[TIFLO] Джек Лондон и Чукотка
Материал предоставлен Анатолием Ивановичем Масенко
А. Панков - г. Кисловодск
Джек Лондон и Чукотка
("Советская Чукотка", #9, за 13 января 1976 год.
Статья дается в сокращении).
Интересным представляется проследить влияние книг Джека Лондона
на творчество советских писателей. Одним из первых, кто из наших писателей посетил
Чукотку и впослествии отразил свои впечатления в творчестве, был Василий Ерошенко
(1890-1952). Этот неугомонный путешественник, живший в Западной Европе и Японии,
в Индии, Бирме и Китае, Туркмении и на Чукотке, был с четырехлетнего возраста
слепым. Друзья и родственники знали его при жизни только как талантливого педагога.
В последнее время изданы его книги на русском и украинском языках
(в Белгороде, 1962 г. и Киеве, 1969 г.). Есть о нем сведения
в "Краткой литературной энциклопедии", в альманахе "Прометей" #5. Побывав в 1929-30
годах на Чукотке, Василий Ерошенко написал
на языке эсперанто ряд произведений, из которых известны три рассказа под общим
заглавием "Из жизни чукчей" и две поэтические новеллы, которые вполне можно
считать настоящими стихотворениями: "Чукотская элегия" и "Чукотская идиллия".
Василий Ерошенко не только вспоминает героев Джека Лондона
и сравнивает их с жителями Чукотки, но делает книгу Джека Лондона
сюжетным стержнем в рассказе "Трехходовая шахматная задача".
В воронежском сборнике "Собеседник" (2-я книга, 1973 г.) опубликованы только
первые две главы "Трехходовой шахматной задачи" в переводе с эсперанто на русский
язык, а полностью рассказ был издан по брайлю (Рельефно-точечный шрифт) в малотиражном
приложении к журналу "Эсперанта Лигило" (декабрь, 1947 г.).
Василий Ерошенко в "Трехходовой шахматной задаче" выводит себя основным персонажем
повествования. Место действия - Лаврентьевская культбаза, время - 1929 год. Завязкой
сюжета является символический факт - Ерошенко дает своему юному другу книгу
Джека Лондона. Вот конец второй главы:
"Нерултенг умел довольно сносно читать по-русски и попросил дать ему
какую-нибудь хорошую книгу. Случайно я дал ему рассказы Джека Лондона
о Крайнем Севере. И с тех пор, после каждого прочитанного рассказа,
он приходил, чтобы спросить меня, правда ли то, что написано в нем.
А прочитав до конца всю книгу, опять допытывался, все ли является правдой.
И я ответил, что Джек Лондон - всемирно известный писатель, следовательно, можно
верить ему. Однако кровожадные типы и ужасные сцены из жизни американского Севера
совершенно отсутствуют на нашем Крайнем Севере, и они произвели на юношу невообразимое
впечатление"
("Собеседник", Воронеж, 1973, стр. 151).
Конечно, творчество Джека Лондона оказало определенное влияние
и на других советских писателей, пишущих о Севере, хотя и не в такой сильной
мере, как на Василия Ерошенко. Поэтому не случайно, что такие писатели, как Тихон
Семушкин, Юрий Рытхэу и другие не идеализируют героев, подобных джек-лондоновским.
Тихон Семушкин (1900-1970) в повести "Чукотка" дает пример классовой борьбы,
рисуя сопротивление мероприятиям советской власти местным кулачеством в лице
хозяина огромного оленьего стада Араро, который стреляет в приехавшего к нему
в стойбище учителя Ктуге. Акт возмездия - арест и уничтожение богача, как классового
врага, явился для чукотских жителей необыкновенным событием. Имеются аналогичные
примеры и в известном романе Семушкина "Алитет уходит в горы".
Интересно отметить, что Тихон Семушкин прямо обращается к северным рассказам
Джека Лондона, желая образно нарисовать свой "северный пейзаж". В очерке "Итак,
я лечу на Северный полюс..." Семушкин говорит
о поселке Амдерма: "поселок неуютный, здесь все представляется временным,
экспедиционным. Чем-то он напоминает джек-лондоновский Клондайк.
Барачная архитектура двухэтажных и одноэтажных деревянных домов"
(Т. Семушкин. Избр. произведения в двух томах. М., "Худ. лит-ра",
1970, т. 2, с. 458).
