Во-первых, есть Кто Надо. Они должны победить — солидно, уверенно, так, чтобы ни у кого вопросов не было, что они именно Кто Надо.

Во-вторых, есть Кто Попало. Они должны участвовать — шуметь, суетиться, предлагать всякие там Программы, критиковать Кого Надо, цепляться друг с другом, короче, грунтовать фон. Им вполне можно набирать — но не так, чтобы создать проблемы по первому пункту.

В-третьих, есть Враги. Они должны хулить, клевещать и всячески поносить Кого Надо, а равно и сами выборы, рассказывать, что все куплено и подтасовано, звать бороть режим, но в сухом остатке — тоже работать на явку и накачивать Кого Попало.

У Врагов, кроме этого, есть еще одна важная функция — они не должны Пройти. Это то, почему на поляне есть еще и Службы. Их задача — бороть Врагов, всячески их тиранить и мучить, блокировать и выдавливать, чтобы они не Прошли. Еще надо очень тщательно фильтровать Кого Попало, чтобы в их пеструю толпу ненароком не затесались Враги. Это сложная, тонкая, ювелирная работа, потому что разобраться без поллитра, кто перед тобой — обычный Кто Попало или замаскированный Враг — может только очень опытный и тонко чувствующий границы специалист из Служб.

У Кого Попало, кстати, тоже есть важная функция — всячески сигнализировать аудитории, что они в глубине души тоже Враги, но вынуждены маскироваться. Иначе, если этого не делать, они начнут мешать победе Кого Надо — поскольку перестанут от них отличаться, а важная часть мобилизационного скрипта у Кого Надо это чтобы Враг Не Прошёл. Соответственно, у Служб тоже есть задача этих периодически подпрессовывать и грозить пальцем, чтобы показывать, что их, конечно, пустили, но они под подозрением. Чтобы никто не сомневался, что они в глубине души тоже Враги, но вынуждены маскироваться.

У Кого Надо, в свою очередь, тоже есть функция — делать вид, что на поляне есть только они и Кто Попало, а Врагов никаких нет. И что между ними и Кем Попало все это время идёт равноправная, честная и открытая конкуренция — в которой, однако, они всегда убедительно побеждают в силу качественного превосходства над Кем Попало. А любая другая картина происходящего есть измышления Врагов, которых нет, но которые делают вид, что они есть.

Враги, опять же, тоже не сами по себе Враги. А главным образом потому, что Агенты. И за ними стоят уже Настоящие Враги — собственно Мировая Жаба. Она на самом деле хочет понятно чего — устроить тут пожар, войну, передел и всеобщую содомию. И когда Враги нам рассказывают, что хотят тут устроить свободу, демократию и справедливость — под этим всем надо понимать именно пожар, войну, передел и всеобщую содомию. Но Службы Бдят, Враг не Пройдёт, а стоящая за ним Мировая Жаба, как всегда, Обосрётся — потому что Кто Надо снова победит Кого Попало.

Источник: https://www.facebook.com/alexey.chadayev

В частности, инициатива позволит наложить рестрикции на суверенный долг России. Также под санкциями может оказаться трубопровод «Северный поток-2». Кроме того, документ допускает возможность введения санкций в отношении 35 граждан, в списке — премьер-министр Михаил Мишустин, пресс-секретарь президента Дмитрий Песков, директор ФСБ Александр Бортников, директор Росгвардии Виктор Золотов, глава Следственного комитета Александр Бастрыкин, министр здравоохранения Михаил Мурашко, мэр Москвы Сергей Собянин.

Ограничения могут ввести и в отношении бизнесмена Романа Абрамовича, главы «Газпрома» Алексея Миллера, главного редактора МИА «Россия сегодня» и телеканала RT Маргариты Симоньян, гендиректора «Первого канала» Константина Эрнста и ряда других российских граждан. Попавшим под его действие запрещается въезд в Штаты, арестовываются их активы в американских банках.

Впрочем, одобрение оборонного бюджета нижней палатой американского парламента не означает автоматическое вступление его в силу. Сенат Конгресса США также представит свою версию документа, после чего обе палаты должны будут выработать единый бюджет и проголосовать за него.

Накануне официальный представитель МИД РФ Мария Захарова предупредила, что принятие нового законопроекта по внесению в санкционный список граждан России будет необдуманным шагом со стороны США. «Становится все сложнее предугадать, какого рода внутриполитические упражнения антироссийской направленности предпримут энтузиасты на Капитолийском холме», — заявила дипломат. По ее словам, новый законопроект демонстрирует «кадровый голод» в Вашингтоне.

Первый заместитель председателя комитета Совета Федерации по международным делам Владимир Джабаров отметил, что в случае введения санкций США в отношении россиян страна примет ответные меры к тем, кто работает против нее. Политик добавил, что санкции в отношении конкретных лиц являются наказанием России за быстрое развитие после пандемии COVID-19. «Например, Мурашко великолепно показал себя в борьбе с пандемией. Американцы устами президента призывают мир объединить усилия в борьбе с коронавирусом и одновременно наказывают одного из организаторов этой борьбы просто за то, что он хорошо работал», — сказал он.

Источник: https://news.mail.ru/politics/48067428/?frommail=1&exp_id=942

Пандемия COVID-19 уже убила около 4 млн жителей нашей планеты. Некоторые страны отреагировали на первые вспышки заболевания быстрыми и решительными действиями, введя жёсткий карантин, закрыв границы, отслеживая контакты заболевших, вводя нормы социального дистанцирования и обязательное ношение масок. Многие избежали худшего сценария развития пандемии, максимально снизив количество новых случаев и смертей. Другие государства отчаянно пытались дать отпор болезни, но им не удалось предотвратить трагических последствий: свирепствующая эпидемия, переполненные больницы и морги.

Эта разница между странами поражает воображение. И на Тайване, и в штате Флорида проживает около 20 млн человек, но по состоянию на май 2021 г. на Тайване зафиксировано всего 23 смерти от COVID-19, тогда как во Флориде умерло 36 тысяч человек. Чем можно объяснить такую пугающую разницу? Новые исследования социологов выявили фактор, которому редко придают значение: всё зависит от того, как общества реагируют на угрозы. В некоторых странах хорошо развит рефлекс опасности, что объясняется их многовековой борьбой с хроническими заболеваниями, иностранными вторжениями, природными катастрофами и другими невзгодами. Склонность людей соблюдать правила во время кризиса сослужила добрую службу некоторым странам во время пандемии, что хорошо видно на примере Тайваня. Государства, которые редко сталкивались с серьёзными угрозами, не выработали нужных рефлексов и сплоховали, когда потребовалось быстро реагировать на новый вирус. Жители Флориды не желали соблюдать правила социального дистанцирования и масочный режим.

Страна, строго соблюдающая социальные нормы и настаивающая на них, является «дисциплинированной». Люди в таком обществе не принимают девиантного поведения и в целом привержены правилам. «Либеральные» страны ценят творчество и свободу личности. Они не следуют жёстко правилам и обычаям, но часто проявляют терпимость к новым идеям и образу жизни. Приезжающие в Германию замечают, что пешеходы спокойно ждут зелёного сигнала светофора, чтобы перейти улицу в часы пик, тогда как в Соединённых Штатах нередко можно видеть, как люди ловят подходящий момент, чтобы перебежать на красный свет.

Социальные нормы образуют нервные системы национальных государств. Подобно тому, как у нервных систем организма имеются общие точки давления, которые могут запускать предсказуемые психофизиологические рефлексы, человеческие общества также имеют подобные точки.  Их выявление не только позволяет объяснить, почему одни страны практически победили пандемию, а другие продолжают бороться с ней, но и способствует пониманию более важных политических вопросов: например, почему демократии становятся восприимчивыми к авторитарной политике.

Автократы-популисты апеллируют к стремлению общества к порядку, сочувствуя людям, ощущающим угрозу, и обещая им возвращения к строгим правилам. Их сила – в фундаментальном понимании ужесточения и ослабления социальных норм.

Дисциплинированные и расхлябанные

 Греческий историк Геродот, путешествуя по миру в пятом столетии до нашей эры, первым заметил разнонаправленные тенденции в разных обществах: одни тяготели к порядку, другие – к вседозволенности. Он выделял Персидскую империю за её открытость к иностранным идеям и практикам: «Обычаи чужеземцев персы перенимают охотнее, чем какой-нибудь другой народ. Даже платье они носят мидийское, а панцири на войну надевают египетские». Египтян же он описывал как людей, придерживающихся строгих норм, особенно в том, что касается чистоплотности, религии и уважения к властям. Спустя два века греческий историк Полибий противопоставлял римскую дисциплину, порядок и рациональность кельтской порывистости, хаотичности и горячности на поле боя. Эти древние авторы наткнулись на одно из важнейших различий между разными группами людей: силу и жёсткость их социальных норм. 

И только в конце 1960-х гг. социология начала принимать во внимание эти существенные различия. Американский антрополог Перти Джей Пелто в своём труде об основополагающих культурных кодах ввёл понятия «дисциплинированные» и «расхлябанные». Подобно многим эпохальным открытиям, для Пелто это во многом было случайным озарением. Он взялся изучить влияние северного оленеводства на общественную политику среди коллтов-саамов в северной Финляндии. Однако больше всего его заинтриговало отсутствие у этих людей жёстких норм. Он ожидал найти семьи, организованно и систематически занимающиеся оленеводством. Вместо этого он увидел, что коллты оставляют оленей без присмотра, лишь изредка их навещая, и у них очень смутное представление об организованном сотрудничестве между собой.  

