Людям о Людях Выпуск от 12.05.05

Истории людей ( http://peoples.ru/ )
 Марии и Александр III (http://www.peoples.ru/love/alexander-mariya/history1.shtml)
ДВЕ МАРИИ АЛЕКСАНДРА ТРЕТЬЕГО.  ЧАСТЬ II:  «МАРИЯ ВТОРАЯ  ИЛИ -  ПРОСТО - ДАГМАР,
ПРИНЦЕССА ДАТСКАЯ».

 Там , в туманной дали Царскоселья и Петергофа осталось - прошлое, а здесь на
прохладных берегах  Северного моря, в зеленом, уютном, сероватом от вечных почти
туч и камня, немного сказочном от островерхих шпилей и башенок на домах и от
разноцветной черепицы, «андерсеновском» Копенгагене начиналось другое - теплое,
счастливое, долгое, он верил , что непременно - долгое! - настоящее.. 
Он понимал  все это пока что смутно и не смог бы выразить словами, никак не смог,
но ему все казалось, что настоящее выросло из сожженного прошедшего, из былого
небытия и прощаний. 

^1.
…Да, с Дагмар, ему было проще, несмотря на всю кажущуюся сложность  ситуации.
Когда она  смотрела на Александра теплыми карими глазами, то казалось ему, что
читает со дна его неуклюжей души… Но все же, сначала   ей было неловко, странно,
бедной Дагмар. Да и ему тоже. Жалость  эта все время смешивалась с горечью утраты.
Она - невеста - вдова, он - брат  покойного жениха, приехавший просить ее руки.
Недоумение и горечь потери  нависало над ними легкой тенью и все укутывало печалью.
Она, печаль, будто бы  была
вполне  уместна, и в то же время - мешала. Но что было делать? Что?! Никто не
мог дать ответа. Оставалось - ждать, во всем полагаясь на волю Божию.
С той  поры, как вошли  эскадрой в датские территориальные воды, в бухте Гумбелек,
2 июня 1866 года, так и не успокаивалось смятенное сердце Цесаревича, и чувствовал
он себя не в своей тарелке - даже в кают - компании офицеров «Штандарта», даже
 - за любимым бильярдом, когда тянули время,  дрейфуя, чтобы войти в назначенный
час,   к 12 - ти   дня, как условлено было скучным королевским протоколом, в
копенгагенский порт. Отправились  туда на собственном катере, в сопровождении
послов, свиты. Только больше всего
радовался Александр не затянувшемуся молчанию во время  последних этих минут
перед чем то решающим, а тому, что был рядом с ним его брат Владимир, что подбадривал
то  хитрым подмигиванием левого глаза, то  донельзя смешною ужимкою, а то и просто
улыбкою, прячущейся где то в уголках  глаз, ибо надлежало по протоколу ненавистному
 - сохранять наисерьезнейший вид! 
На пристани цесаревича Александра ожидал король со свитой. Сошли  с борта катера,
ступили на датский берег.  Тут уже пришлось волей - неволей отбросить тяжесть
дум.  Наследнику  престола все казалось, что он был  дико неуклюж, как «русский
медведь», датские же газеты, напротив, на следующее утро отметили «представительность
и светскость» сына российского Государя. 
Во Фриденсборгском парке  кортеж царственных визитеров едва не столкнулся с экипажем,
в котором сидела королева датская Луиза и ее дочь, принцесса Дагмар, невеста
- вдова его бедного брата Никса, а теперь - и его возможная нареченная! 
Пришлось остановиться. Начались ахи, восклицания, приветствия, расспросы,  целованье
рук и щек, не обошлось без слез и воспоминаний, но все как - то удивительно мало
напоминало строгий  дворцовый протокол, к которому  поневоле так привык Александр!

Было ли  все это искусно задумано щепетильною и умною королевой Луизой, которая
не могла не понимать сколь важна будет первая минута встречи, и сколь тяжела
она будет для душ молодых людей, или же  все вышло - само собою, никто доподлинно
не знает. 
Вечером того же дня Александр  уже писал в своем дневнике: « Ее милое лицо* 
(*т. е. лицо  принцессы Дагмар - С. М.) мне напоминает столько грустных впечатлений
в Ницце, и то милое, задушевное время, которое мы провели с нею в Югенхайме.
Опять мысль и желание на ней жениться снова возникли во мне.» 
Александр тихо бродил по Фриденсборгу, осматривая  уютные апартаменты в верхнем
этаже. 
Всего лишь год назад, в этих же комнатах, жил его милый Никса.  Вот, на стекле
одного из окон  так и остался алмазный росчерк:  перстневая монограмма: « Nix
& Dagmar»… При  виде ее ком подступил горлу, едва не брызнули из глаз слезы,
и охватила на миг безумная тоска: по теплу руки брата, его голосу, взгляду..
Но сдержался, не заплакал, лишь помолился про себя, мысленно обратившись не только
к Богу, но и к брату, с просьбой о заступничестве перед Небесными силами.. Трудно,
ох, трудно было думать о возможности
какого - либо счастья на фоне еще не утихшего горя.  Дагмар, согласится ли она?
Сможет ли полюбить его?  Есть ли за что его любить? Тот скандал в газетах с М.
Э.- знает ли она, простит ли?! Терзающие совесть думы не отступали от сердца.
Да и строгий  церемониальный протокол высокого визита: чинный завтрак, обед,
вечерний раут в парадных фраках и орденах, все еще сковывал большого и  нерешительного
царственного  юношу. 
За обедом он говорил мало, всего лишь несколько незначительных фраз, все боялся
сделать какую то светскую неловкость: перепутать местами столовые приборы, взять
неловко бокал, чтоб он не хрустнул в сильных его пальцах, как уже не раз бывало!
Слава Богу, все сошло благополучно, хотя волновался сильно!
Едва смог поднять глаза на Дагмар.. И тут она ему улыбнулась. Чем то родным,
теплым, знакомым ударило, полыхнуло из ее глаз прямо ему в сердце, и в душе 
словно заиграл солнечный луч. Ему стало  легче. Так в трудные минуты всегда улыбалась
ему Мама. Так смотрела на него, прощаясь тогда в Царском, М. Э.. Или то ему 
- лишь казалось? Не к месту, совсем не нужно ему вспоминать былую, оконченную
любовь, но  в тот момент он внезапно понял, что, может быть, она и не обрывалась
вовсе, а только начинается?
 Там , в туманной дали Царскоселья и Петергофа осталось - прошлое, а здесь на
прохладных берегах  Северного моря, в зеленом, уютном, сероватом от вечных почти
туч и камня, немного сказочном от островерхих шпилей и башенок на домах и от
разноцветной черепицы, «андерсеновском» Копенгагене начиналось другое - теплое,
счастливое, долгое, он верил , что непременно - долгое! - настоящее.. 
Он понимал  все это пока что смутно и не смог бы выразить словами, никак не смог,
но ему все казалось, что настоящее выросло из сожженного прошедшего, из былого
небытия и прощаний. Как в сказках Андерсена, когда из сожженных поленьев и пепла
костра вдруг волшебно вырастает  пышный розовый куст.. Надо  спросить Дагмар,
знает ли она об этом? Должно быть, непременно читала у волшебника Ханса - Кристиана,
ведь он дарил ей свои книжки, когда она была еще маленькой…     
^2.
Но спросить Цесаревич у Дагмар ничего не успел.  На следующее утро его, еще сонного,
спешно подняли с постели, и с веселым хохотом и шумом большая компания молодых
людей, в сопровождении короля и королевы Датских, поехала  верхами и в экипажах
завтракать в парк, на берег озера. Обстановка была совсем не протокольная: много
веселились, смеялись, загадывали шарады, пели хором и дуэтами, а  Александр настолько
освободился от своей вчерашней скованности, что спел  с  братом Владимиром несколько
шутливых куплетов
из оперетты Оффенбаха «Прекрасная Елена». Во Фриденсборге ее еще не знали, от
души аплодировали и хохотали:  маленькое представление всем понравилось. 
Вечером, 3 июня 1866 года, Александр, несмотря на усталость от долгого пребывания
на свежем воздухе, подробно корреспондировал отцу: « Милый Па, пишу тебе из места,
где наш милый Никса был так счастлив и выехал отсюда женихом. Дай Бог, чтоб и
я был так же счастлив. Мы  все больше с говорим с Дагмар - Минни о милом брате.
У нее постоянно навертываются слезы на глаза, когда она говорит о нем..»
И, верный своей привычке все прояснять до конца, Александр продолжает в письме
отцу : «Милый Па, пожалуйста, не думай, что это только пустые слова о женитьбе
на милой Дагмар, я боюсь, что ты не будешь мне верить после всего того, что было
в последнее время в Царском. Но я совершенно переменился, и сам себя не узнаю.»
 