Юрий Рытхэу тоже показывает классовую борьбу на Чукотке конца двадцатых годов.
Так, в своем новом романе "Белые снега" Юрий Рытхэу показывает, что людям с психологией
некоторых типов северных рассказов Джека Лондона нет места на советской земле.
Они выброшены из самых отдаленных уголков нашей страны, где утверждается советская
власть и новая жизнь,
и только мечтают о своем возвращении. Один из них,
известный американский торговец Свенсон, невыдуманный эксплуататор старой
Чукотки, говорит местному кулаку Омрылькоту: "весь мир ждет скорого падения власти
большевиков и возврата к старому праву сильного и удачливого человека" (Ю. Рытхэу.
"Белые снега". М., "Современник", 1975, с. 257).
Основной конфликт в романе - классовая борьба, в которой по одну сторону стоят
посланники советской власти учитель Сорокин и милиционер Драбкин, а по другую
- местный богатей Омрылькот и шаман Млеткын. Прихватив золото, они бегут на Аляску.
Млеткын стреляет в Драбкина, целясь в звезду на буденновском шлеме.
Знаменательно, пчто книги Джека Лондона упоминаются в произведениях Юрия Рытхэу
неоднократно. Например, в романе "Ленинградский рассвет" из трилогии "Время таяния
снегов" автобиографический герой Ринтын читает учительнице на английском языке
отрывок из книги Джека Лондона "Железная Пята". В рассказе "Для берегов отчизны
дальней..." упоминается книга Джека Лондона, как спутница в многодневном переходе
на собаках, в долгом пути среди белого безмолвия: "...Все книги, взятые с собой,
были давно прочтены: это томик рассказов Джека Лондона у Кантухмана, том из собрания
сочинений Салтыкова-Щедрина, принадлежащий Ыттувги, и труд профессора Андреева
по биологии северного оленя, лежащий в походной сумке Михаила Павлова" (Ю. Рытхэу.
"Женитьбенная бумага". Рассказы. М., "Правда", 1975, библиотека "Огонек" #38,
с. 19).
В романе "Белые снега" Юрий Рытхэу упоминает о Джеке Лондоне
в самом начале, когда герой повествования Петр Яковлевич Сорокин
пишет в письме к своей матери: "Вот и Чукотка... Честно сказать - рад,
очень рад, хотя и понятия не имею, что это за страна,
что за народ... Думаю, здешняя земля и люди похожи на тех,
которых описывал в своих книгах Джек Лондон. Ведь и на этих берегах
живут эскимосы...".
Судьба людей, разделенных узким Беринговым проливом,
с их схожим прошлым и столь разным настоящим, раскрывается
перед нами, если попытаться провести параллель между замечательными
книгами Джека Лондона и книгами о советском Севере.
Выпуск листа на новом месте: 1728
Здравствуйте!
Ирина Николаевна и Анатолий Иванович, спасибо большое!
Вчера на нашем сайте "Василий Ерошенко и его время" я сделала обновления. В
разделе текстов Ерошенко размешены "Зарубежное путешествие слепого
эсперантиста В.Ерошенко" в пер. А. Шараповой (1913, из московского журнала
"Ла Ондо дэ Эсперанто) и в моем новом, максимально приближенном к
ритмической организации оригинального текста у Ерошенко, а также еще
несколько моих переводов выступлений : "Необходимость общего языка",
"Проблема международного отношения" (эти выступления среди эсперантистов на
русском языке у нас на сайте публикуются впервые), и еще один вариант , мой
(в дополнение к двум Першина) "Чукотской элегии"
В разделе статей опубликована ст. А.А.Панкова о Дж. Лондоне на Чукотке
(полностью) и выступление Натальи Красюковой, студентки Коломенского
пединститута о "Чукотской элегии" и "Чукотской идиллии" В. Ерошенко.
Предлагаю Вашему вниманию один из названных переводов
Ваша Юлия Патлань
Василий Ерошенко
ЗАГРАНИЧНАЯ ПОЕЗДКА СЛЕПОГО ЭСПЕРАНТИСТА Г-НА В. ЕРОШЕНКО (1913 г.)
Мои друзья-эсперантисты хотели, чтоб я написал что-то о своей поездке в
Англию, и ныне я исполняю их пожеланье.
Когда я сказал на московском вокзале друзьям моим последнее <прощайте>,
когда вагоны запели бесконечную свою песню: <тра-та-та тра-та та-та>, я
ощутил - новое что-то, неведомое вовсе начиналось, и странная тревога вошла
в мое сердце, овладела мощно каждой моею мыслью: будто не все было
продуманно, будто что-то оставалось позабытым. По моей программе я ожидал
первой встречи с самидэаной[1] в Варшаве, там они могли помочь мне при
пересадке на поезд и немного <ободрить>, как сказал один из друзей. Но никто
не пришел меня встретить.
Я продолжил свою поездку со смятенными мыслями, со смутными обрывками
чувств. Я приближался к границе, и мое беспокойство нарастало. Граница была
уж позади и лихорадочный жар охватил меня, нагоняя сонмы беспорядочных
мыслей. Я был окружен чужеземцами, говорившими на чуждом, непонятном мне
языке. И меня изводили мысли: <О чем же говорят? И отчего целый мир так
далек от меня в этот вечер, в эту ночь, так далек!> И отчего Москва с
дорогими друзьями - самое дальнее место во Вселенной, самое дальнее? Нервы
взыграли, сударь; не хочешь ли хоть немного овладеть ими? Разберись в своих
чувствах! Проясни себе свои страхи! Боишься ли ты, что и другие эсперантисты
встретят тебя так же, как в Варшаве? И твоя поездка станет много и много
труднее?
<О нет! Я никогда не боялся трудностей в пути: нужно только иметь немного
денег в кармане да ума в голове, - думал я, - но тогда:>
- <Тогда твои прекраснейшие грезы о вновь созданном царстве <Эсперантида>
обратятся в ничто>. - <Господин Прива говорил о нем так много во время
последнего визита к русским эсперантистам. Он уверил нас, что прибыл с
особой миссией в Россию: призывать славян-эсперантистов к участию в новом
царстве>. - <Но разве ты не знаешь, что речи даже господина Прива и реальная
жизнь - не одно и то же?> - <О да, я знаю это!> - <Тогда имей немного ума и
будь спокоен: Берлин неподалеку>.
Я прибыл в Берлин рано утром. Взял свой багаж и поторопился выйти. (Поезда
за границей не такие сонные, как в России). Выходя, я сказал беззвучно
звезде зеленой: <Напрасно ты, звездочка, сияешь, было бы лучше, если б ты
закатилась. Никому не нужен звездный свет утром>: <Никому, кроме одного
слепого>, - случайная мысль нагнала. Этим февральским, холодным утром всякий
по праву мог не встретить даже наилучшего друга. Требовать же, чтоб это
сделал какой-то незнакомец - было бы жестоко. Я зашагал решительно по
перрону с заготовленной речью к тому, кто может понять непонятное, но -
Боже! Не сон ли это?
Я слышу свое имя, слышу сердечные приветы, радостные вскрики; пожимают мне
руки, расспрашивают о здоровье и знать желают обо всех подробностях поездки.
Зеленая звезда сияла недаром: они пришли меня встретить в это холодное,
февральское утро.
С двумя новыми друзьями (третья - фройлен - нас покинула сразу же после
встречи) мы отправились в кафе на завтрак. За завтраком я написал несколько
писем русским друзьям. Затем новые друзья спросили: <Что бы вы хотели, чтобы
мы показали вам в Берлине?> Я попросил их посетить со мною Институт для
слепых в Штейглице. Мы отправились. На трамвае, автомобилях и своих двоих
наконец мы достигли Института, где были любезно приняты. Нам разрешили
осмотреть все достопримечательности института: мастерские, классы, печатню,
изделия [слепых] и другое. Один руководитель давал нам нужные пояснения,
которые переводились на Эсперанто моими друзьями.
В одиннадцать утром на вокзал я возвратился, где поезд в Кёльн был наготове.
Расставаясь с моими пятичасовыми друзьями я благодарил их, но ясно понимал и
хотел бы, чтобы и они осознали - слова никогда не смогут выразить мою
благодарность за уверенность в том, что аванпосты нового царства
<Эсперантида> уже выставлены, что добрые друзья уже дежурят на пути по
широкому свету. Я простился с друзьями и их покинул, вероятно, чтоб никогда
уже не встретить.
В девять часов вечера я был в Кёльне. И снова чужие незнакомцы меня
встретили сердечным приветом.
Я должен был ждать другой поезд до полуночи и самидэаной пожелали, чтобы я
посетил их собрание.
Каким радостным это собрание было! Я никогда не был на более веселом: шутки,
смех, речи, тосты и пиво были неисчерпаемы. Там я также познакомился с
супругами Запатэр (консулами для слепых в Кёльне). Три часа прошли как три
мгновенья, и нам нужно на вокзал торопиться. Я никогда не думал, что время
может лететь так быстро: за три часа его мне не хватило чтобы выпить даже
чашку чая, если память мне не изменяет - и чай тоже не успел остыть.
Нет, я никогда не думал, что время может лететь для меня так быстро, я
никогда не мог представить, что чужие люди могут сдружиться так быстро.
Поезд тронулся, и я мог слышать за окном друзей моих благие пожеланья: <Да
будет счастливой ваша поездка!> - <Мы надеемся вас снова увидеть!>
Благодарю, дорогие друзья! Но я не надеюсь увидеть вас вновь: сон счастливый
не снится дважды.
В четыре часа ночи я прибыл в Брюссель; там я был должен пересесть и ожидать
[поезд] три часа. Брюссельские самидэаной не пришли меня встретить, но я
желал от всего сердца чтобы они спали безмятежно и грезили путником
счастливым, ожидающим утренний поезд.
В два часа пополудни я был уже в Кале; и с помощью двух носильщиков отыскал
квартиру господина Перрэна (вице-делегата [УЭА] в Кале), и тот с вежливостью
француза, вернее, с деликатностью эсперантиста усадил меня на пароход и
просил капитана позаботиться обо мне особо. Я очень утомился и завершение
своей поездки припоминаю смутно, но благородный голос господина Финеза в
Дувре, его любезность, чашку чая с ним и его сердечное рукопожатье
невозможно легко позабыть. Он дал телеграмму господину Блэзу (делегату в
Лондоне), чтобы тот меня встретил, и мы расстались.
В девять часов вечера я был у супругов Блэз. И окруженный их заботой, смог
хорошо отдохнуть. Госпожа Блэз с добротой материнской стала обучать меня
хорошим манерам приличного английского общества, как маленького мальчика
учат: во время чая всегда нужно держать чашку за ручку, и никогда - подобно
стакану; никогда не оставляют ложечку в чашке, но всегда - на блюдце;
никогда одновременно не едят пирожные с чаем, но или едят, или пьют. Во
время официального чая никогда не пьют больше двух чашек чаю, не едят больше
двух пирожных, или одно пирожное и бутерброд. Во время беседы никогда не
должно перебивать говорящего.
Десять дней я прожил у супругов Блэз и это время было наиболее счастливым из
моей жизни в Англии. Господин Блэз и господин Консул для слепых, господин
Меррик сделали для меня очень много: они нашли мне новых друзей, они
рекомендовали меня людям, которые как-то могли помочь мне, и наконец,
познакомили меня с господином Филлимором. Этот добрейший человек согласился
преподавать мне английский. Он подыскал мне жилье в семье английской, ввел
меня в круг англичан-неэсперантистов. И до конца моего пребывания он
руководил моими финансовыми делами и был самым верным другом, о каком я мог
только грезить.
Через три месяца моего пребывания в Англии, по просьбе одной эсперантистки,
меня согласились принять учеником в самый лучший английский Институт для
слепых (Normal Royal College). И лишь в сентябре [1912 г.] я вновь обратился
к помощи петербургских эсперантистов, попросив их помочь мне при возвращении
в Россию. Они приняли меня с истинно русской простотой и гостеприимством.
Да, я теперь могу сказать, что лампа Аладина не могла бы помочь мне больше,
чем зеленая звездочка эсперантиста; я уверен, никакой гений[2] арабских
сказок не смог бы сделать для меня больше, чем гений реальной жизни Доктор
Заменгоф, творец <Эсперанто>.
Пер. с эсп. Юлии Патлань
Ю.Патлань, 2005
[1] Буквально: <единомышленники>. Общепринятое название и обращение между
собой эсперантистов всего мира. - Прим. пер.
[2] Здесь в знач. <дух>, <джинн>. - Прим. пер.
Выпуск листа на новом месте: 1729