Впоследствии Пелто изучил нормы у двадцати традиционных народностей. У «дисциплинированных» гуттеритов (анабаптистов) Северной Америки, хопи из Аризоны и народности лугбара в Уганде были строгие и вполне формальные правила, и они практиковали суровые наказания за их нарушение, тогда как у «расхлябанных» колттов Финляндии, бушменских племён ЮАР и индейцев кубео в Бразилии не было жёстких норм, и они были намного терпимее к девиантному поведению. Труд Пелто так и не получил заслуженного признания – в течение нескольких десятилетий он был завален другими фолиантами в библиотеках мира.  

Мы с группой исследователей возобновили эксперимент там, где остановился Пелто, отследив и ранжировав дисциплинированность и расхлябанность в 33 странах[1]. Мы изучали восприятие непререкаемости социальных норм в разных странах. Мы спрашивали у людей – много ли в их стране социальных норм, которых они должны придерживаться? Сильно ли в их обществе неодобрительное отношение к тем, кто нарушает правила? И соблюдают ли их соотечественники общепринятые социальные нормы в большинстве случаев? Анализ восприятия позволил нам оценить различия в жёсткости (дисциплинированности) и «безалаберности» в разных местах земного шара. Конечно, человеческие общества не монолитны, и в некоторых областях нормы могут соблюдаться беспрекословно, а в других не так строго.

Однако дисциплинированность и расхлябанность – в целом скорее относительные, нежели абсолютные понятия. Люди более дисциплинированны в таких странах как Австрия, Германия, Япония, Норвегия, Сингапур, Южная Корея и Турция, тогда как жители Бразилии, Греции, Нидерландов, Новой Зеландии, Испании и США склонны меньше считаться с социальными предписаниями. Следование и неподчинение нормам могут быть как преимуществом, так и недостатком конкретного общества. Культуры, где принято соблюдать существующие нормы, олицетворяют собой порядок и дисциплину. Такое общество обычно состоит из людей, которые внимательнее относятся к правилам, больше сдерживают свои импульсы и думают о том, как бы не допустить ошибку. Это более однородные общества, что проявляется даже в синхронизации часов на улицах города. В культурах с менее жёсткими нормами меньше порядка: люди хуже контролируют свои импульсы, у них выше долговое бремя, они больше склонны к ожирению, алкоголизму и наркомании. Но люди в таких культурах также более открыты: они терпимы к представителям разных рас, религиозных убеждений и сексуальной ориентации; они предприимчивы и изобретательны.

Чем объясняются такие различия в социальных нормах? Культуры с более и менее жёсткими нормами не имеют очевидных общих характеристик, таких как географическое положение, язык, религия или традиции. Уровень ВВП также не является определяющим фактором: в обеих категориях есть много богатых и бедных стран. В богатой Японии и бедном Пакистане жёсткие социальные нормы. С другой стороны, в богатых Соединённых Штатах и гораздо более бедной Бразилии люди не склонны подчиняться жёстким правилам поведения. На самом деле степень строгости норм в обществе зависит от того, подвергалось оно частым угрозам или нет.

Культуры, где больше чтут социальные нормы, чаще переживали природные катастрофы, люди там чаще болеют, у этих стран меньше природных ресурсов, выше плотность населения, и они переживали частое вторжение неприятельских войск. Группы, чаще подвергающиеся опасностям, нуждаются в более жёстких правилах для совместного выживания. Группы, испытывавшие меньше угроз, могут позволить себе вседозволенность. Например, Соединённые Штаты отделены от других континентов океанами, у них много природных ресурсов, и их жители переживали сравнительно мало вторжений и крупных природных катастроф за свою историю. В Сингапуре, напротив, очень высокая плотность населения, более 20 тысяч человек на квадратную милю; страна страдает от нехватки природных ресурсов, и пережила риск этнического насилия в XX столетии. Архитектор экономического подъёма Сингапура Ли Куан Ю выразил это очень просто в своей книге «От Третьего мира к Первому»: «Мы руководствовались одним простым принципом для выживания: Сингапур должен быть более жизнестойким, лучше организованным и более эффективным, чем другие страны нашего региона».

Хотя есть некоторые исключения, закономерность явно прослеживается на разных континентах и в разные эпохи. Возвращаясь к исходному источнику данных Пелто, а именно – этнографии, мы расширили его выборку, исследовав более 86 неиндустриальных обществ[2]. И выявили ту же связь между подверженностью угрозам и жёсткостью социальных норм. Общества, пережившие множество острых кризисов и опасностей, склонны к большей упорядоченности, подозрительно относятся к отличиям, а также более дисциплинированны в соблюдении правил, чем общества без такого исторического опыта. Ужесточение требований во время угрозы – важная способность адаптироваться к новым условиям, которая помогает группам в совместном выживании. Этот простой принцип находится в сердце двух проблем, поразивших сегодня общества: популизм и пандемия.

Популистские авторитарные лидеры используют и усугубляют сигналы об угрозе, манипулируя ими, а затем обещают вернуть свои страны к жёсткому порядку. Столкнувшись с пандемией, общества проигнорировали сигналы об угрозе, что привело к трагическим последствиям. Понимание динамики жёсткости-разболтанности может помочь лучше предвидеть эти вызовы и управлять ими.

 По демократическому счёту

В какие бы крайности ни впадали популистские авторитарные лидеры, они стремятся дать согражданам ответ на вопрос: кто меня защитит? До президентских выборов в США 2016 г. моя исследовательская группа выяснила, что американцы, понимавшие множество угроз, нависших над страной – нелегальная иммиграция, нехватка рабочих мест, преступность, терроризм и Иран, – хотели более жёсткой политики. Они жаждали безопасности и порядка в обществе, которое, как им казалось, раскалывалось. Эти предпочтения в гораздо большей степени, чем политическая ориентация, указывали на то, что избиратели поддержат Дональда Трампа точно так же, как их политические единомышленники во Франции могли поддержать Марин Ле Пен.

Глобализация, наплыв иммигрантов и интернет преобразовали общество так, что старый порядок затрещал по швам. Автократы-популисты взывают к людям, опасающимся перемен и беспорядка, подозревающих, что в обществе растёт вседозволенность. Сила этих лидеров зиждется на фундаментальном понимании того, как ужесточаются и ослабляются социальные нормы. Разжигая страхи по поводу того, что страна вот-вот снимется с якоря и станет неуправляемой, они обещают быстрые, простые решения, которые вернут жёсткий общественный порядок былых времён.

Вспомните речь Трампа 2015 г. перед началом его избирательной кампании, в которой он обратил внимание на опасность, исходящую от мексиканских «насильников», и доказывал, что Китай «нас убивает». Крайне правый итальянский политик Маттео Сальвини гневно обрушился на иммигрантов, заявив: «Нас атакуют. Наша культура, общество, традиции и образ жизни под угрозой». Венгерский премьер-министр Виктор Орбан заявил, что его стране нужно избавиться от «мусульманских захватчиков». Марин Ле Пен предупреждала, что глобализация и ислам «поставят Францию на колени». Ожидание страшной опасности пробуждает у избирателей подсознательный эволюционный импульс, ведущий к ужесточению правил, которое издревле способствовало выживанию. Демократиям необходимо считаться с этой психологией. Популистские лидеры приходят и уходят, а угроз, мнимых или реальных, всегда много, и они порождают желание ужесточить социальные нормы. Некоторые из этих угроз, например, потеря хорошо оплачиваемых и безопасных рабочих мест для рабочего класса на Западе, вполне реальны. Вместо того, чтобы отмахиваться от справедливых опасений избирателей, властям нужно понимать тех политиков, которые изо всех сил стараются разработать новаторские решения – прежде всего, для людей, выброшенных с рынка труда из-за упадка промышленного производства и внедрения искусственного интеллекта.  Но когда страхи необоснованны, правительствам и активистам гражданского общества нужно развеивать мифы и намеренно преувеличенные угрозы, цель которых – манипулирование населением.

Политикам в США следует также иметь в виду непреднамеренные последствия резких изменений культурных норм. Внезапное вытеснение давнишних правил поведения может стать причиной воцарения беспорядка и хаоса, что позволяет автократам-популистам броситься на амбразуру и обещать людям обуздать хаос и навести порядок. Так было во время «арабской весны»: после того, как восставший народ в 2011 г. изгнал египетского президента Хосни Мубарака, стало очевидно, что в Египте происходит переход не к свободе, а к хаосу. Из опросов египтян весной 2012 г. вытекало, что те, кто опасался отсутствия безопасности в стране, утратившей традиционные социальные нормы, выражали горячую поддержку автократическому правлению. В скором времени в Египте установился ещё более жёсткий режим, что можно охарактеризовать как автократический рецидив. По этой же причине население в дезорганизованных районах Ирака, где царил хаос, поначалу приветствовало так называемое «Исламское государство»[3], обещавшее навести порядок и восстановить услуги, которые перестало оказывать иракское правительство. История снова и снова учит нас, что хаос порождает желание жёсткости и порядка. Эта психология делает население в странах, где нет правопорядка, уязвимым для экстремистов.