 Александр Второй верил своему сыну, он никогда и  не сомневался в том, что 
Цесаревич  может изменить Долгу и отдаться на волю прихотливого случая и страстей
- не такой тот  был человек! 
Вот только излишняя скромность, казалось, основательно мешала Александру Александровичу
решительно приблизиться к переменам в своей судьбе: он все  никак не мог сделать
предложения Дагмар или хотя бы узнать у нее, как же она смотрит на то, чтобы
он мог за нею ухаживать?.. Да, они оба обещали умирающему Никсу связать воедино
судьбы, но ведь сердцу приказать  никак невозможно! Что, если милая Дагмар его
не любит? 
Вот и будут после придворные шаркуны говорить, что во всем  голый расчет был:
Дания - чересчур маленькая страна, войною истерзанная с  1864 года, и как же
было бы досадно, право, сей гордой крохе - земле  терять высокое покровительство
России?! 
Он и  сам, конечно, не мог полностью отрицать династических интересов у маленькой
Дагмар, они , несомненно, были, на то она и - дочь короля, но ему не хотелось
верить в то, что столь искренняя, честная, добросердечная, очаровательная девушка
может выйти замуж лишь по расчету. Ему хотелось, чтобы Дагмар его полюбила. Ее
манера разговаривать с ним, как с давним знакомым, манера вести себя с матерью
и младшими братом и сестрой, со стареющим и усталым отцом - королем Христианом-
заботливая, мягкая, все  в ней нравилось
 Александру до чрезвычайности!
Он писал отцу: « Я чувствую, что могу и даже очень, полюбить милую Минни, тем
более, что она так нам дорога. Дай Бог, чтоб все устроилось, как я желаю. Решительно
не знаю, что скажет на все милая Минни;   я не знаю ее чувства ко мне, и это
меня очень мучит. Я уверен, что мы можем быть так счастливы вместе!» И в другом
письме:, матери, почти то же самое: «  Она мне еще больше понравилась теперь,
и я чувствую, что люблю ее,  и что достоин ее любить, но дай Бог, чтобы и она
меня полюбила.. Ах, как я этого желаю
и молюсь постоянно об этом. Я чувствую, что моя любовь к Минни - Дагмар не простая,
а самая искренняя, и что я готов сейчас же все высказать, но.. боюсь!» 

