Общая сумма выплат составит $965 млн. Деньги пойдут Министерству юстиции США, американской Комиссия по ценным бумагам и биржам (как доход от незаконной сделки), и прокуратурам стран, которые также расследовали дело о коррупции – Швеции и Нидерландов.

В США расследование велось в рамках Закона о коррупции за рубежом, который распространяется на преступления, совершенные в других государствах. 21 сентября компания Coscom (узбекское подразделение Telia) признала свою вину. Ее материнская компания заключила сделку с американскими властями, согласившись исполнить штрафные санкции.

Соглашение утвердил суд Нью-Йорка. Оно также допускает продолжение расследования и привлечение к ответственности отдельных лиц. Компания, со своей стороны, обязалась сотрудничать с властями.

Это первое крупное дело о коррупции за рубежом, доведенное до конца при администрации Дональда Трампа. «Применение этого закона и борьба с экономической преступностью будет продолжена», – заявил исполняющий обязанности министра юстиции Кеннет Бланко.

Переговоры о сделке велись с прошлого года. Ранее правительство США требовало большего штрафа – $1,4 млрд. Компания тогда ответила, что готова нести ответственность за нарушения, но сумма слишком велика.

Комментируя нынешнее решение, глава Telia Йохан Деннелинд заявил, что оно позволит «закрыть неудачную главу в истории компании». «С 2013 года новый совет директоров и менеджмент много сделали для того, чтобы разобраться в том, что пошло не так, исправить ошибки и вернуть доверие акционеров», – отметил он.

Директор добавил, что Telia улучшила корпоративную культуру. Штраф, по его словам, стал «болезненным напоминанием о том, что произойдет, если нарушать правила».

Как украсть миллиард: Еще раз о бизнес-схемах Гульнары Каримовой

Международный Центр по исследованию коррупции и организованной преступности (OCCRP) опубликовал доклад о коррупционных сделках старшей дочери президента Узбекистана с иностранными телекоммуникационными компаниями.

Кроме того, компания дала взятку в $55 млн за дополнительный доступ к частотам. В общей сложности, как призналась Telia, с 2007 по 2010 годы коррупционные выплаты Takilant составили $331 млн. Менеджеры шведской компании подумывали о новых взятках даже в 2012 году, хотя история о коррупции уже получила огласку в европейской прессе.

В рамках международных расследований были также заморожены более $850 млн на счетах в Швейцарии, Люксембурге, Бельгии и Ирландии. Предполагается, что это деньги, отмывавшиеся для Гульнары Каримовой, а также взятки от Telia и других зарубежных операторов, работавших в Узбекистане. Расследование в США велось и против компаний Vimpelcom и МТС, которых также заподозрили в крупных выплатах Takilant. В начале 2016 года Vimpelcom признала вину, заключила сделку с Министерством юстиции США и согласилась выплатить штрафов на $795 млн.

Как сообщил агентству член Общественной наблюдательной комиссии (ОНК) Москвы Денис Набиуллин, правозащитники осуществили проверку ОВД «Люблино» на предмет соблюдения прав задержанных граждан Таджикистана. «В ходе проверки были выявлены нарушения прав задержанных. ОВД переполнено, 22 человека там содержатся уже сутки, при этом им не предоставляется питание. Кроме того, мы обнаружили еще 20 доставленных в ОВД граждан Таджикистана, которые уже не помещаются в камеры и находятся просто в холле отдела полиции», - рассказал член ОНК.

По его словам, некоторые задержанные утверждают, что не имели никакого отношения к инциденту у ТЦ «Москва», а были задержаны на рынке «Садовод», где работали продавцами. «Они утверждают, что полицейские задерживали их просто по факту наличия паспорта Таджикистана», - сообщил Набиуллин.

Он также заявил, что членов ОНК 30 минут не пускали в отделение, «хотя в соответствии с федеральным законом члены ОНК обладают правом беспрепятственного прохода на территорию отдела полиции». По словам Набиуллина, ответственный дежурный окружного управления не прибыл в отдел полиции для того, чтобы обеспечить беспрепятственный проход членов комиссии.