Угроза пандемии

Приведённые выше примеры показывают, как восприятие угроз, реальных или мнимых, может способствовать ужесточению норм в обществе. Но пандемия COVID-19 трагически продемонстрировала губительные последствия для обществ, которые не ужесточают правила, сталкиваясь с подлинной угрозой.

Когда в 2020 г. произошла вспышка заболеваний, вызванных коронавирусом, правительства и граждане обратились к официальным лицам ВОЗ, специалистам по инфекционным болезням и экономистам, чтобы они помогли сформулировать стратегии сдерживания пандемии и восстановления. Но не только эксперты помогали в борьбе с пандемией – свою роль сыграла и та самая жёсткость социальных норм. Обществам, не привыкшим жить по правилам, было намного труднее справиться с пандемией, чем странам с более строгой дисциплиной. Проанализировав реакцию свыше пятидесяти стран осенью 2020 г.[4], мы установили, что там, где люди не привыкли жить по правилам, зафиксировано в пять раз больше случаев заражения и в восемь раз больше смертей, чем в странах с жёсткими социальными нормами. Этот эффект обнаруживался даже с поправкой на богатство, неравенство, возраст, плотность населения, климатические условия, авторитаризм и жёсткость реакции правительств. Ирония в том, что жители стран, где нет непререкаемых правил или норм, гораздо меньше боялись COVID-19 в 2020 г., несмотря на резкий рост заболеваемости.

В странах с жёсткими социальными нормами 70 процентов людей очень боялись подхватить вирус, а в странах с нежёсткими нормами – только 50 процентов. Не все страны с нежёсткой культурой имели плохие показатели, и не всем странам со строгой дисциплиной удалось ограничить заболеваемость и смертность во время пандемии. И всё же результаты нашего исследования говорят о том, что расхлябанность во время коллективной угрозы не сулит ничего хорошего. Жители стран, которые редко сталкивались с серьёзными угрозами, не так быстро отреагировали на первые сигналы об опасности. На самом деле вирус получил огромные преимущества в тех странах, жители которых никогда не были склонны жить по строгим правилам.

Американцы олицетворяют авантюрный дух, который подпитывает их первоклассную изобретательность и склонность к инновациям, но становится серьёзным минусом во время коллективной угрозы. Бесчисленное множество американцев нарушали официальные предписания органов здравоохранения, устраивая вечеринки, отправляясь за покупками без масок, презирая вирус и посмеиваясь над ним. Вместо того, чтобы бояться COVID-19, многие американцы были больше встревожены карантинными мероприятиями и требованием носить маски в общественных местах.

А тем временем жители Сингапура и Тайваня добровольно соблюдали правила социального дистанцирования, масочный режим и не собирались большими компаниями в замкнутом пространстве. В обеих странах властям удалось защитить население без остановки экономической деятельности. Лидеры играют колоссальную роль, влияя на психологию граждан, которые могут либо соблюдать предписания, либо игнорировать их. Примечательно, что сигналы тревоги иногда умышленно искажаются, ими манипулируют политические лидеры, больше озабоченные уходом от обвинений и сохранением своего положения, нежели здоровьем сограждан.

По словам президента Бразилии Жаира Болсонару, вирус вызывал просто «насморк», а Трамп обещал, что он просто «исчезнет». Эти пренебрежительные насмешки перед лицом смерти воодушевляли их последователей делать то же самое. С эволюционной точки зрения приуменьшение угрозы позволяет избежать необходимого ужесточения мер для её отражения.

Раскрыть код

Пандемию можно считать генеральной репетицией будущих угроз и напоминанием о важности культурной компетентности. Правительствам в излишне либеральных странах нужно быть готовыми чётко и последовательно объяснять риски гражданам. В отличие от конкретных и явных угроз типа военных действий и терроризма, микроорганизмы невидимы глазу, поэтому люди могут воспринимать их как нечто абстрактное и игнорировать сигналы о надвигающейся опасности. Правительства обязаны напоминать гражданам, что ужесточение правил во время коллективной угрозы – временная мера. Чем скорее общество начнёт следовать жёстким нормам, тем скорее оно сможет отвести угрозу и вернуться к прежним вольностям.

Новая Зеландия, славящаяся своими свободными нравами, правильно это поняла. Благодаря отменному руководству и готовности граждан соблюдать правила, страна победила COVID-19 вместо того, чтобы быть побеждённой этим вирусом. Она продемонстрировала способность быть одновременно жёсткой и свободной, вводя строгие меры при возникновении объективной опасности и ослабляя их при отступлении угрозы. Индия, склоняющаяся к жёстким мерам, сделала нечто противоположное: она преждевременно ослабила вожжи, что привело к трагическим последствиям. Понимание политики строгой дисциплины и послаблений позволит правительствам и обществам разных стран лучше предвидеть тенденции в быстроменяющихся регионах и разрабатывать национальные стратегии с учётом более тонкого понимания культурных различий. Геродот распознал эти культурные коды несколько тысячелетий тому назад, и сегодня мыслителям и политикам пора сделать то же самое!

Опубликовано в журнале Foreign Affairs № 4 за 2021 год. © Council on foreign relations, Inc.

СНОСКИ

[1]  Статья об этом опубликована в журнале Science в 2011 году.

[2]  Статья опубликована в журнале «Труды королевского общества» (Proceedings of the Royal Society) за 2020 год.

[3] Запрещено в России.

[4] Наш анализ опубликован в журнале “The Lancet Planetary Health”.

Мишель Гельфанд

Threat reflex
Why have some countries almost defeated the pandemic, while others continue to fight it? It all depends on how societies respond to threats. This also contributes to understanding important political issues: for example, why democracies are becoming susceptible to authoritarian policies.
Michelle Gelfand

Источник: https://globalaffairs.ru/articles/refleks-ugrozy/

«Дети сейчас — главный фактор неравенства»

— Какая страна Россия: страна бедных или страна богатых?

— Страна разных — самый точный ответ. Что мы считаем бедностью? Я приводила опросы Росстата, который задает такой вопрос: 1. вам не хватает даже на еду? 2. вам на еду хватает, но с одеждой, обувью и коммунальными платежами уже сложно? 3. на еду, одежду, обувь, коммунальные платежи хватает, а купить товары длительного пользования типа холодильника и стиральной машины уже большая проблема? Остановимся на этих трех.

Согласно опросу за второй квартал доковидного 2019 года, не хватает на еду 1%. Еще 14 или 15% не хватает на коммуналку, одежду и обувь. Значит, всего 15. Это уж точно бедность, вы согласны?

— Конечно.

— И 49% по стране сказало, что на предыдущие нужды хватает, но не хватает на товары длительного пользования, даже не на автомобиль или квартиру. Складываем 15 и 49. Выходим на 65%.

Еще 20 с чем-то процентов говорят, что на это все хватает, но машина, квартира и дача — уже надо занимать или копить. Это уже наш средний класс. И, по-моему, по стране 3%, а по Москве вроде 7% сказали: нам хватает на все — квартиры, машины и дачи. Это богатые. Среднему классу для крупных покупок нужно залезать в кредит.

— По европейским меркам наш средний класс — это тоже бедные.

— Во-первых, не будем применять европейские мерки. Потому что наш прожиточный минимум — это физиологический прожиточный минимум. Вы должны потребить столько-то, чтобы у вас получилось 3 тысячи ккал в день, но там будет очень много картошки, хлеба, овощей, немножко мяса, немножко рыбы.

— С голоду не умереть.

— 3 тысячи ккал в день вы получите. Так у нас до последнего года считался прожиточный минимум. Сумма «на еду» составляет его половину, в остальное формально входят все непродовольственные товары и услуги. Получается 11 с чем-то тысяч на человека. Причем потребительских корзины у нас три. Это трудоспособное население — у них чуток побольше, дети — у них поменьше среднего, пенсионеры — у них как-то все скромно. Если у вас ниже прожиточного минимума [живут] пенсионеры, вы должны доплачивать. Но у нас пенсионерам ничего не надо. То, что они на лекарства тратят гору денег, не учитывается.

— Я слышала оценку, что наиболее часто встречающийся доход среди россиян — это 20–25 тысяч рублей.

— Если мы берем среднюю заработную плату по полному кругу организаций, по крупным и средним предприятиям, она будет выше. По крупным и средним в среднем по стране — 56–57 тысяч. Как только добавляем малый бизнес, юрлица, уже чуть больше 40. Как только мы смотрим медиану, будет 30 с чем-то, 33–34. То есть половина выше этой вилки, половина ниже. А как только ищем группу с самой типичной зарплатой, где таких людей больше всего, это будет уровень где-то 23–25, 26. Это самая типичная в России зарплата.

— Грустненько.

— Поэтому Россия — страна разных, но с очень высокой долей крайне небогатого населения.

— А что происходит с богатыми? Богатых становится больше?

