою стратегию, нет. Особенно - учитывая утечку информации, будь он проклят, этот ежовский выкормыш.
     Однако эта новая стратегия немцев оперирует теми же силами, теми же производственными мощностями и реализуется теми же людьми, что и в изложенной "Пауком" версии. А в той версии немцы почти дошли до Москвы в значительно более трудных условиях - при достроенных линиях обороны, при большем количестве наших войск. Значит, в нынешней ситуации сдержать немцев будет еще труднее.
     - А я - не уверен, - еще раз повторил Сталин. - Заметьте, товарищ Василевский, за два с половиной месяца войны нашим войскам ни одного раза не удалось сдержать немецкие танковые группировки. А значит - нет оснований предполагать, что это получится у нас сейчас.
     - Мы не собираемся ограничиваться обороной, товарищ Сталин. В складывающейся ситуации линия фронта образует обширный "балкон", обращенный во фланг наступающей германской группировке, - указка описала длинную дугу от Киева до Курска, - что создает возможность для проведения мощного контрнаступления, охватывающего фланги немецкой ударной группы.
     - И вы уже научились проводить операции такой глубины, товарищ Василевский? - саркастично заметил Сталин. - Скорее немцы вспомогательными ударами срежут этот балкон. И усядутся на нем сами. - Я не отрицаю возможности такой операции, - продолжал он, - однако - большого барана нужно есть маленькими кусочками. Нам предстоит разработать и провести комплекс сложных операций. Причем не по заранее подготовленному плану - планы в таких условиях долго не живут, а быстро и - главное - правильно реагируя на действия противника. Исходя из этого, - Сталин уже ходил по кабинету, - Ставка предлагает создать на базе Северо-западного, Западного, Резервного, Брянского, Юго-Западного фронтов Особую группу фронтов. Задачей группы считать - остановку немецкого наступления на Москву и последующий разгром немецкой группировки. Координатором группы фронтов назначить генерал-лейтенанта Рокоссовского. Есть мнение, товарищ Рокоссовский справится.
     И, не давая присутствующим опомниться, возразить - уж больно крут был взлет из всего-навсего командармов в начальники над пятью комфронтами сразу, добавил:
     - Спасибо, товарищи. Все свободны.

***

Я освобождаю вас от химеры, называемой совестью.      А. Гитлер

     Грохот боя позади затих, доносились лишь резкие щелчки одиночных выстрелов. Кто-то прорвался - скорее назад, чем вперед, но вряд ли повезло многим. Андрей с Давидом продирались через подлесок, отводя от лица норовящие ткнуть в глаз ветви. Оружие не бросил ни тот, ни другой - то ли от страха, то ли просто забыли - вряд ли из соображений воинского долга. Одни рефлексы. Хотя и правильные, да. По крайней мере, теперь, когда в голову начали возвращаться какие-то мысли, наличие в руках оружия хоть немного успокаивало совесть. А совесть нуждалось в успокоении у обоих.
     И каждый новый выстрел за стеной деревьев был дополнительным укором. Сесть и завыть не позволяли именно стволы - селивановский "наган" у Андрея и Андреева "СВТ" у Давида. Совесть требовала повернуть назад, но обычный человеческий страх поддерживался здравым смыслом - даже без учета танков, подстерегшие их колонну вояки не им чета.
     - Стреляют еще.
     - Раненых добивают. Кто идти не может, - Андрей шагал, ненавидя сам себя за то, что идет на восток, а не на запад: "... и мы помним, как солнце отправилось вспять"... Давид сглотнул:
     - Андрей... Вернемся?
     - Куда? Вдвоем, с "наганом" и "светкой" против танков? Ежли б мы сразу в канаве залегли - может, одного-двух и кончили б... И то при удаче. А сейчас - отловят нас на подходе, и все, пишите письма. Зазря поляжем. И хорошо, если поляжем. В плен ни тебе, ни мне нельзя.
     - Мне-то понятно, - о привычках немцев все уже были наслышаны, да и бессмертное "Бей жида-политрука, морда просит кирпича" в листовках рассыпалось фрицами регулярно, - а ты?
     - Если у меня будет отдельная могилка, на ней надо будет написать: "Он слишком много знал". Усек? - Андрея колотило, в здравом уме ничего такого он не сказал бы - слишком уж, по меркам его времени, это напоминало понты.
     - Ага. Я так и думал, собственно. И что делать?
     - К своим идти. Пойдем через лес, вряд ли немец прорвался так уж далеко, - и почти сразу же, опровергая его слова, на северо-востоке что-то загрохотало. - Ч-черт. У тебя еда есть?
     - Откуда? Сидор в машине остался.
     - Ладно. Смотри по дороге - может, малинник какой встретится, - канонада впереди усилилась. - Ч-черт. Похоже, я ошибся. Идти придется долго, лучше грибы-ягоды, чем ничего.
     Грибов-ягод, как назло, не попадалось. Благо, была одна стеклянная фляга в матерчатом чехле на двоих, ее наполнили из темного спокойного ручейка. Дня три продержатся, а там посмотрим. На третий день желудок уже начало не просто сводить, а буквально скручивать. Канонада грохотала по-прежнему впереди, немцы своими огромными массами людей и стали двигались быстрее. Много времени уходило на преодоление дорог - один раз лежали почти час, дожидаясь, пока длинная колонна не пройдет, изрыгая пыль, лающие команды, гогот и звуки губных гармошек.
     - Слышишь? - Андрей поднял отведенную назад руку, подсознательно копируя какого-то американского морпеха из давным-давно, по его счету, отсмотренного боевика.
     - Дым?
     - Точно, дым. Жилой. Но... плохой какой-то. Неправильный. Патронов у тебя сколько?
     - Только то, что в магазине. Десять штук.
     - И у меня только барабан. Так, двигаемся тихо. Я впереди, ты прикрываешь.