Напомним, вечером 20 сентября охранники торгового центра избили работавшего там гражданина Таджикистана Навруза Закирова (Зикирова). Он был госпитализирован с ушибами, закрытой черепно-мозговой травмой и сотрясением мозга. После инцидента стали собраться мигранты — около 150 человек, чтобы разобраться с обидчиками своего земляка. Массовой драки удалось избежать благодаря своевременному прибытию полиции, которая задержала как сотрудников охранного предприятия, так и несколько десятков мигрантов. По факту конфликта между охранниками ТЦ «Москва» и таджикскими трудовыми мигрантами полиция возбудила два уголовных дела — по статьям о побоях и худигантстве.

Фотограф – человек с двумя парами глаз. Это утверждение особенно верно в отношении уроженки Ферганы Ларисы Панкратовой. Она служила фотохроникёром ташкентского театра «Ильхом», «перещёлкала» весь театрально-художественный мир Москвы (первых лиц российского государства тоже снимала), побывала в «горячих» точках, видела землю с высоты падающего парашютиста, а однажды даже присутствовала со своей камерой на родах в воде. В последние годы Лариса работает в кино – была штатным фотографом на съёмочной площадке у Леонида Филатова, Егора Кончаловского, Георгия Юнгвальд-Хилькевича, Рустама Хамдамова. Сейчас готовит большой фотопроект «Возвращение в страну Востока». С Ларисой Панкратовой беседует журналист «Ферганы» Санджар Янышев.

«Ртутный шарик»

– Однажды собрались компанией, стали про нашу Азию говорить – кто что помнит. Дочь моя сидела, сидела, потом аж заплакала: «Вы здесь все ферганушки собрались, а я одна – масквичкааа!..», – смеется Лариса. – Я мечтала ее туда свозить, даже хотела проект мой («Возвращение в страну Востока») снять через неё – сквозь призму детского восприятия. Для этого мне понадобятся два объектива: широкоугольник («рыбий глаз») и монокль. Раньше думала – это моё открытие, потом разговаривала с офтальмологами, и оказалось, что у ребёнка в раннем детстве зрение дальнозоркое. Вот два объектива и будут представлять два взгляда – «близорукий» и «дальнозоркий».

…Не знаю, как у тебя, но я себя помню очень рано – чуть ли не с момента зачатия: пробившаяся к жизни искра. Следующее воспоминание: мне год, я стою перед зеркалом и безмерно страдаю от того, что я лысая. Даже сон регулярно видела про то, что у меня длинные чёрные волосы. Хотя откуда? По маминой линии все – голубоглазые блондины. Но у мамы случился роман с главврачом детской больницы, куда она пошла подрабатывать медсестрой (по первому образованию она фельдшер-акушер). В результате появилась я, не похожая ни на кого из семьи.

Тетя Маруся и брат Андрей с семьей

– А отчество у тебя… по главврачу?

– Нет, что ты, его отцовство тщательно скрывалось; у него была другая семья... Отчество мне дала моя бабушка. Она оформляла метрику и вписала туда своё собственное отчество – Михайловна. Это же был 1959-й год. Тогда в графе «отец» ставили прочерк. И я жутко комплексовала по этому поводу. Чувствовала себя и счастливой, и несчастной одновременно.

В три года чуть не утонула в реке. Течение несёт, а я под водой с открытыми глазами. И вижу себя сразу с двух сторон – изнутри и снаружи (вот откуда эти мои поиски оптики). Очень странное ощущение.

– Ну, детский взгляд – он в принципе бифокальный.

– Ребёнок не знает точки отсчета. Поэтому он близок братьям нашим меньшим. В детстве я дружила с собакой и часто забиралась к ней в будку. Тётка потом меня оттирала. В семье все были медики, на чистоте повёрнутые. Самое ужасное, что с возрастом, ты начинаешь это воспроизводить: у меня теперь точно такой же бзик! Особенно после рождения дочки Кати.

Ещё ребёнок обладает повышенной тактильностью: тёплая фактурность предметов, запахи… Вот почему мне нужны два объектива.

В детстве. «Парадный портрет»

– Один из них будет «субъективом».

– Да-да. Ты не потерял своего ребёнка, став взрослым. Расскажу один случай. В Фергане я жила до четырёх лет в семье своей тёти. Точнее, под Ферганой, в местечке Кувасай. Потом мама меня забрала в Бекабад – родственники не могли ей простить роман с евреем, на этой же почве она стала сильно выпивать. В общем, уехали мы в Бекабад (или Бегават, как его называли русские). И вот стою я, спустя двадцать с лишним лет, на ферганской рыночной площади, и меня начинает трясти: все детские запахи нахлынули, я буквально физически перенеслась в то время. Кто-то меня, как котёнка, взял за шкирку, посадил в автобус, привёз в Кувасай; кто-то привёл меня прямо к дому моей тётки. Я стою перед дверью, и кажется, что даже тряпка на коврике – та же самая. Нажимаю звонок, открывает тётя Маруся. «Узнаёшь?» – говорю.

Вот она, детская память. Плечо потом болело – как будто токи высокого напряжения через него прошли. В следующий раз я приехала к тёте Марусе, имея уже на руках адрес, и потерялась! Еле нашла. Тогда у меня эта идея и родилась (про «Возвращение…»). Я вышла на балкон, через который в детстве убегала от тётки, выпрыгивая в огород. Точка обзора изменилась – пришлось присесть, чтоб воссоздать то самое видение.

Кстати, с этим же кувасайским домом связаны первые фото-воспоминания. Помню, забежала с улицы в дом. То ли ставни были прикрыты, то ли плотные шторы, а в них – маленькая дырочка. И на противоположной стене вдруг задвигались перевёрнутые люди. Я была в ужасе. Только взрослой поняла: это же камера-обскура!

– В «Андрее Рублёве» Тарковского есть такой кадр.

– Ага! Второе воспоминание. Один из моих двоюродных братьев, Андрей, увлекался фотографией. Он разрешил мне в момент печати фотографий постоять рядом. А я была таким ртутным шариком – на месте стоять не могла. В результате я налила ему что-то не то в ведро с фиксажем – как он за мной гонялся по квартире!

Наверно, благодаря братьям у меня и характер был пацанский. Помню, спрашиваю: «Почему у меня глаза черные, а у них голубые?» Бабушка отвечает: «Да они у тебя просто грязные!» Пошли в баню – я глаза тру хозяйственным мылом, еле терплю. К бабушке подхожу: «Ба, голубеют?» (смеётся).

Я звала ее Баба Пана. Все мои родом из-под Оренбурга, из деревни Яицкой. В Узбекистан бежали не от репрессий – от голода послевоенного. Первой в Ферганскую долину перебралась как раз Баба Пана – сестра моей бабки по маме. Фактурой она была – «мать партизана». Двухметровая, семижильная, с такими огромными ладонями. Помню, засыпала у неё на животе и проваливалась в счастье.

Дедушка с бабушкой

– А жизнь в Бекабаде, конечно, отличалась от ферганской?

– Ну, конечно. Там же Голодная степь, совсем другой ландшафт. Там я с отличием окончила восьмилетку. Мне сказочно повезло: в то время был принят закон о расширении профтехобразования, и наша школа превращается в ГСПТУ. Кто в швеи пошел, кто – в парикмахеры, я же выбрала фотографию. Взяв в руки камеру, я увидела, какой, оказывается, мир красивый.

– Какие камеры ты использовала в училище?

– Первой моей камерой была «Киев», потом «Зенит». Когда вышла из училища, стала зарабатывать «Сменой». Я вдруг обнаружила, что, помимо «салонной» фотографии – «на памятник» (а другой мы тогда не знали), – возможна репортажная съёмка. Ездила по кишлакам, выхватывала из потока простые и сложные лица.

«Фотография – это стремительная река»

– Юрий Рост очень хорошо сказал: эти картинки существуют помимо нас, мы лишь успеваем их выхватить – как талантливые компиляторы. И это действительно так. Многие образы я придумывала сперва в голове – потом они появлялись в моей жизни. Сильное влияние оказывал мой муж, режиссер театра Александр Павлович Сиренко. Он ввёл меня в мир искусства, научил во всём видеть второй, третий и другие планы. В шестнадцать лет я в него втюрилась, поэтому и в Ташкенте жить осталась.

– Как вы встретились?

– Ой, тут всё непросто! Я на лето поехала в подростковый лагерь, где вожатой работала бывшая актриса Татьяна Михайловна Ахмеджанова, жена Александра Павловича. Она почему-то меня выбрала себе в помощницы. Видимо, на фоне подруг-пэтэушниц я, благодаря очкам, выглядела умной (смеётся).

Приехав в Ташкент, я стала бывать в их доме, а также в Доме специалистов на Анхоре у Танинных друзей. Благодаря этим людям полюбила читать. Таких книг не было ни в одной ташкентской библиотеке. Я узнала Булгакова, Цветаеву, Мандельштама. Соответственно, изменился мой круг общения. А с её мужем у меня закрутился многолетний роман. Потом, когда она умерла (в 1986 году), я стала его женой – до самой его смерти.

– А роман не повлиял на ваши с ней отношения?

– Как ни странно – нет. Мы об этом так и не поговорили. Таня ввела меня в дом Леонарда Бабаханова и Дили Танеевой. Отец Лёни был главным архитектором Ташкента – Бабаханов Абдулла Бабаханович. Сын стал актёром-мимом и великолепным режиссером студии «Узбекфильм». Семь лет назад он трагически погиб в Подмосковье.

Через этих людей я открыла для себя целый мир. В сравнении со своими сверстниками я забралась на Эверест. Познакомилась с актрисой Лизой Коньковой, которая была женой известного режиссёра Владимира Портнова. Он ставил спектакли в Москве. Так я попала в московский театральный круг, в «Театр на Таганке». Видела Эфроса, Демидову. Трижды поступала во ВГИК. Но всякий раз возвращалась в Ташкент…

Из выставочных работ. Ташкент, старый город, 1981 год

– По моему опыту, покуда не полюбишь Москву, ничего здесь не будет получаться. Вот полюби её такой, какая есть – неумытой-непричёсанной, иногда жестокой, но чаще равнодушной, – полюби искренно и безответно, тогда-то и начнётся всё самое интересное.

– О да! Меня же тут пару раз обули…

– В смысле – обманули?

– Ну да! Помнишь фильм «Влюблён по собственному желанию»? Вот точно так провели, как героиню Глушенко. Я мечтала о батнике (ну, такой красивой кофте)... Подходит ко мне в «Детском мире» какая-то тётка, отводит в уголок и показывает ровно то, о чём я мечтала. «Ой, милиционер идёт!» – тётка прячет мой батник в пакет. – «Фу, пронесло!» Отдаёт мне свёрток: спрячь, мол, поглубже. Мчусь на всех парах во ВГИК, открываю: что за… майка, ёклмн?! Верчу её. Минут двадцать я во вгиковском туалете эту тряпку рассматривала, прежде чем осознала: обули! На 25 рублей обули.

В первый раз приехала поступать во ВГИК – одета была, как провинциальная дурочка. Здесь декольте, спереди – строгая юбка, сзади – глубокий разрез, на голове, естественно, косички. И сходу завалила экзамен. Вопрос был про какие-то функции экспонометра. «А я не пользуюсь экспонометром», – заявила я – такая, мол, вся крутая. «До свидания, девушка!»

Во второй раз подготовилась получше. Я научилась учиться: в пять утра вставала, штудировала физику (оптику), химию. Все точные дисциплины сдала на пятёрки. Поэтому на сочинении расслабилась и провалила его. Мне потом сказали, что нужно было пойти с этим к ректору: мол, помогите бедным узбекам… Но я же так не могу. Собрала вещи, уехала.

Пошла работать ассистентом оператора в кинохронику. Оператор был такой классный дядька в тюбетейке. «А ну-ка штатив приподними», – говорит мне. Я штатив подняла, а поставить уже не могу – тяжёлый. Если поставлю – просто упаду вместе с ним. И я побежала по коридору, пока меня кто-то не поймал и не зафиксировал (смеётся). Оператор: «И куда я с ней? Я должен буду её таскать и аппаратуру таскать». Ну, я разозлилась, накачала себе плечи. В результате таскала штатив, кинокамеру «Конвас», кассеты с плёнкой.

Я как фотограф кое-что в плёнке уже соображала. Меня после училища как самую шебутную в качестве наказания направили проходить практику в самый замухрыжный фотосалон Бекабада. И я получила шикарный опыт! Потому что фотограф был ленивый – он всю работу на меня с подружкой повесил, и мы сами проявляли плёнку, печатали, весь процесс «от и до» знали. А те, кто в хороший салон попал, они только обрезки с пола подметали. Я и потом не в фотостудию пошла работать, а лаборантом в химлабораторию. Сама составляла композиции растворов, чтоб достичь мягкости или глубокой чёрноты, контрастности, «стеклянного» эффекта…

Автопортрет

– Ты ведь и сегодня от плёнки не отказываешься?

– Я буду последней, кто откажется от плёнки. «Цифра» – она другая. Вот сканирую свои снимки с плёнки – в чём разница? Плёнка даёт ощущение документального кадра. Даже если снимок нерезкий, у этой точечной размытости – свой флёр… Хотя и «цифру» освоила – а куда деваться. Теперь у меня несколько камер – на все случаи жизни. И каждую знаю, как свои шесть пальцев. Ещё и других учу. А то есть такие, которые покупают дорогую технику, а используют ее процентов на пять. Это как построить дворец и продолжать в предбаннике жить.

Так вот, возвращаясь в Ташкент… У меня была такая выдающаяся корка: «Кинохроника СССР». Однажды куда-то мчалась, не успела купить трамвайный билет – меня задерживают, ведут в участок ДНД («добровольная народная дружина»): «Где вы работаете?» – «Ребята, я не могу вам сказать, где я работаю». – «Всё равно узнаем – тебе не поздоровится». В конце концов, вынимаю корку. Тут они все и сдулись. Один встаёт, говорит: «Ребята, неужели мы киноискусству нашему не поможем!» Вот был смех. Они стали совать мне пачку трамвайных билетов. Выхожу из участка, стоит мужик – свидетель моего задержания. «Ну что, – говорит, – все деньги отняли? Давай, я тебя отвезу». И отвозит меня домой (смеётся).

Лариса Панкратова с дочерью Катей

«Вместо секса качались деревья»

– Впервые поняла, каким страшным оружием может быть сочетание слова, звука (музыки) и изображения, благодаря режиссеру «Ильхома» Марку Вайлю. Он поставил в Театре Моссовета спектакли «Двенадцатая ночь» и «Любовью не шутят». Пригласил меня. Я весь театр забила фотографиями: моменты репетиций, актёры в гримёрках – в общем, жизнь театра изнутри. Александр Леньков, Андрей Соколов, Евгения Крюкова... Марк написал очень хороший текст к фотовыставке.

А во время открытия в театр пришли два музыканта, расположились в фойе и стали на рояле играть, как бы подыгрывать мне и Марку. И выставка «выстрелила». Я тогда это себе в «копилку» положила: изображение плюс звук, плюс текст. Вот сейчас проект делаю – «Москва и москвичи: посвящение Гиляровскому». Серия портретов современников. Хочу также дать текстом монологи этих людей, а фоном пустить звуки улицы – гомон толпы, гудки автомобилей, шум моторов.

– А монологи – о чём?

– Воспоминания, какие-то эпизоды из жизни. У каждого – своя Москва, да? Вот пусть о ней расскажут.

– Такое многоголосье?

– Именно! И всё – от первого лица. Резо Габриадзе говорил: нужно всё делать от первого лица – тогда это очень значимо.

…Вайль, конечно, выходил за пределы театра, забирался глубоко и забирал с собой. Театр вообще – искусство условное, его надо уловить. Я только раз испытала нечто похожее на «вайлевский» катарсис – когда в 93-м в Москве шёл спектакль «Нижинский» с Олегом Меньшиковым. Секунда – и ты весь там.

Помню свой первый шок на спектакле «Ильхома» «Мещанская свадьба» по Брехту в 1978 году: я увидела, как актеры на сцене целуются – всё по-настоящему, да еще и «крупным планом» (зальчик-то маленький, актёры все, как на ладони). Секса ведь у нас «не было» – только деревья качались.

В театре «Ильхом». На переднем плане – Марк Вайль

– Деревья качались?

– Ну, в кино: как только герои целуются – тут же камера стыдливо отворачивается и показывает, как деревья качаются. Нас же так воспитывали. Я в свои восемнадцать лет голого тела не видела. И тут вдруг – в губы! У меня потом такие сны были (смеётся).

Но до этого была «Утиная охота» по Вампилову. Невероятная свобода! Потом – «Сцены у фонтана», «Дракон»… И пошла ночная жизнь. Днём мы все где-то работали, по ночам шли репетиции. В два-три ночи шли пешком домой. И вот я уже принадлежу к касте ильхомовцев. Мне звонят, просят посодействовать с контрамарками. Не зазнаться было очень тяжко!

А в 1987-м в «Ильхоме» прошла скандальная фотовыставка «Первая ласточка». Помимо меня, в ней участвовали Вера Арзамасцева, Виталий Мясников, Сергей Булгаков, Дмитрий Михайлов, Максим Пенсон. Тут «обнажёнка» ни за какие деревья уже не пряталась. Помню, женщина из какого-то подташкентского кишлака отзыв написала: «Как это ни стыдно, мне понравились голые женщины!» (смеётся).

В театре «Ильхом». Премьера спектакля «Дом, который построил Свифт»

Еще зарисовка тех лет. В центре города, в галерее «Куранты» – выставка плаката. Лицом к Скверу революции висит портрет Шарафа Рашидовича Рашидова, под портретом надпись: «Кто следующий?» Ташкентцы моментально устроили из этого места мемориал: принесли цветы, свечки – всё как полагается. Любит наш народ своих людоедов.

«Их традиции – не мои»

– Приехала в 1992-м в Москву – пошла по редакциям. Нигде меня не хотят: места все заняты. Иду, помню, в «Деловой мир», думаю: ну всё, если тут не выйдет, пойду в дворники. Потом соображаю: дворником тоже могут не взять.

Вхожу в редакцию, там уже четыре фотографа, мордатые такие парни с фильдеперсовыми навороченными камерами; понимаю, насколько мой старенький Nicon F-1 на этом фоне убогий. Разворачиваюсь и в грустную мою спину тихий голос: «Ретушировать умеешь?» – «Конечно умею!» И уже через месяц – на первых полосах мои фотографии с текстами. Главное – на конвейер запрыгнуть, дальше уже легче. А потом – вовремя спрыгнуть. Вот почему последние годы я нигде официально не числюсь – типа, «фрилансер»...

Политический бомонд снимала: Ельцина, Путина. Многих знаю лично – от Хакамады до Делягина. Смоталась в Будёновск, после чего из прессы ушла.

Московский период. Работа в рекламном агентстве

– А Путина-то где фотографировала?

– На открытии книжной выставки на ВДНХ. Он тогда был «исполняющим обязанности». Я же в десятке мест работала одновременно. Помню какой-то съезд предпринимателей. Чубайс, Черномырдин, Егоров, Каха Бендукидзе… Один симпатичный мужик, президент банка «Югорский», даёт свою визитку: «Вы мне принесите, пожалуйста, фотографии: вроде хорошо получилось». «Разумеется!» – говорю. Отпечатала снимки, пока несла – его убили. Зарезали на даче. Потом была фотографом круглого стола «Бизнес России», возглавлял его Иван Кивелиди… Через три дня убили и его вместе с секретаршей. Яд какой-то нанесли на трубку телефона. Такая была жизнь – мама дорогая!

Акция «Бизнесмены против террора». Москва, Лубянка, 1995 год.

Однажды проявляла в ИТАР-ТАСС плёнки, у входа в здание вижу: лежит человек. Как странно, думаю, разлёгся на морозе: поза зародыша, под головой пакетик. На обратном пути смотрю: милиционеры с двух сторон его поднимают, и один из них нечаянно роняет тело – оно падает с таким стуком, словно деревяшка. Я потом по ночам картинку эту видела и звук слышала.