Маленькая Минни - Дагмар тоже неотступно терзалась страхом и сомнениями.  Застенчивость
и нерешительность русского принца ставила  ее в весьма неловкое положение. Продолжались
пикники, обеды, балы, рауты, семейные встречи   с вечерним чаем и игрою в «лото
- дофин», но цесаревич Александр все еще не решался о чем  - либо говорить твердо,
хотя все прекрасно понимали, зачем он приехал в Данию. Все тактично ждали от
него каких то  решающих шагов. А он все тянул и тянул…. 
В дневнике русского престолонаследника есть  небольшая запись от 4 июня 1866
года. В тот насыщенный событиями день  - поездки по музеям и всевозможные протокольные
встречи - Александр,  между прочим, нервно сетовал на самого себя: «До сих пор
я еще не предпринял ничего решительного. Собираюсь на днях поговорить с Фредди.*
(*Датский принц, старший сын короля Христиана IХ,  брат Дагмар. - С. М.) Хочется
поскорее, да невозможно, а уехать без этого - не решаюсь. Дай Бог, чтобы все
уладилось, как я бы желал. Молюсь
постоянно об этом». Во время разговора с принцем Фридериком цесаревич узнал,
что вся датская королевская семья благожелательно смотрит на их с принцессой
союз, но подталкивать молодых людей, принуждать их к выбору, торопить события
-  никто не хотел бы. Пусть они присматриваются друг к другу. Думают. Решают
все сами. Последнее слово, по мнению короля Христиана, должно быть - за самою
Дагмар. Александр считал  точно также и попросил Фредди передать это родителям
принцесс
 ы. 
^3.
Решающее объяснение между молодыми людьми состоялось только на десятый день пребывания
Цесаревича в Дании! 
День это начался, как обычно: завтракали, гуляли в парке, беседовали с Дагмар,
он подарил ей крохотный букет фиалок. После обеда все сели рисовать.  Александр
нарисовал какие - то смешные рожицы тушью, все хохотали, а потом Дагмар вдруг
неожиданно предложила Александру осмотреть ее  личные комнаты наверху,  памятный
альбом, где было много фотографий  покойного Никса, и  все его подарки,  тщательно
и бережно сохраненные ею. Это легкое нарушение этикета было расценено всеми,
как знак доверия принцессы к русскому
гостю, и как  тщательно скрытое ею желание  вызвать его на откровенный разговор.
Желание было угадано. Разговор состоялся.  Вот как о том пишет сам Александр
Александрович в своем дневнике:
«…Пока я смотрел альбомы, мои мысли были совсем не об этом, я все думал, как
бы решиться начать с Минни мой разговор. Но вот уже альбомы все  пересмотрены,
мои руки начинают дрожать, я чувствую страшное волнение. Минни мне предлагает
прочесть письмо Никсы. Тогда я решаюсь начать, я сказал ей: говорил ли с Вами
король о моем предложении и о моем разговоре? Она меня спрашивает: о каком разговоре?
Тогда я сказал, что прошу ее руки.  Она бросилась ко мне, обнимать меня.. Я спросил
ее: может ли она любить еще после
моего милого брата? Она отвечала, что никого, кроме его любимого брата,  и снова
крепко меня поцеловала.. Слезы брызнули и у меня и у нее. Потом я ей сказал,
что милый Никса много помог мне в этом деле, и что теперь, конечно, он горячо
молится о нашем счастье. Говорили много о брате, о его кончине и о последних
днях его жизни в Ницце.»
Уже потом пришли родственники,  придворные; поздравляли, смеялись, подшучивали
над долгой  нерешительностью Александра, суетились вокруг заплаканной и смеющейся
одновременно Минни. Она теперь была объявлена невестою русского престолонаследника
официально, а в шесть часов вечера уже состоялся большой парадный обед на берегу
моря. Счастливые обрученные послали телеграмму в Россию и в тот же день получили
ответ от родителей: «От всей души обнимаем и благословляем Вас обоих. Мы счастливы
Вашим счастьем. Да будет
благословение Божие на Вас!»
Александр не расспрашивал невесту о прошлом, ибо знал, сколь коротко оно было
озарено счастьем, и сколь далее было - печально. Она все порывалась, что то ему
сказать, объяснить, но, тихо сжимая ее руку, он жестами упрашивал о молчании.
Не хотелось бередить старых ее ран, ибо все еще   жива была  в ней явная  боль
от недавней потери и это чувствовалось, несмотря на радость исходившую сиянием
из  ее живых, теплых карих глаз, ставших теперь совершенно родными. 
Цесаревич привез  невесте подарки: драгоценности из тщательно подобранной еще
при Никсе коллекции: броши, браслеты, колье. Все это привело ее в восторг,  и
снова она не смогла сдержать слез - каким то шестым чувством поняла, что и здесь,
в бриллиантово - жемчужных гранях, - память о умершем, неувядаемый след его сердца,
его любви к ней. Сама же Дагмар подарить жениху ничего не могла - Дания разорена
была войною  налогами, контрибуцией, неурожаем. Только вот,  разве что - сердце
свое, да гостеприимное тепло
родного крова? Впрочем, это  - не так уж мало, если подумать.
Для Царственного брака - в особенности..
^4.
На следующее утро после помолвки на  династически обрученных обрушился град поздравительных
телеграмм и адресов!  В письме русскому императору Александру Второму,  молодая
невеста, благодаря за поздравление, писала, непосредственно и искренне, уже -
как любящая дочь: «Душка Па! Я обращаюсь к Вам сегодня, как невеста нашего дорогого
Саши. Я знаю, что Вы меня примете с любовью! Теперь мне только остается добавить,
что я себя чувствую вдвойне привязанной к Вам, и что я вновь - Ваш ребенок. Я
прошу Бога, чтобы
он нас благословил, чтобы я смогла сделать счастливым нашего дорогого Сашу, как
он того заслуживает!» 
13 июля 1866 года цесаревич Александр и принцесса  София - Дагмар Датская посетили
с официальным визитом корабли русской эскадры, стоявшей в порту Копенгагена,
и впервые Дагмар почувствовала себя  гостьей - она была на «русской территории»,
где ее  официально принимали уже как «Высоконареченную невесту Его Императорского
Высочества Цесаревича Наследника Престола». 
А вечером 14 июня,   русский  принц вместе с королем датским,  тоже впервые в
качестве  будущего зятя, отбыл на  сельскохозяйственную выставку, на север страны,
в Ютландию. 
Дания словно хотела показать Европе, изнемогавшей от залпов Австро - прусской
