Мировая литература

МИРОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Выпуск № 145 от 2004-08-20

Число подписчиков: 12

---

Уважаемые подписчики! В данном произведении применяется ненормативная лексика, за использование которой ведущий рассылки ответственности не несет. Приносим свои извинения.    Стивен КИНГ "ЛОВЕЦ СНОВ" Часть 3    Куэбин    Глава 21. Опора No12 11      Генри вешает трубку, набирает в легкие воздух, задерживает его.., и рвется к двери с табличкой: ОФИС. НЕ ВХОДИТЬ.      - Эй, - квакает старая Рини Госслин со своего места у кассы. - Вернись, парнишка! Туда нельзя!      Но Генри не останавливается, даже не замедляет шага, но, вломившись в дверь, вдруг понимает, да, он в самом деле парнишка, ниже своего теперешнего роста почти на фут, и хотя носит очки, но далеко не такие сильные, как нынче. Он мальчишка, но под разлетающимися волосами (немного поредевшими к тому времени, когда он переступил порог тридцатилетия) все же скрыт взрослый мозг.      Я два, два, два в одном флаконе, думает он, вваливаясь в офис старого Госслина, и бешено кудахчет, заливается смехом, как в прежние деньки, когда все лучи Ловца были целы и сходились в центре, а Даддитс расставлял колышки. "Я чуть живот не надорвал, - говорили они, - чуть живот не надорвал, что за срань господня!"      Он оказывается в офисе, но это не офис старика Госслина, где человек по имени Оуэн Андерхилл когда-то ставил человеку по имени не Абрахам Курц запись серых человечков, говоривших голосами знаменитых людей. Это коридор, больничный коридор, и Генри ничуть не удивлен. Это Массачусетская больница. Он ее создал.      Здесь сыро и куда холоднее, чем в обычном коридоре, а стены заросли байрумом. Откуда-то доносятся стоны: Мне не нужны вы, не нужен укол, я хочу Джоунси. Джоунси знал Даддитса. Джоунси умер, умер в "скорой", Джоунси единственный, кто годится. Валите отсюда, поцелуйте меня в задницу, я хочу Джоунси.      Но он не уйдет. Он старый, коварный мистер Смерть, и не собирается жаться в сторонке. У него тут дело.      Он невидимкой крадется по коридору, где так холодно, что дыхание вырывается белым паром, мальчик в оранжевой куртке, которая скоро станет тесна. Жаль, что у него нет ружья, того, который зарядил для него отец Пита, но и ружье пропало, забыто, похоронено под грузом лет, вместе с телефоном Джоунси, украшенным наклейкой из "Звездных войн" (как они все завидовали этому телефону!), курткой Бивера, исполосованной молниями, и свитером Пита с эмблемой НАСА на груди. Похоронены под грузом лет. Некоторые мечты умирают и улетают на свободу, вот еще одна из горьких истин мира. Как их много, горьких истин...      Он проходит мимо парочки смеющихся, болтающих сестер, одна из них повзрослевшая Джози Ринкенхауэр, а другая - женщина с полароидной фотографии, которую они видели в тот день через окно офиса "Братьев Трекер". Они не видят Генри, потому что для них он не существует, он сейчас в Ловце снов, бежит назад по лучу, к самому центру.      Я эггмен, думает он. Время замедлилось, пространство искривилось, и эггмен идет вперед. Все дальше и дальше.      Генри крадется по коридору на звук голоса мистера Грея. 12      Сквозь разбитое окно машины Курц отчетливо слышал неровные строчки выстрелов из автоматического ружья, пробудившие давно знакомые ощущения неловкости и нетерпения: злости на то, что стрельба началась без него, и страха, что все закончится, прежде чем он успеет оказаться на месте, и не останется никого, кроме раненых, скулящих: врача-врача-врача.      - Жми, Фредди, - бросил он, перекрывая храп Перлмуттера.      - Уж очень скользко, босс.      - Все равно. У меня такое чувство, что мы почти...      Он увидел розовое пятно на чистом белом занавесе снега, размытое, как кровь, сочившаяся из пореза на лице сквозь крем для бритья, и только потом различил силуэт "субару", уткнувшегося носом в землю. И в следующий момент Курц искренне раскаялся в недобрых мыслях по поводу водительского мастерства Фредди. Его заместитель попросту крутанул "баранку" вправо и прибавил скорости, когда "хамви" едва не забуксовал. Огромная машина, покорная рулю, буквально перемахнула через трещину. Толчок был весьма ощутимым. Курц, подброшенный вверх, ударился макушкой о крышу, да так, что из глаз посыпался фонтан искр. Руки Перлмуттера повисли, как у трупа, голова откинулась сначала назад, потом вперед. "Хамви" промчался рядом с "субару" так близко, что едва не задел ручку дверцы, и мощно попер вперед, по единственным теперь рубчатым слешам шин, примявших свежевыпавший снег.      Теперь я у тебя на хвосте, Оуэн. Дышу прямо тебе в затылок, Оуэн, сгнои Господь твои голубые глаза, торжествующе твердил про себя Курц.      Единственное, что беспокоило его, - недолгий взрыв пальбы. Что все это значит? Но как бы там ни было, а больше не стреляли.      Впереди замаячило еще одно пятно, на этот раз оливково-зеленое. "Хаммер". Они ушли, возможно, ушли, но...      - Готовность номер один, - сказал он Фредди. - Кое-кому пора платить долги. 13      К тому времени, когда Оуэн добрался до места, где Ист-стрит кончалась (вернее, растворялась в идущей на северо-восток Фицпатрик-роуд, как хотите, в зависимости от вашего воображения), вдали раздался шум моторов второго "хамви". Вероятно, Курц, в свою очередь, слышал его, "хамви" не так громогласны, как "харли", но и воркующими голубицами их не назовешь.      