А зачем дополнительные авточасти обороне? В обороне дополнительные автомобильные части не нужны. Линии коммуникаций короткие, железные дороги не разрушены. В обороне нужны саперы. Если бы Сталин призвал перед войной бульдозеристов со строек - значит готовился бы к обороне. А раз призыв шоферов - значит, собирался нападать.      В. Трезвон. "Освобождение". Женева, 1984

     "Паук" не то чтобы дергался. Он не находил себе места. Всю ночь с субботы на воскресенье он не спал вообще. Лежал на продавленном матрасе с открытыми глазами. Думал. Ждал.
     На построении, во время завтрака (кусок в горле не лез), на занятиях по политической подготовке (для карантина выходных по воскресеньям не предусматривалось), в автопарке - он продолжал ждать. Должны же в войсках объявить тревогу раньше? Не может же быть так, что войска, пусть и в тыловых районах, все еще живут мирной жизнью? Или опять проспали?
     Часы у рядовых отсутствовали, да и среди младших командиров были редкостью - Андрей ориентировался по заведенному распорядку. Пока ничего. Вот сейчас, в полдень...
     В полдень репродуктор закашлялся, сердце пропустило такт.
     "Внимание! Внимание! Передаем важное правительственное сообщение! - Голос Левитана теперь уже был знакомым не только по фильмам, репродукторы на столбах тут заменяли телевидение и работали чуть ли не круглосуточно. - Сегодня в Москву для переговоров с Советским Правительством и обсуждения вопросов, представляющих взаимный интерес, прибыл министр иностранных дел Германии господин Риббентроп..." - "Как Риббентроп? Почему? Я что, дату перепутал? Да нет, воскресенье - вон у КПП отправляется в увольнение группа старослужащих. Тот самый день - и вместо падающих на города бомб - переговоры? Голова шла кругом. Мир снова, как и почти полгода назад, стал нереальным, призрачным. Неужели он действительно двинулся умом и лежит сейчас привязанный к кровати, в кровати психушки? Или Сталин повел какую-то хитрую игру, пытаясь оттянуть неизбежную схватку? Пошел на какие-то уступки? Что, что происходит?!"
     Нереальность не уходила. Андрей как сквозь вату слышал команды: "По машинам! Заводи!" - и при первой же попытки тронуться заглох, вызвав поток изобретательной, но совершенно безматерной ругани со стороны старшины Селиванова. Со второй попытки тронулся, вел как в тумане. Среагировать на далеко не внезапную, по сигналу, остановку колонны не успел - впилился в идущую впереди полуторку.
     Старшина - Андрей уже успел понять, что не матерится тот принципиально - мог только беззвучно разевать рот. Или это звуки до Андрея не доходили? Нет, сначала: "Чеботарев! Водовоз! Три наряда вне очереди!", а потом: "А ну дыхни!" - Андрей услышал четко.
     Не обнаружив запаха и глянув в шальные глаза Андрея, Селиванов что-то перещелкнул в мозгах. Поймал одного из сержантов и приказал сопроводить Андрея к фельдшеру, а сам сел за руль Андреевой колымаги. Повреждения были не очень велики, но Андрей за обе неполных недели в части не допустил ни одного косяка, водил аккуратно, матчасть знал лучше иных инструкторов, а тут такое.
     Фельдшер никаких проблем со здоровьем не выявил, так что вечером Андрея ждала гора грязной подгнившей картошки. И это было хорошо. Можно было подумать относительно спокойно - руки сами по себе, голова отдельно.
     Бред сумасшедшего?
     Изменившаяся ситуация?
     Какой-то параллельный мир?
     Андрей опять отключился от реальности, гоняя по кругу ошметки мыслей, и очнулся только тогда, когда понял, что кто-то стоит за спиной. Гора картошки уже распределилась по трем немаленьким бачкам, нечищеной оставалось меньше ведра.
     - Нда, Чеботарев. От тебя я этого не ожидал. Похоже, с картошкой у тебя получается лучше, чем с машиной. Может, тебя помощником повара определить?
     - Виноват, товарищ старшина, - подскочил Андрей.
     - Садись, заканчивай. Знаю, что виноват. Только не понимаю, как ты это так сводовозничал.
     - Сам не знаю, товарищ старшина. Накатило что-то.
     - Да вижу, что накатило. С утра сам не свой, а как радио заиграло - тебя аж вообще передернуло. У тебя что, к этому Риббентропу личные счеты, что ли?
     - Пока нет, товарищ старшина.
     - Андрей Панфилович - вне службы. Можно сказать, тезка. А что значит - пока? Думаешь, немец нападет?
     - Думал. Думал, как раз и напали, - вылетело, не воротишь. Нет, голова явно не в порядке. Собраться, ммать!
     - О как. Да ты, оказывается, стратег, - это слово Селиванов произнес с ударением на последний слог, - ты про попа и студента знаешь? Так вот, приходит студент к деревенскому попику и давай его агитировать, что бога нет. А тот смотрит на него эдак хитренько и говорит: "А вот ты, мил человек, скажи мне - а с чего это корова серит лепешками, а коза горошками?" Ну а тот - не знаю, мол. А батюшка и ответь: "Ну вот. В навозе, - грит, - не разбираешься, а в высокие материи лезешь!" Понял мораль?
     И, прежде чем Андрей успел удивиться смелому для этого времени, по его понятиям, анекдоту, бросил, вставая:
     - Будет война или нет - нам то в приказе объявят. А ты займись сегодня картошкой, а завтра - баранкой... Кассандра. Просто я, - добавил он, видя недоумение Андрея, - до того, как при царе еще в самокатчики попасть, в типографии подручным работал. И книжек разных перечел - аж самому страшно. Короче, заканчивай, помойся - и отбой. Завтра будешь у меня ездить до посинения. А то ну как правда война - а ты только товарищам в корму тормозить и умеешь.

***

Основа для радиоигр "Монастырь" и "Березина" была заложена еще до войны, когда нам удалось вскрыть часть немецкой шпионской сети в Москве. К сожалению, это было сделано слишком поздно, и к началу войны мы еще не успели внедрить в сеть абвера своих агентов.      П. Судоплатов. "Спецоперации". Шведское издание. Стокгольм, 1986

     Выйдя на работу в понедельник, двадцать третьего июня, после проведенного в Сибири отпуска, товарищ Сомов был незамедлительно вызван в кабинет завотделом. Завотделом был радушен и приветлив. Благосклонно приняв дар в виде полудюжины копченых обских стерлядок, он как бы по секрету, полушепотком, сообщил:
     - Вы, Игнат Васильевич, один из самых дельных наших сотрудников. К тому же с опытом зарубежных поездок.
     Товарищ Сомов засмущался, но возражать не стал - что есть, мол, то есть.
     - Так вот. Наша легкая промышленность нуждается во все больших количествах мануфактурного сырья. И если благодаря монгольским товарищам мы получаем достаточное количество шерсти и бараньих шкур, то с хлопком дела обстоят значительно хуже. К сожалению, на всей необъятной территории СССР подходящие условия для промышленного выращивания хлопка сложились только в Средней Азии. Однако в настоящее время ситуация складывается таким образом, что для Советского Союза могут стать доступными дополнительные территории, пригодные для выращивания хлопка.
     Поэтому он, завотделом, просит товарища Сомова временно сдать дела своему заместителю, а самому лично подготовить развернутый доклад по перспективам выращивания высококачественного хлопка на территории Турции и, в перспективе, Ирана. Само собой разумеется, что распространяться об этом задании не надо, поскольку, если правящие буржуазно-феодальные круги этих стран преждевременно узнают о наших интересах, условия концессий будут не столь льготными. А в случае успешного выполнения задания Правительства перед ним, товарищем Сомовым, откроются весьма заманчивые перспективы.
     За ужином товарищ Сомов, разумеется, подробно и точно поделился с супругой видом на свои заманчивые перспективы.
     А супруга Игната Васильевича на следующий же день поделилась заманчивыми перспективами товарища Сомова с одной из лучших московских портних. Причем поделилась она с портнихой удачей мужа, несмотря на то, что приходила размещать заказ на строгий костюм английского стиля только вчера, а примерка была назначена только на послезавтра.
     Ну а портниха поделилась перспективами товарища Сомова с другой своей клиенткой.
     В общем, цепочка получилась достаточно длинной, и не всю ее удалось отследить - пока, но в результате в штаб-квартиру абвера ушла шифрованная радиограмма, общий смысл которой можно было выразить так: "Медведь сунул в наш капкан все четыре лапы".

***

Сразу после успешного завершения Критской операции генерал Штудент, несмотря на ранение, имел встречу с Гитлером. Немецкие воздушно-десантные войска понесли серьезные потери, но боевой дух после "Критского чуда" был силен как никогда. В потерявшие до половины состава части направлялось пополнение, в основном - имевшие боевой опыт добровольцы из пехотных частей вермахта и СС. Уже к 21 июня прославленный на Средиземноморье 11-й авиакорпус был переброшен в Румынию транспортной авиацией.      X. Кёнитц. "История германских воздушно-десантных войск". Дрезден, 1958

     В ивняке на пологом левом берегу Прута было душно, слепни и прочая живность не давали покоя. Двое притаившихся в засаде людей не были пограничниками - войска Одесского округа бросили на усиление, а с востока в частично-опустевшие места дислокации подходили новые части.
     - Тоска, тарщ лейтнант! - Разбитной крепенький боец тяжело вздохнул. Лейтенант, в сотый раз оглядывая в бинокль румынский берег, ничего не ответил, хотя, по идее, бойца следовало окоротить - посторонние разговоре в секрете не приветствуются. Еще двое бойцов "отдыхали лежа" - проще говоря, спали. На противоположном берегу, далеко, вяло плелась соловая лошаденка, запряженная в почти русскую по виду телегу. И больше ни души.
     - И какого черта нас здесь держат? - ободренный молчанием командира, продолжал боец. - Уж хоть бы учения какие или стрельбы. Сидим тут уже две недели почти, а толку? Только харчи зря переводим. И то, тарщ лейтнант, терпения на этих вот кровопийц не хватает - и он прихлопнул очередного слепня.
     - Раз держат - значит, есть соображения, - сухо, но не слишком, заметил лейтенант. Ему тоже было смертельно скучно.
     - Оно конечно, - разговор налаживался, и боец оживился, - да только хоть бы кинобудку в лагерь прислали. А то, как в поле выехали, - никакого культурного отдыха. Или в село бы вывели, в клуб. Опять же политическую беседу среди местных провести. А то ж они в Союзе без году неделя. Надобно разворачивать агитацию.
     - Уж ты наагитируешь... Что, Михальчук, кралю себе нашел?
     - Ну почему сразу кралю, тарщ лейтнант? Просто - очень уж тут девушки красивые. Глаза - огонь, оглянется - в дрожь бросает.
     - Тебя, Михальчук, от любой юбки в дрожь бросает. Так что, высмотрел какую или так?
     - Дык, есть тут одна дивчина. Фигура - ого! Коса - до попы, извиняюсь за выражение. Вы бы, тарщ лейтнант, мне бы увольнительную в субботу подписали, а? А то сохнет девка без грамотной агитации-то.
     - В увольнение не могу. Приказ слышал? Все увольнения запрещены. А вот если завтра с кем-нибудь махнешься - в субботу можешь отдыхать. В расположении части, - немного подумав, добавил он.
     В принципе, все было понятно. В субботу ушлый Михальчук махнет к своей крале, а в благодарность за то, что его не будут особо сильно искать - притащит из села бутылку или кувшинчик местного красного винца. В конце концов, лейтенанта-то уж точно никто не отпустит. Две недели назад их сорвали из городка, накрутили хвосты так, что голова пошла кругом. Даже оружие раздали и боеприпасы - по два боекомплекта. И держали в постоянном напряжении целую неделю. Сам комдив заявлялся в расположение батальона два раза на дню, что душевного спокойствия тоже не добавляло. Правда, со вторника все как-то постепенно пошло на убыль, и, видимо, скоро их отведут в места постоянной дислокации. И то - кто ж две недели непрерывного напряжения выдержать сможет?
     - О! - встрепенулся Михальчук. - Тарщ лейтнант! Слышите?
     Слева за кустами на самом пороге слышимости возникло какое-то пыхтение. Оно усиливалось - медленно, но уже через минуту стало понятно, что звук идет с воды.
     - Михальчук! Буди остальных!
     Сонные бойцы заняли позиции справа и слева, выставив винтовки. Михальчук тоже замолк. Минут через десять на реке, ближе к дальнему берегу, показался древний паровой катерок. Плюхая колесами, он с натугой полз против течения. На мачте лениво развевался подкопченный румынский флажок На корме сидел раздетый по пояс смуглый либо очень сильно загорелый парень с удочкой. Рыба, видимо, не клевала, да и клевать не могла, распуганная шлепками плиц по воде. Парня это не смущало - сидел себе и вертел головой, скорее всего - отдыхая от вахты.
     - Во мамалыжник бездельничает! - восхитился Михальчук. - Интересно, у него там наживка на крючке вообще есть?
     Лейтенант не ответил, внимательно разглядывая катерок в бинокль. Все какое-то развлечение. Правда, развлечение было недолгим. Шлепает катерок себе и шлепает, оружия на нем нет, замеров никаких не производит. Тоска. На часы, блеснувшие на запястье "рыбака", внимания он не обратил.
     Сидящий на корме конфискованного румынского катера гауптман Шлоссер внимательно оглядывал оба берега. Да, вот тут, пожалуй, действительно неплохое место. Судя по карте, глубины для паромов тут подходящие, и берега выглядят вполне удобно. Посмотрим еще, что покажет эхолот. Большевики, конечно, выставили здесь пост - вон как прибрежные заросли шевелятся, но само это шевеление не позволяло гауптману принимать их всерьез. Когда он сменится, местоположение их поста будет нанесено на карту, и, прежде чем первая лодка будет спущена на воду, это место обработают ротные пушки. Вряд ли иваны озаботятся сменой позиции. Да, здесь будет проще, чем на Крите. Значительно проще.

***

Ведь что такое полевой аэродром? Просто лужайка. Самолеты стоят открыто, бензина - сколько успели завезти, связь - только по радио. Ангаров для самолетов нет, летчики живут в палатках. Можно в таких условиях ждать нападения? Можно, конечно.      А это самое нападение отражать?      На большом аэродроме все просто - там и механиков, и заправщиков, и топлива, и запчастей - всего хватает. Летчики спят в удобных постелях. Машины проверены и заправлены. Линии связи продублированы. Да и взлетать с бетонных полос легче и быстрее, чем с кое-как выровненных площадок. А если еще и дождь?      Нет, такие временные аэродромы годятся для одного - для внезапного первого удара по вражеским аэродромам. Когда время взлета известно заранее, когда лихорадочно искать на последних каплях бензина узкую затерянную в лесах полянку не надо - возвращающихся неопытных летчиков спокойно наводят флагманские штурманы даже не полков, а дивизий. Ну а по исчерпании завезенного на полянки горючего к услугам сталинских соколов уже будут отличные бывшие немецкие аэродромы.      В. Трезвон. "Освобождение". Женева, 1984

     Майор Шестаков вышел из стоящей на краю неприметного полевого аэродрома палатки. Было еще темно, небо на востоке за изломанной линией леса лишь слегка начинало сереть. Зажатая деревьями полоска летного поля еле угадывалась в темноте, а укрытый брезентом от посторонних глаз "мессер" и "Ли-2", на котором на полевой аэродром прилетели техники из НИИ ВВС и прилагающаяся к немецкому истребителю "наземка", разглядеть вообще было невозможно. Предутренняя прохлада ли, мандраж ли перед полетом к черту в зубы - но тело под комбинезоном непривычного покроя покрылось мурашками в доли секунды. Понятно, если его захватят живым - расстреляют как шпиона, и будут в своем праве. Но живым Шестаков, ясное дело, сдаваться не собирался.
     Разбудивший Шестакова командир с петлицами техника-лейтенанта протянул ему желтую кобуру с "вальтером", планшетку с немецкой картой и немецкий же шлемофон. Откуда ГРУ достало все эти и многие другие мелочи, включая документы на имя гауптмана Отто Новицки, Шестаков не спрашивал. Вдалеке замигал фонарик, и они двинулись к самолету. Техники уже снимали с чужой машины чехлы, обнажая смутно различимые кресты и эмблему - желтый кенгуру в красном круге. Подумав, реально существующих обозначений решили не рисовать - точное распределение истребительных частей было неизвестно, так что был шанс нарваться на "своего", а это было нежелательно - немалая часть расчетов строилась на путанице и затяжках в прохождении информации. Тогда Шестаков предложил поступить просто - нарисовать эмблему "с потолка". Идея была принята с восторгом и тут же реализована. Причем основное время занял перебор максимально экзотического зверья.
     Один из техников подал Шестакову парашют - тоже, конечно, немецкий.
     - Зачем? - удивился майор. - Прыгать я не намерен в любом случае.
     - Положено, - "техник-лейтенант" (в Москве на его петлицах были шпалы) был серьезен, - во-первых, сидеть на чем-то надо. Во-вторых, много вы видели немецких летчиков, летающих без парашюта? Так что, если им все-таки придется изучать обломки - какое-то дополнительное время на выяснение личности покойного герра Новицки у них уйдет. - Шестаков скривился. Кто же говорит о смерти перед вылетом. - А в-третьих, даже если вы благополучно уйдете - приложить вас могут и на нашей стороне. Я, к слову, хоть и принял меры, считаю это вполне вероятным.
     За кустами резко затарахтел пускач, его сменило ровное урчание дизельного генератора аэродромной команды. Еще пара техников подкатила тележку на мотоциклетных колесах.
     - Ну, ни пуха.
     - К черту, - Шестаков сплюнул и полез в кабину. Времени на изучение самолета было всего ничего - на круг восемь часов, включая полеты и пару учебных боев с Якушиным и еще одним летуном из НИИ ВВС, но в управлении машина была простой, что радовало. Да и истребителем Шестаков был, что называется, от бога, а уж на то, чтобы оценить тяговооруженность и вертикальную маневренность "немца", много времени было не надо. Правда, на виражах "мессер" вел себя как утюг. Значит, не надо виражить, вот и все.
     Главной проблемой было взлететь - мало того, что темно, как у марокканца в... внутри, так еще и колея шасси у немца была непривычно узкой. Ничего, как-нибудь взлетим, а о посадке думать пока рановато.
     - От винта! - Мотор чихнул и заработал с непривычным подвывающим звуком. Шестаков минут пять погонял его на разных оборотах, махнул рукой остающимся на земле, захлопнул фонарь. Из-под колес метнулись черные фигуры с колодками, техник при генераторе дернул рубильник, и вдоль всего поля протянулась редкая двойная цепочка огней. Шестаков дал газ, вырулил в начало дорожки. Ну, сколько ни оттягивай... Сектор газа на полную, самолет с крестами на плоскостях и желтым кенгуру на фюзеляже рванулся вперед.
     Набрав высоту, Шестаков сориентировался по компасу, рефлекторно осмотрелся. До границы было еще километров пятьдесят, отсутствие своих истребителей в воздухе ему гарантировали. Но все равно: потерявший базовые рефлексы истребитель - мертвый истребитель. Проверено. Так, светает. Впереди блеснуло серебром - Буг. Взгляд на часы - все штатно, на Седльце выходим сразу после рассвета.