— Росстат не дотягивается до этой социальной группы. Доходы населения измеряются специальными опросами. Это охват где-то 60 тысяч человек на всю страну. Людям немножко приплачивают. Они ведут тетрадки не доходов, а расходов. Все, что потратили, записывают. Никакие богатые в этой выборке не присутствуют от слова совсем. Лучшее, кого мы хватаем, — то, что называется upper-middle. Скорее даже просто middle, средний класс. Как живут богатые, я не знаю совсем.

— По соотношению богатых и бедных Россия находится где?

— У нас очень высокий уровень поляризации населения по доходам. По коэффициенту Джини — 4,6, 4,2, 4,3. Мы с американцами тут дружной кучкой. И они, и мы — поляризованное общество. Только там поляризация сильно носит этнический или расовый характер. Внизу в основном афроамериканцы, отчасти латиносы, но никогда не азиаты — азиаты очень успешны. А у нас не этническая поляризация. У нас периферии нищие. Малые города, село, которое на пенсии.

— Поляризация растет?

— По Росстату — нет.

— А по факту?

— А что я вам могу предложить кроме Росстата? У меня внутренний счетчик Гейгера не работает. Был очень четкий тренд: с экономическим ростом нулевых поляризация росла. Примерно до 2003 года. Когда у государства появились деньги, начали индексировать заработные платы бюджетникам. Потом валоризация пенсий пенсионерам. Потом детские пособия. И по Росстату, 155 раз повторяюсь, у нас сейчас нет роста дифференциации. Она сформировалась на очень высоком уровне и так и стоит — 5 копеек туда-сюда.

— В Америке из-за дифференциации есть социальный конфликт.

— А у нас нет. У нас есть злоба по отношению к богатым. В Америке это материализуется в конфликты. Black Lives Matter. У нас — в мат на кухне.

— И в комментарии на YouTube.

— Да. Это не институционализировано в действия, в организацию, в формирование каких-то требований. Это мат на кухне.

— Вы думаете, государство осознанно наблюдает за этим соотношением?

— А чего бояться? Оно же не растет. Мы живем все 2010-е примерно с этим соотношением. И?

— И ничего.

— Нет, сделана важная вещь. Компонентом неравенства был региональный аспект. В каком регионе живешь, такая у тебя и зарплата. Понятно, на Ямале она не похожа на тамбовскую, а в Москве — на дагестанскую. Но после введения материнского капитала у нас главным фактором неравенства стала нагрузка иждивенцами — детьми. Это значит, что народ немножко порожал. Тебе до полутора лет платят, а потом…

— А потом не платят.

— А потом не платят. Но наконец под президентские выборы еще стали платить детям до 3 из малоимущих семей. А под поправки в Конституцию опережающими темпами, на полгода, по-моему, раньше, ввели пособие детям от 3 до 7 из малоимущих семей. Плюс в ковидный год два раза раздали по 10 тысяч всем детям. И это, действительно, повлияло на смягчение фактора детской бедности. Но если выплаты детям из малоимущих семей ежемесячные, то два раза по 10 тысяч — это два раза по 10 тысяч. И все. Но я уже даже не ругаюсь: хоть что-то — с паршивой овцы шерсти клок.

— Выглядит так: видя, что есть неравенство, государство подруливает это.

— Подруливает в сторону детей. Потому что дети сейчас — главный фактор неравенства. Уже не регионы. Регионы выправляются через трансферты бюджетам субъектов федерации. Этот механизм работает давно, он более-менее отлажен. Но на свет выскочили дети, и теперь пытаются им отрегулировать уровень бедности. Каждый пятый ребенок в 19-м году до ковида жил в бедной семье. Во-первых, это привычные нам Тыва, весь Северный Кавказ, сельская Якутия. Во-вторых, неполные семьи, где кормит одна мать. В-третьих, семьи периферии с тремя детьми. Даже если есть оба родителя, вы понимаете, какие у них зарплаты. Мы так хотим улучшить демографию, что в результате получилась высоченная детская бедность.

— Парадоксальная история.

— Нет, абсолютно нормальная. Это называется жлобство. То есть на демографию вы готовы потратиться, чтобы людей было больше. А на поддержку семей с детьми уже как: родили — крутитесь как-то сами.

— То есть простимулировало государство один раз.

— Поматросил и бросил. Старая присказка советских времен. Но наконец-то бросать перестали и хоть что-то начали делать. Я этому рада.

«Естественная убыль за год будет сравнима с населением Тольятти»

— Логично вспомнить историю вообще с демографией и фетишем, что нас должно быть больше.

— Нас будет меньше. И сильно меньше.

— А можно несколько слов про это?

— Есть два фактора. Базовый — это наша возрастная пирамида. У нас был демографический дивиденд в нулевых после минимума рождений в 90-х: из-за экономических проблем побаивались рожать. Сейчас это поколение выросло и само начинает рожать. Оно маленькое, поэтому детей становится меньше. По январю—апрелю этого года не сильно, но рождений меньше. Это небыстрый процесс. Наверху нулевых помирало поколение военных лет рождения, оно маленькое. А сейчас к концу жизни подходит поколение конца 40-х и 50-х годов рождения, оно очень большое. И естественные законы природы неотменимы. Естественная убыль (родилось минус умерло) будет расти.

К этому накладывается ковид. Форс-мажорный фактор. За 4 месяца 21-го года (январь—апрель) естественная убыль — 304 тысячи человек. 4 месяца — это 1/3 года. Значит, 304 умножаем на 3. Добавляем к этому тот ужас, который происходит в июне и в июле. Под миллион человек у нас будет естественная убыль по году. Это надо заполировать миграционным приростом (прибыло минус убыло). В лучшие года у нас он составлял около 300 тысяч. В 21-м пока выходим на ту же цифру, которая считалась нормой в доковидные годы, — 240. А естественная убыль под миллион. Вычитаем.

— Минус 700 тысяч человек. Это большой город.

— Тольятти.

— Россия минус Тольятти.

— Ну да.

— Для других стран со схожей структурой демографии это процесс типичный?

— Убыль идет. Болгария: приток миграционный, а еще и отток и постаревшее население. У нас как в Италии: плохая разница «родилось минус умерло». Но к нам приезжают. В Италию столько не приезжают. Но мы, конечно, не Германия, столько не принимаем.

— Но мы — Германия для своего региона.

— Да, вы правы. Потому что Средняя Азия — к нам, Армения — к нам. А мы стареем, стареем и депопулируем.

— С точки зрения качества этого притока, что вы можете сказать?

— Приток низкоквалифицированный — рабочая сила, физический труд. Часть может въезжать свободно — киргизы и армяне. Часть берет патенты и разрешения на работу. Про цифры очень сложно говорить. Потому что вилка от 4,5 млн до 8 млн человек.

— В стране иммигрантов?

— Да. Это те, кто на работу. Когда МВД нужно пугнуть, оно и вовсе говорит о 12 млн. Вот вам вилочка. А легально имеют документы на работу 70% от 4,5 млн. Но все-таки более правильный подсчет — 4,5–5, ну, под 6 млн, не больше.

— Ощущение, что при такой демографической ситуации Россия никогда не ограничит приток мигрантов. Потому что тогда просто угрохается частный сектор…

— Стройка, раз. Работники подсобные супермаркетов. Сельхозрабочие — из Узбекистана люди приезжают убирать урожай. Не зерновые, а овощные культуры. Собственник списывается, говорит, когда приезжать. Отлаженные связи. Дорожные работы. Еще армяне за них конкурируют.

— И это бесконечный социально будоражащий фактор. Мигрантов не любят.

— Ксенофобия массово проявляется в России. Не надо иллюзий. Другое дело, заявление о том, что отнимают наши рабочие места, точно не соответствует действительности. Это разные ниши. Согласие на разные условия проживания, на разную зарплату.

— Это иррациональный страх.

— Ксенофобские настроения могут снижаться за счет двух факторов. Первый — нормальное воспитание в школе с рассказами о чужих культурах. Второй — политика интеграции: языковой, культурной, обучающей детей и погружающей в нашу среду. Этой политики вообще нет. Поэтому ксенофобия — долгоиграющая история. И власть все время будет балансировать между нуждами бизнеса (дешевой низкоквалифицированной рабочей силой) и ксенофобией населения.

— Эта чудовищная потеря от ковида будет иметь средние и долгосрочные последствия?

— Краткосрочное последствие, циничное абсолютно — снижение издержек Пенсионного фонда. Демографически эта жуть может даже уменьшить долю лиц пенсионного возраста. С учетом того, что это первый и базовый фактор повышения нижней границы пенсионного возраста. А тут приличнейшая смертность. Может, даже заморозится новая пенсионная реформа.

— То есть для оставшихся в живых новую реформу могут отсрочить?

— Во-первых, она точно не будет проведена в бытность Владимира Владимировича. Бомбы все-таки не падают в одну и ту же яму. Они поняли последствия. При нем точно нет.

Что еще из последствий? Апатия, фрустрация у тех, кто думает. Это наращивание общественной депрессии. Для меня это самое страшное. И третье — это прессинг, который в воздухе в связи с рисками для твоей жизни. Я думаю, что это поведет за собой рост агрессивности.

— А есть шанс, что в обозримой перспективе продолжительность жизни россиян вырастет до уровня европейских стран?