Следы Джоунси окончательно исчезли, но Оуэн еще видел тропинку, отходившую от основной дороги и вьющуюся вдоль берега водохранилища.      Оуэн заглушил мотор.      - Генри, похоже, отсюда придется идти не...      И осекся. Он так усердно пялился в лобовое стекло, так боялся вновь слететь в кювет, что ни разу не обернулся назад и не взглянул в зеркальце заднего обзора. И поэтому оказался совершенно не готов к тому, что увидит. Потрясен и поражен.      Генри и Даддитс слились в том, что Оуэн посчитал последним объятием, прижавшись друг к другу щетинистыми щеками. Глаза закрыты, лица и куртки измазаны кровью. Дыхания не было слышно, и Оуэн решил, что оба умерли: Даддитс - от лейкемии, Генри - от сердечного приступа, вызванного переутомлением и невероятным, немыслимым, невыносимым тридцатичасовым стрессом. Он едва не вскрикнул, но тут веки чуть вздрогнули. У обоих.      Обнявшиеся. Забрызганные кровью. Но не мертвые. Спящие.      Спят и видят сны...      Оуэн хотел было окликнуть Генри, но раздумал. Генри отказался покинуть лагерь в Джефферсон-трект и бросить заключенных на произвол судьбы, и хотя им это сошло с рук, но только по чистой случайности.., офигительному везению или улыбке судьбы.., если вы верите, что таковая бывает не только в телесериалах. Так или иначе, улизнуть незамеченным не удалось. На хвосте сидит Курц, вцепился, как бультерьер, и такого наверняка не случилось бы, не исчезни Оуэн и Генри потихоньку, под вой и свист бури.      Что ж, как ни крути, ничего не изменишь, подумал Оуэн, открывая дверцу машины и спрыгнув на землю. Откуда-то с севера, из белой пустоты снега, донесся крик орла, противно нудившего насчет погоды. Сзади, с юга, слышался приближающийся рев машины Курца, этого надоедливого психа. Из-за долбанного снега невозможно сказать точно, насколько он успел подобраться к ним. В такую погоду все звуки обманчивы, приглушены снегом. Он может находиться в двух милях отсюда, а может и гораздо ближе. И Фредди с ним, чертов Фредди, идеальный солдат, Дольф Лундгрен из ада.      Оуэн обошел машины, то и дело спотыкаясь, проклиная все на свете, и открыл кузов, надеясь найти автоматы, а может, и миномет. Никаких минометов, никаких гранат, зато нашлись четыре автоматические винтовки МП-5 и коробка с обоймами, в каждой по сто двадцать патронов.      Там, в лагере, он вел игру по правилам Генри, им, наверное, удалось спасти несколько жизней, но на этот раз будет так, как посчитает нужным он, видит Бог, если он еще не заплатил сполна за чертово блюдо Рейплоу, значит, придется так и ходить в должниках. С этим он проживет, но недолго, если повезет не ему, а Курцу.      Генри либо спит, либо в обмороке, либо соединился с умирающим другом в каком-то безумном, недоступном Оуэну слиянии сознаний. Пусть себе. Проснувшийся Генри, Генри бодрый и соображающий, наверняка попытается помешать тому, что должно случиться, что необходимо сделать, особенно если он прав относительно того, что Джоунси жив и скрывается где-то в глубинах разума, захваченного инопланетянином. Рука Оуэна не дрогнет.., и поскольку телепатии конец, он не услышит Джоунси, молящего о пощаде, даже если он все еще там. "Глок" хорошее оружие, но недостаточно надежное.      МП-5 разорвет тело Гэри Джоунса в кровавые клочья.      Оуэн схватил ружье, рассовал по карманам три дополнительные обоймы. Курц совсем близко - близко, близко, близко.      Оуэн оглянулся, почти ожидая увидеть зеленовато-коричневую тушу второго "хамви", возникающую на Ист-стрит, одетым в камуфляж привидением, но дорога оставалась пуста. Хвала Иисусу, как сказал бы Курц.      Окна "хаммера" уже заволокло снегом, но Оуэн, семеня мимо громады грузовика, разглядел силуэты двух тел на заднем сиденье, по-прежнему сплетенных в объятиях.      - Прощайте, мальчики, - прошептал он. - Приятных сновидений.      Если повезет, они так и не проснутся, когда Курц и Фредди придут за ними и положат конец их существованию перед началом охоты на главную добычу.      Оуэн внезапно замер, поскользнулся и схватился за капот "хамви". Даддитс уже отработанный материал, но спасти Генри Девлина еще можно.      Нет! - вопила часть разума, когда он взялся за ручку задней дверцы. Нет, времени не осталось!      Но Оуэн решил рискнуть. Поставить на карту весь мир. Может, заплатить еще немного, в счет долга за блюдо Рейплоу, может, за то, что сделал вчера (эти голые серые фигурки, стоящие вокруг разбившегося корабля, с поднятыми руками, словно сдаваясь), возможно, просто ради Генри, сказавшего, что они герои, и мужественно пытавшегося исполнить свое предназначение.      Не сочувствие, к дьяволу, подумал он, открывая дверь. Нет, сэр, никакого сочувствия к мудаку.      Даддитс сидел ближе. Оуэн схватил его за воротник просторной куртки и дернул. Даддитс боком рухнул на сиденье. Кепка свалилась, открывая блестящий лысый череп. Генри, так и не отнявший рук от Даддитса, упал сверху и, не открывая глаз, тихо застонал. Оуэн наклонился и свирепо прошептал ему на ухо:      - Только не вставай. Ради Господа Бога, Генри, не вставай. После чего он захлопнул дверцу, отступил шага на три и, прижав ствол к бедру, дал залп. Стекла "хамви" пошли трещинами, побелели и рассыпались. Гильзы запрыгали у ног Оуэна. Он снова подошел поближе и заглянул в дыру. Генри и Даддитс по-прежнему лежали неподвижно, засыпанные крошками стекла, залитые кровью Даддитса, и на первый взгляд казались самыми мертвыми из всех мертвецов, которых когда-либо видел Оуэн. Оставалось надеяться, что Курц не будет долго присматриваться. Слишком спешит. В любом случае Оуэн сделал все, что мог.      