***

Еще в ходе Первой мировой войны немецкий капитан Теодор фон Хиппель, находящийся тогда в африканском корпусе генерала Леттов-Форбека, обратил внимание на то, что грамотное использование разведчиков, замаскированных под местных жителей или военнослужащих противника, при проведении наступательных операций позволяет с минимальными потерями брать под контроль стратегически важные объекты. В начале 30-х годов офицер сформулировал весь положительный опыт подобных операций в Танганьике (в начале века - африканская колония Германии) в виде специального доклада. Материал попался на глаза шефу абвера (военная разведка и контрразведка) адмиралу Вильгельму Канарису. В 1935 году Хиппель был вновь призван в армию, где приступил к формированию отряда "профессиональных партизан".      А. Березин. "Части спецназначения во Второй мировой войне". Новосибирск, 1998

     Небо на востоке посветлело. Самый тяжелый для часовых, водителей и прочих бдящих по обязанности час уже миновал.
     - Мы опаздываем уже на три часа, - сидящий рядом с водителем командир выглядел недовольным.
     - Дорога очень плохая, товарищ капитан, - водитель обозначил пожимание плечами, и быстро дернулся, ловя задумавший было упасть от сильного толчка "ППД". Еще недавно вполне приличное шоссе было раздолбано в хлам. - Интересно было бы узнать, что они тут гоняли? Танки, наверное?
     - Возможно. Но это не наше дело. Крутите баранку, Петров. И на дорогу смотрите внимательней.
     - Слушаюсь. Не волнуйтесь, товарищ капитан. До цели еще примерно двести километров. Сократим дневку, наверстаем.
     Еще минут десять ехали в молчании. Мотор спешно "мобилизованной" в колхозе полуторки еле тянул - даром, что техника новая, но для непривычных к технике крестьянских рук год - вполне достаточный срок для того, чтобы даже "Мерседес" уработать.
     - Это точно были танки, товарищ капитан. На съезде на грунтовку остались следы. Фары светят плохо, но заметно. Жалко, что нет возможности заменить фары.
     - К сожалению, из дома захватить забыл. Приходится пользоваться этими. - Оба усмехнулись.
     - Приходится. Вижу мост, товарищ капитан!
     Из-за поворота показалась светлая полоска деревянного настила, черные на жемчужном фоне утреннего неба решетки перил, заросли кустарника по берегу, караульная будка. Капитан три раза стукнул по задней стенке кабины, затем приложил ребро ладони к носу и козырьку, поправляя фуражку.
     - Голосует, - усмехнулся водитель.
     Фигура в плащ-палатке и низкой фуражке неопределимого цвета властно махнула рукой - стоп, мол.
     - Тормози.
     Водитель остановился с шиком, дверцей прямо напротив фигуры. Ага, фуражка зеленая. Пограничник.
     - Начальник поста лейтенант Пограничных войск Сухомлин. Товарищ капитан, прошу выйти из машины и предъявить документы.
     - Прошу предъявить ваши полномочия, товарищ лейтенант!
     Выйдя из кабины и вернув мандат пограничнику, капитан бросил взгляд за его спину. В некотором отдалении за его спиной переминался боец - тоже пограничник, больше не было видно никого. В окнах караульного поста мерцал слабый свет керосинки. Дрыхнут, собаки. Из нагрудного кармана капитан достал удостоверение личности и командировочное предписание, протянул лейтенанту. Облокотился на борт кузова в ожидании.
     Сухомлин, подсвечивая себе фонариком, вглядывался в документы. Вроде все в порядке. Следует себе капитан с двенадцатью бойцами "Для выполнения задания командования". Вот только тот лейтенант госбезопасности... тоже следовал. И точно с такой же стандартной формулировкой. Интересно, почему он вдруг вспомнился? Что-то... Манера держаться? Тот, конечно, был высокомерен, всем своим видом давая понять, что он, небожитель, пограничной черной кости не чета. Этот вроде держится нормально... или нет? Взгляд такой... оценивающий... Нет, что-то неуловимо-схожее есть. Или мнительность? Бойцы в кузове все бодрячком, несмотря на раннее утро. И держатся... уверенно. Даже носом никто не клюет, даром что после ночного марша в кузове. Хоть сейчас на плакат. Винтовки - сплошь "СВТ", ручник у одного. Явно не простая пехтура. Он встретился глазами с одним из бойцов - и взгляд этот настолько напоминал своим презрением к низшим существам ту белокурую сволочь, что по большому счету все стало ясно.
     Лейтенант еще раз опустил взгляд на документы - не пытаясь ничего разглядеть, только выгадывая время. Что же там было, в той старой ориентировке, которую еще в начале июня спускали? Бремен? Брюссель? Бранденбург! Точно!
     - Издалече едете, товарищ капитан! - указал лейтенант на запыленную машину. - Такое впечатление, что аж от самого Бранденбурга.
     Капитан великолепно владел собой, но этого он не ждал. Быстрый взгляд в кузов - на вроде бы безмятежных, но абсолютно готовых к бою солдат, окончательно снял сомнения. У обеих сторон. И не успел пограничник открыть рот, чтобы пригласить капитана в караулку, как тот негромко скомандовал: "Огонь!" - скомандовал, конечно, по-русски, чтобы выгадать дополнительно одну-две секунды замешательства. Частично это сработало - пограничник с винтовкой упал, сраженный сразу тремя пулями, но лейтенант, успевший все понять и осознавший, что шансов у него практически не осталось, рванулся прямо к капитану, входя в клинч, наваливая его на проем дверцы и закрываясь им от уже поднимающегося изнутри кабины ствола "ППД". Водитель не успел остановить палец - одна пуля короткой очереди вошла в плечо пограничника, две - в широкую спину капитана, оба упали. В караульном помещении послышались крики - русские, разбуженные выстрелами, видимо, лихорадочно мотали свои портянки. Прямо из кузова заработал "дегтярь" - пулеметчик держал на прицеле окно, прикрывая стремительный бросок попрыгавших из кузова камерадов. "Hans! Ulrich! Forwerts, zwei Grenaden in Fenster, schnell!" - Фельдфебель, второй в группе по званию после уже покойного капитана Ланге, не растерялся, принял командование, но маскироваться под русских и далее счел бессмысленным. Задание, конечно, сорвано - но прямо сейчас все ясно и просто. Делов-то - пробежать несколько метров и закинуть в окна бревенчатого домика с суетящимися русскими пару-тройку гранат.
     Однако "не срослось" - от реки, из образованного ивняком мыска заработал еще один пулемет - "максим". Сто тридцать метров - для станкача в упор. Строчка пуль прошлась от капота к кузову грузовика, расколов блок цилиндров, пробила бедро находящемуся в ступоре от своей ошибки водителю, снесла уже занесшего штык ефрейтора, готового приколоть лежащего под телом командира пограничника, отправила к праотцам пулеметчика с "Дегтяревым". Потом строчка пошла вышивать дальше - обе бегущих к караулке с гранатами в руках фигуры упали. Те, кто успел попадать на землю, открыли было огонь на подавление - но с фланга по ним уже начали работать винтовки караула.
     - Пятеро ушли, товарищ лейтенант. Отползли по полю до лесу - и смылись. Семерых упокоили, один раненый валяется. Раненый тяжелый, пуля бедренную кость разнесла. Фершал морфию вколол, тот вроде в полусне, бредить начал. Плачет, говорит, официра своего убил. Новый-то начальник заставы как приехал вместе с фершалом - так молодец, его по-немецки спрашивает, а тот в полпамяти и ответь. В общем, "Брагинбург" какой-то. Диверсанты в нашей форме.
     - "Бранденбург-800". Есть у немцев такой полк специальный, - лейтенанту было больно, морфина у фельдшера было мало. Только немцу и хватило, чтоб не сдох до поры, - в первых числах июня на них ориентировка из Москвы пришла. Ты лучше скажи, Емельянов, как ты так скоро огонь открыл?
     - Да что тут, товарищ лейтенант. Я сначала гляжу - непорядок. Вроде солдатики справные, а машинка гражданская, с черной кабиной. Оно, конечно, многие на мобилизованных прямо так ездят. Но гляжу - в кузове сидят - не шелохнутся. Значит, дисциплинка в части на ять. А у таких все в уставной цвет должно быть крашено. Непорядок. Ну а потом Щагин меня под бок слегка толк и шепчет: машинка мне, грит, товарищ сержант, знакомая. Вон у ей отщепина на кузове свежая, белая. Я, грит, если помните, три дня как в колхоз в порядке шефской помощи ездил - технику чинить, зуб даю - колхозная это машинка, одну ее после мобилизации оставили. Они еще подсвинка в порядке взаимопомощи прислали. За починку. Ну, раз такое дело - я на всякий случай и приготовился.