— Конечно. Когда, во-первых, пройдет ковидная история. Но восстановительный рост до 73 будет точно. А дальше у вас три компонента. Первый — это рост доходов населения. Второй — развитие медицинских услуг. Чтобы были центры, которые лечат современные формы онкологии, лучше помогают по сердечно-сосудистым заболеваниям. Если смотреть нижнюю часть здравоохранения, скорая вовремя приезжает и привозит туда под тот аппарат, который вам нужен. Наконец, третий компонент, не менее значимый, — это ваш образ жизни. Пивасик с утра до вечера с водочкой по выходным — это одна история. А переход к некоему здоровому образу жизни — другая. И здесь страна очень разная. Периферия живет в основном в формате пивасика или чего покрепче. Городское образованное население — уже совсем не так.

«Мы рискуем опять сдвинуться в бардак»

— Я правильно же понимаю, что у регионов есть KPI по развитию? Центр как бы говорит: так, ребята, вот KPI, развивайте, растите, удлиняйте продолжительность жизни и т.д.

— Да. Только делается это следующим образом. KPI сочиняются в профильных федеральных министерствах. У каждого министерства они есть. Эти KPI формально согласовываются с регионами. Регион вопит: «Я не смогу!» Идет административный торг. И договариваются на промежуточной фишке так, чтобы суммарно министерство, собрав по регионам эту KPI-ную циферку, вышло на…

— На улучшение какое-то.

— Да, на результат, который покажет высшим властям. Дальше под эти KPI расписаны субсидии и иные межбюджетные трансферты. Получается жесткач. Наверху решили, на что тратить, создали KPI. А регион должен софинансировать на то, что ему сказали, на что тратить. И еще, сволочь, отчитаться, чтобы у него все слеглось.

Из этой большой сложной цепочки работает только одна фаза: отчитаться. Отчитываются шикарно. Таких гроссмейстеров отчетности, как в России, нигде в мире больше нет. Это как у нас не болеют ковидом — есть регионы, где нет ковидной смерти. Отчитываться могут феноменально. Эта система порождает не развитие. Она нацелена на контроль, и, как следствие, ответкой, уж давайте на сленге, является отчетность, суперотчетность. Так и живем.

— А реально какое-то развитие происходит?

— Происходит там, где вкладываются деньги. А деньги вкладываются следующим образом. Если взять все инвестиции в основной капитал России за 2010-е: стабильна всегда доля Тюменской области с автономными округами, это главный наш нефтегазодобывающий регион — 11–12%, меньше не бывает, от всех инвестиций в стране. Доля Москвы с раннего до зрелого Собянина выросла с 11 до почти 18%. А с Мособластью, которая где-то свои 5–6% имеет, будет 23% всех инвестиций в стране. Складываем в кучку этих ребят. И получается, что больше 1/3 приходится на регионы, которые развиваются. Вместе с Питером они аккумулируют почти 40% всех инвестиций в стране.

— Если взять шкалу «координация, контроль и свобода»…

— Контроль. Только контроль. Тотальный контроль. Прокламируемые задачи развития отодвигаются мгновенно, если это ведет хоть к малейшему ослаблению контроля. Потому что шизоидальная упертость в контроль — это сейчас базовая, скажем так, энцефалограмма управленческого мозга.

— В России в принципе возможно по-другому? Те же США — полная противоположность в этом смысле.

— Там другая история. США — это образование, которое формировалось снизу как реальная федерация. Мы федерацией по-взрослому никогда не были. Мы империя, которая завоевывала пространство. Я бы нас скорее с Францией сравнивала. Очень централистская страна. И лишь с 90-х годов ХХ века начала процесс децентрализации. Не федерализации — децентрализации, то есть передачи полномочий вниз на региональный и местный уровень. До жирафа дошло, что так эффективнее. Это общий тренд европейской ментальности. Они смогли за ХХ век повернуться и к концу века перестроить понимание, как развивается пространство. России еще век к этому идти.

— О Господи!

— А вы как думали? Такой шлейф. Но Россия тоже может пройти в сторону децентрализации, если хочет пережить трансформацию с наименьшими фантомными болями и с наибольшим эффектом для развития. Иначе при ослаблении очередной центральной власти будет опять обвал. Хаос, война всех против всех. Вы сами понимаете экономические последствия этой истории.

— Если ослабнет контроль.

— Нет, если ослабнет центральная власть. Так сильно, что не сможет контролировать силовой аппарат. Мы рискуем опять сдвинуться в бардак вместо децентрализации. Осмысленная децентрализация — единственный бескровный путь для того, чтобы страна поменялась. Но эта идея идет в противоход с идеей бесконечного удержания власти. Все, барьер встал. Не работает. Поэтому мое дело — долдонить.

«Северный Кавказ социально-экономически — terra incognita»

— Если говорить о Москве как о специфическом образовании внутри России, здесь все иначе по показателям?

— Есть два места в России, где мы не знаем численность населения. Это как минимум три республики Северного Кавказа, Москва и Московская область. Мы не знаем, сколько здесь людей. Перепись охватила живьем 70% москвичей. Все остальное — по книгам ГБУ «Жилищник». Человек может быть прописан в одном месте, а жить в другом. Часть мигрантов просто не попала ни в какие переписи. То же самое — в Мособласти. Мы только догадываемся, что в Москве живут 12,6 или 12,7 млн, а в области — 7,7–7,8 млн.

— По доходу Москва лучше других регионов?

— По доходу очень много вопросов к системе счета. Потому что по крупным и средним предприятиям средняя заработная плата в Москве перевалила за 100 тысяч.

— Неплохо.

— Как вам сказать? В МГУ профессора получают существенно меньше. Чтобы было понятно, с чем сравнивать. Показатель обеспечивают крупный и средний бизнес, министерства, ведомства, госкорпорации и бюджетка, которая в Москве очень неплохо оплачивается с местными надбавками.

— Если судить по тем цифрам, о которых вы говорите, это такое государство само по себе.

— В Москве аккумулируется пятая часть всех доходов консолидированных бюджетов субъектов федерации. Один субъект имеет каждый пятый рубль всех доходов бюджетов и расходов всех регионов. Москва — супербогатый город с претензией на статус глобального города как минимум европейского масштаба. На Париж они точно равняются. А с регионами Москва себя вообще не сопоставляет. Собянин четко сказал, что «а мы не сравниваем себя с регионами, мы конкурируем с глобальными городами».

— А почему Дагестан не Дубай?

— Во-первых, потому что это не страна. Дагестан очень зависим от страновых решений. Дубай — это отдельное княжество, которое самостоятельно в принятии решений. Второе. Власти Дагестана не учились в Оксфордах и Кембриджах, как-то не слеглось. Поэтому другой культуры от управления до человеческого взаимодействия они не могли приобрести. Третье. У Дагестана не было нефти и не случилось, что она стала заканчиваться. А у Дубая она уже заканчивалась. И чтобы жить дальше хорошо, надо было сменить концепцию. Они смогли притащить профессионалов, которые разработали туристическую концепцию, притащить инвесторов, которые реализовали эту концепцию. Потому что у людей, которые принимали решения, уже несколько иные мозги. В Дагестане у управленческой элиты в 90-х, да и в нулевых, были мозги советские абсолютно. План дайте, денег дайте и не мешайте работать.

— Если перевернуть вопрос. А можно ли там сделать Дубай?

— Нет. Сейчас нет. Вы не можете в стране, которая имеет столько институциональных проблем и, самое главное, проблем в понимании смыслов, взять пятку, пальчик левой ноги в виде Дагестана, сделать там шикарный маникюр, надушить и превратить в Дубай. Этот пальчик будет расти на ноге страны или на руке. Так не бывает.

— Хоть на какие-то цифры опираться можно на Северном Кавказе?

— Бюджетка, раз. Категорически нельзя смотреть доходы населения, бессмысленное занятие. В доходах населения Дагестана, просто чтобы вам было понятно, более 50%, по 18-му, по-моему, году, составляют дооценки на скрытую заработную плату. У Ингушетии около 40%. А у Чечни, если память не изменяет, всего лишь 30% с небольшим. Что ж в Дагестане такого убойного, что там такая часть скрытой зарплаты? Да просто так посчитали. Поэтому доходы населения по республикам Северного Кавказа измерять бессмысленно. Инвестиции еще как-то можно, потому что они бюджетные, а бюджетная деньга считается.

Северный Кавказ социально-экономически — terra incognita. Мы не знаем даже население региона. Как минимум на трети территорий Дагестана, Чечни и Ингушетии. В Дагестане люди, прописанные в аулах, горах, в значительной степени прописаны уже и на равнине, на кутанных землях или в Махачкале. И их там учитывают еще раз. Чем больше учтешь, тем тебе больше подушевая дотация. Дураков-то нет. Чечня с Ингушетией суммарно сейчас тоже дают немыслимую цифру численности. Хотя Ингушетия сократилась, потому что там беженцев два раза пересчитали. За что был снят глава местного правительства, подписавший бумаги Росстата. Что там никакие не 480 тысяч, а хорошо, если 390.

— То есть мы не знаем, сколько людей живет, сколько они зарабатывают — по сути, ничего.