Услышав резкий металлический лязг, он ухмыльнулся. Теперь-то он точно знает, где Курц: у той промоины, где закончил свой путь "субару". Хорошо бы, Курц и Фредди влепились носом в зад гребаной развалюхи, но, к сожалению, звук был не настолько громким. Все же теперь ясно, где они. В миле от них, в целой миле. Не так плохо, как он думал.      - Полно времени, - буркнул Оуэн. Это, конечно, верно в отношении Курца, но как насчет другой стороны? Где мистер Грей сейчас?      Держа винтовку за ремень, Оуэн пустился по тропе, ведущей к опоре No12. 14      Мистер Грей открыл для себя еще одну неприятную человеческую эмоцию - панику. Он прошел весь этот путь: световые годы сквозь космос, сотни миль сквозь снег, чтобы в конце дороги его так бездарно подвели мышцы Джоунси, безнадежно ослабевшие, отказавшиеся функционировать. К тому же железная крышка оказалась тяжелее, чем он представлял.      В отчаянии он налег на лом так, что спина Джоунси, казалось, вот-вот переломится - и наконец был вознагражден узким ломтиком тьмы по краям ржавого железа. И скрежетом этого самого железа по бетону. Сдвинулась! На дюйм-другой, не больше, но сдвинулась!      Но тут поясницу Джоунси прихватило так, что мистер Грей, шатаясь, прижимая ладони к больному месту и скрипя зубами (благодаря своему иммунитету, Джоунси сохранил все до одного), отступил. Похоже, он в самом деле разваливается.      Лэд жалобно завизжал. Посмотрев на него, мистер Грей увидел, что тварь готова вырваться на волю. Хотя пес по-прежнему спал, брюхо раздулось до такой степени, что одна лапа неподвижно торчала в воздухе. Кожа внизу брюха натянулась, и казалось, вот-вот лопнет, вены быстро-быстро пульсировали. Из-под хвоста тянулась струйка крови.      Мистер Грей наградил злобным взглядом ни в чем не повинный лом, так и торчавший в крышке. В воображении Джоунси русская представлялась стройной красоткой с черными волосами и темными трагическими глазами. На самом же деле она наверняка была широкоплечей, плотной и мускулистой, иначе как бы...      Воздух разорвали выстрелы. В опасной близости. Слишком опасной. Мистер Грей, охнув, огляделся. Благодаря Джоунси частью его маски стала чисто человеческая коррозия сомнения. Впервые он осознал, что может потерпеть неудачу, да, неудачу, даже сейчас, когда цель так близка, что он слышит плеск воды, начинающей свое шестидесятимильное подземное путешествие. И все, что стоит между байрумом и остальным миром, - жалкая ржавая крышка весом сто двадцать фунтов.      Плюясь визгливой отчаянной литанией Биверовых проклятий, мистер Грей ринулся вперед. Истерзанное тело Джоунси дергалось на ненадежной опоре больного бедра. Один из них вот-вот явится, тот, кого зовут Оуэн, и мистер Грей не смел надеяться, что сумеет заставить Оуэна прицелиться себе в грудь. Будь у него время, возможность застать Оуэна врасплох, тогда возможно. Но у него нет ни того, ни другого. Этот человек, который идет за ним, натаскан на убийство, это его ремесло.      Мистер Грей взвился в воздух. Послышался вполне различимый хруст, это бедренная кость Джоунси, не выдержав непосильной нагрузки, вывернулась из сустава. Мистер Грей навалился на лом всей тяжестью тела Джоунси. Край снова поднялся, и на этот раз крышка проехалась по бетону едва не на целый фут. Снова появился черный полумесяц, в который когда-то скользнула русская. Не совсем полумесяц, скорее тонкое "С", выведенное пером каллиграфа.., но собака пройдет.      Нога Джоунси больше не действовала (кстати, где Джоунси? До сих пор ни звука от его скандального хозяина), но это не важно. Он вполне может ползти.      Мистер Грей так и сделал. Пополз по ледяному полу к тому месту, где лежал спящий колли, схватил Лэда за ошейник и потащил к скважине. 15      Зал Воспоминаний - просторное хранилище коробок - тоже вот-вот готов развалиться. Пол трясется, как в приступе бесконечного, медленного землетрясения, люминесцентные светильники чахоточно мигают, придавая помещению не правдоподобный, словно галлюцинация больного белой горячкой, вид.      Джоунси мчится из последних сил, перебегает из коридора в коридор, чисто интуитивно находя путь в лабиринте. И непрерывно приказывает своему телу наплевать на проклятое бедро, в конце концов он теперь всего лишь чистый разум. Но с таким же успехом инвалид мог бы убеждать ампутированную конечность не болеть.      Он летит мимо коробок с метками АВСТРО-ВЕНГЕРСКАЯ ВОЙНА, и КАФЕДРАЛЬНАЯ ПОЛИТИКА, и ДЕТСКИЕ истории, и содержимое ВЕРХНЕГО ШКАФА. Натыкается на гору рассыпавшихся коробок, обозначенных КАРЛА, припадает на больную ногу, вопит от боли. Хватается за ящики (на этих надпись ГЕТТЕРСБЕРГ), чтобы удержаться от падения, и, наконец, видит дальний конец хранилища. Слава Богу, кажется, он оставил позади много миль.      На двери таблички: БЛОК ИНТЕНСИВНОЙ ТЕРАПИИ. ПОЖАЛУЙСТА, ТИШЕ. И: ПОСЕЩЕНИЕ ТОЛЬКО ПО ПРОПУСКАМ.      Точно, именно туда его и привезли. Там он проснулся и услышал зов хитрого мистера Смерти, притворявшегося, будто зовет Марси.      