войны, своего   нового могущественного родственника и союзника. Это был очень
тонкий дипломатический шаг, искусный расчет. На пристани города Орхус, где встречали
королевскую яхту «Шлезвиг» и шедший следом российский  «Штандарт», состоялся
военный парад с музыкой. Было полно народа. Раздавались восторженные приветствия
и крики: «Виват!». 
Александр смертельно устал, ему более всего на свете хотелось быть подле невесты,
но приходилось терпеть скучность и некоторую выспренность церемонии. Так, этикет
и высшая политика с первых  же, еще робких, шагов  совместной жизни,  властно
вторгались в круг, очерченный Судьбой, казалось, лишь для двоих! 
Только себе они никогда  отныне более не принадлежали. Лишь - интересам страны,
 тайнам дипломатии,  изыскам светского протокола, удушливому шлейфу придворной
лести. В тот день Александр еще раз с горечью ощутил, осознал сие. Интересно,
понимала ли - Дагмар - Минни? 
Думается, да.  Все - таки, она была и оставалась дочерью короля, для нее жизнь
» как надо», по протоколу, была  более или менее привычной, несмотря на всю скромность
и непритязательность датского двора.  А пока, она, Жизнь, щедро  дарила им еще
несколько летних июньских дней, возможность побыть вместе, и грех было не воспользоваться
этим! 
Они  ездили с экскурсией в  гамлетовский замок Эльсинор, бродили по аллеям парка
дворца Бернсдорф, где в одной из беседок Дагмар когда - то впервые поцеловалась
с первым своим женихом, русским цесаревичем Никсом. Дагмар - Минни без утайки
показала Александру это место, и там уже он трепетно поцеловал ее , осторожно
заключив в сильные свои объятья. Она заплакала было, он  утер ей слезы, в  тихом
молчании вернулись во Фреденсборг, и там, в комнате Александра, пониже прежнего,
горько - родного алмазного вензеля
начертали на оконной старинной раме новый, странно переплетающийся со старым
: “Аlexander & Dagmar”. Будто открыли новую главу   в книге Судьбы.
Впрочем, так оно и было….28 июня 1866 года цесаревич Александр отбыл в Россию.
Теперь он ждал, когда ножка  маленькой, изящной датской принцессы ступит на заснеженную
землю новой родины. Ее приезд намечался только осенью следующего года В Россию
из Дании и обратно полетели письма.
^5.
 «Мой милый душка Саша! - писала Дагмар беглым, бисерным почерком по - французски,
обращения неизменно вставляя - по - русски,-« я даже не могу тебе описать с каким
нетерпением я ждала твое первое письмо, и как была рада, когда вечером получила
его. Я благодарю тебя от всего сердца и посылаю тебе поцелуй за каждое маленькое
нежное слово, так тронувшее меня. Я ужасно грустна оттого, что разлучена с моим
милым, и оттого, что не могу разговаривать с ним и обнимать его. Единственное
утешение, которое теперь остается,
это письма. Мы находимся здесь со вторника, и ты понимаешь, как мне все напоминает
о том дне, когда мы здесь были вместе и, главное, тот тягостный момент, когда
я тебе показала то место в саду, с которым у меня было связано столько дорогих
воспоминаний, которые теперь мне кажутся просто сном. Часто я спрашиваю себя:
почему это должно было случиться? Значит,  Бог так хотел и Его воля исполнилась.
Он всегда желает нам блага. Я признательна ему за Его Божественную волю,
  направленную на меня, потому что я снова счастлива. Дорогой мой душка Саша,
я все время думаю о тебе, день и ночь, не проходит и минуты, чтобы я не посылала
к тебе мои мысли, чтобы они не следовали за тобою повсюду! Но когда же настанет
день, когда мы вновь увидимся?»
Александр с наивной  гордостью влюбленного восторженно комментировал это письмо
в своем дневнике: «.. Никогда, я думаю, невеста, не писала своему жениху таких
писем, как  Минни пишет мне!» Немного позже, 4 июля 1866 года появляется еще
одна запись: «Сегодня ровно неделя, что  мы покинули милый Фреденсборг. Какая
перемена в жизни! Из такого рая попасть в Петербург, в смертную скуку; решительно
не знаю, куда деться от тоски и грусти. Единственное утешение, и большое, - это
быть с Мама, да и то не удается мне
поговорить с нею один на один обо всем, что меня всего более интересует, а именно:
когда будет свадьба и когда опять вернусь в милую Данию. Меня так и тянет туда!
Я надеюсь на Бога, что он поможет мне устроить все, как можно О, Дания! О, Минни!
Только об этом я и мечтаю и надеюсь, что буду там еще в нынешнем году». 
Не теряя времени даром пылко влюбленный цесаревич принялся  неотступно уговаривать
милую Мама написать письмо королеве Луизе и отцу Дагмар , королю Христиану, с
просьбою ускорить свадьбу и дать согласие на проведение ее уже этой осенью. 
^6.
Александр знал, что у любящей матери не станет сил отказать сыну, и к тому же
он считал ее весьма искусной в разрешении особо щепетильных семейных проблем
и вопросов. Мать, видя сердечные терзания сына, согласие  написать письмо дала,
однако сказала, что за успех дела сего не ручается, ибо  королева Луиза чересчур
щепетильна в вопросах этикета, и во всем надо положиться на Волю Божию и иметь
терпение. Пытаясь как  то отвлечь сына, Императрица уговорила его читать ей по
вечерам на семейных собраниях роман Достоевского
«Преступление и наказание», тогда только что вышедший в свет. Чтение потрясло
юношу до основания. «Страшно, но сильно написано», - заключил он. Обсуждались
в семье и события Австро  - прусской войны. «Черт знает, что за война - сердито
писал в своем журнале Цесаревич.- «Отец против детей, брат против брата! Разоряют
города, сжигают села.. Как же этим канальям пруссакам так быстро удалось поколотить
австрийцев!» - поражался Александр. Когда же  в Россию дошло изве
 стие о сожжении Киссенгена - тихого курортного немецкого городка, где столько
раз он бывал с Мама, сердце сжалось. «Варвары!» - только и мог сказать, думая
о пруссаках. Помимо внешних событий были и свои внутренние, семейные.  Наследник
участвовал в заседаниях  Государственного совета, обсуждал с  отцом - императором
различные дела, сопровождал мать на  светские церемонии и в театры. Думал и 
о подарке для нее - приближался день  ее именин Получилось  же наоборот. Подарок
приготовили, но - ему. 