— Да. Но это же прекрасно. Что заморачиваться? Вы понимаете, как там устроена жизнь. Очень удобно отчитываться. Поработали со статистиками и со статистикой и отчитались. Инвестпроекты выбили, вложили, а оно работает потом или нет, не имеет никакого значения. Это больное место. Но я вам не назову ни одного легкого рецепта выхода из этой ситуации. У меня рецепт один. Пока Россия не начнет, остальная, двигаться в другую сторону, реальных изменений институциональных, мы на Северном Кавказе ничего поправить не сможем. И никакой Следственный комитет с прокуратурой тут не помогут. Потому что меняется все вслед за страной, а не вопреки ей.

«Я рыжий клоун для госорганов»

— Хочу обратиться к образу будущего. Можно ли нашу систему будет настроить на какое-то саморегулирование?

— Не сразу. Есть несколько способов. Первый. Вы просто немного снижаете [контроль], по шагам. Шагнул-осмотрелся. Абсолютно не советско-российский, царский, способ правления. Но самый рациональный. Пошаговое изменение правил игры. Мы с вами-то проблему ключевую поняли — нет интересантов для такого действия. Допустим, они бы были. Вы шагнули в некоторое снижение контроля. Не делаете 200 KPI. И у региона появляется возможность в рамках того набора денег, который пришел от министерства, ими немного маневрировать. Половина регионов будет все равно писать те же липовые отчеты. Это очень трудно лечится и меняется только со сменой управленческой культуры. Но у кого-то начнет получаться.

Второй способ. У тех, у кого получается, повышается инвестпривлекательность. Но здесь стоит другой барьер. Имени российских институтов внешней политики и отношений с бизнесом. Ты можешь быть белый и пушистый, но российский бизнес пуган и бит до такой степени, что он к красавице голливудской не пойдет, а не к тебе, даже белому и пушистому. Не пойдет, потому что уже ничего не готов инвестировать. Да и иностранцы знают наш имидж, над которым мы столько лет работали.

— Мне кажется, с этим ничего сделать нельзя.

— Можно. У России нет ни денег, ни вообще всего пакета ресурсов, чтобы поднять Дальний Восток. Просто нет такого масштаба финансов. И если мы хотим, чтобы регион развивался быстрее, единственный способ — снять полосатые столбы, поменять звериный оскал на хотя бы морду среднестатистического человека (про Голливуд пока не говорим) и работать с иностранцами как с инвесторами, а не как со сволочами, которых вы учите: ты пойдешь туда и будешь инвестировать в это, мне не нужно, чтобы ты ресурсы добывал, ты давай мне делай обрабатывающую промышленность здесь. Вот пока эта матрица не уйдет, Дальний Восток внятно развиваться не будет.

— Вы верите, что это возможно?

— Это возможно, это будет. Знаете почему? Не потому, что у нас хорошие люди появятся. Хотя смена поколений и приводит к частичному изменению матрицы. Нельзя моих студентов построить так, как строили нас. Они другие.

Но второй базовый фактор — это то, что 23% населения уже живут в городах-миллионниках. Это, конечно, не максимум, но урбанизация работает на прогресс. Эта мельница истории мелет медленно. Мы не прошли через нормальный буржуазный город, как Европа. Но прошли через образование. Через не только управленческую, но разнообразную гуманитарную и прочую сервисную занятость. Сервисная занятость очень быстро лечит мозги. Как потопаешь, так и получишь. Там монополии-то нет. Поэтому не быстро, разноскоростно, но мы прошли точку невозврата и уже двигаемся с разной скоростью в модерновое общество.

— Но скорость замедлилась изрядно.

— Где-то вообще пошли откатные движения. Этот ход простым не бывает. Но не стоит не отчаиваться — держите в голове, что мельница истории мелет медленно. Можно Библию прочитать, Ветхий Завет. Помните: «Все проходит, и это пройдет». Это понимание в голове очень важно. Потому что оно убирает истеричность у тех, кому очень сильно не нравится происходящее. Мне оно тоже сильно не нравится.

— А вас никогда не приглашали на работу [в органы власти]?

— Нет. По мне же видно, что я говорю то, что думаю. Зачем же время-то тратить? Нет, Минэк меня приглашает на какие-то обсуждения с ОЭСР, обычно это происходит в РАНХиГСе. Они что-то рекомендуют. Но ты как эксперт делаешь коротенькое выступление: с чем согласен, с чем не согласен.

Второй формат уже ушедший. Он был лет пять назад. Когда Минэк не может что-то сказать в лоб, например, про то, как тратятся деньги на Северном Кавказе, и проходит мероприятие, они мне звонят и говорят: «А не могли бы вы выступить?» Я говорю: «Что, ребята, боитесь сами?» «Ну, вы понимаете». Вот такой формат. Правдоруб это называлось. Они не могут в силу чиновьих ограничений озвучить то, что правдой-маткой скажу я. Когда меня позвали в Счетную палату, я закончила свой 4-минутный спич простой фразой: «Я не понимала, не понимаю и вряд ли когда-нибудь пойму смысл компетенций (и что-то там еще) Министерства по развитию Северного Кавказа». Счетная палата заржала. Человек сказал то, что они давно бы с удовольствием сказали сами. Какие у нас клоуны бывают? Рыжие и белые. Белый — он такой грустный, а рыжий — вот как я. Рыжий клоун для госорганов. Даже не эксперт.

— А удается добиться чего-то, донести?

— А я не добиваюсь.

— Донести какие-то мысли все-таки. Есть понимание?

— Оно очень искаженное. Когда господин [Марат] Хуснуллин озвучивает свою интерпретацию идеи развития агломераций, я начинаю плакать. Это очень не похоже на реальную жизнь. Это похоже на командную экономику, которую никто из нас отродясь ни за что и никогда не будет рекомендовать. Они мыслят административно. Создать границы, финансирование, инфраструктуру. Агломерации так не развиваются. Они не понимают факторов развития. Принято решение, вперед. Сольем Еврейскую автономию с Хабаровским краем, нечего под ногами болтаться. Вот они так думают. И тут ничего нельзя сделать. Это мышление бюрократа, которое формируется системой.

Мы же своих ребят выпускаем очень толковыми. Но тех, кто из них идет в госорганы, после полугода работы очень трудно узнать. Меня приглашали в Минэк — то управление, которое занималось территориями. И мы сидели, обсуждали. Они свои планы говорили, я им риски говорила. И вот сидят наши выпускники. Я их помню студентами: живые, нормальные. Сейчас у них уже специфическое выражение на лице. Они встроились в систему. Безумно жалко. Мозги-то хорошие.

Елизавета Осетинская

Источник: https://ehorussia.com/new/node/24326

17 Регрессия к среднему

Одно из самых впечатляющих озарений в моей карьере случилось, когда я преподавал инструкторам израильских ВВС психологию эффективного обучения. Я объяснял им важный принцип отработки навыков: поощрение за улучшение результатов работает эффективнее, чем наказание за ошибки. Это предположение много раз подтверждено исследованиями на голубях, крысах, других животных и людях.

Выслушав мои воодушевленные объяснения, один из самых опытных инструкторов в группе поднял руку и произнес в ответ собственную речь. Сначала он согласился, что, возможно, птицам поощрения и помогают, но отказался признавать, что похвала действует на курсантов. Он сказал так: «Я неоднократно хвалил курсантов за чистое исполнение фигуры высшего пилотажа. Во время следующей попытки исполнения той же фигуры они справляются хуже. А когда я ругаю их за плохое исполнение, то обычно в следующий раз у них выходит лучше. Так что, пожалуйста, не рассказывайте нам, что поощрение работает, а наказание – нет, потому что все как раз наоборот».

Внезапно, в радостный момент озарения, я по-новому увидел статистический принцип, который многие годы преподавал. Инструктор был прав – и в то же время совершенно неправ! Он проницательно заметил, что за случаями, когда он хвалил исполнение маневра, с большой вероятностью следовали разочарования, а за наказаниями – улучшения. Однако сделанный им вывод об эффективности поощрения и наказания оказался совершенно неверным. Инструктор наблюдал эффект регрессии к среднему, возникающий из-за случайных колебаний в качестве исполнения. Естественно, хвалили только тех, кто выполнял маневры намного лучше среднего.

Но, вероятно, курсанту на этой попытке просто повезло, и, таким образом, следующая попытка была бы хуже независимо от того, похвалили его или нет. И наоборот: инструктор ругал курсанта, если тот выполнял задание необычно плохо, и потому сделал бы следующую попытку лучше, независимо от действий инструктора. Получилось, что неизбежным колебаниям случайного процесса дали каузальную интерпретацию.

Мне нужно было ответить, но лекцию по алгебре предсказаний вряд ли бы восприняли с энтузиазмом. Я взял мелок, нарисовал на полу цель, попросил каждого из присутствующих стать к ней спиной и, не глядя, бросить подряд две монеты. Мы измерили расстояния до цели и записали на доске оба результата для каждого испытуемого, а затем выстроили их по порядку, от худшей до лучшей первой попытки. Выяснилось, что большинство (но не все) из тех, у кого результаты первой попытки были лучшие, на второй попытке справлялись хуже, а у тех, кто плохо справился в первый раз, в следующий, как правило, получалось лучше. Я указал инструкторам на то, что написанное на доске совпадало с услышанным относительно последовательного выполнения фигур высшего пилотажа: за плохими результатами следовало улучшение, а за хорошими – ухудшение, без всякой похвалы или наказания.