***

В 1941 году "эмиль" - истребитель "Мессершмитт-109Е" в частях люфтваффе уже массово заменялся "фридрихом" - "Мессершмиттом-109F". Новая машина обладала более высокими летными данными. Несмотря на формально более слабое вооружение - одна 20-мм пушка вместо двух - огневая мощь даже несколько выросла, т. к. мотор-пушка "MG-151" обладала лучшей огневой эффективностью, чем пара крыльевых "MG-FF".      http://hangar.luftwaffe-45.de/Bf-109

     Комендант станции Седльце был вне себя. Чертовы французские танки ползали, как беременные свиньи. И если легкие "Рено" и "Гочкисы" хотя бы нормально разворачивались, то похожие на бронепоезда, по чьему-то бредовому приказу поставленные на гусеницы, а затем снова взгроможденные на железнодорожные платформы "Char B-1 bis" разгружались чуть не втрое медленнее привычных "роликов". Уже рассвело, а пришедший последним состав был разгружен только наполовину. Случись такое в боевой обстановке... Хорошо еще, не надо опасаться авианалетов - доносящееся сверху гудение было неопасно-привычным - над станцией нарезал круги хорошо знакомый по силуэту истребитель.
     Шестаков, прищурившись, вглядывался вниз. Солнце уже поднялось за спиной, и большая узловая станция была как на ладони. На путях - эшелоны... И не пустые, ох не пустые. Какие-то странного вида танки на платформах. Показалось или... Нет, не показалось! Длинный, похожий на "Т-35", но какой-то зализанный танк явно смещался вдоль полупустого состава в направлении эстакады. Разгружаются!
     Шестаков щелкнул тангентой радиостанции: - "Hier Tante Marta, Hier Tante Marta, Bruno-elf, Bruno-elf. Margaret. Margaret" - на долбежку более-менее правильного произношения десятка кодовых фраз ушел целый вечер, благо еще, учительша была симпатичной. Его ждали, сквозь треск донеслось: "Hier Onkel Fritz. Hier Onkel Fritz. Bruno-elf, Bruno-Elf. Cesar. Cesar". Ага, дядя Фриц услышал. Теперь рацию можно и выключить, а при нужде - подохнуть с честью. Но лучше все-таки не сдыхать, тем более что наверху требовали фотографии. А их надо было не только отщелкать, но и доставить.
     Шестаков зажал ручку между коленями, введя самолет в неглубокий вираж. Из кустарных держателей по правому борту достал "Лейку" с длинным тяжелым объективом - по слухам, разведывательные "Мессершмитты" у немцев были, но купить их наши не догадались. Так что ручками. Установки фокуса, выдержки и диафрагмы были заклинены кернером, специалисты-разведчики накурили не на один десяток топоров, определяя нужные цифры. Хорошо, что погода совпала с предположениями. И то, результат не был гарантирован. Выбирая моменты, когда солнце не слепило глаза, Шестаков щелкал затвором. Самолет взбрыкивал (рулить коленями - трюк тот еще), да и фотокамера была непривычным инструментом. Так что приближение двух немецких истребителей летчик почти что проморгал.
     - Генрих, видишь его?
     - Так точно, герр обер-лейтенант! - Для фельдфебеля Кемпке это был первый боевой (войны, конечно, пока нет, но перехват есть перехват) вылет. То, что целью оказался такой же "Bf-109", его даже немножко расстроило. Ничего, иванов на его долю еще хватит.
     - Сближаемся. Смотри, ходит кругами. Заблудился? - Внизу расстилался польский городок, рядом с которым отблескивали серебристые нитки железнодорожных путей - обычный указатель для потерявших ориентировку раззяв. Внезапно одинокий истребитель прервал вираж и, покачав крыльями, лег на параллельный паре курс, слегка сбросив скорость.
     - Кемпке, подстрахуй, - обер-лейтенант пошел на сближение. Сопливому новичку пока не хватит наблюдательности - разобраться, что к чему. Боже, да это "эмиль!" Надо же, у кого-то они еще остались. Впрочем, их гешвадер перевооружили на более новые "фридрихи" всего месяца полтора назад. Значит, кому-то пока не свезло. Интересно, кому? "Эмиль" шел ровненько, и, сблизившись, обер-лейтенант кинул взгляд на камуфлированный борт. Что это у него намалевано?
     - Герр обер-лейтенант?
     - Генрих, знаешь эту эмблему?
     - Никак нет, герр обер-лейтенант. Какая-то новая часть?
     - Возможно.
     Пилот в кабине "эмиля" яростно жестикулировал - сначала похлопал себя по наушнику, потом описал рукой круг над макушкой. Ну ясно, вышло из строя радио, потерял ориентировку. Они-то с Кемпке были здесь старожилами, а вот во вновь перебрасываемых частях пилоты, бывало, и терялись. Пилот-раззява продолжал махать рукой - обозначил несколько направлений ладонью, чуть вскидывая голову. Спрашивает, куда лететь? Интересно, долго он болтается? В любом случае, надо сажать его к себе, благо недалеко.
     - Кемпке, пристройся слева от него, веди домой. Я сзади. - Простая перестраховка, но Ordnung muss sein. Вряд ли "эмиль" выкинет какой-то фортель, но в случае чего сбивать очередной "мотор" будет он. "Право командира". Кенгуру, кенгуру... Кто же может летать с такой эмблемой? - Он недодумал. Кемпке, по неопытности, проскочил чуть вперед, а "эмиль" внезапно свалился на крыло, в полубочке прошив изо всех четырех стволов его борт. На полсекунды обер-лейтенант остолбенел, чуть не столкнувшись с отлетевшей от самолета его ведомого плоскостью. Проклятый "эмиль" уже пикировал вниз, стремительно набирая скорость. Черт, он уже под крылом, его не видно. Глубокий вираж, скоба! Откинуть скобу с гашетки! Где же он? Вот! "Эмиль" крутанул нисходящую петлю и уже идет вверх. Не достать - "фридрих" обер-лейтенанта потерял на вираже скорость, а враг стремительно, свечкой, набирал высоту - нет, не достать! Кемпке... Парашюта нет - заклинило фонарь? Скорости катастрофически не хватало, обер-лейтенант пытался уйти вниз - но одна из пущенных с переворота двух пушечных трасс "эмиля" дотянулась до кабины, и "Мессершмитт" перешел в беспорядочное падение.
     Шестаков спикировал еще ниже, прижимаясь к самым верхушкам деревьев, и на бреющем погнал самолет на восток. На душе было погано. Казалось, после Испании представления о воздушном рыцарстве, если бы и были - испарились бы на раз. А вот поди ж ты. Да, ради отснятой пленки он бы пошел и не на такую... ммм... военную хитрость. Но новых звездочек на борту своего "ишака" он рисовать не будет.

***

Всем. ГРОЗА 29.      Шифрограмма Генерального Штаба РККА от 01:30 28 июня 1941 года по Московскому времени

     - И что немцы? - Голиков смотрел на ответственного за операцию "техника-лейтенанта". Пачка еще мокрых снимков лежала на широком столе. Французские танки, надо же. Решили бить нас всем что есть. За окном была непроглядная ночь - двадцать восьмое июня началось полчаса назад. "Техник", уже с подполковничьими шпалами в петлицах, не спал почитай двое суток, его шатало.
     - Немцы заявили решительный протест и потребовали немедленной выдачи перебежчика и самолета. Самолет мы им показали. Дежурное звено привело Шестакова прямо на аэродром Кобрина, и на посадке он удачно - для нас удачно - подломил шасси, так что самолет мы сожгли. Сам летчик не пострадал, ушибся только. Желания забрать самолет немцы не выразили.
     - Странно. Я бы на номера в такой ситуации посмотреть не отказался. А если бы они выразили такое желание?
     - Никаких уникальных номеров или других примет на сгоревшем самолете обнаружить невозможно. Особенно, если учесть, что над этим вопросом мы поработали еще в Москве. Напильником номера с картера двигателя спиливали.
     - Надеюсь, сгоревший самолет вывезли?
     - Так точно. Отправили с вывозимым из Кобрина оборудованием.
     - Как решили вопрос с летчиком?
     - Сказали, что пилот обгорел и в настоящий момент он находится в госпитале. Я "проговорился", что его допрашивает НКВД. Выразили готовность устроить им встречу в понедельник.
     - И как они отреагировали на это?
     - Настоящую истерику устроили. Требовали выдать им пилота немедленно. Мы сослались на то, что с НКВД очень трудно договариваться, ну а с врачами невозможно договориться вообще. Они вроде как выразили понимание. Правда, что такое НКВД, они не сразу сообразили. Вроде грамотные люди, а до сих пор - "ГеПеУ", "ГеПеУ". Предложили им подождать до понедельника в Кобрине. Вы бы видели, товарищ генерал, как они подскочили. Сбежали быстрее собственного визга. Но обещали вернуться.
     - Значит, обещали. И вернутся, видимо, уже завтра. Сегодня пока на их стороне моторов не слыхать, - рука генерал-полковника похлопала по папке со свежими сводками, - а понедельника они у нас дожидаться не хотят. Значит, завтра. Со всем, что у них есть, заявятся. В общем, предварительную информацию от Шестакова я отправил наверх еще вчера днем. А подтверждение представишь Хозяину сам. Лично. Да, с Якушиным что?
     - Нормально, товарищ генерал. Прошло как по маслу. Слетал, отснял, приземлился. На станции Радзынь ничего, кроме пустых платформ и вагонов, не обнаружил, но на грунтовой дороге, идущей от нее к лесному массиву, - многочисленные следы от гусениц. Если бы немцы танки не разгружали, а, наоборот, грузили - не было бы либо следов, либо платформ. На пленке, правда, следы неразличимы.
     - Ничего. Этих кадров хватит, - Голиков разглядывал три сделанных подряд снимка, на которых тяжелый французский танк явственно выползал на эстакаду. - Тебя за организацию операции я представляю к ордену. А летуны о своих нехай сами заботятся. Не, ну Шестаков каков, а? Война еще не началась, а он уже счет открыл. Все, едем на доклад. После доклада - выспишься. Это приказ. Боюсь, спать вволю нам теперь долго не придется.
     Подполковнику ГРУ повезло. Пожалуй, из командиров сравнимого ранга, проходящих службу в центральных органах РККА, выспаться удалось только ему. Волна лихорадочной активности шла сверху вниз. Собственно, первые признаки ее прихода прокатились сразу после получения радиограммы от "Тети Марты". Но теперь вал, распространяющийся от Кремля и Генштаба, шел большей частью, конечно, на запад. Пока.
     Почти та же картина наблюдалась неделю назад, поэтому в армейских и хозяйственных низах тревожные телеграммы и прочие послания Центра вызвали массу мата. Так и не пришедший тогда хищник сделал свое дело - крики: "Волк! Волк!" воспринимались с изрядным скептицизмом. Нет, о прямом саботаже речи быть не могло - но всегда можно, сославшись на объективные причины, задержать десяток "ЗиСов"-цистерн с водителями у предколхоза, который чуть не плакал в кабинете зампотыла дивизии - мол, машины все забрали еще месяц тому, а чем воду на поля возить? Вы уж, товарищ интендант второго ранга, поспособствуйте, а уж колхоз в накладе не останется. И напряжение вроде как раз спало... Таких случаев, конечно, было немного, но курочка, как говорится, по зернышку.
     Наскоро отремонтированные к пятнадцатому числу танки к среде-четвергу затеяли было перебирать по новой - уж больно в прошлый раз поторопились. На лесных аэродромах у авиации кончалось горючее - на неделю интенсивных полетов полным составом без смены аэродрома мало кто рассчитывал. Не закладывались штабисты на длительную работу с этих полей. К некоторым офицерам вернулись массово отправленные в первых-десятых числах июня на курорты семьи - у кого путевка кончилась. Таких приходилось перехватывать и уже безо всяких политесов распихивать по тыловым городам и деревням. Ну, или по родственникам, у кого были.
     Впрочем, по сравнению с ситуацией трехмесячной давности разница была громадной. Из того, что можно было подтянуть, исправить, подготовить было подтянуто, исправлено и подготовлено больше половины. И то хлеб.
     Хлеб - настоящий хлеб - тоже был проблемой. Урожай сорок первого по всем прогнозам обещал быть рекордным - и на тебе, такая беда. На юг, к основным житницам, немцев требовалось не пускать любой ценой - или, по крайней мере, как можно дольше. Вот и сиди, думай - чему верить больше - полученным непонятным образом подсказкам или замнаркома сельского хозяйства Панникову, с цифрами в руках разрисовывающему объективную ситуацию.
     И эшелоны, эшелоны, эшелоны... Это только со стороны война - дым, стрельба и взрывы. Для тех, кто занимается ею всерьез, это в основном тонно-километры на пределе и даже за пределом возможности. Начиная от тонн переброшенной малой пехотной лопаткой окопной земли и изнуряющих, на десятки километров, маршей. Выше уровнем речь шла уже о колоннах и составах. Туда - люди, техника, снаряды, топливо, обмундирование, пайки. Обратно - беженцы (официально их так никто не называл, но суть уже была именно такой), скот, оборудование с заводов Минска, Киева и даже Харькова. Даже если удастся остановить немцев на границе - ритмичная работа под бомбами представлялась крайне сомнительной.
     Сон становился роскошью - пока только в штабах и наркоматах. Скоро он станет роскошью почти для всей страны.

***

Зенитно-артиллерийским частям обеспечить оборону прифронтовых коммуникаций, уделяя особое внимание прикрытию железнодорожных станций, разъездов, мостов и пунктов погрузки и выгрузки. Предусмотреть использование огня зенитных орудий при отражении возможных атак прорвавшихся танков противника.      Приказ Командующего Западным Фронтом генерала армии Г. К. Жукова от 28 июня 1941 года

     Зенитно-артиллерийский взвод прибыл на указанное место назначения к семнадцати тридцати. Небольшая станция встретила два "ЗиСа" с прицепленными к ним тридцатисемимиллиметровыми автоматами запахом паровозной гари и свежескошенной травы. Водители заглушили моторы, расчеты попрыгали из кузовов, разминая конечности. Молодой, только что из училища, лейтенант, стараясь держаться как можно солиднее, вышел из кабины первого грузовика. Ему тоже хотелось размяться, но это было его первым самостоятельным заданием, и мальчишеской несерьезности он позволить себе не мог.
     - Взво-од! В две шеренги стано-овись!
     Два десятка человек сформировали короткий строй.
     - Товарищи красноармейцы! Согласно полученным командованием данным, в ближайшее время вероятен вооруженный конфликт между СССР и фашистской Германией. Исходя из этого, нашему взводу приказано обеспечить противовоздушную оборону железнодорожной магистрали Минск - Брест от возможных атак вражеской авиации. Поэтому приказываю. Первое орудие занимает позицию... - Наводчик первого орудия Михаил Никифорович Чеботарев слушал вполуха. Войной пахло уже давно, а с прошлого воскресенья ему вообще было как-то не по себе, словно мир из живого и осязаемого стал плоским и каким-то ненастоящим. Словно он, как когда-то мальчишкой, проник без билета в "Иллюзион" и смотрит про себя самого кино. И самое страшное - что среди своих товарищей он временами встречал людей с такими же недоуменными глазами. И те тоже осознавали какую-то странную общность. С одним таким, совершенно незнакомым майором-танкистом, они полчаса курили, глядя на изумительно красивый закат - встретились случайно на отведенном для курения пятачке рядом с техпарком и смолили одну папиросу за другой. Когда у зенитчика кончилось курево, майор безо всякой просьбы протянул ему пачку "Дуката". Вспышка самодельной зажигалки отразилась в глазах майора каким-то яростным пламенем. На мгновение показалось даже, что пламя бушует внутри самого танкиста, что он горит, только это не видно никому, и ему самому тоже. Будь Чеботарев штатским и верующим - ушел бы в монастырь. Но штатским и верующим он не был. Он был младшим сержантом Красной Армии, кандидатом в члены партии, старослужащим, получившим прошлым летом отпуск за отличную стрельбу. С какой гордостью прошел он тогда по улицам родного городка, как повисла у него на шее Лелька... Странно, но лица жены он не помнил, хотя ее фотография с новорожденным сыном на руках лежала в нагрудном кармане. Лейтенант закончил. Михаил шел, толкал, разворачивал опоры пушки, перекидывал по цепочке ящики с патронами, растягивал вместе с другими бойцами маскировочную сеть, но впечатление неоплаченного кино не уходило. Было совсем не страшно, как будто война была неотъемлемой частью фильма.
     Усевшись в дырчатое сиденье, он покрутил штурвалы наводки, описав стволом полный круг. Позиция в кустах чуть в стороне от станционных зданий была выбрана правильно - обзор что надо. Проем в стене леса, уже казавшегося черным на фоне вечерней зари, куда ныряли колеи железки, тоже просматривался хорошо, как и подъездная дорога. "Толковый", - подумал он о лейтенанте.
     Водители отогнали машины под росшую в отдалении группу деревьев и укрывали их притащенными из леса ветками. Видимо, связисты с рацией расположились там же - один из них, с катушкой телефонного провода, шел как раз оттуда. Лейтенант подбежал к позиции, проверил все что мог. Вот он как разволновался, хотя и тщательно это скрывал. К чему придраться, так и не обнаружил и убежал ко второму орудию.
     Потихоньку стемнело окончательно, костры разжигать лейтенант запретил. Поужинали сухим пайком. Бойцы устраивались на ночлег, шуршали плащ-палатками.
     В караул Михаила не назначили, он жалел об этом. Сон не шел. Михаил перевернулся на спину. Было ясно, бездонное небо манило, втягивало в себя. Казалось, это единственное, что осталось от реальности. От станции доносился лязг сцепок, шипение пара, паровозные гудки, какие-то команды, топот - разгружалась пехотная часть.
     Изредка в лесу оживала кукушка, но спрашивать ее, сколько осталось лет, Михаилу не хотелось. Совсем.

***

Дорогая Алевтина Тимофеевна! С прискорбием сообщаю, что ваш муж, Чеботарев Михаил Никифорович, пал смертью храбрых в боях с гитлеровскими захватчиками. Он до последнего дыхания хранил вашу с сыном фотографию у самого сердца. Передайте его сыну, когда он вырастет, что мы отомстим фашистским стервятникам за смерть его отца. Командир в/ч № 56238 капитан Трофимов.      Это письмо сгорело в разбитом прямым попаданием снаряда почтовом грузовике. Младший сержант РККА М. Н. Чеботарев был внесен в списки пропавших без вести

     Строй на пыльном утоптанном плацу неподвижен, хотя и лишен парадной четкости. Часть бойцов с положенными по штату мосинскими карабинами, часть пока без оружия.
     За строем людей, на утрамбованной тысячами колес площадке - разных оттенков потрепанные полуторки да несколько "ЗИСов" с будками реммастерских и топливными цистернами. Машины разномастные, несколько новеньких, только что с конвейера, остальные, как и большая часть людей в строю, из колхозов, с заводов, со строек.
     Угловатые рупоры громкоговорителей на столбах притягивают глаза бойцов и командиров.
     "Граждане и гражданки Советского Союза!" - Молотов, ага. - "Сегодня, двадцать девятого июня, в четыре часа утра, без объявления войны..." - Ну вот и все, Андрюха. Началось. Твоя дата, которую ты так старался донести, не сыграла, все пошло иначе. Как ты пыжился над книжками там, в похожих уже на сон девяностых, как ты проклинал вместе с многомудрыми авторами якобы бестолковых советских генералов! Дата "двадцать второе июня" там, в будущем, казалась настолько очевидной, что только идиоты могли ее прошляпить. Тебе даже в голову не могло прийти, что даже такой основополагающий, казалось бы, незыблемый исторический факт есть всего лишь результат, сумма, точка фокуса массы обстоятельств, решений различных лиц и кропотливых расчетов. Не все из которых может зафиксировать разведка, учесть в своих выкладках даже самый лучший штаб, предвидеть самый проницательный политик. Ты думал - только пустите меня туда, только дайте развернуться. Дали. И что?
     А ничего. Твоего послезнания больше нет. Да его, как выяснилось, и не было вовсе. Так, иллюзия. Ты всего лишь один из пяти или скольких-то там миллионов бойцов. И ничем принципиально от них не отличаешься, разве что образование получше многих. Короче, стой в общем строю и не чирикай. Что должен делать - делай. А там посмотрим, что будет.
     Молотов умолк. Сталин выступит в двенадцать по Москве, а пока присяга.
     На плац втащили покрытую красной материей тумбу, установили рядом со сгруженными на землю длинными ящиками. "Равнение на знамя!" - Знаменосцы печатают шаг, все не так парадно-безупречно, как он привык видеть - но слегка поползший после окончания речи строй замирает на вдохе.
     - Амирджанов!
     - Йй-я!
     По алфавиту Андрей был предпоследним, из своей второй шеренги он наблюдал, как подобные ему новобранцы выходили строевым к накрытой кумачом тумбе, зачитывали текст, расписывались в книге и возвращались в строй уже с положенными по штату водителям карабинами.
     Дошла очередь и до него. Неловко пытаясь рубить шаг, он промаршировал к осененной знаменем тумбе и взял переплетенную в красный дерматин книжицу.
     - Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик...
     Далеко на западе "лаптежник" с крестами на плоскостях переворотом через крыло входит в пике над станцией. На путях два поезда, головами в разные стороны. Вокруг - суета, разбегаются люди-муравьи. В кустах рядышком - деловое шевеление, на тонком хоботке пульсирует желто-красный огонек. От тридцатисемимиллиметрового зенитного автомата с земли тянется цепочка светящихся шариков.
     - ... вступая в ряды Рабоче-Крестъянской Красной Армии...
     Зенитчик в штампованной чашке сиденья сосредоточенно доворачивает штурвальчики наводки. Изломанные крылья пикировщика бьются в сетке прицела, как шершень в паутине. Заряжающий забивает в приемник очередную обойму.
     - ... принимаю присягу и торжественно клянусь...
     Носок кирзового сапога аккуратно, даже нежно, давит педаль спуска, трассы идут к пойманному "Юнкерсу", от которого уже отделяется серия бомб. Треугольник фюзеляжа вытягивается, выходит, сволочь. Ладно. Бомбам лететь еще почти километр, секунд пять. И, похоже, в сторону. Работаем.
     - ... быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным бойцом...
     Очередная обойма забита в патронник, длинный тонкий ствол доворачивается на следующий пикировщик. Очередь. Один из снарядов приходит прямо под мотор, от "лаптежника" отделяются какие-то ошметки, клубы дыма... И очередная серия черных точек. Успел сбросить, сука. Работаем. Обойма. Поймать следующего. Ог-гонь!
     - ... строго хранить военную и государственную тайну...
     В сотне метров восточнее расчет второй установки лихорадочно стаскивает с орудия маскировочную сеть. Молодой парнишка в кажущейся огромной каске завороженно смотрит на идущие к земле бомбы.
     - ... беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров, Комиссаров и начальников...
     Лейтенант, лишь самую малость старше пацана в каске беззвучно (за воем сирен "Юнкерса" слов не слышно) орет на растерявшегося. Тот дергается, хватает из ящика рядом с установкой обойму, ощетинившуюся клыками остроголовых снарядов...
     - ... Я клянусь добросовестно изучать военное дело...
     ... пытается забить обойму в гнездо, руки дрожат. Наконец, та входит на место, вторая зенитка открывает огонь. Между первой установкой и составом рвутся сброшенные подбитым "Юнкерсом" бомбы.
     - ... всемерно беречь военное и народное имущество...
     Осыпанный комьями земли паровоз выпускает клубы пара, но это не попадание, котел цел. Машинист со сбитой взрывной волной фуражкой чуть приподнимает голову над обрезом окна. Паровоз трогается и медленно, очень медленно начинает тащить состав к выходному семафору.
     - ... и до последнего дыхания быть преданным своему народу, своей Советской Родине и Рабоче-Крестьянскому Правительству...
     Снова первая установка, тонкий ствол слепо смотрит в небо. Наводчик пытается поднять голову, сетка прицела расплылась и почти не видна. Небо с почти уже неразличимыми изломанными кляксами самолетов темнеет, наводчик заваливается вбок, совсем как "Юнкерс" десятью секундами раньше.
     - ... Я всегда готов по приказу Рабоче-Крестъянского Правительства выступить на защиту моей Родины - Союза Советских Социалистических Республик...
     Подносчик снарядов без сантиментов спихивает тело товарища с чашки сиденья, кладет руки на штурвалы. Очередная серия огненных шариков тянется к заходящим на цель пикировщикам.
     - ... И, как воин Рабоче-Крестьянской Красной Армии, я клянусь защищать ее мужественно, умело...
     "Юнкерс" шарахается в сторону, его не зацепило, но прицел сбит, бомбы идут в чисто поле.
     - ... с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами...
     Сброшенный с установки наводчик еще жив, пальцы скребут землю, потом они замирают.
     - ... Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу...
     Очередная пара "Юнкерсов" пикирует на вторую установку. Заряжающий в огромной каске не выдерживает, спрыгивает с разворачивающейся рифленой платформы, спотыкаясь, бежит к лесу.
     - ... то пусть меня постигнет суровая кара советского закона...
     Наперерез ему от штабеля ящиков бросается здоровенный мужик с неразличимыми от пыли петлицами, с широким замахом бьет его по морде. Мужик и утирающий рукавом юшку пацан хватают за веревочные петли ящик со снарядами, бегом волокут обратно к ворочающей хоботком автомата зенитке.
     - ... всеобщая ненависть и презрение трудящихся.
     Рвутся сброшенные последней парой бомбы, и наступает тишина, которую постепенно размывают крики, стоны, пыхтение не успевшего тронуться паровоза, треск горящего штабеля шпал в стороне от путей. Обыденные страшные звуки самой страшной в истории войны.
     Подпись - Чеботарев.
     Андрей отдал честь знамени, забросил полученный карабин на плечо, четко развернулся и, уже уверенно печатая шаг, занял свое место в общем строю.

Продолжение следует...