Джоунси влетает в двери и оказывается в другом мире, который узнает сразу: белый с голубым коридор блока интенсивной терапии, где четыре дня спустя после несчастного случая он сделал первые нерешительные шажки. Прохромав с дюжину футов по выложенному кафелем коридору, он замечает брызги байрума, расплескавшиеся по стенам, слышит непривычную для больницы, хоть и тихую, музыку, кажется, это "Роллинг Стоунз" поют "Сочувствие дьяволу".      Он только успевает понять, что это за песня, как бедро взрывается термоядерной вспышкой. Джоунси удивленно вскрикивает и валится на черно-красный кафель блока интенсивной терапии, хватаясь за ногу. Совсем как тогда, после наезда, удушливое облако багровой агонии. Он катается по полу, глядя на мерцающие световые табло, на круглые динамики, из которых доносится музыка ("Анастасия кричала напрасно"), музыка из иного мира, когда боль так ужасна, все остальное в ином мире, боль превращает суть и истинный смысл в бесплотную тень, любовь - в пародию и насмешку, это он узнал еще в марте и теперь должен узнавать снова. Он катается и катается, вцепившись в распухшее бедро, глаза вылезают из орбит, рот превратился в уродливо растянутую щель, и в глубине души он уже понимает, что случилось, знает: мистер Грей. Сукин сын мистер Грей сломал его уже однажды сломанное бедро.      И тут издалека, из того другого мира, он слышит знакомый голос. Голос ребенка:      Джоунси!      Отдающийся эхом.., искаженный.., но не настолько далекий. Не этот коридор, но один из соседних. Чей голос? Кого-то из его ребятишек? Может, Джона? Нет...      Джоунси, скорее! Он идет убить тебя! Оуэн идет убить тебя!      Джоунси понятия не имеет, кто такой Оуэн, но узнает голос. Генри Девлин. Не теперешний Генри, не тот, которого он в последний раз видел перед поездкой в магазин Госслина. Тот Генри, с которым он вырос, тот, который сказал Ричи Гренадо, что они всем разболтают, если он не прекратит издеваться над Даддитсом, а Ричи и его дружки никогда не поймают Пита, потому что Пит бегает быстро - хрен догонишь.      Не могу! - откликается Джоунси, продолжая кататься по полу. Он чувствует, как что-то меняется, исподволь, постепенно, но вот что? - Не могу, он снова сломал мне бедро, сукин сын сломал...      И вдруг понимает, что происходит: боль откатывается назад. Все равно что смотреть перематывающуюся кассету: молоко течет из стакана в пакет, цветок, который должен расцвести, благодаря чуду неподвластной бегу времени фотографии, наоборот, свертывает лепестки.      Причина становится очевидной, когда он опускает глаза и видит ярко-оранжевую куртку, купленную когда-то матерью в "Сирее", перед первой поездкой в "Дыру в стене", когда Генри раздобыл оленя, и все они вместе убили Ричи Гренадо и его приятелей, убили сном, возможно, не намереваясь делать этого, но тем не менее все же сделали.      Он снова стал мальчишкой, четырнадцатилетним мальчишкой, и избавился от боли. Немудрено: бедро будет сломано только через двадцать три года. И тут в мозгу все с грохотом сходится вместе, валится на свои места: нет и не было никакого мистера Грея. Мистер Грей живет в Ловце снов, и нигде больше. Он реален не более чем боль в бедре.      Я защищен, думает он, вставая. Ни пятнышка байрума. И в моей голове не просто воспоминания, а истинный призрак в машине. Он - это я. Господи боже, мистер Грей - это я.      Джоунси вскакивает и пускается бежать, так быстро, что едва не влепился носом в угол. Но устоял: ловкие быстрые ноги четырнадцатилетнего подростка несут его вперед. И никакой боли, никакой боли!      Следующий коридор ему знаком. Здесь стоит каталка с судном. Мимо нее осторожно семенит на тонких ножках олень, которого он видел тогда в Кембридже перед наездом. Вокруг бархатистой шеи широкий ошейник, с ошейника огромным амулетом свисает его магический кристалл. Джоунси мчится мимо оленя, который смотрит на него огромными кроткими глазами.      Джоунси!      Уже близко. Совсем близко.      Джоунси!      Джоунси удваивает скорость, ноги летят, молодые легкие дышат свободно, никакого байрума, потому что он невосприимчив, нет никакого мистера Грея, по крайней мере в нем, мистер Грей в больничной палате, и все время там был, мистер Грей, эта фантомная боль в отрезанной конечности, которую до сих пор чувствуешь, призрак в машине, призрак, подключенный к аппаратуре жизнеобеспечения, и аппаратура жизнеобеспечения - это он.      Он сворачивает за очередной угол. Перед ним три открытые двери. У четвертой, закрытой, стоит Генри. Ему четырнадцать, как и Джоунси. На Генри тоже оранжевая куртка. Очки, как всегда, сползли на кончик носа, и он отчаянно машет рукой.      Скорее! Скорее, Джоунси! Даддитс долго не продержится! Если он умрет раньше, чем мы убьем мистера Грея...      Джоунси подлетает к Генри. Ему хочется раскинуть руки, обнять друга, но времени нет.      Это я во всем виноват, говорит он Генри высоким юношеским тенорком.      Неправда, отвечает Генри, глядя на него, со знакомым нетерпением, внушающим в детстве такой ужас Питу, Биву и Джоунси: в отличие от них Генри всегда думал наперед, всегда еле-еле удерживался, чтобы не прыгнуть в будущее, оставив их всех позади. Они, похоже, всегда были гирями на его плечах.      Но...      Ты еще скажи, что Даддитс убил Ричи Гренадо, а мы - его сообщники. Он был тем, кем был, Джоунси, и сделал нас теми, кто мы есть.., но не намеренно. Единственное, что он мог сделать намеренно, - завязать шнурки на ботинках, разве не знаешь?      И Джоунси думает: Агу? Соку?      Генри! Даддитс... держится ради нас, Джоунси. Я тебе говорил. И держит нас.      