В тот день обнаружилось, что летчики-инструкторы попали в ловушку зависимости от обстоятельств: ругая курсантов за плохие результаты, они, казалось, добивались улучшения, однако в действительности наказание не давало никакого эффекта. В этом они были не одиноки. В сущности, одна из особенностей человеческой природы заключается в неожиданной реакции при столкновении с жизнью. Мы хвалим других за добрые дела и ругаем за промахи, а с точки зрения статистики нас наказывают за хорошее и поощряют за плохое.

Талант и удача

Несколько лет назад Джон Брокман, редактор онлайн-журнала Edge, попросил ученых рассказать об их любимых уравнениях. Я предложил такие:

успех = талант + удача

большой успех = чуть больше таланта + много удачи

Неудивительная мысль о том, что удача часто помогает добиться успеха, представляет в неожиданном свете результаты первых двух дней турнира по гольфу. Чтобы не усложнять, предположим, что в оба дня средний показатель был пар 72. Мы сосредоточимся на игроке, который первый день прошел очень хорошо, завершив его со счетом 66. О чем говорит такой великолепный результат? Первый вывод: этот гольфист талантливее среднего участника турнира. Формула успеха предполагает возможность и другого вывода: у игрока был более удачный день, чем у других участников. Если вы согласны с тем, что и талант, и удача – часть успеха, то заключение о том, что игроку повезло, так же обоснованно, как и заключение о таланте.

Аналогично, рассматривая гольфиста, который набрал на 5 очков больше пара, есть причины сделать вывод, что он – довольно слабый игрок и у него был плохой день. Конечно, вы не знаете ни того ни другого наверняка. Вполне возможно, что игрок, набравший 77 очков, в действительности очень талантлив, но у него выдался совершенно ужасный день. Хотя следующие выводы из счета по окончании первого дня неокончательны, они вполне правдоподобны и чаще всего будут верными.

результат лучше среднего в 1-й день = талант выше среднего + удача в 1-й день и результат хуже среднего в 1-й день = талант меньше среднего + неудача в 1-й день

Теперь предположим, что вам известен результат гольфиста в первый день, и требуется предсказать его на второй. Вы ожидаете, что уровень таланта останется тем же, так что лучшее, что можно предположить для первого гольфиста, – «лучше среднего», а для второго – «хуже среднего». Удача, конечно, другое дело. Поскольку невозможно предсказать везение гольфистов во второй – да и в любой другой – день, лучший вариант: предположить, что оно будет средним, без особенностей. Это означает, что, в отсутствие другой информации, не стоит в своих догадках относительно второго дня повторять результаты игроков в первый день. Можно сказать лишь следующее:

∙ Гольфист, успешно сыгравший в первый день, вероятно, на второй день тоже сыграет успешно, но не так хорошо, поскольку необычное везение вряд ли сохранится.

∙ Гольфист, сыгравший плохо в первый день, скорее всего, и во второй день сыграет хуже среднего, но лучше по сравнению с предыдущим результатом, поскольку его вероятное невезение должно прекратиться. Также ожидается, что разница между двумя гольфистами на второй день уменьшится, хотя надежнее всего предположить, что первый все равно сыграет лучше второго.

Мои студенты всегда удивляются тому, что лучшие предсказания результатов второго дня – более скромные и близкие к среднему, чем те результаты, на которых предсказания основаны. Именно поэтому такая модель называется регрессией к среднему. Чем выше исходные данные, тем сильнее ожидаемое сокращение, поскольку чрезвычайно хороший результат предполагает очень счастливый день. Регрессивное предсказание разумно, но его точность не гарантируется. Некоторые гольфисты, набравшие 66 в первый день, во второй справятся еще лучше, если им повезет еще больше. Большинство игроков справятся хуже, поскольку их удача уже не будет выше средней.

Теперь давайте взглянем в прошлое. Отсортируйте игроков по результатам второго дня и посмотрите на их результаты в первый день: обнаружится точно такая же регрессия к среднему. Лучшим гольфистам второго дня, вероятнее всего, сопутствовала удача, и надежнее всего предположить, что в первый день им везло меньше и их результат был хуже. Тот факт, что регрессия наблюдается и при попытках предсказать более раннее событие по более позднему, должен убедить вас в том, что у нее нет каузального объяснения.

Эффекты регрессии встречаются везде, а вместе с ними – и ошибочные объяснения их причин. Известный пример – «проклятие Sports Illustrated». Утверждают, что спортсмен, чей портрет опубликован на обложке журнала, обречен на плохие результаты в следующем сезоне.

В качестве причины часто называют излишнюю самоуверенность и боязнь не соответствовать ожиданиям, однако существует и более простое объяснение. Спортсмен попадает на обложку Sports Illustrated в том случае, если он добился исключительных результатов в предыдущем сезоне, в том числе, вероятно, и при помощи удачи – а она непостоянна.

По странному совпадению, когда мы с Амосом писали об интуитивных предсказаниях, я смотрел зимние Олимпийские игры – соревнования мужчин по прыжкам на лыжах с трамплина. У каждого участника есть две попытки, которые объединяются в окончательный результат. Я с удивлением слушал заявления комментатора во время подготовки ко второму прыжку:

«Норвежец отлично выполнил первый прыжок, теперь спортсмен напряжен, постарается защитить свою позицию и, вероятнее всего, прыгнет хуже» или «Шведский спортсмен плохо выполнил первый прыжок, он знает, что ему нечего терять, будет расслаблен, и это поможет ему прыгнуть лучше». Комментатор заметил регрессию к среднему и придумал совершенно безосновательные объяснения, которые тем не менее вполне могли соответствовать действительности. Если бы мы измерили пульс спортсменов перед каждым прыжком, то, возможно, обнаружили бы, что они более расслаблены после первой неудачи. Или не обнаружили бы. Важно помнить о том, что не следует искать объяснений изменению результатов между двумя попытками. Это – математически неизбежное следствие того факта, что на исход первого прыжка влияла удача. История не слишком удовлетворительная – нам всем больше понравилось бы каузальное объяснение, – но другой нет.

Понимание регрессии к среднему

Независимо от того, не замечают ли его или неправильно объясняют, феномен регрессии чужд человеческому разуму. Регрессию впервые опознали и поняли на двести лет позже, чем теорию гравитации и дифференциальное исчисление. Более того, для объяснения регрессии потребовался один из лучших британских умов XIX века.

Впервые это явление описал сэр Фрэнсис Гальтон, троюродный брат Чарльза Дарвина, обладавший поистине энциклопедическими знаниями. В статье под названием «Регрессия к среднему при наследовании», опубликованной в 1886 году, он сообщил об измерениях нескольких последовательных поколений семян и о сравнении роста детей с ростом их родителей. О семенах он пишет так: «Исследования дали интересный результат, и на их основании 9 февраля 1877 года я прочитал лекцию в Королевской ассоциации. Эксперименты показали, что потомство не походило на родителей размером, но всегда оказывалось более заурядным, то есть меньше крупных родителей или больше мелких… Эксперименты показали также, что в среднем регрессия потомства прямо пропорциональна отклонению родителей от среднего».

Гальтон, очевидно, ожидал, что ученая аудитория в Королевской ассоциации, старейшей независимой исследовательской организации мира, так же удивится его «интересным результатам», как и он сам. Но самое интересное состоит в том, что его удивила обычная статистическая закономерность. Регрессия распространена повсеместно, но мы ее не узнаём. Она прячется на виду. За несколько лет, с помощью выдающихся статистиков того времени, Гальтон проделал путь от открытия наследственной регрессии размеров до более широкого понимания того, что регрессия неизбежно возникает при неполной корреляции между двумя величинами.

Среди препятствий, которые пришлось преодолеть исследователю, оказалась и проблема измерения регрессии между величинами, выражающимися в разных единицах: например, весом и умением играть на пианино. Их измеряют, беря в качестве эталона для сравнения все население. Представьте, что у 100 детей из всех классов начальной школы измерили вес и умение играть и расположили результаты по порядку, от максимальной до минимальной величины каждого показателя. Если Джейн на третьем месте по музыке и на двадцать седьмом по весу, можно сказать, что игра на пианино у нее лучше, чем рост. Давайте для простоты сделаем несколько допущений. В любом возрасте:

∙ Успехи в игре на пианино зависят только от количества часов занятий в неделю.

∙ Вес зависит исключительно от количества потребляемого мороженого.

∙ Поедание мороженого и количество часов занятий музыкой в неделю – независимые величины.

Теперь мы можем написать некоторые уравнения с использованием позиций в списке (или стандартных оценок, как их называют статистики):

вес = возраст + потребление мороженого

игра на пианино = возраст + количество часов занятий в неделю

Очевидно, что при попытках предсказать уровень игры на пианино по весу или наоборот, будет появляться регрессия к среднему. Если о Томе известно лишь то, что он по весу двенадцатый (намного выше среднего), можно сделать статистический вывод, что Том, вероятно, старше среднего и, возможно, потребляет больше мороженого, чем другие. Если о Барбаре известно лишь то, что она восемьдесят пятая по пианино (намного ниже среднего по группе), можно сделать вывод, что Барбара, скорее всего, еще маленькая и, наверное, занимается меньше других.