27 июля 1866 года из Копенгагена нарочным, вместе с поздравлениями  к именинам,
российской Государыне передали пакет с письмом , в котором датская королевская
семья выражала согласие на то, чтобы брак их дочери, принцессы Дагмар с русским
цесаревичем Александром состоялся нынешней же осенью.  Александр был ошеломлен
этой, столь желанной для него, новостью. Он с жадностью читал и перечитывал строки
письма Дагмар , адресованные ему, всматривался в милый облик, запечатленный придворным
фотографом Хансеном.
Своему жениху Дагмар писала: « Я надеюсь, что ты доволен, и что  ты мне признателен
за то,  что я готова без промедления, в любой момент покинуть родительский дом
только ради тебя, моя душка. Твое письмо так тронуло меня. Видя, как нежно ты
меня любишь, я могу только быть бесконечно признательна за это Богу, за все то
добро, которое он послал мне. Ты, конечно, можешь понять мой ангел, насколько
грустно это для  меня, так быстро собраться и покинуть  отцовский дом. Ведь я
надеялась остаться здесь еще на зиму.
Но я уверена, что  найду настоящее счастье только подле тебя, милый Саша!!!!»


Ласково улыбаясь наивно - нетерпеливым, с помарками, строкам этого письма Александр,
как человек умный и проницательный, разумеется, не мог не почувствовать в них
всю силу характера,  упрямство и своеволие будущей жены. Чтобы «на корню» сломить
опасность  всяческого ее влияния в дальнейшем на свои решения - политические
ли или династические, семейные ли, - он раз и навсегда принял про себя решение
жестко ограничить сферу  «царствования» Минни - Дагмар стенами дома, гостиной,
обширнейшей в России благотворительности
и «представительства», как назывались в семействе Романовых скучные и блестящие
светские обязанности. В политику вмешиваться ей не дозволялась, обсуждать  любые
шаги  монарха - свекра или в дальнейшем супруга - тем более! Этому неписанному
правилу  Цесаревич следовал неукоснительно всю жизнь, с самого дня свадьбы своей
с Минни - Дагмар, что состоялась 28 октября 1866.года, почти через месяц после
приезда датской принцессы в Россию. 
^7.
Но, кажется, к  слишком «обширному царствованию» Минни никогда и не стремилась.
У нее, блестящей и добросердечной умницы, хватило  и такта,  и мудрости понять
и признать  свою  серьезную роль «крепкого тыла и надежной нравственной опоры»
для мужа - наследника  трона, а потом и - монарха. Тем паче, что жизнь северной
принцессы в  России с первых шагов была не так уж легка: свекровь, императрица
Мария Александровна тяжело болела, жизнь ее требовала минимума  физического напряжения
и переживаний, потому - то,
почти  сразу по приезде Дагмар в Санкт - Петербург и принятие ею православия,
а с ним - и сана Великой княгини Марии Феодоровны, передала    матушка - императрица
под  опеку невестки уже слабеющей рукою все восемьсот с лишним учреждений, так
называемого «Мариинского ведомства» - дома призрения, монастыри, больницы, приюты,
училища и дворянские институты: Смольный, Патриотический, Павловский, Екатерининский,
Елизаветинский, и их филиалы по всей России. Под покровительство Це
 саревны и ее супруга попали также все родовспомогательные учреждения, в том
числе  - институт акушерства, дома  - пансионаты для умалишенных, Общество Красного
креста, Общество покровительства животным и даже.. Общество спасения погибающих
на водах! 
 Минни и Александр иногда терялись, распределяя по минутам свой день, и не зная,
куда поехать прежде : в Патриотический институт для девочек из семей погибших
воинов - офицеров или же на лекцию Санкт - Петербургского географического общество,
почетными членами которого они оба являлись. Чтобы  хоть как то решить проблему,
Александр ехал в университет, а Минни - к девочкам - сиротам, а потом, возвращаясь
к вечернему чаю домой, в Аничков, наперебой рассказывали друг другу о впечатлениях
дня, и Минни сокрушалась,
что лишена была увлекательной возможности послушать лекцию  Н. Н. Миклухо - Маклая
о жизни  аборигенов в Австралии или увидеть редкие растения в ботанической оранжерее
университета, и в свою очередь живо и увлеченно рассказывала мужу, как  рады
были пансионерки - воспитанницы ее приезду, как сожалели, что с нею рядом не
было цесаревича, и как скверно то, что в ее приезд опять около шести воспитанниц
не смогли принять участия во встрече: лежали в лазарете - скарлатина!  
 В другой раз менялись : Александр ехал в институты и лазареты, Минни на торжественный
акт в университете или - лекцию.
Но  «просто развлечений», как ни странно, в их жизни бывало мало, ведь даже самый
блестящий бал для них прежде всего был не увеселением, а церемониальной обязанностью
со строгими рамками дворцового протокола. Ежели же балы и маскарады давались
в Зимнем или Аничковом, о веселье и вовсе не могло быть и речи: принять  и встретить
толпу  гостей более  трехсот человек за вечер, и  каждому из них сказать приветливое
слово, и оставаться на ногах порою до пяти - шести утра с улыбкою на лице, когда
смертельно хочется
спать, - согласитесь, все это скорее - слишком тяжкая и нудная работа, а не 
отнюдь не праздный отдых! 
Впрочем,  милая  его Минни любила танцы и могла танцевать и до утра, не уставая,
а Александру  часто оставалось  только созерцать ее изящную фигурку, кружащуюся
в вихре вальса или  кадрили с каким - нибудь «синим» кирасиром или послом!
Сам он не танцевал почти: слишком неуклюжим себя считал для танцев, все казалось,
что наступит он своей партнерше на ноги и непременно оконфузится, а то и раздавит
ее хрупкую, нечаянно, повернув как нибудь неловко. Ежели говорил откровенно о
своих страхах жене, она хохотала звонко, и грозила ему пальцем,  шутя выпытывая,
зачем давеча он так нахмуренно смотрел на нее, танцующую кадриль с французским
атташе - уж не ревновал ли? Александр мрачнел, пыхтел и далее уже весь вечер
- сердито отмалчивался, уткнувшись
носом в альбом или книгу - доля правды в словах Минни, конечно, была, но не признаваться
же в сем конфузе, в самом - то деле, да и несерьезно все это!
Гораздо серьезнее были испытания, выпавшие на прочность их семьи вскоре после
свадьбы. Минни долго не могла забыть огорчения выпавшего на ее долю тогда, на
фоне, казалось бы самой светлой радости в ее жизни: в мае 1867 года они с мужем
по Высочайшему соизволению императора - свекра Александра Второго спешили на
серебряную свадьбу к родителям Минни - Мама Луизе и Папа Христиану, в Данию.
В дороге Цесаревна разболелась так, что не могла принимать никакой пищи и даже
воды. Ее постоянно тошнило, она ослабела, и не могла ходить, ее на руках выносили
на палубу, где она часами лежала в шезлонге. По вечерам ее  сильно мучил озноб
и жар,  и придворный  доктор Плум долго не мог решить что же с нею.  Потом высказал
острожное мнение, что Цесаревна, может быть, - беременна, и  ее естественной
слабости в этом положении, сопутствует  еще и какая - нибудь инфекция, к примеру,
- ангина, - слишком уж Цесаревна
хрупка! Минни тотчас заперли в каюте, запретив ей подниматься на палубу, а Александр
мучительно переживал, не зная, радоваться ему или огорчаться этому известию -
вид больной жены сводил всю радость на нет. Он трогательно ухаживал за нею, и
по ее нетерпеливой просьбе написал письмо  свекру - императору, где сообщал радостную
весть о первом внуке! Письмо со специальным курьером - катером и поездом - доставили
в Париж, где в это время находился российский государь, встреч
 аясь с Наполеоном Третьим. 
Прибыв к родителям в Копенгаген, Цесаревна, вскоре после пышно отпразднованного
родительского юбилея, совсем слегла, что, впрочем, все находили в ее положении
вполне нормальным. Александр, оставив жену на попечении любящих родственников
спешно выехал в Париж, к отцу, где должен был сопровождать его на протокольной
встрече с  французским сувереном.  И здесь их обоих - отца и сына - подстерегала
смертельная неожиданность!
25 мая 1867 года в Булонском лесу на  высокого российского гостя было совершено
покушение.  Пуля просвистела над ухом императора и смертельно ранило в морду
одну из лошадей. Кровь бедного животного забрызгала всю левую сторону кареты.
Сопровождавшие Императора сын и свита оторопели от ужаса. 
Покушавшимся на жизнь Государя оказался поляк - некто Березовский. Его схватили
на месте и лишь вмешательство полиции предотвратило самосуд толпы. А вечером,
в особняке русского посольства состоялся бал, на котором император Наполеон и
императрица Евгения, ошеломленные всем случившимся, принесли российскому кесарю
свои извинения.  Александр Второй понимающе улыбался и сдержанно пожимал руки
гостям в посольской резиденции. Сын стоял рядом, отвечая на приветствия и соболезнования.
На душе кошки скребли, но что
поделаешь - державный протокол! Эмоциям и смуте душевной позволил вылиться только
в дневнике…
А на следующий вечер поехали с отцом еще на один светский  прием: к графине Чернышевой.
Встретил там  княжну  Марию Элимовну Мещерскую. Узнал, что выходит она замуж
за богача - промышленника Демидова. Представили  цесаревичу и жениха - спокойного,
улыбчивого человека, с огромными кротко - вдумчивыми глазами. Почему то подумалось
Александру мгновенно, что  они будут счастливы, но - недолго.. Поспешил отогнать
от себя дурные мысли, поздравил, пожелал счастья. Искренне. Ничто не дрогнуло
в его душе. Все было занято
только мыслями о Минни - как то там она, милая, без него, лучше ли ей? Какое
счастье, ежели и вправду у них будет дитя! Но вечером, отходя ко сну, еще долго
вертел в руках перо,  никак не решаясь доверить бумаге на страницах своего журнала
все впечатления этого немного странного  вечера…  
^8.
Программа  державного визита во Францию, несмотря на неприятности с покушением,
однако, свернута не была, и Цесаревич Александр смог вернуться к жене в Копенгаген
лишь 31 мая 1867 года. Здесь его ожидала радостная, волнующая встреча. Минни
решительно подтвердила ему, что  - беременна. Она чувствовала себя намного лучше,
была весела, оживлена, на щеках ее появился румянец… Но уже в конце июня, в Санкт
- Петербург, к императрице Марии Александровне, из Копенгагена, полетело тревожное
письмо : «…. Доктор  Плум
говорил все время, что это не есть беременность, но мы все были  уверены, что
Минни беременна.. Минни была просто в отчаянии. Она была так счастлива  считать
себя матерью. Мы все в отчаянии, что так ошиблись!» 
Александр Второй  же, получив известие о том, что в ближайшее время не станет
дедом, был огорчен и расстроен не столько  своей несбывшейся мечтой, сколько
несерьезностью поведения Наследника державы и его молодой жены! Разве такими
вещами, как здоровье и будущее   царской семьи - шутят?! О том, что в семействе
Романовых ожидается прибавление едва не объявили в газетах, уже готовились соответствующие
протоколы. А радостная весть на поверку оказалась  лишь огорчительно - серьезной
болезнью невестки, связанной
с переменой климата и утомлением. «Меньше надо было плясать в Аничкове!» - сердился
император в ответ на оправдательное и очень откровенное письмо сына, полученное
им 27 июня 1867 года.
Вот строки из него:  (*приношу извинения читателям за интимную откровенность
письма, но таков - подлинник! - С. М.)   «Милый Па, я пишу тебе, чтобы объяснить
ошибку Минни. Она и все были уверены, что Минни беременна, потому что второй
месяц ничего не показывалось.  А вчера вечером  появились regule, и довольно
сильные, так что она вынуждена была лечь в постель. Она беременна не была. Ты
можешь представить себе, милый Па, наше с Минни отчаяние!! Но Бог милостив и
я не теряю надежды иметь детей. Что же делать,
 когда так случилось?» Делать действительно было нечего, оставалось лишь ждать
и надеяться . В одном из писем сыну Александр Второй, взывая к его серьезности,
говорил, несомненно с оглядкой на будущее, словно предвидя свой трагический конец:

« Да сохранит тебя Бог, любезный Саша, нам на радость и утешение и в будущем
для счастья и славы нашей матушки России. Я знаю, что Бог тебе даровал чистое,
любящее и правдивое сердце. .Желаю только, чтоб ты почаще и серьезно думал о
твоем призвании  и готовил себя  меня заступить ежеминутно, не забывая 4 апреля
и 25 мая,  (Даты покушений на Александра Второго  - С . М.) , где рука Всевышнего
отстранила еще на время от тебя ту страшную обузу, которая тебя ожидает, и на
которую я иначе не смотрю, как на крест,
который по воле Божией , нам суждено нести на этом свете!»
И далее Александр Второй наставлял сына, замечая, что в будущем подобные датскому
летнему вояжу, «долгие пребывания великокняжеской, порфироносной четы за границей
не должны повторяться, в России они крепко не нравятся ,  а вы с Минни оба принадлежите
ей, и должны помнить, что вся Ваша жизнь должна быть посвящена Вашему долгу,
то есть - России..» 
Александр показал письмо жене, она закусила губу, глаза ее наполнились слезами,
но тотчас обняла мужа и торопливыми шагами  прошла на половину мама Луизы, чтобы
объявить о скором отъезжее в Висбаден, где ждала их сестра Минни, герцогиня Уэльская,
Александра. С зятем своим герцогиня знакомилась впервые, и знакомство это перешло
в теплую семейную привязанность и дружбу. Смотря на троих детей  милой сестры
Аликс и мужа ее, принца Альберта, Минни невольно задумывалась и вздыхала, а Александр
- затихал. Они неотступно
мечтали о своих собственных крохах и упорно надеялись, что все еще будет благополучно,
по милости Божией!
 В сентябре, уже по дороге домой, Минни радостно сообщила мужу, что кажется,
беременна. Предположения  вскоре - подтвердились, но состояние Цесаревны держалось
втайне от всех придворных до самого  начала марта. Она не перечила, боясь нетерпеливостью
своею и своенравием еще раз огорчить мужа и родных, отвергнуть Божие  милосердие,
да и забот, признаться, хватало через край, кроме собственных недомоганий. 
Сильно пошатнулось здоровье свекрови,  в Зимнем и Большом дворце Царского села
постоянно собирались консилиумы и врачебные советы, и как бы Цесаревна себя не
чувствовала, она считала своею прямою обязанностью присутствовать на них, а потом
- следить, чтобы все врачебные предписания соблюдались неукоснительно!
Именно благодаря терпеливому вниманию невестки смертельно больная императрица
Мария Александровна смогла прожить почти десять лет  с одним легким, и еще порадоваться
рождению  своих многочисленных  внуков: Николая - 6 мая 1868 года,  Александра
-  20 мая 1869 года, Георгия  -27 апреля 1871 года, не  считая уже  внучки Ксении
(род. 25 марта 1875 года) и младшего, всеобщего любимца - Миши - «Мишкина», улыбчивого
проказника., родившегося 22 ноября 1878 года!
Ольги, последнего, порфирородного ребенка  Александра и Минни - Дагмар, любящая
бабушка уже не застала - младшая ее внучка родилась 1 июня 1882 года. 
Почти всех детей Марии Феодоровны и Александра Александровича ожидало страшное
будущее, но тогда, разумеется, никто об этом не знал!  
Родители радовались  детям, как Божьему благословению, вместе с ними переживали
их детские болезни, страхи и слезы, удачи и победы . Александр писал своему педагогу
К. П. Победоносцеву: «Рождение детей есть самая радостная минута жизни, и описать
ее невозможно, потому что это совершенно особое чувство, которое не похоже ни
на какое другое.»
Через два месяца после рождения второго сына - Александра - молодая великокняжеская
чета стала собираться в долгую дорогу: путешествие по маршруту - Москва - Нижний
Новгород - Кострома - Казань - Симбирск, и множество, множество сопутствующих
сел и городов. Именно после той поездки Цесаревна  сказала мужу, что «Россия
- ее страна навечно»! Престолонаследник  был  несказанно счастлив тем, что Минни
 приняла в сердце и  поняла его мир, его дом, его Долг, как свой собственный.
       
 
В середине апреля  1870 года в семью молодых Романовых  властно ворвалось горе
- маленький  сынишка Александр  захворал: стал кашлять, гореть в жару, и , несмотря
на усилия врачей, тщательный уход, ласку и заботы родителей, умер на руках безутешной
Цесаревны  во второй половине дня двадцатого апреля 1870 года. 
Александр, первую в его жизни  смерть родного ребенка, переживал тяжко, но старался,
хотя бы на людях  - держаться. На Минни же смотреть было вообще - страшно!
Она осунулась, почернела и постарела в три дня, плакала беспрестанно, и хоть
на полшага боялась отпустить от себя старшего сына - двухлетнего Ники. Состояние
 глубокого отчаяния молодой матери встревожило всю семью, опасались за рассудок
Цесаревны, и просили  придворного священника, отца Иоанна Янышева хоть как -
то успокоить бедную Минни. Царскому духовнику это удалось, Мария Феодоровна,
как будто, очнулась от горя, вернулась к прежним своим обязанностям, стала понемногу
улыбаться и принимать пищу, но с той
поры всегда говорила, что  «совсем не любит апрель: он отнял у нее два самых
дорогих в жизни существа - жениха Никса  и сына Александра!»
И через много лет горечь от  потери крохотного ребенка  никак не притупилась
в сердцах любящих родителей. Доказательство тому - строки из грустного  письма
императрицы Марии Феодоровны - мужу, в день рождения  покойного сынишки, 26 мая
1894 года: 
«Уже 25 лет прошло  с тех пор как родился наш  дорогой незабвенный маленький
бэби! С трудом мне верится, что столько лет уже могло пройти с  того дня! И наше
горе из - за его пустого места - всегда с нами.» Александр, прочтя письмо жены,
в тот же день отвечал ей: « Да, это рана, которая во всю нашу жизнь не излечивается,
и с каждым годом все больше раскрывается и ноет! Когда подумаешь, что нашему
 Александру было бы теперь уже 25 лет, что все три старших мальчика были бы вместе,
почти одних лет, и никогда его
более не видеть с нами в сей жизни, просто душа разрывается от отчаяния и грусти.
Все это грустно и тяжело! Да будет воля твоя, Господи, на  все!»
^9. 
Другим  большим испытанием для молодого семейства Романовых стала русско - турецкая
война 1877 - 78 годов, в которой Цесаревич принимал непосредственное участие.
 Во время войны Александру открылось многое из того, чего ранее он не мог видеть
и знать. В своих письмах к жене он подробно описывал обстановку военных действий,
резко критикуя  штаб армии и его главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича.
Цесаревич считал, что затяжной характер войны вызван именно неумением  «золотопогонного»
командования
решать важнейшие и сложные задачи тактики и стратегии военных операций. 
«Начало войны было столь блестяще, а теперь от одного несчастного дела под Плевной
все так изменилось, и положительно ничего мы не можем сделать!» - в отчаянии
восклицал Цесаревич в письме к жене, намекая на бездарное руководство сражениями
под Плевной главнокомандующего -«дяди Низи»! Подумать только, при первом сражении,
8 июня 1877 года, потеряли убитыми 1 генерала, 74 офицера и 2771  солдата убитыми,
при втором штурме маленькой крепости, 18 июля - еще несколько тысяч человек:
1 генерал, 168 офицеров и 7167
тысяч нижних чинов!.
«Третья» Плевна стала одним из самых жестоких сражений всей русско - турецкой
войны. 
Битва за крепость происходила 27 - 31 августа, и несмотря на отдельные успехи,
крепость опять осталась в руках турок, а русская армия потеряла еще двух генералов,
285 офицеров и 12471 нижний чин!!
Эта неудача произвела на всех  совершенно удручающее впечатление, страшно переживал
и Цесаревич. Но  более всего его  возмущало то, что командование не делало никаких
выводов из предыдущих неудач! Александр просто кипел от негодования. 
В  своем письме к матери ,  зная, что непременно строки его прочтет и Минни,
он  с горечью восклицал: «Да, эта Плевна! Никогда ее не забудем! Что ужасно в
этом штурме 30 августа, что даром пожертвовано такой массой дорогой русской крови,
безрассудно, без всякой надобности. Все уверены были в невозможности атаки и,
несмотря на это, все - таки  - штурмовали. Одним словом, повторилось под Плевной
то же самое, что  уже было два раза прежде, и в этом я  вижу не только безрассудство
действий  Главнокомандующего и
его штаба, (Великого князя Николая Николаевича) но и преступление, за которое
он и все виновники этого страшного дня должны будут дать ответ не только перед
Россией, но и перед самим Богом!». Мать напрасно увещевала сына не быть в трудное
для России время  «возмутителем спокойствия» внутри династически - семейного
круга  - делать он этого не собирался, однако, твердо заявил, что знает теперь
истинную цену «царственного апломба» дяди Низи и прощать оскорбительное поведени
 е родственника не может. Он готов прощать пренебрежение лично к себе, но к России
и к жизням ее подданных - Боже избави, никогда! 
Минни сокрушалась вместе со свекровью - императрицей горячности мужа, но сердцем
понимала, что он был прав, тем более, что в  штабном кресле не отсиживался, командовал
передвижным Рущукским отрядом, не раз видел спины убегающих аскеров, от пуль
не увертывался, знал в лицо каждого солдата и офицера. Благодаря удачной маневренности
и тщательно разработанным планам рекогносцировки, отряд его с самого начала войны
нес весьма малые потери, по сравнению с другими частями., хотя в отсутствии личной
храбрости ни солдат,
ни офицеров, ни, тем более, их командующего, упрекнуть было нельзя.
Матери, еще в самом начале войны,  Александр писал: «Если нам придется жертвовать
собою, (*служили и другие члены  венценосной семьи  - братья и кузены, племянники
и дяди. Был убит шальной пулей во время  ночного дозора двоюродный брат Цесаревича
герцог Сергей Лейхтенбргский, сын его родной тети, Марии Николаевны - С. М.),
то  я уверен, душка Ма, Ты нас знаешь хорошо, мы не посрамим ни наше имя, ни
наше положение. Краснеть тебе не придется за нас, я за это отвечаю.. Я счастлив,
что мне пришлось выдержать эту
тяжелую школу, которая мне весьма пригодится со временем» 
^10.
Пригодилась, и еще как! За тринадцать лет правления Россией Александром Третьим
 на ее территории не было  ни одной войны. Признавая единственными  союзниками
великой державы только ее собственную армию и флот, и всячески укрепляя их, Александр
тем не менее хорошо усвоил и духовные, нравственные уроки войны: жизнь человеческая
слишком ценна сама по себе и скоротечна, чтобы разбрасываться ею впустую! 
В те трудные семь месяцев «болгарского похода» Александр беспрерывно размышлял
о Долге, Чести, жизни и смерти. Но  и слишком философствовать было - некогда.
Лишь однажды в письме к жене он заметил: «Во всем, что делается на земле, несомненно,
есть Воля Божия, а Господь, без сомнения, ведет судьбы народов..» 
А чуть пониже, делая приписку для сыновей, добавлял ласково: «Благодарю Вас,
мои душки, Жоржи и Ники, за Ваши письма. Мне очень скучно и грустно без Вас,
 и я часто думаю о Вас и о душке Ксении.. Как давно мы не виделись, и я думаю,
что Вы меня совершенно забыли.. Как мне хочется скорее, к Вам, назад, домой,
но нечего делать. Когда служишь, так думать о своих не приходится, а надо исполнять
свой долг! Целуйте за меня крепко МАма и душку Ксению. Молитесь за меня и за
всех наших молодцов солдат.  Обнимаю Вас
крепко, мои душки. Постоянно думаю и молюсь за Вас».  ( *Из письма Александра
Третьего - семье . 2 октября 1877 года. Все  документы цитируются по старинной
орфографии  и нормам произношения девятнадцатого века - С. М.)   
 Но дорога Цесаревича к дому была долгой и трудной. В середине ноября разгорелись
новые сражения.
Турецкий генерал Сулейман - паша все время принимал ожесточенные попытки рассечь
русские  армейские части, и Рущукскому отряду пришлось сдерживать яростный натиск
турецкой пехоты у деревни Мечка 
Начиная с 14 ноября, первого дня атаки, Александр все время был на передовых
позициях не было времени не то, чтобы - умыться, просто - поспать. Боевые позиции
беспрерывно менялись, отряду постоянно приходилось маневрировать, начальству
же - принимать оперативные решения. Дело увенчалось успехом.  Мужество солдат
и офицеров и грамотная стратегия  «странного, задумчивого  увальня - командующего»
покрыла Рущукский отряд большою военной славой: 30 ноября 1877 года  армия Сулейман
- паши была полностью им  разбита.