     ... Суки.
     Только одно это слово и вертелись в Андреевой голове, когда они с Давидом рыли найденной на пепелище лопатой неглубокую могилу, когда укладывали в нее скрюченные головешки сгоревших тел (желудок выворачивало напустую), когда засыпали яму супесью пополам с золой. О возможности возвращения немцев на затерянный в лесу кордон не думали.
     Во-первых, это было неважно - не похоронить лесника с семьей было просто невозможно, ни при каких обстоятельствах.
     А во-вторых, работающая часть сознания отметила: судя по следам, немцев и было тут два мотоцикла - разведка. Сделали дело - и укатили.
     Суки.
     Пусть воют, когда мы придем в Германию. Пусть плачут кровавыми слезами. Пусть на коленях ползают под дулом винтовок и автоматов, вымаливая прощение.
     О том, что "Гитлеры приходят и уходят, а немецкий народ остается" будем думать потом. Когда размажем их тонким слоем - сначала по нашей, а потом и по чужой земле. Когда они и сами до конца жизни запомнят, и правнукам накажут - никогда больше! Ферботен, мля!
     Боже мой, мы - там - все забыли.
     Мы забыли, как пахнут горелые тела.
     Мы забыли, как отражается небо в глазах девушки с окровавленными ногами.
     Мы там клеим модельки "Тигров" и редких модификаций "трешек", с легким презрением относясь к "скушной", "без деталировочки" броне "тридцатьчетверок" и "ИСов".
     Мы дошли до того, что ставим памятники эсэсовцам при церквях, а сами присваиваем себе на Интернет-форумах гитлеровские звания.
     И вот когда запах горелой человечины накрывает тебя по-настоящему - ненависть к этим нелюдям смешивается с презрением к самому себе, образуя взрывчатый состав страшной силы.
     Простите меня, люди.
     Простите, что я убежал с поля боя, пусть безнадежного. Простите, что я не убил даже одного немца, позволив одному лишнему нелюдю дойти до вашего дома.
     И ты, девонька, прости. Спи спокойно.
     Красноармеец Чеботарев больше от врага не побежит.

***

Сталин Василий Иосифович 21.03.1921-05.09.1941      Фрунзе Тимур Михайлович 05.04.1923-19.01.1942      Микоян Владимир Анастасович 26.01.1924-18.09.1942      Хрущев Леонид Никитович 10.11.1917-11.03.1943

     ... В этом полку были самые лучшие самолеты и самые лучшие летчики. Он никогда не испытывал недостатка в запчастях, боекомплекте, высокооктановом горючем. И его никогда не раздергивали по эскадрильям, звеньям и парам. Но только не ночью. Немцы были уже в считаных десятках километров - но смоленские аэродромы никак не могли подтянуться за наступающими войсками, а до подмосковных вермахт еще не дошел. Так что хотя бы "Юнкерсы-87" до Москвы не долетали - впрочем, им и без того было чем заняться, на последних километрах перед столицей советские войска вгрызлись в землю намертво, выигрывая дни, часы, метры и пяди земли. Но двухмоторные машины - "Хейнкели", "Дорнье", "восемьдесят восьмые" - рвались к Москве днем и ночью. Понеся довольно значительные потери в массированных августовских налетах, люфтваффе сменило тактику - налеты теперь шли небольшими группами, с разных направлений, по ночам. Благо технология была отработана еще над Англией. Кого-то засекали немногочисленные радиолокаторы, кого-то - посты ВНОС. Но поди найди тесную группу бомберов в темноте, когда из освещения - одна луна, да и та уполовинена... К тому же советская авиация тоже была вынуждена распылять свои силы...
     Очередную цель засекли перед самым рассветом - еще за линией фронта. Скорость "Юнкерса" - триста шестьдесят километров в час, сто метров в секунду, двадцать минут до Москвы. Дежурный истребитель (ночью держать строй было невозможно, только дополнительный риск столкновения) 16-го ИАПа, взревев мотором, заложил вираж и пошел на перехват. Голос оператора наведения в шлемофоне успокаивал. Капитан оглядывал светлеющий небосвод, но немец, судя по цифрам в наушниках, был еще далеко.
     Капитан был лих и бесстрашен, к лести и зависти (неизбежным в его жизненной ситуации) относился спокойно. Правда, с весны ходил какой-то смурной, от чего с головой уходил в службу - сначала просто в полеты, потом - в бои. Как он выжил - знал только его ведомый.
     Ему повезло - вывели точно, на фоне едва посветлевшего неба проявилась черная черточка. С набором высоты, на полном газу "МиГ" развернулся - и меньше чем через минуту зашел на едва различимый силуэт снизу, сам невидимый на фоне земли.
     Первую атаку "Юнкерс" прозевал. Пулеметные трассы вонзились в брюхо, бомбардировщик дернулся, но продолжал лететь. Звеня мотором, "МиГ" проскочил вверх, заходя в следующую атаку.
     Стрелок в верхней башне немца увидел мелькнувшую тень, вспышки пламени на патрубках и, рывком довернув спарку "МГ", нажал на гашетки. Трассы прошли мимо, лишь указав местоположение бомбардировщика. Капитан довернул самолет и снова открыл огонь. От крыла "Юнкерса" полетели ошметки, правый мотор пыхнул огнем. Стрелок бомбардировщика довернул турель на сверкающие огоньки пулеметов и прошил истребитель двойной трассой. "МиГ" дернулся, капитан повис на ремнях, мертвеющие пальцы выпустили ручку, и лишенный воли истребитель устремился к земле. Горящий "Юнкерс" врезался в лес пятью километрами западнее.