В Ловце снов.      Верно. Ну что, будем стоять здесь и спорить, пока мир летит к чертям, или...      Нужно прикончить сукина сына, говорит Джоунси и тянется к дверной ручке. Над ней висит табличка с предупреждением: ИНФЕКЦИИ НЕ ОБНАРУЖЕНО. IL N'Y A PAS D'INFECTION, и внезапно он видит обе стороны медали, двойной смысл, который не каждому дано распознать. Все равно что оптический обман Эшера. Взгляни под одним углом, увидишь правду. Взгляни под другим, поймешь, что это самая чудовищная ложь во всей вселенной.      Ловец снов, думает Джоунси и поворачивает ручку.      Палата - царство торжествующего байрума. Джунгли из кошмарных снов, заплетенные лианами, ползучими растениями, лозами, перевитыми, скрученными в кроваво-красные косы. Здесь несет серой и леденящим этиловым спиртом, вонью пусковой жидкости, налитой во взбрыкнувший карбюратор морозным январским утром. Хорошо еще, что не нужно бояться срань-хорьков, только не здесь, они на другом луче Ловца в другом месте и времени. Байрум пока остается проблемой Лэда, колли, незначительной фигуры во всей этой истории.      Телевизор включен, и хотя экран зарос байрумом, все же на поверхность упорно пробиваются призрачные черно-белые фигуры. Мужчина волочит труп собаки по цементному полу, пыльному, усыпанному мертвыми осенним листьями. Странное помещение напоминает склеп из ужастиков пятидесятых, которые так любит смотреть Джоунси. Но это не склеп: слышится глухой плеск бегущей воды.      В центре пола - круглая ржавая крышка с выдавленными на поверхности буквами МУВС - Массачусетское управление водоснабжения. Буквы выпирают даже сквозь красноватую корку. Еще бы! Для мистера Грея, чья физическая сущность погибла еще там, в "Дыре в стене", они означают все.      Фигурально говоря, весь мир.      Крышка немного сдвинута, открывая полумесяц абсолютной черноты. Джоунси сознает, что мужчина, который тянет пса, - он сам, и пес еще не сдох. Его тело оставляет на цементе тонкий кровяной след, а задние лапы подергиваются. Словно загребают.      Брось ты свое кино, рычит Генри, и Джоунси оборачивается к лежащей на постели фигуре. Серому существу, прикрытому испещренной байрумом простыней - до самой груди, плоской, безволосой, без сосков, без пор, серой плоти, обтянутой серой кожей. Джоунси, даже не глядя, знает, что пупка тоже нет, потому что эта тварь никогда не рождалась на свет. Он всего лишь детское представление о жителе иного мира, воплощенное в жизнь подсознанием тех, кто впервые столкнулся с байрумом. Они никогда не существовали как реальные особи - пришельцы, инопланетяне. Серые, как физические тела, были созданы человеческим воображением, вышли из Ловца снов, и эта мысль доставляет Джоунси некоторое облегчение. Не его одного одурачили. По крайней мере это уже что-то.      И еще кое-что его радует: взгляд этих отвратительных черных глаз. В них плещется страх. 16      - Я готов, - спокойно объявил Фредди, останавливая "хамви", проехавший еще три мили.      - Прекрасно, - кивнул Курц. - Осмотри "ХМВ". Я прикрою.      - Сейчас.      Фредди взглянул на Перлмуттера, живот которого достиг угрожающих размеров, потом на "хаммер" Оуэна. Причина стрельбы, слышанной раньше, была вполне очевидна: "хаммер" буквально изрешетили. Оставался один вопрос: кто держал оружие и кому достались пули. Следы, уводившие от машины, быстро становились почти неразличимыми, но пока по ним еще можно идти. Одиночные следы. Следы тяжелых ботинок. Оуэн?!      - Ну же, Фредди!      Фредди вышел на дорогу, и Курц последовал за ним. Фредди услышал щелчок курка. Надеется на свой девятимиллиметровый. Что ж, босс прав, с этим он управляется как никто другой.      Мгновенный озноб прошел по спине, едва Курц прицелился ТУДА. Прямо ТУДА. Но что за чушь! Оуэн, да, Оуэн - дело другое, не так ли? Оуэн переступил Черту. 17      При виде двух мальчишек, молча надвигающихся на затканную байрумом кровать, мистер Грей принимается лихорадочно нажимать кнопку вызова медсестры, но никто не является.      Наверное, все системы задушены байрумом, думает Джоунси. Тем хуже, мистер Грей, тем хуже для вас.      Он оборачивается к телевизору и видит, что его экранный двойник уже успел подтащить колли к краю шахты. Может, они опоздали? А может, нет. Пока сказать невозможно. Колесо еще вертится.      Привет, мистер Грей, я так хотел познакомиться с вами, произносит Генри, вытаскивая мохнатую от байрума подушку из-под безухой узкой головы лежащего. Мистер Грей пытается уползти на другой край кровати, но Джоунси придавливает его к матрацу, хватает тоненькие ребячьи руки пришельца. Кожа ни горяча и ни холодна. И вообще на ощупь не кажется кожей. Что-то вроде...      Вроде пустоты, думает он, как во сне.      Мистер Грей? - спрашивает Генри. Так мы приветствуем гостей на планете Земля.      Под руками Джоунси мистер Грей пытается сопротивляться и слабо извивается. Откуда-то слышится истерический писк монитора, словно у этого создания действительно было сердце, которое сейчас перестало биться.      Джоунси смотрит на умирающего монстра и мечтает только о том, чтобы все это поскорее кончилось. 18      Мистер Грей дотянул Лэда до железной крышки, которую ухитрился отодвинуть. Со дна шахты доносились мерный рокот бегущей воды и затхлый сырой запах.      Если делать что-то, делай быстро и на совесть.., это из коробки с меткой ШЕКСПИР.      