…И вот я попала в мир художников и киношников. Юрий Борисович Норштейн познакомил меня с легендарным искусствоведом Паолой Волковой, благодаря которой я стала делать каталог для парижской выставки пяти художников: Рустама Хамдамова, Резо Габриадзе, Давида Боровского, Юрия Норштейна и Андрея Вознесенского (здесь он был представлен не только как поэт, но и как художник-график). В свою очередь Рустам Хамдамов позвал на свой фильм «Вокальные параллели». В ролях: Рената Литвинова, Эрик Курмангалиев, Араксия Давтян, Роза Джаманова… С тех пор я в кино в основном и работаю.

До этого я еще с Леонидом Филатовым работала на последней его картине. Она, кстати, так и не вышла. «Любовные похождения Толика Парамонова» (по филатовской повести «Свобода или смерть»). А после «Вокальных параллелей» была феерическая поездка в Ташкент: Хамдамова попросили организовать какой-то фестиваль, он взял туда и меня с Литвиновой. На фестиваль приехал Пьер Ришар с женой.

Пьер Ришар и Рената Литвинова в Ташкенте

– Пьер Ришар был в Ташкенте!

– И в Самарканде (смеётся). Недавно почившая Жанна Моро, кстати, тоже приезжала на тот фестиваль. Поселили нас в шикарной гостинице (кажется, «Марриотт-отель»), я давай подружкам своим названивать. Потом выяснилось, что на 300 долларов наговорила – звонки-то были платные.

– И что, пришлось платить?

– Нет, что ты, хозяин отеля сказал: «Вы – мои гости», – и подарил каждому по парчовому халату...

Так и живу, всё время чувствую себя Хлестаковым. С самого детства. Словно я – не та, за кого меня принимают. Помню, когда узнала, что я еврейка (по отцу), жутко этого стеснялась – настроения-то вокруг царили антисемитские. А меня почему-то любили и баловали. Побывала в Израиле – удивительная страна. Но их традиции – не мои. Ментально я, скорее, узбечка. Происхождение – штука пожизненная.

Беседовал Санджар Янышев. Права на фотографии принадлежат Ларисе Панкратовой

Несколько месяцев назад США заявили, что предоставят афганским ВВС 160 военных вертолетов и других летательных аппаратов в течение следующих четырех лет, в том числе 53 вертолета модели UH-60 Black Hawk, 30 вертолетов MD-50F, 6 самолетов-штурмовиков A-29 и 5 — AC-208, передает «Афганистан.Ру» со ссылкой на министерство обороны Афганистана. Эта техника должна заменить используемые в Афганистане в настоящее время российские вертолёты Ми-17 и Ми-35. Согласно июльскому докладу специального генерального инспектора США по реконструкции Афганистана, 19 из 46 афганских Ми-17 уже устарели.

«Мы нуждаемся в вертолетах для того, чтобы поставлять боеприпасы на полицейские КПП, расположенные в горах, для уничтожения военных баз противника, а также своевременной доставки в больницы пациентов и раненых», - заявил спикер министерства обороны Давлат Вазири. Представители силовых ведомств надеются, что это разрешит часть проблем, с которыми сталкивается афганская армия. В частности, это касается освобождения захваченных боевиками военных баз в уезде Гормач северной провинции Фарьяб.

Власти Афганистана намерены снять с вооружения военную технику советского и российского производства. Кабул планирует утилизацию единиц оружия, которые долгие годы помогали его армии сохранять боеспособность. По данным «Афганистан.Ру» под программу утилизации может попасть не только обычное стрелковое оружие и средства связи, но и тяжелая боевая техника, которой располагает правительственная армия. Хотя в вооруженных силах и полиции Афганистана до сих пор пользуются советским оружием, поэтому афганцы хорошо знакомы с боевой техникой этого производства. Она находилось на вооружении у официальных режимов, так и у вооруженных сил моджахедов. Советское оружие проверено в Афганистане временем и, как говорят сами военные, хорошо себя зарекомендовало в условиях страны. Кроме того, по словам афганских военачальников, советское вооружение неприхотливо в обслуживании и ремонте.

Ранее США заявили о намерении увеличить инвестиции в афганские ВС, а также удвоить войсковой контингент в Афганистане в течение следующих четырех лет. Кроме того, не менее 15 государств-членов НАТО также заявили о готовности увеличить свое военное присутствие в Афганистане.