Обзоры Стихи.Ru

«Безудержной тягой к памяти переполнен». Ербол Жумагулов.
Виктория Величко

(К вопросу о памяти культуры и мироощущении творческой личности)

Плод отражает в себе всю обработку, которой подверглось носившее его дерево. И человек отражает в себе все, что составляет культурное богатство народа, его породившего. За ним стоят все поколения его предков, весь запас знаний, весь опыт, накопленный его средою (...) Но человек не просто сумма географических, исторических, экономических и других слагаемых. Он остается, несмотря на все эти данные, неповторимой и незаменимой личностью.

Архимандрит Киприан (Керн), «Антропология св. Григория Паламы»

(…)
В свои серые двадцать ты знаешь о том, что вечность
Иногда не целебна, хотя и оправдана смертью,
Оттого ты и болен… вернее, ты искалечен
Бесполезностью, временем, горечью тех отметин,

чьей безудержной тягой к памяти переполнен
каждый вдох твой и выдох пространства…

Ербол Жумагулов,
фрагмент стихотворения

"...серыедвадцать..."

Неразрывная связь творческого человека со «Всебытием» (термин И.А. Бунина), т.е., выражаясь наукообразно (я тут периодически буду микшировать «французский с нижегородским», если вы еще не привыкли к моему непринужденно-занудному стилю, дорогие мои читатели! День добрый, кстати! Забыла поздороваться, окунувшись в глубины философии творчества) проблема творческой Памяти, может помочь нам в поисках «золотого ключика» к заветной дверце – к Тайнам Творчества.

Интересный очень термин изобрел Иван Алексеевич Бунин –«Всебытие». Писатель, как мы все знаем, был не только мастером лаконически отточенной «деревенской» прозы, а также пьянящего эротизма «Темных аллей»… Он был еще блестящим поэтом, оригинальным философом.
Бунину была близка идея вселенского круговорота, «колесницы жизни», неизменно возвращающейся в исходный пункт. Отсюда, видимо, и возникло «Всебытие», близкое также и к понятию единого реально-идеального «всемирного тела» (помните, у Павича в «Хазарском словаре» тело Адама Рухани?! Вот что-то в этом роде) у основоположника философии всеединства Вл. Соловьева, напитавшего и вдохновившего вторую волну русского символизма – Александра Блока, Андрея Белого…
«Укорененность» во Всебытии с особой силой ощущают одаренные люди, «те, которых называют поэтами, художниками, созерцателями, творцами. Чем они должны обладать? Способностью особенно сильно чувствовать не только свое время, но и чужое, не только свою страну, но и другие, не только себя самого, но и прочих людей, то есть (…) способностью перевоплощаться, и кроме того, особенно яркой и вообще особенного свойства памятью», - писал И.А. Бунин.
В этой «особенного свойства» памяти, в «укорененности» во Всебытии – источник творческой силы и близости к тайнам – «последним вопросам бытия» (Л. Шестов).

Что такое память, объяснять не нужно (хотя загадок и странностей с этим свойством нашей психики связано немало!), думаю. А вот что такое Прапамять – попробую сформулировать, если у меня получится (если получится невнятно, сразу прокручивайте, и читайте замечательные стихи Ербола Жумагулова, которому посвящен этот персональный обзор. Мне больше по душе ПЕРСОНАЛЬНЫЕ обзоры, а не ОБЩИЕ.
Я – к сожалению или счастью? – ярко выраженная экзистенциалистка, не путайте с эксгибиционисткой, Акелушка, это я тебе, тебе, Серый Друг…)

Прапамять – это невещественная, духовная, и одновременно вещественная и биологическая связь со столь же таинственными духовно-вещественными основами Бытия. Приведу высказывание И.А. Бунина, мне видится оно очень ясным и точным: «Ничто не гибнет, только видоизменяется. Но, может быть, есть нечто, что не подлежит даже и видоизменению, не подвергается ему не только в течение моего земного бытия, но и в течении тысячелетий, никогда? Увеличив число этих отпечатков, я должен передать их еще кому-то, как передано великое множество их всеми моими предками – мне». Вы уже догадались, дорогие читатели, - как определить прапамять иначе (в двух словах): Память Культуры. Верно?
Эти «отпечатки», передаваемые таинственным путем, есть То, что не умирает, То, что связывает творческую личность с единым Всебытием, в котором материальные и духовные начала едины…

А теперь хватит «сухой теории», которая «везде», пусть «древо жизни вечно зеленеет»… пусть прозвучат строки Ербола Жумагулова.

"Полупророческое (Илоне Якимовой и Галине Давыдовой посвящаю)"

мы вросли в это время – словом, крыльями, плавниками,
et cetera… Мы чувствуем запахи, звуки и их длинноты,
умирая на ощупь, любя всеми силами, болью сердечных камер,
памятью, вздохами, порами, выкриками, рывками…
так растет ощущение вынужденной немОты…

…мы умрем по соседству, хорошие, в выцветшем алфавите,
заслужив, разумеется, лавров, бюстов нерукотворных,
за угрюмую верность материи азбук, литер
пережженных наречий звенящих сердец пиитов,
за глагольную музыку внутренних разговоров…

…и опять зажужжат медуницами перед нами
девять грустных теней, и служение, бред с терпеньем
заскользят по аортам… Склонившись над черновиками,
мы тихонько зашепчем о горечи… над головами
лишь белесые нимбы качнутся, сливаясь с бемолем осенним…

Скажу сразу – для меня знакомство с поэзией Ербола Жумагулова было если не потрясением, то серьезным открытием на бескрайних пространствах нашей родной (уже!) Стихиры… Сразу нахлынули разнообразнейшие культурные аллюзии, и Мандельштам, и Бродский, и Сартр (до того, как Ербол в одном из стихотворений упомянул о Сартре! Вот и началась мистика… Но о мистике чуть позже, надо же заинтриговать читателя, грамотный маркетинг – это сила…) А когда я узнала, что парню ДВАДЦАТЬ лет (дорогой читатель, я сразу вспомнила себя в 20 лет, а это было десять лет назад – много это или мало? Не знаю… Пока еще кажется, что много…), как-то сразу возникло уважение и даже мистический страх.
Не знаю, кто там о чем, а я в возрасте Ербола мечтала только:
а). о шмотках
б). о мальчиках
в). опять о шмотках
г). о славе и деньгах (абстрактно, ничего для этого не делая)
д). ну и снова о шмотках (причем «шмоточный пункт» остался до сих пор, боюсь, это уже навсегда!)

А когда я узнала, что Ербол спортсмен, меня озарило!
Ведь истинное творчество, считали античные мыслители и – переосмыслившие опыт античности – мыслители европейского Возрождения, исходит из всего духовно-телесного человеческого существа, исходит из гармоничного единства, цельности, целостности (вновь мои любимые три «ц» – ценность, целостность, ценность…) человеческой Личности. А Личность, по словам Вл. Соловьева – «существо, содержащее в себе (…) Божественную идею, т.е. всеединство или абсолютную полноту бытия». Точнее не скажешь!

Ербол, ты из Поколения, Которому Никто Никогда Не Расскажет Об Ангелах…
И это просто чудо – вершащееся на наших с вами глазах Чудо Творчества! – чудо передачи внутренней, подземной, подсознательной традиции. Да, действительно, Ербол – не глыба (почему никому из наших Поэтов не нравится, когда я называю их глыбами?! Это же красиво и образно…), а (как верно высказался один из авторов Стихиры) - КОНГЛОМЕРАТ.

И ничего странного и обидного в этом образном определении нет. Современный философ и культуролог В.С. Библер очень интересно пишет в этом контексте о «макродиалоге культур»: «В том-то и дело, что макродиалог культур веду Я; Я всякий раз изменяю наново смысл этого диалога, обогащаю его новыми смыслами». (Вот вам и конгломерат, но на новый лад!)

Ух, теоретическую часть пока оставим – наслаждайтесь следующим стихотворением (этот обзор, я вас сразу предупредить забыла, представляет собой нечто вроде литературно-философских чтений. Знаете – выходит деятель, бурчит себе под нос монотонный доклад, зал спит, а потом выходит Поэт. И зал просыпается… Просыпайтесь! Поэт опять выходит…)

"Мне никто не расскажет об ангелах (Татьяне Ошлыковой)"

Мне никто не расскажет об ангелах. И особенно ночью – при слабых лампах.
Виноградник созвездий накрыло ладонью тумана и слишком тонок
аромат неразмокших чаинок в надтреснутой чашке, запах
перекрашенных окон и невыветрившегося ацетона…

В нас всегда не хватало смелости, чтобы суметь смириться
с тем, что когда-нибудь «правила» жизни перерастут в «законы»,
с тем, что мы – птицы, да-да, дорогая, птицы,
те, что банальному «кар» или «чир» предпочитают стоны…

Знаешь, а я обращался к Богу, не за смелостью, не за силой –
всем самим обращался: не то, что б от нечего делать или простуды…
Впрочем, надо ль об этом рассказывать? Ты и сама просила,
называя его Зевесом, Всевышним, Христосом, Аллахом, Буддой…

Ничего не попишешь, и, как ни крути, шевеля гербарий
поздней осени, невозможно уже подменить тишину молчаньем
в пустоту, ибо нынче за окнами – сухо: пейзаж пережил сентябрь,
оскорбился зимой, и встречает весну, возбуждаясь ее началом.

Ну да черт с ним. Прощай, дорогая, я вижу ладью Авроры -
нет, соврал, колесницу – и ухожу: беспокойным зуммером
ты меня не отыщешь, любимая, ради слезливого разговора….
Рассветает. Кусаю перо. За окном – в не по-мартовски цепких сумерках

все до боли по-прежнему. Утро. Воздух тягуч и сер. Псал-
-тырь слишком пылен и, дабы не слыть пресмыкающимся паяцем,
я скребу по измятой бумаге осколком дурного сердца,
и сжигаю молитвенник – нам, хорошая, больше некому поклоняться…

Действительно, поколению Ербола «больше некому поклоняться». Его поколение – на наших глазах – уходит в секты, в наркотики, в дешевую попсу, в бытовое пьянство, в бытовой расизм… Это те, у кого вообще есть какая-то потребность Ухода. Остальные… остальные просто «коптят небо», в лучшем случае повторяя судьбу своих родителей.

И только Самые Сильные, способные слышать «глагольную музыку внутренних разговоров», пытаются прорваться.

Ербол тоже пытается прорваться. И для него, вернее, для такого типа творческой личности, как он, почти мистическое значение приобретает категория памяти, идеально завершающей Прошлое в Настоящем. Прошлое и его культурные реалии, которые Поэт не видел и не мог видеть, но таинственным образом – ощутил, угадал, прозрел… Ибо память культуры помогает Поэту «перелететь на крыльях лебединых двойную даль пространства и веков» (Вл. Соловьев).

И вновь предоставлю слово Ерболу – вступай, юный мой друг, на Путь Откровения!

(Мое любимое. Ербол, спасибо тебе за это стихотворение. Цепляет оно меня, я даже по-человечески заговорила…)
Итак,

"Определение одиночества (из раннего)"

(Не могу удержаться! Моя ремарка: «из раннего»!!!
Как говорят на (в) Украине – «людоньки добри, що ж ото за дытына!»)

Над зубчатою кровлей повис огрызок
почерневшего солнца, который, кажется,
задохнулся в тумане белесо-сизом,
и прорезав стекло, перестал куражиться.

Только выключив свет, наблюдаю яркость
немигающих точек, объявших город -
так и мы, забываясь, покуда жарко,
никогда не включаем в расчеты холод.

Вспоминаются женщин, нагих и праздных,
голоса, раздававшиеся истошно
вперемешку со смехом, вином, экстазом...
и теперь я уверенно знаю то, что

одиночество - это почти не плача,
небольшую такую молитву истово
недошептывать, двигаясь не иначе,
как от пьяного блядства к чему-то чистому.

В стихотворениях Ербола – благодаря загадочному феномену Прапамяти – мы, читатели, поднимаемся на самые головокружительные высоты и – погружаемся на глубиннейшие уровни. И вот еще – согласитесь! – творчество как бы поднимает Поэта «над собой», и нередко произведения оказываются более зрелыми, словом, выше, чем их юный создатель. Потому что, по словам В.В. Кандинского, «не все видимо и доступно, или – лучше сказать – под видимым и доступным лежит невидимое и недоступное». Творческая личность (а Ербол, несомненно, ею является!) видит это Недоступное духовным взором (хотя сам, кокетничая, обзывает свой взгляд «взглядом молодого аллергика»!), постигает внутренним опытом.

Ербол, ты все время пытаешься прорваться за пределы очевидного в пространство Смыслов. Как я уже говорила в эссе, посвященном Виктору Авину, для меня это критерий Поэтичности, именно это, а не безупречность техники, техничность и тому подобные изыски гурманов от науки стихосложения.
Все «формальное» придет. Мастерство оттачивается с годами. Не самые удачные строки есть и у Великих. Короче, форма – не главное…

Интересно… я вот подумала еще… Сложно выразить, как-то громоздко получается! Всю жизнь страдаю от тяжеловесности словесных моих конструкций! Легкости ищу, легкости!
И все же -
Прошлые культурные ценности, произведения искусства с течением безжалостного времени уходят на метаисторическую глубину, освобождаются от сиюминутности, конъюнктурности (она всегда была! Только называлась по-разному!), ограниченности. И устанавливается связь с вечностью. А в вечности, по слову Н.А. Бердяева, «нет различия между движением вперед и назад».

(Эх, раз пошла такая пьянка, режь последний огурец! Сейчас расскажу о мистическом совпадении и откланяюсь).
Ербол на днях заглянул ко мне на авторскую страничку, и оставил замечательную рецу в стихах – ответ на мое стихотворение «Попробуем, заглянем вместе в ночь…»
Реца Ербола заканчивается словами «печаль о словах и миртах». Представляете мое потрясение, ведь я вывесила на Стихире только фрагменты упомянутого своего стихотворения, и в первой, пропущенной, нигде не зафиксированной, кроме как на бумаге, строфе было следующее: «… И сладкий запах мирта различаю».
ОТКУДА Ербол мог знать, о первоначальном варианте стихотворения, написанного в 1994 году? Оно целиком никогда и нигде не звучало, не печаталось, не вывешивалось. То, что есть у меня на страничке, ни разу не исправлялось. Мы не знакомы лично. Короче, Он не мог знать о упомянутом в моем тексте «мирте»!
Мистика?..
Ладно, не стоит пугать читателя…Мы не в эпоху «мрачного средневековья» живем.

А в какую эпоху мы живем? Интересно, правда, как потомки будут определять наше время?
Кто знает, может нас когда-то назовут современниками Ербола Жумагулова, великого… и так далее.

(Ну, и на посошок)

"Предисловие к осени"

Этой осенью все откровенно и воздух так липок
в зараженном пространстве охрипших гобоев и скрипок;

перебитым смычком оробелую суть настигая,
поиграй мне еще… поиграй мне еще, дорогая!

И теряясь, прозрачная, в сонме расплывшихся пятен,
не срывай мне парик – я кому-то еще непонятен…

Не срывай мне парик – я кому-то еще ненавистен
за убогую правду никем не приемлемых истин…,

от которых не жить, но дышать и любить нестерпимей…
Поиграй мне еще… воспаленней и неповторимей…,

потому, как часы торопливы предательски… знаешь,
этой осенью все «напоследок», и ты уезжаешь…

Дорогая, звони, расстояния пересекая -
в беспокойные сны никого, кроме нас не впуская,

я теряюсь и жду: невеселья, гудков, многоточья…
Дорогая, пиши… я запомнил заплаканный почерк…

И колючей судьбой, и густым октябрем изувечен,
я, увы, никому и никак ни на что не отвечу…

Не отвечу, увы, никому и никак, дорогая…
в эту псиную осень привычно тебя окликая,

мне уже не найтись – успокоенным и полупьяным:
человек за бортом – не иначе, как часть океана…

Дорогая, живи, вспоминая о промельках счастья…
Слишком страшно «быть сильным», но вдвое страшнее прощаться…

Ты пиши, дорогая: не нервно, не грустно, не кратко,
об изменчивых днях полюбившей меня эмигрантки,

чтоб в сиреневой тьме я дышал чистотой твоих писем.
Дорогая, пиши, я от чуткости нашей зависим…

Но когда-нибудь я не смогу ей сыскать продолженья,
ибо каждая смерть назревает с момента рожденья,

да и ты, ускользнув в дымку слабых зрачков перламутра,
оскорбишь мою ночь, не приснившись однажды под утро,

и опять пустота, обнаружив поэта склоненным
над волною метафор, обнимет его удивленно…

Благодарю за внимание!

Ербол, держись, мы с тобой!

С Вами была Ваша Великая Вика (это не я, это Авин придумал про великую Вику!)

Виктория Величко: список обзоров