Задние лапы пса судорожно подергивались, и мистер Грей слышал влажное хлюпанье раздираемой плоти: это байрум продирался одним концом и жевал другим, пробивая себе путь наружу. Под хвостом пса слышался рассерженный цокот, словно чириканье возмущенной обезьянки.      Нужно впихнуть собаку в шахту прежде, чем тварь выйдет наружу. Совсем не обязательно, чтобы она родилась в воде, но в этом случае шанс на выживание будет куда выше.      Мистер Грей попытался протолкнуть собачью голову в отверстие между крышкой и цементом, но не сумел. Шея нелепо изогнулась и бессмысленно скалившаяся морда вывернулась наверх. Все еще не просыпаясь (а может, и потеряв сознание), собака тихо сдавленно залаяла.      И не пролезала в отверстие.      - Трахни меня, Фредди! - взвыл мистер Грей, почти не замечая грызущую бедро Джоунси боль и, уж конечно, не обращая внимания на напряженное белое лицо Джоунси, зеленовато-карие глаза, мокрые от слез усталости и крушения надежд. Зато сознавал, остро, с ужасом сознавал: что-то происходит. "Происходит у меня за спиной", - как сказал бы Джоунси. И кто еще мог быть? Кто еще, как не Джоунси, его негостеприимный хозяин?      - Мать твою! - завопил он проклятому, ненавистному, упрямому, чуточку-слишком-большому псу. - Ты нырнешь вниз, слышишь! ТЫ НЫР...      Слова застряли в горле. Почему-то он больше не мог крикнуть, хотя смертельно хотел, как бы он хотел крикнуть, стукнуть кулаком по чему-нибудь первому попавшемуся (хотя бы по бедной умирающей беременной собаке). Но почему-то не мог не то что крикнуть, но даже вдохнуть. Что делает с ним Джоунси?      Он не ожидал ответа. Но получил. Незнакомым голосом, полным холодной ярости.      Так мы приветствуем гостей на планете Земля. 19      Беспомощно мотающиеся трехпалые руки серого существа на больничной постели внезапно поднимаются и на мгновение отталкивают подушку. Черные глаза, пялившиеся с плоского стертого лица без черт, наливаются злобой и страхом. Серое создание задыхается. И хотя оно не существует в реальности, даже в мозгу Джоунси, по крайней мере как физический артефакт, яростно сражается за жизнь. Генри хоть и не может сочувствовать, но понимает. Мистер Грей хочет того же, что и Джоунси, Даддитс и даже сам Генри, ибо, несмотря на его черные мысли, разве сердце перестало биться? Разве печень не очищает его кровь? Разве тело не продолжает вести невидимые войны против всего, начиная от обычного зла до рака и самого байрума? Тело либо глупо, либо бесконечно мудро, но в любом случае свободно от разрушительного колдовства мысли: оно просто стоит насмерть и борется, пока не иссякают силы. Если мистер Грей и был другим когда-то, сейчас все изменилось. Он хочет жить.      Но вряд ли у тебя получится, хладнокровно, почти успокаивающе сообщает Генри. Не думаю, друг мой.      И вновь прижимает подушку к лицу мистера Грея. 20      Дыхательные пути мистера Грея опять открыты. Он жадно глотает холодный воздух, раз, другой.., и внезапно все кончается. Они душат его. Давят. Убивают.      Нет!!! Поцелуй меня в задницу! Поцелуй меня в сраную задницу! ВЫ НЕ СМЕЕТЕ!      Он оттаскивает собаку и поворачивает боком, совсем как уже опоздавший на самолет пассажир пытается втиснуть в чемодан последнюю неподатливую вещь.      Так он пройдет, думает мистер Грей.      Да. Пройдет. Даже если придется раздавить собачье брюхо руками Джоунси, и байрум вырвется наружу. Так или иначе, но чертова скотина пройдет.      Распухающее лицо. Вылезающие из орбит глаза. Перекрытое дыхание. Единственная жирная вена, пульсирующая в середине лба Джоунси. Мистер Грей, не помня себя, пихал и пихал собаку в провал и в отчаянии принялся долбить собаку кулаками в грудь.      Лезь же, черт бы тебя побрал, лезь!      ЛЕЗЬ! 21      Фредди Джонсон сунул карабин в окно брошенного "хаммера", а в это время Курц, крадущийся за его спиной (чем-то это напоминало атаку на корабль серых), ждал, что будет дальше.      - Два штафирки, босс. Похоже, Оуэн решил избавиться от лишнего мусора, прежде чем двинуться дальше.      - Мертвы?      - Как поленья. Скорее всего Девлин, и тот, другой. За которым они заезжали.      Курц подошел к Фредди, сунул голову в разбитое окно и кивнул. Ему они тоже показались мертвыми, пара белых личинок, скорчившихся на заднем сиденье, все в крови и стеклянной крошке. Он поднял было пистолет, собираясь поставить последнюю точку. Чтобы все было наверняка. По одному в лоб каждому.., не повредит, пожалуй. Поднял.., и опустил. Оуэн, вероятнее всего, не слышал их мотора. Снег был поразительно тяжелым и мокрым, настоящее акустическое одеяло, так что все возможно. Зато наверняка услышит выстрелы.      Курц резко обернулся.      - Показывай дорогу, дружище, и смотри, поосторожнее, кажется, под ногами чистый лед Кроме того, мы еще можем застать его врасплох. Думаю, стоит помнить об этом, ясно?      Фредди кивнул.      Курц улыбнулся и сразу стал удивительно похож на скалящийся череп.      - Если повезет, дружище, Оуэн Андерхилл отправится в ад, даже не поняв, что уже сдох. 22      Телевизионный пульт, прямоугольник черного пластика, покрытый байрумом, лежит на тумбочке мистера Грея. Джоунси хватает его, голосом, странно похожим на тенор Бивера, бормочет:      - Мать твою, дерьмо чертово, - и со всех сил грохает им о край стола, будто крутое яйцо разбивает. Пульт лопается, выплескивая батарейки и оставляя в руках Джоунси уродливый пластмассовый обломок. Он тянется к подушке, которую Генри прижимает к лицу барахтающейся твари. И на мгновение колеблется, вспоминая первую встречу с мистером Греем, их единственную встречу. Дверная ручка ванной, точно так же оставшаяся в его ладони, после того как лопнул стержень. Ощущение полной тьмы, когда тень существа упала на него. Тогда все казалось достаточно реальным. Реальным, как розы. Реальным, как дождевые капли. Джоунси повернулся и увидел его - кем бы ни был мистер Грей, прежде чем стал мистером Греем - стоящего в большой центральной комнате. Герой сотен художественных и документальных фильмов "о необъяснимом". Только очень старый. Старый и больной. Уже тогда готовый пациент блока интенсивной терапии.      - Марси, - сказало ОНО, вылущив слово прямо из мозга Джоунси. Вытащив его, как пробку. Проделав дыру, через которую смогло вползти. И потом, взорвавшись, как хлопушка в Новый год, засыпало все байрумом вместо конфетти, и... и я довообразил остальное. Так ведь было, верно? Очередной случай интергалактической шизофрении. Вот и все.      Джоунси! - вопит Генри. Если собираешься сделать это, давай!      Ну вот, мистер Грей, думает Джоунси, готовьтесь платить... 23      Мистер Грей наполовину протолкнул тело Лэда в шахту, когда голову заполнил голос Джоунси.      Ну вот, мистер Грей, готовьтесь платить по счетам. Своей шкурой.      Горло Джоунси разрывает боль. Мистер Грей поднимает руки Джоунси, из глотки вырывается ужасающее бульканье, так и не сумевшее перейти в вопль. И на этот раз рвется не заросшая щетиной шея Джоунси, а его собственная плоть. Его захлестывает волна потрясенного неверия, последняя эмоция, украденная им у Джоунси.      Этого не может быть.., не может быть.., поможет...      Они всегда прибывали в кораблях, эти артефакты, они всегда поднимали руки, сдаваясь, они всегда побеждали. Этого не может быть.      И все же каким-то непостижимым образом оказалось, что может.      Сознание байрума не столько меркнет, сколько распадается. Умирая, сущность, когда-то бывшая мистером Греем, возвратилась в исходное состояние. По мере того как он превращался в оно (и как раз за миг до того, как оно стало ничем), мистер Грей дал собаке отчаянный злобный пинок. Лэд нырнул в отверстие, но умудрился застрять на полпути.      Последней, окрашенной Джоунси мыслью байрума было:      Мне следовало бы принять предложение. Стать чело... 24      Джоунси полосует острым обломком ТВ-пульта голую морщинистую шею мистера Грея. Рана распахивается, как огромный рот, и оттуда выплескивается облако красновато-золотистой пыли, окрашивая воздух алым, оседая на покрывале хлопьями пыли и пуха.      Тело мистера Грея дергается, словно пораженное током, под руками Джоунси и Генри и внезапно съеживается, как сон, которым всегда и было, и становится чем-то знакомым. Сначала Джоунси не может сообразить, чем именно, но тут его осеняет. Останки мистера Грея выглядят совсем как резинки, валяющиеся на полу заброшенного офиса депо братьев Трекер.      Он...      ...мертв! - хочет договорить Джоунси и корчится от подлого удара рвущей боли. На этот раз не в бедре, а в голове. И горле. Шею обвило огненное ожерелье. И вся комната становится прозрачной, будь он проклят, если это не так. Он смотрит прямо сквозь стену и заглядывает в помещение опоры, где собака, застрявшая в дыре, производит на свет омерзительное красное создание, похожее на хорька, скрещенного с огромным, пропитанным кровью червем. Джоунси знает, что это такое: очередной байрум.      Покрытая кровью, дерьмом и пленочными лохмотьями собственной плаценты, тварь смотрит на него бессмысленными черными глазами (его глазами, думает Джоунси, глазами мистера Грея), оно рождается прямо в этот момент, вытягивает свое неестественно гибкое тело, пытаясь освободиться, упасть в темноту, полететь навстречу переливам бегущей воды.      Джоунси смотрит на Генри.      Генри смотрит на Джоунси.      На мгновение юные перепуганные глаза встречаются.., и сами они тоже исчезают.      Даддитс, шепчет Генри откуда-то издалека.., издалека.., издалека... Даддитс уходит, Джоунси,..      Прощай. Возможно, Генри хочет сказать "прощай". Но не успевает. Оба растаяли. 25      Отчаянное головокружение, и Джоунси оказывается нигде, в пустоте, где ему плохо, ужасно плохо, невероятно плохо. Наверное, он умирает, убил себя вместе с мистером Греем, перерезал собственное горло, как говорится.      В себя его привела боль. Не в горле, эта прошла, и можно снова дышать. Он даже слышал, как воздух входит и выходит, громкими сухими всхлипами. Нет, эта боль - старая знакомая. Бедро. Боль поймала его и швырнула обратно в мир, раскручивая вокруг распухшей, вопящей оси, как волчок.      По крайней мере эта часть реальна, подумал он. Эта часть не попала в паутину Ловца.      Этот чудовищный стрекот.      Джоунси увидел хорькоподобную тварь, свесившуюся в темноту, цеплявшуюся за край хвостом, который еще не вышел из собаки. Джоунси рванулся вперед и обхватил руками скользкое трясущееся тело как раз в тот момент, когда оно освободилось. Он подался назад, стараясь не обращать внимания на пульсирующее жаром бедро, держа извивающуюся, чирикающую тварь над головой, как укротитель с боа-констриктором. "Боа" конвульсивно дергался, клацая зубами, выгибаясь, пытаясь вцепиться в руку Джоунси. Твари удалось добраться до рукава куртки и располосовать его, выпустив почти невесомые белые пряди набивки.      