     Телефон на столе зазвонил. Сидящий за столом человек с летными петлицами убрал от лица руки и несколько секунд смотрел на него, как на готовую взорваться бомбу. Потер ладонями черное от бессонницы лицо, взял трубку.
     - Слушаю!
     - Командир 16-го ИАПа Пруцков? С вами будет говорить товарищ Сталин, - в трубке что-то щелкнуло, на самой границе слышимости возник прерывистый вой. Мучительно хотелось достать пистолет, пулю в сердце - и далее покой. Но это было бы трусостью, и комполка запретил себе думать об этом. Будь что будет.
     - Товарищ Пруцков. С вами говорит Сталин.
     - Здравия желаю, товарищ...
     - Не надо. Расскажите, как это произошло.
     Пруцков вздохнул.
     - Групповые полеты ночью невозможны, товарищ Верховный Главнокомандующий. Поэтому свидетелей, наблюдавших бой с близкого расстояния, не осталось. Капитан Сталин находился на боевом дежурстве. Был направлен на перехват идущего к Москве бомбардировщика. По сообщению наземных наблюдателей, и наш истребитель, и бомбардировщик, предположительно, "Юнкерс-88", упали почти одновременно. Я отдал приказ найти место падения самолета Василия.
     - Отставить. Вы - летчики, ваше дело - летать. На земле есть кому заняться поисками, - голос в трубке замолк, майор ждал. Наконец, слегка изменившимся тоном собеседник спросил:
     - Федор Михайлович, - по имени-отчеству собеседников Сталин называл редко, майор этого не знал, но почувствовать особость момента было нетрудно, - скажите мне просто, как мужчина мужчине - какой он был? Василий?
     - Он был хороший летчик. И... ничего не боялся, товарищ Сталин. Никого и ничего. Своих берег как мог. А вот себя... И мы его...
     - Спасибо, Федор Михайлович. Я понимаю, вы стараетесь говорить о погибшем товарище только с лучшей стороны. Но... я звоню вам сейчас не только как отец. Есть еще несколько вещей, которые мне знать просто необходимо. По ряду причин. Скажите... Если бы Василий остался жив и... вырос по службе, мог бы он... начать куролесить? Я не приказываю, я прошу - отвечайте честно.
     - Он был летчик, товарищ Сталин. Если вы о выпивке - этим многие грешат. Особенно теперь. Нервы у людей не железные.
     - Значит, выпивал. Чудил?
     - Бывало. Как и любой летчик, товарищ Сталин, - майора прорвало. - Мы все люди. И он тоже был человеком. Отличным человеком и отличным летчиком. И мы, товарищ Сталин, за него отомстим.
     - Мстить - не надо. Специально мстить. Просто выполняйте свой долг, майор. Сбивайте их и постарайтесь оставаться живыми сами, чтобы сбивать их дальше. Это и будет самая лучшая месть. Спасибо, товарищ майор. Удачи в бою - вам и вашим летчикам.

***

Основной задачей засады является - нанесение противнику максимального поражения в течение первых секунд боя, прежде чем он сумеет оказать организованное огневое противодействие. Необходимо лишить противника возможности выйти из зоны поражения, перегруппироваться и провести контрзасадный маневр.      Учебник САС Великобритании. Лондон, 1972

     Андрей возненавидел дороги. Одно дело, когда длинная лента, пусть даже разбитая гусеницами и колесами до полного изумления, ложится под колеса километр за километром, и совсем другое - когда приходится перемахивать через ладно пятьдесят, а то и все триста метров открытого пространства, ежесекундно опасаясь услышать лающее "Хальт!" от ненароком подвернувшегося патруля. Однако ж другого выхода не было. Выждав пару минут и не заметив ни пятнышка "фельдграу", они с Давидом перемахнули через просеку со змеящимися колеями и вломились на опушку очередной рощицы. Звенели последние комары, стрекотала сорока.
     - Гляди! - Давид указывал на двухметровую треногу из молодых березок, с вершины которой к двум точно таким же эрзац-столбам тянулся провод немецкого полевого телефона, - режем?
     Андрей внимательно посмотрел на жерди. Срез был еще сырым, сочился влагой.
     - Резать-то режем. Только... Как ты считаешь - немцы ведь пойдут обрыв искать.
     - Предлагаешь встретить?
     - А тебе самому бегать не надоело? Меня уже заездило зайцев изображать. Тем более после вчерашнего...
     - А справимся?
     - Думаю, справимся. Немец пока непуганый, вряд ли больше двоих пошлют. Из леса, тихонько... А если целая толпа припрется - значит, не судьба, услышим и ноги сделаем. Накрайняк - совесть перед смертью спокойна будет.
     - Это точно, - Давид достал из чехла штык-нож.
     - Погоди. Тут по уму надо, - Андрей покачал треногу, держалась она хлипенько. - Ща мы эту хрень завалим, чтобы все поестественнее выглядело. Нехай отвлекутся. И засядем мы во-он там. Немаки, судя по следам, туда ушли, значит, оттуда и вернутся. Вот не доходя до обрыва, мы их и встретим.
     Немцы заявились через полчаса. Действительно двое - один с автоматом и катушкой, другой налегке, с карабином. Шли настороженно. Автоматчик пас ближнюю опушку, другой, с винтарем, - дальнюю. Не доходя до березового мыска, один что-то гортанно крикнул. Автоматчик длинно выругался, закинул ствол за спину и затопал по дороге к так некстати повалившейся опоре. Андрей досчитал до трех, вывернулся из-за березы и вскинул "наган". Как и тогда, на довоенном стрельбище, он не целился - просто указал стволом в затянутую серым сукном спину и мягко нажал на спуск. Устаревший, но гениальный в своей убийственной простоте револьвер дважды подпрыгнул - совсем чуть-чуть. Казалось, Андрей видел, как пули входят связисту в область позвоночника. Другой немец разворачивался медленно-медленно, поднимая "маузер", в оловянных глазах плескался испуг. Третья пуля вошла прямо между ними одновременно с резким щелчком "СВТ". Видимо, Давид нервничал - вряд ли он специально целился в голову, просто дернулась рука - но от второй, уже тяжелой винтовочной пули, череп врага разнесло алым фонтаном, каска отлетела метров на пять и плюхнулась донцем вниз, как чаша для кровавой жертвы.
     - Быстро! - Так, автомат, магазины, документы, это что? Галеты? Отлично, живем! - Давид, потом проблюешься! - Андрей был неестественно спокоен. Может, потом и накатит, а может, и нет. Это человека убивать трудно, по первости-то. Нелюдей - просто. Только не дай боже не по книжкам, а самому осознать, что помимо людей в мире есть и нелюди.
     Остановились они только километров через пять, пробежав по дну пары ручейков. Блевать Давид раздумал. И то хорошо.

***

Столько было раненых, что казалось, весь свет уже ранен...      A.C. Демченко, медсестра

     Желтые листья вихрились по пустынному проспекту, кидались под колеса черной "эмки", как собаки под танк. Скрипнули тормоза. Часовой у кованых ворот Второй Градской больницы (ныне, конечно, госпиталя) вышел из будки. Глянул на листок пропуска за ветровым стеклом. У пассажиров этой машины документы проверять было не положено. Воротина откатилась, "эмка" скользнула внутрь. Разминувшись с санитарной полуторкой, машина прошелестела к служебному крыльцу одного из корпусов. Передняя дверь распахнулась, жилистый неприметный мужичок в шинели без знаков различия вышел и секунд двадцать несуетливо изучал окрестности. Удовлетворившись, открыл заднюю дверцу - без подобострастности, делово.
     Из машины появилась - девушка ли, девочка - не поймешь, пограничный возраст. Фигуристая, с полными щеками - сказать бы "кровь с молоком", да глубокие серые тени под глазами убивали сравнение на корню.
     Ведомая мужичком, девушка простучала ботиками по крыльцу. Коридор был наполнен густой смесью шуршания, бреда, стонов, запахов формалина, хлорки, мочи и гноя. Пол, однако, блестел после недавней уборки. Белье на поставленных за недостатком места в простенках между дверями койках тоже было свежее. Девушка юркнула в дверь сестринской. Сопровождающий повесил шинель на гвоздик близ двери и умостился в торце, у окна. И как не стало его - потрепанный френч, потертая кобура "тэтэшника", морщинистое лицо воспринимались как мебель или часть стены.
     Следующие пару часов пассажирка "эмки" моталась по палатам - в белом халатике, то со шваброй, то с уткой, то с какими-то бумажками в ординаторскую. Командовала ею плотная, какого-то сержантского вида тетка - должно быть, старшая медсестра. Что интересно - пожалуй, она единственная не испытывала перед девчонкой никакого пиетета. Остальные сестры старательно делали вид, что ничего особенного не происходит, общались, когда требовало дело - но именно что старательно. Даже проходящие по коридору врачи привычно-буднично принимали на пару сантиметров в сторону. Ну а раненые... большей частью им было не до нее.
     Набегавшись со шваброй, девушка скользнула в одну из палат, прижимая к груди стопку книжек и бумаги. Запах в палате был помягче, чем в коридоре - проветривали недавно, да и раненые здесь по какому-то капризу то ли статистики, то ли главврача были полегче. По крайней мере, не бредил никто.
     - О! Светик-Семицветик! - лежащий у двери здоровила с синими якорями-цепями-чайками на предплечьях воздел в футбольно-приветственном жесте забинтованные кисти рук, - письмецо черкнешь?
     - Ща, разбежа-ался, земноводный! - Плотный мужик с грубым лицом, жмякавший в углу кистью гуттаперчевый мячик, посмеивался добродушно, исполняя что-то вроде ритуала, - вот бог войны у Светочки уроки проверит - тогда и до тебя очередь дойдет.
     - Ага. Капитан мужик суровый, у него по пути из пункта А в пункт Бэ не забалуешь, - согласился кудрявый черный парень со стальными резцами, - так что морская пехота временно отдыхает. Пошли, броня, покурим твоего "Казбека".
     Девушка Светлана грустно улыбнулась балагурам и подошла к кровати у задернутого светомаскировочными шторами окна. Война, а тем более ранения - старят. До войны полулежащий на подушках мужчина, которого кудрявый назвал капитаном, выглядел, наверное, лет на двадцать пять, сейчас - пожалуй, на десяток старше. С усилием выпростав из-под простыней похудевшую синеватую руку, он нашарил на тумбочке в изголовье круглые очки. Улыбнулся, не так жизнерадостно, как соседи по палате, а ровной доброжелательной улыбкой школьного учителя, каковым, судя по тому, как быстро пробежал глазами по протянутой тетрадке, он и являлся. Протянул руку, принял от Светланы карандаш. Почиркал по страницам.
     - Видишь? - Голос был негромкий, хрипловатый, но четкий. К тому же прочие, "ходячие" обитатели палаты деликатно вышли, только редкий скрип пружин доносился от входа, где ворочался "земноводный" - лейтенант морской пехоты, - так что слышно было, как в классе, - вот тут и тут - одна и та же ошибка. Теорему косинусов тебе надо повторить. Ты же сама говоришь, что была отличницей - значит, можешь. Надо только собраться. Давай теперь историю.
     И по истории, и по географии, и по литературе Светлана плавала. Но то ли меньше уже, чем раньше, то ли учитель был особо терпелив и деликатен. По крайней мере, сдержанное одобрение пару раз она заслужила, каждый раз расцветая, правда ненадолго. К концу задания по литературе (князь Болконский под серым небом Аустерлица) она уже еле шептала, наклонив голову к самым коленям.
     - Нет, Света, так не пойдет, - голос учителя был по-прежнему тих, но интонация сменилась, стала более мягкой, - у тебя что-то случилось? Скажи, если можешь...
     - Я... У меня... Я... - плечи Светланы затряслись, она сползла с табуретки, рухнула на грудь раненому, - брат... Брат у меня погиб. Сбили вчера...
     Учителю было больно, вес у девушки был немаленький и пришелся, похоже, как раз на рану. Закусив губу, он осторожно положил свободную руку на выбившиеся из-под косынки волосы, повел, успокаивая. Светлана уже ревела в голос, моряк у входа замер, ошарашенный, в неудобной позе. Такого поворота он не ждал. Учитель лихорадочно просчитывал что-то в уме. Он тоже был застигнут врасплох, несмотря на то, что со смертью друзей было время свыкнуться. Да и от него самого, судя по всему, костлявая сейчас недалеко гуляла.
     - Эх, Света-Светланка... Как тебя приложило-то... Ты поплачь. Поплачь. Тебе - можно. Чертова война... Поплачь немного. Легче вряд ли будет, но держаться - надо.
     Рев и всхлипывания постепенно сошли на нет. Светлана выпрямилась и, не замечая явного облегчения учителя (одеяло сползло, обнажив обширную кровящую повязку на левом плече и груди), зафиксировала невидящим взглядом трещину на штукатурке в углу палаты и начала говорить. Как резко поменялся с мая отец. Как на пустом месте наорал на нее и брата. Брат с началом войны уехал в полк, а ее отец отправил в госпиталь. Сначала она ходила сюда только для того, чтобы реже с ним встречаться. А когда другой брат пропал без вести, он вообще перестал с ней разговаривать. А вчера... вчера...
     Она снова готова была разреветься, уголки губ уже поползли вниз, но скрип двери и приятный баритон: "Можно?" - заставили ее резко развернуться. На входе в палату стоял невысокий полный человечек в накинутом поверх шинельки со шпалами в петлицах и звездой на рукаве белом халате.
     - Светлана? Здравствуйте. Я... Я друг вашего брата. Алексей Каплер, режиссер. Вы знаете, я не мог не приехать... принести соболезнования... Вот... - Он сделал шаг в палату мимо койки опешившего моряка, неловко повернулся, пытаясь протиснуться в узкий проход. То ли замутило от тяжелого больничного запаха, то ли еще что - локоть держащей правой руки встретился с никелированной спинкой кровати очень неудачно - ну, многие стукались этой болевой точкой, знают. Режиссер зашипел, затряс рукой. Светлана смотрела со странным недоумением, этот человек был здесь чужой, зачем он, что он делает здесь?
     - Светлана, может быть, выйдем в коридор? Мне надо вам сказать кое-что. Вы позволите? - Это было уже учителю, вежливо, но значительно более уверенно.
     Светлана беспомощно оглянулась на капитана, увидела расплывающуюся по повязке кровь.
     - Да-да, конечно, товарищ Каплер. Подождите меня в коридоре, я сейчас.
     Проскользнув между режиссером и койкой, она выскочила в коридор. Откуда-то из дальнего конца, где размещалась комната сестер послышался ее взволнованный голос. Режиссер огляделся. Капитан полулежал, закрыв глаза, на лбу выступала испарина. Развернувшись к двери, гость наткнулся на острый взгляд моряка. Дернувшись, пошел к двери - и был сметен ворвавшейся в палату старшей медсестрой. На этот раз локтю повезло еще меньше - судя по шипению.
     Светлана стояла у дверей, глядя мимо режиссера в глубь палаты.
     - Светлана - черт, больно-то как, - я узнал, мне сообщили... Сегодня утром сказали... Он погиб как герой! Я понимаю, такое горе, но вы, вы должны гордиться им! Давайте отойдем... - Он взял ее за руку, она вздрогнула. Они отошли к торцу коридора, человека с морщинистым лицом, как обычно, никто не заметил. - Я узнал и сразу... Сразу поехал к вам... Василий рассказывал о вас... Собирался меня вам представить... Вам сейчас, наверное, тяжело... Вот, выпейте... - Из внутреннего кармана он достал плоскую металлическую фляжку, набулькал пахучей жидкости в колпачок. Неприметный человечек напрягся, но всю мизансцену сломала медсестра.
     - Светлана! Принесите сулему, бинт и тампоны, и побыстрее! - Сержантский голос вывел девушку из ступора.
     - Извините, товарищ Каплер, мне нужно бежать! - Быстрым шагом она направилась к перевязочной. Он семенил рядом, держа в одной руке колпачок с коньяком, в другой фляжку.
     - Светлана, когда мы сможем увидеться? - Она не ответила, юркнула в перевязочную. Он топтался у двери, когда тяжелая рука легла ему на плечо. "Броня" оценивающе смотрел на него, продолжая жамкать гуттаперчевый мячик. Парень со стальными зубами сверкал улыбкой чуть позади.
     - Ну что же вы, товарищ батальонный комиссар, мешаете нашей Светочке выполнять прямые служебные обязанности? Это ж, не говоря худого слова, прямо саботаж какой-то?!
     - Вашей?! - почти взвизгнул режиссер. - Какой такой вашей? Да вы хоть знаете, кто она, да вы хоть знаете, чья она...
     - Това-арищ батальонный, - опять протянул танкист, - ну что вы, право, совсем нас за идиотов держите? Это совсем неинтеллигентно, я бы сказал... Конечно, знаем. Вы, товарищ батальонный, видимо, на фронте да в госпиталях не бывали до сей поры? Не бывали? Вот я так и думал. И что такое солдатский телеграф, конечно, не знаете. Так что если вы хотели поразить нас до глубины души - то немножко ошиблись. Еще вопросы?
     - Да какое вы имеете право...
     - А собственно, при чем тут право? Ты, батальонный, - переход на "ты" не изменил расслабленную манеру речи. Да и "ты" в исполнении танкиста от уставного "вы" по интонации не отличалось, так что режиссер перехода не заметил, - знаешь, что у человека горе. И вместо того, чтобы просто прийти на похороны, как нормальный человек, летишь быстрей-быстрей к человеку на службу, да еще с пойлом. Так, уважаемый, сочувствие не выражают.
     - Я... У меня... Я завтра уезжаю в командировку. И на похоронах быть не смогу. А вас я попросил бы не тыкать!
     - А извини, товарищ батальонный, мы тут народ простой. Невзначай не только тыкнуть, но и ткнуть можем - по неловкости своей. У нас же кто раненый, а кто и контуженый... Так что ехал бы ты в свою командировку. А брата Светкиного схоронить кому - найдется. И мы тут его тоже... помянем. Как павшего смертью храбрых. За Родину. Ясно я выразился?
     Скрип сжимаемого мячика отсчитал три секунды. Режиссер развернулся через правое плечо, скинул халат на спинку подвернувшегося стула и пошел к двери. Выскочив на крыльцо, он присосался к фляжке. Все по-дурацки! Все не так! Допил до дна и почти побежал к воротам госпиталя. Желтые листья стаей бросились следом, хватая за пятки щегольских сапог.
     Светлана сидела у койки перевязанного по новой учителя. Он спал. Флотский лейтенант с забинтованными руками диктовал громовым шепотом письмо. Светлана Иосифовна Сталина-Аллилуева, внезапно повзрослевшая девушка пятнадцати лет от роду, - писала.

***

Из более чем 650 тыс. военнослужащих, задержанных к 10 октября 1941 г., после проверки были арестованы около 26 тыс. человек, среди которых особые отделы числили: шпионов - 1505, диверсантов - 308, изменников - 2621, трусов и паникеров - 2643, дезертиров - 8772, распространителей провокационных слухов - 3987, самострельщиков - 1671, других - 4371 человек. Был расстрелян 10201 человек, в том числе перед строем - 3321 человек. Подавляющее же число - более 632 тыс. человек, т. е. более 96 %, были возвращены на фронт.      Ю. Рубцов. "Советские части охраны тыла"

     К своим вышли как-то буднично. Не ползли через линию фронта, не прорывались с боем по нейтральной полосе - ни фронта, ни нейтралки просто не существовало в этом месте, в это время.
     Просто в один хмурый день, когда запасы галет подошли к концу, в кустах рядом зашуршало, и испуганный, срывающийся голос завопил "Стой! Стрелять буду!" и еще пару народно-матерных слов от испуга.
     Оба замерли, развернув головы на голос. Из кустов, одной рукой наводя карабин, а другой - поддерживая штаны, со сложенным ремнем поперек шеи (до ветру отошел, бедолага, че ж не понять) поднялся молоденький красноармеец.
     - Стою, стою, браток, - Андрей медленно прислонил "СВТ" к березе. - Давид! Положи оружие, не нервируй бойца.
     Давид медленно положил на землю висевший под мышкой "шмайссер", аккуратно потянул через голову ремень карабина.
     Боец в кустах перехватил винтовку двумя руками, отчего штаны сползли вниз, дуло лихорадочно металось от одного к другому.
     - Руки вверх! Пять шагов назад!
     - Я, голуба, руки вверх перед немцем не поднимал, да и перед тобой не буду.
     - Руки вверх!!!
     Ну и что тут делать прикажете? Пристрелит ведь только со страху. Или еще глупее - чтоб не рассказали невзначай, что со спущенными штанами застали.
     Андрей с Давидом переглянулись, задрали руки и отошли на требуемые пять шагов, остановившись спиной к бдительному красноармейцу. Сзади слышалось пыхтение и шорох - тот стремительно подтягивал и застегивал штаны. Затем несколько раз лязгнуло - да он что, весь арсенал на себя навьючил?
     - Кру-гом!
     Вот чудила! В мозгах у парня явно заколодило - он по-прежнему держал в руках карабин, автомат поперек груди, самозарядка и трофейный "маузер" за спиной. Будь на месте двух шоферов немцы - уговорили бы малого на счет цвай.
     - Вперед!
     Шли метров двести, крайние пятьдесят из них обвешанный железом боец еле телепал, пыхтя и спотыкаясь. А когда в землянке особиста Андрей вместе с красноармейской книжкой вывалил из кармана галифе "наган", совсем потерялся. Особист был с вот такенными мешками под глазами от недосыпу, строить "конвоира" не стал, лишь посмотрел эдак невесело: "Ладно, идите, Васильев. Объявляю, хм, благодарность. Гольдман, подождите снаружи. Давайте, Чеботарев, рассказывайте".
     Вопреки ожиданиям, мурыжили их недолго. То ли трофейное оружие и солдатские книжки неудачливых связистов сыграли, то ли просто было не до того - но уже на следующий день их отправили с попуткой на армейский сборный пункт. Автомат немецкий забрали, конечно, а вот записанную на него "светку" Андрей отстоял, что было вовсе не трудно - за время их странствий любви к самозарядкам в войсках не прибавилось.
     На сборном тоже не задержались. Андрея сразу заслали в автобат, а Давида, прознав о "тракторных" правах, отправили куда-то в тыл - в танковое училище или около того. Давид был счастлив. Андрей тоже просился - не взяли. И разошлись военные дороги. Даже почтой полевой обменяться не успели.

     Сводка особого отдела стоявшей в обороне на спокойном участке стрелковой дивизии вместе с усталым особистом была уничтожена бомбой с бреющего вдоль дороги "Мессершмитта" на следующий же день. В деле Чеботарева Андрея Юрьевича, красноармейца, беспартийного, ранее судимого, проходящего по списку контроля "Особой важности", осталась пометка "Пропал без вести". Разведгруппа ОСНАЗ НКВД, посланная неделю спустя в глубокий немецкий тыл на предполагаемое место разгрома колонны, в которой находился объект "Паук", ситуацию прояснить не смогла и была полностью уничтожена при попытке обратного перехода линии фронта.

***

Нельзя быть сильным везде.      Бисмарк, канцлер Германской Империи

     Русские не бежали.
     Они отступали, цепляясь за каждый холмик, за каждую речку. Зубами вгрызались в недостроенные линии укреплений. Прорывались из окружений под Вязьмой, Брянском, Трубчевском, занимали следующую линию обороны и снова рыли окопы на каждом маломальском удобном рубеже. Они понимали - простым закапыванием в землю немцев остановить не удастся, пробовали уже много раз. Не вышло. Взгляды тех, кто имел доступ к картам с нанесенной на них обстановкой, неизбежно цеплялись за гигантский клин от Конотопа до Киева, вдававшийся в немецкий фронт подобно топору. Эх, этим бы топором - да под самый корешок...
     - Так объясните мне, товарищ Еременко, в чем же дело? На двухсоткилометровом фронте вам противостоит одна-единственная вторая немецкая армия. А сколько армий вы задействовали в наступлении? Три?
     - Так точно. Три.
     - При этом у вас огромное превосходство в танках - все танки немцев задействованы в наступлении на Москву. Тем не менее вы топчетесь на месте, пока немцы перемалывают наши войска на западе. Как это объяснить? Если генерал Вейхс с одной армией успешно сдерживает генерала Еременко с тремя - не значит ли это, что Вейхс в три раза лучше Еременко?
     - Товарищ Сталин...
     - Слушаю вас, товарищ Еременко.
     - Немцы имеют огромный опыт современной войны. Причем не только генералы, но и солдаты, и офицеры. Наши части, особенно вновь сформированные, такого опыта не имеют.
     - Вот как. Плохие у нас солдаты, значит, негодные. Генералы не хуже немецких, а солдаты - плохие. Так, товарищ Еременко?
     - Товарищ Сталин, я с себя ответственности не снимаю...
     - А мне кажется - снимаете. За действия ваших войск отвечаете вы. Почему немцы могут брать укрепленные пункты силами пехотных соединений, а вы требуете у Ставки танки и жжете их в лобовых атаках? Почему немцы перебрасывают войска в два-три раза быстрее, чем вы? Причем даже пешим порядком они движутся быстрее, да. Почему немцы удерживают свои опорные пункты даже в условиях глубокого охвата, а наши войска отходят, стоит немецким танкам появиться на флангах? Почему немецкие солдаты за бой расходуют весь боекомплект, а наш боец выпустит два-три патрона и прячется в окоп - пускай, мол, артиллерия работает? Вы читали доклад группы инспекторов Ставки?
     - Не успел, товарищ Верховный Главнокомандующий.
     - Это плохо, что вы не успели. Эдак можно и страну защитить "не успеть". В общем, так, товарищ Еременко. Вы воюете, как будто у вас за спиной неисчерпаемый источник танков и людей. И можно не готовить людей, не искать наилучшие тактические решения, а просто давить массой. Это не так. Совсем не так. Мы потеряли огромную территорию, а на немцев работает вся Чехословакия, половина Франции, не считая более мелких стран. Сейчас у немцев больше людей, больше техники, больше заводов. Мы просто не имеем права бездумно транжирить ресурсы. Натиск на южный фланг немецкой группировки не ослаблять. Лобовые атаки без подготовки - исключить. Использовать маневр и артиллерию. Снарядов на киевских складах достаточно. Вы свободны, товарищ Еременко. Самолет ждет вас на аэродроме.

     "У аппарата Буденный. Товарищ Сталин, здравствуйте. Разведкой зафиксировано прибытие на Кременчугский плацдарм 9, 13 и 16 танковых и 16 и 25 мотодивизий противника. Бомбежка переправ результатов не дала. Штаб ожидает удара немцев с плацдарма в ближайшие часы. Существует угроза окружения Киева и Юго-Западного фронта. Просим разрешения Ставки оставить Киев и вывести войска во избежание окружения и уничтожения группировки".
     "У аппарата Сталин. Здравствуйте, товарищ Буденный. Оставление Киева Ставка запрещает. Киевский выступ является единственным плацдармом для флангового удара по наступающим на Москву частям. Исходя из этого, Ставка приказывает вам, с использованием подвижных танковых и кавалерийских соединений, наносить контрудары по немецким танковым клиньям. Обращаем ваше внимание на то, что угроза охвата Киева с севера в условиях наступления группы Гудериана на Москву отсутствует".
     "Буденный: После прибытия танковых и моторизованных дивизий на плацдарм немцы имеют над Южной группой перевес в силах. Эффективное блокирование немецких ударов невозможно без получения подкреплений".
     "Сталин: Ставка выделяет из резерва три танковых бригады и 4 истребительно-противотанковых полка из резерва Главного Командования с погрузкой в Харькове. Укажите место назначения для переброски и разгрузки. Однако Ставка предупреждает - дальнейшего поступления крупных резервов не будет. Танковых боев стенка на стенку избегать, шире применяйте противотанковую артиллерию. Старайтесь перерезать немецкие коммуникации в случае прорыва. Ваша задача - не допустить окружения Киева и удара в тыл Еременко".

     Приднепровские степи горели. Бронированные клинья крестили равнины, пытаясь поймать друг друга, копыта тысяч коней вздымали пыль, ища мягкое подбрюшье механизированных орд, перегрызая артерии и вены, по котором цистернами шел бензин - кровь войны. Тут не было ДОТов, не было многокилометровых траншей - разве что наскоро вырытые ячейки. Тут был пахнущий дымом ветер, горящие у подножья древних курганов бензиновые костры, скорость и ярость. И вопрос - кто же устанет первым.
     В цеху было непривычно тихо. Нет, что-то как обычно звенело, что-то стучало, шипело, скрежетало. Но разве ж то шум! Производственные линии, еще месяц назад стоявшие несокрушимой фалангой, напоминали старческую челюсть - пустых фундаментов было как бы не больше, чем станков.
     - Товарищ инспектор! Я все прекрасно понимаю. И что стране нужны танки, я знаю не хуже вашего. Только извините меня за грубость - из нихрена нихрена и выйдет! Вы меня хоть сейчас расстрелять можете, но станков от этого не прибавится. Карусельные станки эвакуированы? Эвакуированы. Сварочные автоматы эвакуированы. Прессы эвакуированы. Кстати, это что, товарищ инспектор - вредительство? Станки - на Урал, а немец до Харькова так и не дошел?! Так что мы сейчас, товарищ инспектор, не танкостроительный завод, а всего лишь танкоремонтный. Причем хреновый.
     - Товарищ Бондаренко, - глаза сталинского порученца внимательно смотрели из-за стекол "интеллигентских" очков, - я не говорю о расстреле. И о вредительстве я сейчас не говорю. Я говорю о танках. Пожалуйста, перестаньте перечислять то, чего у вас нет и что тому причиной. Меня интересует, что вы можете сейчас и что вам нужно, чтобы производить технику.
     - Станки мне нужны. Прежде всего - станки. Без карусельных станков мы просто не можем точить башенные погоны. А танк без башни - это...
     - Значит, башни - ваша основная проблема? Немцы, между прочим, широко применяют безбашенные танки. Я это на собственном опыте знаю, - инспектор, возмутительно молодой, еще тридцати нет салаге, рефлекторно потер свежий шрам поперек высокого лба.
     - Если бы только башни. У нас, куда ни кинь, проблема. Но с башнями тяжелее всего, да.
     - За неимением гербовой... - произнес инспектор.
     - За неимением горничной... - одновременно улыбнулся Бондаренко.
     Они посмотрели друг в другу в глаза и расхохотались.
     - Будьте спокойны, товарищ Андропов. Танки - не танки, а броня у вас будет. Еще прошу не сильно битых немцев, которые не в клочья и которых в тыл удалось утащить, к нам свозить. Заделы по корпусам и моторам у нас тоже не бесконечные. А так глядишь - из трех два соберем и к делу приспособим.

     "Чертовы иваны!" - командир 16-й танковой дивизии вермахта генерал Хубе рассматривал три бронированных разнокалиберных туши, оставленные откатившимися русскими всего в двух километрах от понтонного моста. Одна интереса не представляла - обычный "Микки-Маус", он же "Русский Кристи", а вот две другие...
     Дальше всех в глубь позиций прорвалось нечто, напоминавшее "Т-34", только лишенное башни. В передней части корпуса возвышалась грубо сваренная броневая рубка, из которой торчал короткий толстый ствол двенадцатисантиметрового калибра. А вот третья машина была отвратительна своей противоестественностью. Схожей формы рубка на шасси хорошо знакомого "Pz-III", с длинной дрыной русской танковой пушки в лобовом листе. Сквозь копоть проглядывала большая - для вящей заметности - красная звезда. Бортовой люк был открыт, из него по пояс торчало тело русского танкиста в ребристом шлеме. Из самоходки несло горелой резиной и горелым человеческим мясом. Генерал провел единственной рукой (левую он потерял еще на Первой мировой) по неровному шву и обернулся.
     Ближе к Днепру полыхали еще четыре костра - два танка его батальона, БТР приданных гренадеров и нечто уже совершенно неопознаваемое, разнесенное на куски тяжелым гаубичным снарядом русской самоходки.
     Если русские научились клепать таких монстров в деревенских кузницах (судя по качеству сварки) - дело дрянь. Замкнуть кольцо окружения вокруг Киева без встречного удара с севера, силами одной лишь танковой группы вряд ли удастся.

Продолжение следует...