| ← Июль 2016 → | ||||||
|
28
|
29
|
30
|
31
|
|||
|---|---|---|---|---|---|---|
За последние 60 дней ни разу не выходила
Сайт рассылки:
http://snob.ru/
Открыта:
20-05-2015
Статистика
0 за неделю
Денис Орлов: Это просто небо и земля
|
Денис Орлов: Это просто небо и земля 2016-07-19 09:26 dear.editor@snob.ru (Денис Орлов )  1.Автомобилестроение: двигатель внутреннего сгоранияО приоритете на изобретение ДВС не утихают споры. Работоспособные образцы построили и француз Этьен Ленуар, и немец Николаус Отто, и трудившийся в Санкт-Петербурге серб Огнеслав Степанович Костович. Причем последний целенаправленно создал его для дирижабля и аэроплана собственной конструкции. Но двигатель изготовил, а дирижабль с аэропланом — нет. И только когда уже лошади перестали пугаться самодвижущихся экипажей, мысль о полете обрела реальность. Авиационные двигатели были гораздо мощнее автомобильных и совершеннее конструктивно. Однако факт остается фактом: этот матч автомобиль у самолета выиграл.
Авиапром: аэродинамикаОб аэродинамике создатели автомобилей задумались в начале 1920-х годов. Примечательно, что такие новаторы в этой области, как Эдмунд Румплер, прежде конструировали аэропланы. И авиационный опыт оказался весьма кстати: как высоко в небе, так и у земли законы перемещения твердого тела в газообразной среде одинаковы. Разница состояла лишь в том, что самолету необходимо было взлететь и удерживаться в воздухе, а автомобилю требовалось не отрываться от дороги. Но это инженеры вскоре поняли.
2.Автомобилестроение: колесаЛегкие колеса на проволочных спицах, которые автомобиль, в свою очередь, позаимствовал у велосипеда, оказались лучше лыж братьев Райт. Аэропланы последователей братьев-пионеров взмывали в небо уже с колес. Впрочем, британский пионер аэронавтики сэр Джордж Кейли еще в начале XIX века предложил идею спицованных колес.
Авиапром: колпаки на колесаПрестижные автомобили «золотого века», периода 1920–1930-х годов, щеголяли колпаками, закрывавшими проволочные или деревянные спицы колес. Решение подсмотрели в авиации, где оно использовалось для снижения аэродинамического сопротивления и предотвращения набивания грязи в шасси. Колпаки нередко выполняли из «крылатого металла» — алюминия — полируя их до блеска.
3.Автомобилестроение: дверь для «Аэрокобры»Американский истребитель времен Второй мировой войны Bell P-39 Airacobra, в отличие от своих соперников, оснащался не сдвижным колпаком пилотской кабины («фонарем»), а дверьми автомобильного типа. Кроме того, поскольку двигатель «Аэрокобры» находился позади кабины, от него к редуктору винта шел настоящий вал — почти как в автомобилях.
Авиапром: автопилотПрограммно-аппаратный комплекс, направляющий воздушное судно по заданному курсу, впервые разработан американской Sperry Corporation еще в 1912 году. В 1930-е автопилоты уже применялись на регулярных авиалиниях. А в 1947 году самолет C-54 военно-воздушных сил США совершил на автопилоте трансатлантический перелет. Однако еще в 1910-е годы на американском легковом автомобиле Peerless стоял примитивный прибор для поддержания постоянной скорости. Более продвинутый Auto-Pilot изобрел в 1948 году инженер Ральф Титор. Устройство использовалось на моделях Chrysler и Imperial 1958 года. В любом случае, автомобильные «круиз-контроли» и «темпоматы» были проще самолетных, поскольку от них не требовалось регулировать курс по высоте и тангажу. Современные «адаптивные круиз-контроли» не только удерживают заданную скорость, но и сохраняют дистанцию и положение автомобиля в полосе движения. А со следующего года в Гётеборге начнется опытная эксплуатация 100 полностью автоматических автомобилей Volvo.
4.Автомобилестроение: кресло RecaroПассажиры Airbus помимо инструкции по безопасности, размещенной в кресле впереди сидящего пассажира, могут прочесть также акроним Recaro. Известная на весь мир марка сидений когда-то была кузовостроительной мастерской Stuttgarter Karosseriewerk Reutter & Co, GmbH. Она основана 100 лет назад. Предприятие располагалось в пригороде Штутгарта — Цуффенхаузене, по соседству с заводом Porsche. Первого декабря 1963 года семейство Ройтеров уступило соседу кузовной цех вместе с 950 рабочими, а с оставшимися 250 сосредоточилось на изготовлении автомобильных кресел. Для нового дела использовали марку Recaro (Reutter + Carosserie). В 1971 году Recaro выпустила свое первое авиационное кресло.
Авиапром: ремни безопасностиВпервые ремни безопасности использовал в 1913 году знаменитый «петлист», пилот-исполнитель «мертвых петель», француз Адольф Пегу. В 1930-е кресла самолетов регулярных авиалиний оборудовались ремнями. Однако мы вправе оспорить приоритет авиаторов: еще на заре автомобилизма гонщики привязывали себя ремнями к креслу. Современные трехточечные ремни безопасности разработал для автомобилей Volvo инженер Нильс Болин, до этого служивший конструктором кресел в авиационном отделении компании SAAB.
5.Автомобилестроение: дизайн кабины Airbus A300/A310Проект 2603 — так назывался проект, который вела компания Dr. Ing. h.c. F. Porsche AG в 1980–1984 годах по заказу европейского авиастроительного консорциума Airbus. В рамках задания требовалось создать кабину пилотов, оснащенную цифровыми комплексами авионики — EFIS и ЕСАМ. Электроника позволила сократить экипаж до двух человек и тем самым увеличить вместимость салона на один ряд. Кабину Porsche первыми получили лайнеры А310 и А300-600. Главным дизайнером Porsche в этот период был Анатолий Федорович Лапин.
Авиапром: кили американских автомобилейВпервые декоративные кили появились на задних крыльях автомобилей Cadillac в 1948 году. Идею главный дизайнер корпорации General Motors Харли Эрл подсмотрел еще до начала Второй мировой войны у авиастроителей: ему по знакомству показали секретный тяжелый истребитель Lockheed P-38 Lightning. У этого самолета было два двигателя, две хвостовых балки и два вертикальных стабилизатора. В 1950-е находку Cadillac подхватили конкуренты. К концу 1950-х кили достигли гипертрофированных размеров, а в начале 1960-х исчезли столь же быстро, как и появились.
6.Автомобилестроение: стеклоочистителиЖительница города Бирмингем, штат Алабама, Мери Андерсон получила 10 ноября 1903 года патент за номером 743 801 на «устройство, очищающее стекло». 1903-й стал годом стеклоочистителей: за три месяца до мисс Андерсон заявку на «очиститель стекол самодвижущихся кэбов» в американское патентное бюро подал Роберт Дугласс, а в Великобритании 9 октября ирладцу Джеймсу Генри Апджону выдали патент на «аппарат по очистке стекол экипажей, автомобилей и др.» С 1916 года американские автомобили начали оснащаться «дворниками» с ручным приводом. Затем наступил черед вакуумного и электрического приводов. Вероятно, в авиации стеклоочистители впервые применены на английском пассажирско-почтовом Armstrong-Whitworth AW.15 в 1930 году. Как и в автомобилях, в самолетах также разбрызгивается и особая жидкость для чистки стекол.
Авиапром: легкие материалыГерманский металлург Альфред Вилм на заводе Dürener Metallwerke AG в 1903 году изобрел сплав «дюралюмин», из которого в 1915 году компания Junkers Flugzeug- und Motorenwerke AG построила первый в мире цельнометаллический самолет. В начале 1920-х технологию адаптировали наш авиаконструктор Андрей Николаевич Туполев и американец Уильям Бушнел Стаут. Причем последний конструировал из «дюраля» как автомобили, так и аэропланы. Самая известная его крылатая машина — Trimotor — выпускалась автомобильной компанией Форда. Автомобилестроители понемногу осваивали легкие сплавы. Начали с поршней и головок цилиндров, затем перешли к картерам коробок передач, рычагам подвески, колесам и кузовам. Сегодня по примеру авиапрома, широко используют не только алюминиевые сплавы, но и магниевые, а также углепластик.
7.Автомобилестроение: фарыПосадочные огни — так это называется в авиации. А еще посадочно-рулежные фары и фары для освещения полосы вбок (именно так: runway turnoff light) и еще куча специальных огней — светотехника современного авиалайнера разнообразна. Автомобиль немногим уступает: ближний и дальний свет, дневные ходовые огни, указатели поворотов и их повторители, «противотуманки» и «аварийка», дополнительные фары для «заглядывания за поворот», задние фонари. На заре автомобилизма все выглядело куда скромнее и тусклее: вместо пронзительных светодиодов жалкие керосиновые или ацетиленовые светильники спереди. И красный фонарь сзади — железнодорожная традиция. Генератор, аккумулятор и лампочки накаливания появились только спустя четверть века после изобретения автомобиля. Примерно столько же потребовалось, чтобы фары появились у аэропланов — когда летать стали чаще и дальше, и нередко приземляться в ночь. Только вот самолет на десять лет моложе автомобиля. Авиастроители сегодня отстают: в автомобильных фарах лампы накаливания все чаще заменяют светодиодами, тогда как максимум, на что отважилась компания Boeing, так это применить на своем сверхсовременном 787 Dreamliner светодиодные аэронавигационные огни.
Авиапром: АБСАнтиблокировочные системы впервые появились в тормозах американских самолетов еще в начале 1930-х. Первым советским самолетом с АБС стал Ил-18. Так что Юрий Гагарин прилетел в Москву на самолете с АБС. Попытки адаптировать антиблокировочную систему для автомобилей начались только в конце 1950-х (известное механическое устройство Dunlop Maxaret). В 1965 году в продажу поступил первый автомобиль, оснащенный АБС, — английский Jensen Interceptor FF. В 1978 году наиболее дорогая модификация 450SEL 6.9 седана Mercedes-Benz S-класса (W116) получила электронную АБС компании Bosch AG.
«Эрдоган — хороший маркетолог». Что случилось и случится в Турции 2016-07-18 20:30 dear.editor@snob.ru (Дмитрий Окрест)  В ночь переворота я была в отпуске в 20 километрах от курортного города Кемер. Первая реакция людей вокруг после новостей — шок и растерянность, ведь некоторое время было совсем непонятно, что происходит. С одной стороны, государственное телевидение ТRT захвачено, но при этом остальные каналы вещают, интернет работает, а социальные сети бурлят. Где президент Эрдоган? Непонятно. С кем армия? Тоже неясно. Для людей вокруг произошедшее стало полной неожиданностью. Хотя некоторые эксперты ранее предупреждали о том, что Турция становится более уязвимой для попыток захвата власти. Все очень волновались за своих близких в столичной Анкаре и Стамбуле. Кадры оттуда были довольно зловещие — авиаудары в Анкаре транслировались в прямом эфире. Люди созванивались, но услышанное от родных их не успокаивало. «Полное ощущение войны», — написала одна моя подруга. Мои знакомые в Анкаре рассказывали, что даже в 20 километрах от центра в домах тряслись окна от взрывов, не переставали летать боевые самолеты и вертолеты, везде были слышны автоматные очереди, гул толпы. Мечети пели всю ночь, призывая к мобилизации. Мне объяснили, что еще со времен Османской империи во время войны или угрозы государству муэдзины традиционно созывают людей. Конечно, все пытались просчитать сценарии развития ситуации: как переворот может сказаться на жизни страны? Как он отразится на повседневных реалиях? Будут ли работать банки? А заправки? В курортной Анталии на юге страны сразу выстроились очереди к банкоматам и на АЗС. Общественное неприятиеВ публичном пространстве у путчистов была нулевая поддержка. Даже члены их тариката, духовного братства, не вышли на улицу. СМИ всю ночь работали против переворота. Все парламентские партии, включая прокурдскую «Демократическую партию народов», поддержали декларацию, осуждающую путч. Даже те, кто очень не любят Реджепа Эрдогана, кто хотел бы, чтобы он ушел, не поддержали попытку вооруженного захвата власти. Моя знакомая рассказала, как в небольшом поселке, где она оказалась в ночь путча, народ на машинах с флагами выстроился вдоль дороги на многие километры. На вопрос: «Вы поддерживаете Эрдогана?» — ей ответили: «За республику!» Сложно сказать, что люди обсуждали у себя на кухнях. Есть, я думаю, небольшая часть радикально настроенных левых, которые верят, что армия — это гарант светского государства. Возможно, они считали, что в эту ночь появился маленький шанс, что военные не дадут возможности консервативным сторонникам Эрдогана окончательно захватить государство. Они были бы рады, если бы нынешнюю команду отстранили от власти. Пусть и таким путем. Но ведь те, кто пытался совершить переворот, тоже не светские люди. Так что вряд ли даже эту категорию граждан прельщала перспектива военного правления гюленистов, сторонников бывшего друга президента Реджепа Эрдогана. Большинство понимают, что это была неудачная, почти суицидальная попытка небольшой группы военных, веривших в свою правоту. Народ Турции их изгнал, и, по всей видимости, закончен этап истории, когда военные могли таким образом захватывать власть в государстве. Историческая памятьУ старшего поколения очень тяжелые воспоминания о предыдущих переворотах. Молодежь, конечно, не помнит, но они выросли на рассказах о тех событиях. Например, во время путча в 1961 году был повешен премьер-министр Аднан Мендере и другие члены правительства. Люди помнят, как в 1980 году установленный в результате переворота военный режим осуществил массовые казни. Затем диктатура зачистила оппозицию по всему политическому спектру. Люди помнят, как повсеместно применялись пытки, как военные попытались изменить систему образования и общественных отношений. «Это был фашистский путч, настоящая хирургическая операция на всем обществе», — сказал мне один бизнесмен о тех событиях. С тех пор люди в Турции поняли, что любой военный режим намного хуже самого авторитарного гражданского. Сейчас люди наблюдают за ситуацией и пытаются ее осмыслить — у всех очень много вопросов. Путч выглядит очень непрофессиональным, поэтому многие считают, что это какая-то ненастоящая операция, фальшивка. Пышно расцветают конспирологические теории, как часто бывает после таких событий. Кто-то утверждает, что Эрдоган сам допустил или спровоцировал этот переворот, чтобы укрепить власть и зачистить оппозицию. Кто-то считает, что за путчистами стоит Америка, которая пригрела бывшего имама Фетхуллаха Гюлена и не могла не знать о том, что планировалась такая операция. Параллельное государствоСейчас власти обвиняют Гюлена и его так называемое параллельное государство. Гюленисты активно действуют в Турции с 80-х годов. Гюлен создал мощную сеть своих сторонников, которые активно продвигают своих представителей в стратегически важные институты власти — полицию, прокуратуру или суды. У гюленистов есть свой банк, свои финансовые компании и ассоциации, собственные СМИ. Специально назначенные лидеры курируют университеты, школы и институты власти. По всей Турции и за рубежом сторонники этого тариката открыли школы, предлагающие высокий уровень образования. Они поддерживают талантливую молодежь из небогатых семей. Например, помогают поступить в университеты, оплачивают общежития, помогают подготовиться к экзаменам. В университетах есть группы так называемых «абиз» — братьев-старшекурсников, которые помогают студентам с домашними заданиями и решают их повседневные проблемы. Таким образом гюленисты сегодня — это важная часть турецкой бюрократической системы. Они прагматичны, поэтому легко маневрируют и адаптируют свою сеть под меняющиеся политически условия. Это подвижная, но жестко иерархическая система, при которой высокопоставленный бюрократ, приведенный во власть, в первую очередь отвечает перед своим духовным лидером и лишь потом перед своим начальником. Страхи ЭрдоганаВ свое время гюленисты активно помогали Эрдогану на первом этапе становления его власти, в том числе зачищали армию от генералов. Эти военачальники потенциально могли совершить госпереворот. Зачищали те самые прокуроры и судьи, которых после мятежа сейчас арестовывают по всей стране. Сторонников Гюлена отличает высокий уровень образования и компетенции. Именно поэтому масштабная зачистка институтов власти, которая разворачивается у нас на глазах, может привести к серьезному снижению качества государственного управления в Турции. Одни эксперты считают, что пути Гюлена и Эрдогана разошлись, так как между ними началась борьба за власть. Другие склонны искать причину в идеологическом расколе, в том числе по курдскому вопросу. Гюленисты были против мирного процесса. В 2012 году они даже пытались арестовать главу спецслужб Хакана Фидана за его позицию по мирному процессу и попытку вести переговоры с Рабочей партией Курдистана, которая запрещена в республике В 2013 году гюленисты уже открыто выступили против Эрдогана. Они пытались завести уголовное дело и обвинить в коррупции сына Эрдогана и сына министра внутренних дел. Также были опубликованы телефонные переговоры Эрдогана и других чиновников, выставившие их в крайне неприглядном виде. Это была попытка дискредитировать власть и тем самым заставить их подать в отставку. Однако попытка провалилась — Эрдоган все отрицал, а людям не понравились использованные гюленистами методы. В итоге эти сливы не повлияли на результаты голосования. Эрдоган знает, какую мощную силу представляют собой гюленисты. Он понял, что все его движения отслеживаются. Он увидел в гюленистамх угрозу и себе, и своему режиму. Впрочем, для любого государства неприемлемо, когда часть его институтов для продвижения своих интересов используется сплоченной группировкой, не пришедшей к власти благодаря избирателям. Что дальшеЧто ждет светских граждан, курдов, левых и прочих несогласных? Эрдогану не нужны масштабные репрессии — страна находится под его контролем. Он очень усилил свои позиции, консолидировал своих сторонников и отобрал голоса у националистов. Однако местные эксперты не исключают более широких репрессий. Они напоминают, как Эрдоган действовал ранее. Он проводил репрессивные действия не только в отношении тех, кого подозревает в антиправительственных действиях, но и заодно в отношении других оппонентов. Сейчас все будет зависеть от того, захочет ли он дальше поляризировать общество. Эрдоган любит поляризацию, но в ситуации серьезных вызовов, с которыми сталкивается его страна, дальнейший раскол в обществе может ослабить его позиции. Эрдоган — прагматик, и наверняка просчитывает последствия. Другое дело, что среди сторонников Эрдогана есть радикальные группировки, готовые применять насилие. В последние дни нападения были совершены не только на курдов в стамбульском районе Гези, но и на алавитов в Малатии, которых в традиционном исламе считают сектантами. Развитие событий будет зависеть и от позиции Рабочей партии Курдистана. РПК в очередной раз находится в состоянии войны с турецкой армией на юго-востоке страны в местах компактного проживания курдов, второго по численности народа Турции. Пока партия выпустила заявление, в целом осуждающее путчистов, однако ее члены остаются жесткими противниками Эрдогана. И если с их стороны последуют какие-то резкие шаги, то радикальные сторонники президента могут предпринять агрессивные действия в отношении курдских жителей западной части страны. Курдский вопросСитуация на юго-востоке сейчас в гораздо большей степени зависит от ситуации в Сирии и Ираке, где также проживают курды. Курдский вопрос для Турции перестал был только внутренней проблемой. А пока позиция международных игроков по курдскому вопросу для Анкары как минимум не вполне предсказуема. Тем не менее военные операции на юго-востоке могут стать менее интенсивными. Эту тенденцию мы уже отмечаем последние два месяца, количество жертв снижается. У Эрдогана будут другие приоритеты, кроме того, несколько генералов, отвечавших за операции на юго-востоке, были арестованы после путча, так что придется менять и подходы, и цепочки командования, что может сказаться на действиях силовых структур в зоне конфликта. Сейчас Эрдоган не будет готов изменить свою позицию в отношении РПК и вернуться к мирному процессу. Хотя попытка переворота могла бы стать хорошей возможностью минимизировать хотя бы один из серьезнейших вызовов, стоящих перед турецким государством. Для этого есть все условия, в том числе и потому, что после путча Эрдоган очевидно зачистит армию не только от гюленистов, но и, скорее всего, от кемалистов, которые чтут идеалы первого президента республики Мустафы Кемаля. При этом роль армии и ее позиция по вопросу борьбы с РПК будет минимизирована. Во время мирного процесса у Эрдогана и части генералов были серьезные разногласия. Последние хотели жестких боевых действий против курдских боевиков, однако Эрдоган их сдерживал. Теперь он будет свободнее в выборе. Своих сторонников он легко убедит в необходимости возвращения к мирному процессу. Он хороший маркетолог и умеет продавать свои политические решения. «Папу надо слушаться» 2016-07-18 17:48 dear.editor@snob.ru (Наталья Морозова) 
Анна Межова, директор благотворительного фонда «Сохраняя жизнь», рассказала о случаях насилия над детьми, с последствиями которых пришлось работать ее фонду. У Маши была благополучная семья, но когда ей было четыре года, мама умерла. Отец с горя стал пить. Когда он был трезвым, он был образцовым отцом — они с Машей ходили в парк, ели мороженое, катались на каруселях. Все вокруг только умилялись. А потом они возвращались домой, отец напивался и начинал приставать к собственной дочери. Это длилось годами. Опека забрала Машу только тогда, когда отец спился окончательно, девочке было восемь. И только в приемной семье Маша рассказала, что обычно отец, напившись, просил ее ласкать его половые органы, залезал ей в трусы, а ей от этого было очень больно, но она терпела. Когда психолог спросил ее о том, говорила ли она папе, что ей больно, что не надо так делать, Маша ответила: «Нет, папу же надо слушаться». Пятилетнюю Таню к нам привели ее опекуны, потому что девочка постоянно рисовала половые органы и всех в детсадовской группе научила их изображать и имитировать половой акт. Психолога Таня тут же огорошила сообщением: «Папе нравится, когда я играю с его писькой. Хотите, я ее нарисую?» У пятилетней Тани умственно отсталый папа и мама-алкоголичка. Мама водила мужиков, отец приводил женщин. В происходивших дома оргиях заставляли участвовать и ребенка. Соседи сообщили в опеку о том, что происходит, Таню забрали из семьи. Но даже если ребенка в семье бьют, растлевают, насилуют, он все равно хочет остаться с мамой и папой. И Таня до сих пор просится домой. При этом и опекуны, и родная Танина семья живут в одном очень небольшом городе, и поэтому девочка продолжает общаться с биологическими родителями. У восьмилетнего Саши отец по пьяни убил мать. И сбежал, оставив ребенка в квартире. Бабушка хватилась только через два дня. Все это время Саша провел в пустой квартире наедине с трупом матери. На фоне стресса у мальчика начался нервный тик и энурез. Бабушка потом получила опеку над внуком, а его отца поймали и посадили. Но дали ему как-то не очень много, кажется, семь лет, он должен выйти на свободу, когда Саша еще будет в школе учиться. И бабушка с мальчиком живут в постоянном страхе, что он вернется и убьет их обоих. И вот недавно звонит мне совершенно счастливая бабушка: «А у нас радость — Сашкин отец умер на зоне!» И это тоже страшно — как меняется у травмированных людей понятие радости. У пятилетнего мальчика Миши мама подсела на наркотики и в одном из приступов разломала все в доме, буквально разгромила квартиру, выбила все стекла, разбила посуду, люстры, все что было стеклянного. Мальчик выжил чудом, забившись куда-то в угол за шкафом. После этого Миша замолчал. До этого он был абсолютно нормальным мальчишкой, безо всяких отставаний в развитии. После этого приступа (дело было зимой) Мишина мама просто исчезла, а по весне нашли ее труп. Мишу взяли родственники, которые и привели его к нам. Через полгода он снова заговорил, но еще довольно долго сильно заикался. Самое страшное, что насилие в семье исходит от тех, кто должен, наоборот, ограждать ребенка, от самых родных людей — от его родителей. И такое насилие длится годами, а все вокруг молчат, молчат мамы, бабушки и тети. Под предлогом «не выносить сор из избы, ведь живем не хуже других». Чаще всего травмированных детей потом отвергают детский коллектив и наше общество, ведь никому не понравится сексуализированное поведение ребенка в детском садике или своей семье. Недавно приемные родители вернули в детский дом мальчика, которого охарактеризовали как: «Чудовище, развратный хулиган и дебошир». Мальчик с сексуализированным поведением играл в сексуальные игры с младшей сестрой. Но этому развратному хулигану и дебоширу всего девять лет. Приемные родители взяли травмированного ребенка, пережившего насилие. Сначала он был таким ангелом, хотел в семью, хотел понравиться и вел себя, как от него требовали. Потом он немного отогрелся в семье и стал рассказывать о своем травматичном опыте. Но родители его не поняли, не были готовы принять такого сложного ребенка, сочли его развратным чудовищем и отдали обратно в детский дом. Они отказались работать с психологами и так и не поняли, что произошло с ребенком, почему он стал таким. И это показательная реакция. Все наше общество реагирует именно так. Поэтому вместо помощи жертва получает еще большую травму отчуждения и ярлык «сама виновата». И большинство из них боятся сказать, боятся вспоминать и не могут получить помощь, потому что ее просто нет. Наш фонд помогает жертвам насилия. Если вам нужна помощь, или ваш ребенок пережил насилие или тяжелую психологическую травму, пишите нам. И еще нам бы очень хотелось найти опытных приемных родителей девятилетнему мальчику, которого только что вернули в детский дом. Это очень сложный, травмированный ребенок, но ему очень нужна помощь и семья. Оренбургский фонд «Сохраняя жизнь» — единственный в области, который помогает детям — жертвам насилия. Он проводит обучающие семинары для родителей, психологов, специалистов из органов опеки и попечительства. В планах фонда — реабилитационный лагерь для ста детей, которые пережили травму. Кроме того, фонд намерен выпустить информационную брошюру о помощи детям, пережившим жестокое обращение. И это состоится, если мы поможем фонду собрать 1 900 040 рублей. ВАДАпризвало отстранить россиян от Олимпиады 2016 года 2016-07-18 17:48 dear.editor@snob.ru (Александр Бакланов) «ВАДА обращается к спортивному движению запретить российским спортсменам участвовать в международных соревнованиях, включая Олимпиаду в Рио, до тех пор, пока "не поменяется культура"», — написал Николс в твиттере. Представитель ВАДА выступил с таким предложением после того, как независимая комиссия антидопингового агентства представила доклад о допинге в российском спорте. В нем утверждается, что во время Олимпиады в Сочи специлисты российских антидопинговых организаций меняли допинг-пробы российских спортсменов с согласия Минспорта РФ и при участии ФСБ. «Применение допинговой схемы в более чем 30 видах спорта означает, что больше нет презумпции невиновности. Эффективность российского допинг-контроля находится под сомнением», — заявил Бен Николс. Он назвал участие российских чиновников в манипуляциях с допинг-пробами «самым продуманным и возмутительным вмешательством государства в истории спорта». Несколько зарубежных национальных антидопинговых агентств 18 июля также призвали отстранить российских спортсменов от Олимпиады, сообщает ТАСС, ссылаясь на заявление антидопингового агентства Германии. Это требование поддержали представители США, Канады, Швейцарии, Австрии, Норвегии, а также Института национальных антидопинговых организаций (ИНАДО). Организации направили письмо с таким предложением на имя президента Международного олимпийского комитета (МОК) Томаса Баха. 10 июля Международная ассоциация легкоатлетических федераций (IAAF) отклонила 67 заявок российских спортсменов, которые просили допустить их до международных соревнований. Единственной россиянкой, которой разрешили участвовать в Олимпийских играх, стала прыгунья Дарья Клишина. 17 июня совет IAAF оставил в силе дисквалификацию российских спортсменов, а 21 июня Международный олимпийский комитет поддержал это решение. При этом в МОК отказались отстранять всю сборную России от Олимпиады. Ты выйдешь за меня? 2016-07-18 17:47 dear.editor@snob.ru (Виктория Шапка) 
Что должно произойти, чтобы женщина, которую муж бил несколько лет, наконец решилась уйти от него? «Ты выйдешь за меня?» В этот момент мне перестало хватать воздуха, хотя на улице было довольно свежо. Мы стояли в августовском закате, в самом сердце Петербурга, на Дворцовой площади в компании его друзей. Мы отмечали чью-то свадьбу и чей-то день рождения сразу. Уверена, что все девочки о таком мечтают, и я тоже мечтала. Сказать «нет» в такой ситуации — невозможно. Особенно, когда тебе 21. Глубокий вдох — глубокий выдох. Собираюсь и твердо говорю: «Да». Мы женимся спустя два месяца без помпы и без размаха. На свадьбе нет даже родителей: со своими Иван давно в ссоре, я пыталась сбежать от «Ну, вот и выросла наша девочка». Он в зеленой футболке, на которой один из его друзей-художников написал «коси и забивай». Я в каком-то синем сиротском платье. В купчинский ЗАГС едем на старой желтой китайской маршрутке, у которой сильно скрипят тормоза. Я в какой-то момент начинаю плакать навзрыд без видимой причины. После идем в ближайший ресторанчик, обедаем и разбегаемся по работам: он на съемки, я, как всегда, спасать мир. У нас разница в 16 лет, у него три брака и трое детей за спиной, у меня только любовь, желание быть счастливой и очень много работы. Иван не был подарком. Он пил, курил дурь, не мог завершить начатое, менял по десять работ в году. Из-за этого нам частенько нечего было есть. Настолько, что я пекла лепешки из воды и муки. Моя зарплата с трудом покрывала съемное жилье, а просить помощи у родителей было неловко. Ушла так ушла. Я любила его вопреки всему, потому что с ним можно было молчать, лежать на его коленях и придумывать совместную сказку про «пони и светофор». Это было наше ежевечернее. Мы фантазировали всякие приключения для пони, которая в конце каждого дня приходила к светофору и рассказывала о них. Мы праздновали день первого сухого асфальта, выливая полбутылки красного сухого аргентинского на асфальт, говоря при этом: «Богам!» и «Чтоб весна удалась!» С ним можно было надувать губки и говорить: «Я передумала» и отправлять его в четыре часа утра за брусничным вареньем к сливочному мороженому, которого, как назло, никогда нет в круглосуточных, но он его каким-то чудом добывал. С ним можно было быть женщиной. Мы прожили четыре года в браке. Нет, они не были идеальными, но мы оба старались беречь друг друга. Хотя тут, конечно, за себя надо говорить. Ваня старался не пить, у него не всегда это получалось, и он мог винтом спуститься в недельный запой. Запои случались раз в два-три месяца. Со временем я даже научилась определять, сколько и чего он выпил, просто по хрипотце в голосе. Пьяным он был невыносим. Он мог перебить в доме всю посуду, вылить на пол кастрюлю борща, попытаться сигануть из окна, уйти в неизвестном направлении босиком в мороз. Со временем начались оскорбления и унижения, в большей степени они были связны с моей профессиональной деятельностью. Я работаю в благотворительной сфере, и часто моя работа — «свободный график со знаком минус». Бывало, я уходила в семь утра, а приходила глубоко за полночь. Понятно, что никому такое не понравится. Наутро Иван, как правило, ничего не помнил, каялся, извинялся и говорил, что такого больше не повторится. Но это повторялось. На третий год брака запои раз в два-три месяца стали превращаться в беспробудное пьянство с перерывами на неделю-две трезвости. И это было невыносимо. Когда муж пьет, ты все время находишься в диком напряжении. Пил ли он сегодня? А если да, то сколько? И хоть бы уже спал, когда ты придешь домой. А если не спит, то пусть без этого традиционного треш-шапито. Возвращения домой превращались в пытку, потому что идти туда было страшно. Ваня всегда дожидался меня с работы, чтобы вылить очередную порцию унижений. Тарелки и кастрюли все чаще стали лететь в меня, но до прямого рукоприкладства пока не доходило, особенно если не сопротивляться. Ты просто лежишь и ждешь, пока все кончится. Со временем у меня появился прием: я уходила в ванную комнату, запиралась и, сидя на холодном полу, ждала, пока он уснет. Иногда ждать приходилось по три-четыре часа. Почему я не ушла? Моя бабушка жила в Грузии. Там другое отношение к семье, к мужу. Она воспитала меня в духе «плохонький, но свой», «муж всегда прав, а ты нет». Да еще оба родителя сейчас в состоянии третьего по счету брака. Они развелись, когда мне было три. Мне не хотелось, как они. Хотелось раз и навсегда. Было очень тяжело, но я не сдавалась, пытаясь хранить в памяти только то время, когда мы были счастливы. Я придумала календарь и систему светофора. Красным обводила те дни, когда он был в стельку, желтым — когда пьян, но адекватен, зеленым — трезвые дни. Я вела календарь 161 день. Из них зеленых было всего четыре, желтых всего семь. Показала ему. Говорит, мол, ты все придумала, и у меня нет проблем с алкоголем. Я была в отчаянии. Потом я узнала, что срок моей беременности – три недели. Решила: это наш последний шанс. Сказала. Иван ответил, что не готов, и «иди, милая, делать аборт». Я сопротивлялась, он настаивал. Мне поставили угрозу выкидыша после того, как он первый раз поднял на меня руку, точнее, мне прилетело ногами по почкам. И тогда я тоже не ушла. Это не поддается логике, и до сих пор у меня нет ответа на вопрос, почему я осталась. Наверное, из-за страха. Страха остаться одной с ребенком на руках. Страха общественного порицания и «кто этих беременных разберет». Мы ведь производили впечатление счастливой пары. С тех пор меня с небольшими перерывами клали в больницу на сохранение. В моей палате побывали все друзья и родственники. Все, кроме него. Он приехал лишь однажды, уже после выскабливания, когда для установки причины выкидыша нужно было ехать в генетический центр, отвезти, как называют это врачи, «материал», а попросту — твоего нерожденного ребенка. Это, конечно, отдельный ад. В Джанилидзе таких нерожденных детей хранят в обычном пищевом холодильнике в стеклянных банках. У нас была банка из-под майонеза «Мечта хозяйки». Тебе просто выдают ее и говорят: «Неси вниз мужу». Без ничего. Ей-богу, хоть бы в газету завернули, чтоб не видно было. Помню, шла тогда по коридору спустя два часа после чистки, хваталась за стены, чтобы не упасть, цеплялась взглядами за людей в поисках сочувствия и поддержки, но в больнице его не найти. Потом увидела его глаза: в них не было ничего. Понимаете, вообще ничего. Иван молча взял банку, листок с адресом и ушел. Меня выписали в тот же день. Честно говоря, не помню, как я тогда добралась домой. Помню, что вечером Ваня пришел с работы и стал говорить, что все понял и бросит пить, и чтобы я не уходила. Мое горе было настолько велико, что мне было все равно, есть он или нет. «Не пить» хватило на три месяца. Однажды он пришел домой после работы традиционно нетрезв. И то ли хлеб был недостаточно свеж, то ли ужин недостаточно горяч, но он меня избил. Избил настолько сильно, что на лице живого места не осталось. На память о том вечере у меня теперь слегка поехавшая нижняя челюсть, на память о другом — искривленная перегородка в носу и проблемы с дыханием. Так повторялось раза три или четыре. Потом он уехал в длительную командировку, я выдохнула и стала приводить голову в порядок. Иван вернулся на две недели раньше. Как всегда, с перегаром и скандалом наперевес. Мы повздорили. Ту ночь я провела, сидя в холодной ванной с ощущением того, что если сегодня я не уйду, то это и будет день моей смерти. Утром, отправив его на работу, просто стаскивала с полок какие-то необходимые вещи в мусорные пакеты. Через два месяца мы развелись. С тех прошло полтора года и должно было стать легче. Только легче не становится. Самое страшное — это бытовое домашнее насилие, когда жертва даже себе боится признаться, что она жертва. Она уговаривает себя, что «сама виновата», и что «так и надо». Ей не с кем поговорить и стыдно признаваться даже близким друзьям. В Центр «Сестры» можно позвонить и анонимно рассказать о своей проблеме. Психолог окажет экстренную помощь, поможет сделать первый шаг, чтобы разорвать порочный круг. В центре также можно получить очную психологическую помощь и юридическую консультацию. «Сестры» существуют исключительно на частные пожертвования, поэтому, чтобы они продолжали помогать жертвам насилия, мы должны помочь им. Давайте это будет нашим ответом на флешмоб #янебоюсьсказать.
Ксения Соколова: Ветер дует в наши паруса! 2016-07-18 17:26 dear.editor@snob.ru (Марианна Максимовская) 
Максимовская: Думаю, для начала надо честно сказать читателям, что мы дружим не один год. Но даже для меня твой поход в политику и статус кандидата в депутаты Госдумы по федеральному списку от Партии роста стал абсолютным сюрпризом. Да, ты же еще будешь баллотироваться и по одномандатному округу в ЦАО Москвы! Ты уже придумала, как одной фразой объяснить, зачем тебе все это сдалось? Соколова: Одной фразой это, пожалуй, не сформулируешь. Понадобится минимум пара абзацев. Как ты знаешь, полгода назад я ушла с работы и — по крайней мере внутри себя — попрощалась с профессией журналиста. Я наметила для себя следующий шаг — отъезд из страны. Вскоре я получила предложение о работе в замечательном месте, в области абсолютно никак не связанной ни с Россией, ни с журналистикой, ни со словесностью вообще. Мне оставалось устроить дела и уехать. Максимовская: Это я подтверждаю, мы с тобой много на эту тему говорили и спорили. Я сама — не поклонник идеи отъезда. Соколова: Я искренне хотела уехать. Мне казалось, что прожит важный и длительный период жизни и предстоит совершенно новый этап — вне страны, где я родилась, вне моей профессии, вне русского языка и т. д. Сначала я в буквальном смысле выбирала место, где жить. Думала о Нью-Йорке, Италии, даже Греции, где живут мои родственники со стороны отца. Потом все устроилось как нельзя лучше: мне предложили работу мечты в Европе, и я стала готовиться к отъезду всерьез. Новая жизнь меня, скорее, воодушевляла. И все же было нечто, что мне не совсем нравилось. Максимовская: Что именно? Соколова: Это даже трудно сформулировать. Какая-то вынужденность мероприятия, что ли. Отъезд как бегство… А я не привыкла убегать. Появилась мысль, что у меня словно бы отнимают мои предыдущие достижения, будущее, с ними связанное, мой язык, в конце концов. Максимовская: Раз уж ты отказываешься одной фразой объяснить свой неожиданный интерес к политике, давай огласим «краткое содержание предыдущих серий». Возможно, не все читатели следили за твоей карьерой. Хотя ее можно назвать одной из наиболее впечатляющих в печатных СМИ — GQ, затем «Сноб». Где ты делала самые крутые проекты: серии интервью, репортажи и т. д. Соколова: Спасибо за такую оценку. Не думаю, что она заслуженна. Скорее, для меня благоприятно сложились обстоятельства. Максимовская: Но при этом ты никогда не занималась политической журналистикой. Соколова: Я иногда писала или брала интервью на политические темы, но это не было моей основной тематикой. Максимовская: Применительно к тебе можно было представить самые разные варианты развития карьеры, но Государственная дума, Россия, 2016 год! Это выглядит как нонсенс. Соколова: На самом деле все прозаично и подчинено довольно унылой логике. Полгода назад я осознала простой факт: возможностей карьерного роста как журналиста в России у меня нет. Крупные государственные и аффилированные с государством СМИ, новостные холдинги и т. д. транслируют и защищают интересы владельца, то есть собственно государства — это не мой случай. С той частью отрасли, в которой я работала, произошел «идеальный шторм». Она оказалась дисконтирована по основным позициям — морально и материально. Возможно, ранее обстоятельства складывались для меня даже излишне благоприятно: я привыкла свободно реализовывать свой талант, писать что и как мне хочется и получать за это хорошие деньги. Максимовская: Но тогда объясни мне вот что. Ты только что фактически сказала — и с тобой многие согласятся, — что современная российская журналистика превратилась либо в пропаганду, либо выродилась, и ты не можешь ей больше заниматься. Но дальше ты берешь и идешь в публичную политику, которая за эти годы, мягко скажем, тоже не расцвела. Где здесь логика?! Соколова: Логика есть, и даже, я бы сказала, неумолимая. То, что я сейчас скажу, — сугубо мое ощущение. Возможно, «не для всех так» — как записал Ленин на полях томика Ницше. Но я очень остро чувствую, что слово здесь и сейчас перестало иметь значение, утратило смысл. Можно говорить, писать что угодно, ничего не произойдет! Васька слушает и ест. Исключение составляют десяток тем, после которых в ваш медиахолдинг гарантированно придут с обыском. Я, безусловно, уважаю за мужество коллег и владельцев СМИ, которые готовы освещать упомянутые темы, но это не моя история. Возможно, это эгоизм, но я бы хотела делать то, что меня действительно интересует — а это совсем не панамский офшор и не дочери Путина, — и при этом интересно жить и хорошо зарабатывать. Сейчас журналистика в России таких возможностей не дает. Чтобы их вернуть, надо «подкрутить большие механизмы», изменить систему. Максимовская: Значит, ты решила спасать нашу отрасль не изнутри, а снаружи? Нет ли тут, дорогая, концентрированного идеализма? Соколова: Я решила спасать себя. Ты хочешь, чтобы я сформулировала свои намерения одной фразой. Наверное, можно сказать так: я иду в политику, потому что мне нужна комфортная для меня и таких, как я, страна, где говорят на русском языке. Сейчас такой страны нет на карте: есть удобные, красивые, правильно устроенные, цивилизованные страны; и есть трудная, тяжелая, иногда опасная для жизни страна, где говорят на моем языке. И вот когда я всерьез собралась ее покинуть, выяснилось вдруг, что для меня это языковое пространство имеет огромное значение, что я не могу, как всегда думала, забрать его с собой, обустроить вокруг себя на прекрасном острове или в городе Нью-Йорке. Возможно, это трудно понять тем, чья работа и жизненные интересы тесно не увязаны с языком, но для таких, как я, язык — это отдельный мир над материальным миром, который способен приносить невероятный кайф, куда ты можешь скрыться от всех и вся, который лечит и избавляет от травм, с помощью которого ты можешь находить понимание у людей, казалось бы, совершенно тебе чужих и далеких… И вот неожиданно для меня оказалось, что всю эту штуку нельзя увезти с собой, она существует в контексте определенной территории, истории, народа и т. д. Дело еще в том, что мое дарование устроено примерно как у писателя Лимонова — я имею в виду не интенсивность, а тип, — мне нужно сначала самой прожить то, что я описываю. Максимовская: Главное, при этом не повторить судьбу упомянутого писателя… Сейчас это желчный и довольно злобный человек. Соколова: Лимонов — отличный писатель, и таким уже останется, несмотря ни на что. Возвращаясь к себе любимой, я пока не совершила ничего настолько выдающегося, что у меня бы чесались руки это немедленно описывать. Моя жизнь пока не кажется мне темой мирового бестселлера. Однако, похоже, я на правильном пути.
Максимовская: Хорошо, мы нашли мотивацию. Остаться в стране, остаться в своей языковой среде, продолжать работать со словом. Соколова: Скорее, сделать для себя страну. Россия — страна «сделай сам», уж если ты хочешь предвыборных лозунгов. Максимовская: Но как раз со словом в твоей «стране сделай сам» большая напряженка. Помнишь знаменитую фразу про то, что парламент у нас — не место для дискуссий? Я уж даже не буду вспоминать определение «взбесившийся принтер». А ты именно туда и собралась. Соколова: Мне кажется, там уже не напряженка со словами, а просто творится какое-то безумие. Максимовская: И? Соколова: И значит, эту ситуацию надо изменить. Помимо того, что обесценено слово, обесценен здравый смысл. Странные законы, которые плодит Дума, приучают людей к мысли, что абсурд ничем не отличается от нормы, что он норма и есть. Этому сопутствует тотальное вранье — то, что я не выношу просто физиологически. В нашей стране за десятилетия двойной жизни людей приучили врать как дышать, у них на детекторе лжи пульс не меняется! К чему ведет тотальное вранье, в том числе себе самим? К неспособности верно оценивать реальность и собственное место в ней. Дальше эта неверная оценка лакируется пропагандой, и понеслось: вечное метание от «я — тварь дрожащая» до «право имею». Но начиналось все с того, что в «кузнице не было гвоздя», с обесценивания слова! Вот я — в качестве личной программы-максимум — хочу попытаться вернуть слову его смысл и его весомость. Моя любимая фраза Оруэлла: «Все, что должно быть сказано, должно быть сказано ясно». Максимовская: И что, ты видишь себя на трибуне Государственной думы, произносящую речь уровня I have a dream? Соколова: А почему бы и нет? В конце концов, я правнучка русского священника, который каждое воскресение пастве проповеди читал и погиб как мученик. Его имя числится среди исповедников и новомучеников российских, расстрелянных на Бутовском полигоне. А за прадедом в моей семье — еще пять поколений священников. С такой генетикой, согласись, некоторый пафос простителен. Но если бы я сейчас произносила в Государственной думе эпохальную речь, это было бы нечто вроде «надо перевязать Америке раны» Авраама Линкольна. Раны действительно надо перевязать — теперь России. Максимовская: Ну, ладно. Давай проясним некоторые детали. Ты вошла в федеральный список новой партии, которую назвали Партией роста и которую возглавил бизнес-омбудсмен Борис Титов. Кстати, слово «омбудсмен» — сложное для русского языка. Соколова: Не я его сюда притащила. Слово заимствовано из шведского, пришло через английский. Означает — защитник интересов определенного сословия при власти. Максимовская: И ты ведь еще и одномандатный кандидат от ЦАО города Москвы? Соколова: Именно так. Так что ты — мой избиратель. Максимовская: А ты уже представляешь, как будешь вести избирательную кампанию? Как будешь проводить среди меня агитацию? Соколова: Дело для меня новое, но, как журналист, я привыкла оперативно разбираться в теме. Кампанию решила начать с программного интервью — тебе. Максимовская: А кто тебе вообще подбросил эту блистательную идею?! Тебя завербовали? Пришел человек из Администрации президента и сказал: «А не украсите ли вы, Ксения Соколова, собой нашу Государственную думу?» Соколова: История совершенно прозрачна. Возможно, тебе попадалось интервью Бориса Титова, которое он дал мне пару месяцев назад для одного уважаемого издания? Максимовская: Попадалось. Хорошее, живенькое интервью. Соколова: Я почти не была знакома с господином Титовым, когда шла на это интервью. Думала, он будет бубнить, как они все, что-нибудь уныло-партийно-хозяйственное. Чтобы это дело как-то оживить, я придумала ход: заявила в начале интервью, что я — ваш потенциальный избиратель и у вас есть час, чтобы меня убедить за вас проголосовать. Получилось, как ты сказала, «живенько». Только иногда твои собственные шутки судьба потом шутит с тобой же. После интервью мне позвонил Титов и предложил войти в десятку кандидатов от Партии роста. Я сначала просто посмеялась: где я и где Дума?! Я честно сказала, что собираюсь отваливать — буквально на остров. Потом мы встречались и говорили много раз. И я согласилась. Максимовская: Давай обсудим твою партию. Кстати, ты теперь член Партии роста? Соколова: Нет. Есть такая форма, когда ты становишься кандидатом в депутаты, но ты не член партии. Максимовская: Ты себе оставила лазейку для большей внутренней свободы? Соколова: Можно и так сказать. Максимовская: Теперь давай, я попробую в паре фраз сформулировать то, что многие говорят про вашу Партию роста. Что это очередная попытка власти сверху, как у нас часто бывает, создать в России правую либеральную партию, маленькую и управляемую. Потому что большая и неуправляемая никому не нужна. А нужна такая, чтобы забитым либералам, изрядно обедневшим бизнесменам, запуганной нынешним уровнем агрессии в стране интеллигенции было за кого голосовать. Предыдущая попытка власти построить нечто похожее и договориться с Прохоровым, как мы все знаем, закончилась грандиознейшим скандалом. Соколова: Чему я была непосредственным свидетелем. Максимовская: Именно. И вот сейчас взяли буквально ту же заготовку и пытаются в очередной раз выстругать из нее такого Буратино, смешав нечто вроде бывшего СПС и партии «Наш дом Россия» времен Черномырдина. И вот скажи, что ты там делаешь?! Соколова: Начнем с того, что по партийной линии у меня рецидив. Как ты помнишь, я была одним из участников скандальной кампании Михаила Прохорова — лидера «Правого дела». Так получилось, что он решил принять за основу кампании мой проект Made in Russia. Потом я стала доверенным лицом Прохорова на выборах президента. Я внимательно наблюдала за тем, как ведется кампания. Имея такой опыт, было бы глупо утверждать, что появление Партии роста на политическом горизонте не получило одобрение действующей власти. Утверждать это — примерно то же самое, что утверждать, что в России не существует цензуры. В реальности она существует, хотя это противоречит закону о СМИ. Именно с ней недавно столкнулись журналисты и владельцы РБК, которые действовали так, будто цензуры нет. Тем не менее существуют определенные условия игры, и если ты хочешь войти в большую игру, и у тебя недостаточно сил, чтобы провозгласить свои условия взамен существующих, реальность придется принять. Максимовская: Журналисты РБК задавали именно вопросы про цензуру. Они задавали их новому начальству. Соколова: Правильно, они спрашивали: «Начальство, цензура есть? Про путинских дочек можно нам писать?» Начальство почему-то пыталось уйти от ответа. Максимовская: А что бы ты ответила на месте начальства? Соколова: Во-первых, я вряд ли оказалась бы на их месте. Во-вторых, в их ситуации рациональным мне скорее кажется ответ: «Да, мы редакторы, у нас внутренняя цензура есть, про путинских дочек больше не пишите». По крайней мере, это не звучало бы по-идиотски и лицемерно. Максимовская: Прекрасный образ, подаренный нам сливом из РБК, — это «двойная сплошная», которая чудесным образом перемещается непонятно куда, когда и как. Такая «сплошная» есть в медиа и в политике тоже. Судя по тому, что ты говоришь, ты с этим согласна, и Партия роста пересекать двойную сплошную, скорее всего, не будет.
Соколова: «Слабоумие и отвага» — не мой девиз. Я принимаю правила игры, коль скоро решила в нее играть. Это не значит, что я полностью с ними согласна. Это не значит, что я думаю, что эти правила установлены навсегда и никогда не изменятся. Но на данный момент не имеет решающего значения, хорошо я отношусь к В. В. Путину или нет. Нравится мне аннексия Крыма или категорически не нравится. Суть не в этом. Потому что Владимир Владимирович Путин и аннексия Крыма являются объективной реальностью, в которой мне предстоит действовать. Президента и его политику поддерживает большинство населения страны, в которой я собираюсь заниматься политикой. Если я собираюсь договариваться с этим народом, этими элитами и этим президентом, убеждать людей в своей правоте и в необходимости изменений, важно принимать и уважать их выбор, их точку зрения. Важно уметь разговаривать и договариваться. Когда я познакомилась с Титовым, он показался мне хорошим переговорщиком, человеком, имеющим многолетний опыт и талант гасить конфликты, мирить людей. В этом его сильная сторона. И мне кажется, это именно то, что сейчас стране остро необходимо. Максимовская: Борис Титов явно понимает, где сейчас находится пресловутая «двойная сплошная» в политике? То есть какие темы можно трогать и что можно менять или хотя бы пытаться изменить, а за что дадут по рукам. Соколова: Партия роста — партия бизнесменов, поэтому ее программа затрагивает в основном экономику. Главная идея — «экономика роста», превращение «страны-рантье» в государство, где работает и производит добавленную стоимость реальный бизнес — крупный, средний и малый. В него предлагается стратегически инвестировать, расширять его права и возможности, создавать благоприятную среду и т. д. Программа не предусматривает кардинальных политических изменений. Недавно у меня был разговор с моим другом Евгением Ройзманом, мэром Екатеринбурга. И он меня спросил: «Как Титов собирается менять экономику, не меняя политический курс? Как партия будет привлекать избирателей?» Логичный вопрос — в принятой логике. Тем не менее Титов действует в рамках возможного. Он, даже если хотел бы, то не мог, будучи государственным чиновником, немедленно провозгласить: «Долой…!» Кстати, кого долой? Максимовская: Стоп! Теперь все лозунги про «долой» — под запретом. И кстати, благодаря Думе и новым запретительным законам. Потом замучаемся интервью резать. Это, знаешь ли, теперь считается экстремизмом и призывом к свержению. Соколова: По-моему, ты дуешь на воду. Максимовская: Просто ты — еще начинающий политик. Скоро научишься эвфемизмам и осторожности, необходимой российскому кандидату в депутаты образца 2016 года. Соколова: Прямо сейчас и начну. В ответ на твой вопрос, где для Партии роста лежит «двойная сплошная», скажу, что, по-моему, она лежит между экономикой и политикой. Экономику надо менять — это все понимают. Даже самые отсталые… по-моему, сейчас опять будет экстремизм. Максимовская: Давай тогда про экономику. Ты уже разобралась в экономической программе Партии роста? Соколова: У этой партии есть очень внятная, детально прописанная экономическая программа. Главное предложение, насколько я понимаю, как непрофессионал, — это диверсифицировать экономику, сделать ставку на развитие, инвестирование в отечественный бизнес, а не аккумулирование прибылей и налогов в Стабфонде. Отдельная проблема, которую надо решать, — давление на бизнес силовых структур, открытие уголовных дел в рейдерских целях. Титов мне подробно рассказывал о том, как такая практика сформировалась. Это совершенно одиозная вещь, невозможная в цивилизованной стране, и это надо прекращать. Хотя на данный момент уголовных дел против бизнесменов становится только больше. Максимовская: Интересно, что появление Партии роста было воспринято публикой без явной агрессии. Хотя в том же «Фейсбуке» — а там максимально свободное сейчас общественное пространство — люди обычно раздражены происходящим вокруг. Есть ощущение, что и власть понимает: невозможно больше отталкивать от себя интеллигенцию, пресловутый креативный класс и предпринимателей. Если страна действительно хочет слезть с нефтяной иглы, то капитан очевидность подсказывает, что именно эти люди — единственные, кто могут задачу решить. Так же понятно то, что Титов, как лидер партии, намного более системный и осторожный человек, чем тот же Прохоров. Соколова: Полностью согласна. Считаю, что ветер дует в наши паруса. Максимовская: Все вышесказанное дает шансы если не на прохождение в Думу, то на преодоление хотя бы трехпроцентного барьера. А это позволит финансировать партию уже из государственного бюджета. Получается такая игра в долгую? Соколова: Я готова приложить максимальные усилия, чтобы выиграть эти выборы. Но к марафону тоже готова. Я вообще хорошо длинные дистанции держу — не только в беге.
Максимовская: Хорошо. Допустим, Партия роста демонстрирует феноменальный успех и ты, Ксения Соколова, триумфально проходишь в Государственную думу. При этом, парламентское большинство — надеюсь, у тебя нет иллюзий, кто будут эти люди? — собирается принимать разные удивительные законы. Они принимают новый «закон Димы Яковлева», против которого ты же протестовала и задавала первой об этом вопрос президенту на пресс-конференции. Соколова: Да, так было. Максимовская: Или вот «пакет Яровой» новый принимают. Каковы будут твои действия? Зажмуриться и просто не голосовать против того, что тебе претит? И потом рассказывать внукам у камина, что да, была я в этой Думе, но знаешь, внучек, рука моя буквально не поднялась нажать кнопку, я просто тихо отвернулась. Так будешь рассказывать? Соколова: Увы, возможно своими словами я подведу товарищей по партии и пошлю неправильный сигнал куда надо, но я в любом случае голосовала бы против «закона Димы Яковлева». Здесь, думаю, ты можешь упрекнуть меня в противоречии: я сама говорила о принятии существующей реальности. Но у меня есть четкие границы. Я готова разговаривать, иметь дело с людьми, которые приняли такой закон. Я пришла на ту пресс-конференцию и задала вопрос. Я готова приложить все мыслимые и немыслимые усилия, чтобы убедить их не принимать или отменить его. Но я не готова участвовать в принятии такого закона. Мне дороги хорошие отношения с Господом Богом. Максимовская: Поэтому в Думе заседала госпожа Яровая, а не ты. Соколова: По «пакету Яровой» я бы тоже голосовала против. Я считаю эти законы порождением безумия, которое пора прекращать. Максимовская: Тогда что ты вообще собираешься в этой Думе делать?! Соколова: Прекращать безумие — я же сказала. Максимовская: Это к вопросу про слова. Ты, безусловно, блестяще владеешь русским языком. А еще привыкла называть вещи своими именами. Между тем политика — область, где надо слова очень осторожно выбирать, подменять понятия, лицемерить, обещать то, что не собираешься выполнять, и т. д. Таковы правила игры. Не только у нас в России — они одинаковые везде. Соколова: Отвечу тебе честно — пока еще не стала лживым политиком. Я долго присматривалась к российской политике и даже получала разные предложения. Но всегда отвечала отказом. Именно по затронутой тобой причине: я не знала, как примирить свойственную мне от природы искренность и птичий, читай: лживый, лицемерный язык политика. Я ломала голову над этим. Потом я просто решила выучить этот язык, просто как новый язык, чтобы понимать его, но использовать минимально. Возможно, я себя переоцениваю, но сейчас мне кажется, что я придумала, как справиться с задачей. Я полагаюсь на свое владение словом, а также эмпатию и искренний интерес к людям, который сформировала во мне профессия. Буду стараться говорить с ними честно, по делу, пытаться решать их проблемы, а не свои за счет них, отстаивать их интересы. Как-то так. Максимовская: А как быть с партийной дисциплиной? Соколова: Готова идти на компромиссы, но не в области основополагающих для меня вещей, в том числе нравственных. Максимовская: Скажи, а какими конкретно темами ты бы хотела заниматься как политик? Необязательно в Думе. Твоя предвыборная кампания уже началась. Соколова: В Думе мне, наверное, больше всего было бы интересно заниматься международной политикой — думаю, я могла бы поспособствовать делу улучшения несколько… демонического имиджа нашей страны в глазах мирового сообщества. Конечно, хотелось бы улучшить положение представителей моей профессии — только, похоже, проблемы журналистики лежат не в законодательной, а в эмпирической области — возвращаемся к загадочной «двойной сплошной». Максимовская: А вот представь, занимаешься ты международными делами… Демонстрируешь «нашим западным партнерам» свое обаяние. Ты — такая, как они, понятная им, европейская и т. д. И вдруг происходит новый всплеск холодной войны. И тут на твоем лице появляется какое-то новое, несвойственное ранее выражение. Соколова: Все знают, особенно последнее время, что моя страна склонна к разного рода сюрпризам. Превратить ее в предсказуемого игрока — вопрос длительного времени и серьезных усилий. Я во всяком случае готова усилия прилагать. В том числе примиряя, объясняя, договариваясь и т. д. А также разбираясь внимательно, так ли уж «где не надо» проводятся эти учения. Потому что, как ты сама заметила, язык политики обманчив везде, не только у нас. Максимовская: Давай поговорим про твоих соратников по партии. У вас же там теперь Ирина Хакамада? Вы уже встречались на ваших партийных мероприятиях? Соколова: Да. Максимовская: А есть у вас кто-то еще из медийных, раскрученных лиц? Вот у Прохорова привлекали избирателей Аллой Борисовной. Соколова: «Медийных раскрученных» нет, но есть, например, Оксана Дмитриева — очень сильный, опытный действующий политик. Также среди лидеров списка и региональных кандидатов много предпринимателей, людей, занимающихся проблемами бизнеса и т. д. Максимовская: Учитывая специфику партии, ты могла бы «переводить» с языка политики и бизнес-терминологии на обычный. Соколова: Готова «переводить»! Максимовская: Так, может, Титов тебя как толмача и взял? Для перевода с «омбудсменского» языка на человеческий. Соколова: О, такую работу я люблю! Причем и конкретно, и в самом широком смысле. Я вообще считаю, что Титов с его харизмой «примирителя» именно сейчас может стать очень значимой фигурой на политическом поле. Основополагающая проблема российского общества на данный момент — абсолютная разобщенность, враждебная настроенность элит, групп, социальных слоев, классов в отношении друг друга. То, что на сленге называется «файтинг» и «хейтерство». Все ненавидят всех. Никто не хочет разговаривать, поставить себя на место другого, проявлять эмпатию. Люди до предела невротизированы, издерганы экономическими проблемами и т. д. Возьми близкий нам «Фейсбук» — даже спич про котиков может закончится дичайшей руганью. Я уже не говорю про людей, которые имеют реальную власть и могут влиять на судьбы многих. Власть прессует несогласных, чиновники воруют у бедных, правоохранители сажают бизнесменов — мало того, что это абсолютное позорище, но ведь сажают они своих соотечественников! Кажется, это соображение никому даже в голову не приходит. Мы, русские, друг другу никакие не «свои». При этом мы все так или иначе в одной лодке. Мы — нация, говорим на одном языке, и нам предстоит договариваться между собой на этом языке, хотим мы этого или нет. Просто чтобы сохраниться, не существует другого выхода.
Максимовская: Для тебя это «мы говорим на одном языке» — фигура речи или ты действительно придаешь этому обстоятельству решающее значение? Соколова: Расскажу тебе один давний, но очень важный для меня эпизод из журналистской работы. Несколько лет назад я организовала экспедицию Москва — Владивосток. Мы ехали через всю страну на машинах. Где-то в Сибири решили сделать репортаж про жизнь отдаленной от дороги деревни. Там встретили бомжа, который кормился тем, что читал детям стихи за еду. Я попросила его прочесть что-нибудь и мне — за бутылку водки, такой эффектный сюжет для статьи, да? И он вдруг прочел мне редкое стихотворение Блока, которое я тоже знала наизусть. Этот человек потом долго не шел у меня из головы, он во мне что-то сильно задел. Мы во всех смыслах находились на расстоянии друг от друга, как инопланетяне. И тем не менее оба знали наизусть один и тот же редкий и сложный стих. На одном языке. Эта было как общий код, точка, в которой рождается понимание, эмпатия, мое желание услышать и, возможно, помочь. Долгий опыт в журналистике научил меня стараться понимать людей, уметь ставить себя на их место, находить общие точки. Очень полезное качество для переговорщика. Начать переговоры — наверное, вообще основной смысл моей политической попытки. Максимовская: Про попытку переговоров — я с тобой соглашусь. Это, наверное, самое важное из того, что мы здесь обсуждаем. Страна два с лишним года находится в состоянии гибридной войны. В обществе идет гибридная гражданская война. К счастью, именно гибридная, «диванная». Есть крайняя поляризация общества, высокий уровень агрессии, нежелание слушать другую сторону. Лично я, например, два года назад поняла, что не могу больше заниматься взвешенной, объективистской журналистикой. Соколова: «Взвешенной» — ключевое слово. Потому что от тебя требуется встать на чью-то сторону. Максимовская: Именно! Надо было встать на чью-то сторону. Уйти к условным государственникам либо в условную оппозицию. Но такова была ситуация двухлетней давности. И я жду момента, когда можно будет сказать: «А теперь давайте попробуем всё же найти общий язык. Это — наша общая страна». Возможно, этот момент сейчас наступил, в чем я пока не уверена… Может быть, ты почувствовала это раньше. Может быть, и власть почувствовала, что надо уже раздвигать эту «двойную сплошную». Соколова: Когда меня спрашивают, зачем я пошла в политику, я в полушутку отвечаю: «Возможно, я сделаю лучше. Хуже точно не сделаю. Потому что все настолько плохо, что хуже только война». Скажу тебе еще кое-что важное. Борис Титов был первым из политиков и вообще героев моих интервью, кто заговорил о России как о стране-травматике. Это именно то, что я интуитивно очень остро ощущаю. В силу трагических обстоятельств нашей истории, мы, русские, генетически травмированная нация. Варварски уничтоженные предки, жертвы и их палачи есть почти в каждой семье. С этой точки зрения мы все — носители разных форм травмы, мы уже такими родились. Мы — в том числе на уровне государства — и демонстрируем типичное поведение жертвы: неуверенность, агрессию, угрюмость, фатализм, непредсказуемость и т. д. Можно смеяться над этим, не признавать, прикидываться крутыми, но от себя и своих проблем не уйдешь. Пока мы не признаем свое прошлое и не начнем с ним разбираться, будущего мы не построим. Максимовская: От тебя я знаю историю твоей семьи — твой прадед-священник был расстрелян. И ты активно «разбиралась» со своим прошлым. Соколова: На это «разбирательство» мне понадобился не один десяток лет. Когда я узнала историю жизни прадеда, Ивана Михайловича Соколова, вообще историю своей семьи, она показалась мне настолько пугающей, что я пожалела, что мне вообще об этом рассказали. Я просто не знала, как все эти ранние смерти, убийства, расстрелы, это количество горя в себя вместить. Моя бабушка — она из крестьянской семьи — любила повторять: «От несчастных несчастные родятся». Я эту народную мудрость как-то очень остро восприняла, решив оборвать со своими «несчастными» предками все связи. Помню, я даже уговаривала маму продать дом, который прадед построил и откуда его энкавэдэшники увели. Мне казалось, что оттуда на меня ползет черное облако несчастья, и был один способ спастись — убежать подальше от этого дома и этой страны, забыть язык и т. д. Что я несколько раз так или иначе пыталась проделать. Но всегда возвращалась. В конце концов я смирилась с тем, что придется со всем этим разбираться. Изучить дело прадеда, сидеть в архивах, слушать и записывать рассказы родственников и т. д. Я потратила на это несколько лет, и это было очень мучительно. Но в конце концов произошла удивительная вещь: страх прошлого ушел, предки, которых я «выслушала», словно бы позволили на себя опереться. Сейчас у меня особые отношения с прадедом, я чувствую его присутствие в своей жизни, и оно дает мне силы, а не ранит, не заставляет испытывать какую-то непроговариваемую, адскую вину, как было раньше. Я разобралась со своим прошлым. Максимовская: Но вот страна не разобралась. Соколова: Учитывая богатый личный опыт, я могу помочь. Максимовская: Это очень сложная тема, тема коллективной вины, которую необходимо проговорить. Соколова: Нет никакой вины. Максимовская: Ты фактически говоришь о десталинизации. Соколова: Не только. Хронологически проблема гораздо глубже лежит. Но это отдельная тема. Как бы то ни было, от вины нужно избавляться. Жестокость, аррогантность, цинизм — ее обратная сторона. Нужно открывать шкафы и доставать скелеты. Максимовская: Мы уже пытались распахивать эти шкафы. В конце 80-х и в 90-х. А потом их закрыли обратно, а ныне их затхлое содержимое объявлено основой нашей национальной идентичности. Соколова: Это очень вредное заблуждение. Максимовская: Я скажу так: если вы всерьез займетесь десталинизацией, то я тогда возьму и за вас проголосую. Мне кажется жизненно важным для страны определить, наконец, можно ли главной ценностью объявить человеческую жизнь и качество жизни людей. А не оправдывать тотальное насилие постройкой заводов. Только я очень сомневаюсь, что эту историческую миссию возьмет на себя партия бизнеса, которая привыкла вести разговоры о деньгах и в тишине, а не на трибуне, да еще и на такие непростые для страны темы. Соколова: Возможно, они привлекают таких людей, как я, чтобы расширить сферы влияния и работать не только в области материальной, но смысловой и языковой. Как ни крути, а «в начале было слово…» Кстати, к вопросу о словах. Меня, например, коробят прочно вошедшие в обиход оскорбительные клички вроде «вата», «ватники» и т. д. Я вообще к людям стараюсь относиться априори уважительно. На убеждения и поведение тех, кого называют «ватниками», сейчас воздействует множество деструктивных факторов, в том числе пропаганда, к которой у советских людей и их потомков не выработано иммунитета… Максимовская: Справедливости ради, пропаганда, передающаяся в том числе посредством «ящика», — это не российское изобретение. Но мы им прекрасно пользуемся. Соколова: А я и не говорю, что оно российское. Просто Россия, бывший Советский Союз — патерналистское государство, где граждане словно бы дети строгого отца, и обязаны отца слушаться, то есть буквально сидеть и слушать. Вот они и слушают — завороженно. Раньше такое свойство моего народа вызывало во мне раздражение и, наверное, даже брезгливость. Сейчас — совершенно нет. Причина такой перемены во мне — нахождение гармонии с собственным прошлым и, как следствие, признание этих людей в качестве соотечественников, за которых я несу некую ответственность, как человек с образованием, опытом, возможностями, владеющий словом и т. д. Максимовская: Вспомним знаменитое пушкинское, про то, что правительство в России — единственный европеец. Ничего не меняется? Соколова: Я не правительство. Пока. А вообще, уверена, что у России объективно есть все, чтобы быть счастливой, богатой, цивилизованной, преуспевающей страной. Территория, недра, богатейшая культура, талантливый народ — все есть. Чтобы вывести эти факторы в позитив, надо прежде всего преодолеть травму, осознать внутри себя страшный XX век, перестать испытывать бессилие и чувство вины, компенсируемые навязываемым, фальшивым патриотизмом и т. д. Это решаемая задача: Германия вынуждена была ее решить, так как проиграла войну. Мы войну выиграли, поэтому процесс десталинизации парадоксальным образом затянулся. Максимовская: Осталось найти рецепт.
Соколова: Вся жизнь — это поиск рецептов. Вообще, родина — она как Эверест. Хочется ее покорить, читай: наладить в своей стране жизнь, хотя знаешь, что путь к цели усеян скелетами тысяч наивных, кто пробовал до тебя. Тем не менее «я хотя бы попробовал»… Максимовская: Хорошо. Давай от высокого перейдем к низкому. Хотя неправильно так называть знаменитые лабутены, которых и у тебя в гардеробе вполне достаточно. Ты их уже выкинула, свои модные туфли? Соколова: Это еще зачем?! Максимовская: Просто потому, что кандидату в депутаты как-то не комильфо выглядеть так гламурно, как ты обычно выглядишь. Это стилистический диссонанс. Придется быть скромнее. Соколова: Есть такая буква в этом слове. Но, во-первых, я иду в политику не для того, чтобы Ксения Соколова стала жить хуже, а для того, чтобы стали жить лучше те, кто меня избрал. Во-вторых, я не собираюсь ни от чего демонстративно отказываться. Я вообще человек, достаточно равнодушный к деньгам. Будучи моей подругой, ты знаешь, что я живу в съемной квартире, так как считаю, что в современном мире снимать практичнее и удобнее. Если бы меня всерьез интересовали деньги, я бы по-другому строила свою жизнь. Максимовская: Стяжательство — это, действительно, не твой путь. Соколова: Не мой. Я действительно люблю хорошую одежду, быстрые машины и т. д. Но в целом предпочитаю достаточно простой и удобный стиль — и в одежде, и в жизни. Конечно я прошла все это: лабутены, бриллианты и т. д. Это надо пройти, особенно женщине, чтобы потом спокойно носить джинсы и свитер. Яхт, джетов и «роллс-ройсов» у меня никогда не было. Но даже если бы я обладала этими благами, то, решив заниматься политикой в России, я бы их продала. Считаю, что страна пока не настолько богата, чтобы политики и чиновники демонстрировали свое выдающееся благосостояние, даже приобретенное честным путем. Максимовская: Тем не менее многие демонстрируют. Ну, там частные самолеты, собаки и все такое. Соколова: По-моему, это просто глупость и отсутствие вкуса. Максимовская: В Европе политкорректность уже даже приелась. То, что стало нормой жизни там и пока не стало нормой жизни здесь. Ты к этой норме готова? Соколова: Это и здесь станет нормой, уже становится. Я помню, что было 10 лет назад, в тучные «нулевые». Сейчас совсем другая ситуация: в тренде скромность и даже аскетичность. Максимовская: Ну что же, будем ждать пришествия аскетичности в российскую политику. А тебе могу пожелать только успеха: даже если ты не сделаешь карьеры политика, то потом, может, напишешь об этом книжку. И тогда в выигрыше останется хотя бы русская словесность. Соколова: Вот ты и раскусила мой секретный план! По причине отсутствия уголовного преследования за тунеядство приходится делать себе биографию самостоятельно.С 42 тысячи человек устроили минуту молчания на месте теракта в Ницце 2016-07-18 17:16 dear.editor@snob.ru (Александр Бакланов) Траурный митинг состоялся на набережной, где 31-летний выходец из Туниса Мохаммед Ляуэж Булель врезался на грузовике в людей, которые отмечали День взятия Бастилии. Собравшиеся люди принесли на поминальную акцию цветы, мягкие игрушки и свечи.
Во время минуты молчания некоторые из собравшиеся запели «Марсельезу», а после начали аплодировать.
Акцию в Ницце посетил премьер-министр Франции Мануэль Вальс, которого встретили свистом и криками «позор». Также толпа требовала, чтобы глава правительства ушел в отставку, пишет AFP. Когда кортеж Вальса уезжал с набережной, его также освистали.
На фотографиях, опубликованных в социальных сетях, можно увидеть, что тысячи людей полностью заняли Английскую набережную.
Так Английская набережная выглядела с высоты птичьего полета. |
| В избранное | ||