А двумя днями ранее сдалась  Плевна, и исход войны, таким образом, был уже предрешен.
Русские войска сразу воспряли духом.  К слову сказать, потери Рущукского отряда
в таком большом сражении (почти 15 дней!) были минимальны: убито офицеров - 4;
(ранено - 20 человек), нижних чинов -120 (ранено  -  655); пропало без вести
- 5 человек. Турки же потеряли только убитыми более двух тысяч человек. 
Когда Александру Второму представили рапорт Цесаревича и цифры потерь, он был
несказанно удивлен.  Не сразу поверил. Ведь только одна Плевна унесла за три
дня сражения 25 тысяч жизней русских солдат и офицеров! Все перепроверили и подтвердили,
а ближе к вечеру Александр Второй прибыл в Брестовец, где находился штаб Рущукского
отряда. Он обнял сына  и вручил ему крест Георгия II степени с надписью : «За
службу и храбрость». 
Георгиевскими знаками отличия  в России в то время награждался не каждый офицер
и солдат - строгий  порядок присвоения  сей военной награды исключал получение
ее за выслугу лет или по протекции. Ни положение, ни титул никому тут помочь
не могли, и  наследник престола не был исключением из общих правил.   В те времена,
они, правила, к счастью, еще существовали!
4 декабря 1877 года , на следующий день после вручения сыну награды, Александр
Второй, впервые за долгие месяцы  войны, оставил штаб армии и выехал в Россию.

6 января 1878 года русская армия заняла Андрианополь и была уже фактически у
ворот Стамбула, но получила строгий приказ его не занимать. 
А 19 января 1878 года Россия заключила перемирие с Турцией, хотя уместнее было
бы говорить о капитуляции последней. Россия ввела свой флот в Мраморное море.
 В конце января стало ясно, что новые битвы, в том числе, и с Европой - России
в обозримом будущем не грозят. Войска русские готовились вернуться домой победителями.
Александр был заранее несказанно счастлив, предвкушая встречу с обожаемой Минни
и детьми, но в письме Александру Ольденбургскому, приятелю и товарищу по военной
службе писал: «Поверь мне, что
если вы все страдали физически в эту кампанию, то я, наверное перестрадал в тридцать
раз более морально.. Да, многое мне пришлось понять и перестрадать в эти семь
месяцев, но об этом переговорим, когда увидимся, Бог даст, в России.» 
Увиделись. Встреча с родными была радостной. 1 февраля 1878 года Цесаревич въехал
на родную землю, а 6 - го вернулся в Петербург, в Аничков дворец, показавшийся
«раем» - к «милым своим душкам» - сияющей Минни и  подросшим детям. Ровно девять
месяцев спустя семейство Цесаревича увеличилось еще на одного человечка - родился
младший сын - Михаил Счастье его дома казалось Александру незыблемым.  Но лишь
-  казалось!
Предстояли еще новые испытания, пройдя которые и он, и  любимая им Минни - Дагмар,
и врученная в его руки Небесным промыслом Россия, станут совершенно другими…


                                                 ( Продолжение следует….)

_____________________________________________
Макаренко Светлана.

14 ноября - 24 ноября. 2004 года. Казахстан. Семипалатинск.

Ваш Alex