Словно почувствовав чей-то взгляд, Джоунси повернулся и увидел мужчину, застывшего в разбитом окне, через которое пробрался мистер Грей. Незнакомец с вытянутым от изумления лицом был в камуфляжной куртке и держал ружье.      Джоунси отшвырнул сопротивляющегося хорька как можно дальше, что оказалось не слишком трудно. Тварь пролетела футов десять, прежде чем с мокрым хлюпаньем приземлилась на пол и немедленно поползла к шахте. Тело собаки заткнуло отверстие, но не до конца. Места оставалось достаточно.      - Стреляй! - завопил Джоунси мужчине с ружьем. - Ради Бога, стреляй, пока она не добралась до воды!      Но мужчина в окне словно оцепенел. Последняя надежда мира стояла, как пригвожденная к месту, тупо раскрыв рот. 26      Оуэн просто не верил собственным глазам. Какая-то красная тварь, жуткий, уродливый, безногий хорек. Одно дело - слышать о подобных вещах, и совсем другое - видеть. Оно подбиралось к дыре посреди пола, в которой застряла собака, вытянувшая неестественно застывшие лапы вверх, словно прося пощады.      Мужчина, должно быть, Тифозный Джоунси, орет, требуя, чтобы он застрелил тварь, но руки Оуэна не поднимаются, словно покрытые свинцом. Тварь вот-вот улизнет, после всего, что было, то, что он надеялся предотвратить, сейчас произойдет прямо перед его носом. Все равно что попасть в ад и жариться на сковороде.      Он зачарованно наблюдал, как тварь скользит все ближе, издавая жуткий обезьяний щебет, отдающийся, кажется, в самом центре мозга, наблюдал, как Джоунси рвется вперед в отчаянной надежде схватить ее или по крайней мере отогнать. Бесполезно. Мешала собака.      Оуэн снова скомандовал рукам поднять ружье и прицелиться, но ничего не вышло. МП-5 с таким же успехом могла находиться в другой галактике. Он вот-вот позволит твари удрать. Будет торчать здесь, как чучело, и позволит ей улизнуть. Боже, помоги ему.      Боже, помоги им всем. 27      Генри пошевелился и, как пьяный, не разлепив еще сомкнутых век, сел и прислонился к спинке сиденья. В волосах застряли какие-то крошки. Он стряхнул их, все еще захваченный сном о больнице (только это был не сон, подумал он), и тут же острый укол боли вернул его во что-то вроде реальности. Стекло? Голова забита кусочками стекла. Все сиденье и пол переливались сотнями крошечных радуг. И Даддитс.      - Дадс?      Бесполезно, разумеется. Даддитс мертв. Должно быть, мертв. Он потратил остатки угасающей энергии на то, чтобы привести Генри и Джоунси в больничную палату.      Но Даддитс застонал. Глаза его открылись, и глядя в них, Генри вновь вернулся на снежную дорогу-тупик. Дорогу в один конец. Глаза Даддитса были красно-кровавыми нолями. Глаза сивиллы.      - Уби, - вскрикнул Даддитс. Руки его поднялись, словно держа невидимое ружье. Он словно целился в невидимую мишень. - Убу-у! Поа а аоту!      Пора за работу...      В ответ откуда-то из леса донеслись два ружейных выстрела.      Пауза.      Третий выстрел.      - Дад... - прошептал Генри. - Даддитс! Даддитс увидел его. Даже полными крови глазами Даддитс видел его. Генри более чем чувствовал это: на миг он действительно видел себя глазами Даддитса. Все равно что смотреть в волшебное зеркало. Он видел когдатошнего Генри, парнишку, глядевшего на мир сквозь роговые очки, чересчур большие для его лица и всегда соскальзывающие на кончик носа. Он чувствовал любовь Даддитса к нему, простую, незамысловатую эмоцию, не замутненную ни сомнением, ни эгоизмом, ни даже благодарностью.      Генри обнял Даддитса и, ощутив невесомость его тела, заплакал.      - Тебе везло, приятель, - прошептал он, жалея, что нет рядом Бивера. Бивер мог сделать недоступное Генри - убаюкать Даддитса. - Ты всегда был самым счастливым из нас, вот что я думаю.      - Ени, - пробормотал Даддитс, осторожно коснувшись щеки Генри. Он улыбался и выговорил на удивление правильно:      - Я люблю тебя, Ени. 28      Впереди раздались два выстрела - хлесткие удары карабина. Не так уж и далеко. Курц остановился. Фредди отошел уже футов на двадцать и замер у таблички, воспрещавшей рыбалку вблизи от опор.      Третий выстрел, и тишина.      - Босс, - сказал Фредди, - там какая-то заварушка.      - Ты ничего не видишь?      Фредди покачал головой.      Курц приблизился к нему, даже в этот момент немного развеселившись, когда Фредди нервно дернулся, ощутив на плече руку босса. Дернулся? И не зря. Нюх у него что надо. Если Эйбу Курцу удастся пережить следующие пятнадцать - двадцать минут, в новый сияющий мир он намерен отправиться один. Никто не будет висеть над душой, никто тяжким грузом не ляжет на плечи, никаких свидетелей его последней партизанской войны. Фредди может питать какие угодно подозрения, но наверняка не знает правды. Ничего не поделаешь, телепатия прошла, как грипп. Печально, конечно. Печально для Фредди.      - Похоже, Оуэн нашел кого еще убить, - прошептал Курц Фредди на ухо, в котором еще оставалось несколько прядей Рипли, побелевших и сухих.      - Пожалуй, стоит его достать.      - Господи, ни за что, - вскинулся Курц. - И не думай. Похоже, пришло время - к сожалению, оно когда-нибудь, да приходит, - когда мы должны отступить. Спрячемся за деревьями. Посмотрим, кто останется и кто вернется. Если кто-то вообще вернется. Дадим им десять минут, согласен? Думаю, десяти минут более чем достаточно. Окончание следует...

Подпишитесь: