#04 (81) июнь-август 2015

Фото: Владимир Блинов/Лори

Весною сад повиснет на ветвях,
нарядным прахом приходя в сознанье.
Уже вверху плывут воспоминанья
пустых небес о белых облаках.

— Иван Жданов

Исток

Впервые о саде как первом признаке зрелой цивилизации меня заставил задуматься один археолог. Однажды сплавились мы по Ахтубе в Трехречье. Дальше пошли в Ашулук по Мангуту и прибыли в Селитренное. Когда-то вокрестностях этого села добывалась аммонийная селитра: порох, дымивший над войсками шведов при Полтаве, брал начало именно отсюда. А еще раньше– вXIII веке – здесь простирался и высился Сарай-Бату, одна из столиц Золотой Орды, основанная чингизидами и питавшаяся товарами и налогами северной ветки Великого шелкового пути. Когда Тимур отрезал ее своим ужасающим неофитским нашествием, город в считанные годы опустел и был занесен песком. Сейчас вокруг Селитренного об этом напоминают лишь раскопки, разбирающие средневековую свалку канувших гончарных производств, и заливные пастбища, утоптанные и выщипанные овцами досостояния изумрудных зеркал.

Мы причалили и побрели сквозь зной к раскопам. Археологи нас встретили пивом, добытым из прохладного шурфа, и жереховым балыком.

В результате такой «встречи на Ахтубе» мы узнали, что в те времена, когда Лондон насчитывал шестьдесят тысяч жителей, а Париж – сорок, при том что оба города не имели канализации и водопровода, в Сарай-Бату насчитывалось сто двадцать, город тянулся вдоль реки на десять верст, высились дворцы и караван-сараи, здесь били фонтаны.

Но главное – тут располагались висячие сады, по роскоши своей не уступавшие, как гласит предание одного восторженного голландского купца, воздушным садам Семирамиды. И это при том что до Версальского сада, до сада Букингемского дворца, сада Тюильри и приступа дворцово-паркового зодчества у Людовика при строительстве Лувра было еще очень далеко.

Искусство японского сада начинается с первых храмовых садов, возделывавшихся монахами. Слива, вишня, глицинии, азалии, цепкий плющ. К IX веку появляется философско-живописная разновидность: сад камней – причудливой формы камни суть острова посреди океана из мелкого галечника и песка, расчесанного, как море волнами, с высоты птичьего полета – с высоты взгляда Творца.

Японский сад отчетливо олицетворяет природу или даже Вселенную. В качестве частей модели здесь содержится все: горы, холмы, острова, ручьи и водопады, леса, кустарники, бамбук, злаки, травы, мхи. Беседки и чайные домики – места для медитации, втом числе церемониальной, располагаются в точках (вершинах) лучшего с точки зрения дзен-буддизма ракурса. Каждый уголок, каждая часть ивзаиморасположение обладают выражением, находящимся в соответствии с риторикой уникальной связи души и мироздания, выработанной культурой.

А то, что сад живой, означает, что система, положенная в его основу, есть сущность саморазвивающаяся и не закоснелая, но при этом в каждое мгновение сохраняющая все пропорции, необходимые для кодификации системы воззрений японской философии.

У Вергилия прослеживается перемещение от тревожного пастушества к земледельческому покою. «Буколики», сама мечта поэта об идиллической эпохе, возвещенной появлением на свет Золотого Младенца, есть предвидение царства Бога на земле – ипредставлялось оно поэту в виде земледельческой трудовой жизни.

Сад вбирает в себя взгляд на мироустройство того, кто его возделывает. Подобно тому как Вселенная оказывается данной нам в ощущении проекцией – «одеянием» Творца, несущим в целом образ и подобие своего Создателя, так и сады могут рассказать нам обустройстве своих творцов едва ли не больше, чем они могут сообщить о себе сами.

Всерьез прочувствовать, что такое садово-парковое искусство, мне пришлось в юности в Гатчине, знаменитом личном прибежище Павла I, известного печального фрика российской царской династии, робко, но упрямо пытавшегося внедрить, подобно своему деду, Петру Великому, ценности мировой цивилизации – в архаично отсталое общество своих подданных. Почерневший в советское безвременье, искореженный разрухой дворец был заброшен, смотреть в нем было нечего, там не было даже паркета, а вот парк заворожил по мере погружения в него. Причем поначалу было неясно, парк ли это вообще или такой гостеприимный светлый лес с дорожками. Но сомнения рассеялись, когда деревья расступились и я вышел к небольшому холму, на вершине которого обнаружился аккуратный кратер и в нем живописный пруд, обрамленный рядом скамей.

Так я познакомился с английским парком, стиль которого определен не подчинением природы человеческому замыслу по преобразованию ландшафта, но соподчинением творческого начала человека природному замыслу Творца.

Гатчинский парк мне тогда, наверное, под влиянием образа угрюмого своего царственного создателя (взвинченного отчаянной борьбой с силами хаоса с помощью утопических идей о порядке и страшившегося призраков – сгустков его страха перед архаикой, которые его в конце концов и погубили), показался моделью загробной жизни. Это было одновременно величественное и сумрачное ощущение.

В русской культуре мировой сад всерьез появляется усилиями Чехова. Сад Чехова ивозы сушеной вишни, тянущиеся в направлении Москвы (гекатомба бутафорской крови, возы условных жертвоприношений, словно бы выкупающих из небытия своих владельцев, посланные в храм культуры, надежды, избавления – в столицу), выступают обычно внациональном сознании в роли символа ускользающего из судьбы освобождения – материального, душевного, климатического, духовного, какого угодно. Символа честного чистого труда и заслуженной награды.

Конечно, эти значения вполне справедливы. Но Чехов в корне амбивалентен, он лучше многих понимал, что художественный образ не может быть однозначным.

Вишневый сад сам по себе объект баснословный, мифический, и на эту не главную его черту указывают сведения о том, что впервые в Европе вишня появилась благодаря гурману и устроителю кулинарно-пиршественных оргий Лукуллу, привезшему ее изПерсии. Главное же значение его, вишневого сада, смыслового облака в том, что цветущие вишни для героев пьесы оказываются пространством загробной жизни. И только это решает вопрос о возможности ее существования вообще.

В «Черном монахе» – своего рода гимне проклятий в адрес провидения, стоящего заспиной художника не то с мечом, не то с пальмовой ветвью виктории, – тоже есть сад, но яблоневый, весь в цвету: в заморозки в полнолунье он окутан дымом костров, разведенных садовником, спасающим цвет и урожай.

Сады римских придворных – Саллюстия, Лукулла, известного больше как ценителя соловьиных язычков, чем как тот, кто подарил Европе вишню, – вошли в моду. Среди этих садов возникла и вилла императора Адриана, не отпускавшая его от себя на протяжении всего правления империей. Именно отсюда Адриан управлял захватом Британии и отдавал приказ о подавлении Великого Иудейского восстания. Возможно, здесь же, вэтом саду, у пруда, отражающего окружающие холмы и пинии, он выслушал реляцию о разгроме странной еврейской секты, лидер которой был распят и, по слухам, воскрес, что стало, по сути, первой, еще доапостольской вестью о Спасителе.

Название библейской местности Гефсимания происходит от ивритского Гат Шманим, тоесть «масличный пресс»: это местность у подножия Масличной горы (Елеонской, от«елея» – сакрального оливкового масла), в долине Кедрон, расположенной восточнее Старого города Иерусалима. Во времена Второго Храма так называлась вся долина, ниспадающая с подножия Масличной горы, на которой, по преданию, произойдет воскрешение после Страшного Суда. Здесь во времена Второго Храма произрастал обширный оливковый сад, часто использовавшийся как место молитвенных медитаций. В современном иудаизме эта традиция широко распространена до сих пор: каббалисты ценят ночное время и часто отводят его для мистического созерцания перед ликом луны, движущейся над хороводом деревьев. Цель этих медитаций может быть разной, но практическая суть одна: вслушивание в мироздание, попытка найти бессловесный ответ на краеугольные вопросы существования.

Гефсиманский сад, точнее, его остатки, состоящие из нескольких десятков древних олив, почитается христианами, потому что Иисус и его ученики часто приходили сюда для молитвенных бдений. Здесь же, согласно Евангелиям, в ночь предания в руки Понтия Пилата Христос молился, пытаясь получить ответ о своей участи и предназначении.

Оливы не растут в вышину. Старое дерево может достигать нескольких обхватов и похоже на приземистого великана, обладающего узловатым мускулистым торсом, чья удивительная корявость и складчатость почему-то напоминает огромный мозг. Он осенен скромной кроной и стоит среди камней вечности нерушимо и величественно, подобно живому алтарю.

Плоды мира

Сады – первый признак мирной жизни и, следовательно, цивилизации. Сад развернут вовремени в будущее – на многолетний срок, куда более длительный, чем сезонные работы по возделыванию зерновых культур. Сад есть следующий этап в земледелии, означающий окончательную укорененность рода – в данной конкретной местности, выбранной для жизни путем проб и ошибок. Оседлая жизнь при поле и садах решительно противостоит кочевой обозной жизни, предназначенной захвату, обороне, бегству. Цивилизация способна удержаться и развиться во времени, только будучи сопряженной с оседлостью и созиданием.

Ветка оливы – символ мира: сбор оливок развернут во времени и трудоемок, что делает невозможным ведение войн, ибо обе противоборствующие стороны окажутся врезультате перед лицом другого, куда более беспощадного и непобедимого врага – голода. Принесенная в стан противника ветка оливы символизировала предложение перемирия на время сбора урожая.

Переход к земледелию необъясним ни с точки зрения облегчения труда, ни с точки зрения экономической выгоды. Это первый опыт принципа «отложенного удовольствия», лежащего в основе любого развития цивилизации. Первый опыт абстрактности усилий и целеполагания, основанного на взаимодействии личности (ее развития, развернутости во времени) с волей сил природы. Первый опыт дисциплины, основы основ всякого искусства. Календарь возникает из сезонов земледелия, но не наоснове сезонной миграции добычи охотников. Само по себе время произрастает из зерна. Мировое дерево – ствол времени, отсчитываемого отныне ростками цивилизаций, формируется земледельческими усилиями.

Сад для поэта символизирует сущность искусства. Художник возделывает свой клочок смыслов, как истинный земледелец, использующий гумус текстов, выращенных до него.

Переход к земледелию объяснить особенно невозможно, если учесть, что ведение сельского хозяйства обусловило увеличение труда и ухудшение качества пищи. До эпохи земледелия люди питались разнообразнее за счет охоты и собирательства, причем оба занятия были менее трудоемкими, чем земледелие, тем более интенсивное.

Охотники и собиратели обладали развитым интеллектом (тропа следопыта полна дедуктивных сцеплений) – в сравнении с земледельцами, погрязшими в тяжелом механическом труде, который до приручения тягловых животных был непереносим. Но главное – результат был удручающим: однообразная пища с низким содержанием белка ивитаминов. Однако коллективно собранный урожай оказывался более обильным, нежели добыча, извлеченная с охотничьих угодий. Земледелие, несмотря на все свои тяготы, значительно увеличило численный состав племен, а рост населения позволил общине высвободить для защиты от агрессии соседей людей и сформировать из них пограничные отряды. Умиротворенная оседлая жизнь земледельцев – в сравнении скочевой, полной набегов и катастроф жизнью охотников и собирателей – наконец привела кдосугу, необходимому для возникновения искусства.

Итак, целенаправленное выращивание растений создало условия для развития общества, что к III тысячелетию до н.э. привело к появлению первых цивилизаций. Излишки продовольствия, новые виды орудий труда и строительство придали человеку независимость от природы. Рост населения вынудил племена отказаться от родового принципа формирования в пользу принципа соседства. Возникает искусство перевода культурных кодов и символов. Вместе с освоением земледелия происходит замена зооморфных богов антропоморфными и модернизация религиозных культов.

Неолитическая революция продолжалась около семи тысячелетий и заложила материальные и духовные основы культур Месопотамии, Египта, Китая, Японии и Америки. Венцом роста этого мирового тучного сада стало возникновение письменности в Месопотамии и Египте к III тысячелетию до н.э.

С этого момента наш сад, соучаствующий в Творении, становится Логосом и остается таковым до сих пор: наш мир создан при помощи слов, чисел и речений (коммуникаций), то есть лингвистического культивируемого сада с помощью именно того, что Филон Александрийский называл посредником между немыслимой отдаленностью Бога иблизостью мира действия, то есть «окликом живого Бога, обращающимся квещам и тем самым творящим их из небытия».

Стада разоряют сады

В увлекательной монографии «Гении и аутсайдеры» Малкольм Гладуэлл описывает результат социологических исследований, показавших, что летальная преступность наиболее высока среди общностей, «зараженных» разновидностью того, что социологи называют «культура чести»: то есть такой культуры, в которой мужчина обязан блюсти свою маскулинную репутацию, ибо от нее зависит не только его самооценка, но и общественное положение. Признаки культуры чести коренятся преимущественно в скотоводческих культурах – в сообществах пастухов, образовавшихся в бесплодных, часто горных областях, таких как Сицилия, Северная Ирландия, Шотландия или Страна Басков.

Если из всей растительности вам доступны только травы каменистых альпийских лугов, чтобы выжить, вам ничего не остается кроме того, чтобы разводить овец и коз. Ваш успех в выживании будет зависеть только от вас, а не от общины, ибо скудость пищи сдерживает решимость рисковать последним в надежде на успех объединения с соседями. Вы станете беречь свой скот как зеницу ока, ибо его поголовье есть залог жизни вашего рода. Невозможно татю выкосить все поле или отнять всю землю у сообщества земледельцев. Зато можно убить пастуха и увести все стадо. Причем постоянный уровень риска столкновения из-за «собственности»/«добычи», высокий из-за величины ставки – в жизнь, в скотоводческих краях с неизбежностью подхлестывал уровень насилия и жестокости нравов.

Саму первобытность нравов этой части населения Земли можно прочувствовать, оказавшись однажды свидетелем массового ритуального забоя скота, когда огромное количество людей, собравшихся в праздничных одеждах в одном месте, с эгоистической жадностью к лучшей доле приносят в жертву домашних животных, сливают кровь и т.д. Тогда вы почувствуете всерьез разницу между материальной живой жертвой, умерщвленной ради ритуального избавления от неблагополучных взаимоотношений с провидением, и духовной работой, совершаемой индивидом в направлении молитвенного раскаяния и искупления.

Ко всему прочему очевидно, что будущее человечества обращено к искусственному производству животных белков и лежит в области законодательно утвержденного международной конвенцией вегетарианства.

Таким образом, доземледельческая эпоха – эпоха охотников, собирателей и скотоводов– оказывается элементом агрессивной архаики. Она работает не на процветание, обращенное в будущее, его создающее. Эпоха эта посвящает себя достатку аморальных родовых вождей, разобщенных и конкурирующих и потому стоящих вне закона, ибо закон предполагает равенство перед ним всех, что противоречит установкам «царьков». Вожди предлагают своим приспешникам вместо наследия – добычу, вместо суда – собственную волю и прихоть (в просторечии – «понятия»). Ни о какой обращенности вбудущее при таком раскладе не может быть и речи: например, один из приметных элементов культуры чести – кровная месть, будучи по сути суицидальным синдромом, действует против демографического роста.

И last but not least: простые эти рассуждения приведут нас к серьезному выводу, если мы взглянем на новейшее время и увидим, что начало апокалипсиса – весь XX век состоял из кровавых конфликтов сил модернизма с архаикой. Фашизм явился в мир, чтобы утянуть его в полуживотный культ расового превосходства, оснащенного человеческими жертвоприношениями. Сталинизм был по сути перелицовкой рабовладельческого строя с целью военного и идеологического захвата Европы, мира вообще. «Аль-Каида», Иран, Ирак, Сирия, Ливия, Афганистан, ИГИЛ и другие квазигосударственные образования – все это полчища архаики, управляемые подросшими до тиранов аморальными вождями допотопных варварских толп, бряцающих современным оружием, зажатым в клешнях. Они выкорчевывают не только сады мирной жизни – они сжигают сады истории и культуры, самосознание и память цивилизации, превращая ее в жестокое хищное животное, питающееся насилием и насаждением хтонически ужасающей отсталости, намеревающейся превратить всю планету в одно скотское пастбище, засыпанное радиоактивным пеплом.

Революция versus сотрудничество

В современном своем культурном значении сад – это прежде всего прообраз пробуждения, воскрешения. Что может быть увлекательнее атавистически завораживающего созерцания пробуждения природы весной, когда буйный рост и цветение околдовывают своим чудом и красотой. Сад есть отчасти атавистический алтарь, посвященный Изиде, божественному существу, проводнику существования из подземного царства в царство света. В общем-то, храмы Изиды располагаются почти в каждом дворике Лондона.

В построении пейзажного сада приветствуется неровный рельеф: возвышенности, склоны, овраги, природные водоемы и даже болотца. Природные недостатки местности сглаживаются, а достоинства обыгрываются. Плоский ландшафт требуется изменить искусственно, создать водоем, насыпи или впадины, затушевывая их рукотворность. Архитектурные сооружения в пейзажном парке второстепенны, они должны быть вписаны в пейзаж – например, с помощью растительного объема, значительно превышающего объем сооружений. Растительностью маскируют все острые углы ивспомогательные конструкции.

Эффект пейзажного сада в том, что он создает впечатление, будто растения здесь уже росли, а человек нашел среди них свободное место, чтобы построить дом, или вырубил в растительном массиве площадку для жилья. Несмотря на то что пейзажный сад вроде бы просто воссоздает «доисторический» пейзаж, в нем существует свой порядок, иерархия, строгий подбор растений, следуя которым создается сад, одинаково великолепный во все времена года.

Притягательность пейзажа, в отличие от, скажем, человеческого тела, иррациональна. Идогадка состоит в том, что ландшафт, возможно, потому притягивает взгляд, что мы созданы по образу и подобию Всевышнего, его, ландшафт, сотворившего; а Творцу итворцу свойственно иногда любоваться своим произведением.

Французский парковый стиль, которому певец садов Жак Делиль непатриотично предпочитал парк английский, предполагает кардинальное упорядочивание элементов ландшафтов, стремится навязать человеческий замысел природе, переламывая ее в вымышленную структуру.

Парк версальского типа своими прямолинейными дорожками и фигурными формами тщательно обрезанных кустарников подчеркивал абсолютный контроль человека над природой. Английский сад шел дальше, утверждая наивысшую ценность того искусства, которое неотличимо от природы.

Сама проблематика взаимоотношений природы и сада универсальна для культуры. Например, она существует и в музыке. Творчество Скрябина, с его маниакальными демиургическими устремлениями, можно описать принципом английского парка: разрушить все мелодические основы композиции и затем воссоздать в произведении ландшафт новой гармонии, не отличающийся от естественного.

До XVIII века французское влияние распространялось на английскую архитектуру и на искусство создания садов. Композиции французских садов, берущих начало в итальянском ренессансе, содержали симметричные фонтаны, геометрические партеры иперспективу. Они словно бы величественно одомашнивали природу, становились символами, увековечивающими события военных побед и государственных свершений. Всередине XVIII века – в преддверии промышленной английской революции – сад неправильной формы становится репликой на строгость и бедность обыденной архитектуры. Природа из символа обращалась на службу человечеству. Сады в новом английском стиле поражали не величественностью и своим символическим значением, выражающим господство человека над природой, но искусным извлечением из ландшафта наслаждения природой.

Новая форма парков с дорожками, следующими послушно замысловатому рельефу, пришла и во Францию, где она поначалу слыла вычурной. В Версале английский сад сформировал Малый Трианон, в котором содержатся искусственные холмы, озера, грот, мельница и иероглифическая роспись прогулочных дорожек, соединяющих множество видовых площадок, предназначенных для созерцания.

Глубина английского сада создавалась парной дымкой, заполнявшей долины и протекавшей меж крон искусственных рощиц.

Символизм смены французского парка английским можно найти в противопоставлении революционных преобразований санкюлотов, ради своего господства сломавших естественный ход бытия, возврату к согласию человеческой деятельности сприродным устройством.

Скрябин, утопически одурманенный своими мистическими идеями, мечтал построить в сакральной местности в Индии особый храм, окруженный садами, чтобы ритуально сыграть в нем свою «Симфонию Конца» и вызвать тем самым апокалипсис, благодаря которому, в его понимании, можно будет отринуть все материальное иперевести все формы жизни без остатка в духовные сферы.

Математика и рис

Еще раз обратимся к М. Гладуэллу и узнаем, что однажды социологи обнаружили научно достоверный феномен: на математических факультетах университетов мира в среднем преуспевают китайцы. Причем в этой закономерности была одна необыкновенная особенность. Лучшие студенты оказывались родом преимущественно из юго-восточных, наиболее плодородных сельскохозяйственных областей, где культура выращивания риса оттачивалась тысячелетиями.

Как выяснилось, это связано с тем, что выращивание риса – необыкновенно трудоемкое и алгоритмически непростое занятие. Выращивание одного килограмма риса требует усилий в одиннадцать (sic!) раз больше, чем выращивание одного килограмма кукурузы. Прежде всего необходимо уметь перед посевом из десятков сортов риса выбрать нужный в соответствии с климатическими условиями. Ступенчатые террасы поля должны быть утрамбованы и гидроизолированы глиной до состояния горизонтального зеркала, так чтобы солнце в зените видело себя в каждой ячейке мозаики террас во всей красе имощи: от одинаковой толщины залитого водой ила зависит однородность роста иполнота урожая.

Система оросительных каналов требует постоянного надзора, ухода и необыкновенной смекалки, позволяющей использовать сложный гористый рельеф для равномерного распределения силы тока по ячейкам. Пророщенный рис высаживается до трех раз в году, и решение, какой именно сорт из нескольких десятков следует применить в той или иной ячейке, является нетривиальным. И так далее.

Все эти навыки воспитывали в поколениях кропотливость и терпение. Социологи давно выяснили, что готовность личности претерпевать ожидание ради отложенной вовремени награды есть залог успеха на жизненном пути. Градация проводилась среди детей с помощью простого эксперимента. Перед ребенком клали конфету, ставили песочные часы и сообщали: «Ты можешь взять конфету влюбой момент. Но если ты подождешь пятнадцать минут, ты получишь две конфеты». После чего оставляли ребенка одного перед конфетой и засекали время, которое он выдерживал, прежде чем соблазнялся ее развернуть. Корреляция между наиболее терпеливыми группами детей иих успешностью в дальнейшей жизни оказывалась предельно четкой.

Таким образом, среди земледельцев, занятых веками выращиванием риса, необыкновенно высок показатель готовности выносить труд и невзгоды ради отложенного результата (урожая), наиболее важного показателя обращенности общества к наследию.

Вне всякого сомнения, такие свойства личности оказываются важнейшим фактором при овладении сложными навыками, успехом в учебе вообще. И математика как наиболее трудоемкая современная научная дисциплина оказалась по плечу множеству китайцев, предыдущие поколения которых под угрозой голода упражнялись в изнуряющих земледельческих процедурах, обеспечивающих существование лишь на грани выживания.

Исток совпадает с центром симметрии двух дельт

Ивритское слово «прат» происходит от слова «поток» или «разрывать». В Библии так называется Евфрат – одна из четырех рек, вытекающих из Эдемского сада: «Из Едема выходила река для орошения рая; и потом разделялась на четыре реки. Имя одной Фисон: она обтекает всю землю Хавила <…> Имя второй реки Гихон [Геон]: она обтекает всю землю Куш. Имя третьей реки Хиддекель [Тигр]: она протекает пред Ассириею. Четвертая река Евфрат» (Быт. 2:10–14).

Велимира Хлебникова с юности интересовало сравнение дельты Волги с дельтой Нила. Река, собирающая в свое лоно и в линзу Каспийского моря (единственного моря на планете, чьи берега хранят все мировые религии) свет Земли Русской, река, вдоль берегов которой распространялось земледелие и с ним культура, а торговый путь вел на Восток, связывалась великим русским поэтом с Нилом, истоком египетской цивилизации.

Хлебников считал, что дельта Волги, речная страна со всем ее кормовым изобилием – рыб, птиц, дичи, – неотличима от дельты Нила и это позволяет сделать серьезные выводы. Поэт искал различные подступы к этой метафоре в течение всей жизни. Его перу принадлежит рассказ «Ка», где развивается тема божественного двойничества на фоне пребывания в дельтах двух великих рек. Поэт считал, что где-то в дельте Нила находится двойник его души.

Это прозвучит несколько фантастично, но стоит задуматься вот о чем. Оказывается, вполне осмыслено картографическое преобразование, при котором дельта Нила переходит в дельту Волги. Для этого следует вычислить координаты пересечения медиан двух треугольников, обозначающих дельты великих рек. Это преобразование состоит из двух отражений – от меридиана и параллели, которые пересекаются в центре симметрии, каковой приходится на горную местность в Восточной Анатолии, поразительно близко кистоку Евфрата.

Нетрудно убедиться, что это картографическое преобразование переводит Москву вокрестности Мекки (и наоборот), Рим – в окрестности Кабула, а остров Ашур-Аде вКаспийском море, на котором Хлебников планировал устроить резиденцию Председателей Земного Шара, – к берегам Пелопоннеса. В целом происходит отчетливая замена центров Запада на центры Востока, вырисовывается объединение веток различных цивилизаций.

Это преобразование четко атрибутируется Хлебниковым, ибо именно он мечтал о таком экуменическом единении и, в частности, будучи русским поэтом, искал осуществления своей пророческой миссии внутри исламской традиции во время своего анабазиса в составе агитотдела Персармии, выполнявшей установку Троцкого о розжиге искры мировой революции на территории Гиляна, северной иранской провинции.

Хлебников всю жизнь работал над «Досками судьбы» – книгой, чья идея наследует старинному калмыцкому гаданию по бараньей лопатке, которое уходит корнями в буддийские традиции. Особенно интенсивно поэт работал над ней во время своего пребывания в Персии, которая интересовала его с юных лет как некий исход из реальности в райские наделы свободы и живого религиозного чувства, где возможно полное осуществление его футуристического предназначения. В «Досках судьбы» Хлебников пытался вывести «Формулу времени» и связать ею значимые исторические события. В этой связи его интересовала исламская традиция, согласно которой исламский мессия – мехди – явится в мир Повелителем времени.

16 января 1922 года в Москве, за полгода до смерти, Хлебников записал в «Досках судьбы»: «Чистые законы времени мною найдены 20 года, когда я жил в Баку, в стране огня, ввысоком здании морского общежития, вместе c [художником] Доброковским. <…> Я хотел найти ключ к часам человечества… Земная кора рассечена струнами шара, иони звучат как в пространстве, так и во времени».

«Струны шара» – это локсодромы, меридианы и параллели. Вышеизложенное предположение провоцирует проанализировать материал «Досок судьбы» с точки зрения картографических преобразований, попробовать найти в их материале пространственные соответствия. Но и без того уже сейчас можно предложить ключ кструктуре мышления Велимира Хлебникова, основанный на описанном картографическом преобразовании относительно центра симметрии дельт двух великих рек, орошавших сады двух великих цивилизаций. Этот русский поэт, как никто другой из современников, находился на острие луча времени, проникавшего в XX век, высвечивая его апокалипсические битвы и с ними – великие научные открытия, революционное развитие научной мысли. Разведывая структуру исторического времени, он прощупывал структуру пространства, тем самым обнаруживая ивыращивая в ней райские сады смысла человеческого существования.

Детство как сад

Мое детство прошло среди роз. В бабушкином саду были высажены десятки розовых кустов. Бабушка не давала розам осыпаться – выходила в сад с медным тазом и щепотью собирала в него лепестки для варенья. Самый удивительный сорт назывался хоросанским. Урожденная в почве, упокоившей Фирдоуси, Омара Хайяма и имама Резу, эта роза была удивительной: отчасти телесного оттенка, очень плотная, но настолько нежная, что была словно тончайшим символом тела. А запах такой, что увязаешь в сердцевине, как шмель: нет сил оторваться, совершенно необъяснимо, как запах роз действует,– если бы девушка так пахла, это не было бы столь привлекательно. Девушки должны как-то иначе благоухать. Например, ноткой камфоры, таким сердечно-обморочным ароматом. На то они и девушки, а не цветы.

Я знал каждое дерево в нашем саду. Я и сейчас помню, какова кора каждого на ощупь.

Шпанская вишня – крупная, сладкая, каждая ягода – драгоценнее любой конфеты. Глянцевитая местами кора, сочащаяся янтарными слезами смолы, в которые попадали наездники и осы.

Огромная абрикоса, тянувшая от забора ствол к крыльцу, осеняя его кроной. После штормовой ночи нужно было аккуратно открывать дверь и потом на корточках над ковром оранжевых плодов расчищать себе путь к садовому крану, чтобы умыться.

Инжир – десяток смоковниц, дававших медовые упоительные плоды. При первом августовском урожае я примечал поспевавшие и каждое утро пробегался по саду, чтобы проверить, не пора ли сорвать.

Хурма пылала в ноябре в изумрудной своей кроне закатными солнцами огромных просвечивающих от сочности плодов.

Алыча – с похожими на полную луну плодами, заполнявшими рот сладчайшим густым соком, если только надкусить тонкую кисловатую кожицу.

Инжир – самое удобное для лазания дерево: узловатые шершавые ветви, громко шуршащие под ветром пятипалые листья.

Персидская сирень. Ее кисти не отличались роскошью: гибкая кисточка кларнетиста, ане плетеная гроздь длани Шопена. Тронешь – замотается, а не закачается: медлительно, увесисто, упругой прохладой наполняя горсть.

Начиная с восьмого класса персидская сирень устойчиво сочеталась с Грибоедовым; стем, что видел Вазир-Мухтар из окна, глядя во двор русской миссии в то утро, перед смертью: розоватая пена на раскаленной лазури.

Детство летело, и стволы облюбованных нами с сестрой деревьев со временем отполировались, как школьные перила. Но дело даже не в сирени, а в бабочках.

Напоследок я хочу вспомнить этих бабочек.

Они внезапно появлялись среди лета. Обычно в конце июня, непременно накануне полнолуния, каждая кисточка вдруг вспыхивала, трепетала, тлела и замирала лоскутными всполохами порхания. И тогда я брал из дому огромную, как тетрадный лист, лупу.

Надо сказать, что почему-то у меня всегда был образ идеальной сирени. Он не был чем-то выдающимся, но он был необходим как внутренний вызов идее цвета – и я воображал себе нечто лилово-кипенное, как грозовое облако сверху, если смотреть из солнца. И вот когда я наводил на сирень лупу, мне казалось, что, собирая стеклом лучи, я приближаюсь к идеальному зрению – и вот эта возвышенность неким образом позволяла мне охотиться на бабочек. Я подносил руку к веточке сирени – и линза, скрутив свет, выкатывала мне в глаза миры, составленные чешуйчатыми разводами бабочкиных крыльев.

Особенно мне нравились «парусники». Формой сложенных крыльев в самом деле напоминая стаксель, они были уникальны вовсе не узором, а ровным цветовым рельефом, который, открываясь во вздыбленных силой линзы полях, завораживал меня на бесконечные мгновения, словно был цветом благодати, наполнявшей темь материнской утробы.

Разглядывание затягивало меня с головой. Удовлетворившись визионерским путешествием, я медленно, точным, как у бильярдиста, движением отводил руку и, сжав солнце фокусом на крылышке, навсегда запоминал, как темнела, коричневела, чернела – и вдруг подергивалась седой прядкой страница «Вазир-Мухтара», как вспыхивало прозрачным лоскутом оранжевое пламя, как слова, вдруг налившись по буквам синеватым отливом, гасли непоправимо одно за другим – словно дни сотворения мира.С

Как жить

Мою любимую монету отчеканили в Париже. Но вместо привычных «свобода, равенство, братство» там другие слова. «Труд, семья, отечество» — начертано на реверсе. Лозунг и год (1941) почти стерлись. На обороте профиль 84-летнего диктатора —маршала Петена. Время отъело ему медно-никелевые усы.

Моя любимая монета означает обман, подмену. Вроде та же самая Франция, тот же монетный двор, те же люди потеют за станком для чеканки, и Париж все так же хорош весной. Но — семья и отечество вместо равенства и свободы. Когда все пошло не так?

12 июня 1990 года президент Ельцин подписал Декларацию о государственном суверенитете РСФСР, 12 лет спустя его преемник назвал этот праздник Днем России. Преемник был молод, полон сил, начинал лишь первый свой срок, имел значительную поддержку в интеллигентской среде и произнес тогда красивые слова:

«С этого документа начался отсчет нашей новой истории. Истории демократического государства, основанного на гражданских свободах и верховенстве закона. А его главный смысл — это успех, достаток и благополучие граждан».

«Успех, достаток и благополучие», — отчеканил президент Путин. И цены на нефть, взлетевшие в нулевые, обеспечили этот успех. Не худший лозунг. Но, буквоедства ради, — не о том написана Декларация. Там нет про достаток. Но есть, например, про Донбасс.

«Пункт 14. РСФСР заявляет о своей приверженности общепризнанным принципам международного права и готовности жить со всеми странами и народами в мире и согласии, принимать все меры к недопущению конфронтации в международных, межреспубликанских и межнациональных отношениях, отстаивая при этом интересы народов России».

А вот еще интересный кусочек — про Крым, Абхазию и Южную Осетию. «Территория РСФСР не может быть изменена без волеизъявления народа, выраженного путем референдума».

Про мигрантов и отношение к ним отдельно упомянуто. «Всем гражданам и лицам без гражданства, проживающим на территории РСФСР, гарантируются права и свободы, предусмотренные Конституцией РСФСР, Конституцией СССР и общепризнанными нормами международного права».

Когда же эта чудесная, свободная, равная и братская Россия превратилась в то, где мы сейчас живем? Про это — классическая кумулятивная сказка в переводе Маршака:

Вот пес без хвоста,
Который за шиворот треплет кота,
Который пугает и ловит синицу,
Которая часто ворует пшеницу,
Которая в темном чулане хранится
В доме,
Который построил Джек.

Так размышляют об истории и в России, и во Франции. Почему герой Первой мировой стал коллаборационистом и попал на аверс фашистской монетки? Как были преданы идеалы Третьей республики? Да хороша ли была сама Третья республика, при рождении утопившая в крови Парижскую коммуну? Когда все пошло не так?

Забава эта и нам не наскучит: расплести клубочек до конца и установить, какое именно животное влезло в русскую историю своими грязными лапами. И на каком этапе.

Говорят, все пошло не так в 1917 году, когда сильную и процветающую Россию смутили гадкие большевики. Есть мнение, что беда случилась немного раньше, когда в окружение царя пробрались поганые либералы. Или даже в 19 веке, когда Чаадаев сказал: «Бог создал русский народ для того, чтобы показать другим народам, как нельзя жить». Или еще раньше, при Петре: «Я имею дело не с людьми, а с животными, которых хочу переделать в людей». Ну или всегда так было: «Любой захват территории, любое насилие, любое угнетение царизм осуществлял не иначе, как под предлогом просвещения, либерализма, освобождения народов».

Старые демократы, стоявшие в своих смешных пальто на баррикадах четверть века назад, не празднуют 12 июня. Не за то, мол, боролись. Разочаровал нас Путин, погубил новую Россию, вот пес без хвоста! Им возражают: а Ельцин-то? Который за шиворот треплет кота? А Горбачев, который пугает и ловит синицу, который принял страну из рук старческой плеяды вождей, которая часто ворует пшеницу. Которая в темном чулане хранится в доме, который построили Сталин, Ленин, Николай, три Александра, множество Иванов и неопределенное количество князей и воевод совсем уж легендарного происхождения.

Русская история — как поцелуй, насильно данный. Сверху то и дело начинают «отсчет нашей новой истории». Снизу пыхтят, плюются и вспоминают, когда же, когда все пошло не так.

Я не знаю ответа и не знаю, правильный ли вопрос. Но хорошо помню, что 12 июня 1990 года, когда президент Ельцин подписал Декларацию о государственном суверенитете РСФСР, я стоял в километровой очереди за хлебом. Я тогда вел дневник, в нем на эту дату запись печатными буквами, детской рукой: «Хлеба опять нет. Но нашел интересную монету».

НЕ ИМЕЕТАНАЛОГОВ!

Т Е С К А О ИСКУСТВОВОИНОВДРЕВНЕГО МИРА

КЛУБ «БЕЛЫЙ ВОЛК» ПРОВОДИТСЕМИНАРВ МОСКВЕ

С 19-21 июня 2015

Ведетсеминар: КАЛИНИН СЕРГЕЙ ВИКТОРОВИЧ

ФОРМАТ СЕМИНАРА:теория и практика системы ТЕСКАО

ПРОГРАММАСЕМИНАРА:

1. Изучениеспециальных упражнений, направленных на гибкость, точность и сбалансированность

2. Освоениебазовыхкомбинаций, приемов, ударной техникии боевых элементовс партнерами

3.Интеграция и комплексныйподход кгигиене тела, питанию, поведению, мышлению идолголетию

СистемаТЕСКАО– это совершенно иной подходк передаче знаний,освоению техники, развитию тела и формированию движений в целом. Методика подготовки неимеет ничего общего с другимисистемами.

Тренинг проводится по адресу: г. Москва ул. Шверника 14/1 проведения тренингас 11 до 16 ч, с перерывом на чаепитиес 13 до 14.Справки по телефону Тамара Нестерова, тел:+7(916)246 90 38

Информационный сайт

http://www.tescao.de/