Коэффициент корреляции между двумя величинами, варьирующийся от 0 до 1, – это мера относительного веса факторов, влияющих на обе из них. Например, у всех нас половина генов – общая с каждым из родителей, и у черт, на которые внешние факторы влияют мало (например, у роста), корреляция между показателями родителя и ребенка близка к 0,5. Чтобы оценить значение меры корреляции, приведу несколько примеров коэффициентов:

∙ Корреляция между размерами объектов, точно измеренных в метрических или в имперских единицах, составляет 1. Все определяющие факторы влияют на оба измерения.

∙ Корреляция между весом и ростом, сообщенными респондентами, для взрослых американских мужчин составляет 0,41. Если включить в группу женщин и детей, то корреляция будет намного выше, поскольку пол и возраст индивида влияют на их оценку своего роста и веса, что увеличивает относительные значения общих факторов.

∙ Корреляция между школьными тестами на определение академических способностей и средним баллом в колледже равна примерно 0,60. Однако корреляция между тестами на проверку способностей и успехами в магистратуре намного ниже – в основном потому, что уровень способностей в этой группе не слишком различается. Если способности у всех примерно одинаковы, то разница в этом параметре вряд ли сильно повлияет на меру успеха.

∙ Корреляция между доходом и уровнем образования в США составляет примерно 0,40.

∙ Корреляция между доходом семьи и последними четырьмя цифрами номера их телефона равна 0.

Фрэнсису Гальтону потребовалось несколько лет, чтобы понять, что корреляция и регрессия – это не две разные концепции, а две точки зрения на одну. Общее правило довольно простое, но у него удивительные следствия: в случаях, когда корреляция неидеальна, наблюдается регрессия к среднему. Чтобы проиллюстрировать открытие Гальтона, возьмем предположение, которое многие находят довольно любопытным: Умные женщины часто выходят замуж за менее умных мужчин.

Если на вечеринке попросить ваших приятелей найти объяснение этому факту, то интересный разговор вам обеспечен. Даже знакомые со статистикой люди проинтерпретируют это утверждение в каузальных терминах. Кто-то решит, что умные женщины стремятся избежать конкуренции умных мужчин; кто-то предположит, что они вынуждены идти на компромиссы при выборе супруга из-за того, что умные мужчины не хотят соревноваться с умными женщинами; другие предложат более надуманные объяснения. А теперь подумайте над следующим утверждением: Корреляция между оценками интеллекта супругов неидеальна.

Разумеется, это утверждение верно – и совершенно неинтересно. В этом случае никто не ожидает идеальной корреляции. Объяснять здесь нечего. Тем не менее с алгебраической точки зрения эти два утверждения эквивалентны. Если корреляция между оценками интеллекта супругов неидеальна (и если женщины и мужчины в среднем не различаются по интеллекту), то математически неизбежно, что умные женщины выйдут замуж за мужчин, которые в среднем будут менее умными (и наоборот). Наблюдаемая регрессия к среднему не может быть более интересна или более объяснима, чем неидеальная корреляция.

Гальтону можно посочувствовать – попытки понять и объяснить феномен регрессии даются нелегко. По ироническому замечанию статистика Дэвида Фридмана, если вопрос о регрессии возникает в ходе судебного разбирательства, та сторона, которой приходится объяснять его суть присяжным, обязательно проигрывает. Почему это так сложно? Главная причина трудностей регулярно упоминается в этой книге: наш разум склонен к каузальным объяснениям и плохо справляется с «простой статистикой». Если какое-то событие привлекает наше внимание, ассоциативная память начинает искать его причину, а точнее, активируется любая причина, уже хранящаяся в памяти. При обнаружении регрессии подыскиваются каузальные объяснения, но они будут неверными, потому что на самом деле у регрессии к среднему объяснение есть, а причин нет. Во время турниров по гольфу наше внимание привлекает тот факт, что спортсмены, хорошо игравшие в первый день, потом зачастую играют хуже. Наилучшее объяснение состоит в том, что этим гольфистам в первый день необычно повезло, но такому объяснению не хватает силы каузальности, которую предпочитают наши разумы. Мы неплохо платим тем, кто придумывает для нас интересные объяснения эффектов регрессии. Комментатор на канале деловых новостей, который верно заметит, что «для бизнеса этот год был лучше, потому что прошлый год был неудачным», скорее всего, недолго продержится в эфире.

Наши трудности с пониманием регрессии возникают и из-за Системы 1, и из-за Системы 2. Без дополнительных инструкций (а во многих случаях – даже после некоторого знакомства со статистикой) отношение между корреляцией и регрессией остается неясным. Системе 2 трудно его понять и усвоить. Частично это происходит из-за настойчивых требований Системы 1 давать каузальные объяснения.

Трехмесячное применение энергетических напитков для лечения депрессии у детей дает значительные улучшения состояния.

Я выдумал этот заголовок, но описанный в нем факт – правда: если какое-то время поить энергетическими напитками детей, страдающих депрессией, наблюдается клинически значимое улучшение. Аналогичным образом дети с депрессией, которые будут ежедневно по пять минут стоять на голове или по двадцать минут гладить кошек, также покажут улучшение состояния. Большинство читателей таких заголовков автоматически заключат, что улучшение наступило из-за энергетического напитка или поглаживания кошки, но это – совершенно необоснованный вывод. Дети в депрессии – это экстремальная группа, а такие группы с течением времени регрессируют к среднему. Корреляция между уровнями депрессии во время последовательных проверок неидеальна, так что регрессия к среднему неизбежна: детям с депрессией со временем станет чуть легче, даже если они не будут гладить кошек и пить «Ред Булл». Для вывода об эффективности энергетического напитка – или любого другого способа лечения – необходимо сравнить группу пациентов, получающих его, с контрольной группой, не получающей лечения совсем (или, еще лучше, получающей плацебо). Ожидается, что контрольная группа покажет улучшение только за счет регрессии, а цель эксперимента состоит в выяснении, улучшается ли состояние пациентов, получающих лечение, больше, чем объясняется регрессией.

Неверное каузальное определение эффекта регрессии свойственно не только читателям популярной прессы. Статистик Говард Вейнер составил длинный список выдающихся исследователей, допустивших такую же ошибку, то есть спутавших корреляцию с каузальностью.

Эффект регрессии – частый источник проблем в исследованиях, и у опытных ученых развивается здоровая боязнь ловушек, то есть необоснованных каузальных выводов. Один из моих любимых примеров ошибки в интуитивных предсказаниях взят из замечательной книги Макса Базермана «Оценочные суждения при принятии управленческих решений» и адаптирован:

Вы прогнозируете продажи в сети магазинов. Все магазины сети сходны по размеру и ассортименту, но объем продаж у них разный из-за расположения, конкуренции и различных случайных факторов. Вам представили результаты за 2011 год и попросили определить продажи в 2012-м. У вас есть указания придерживаться общего прогноза экономистов о том, что рост продаж в целом составит 10 %. Как бы вы заполнили следующую таблицу?

Прочитав эту главу, вы знаете, что очевидное решение прибавить по 10 % к продажам каждого из магазинов неправильно. Прогноз должен быть регрессивным, то есть для магазинов с плохими результатами следует добавить больше 10 %, а к остальным – меньше, а то и вычесть что-то. Однако у большинства людей это задание вызывает недоумение: зачем спрашивать об очевидном? Как обнаружил еще Гальтон, понятие регрессии неочевидно.

Разговоры о регрессии к среднему

«По ее словам, она по опыту знает, что критика эффективнее похвалы. Но она не понимает, что все это – просто результат регрессии к среднему».

«Возможно, второе собеседование впечатлило нас меньше потому, что кандидат боялся нас разочаровать. Однако, скорее всего, первое собеседование прошло необычайно хорошо».

«Процедура отбора хороша, но неидеальна, так что вероятна регрессия. Не стоит удивляться, что даже самые лучшие кандидаты часто не соответствуют нашим ожиданиям».

МИД Израиля принял решение понизить статус дипломатических отношений с Польшей. Как заявил министр иностранных дел Яир Лапид, Тель-Авив отзывает поверенного в делах Израиля в Польше домой, а польскому послу в Израиле рекомендовано не возвращаться к месту службы из своего отпуска.

Поводом для такой резкой реакции стало подписание президентом Польши Анджеем Дудой поправок в Административно-процессуальный кодекс, которые затрагивают имущественные споры. Отныне по ним устанавливается срок давности предъявления исковых требований в 30 лет.

Поясняя причины своего решения, Дуда заявил, что это сделано в интересах законных собственников. По словам польского президента, были нередки случаи, когда «добросовестно приобретенные квартиры и недвижимость могли быть отобраны решением обычного административного суда под тем предлогом, что обнаружился собственник, владевший этим имуществом более 70 лет назад.

Практика показала, что эти владельцы часто были фиктивными, а преступные группировки разбогатели за счет того, что десятки тысяч людей оказались выброшенными на улицу».

Однако Израиль и США, а также многочисленные еврейские организации восприняли поправки, как направленные против интересов наследников евреев, которые погибли в Польше во время Второй мировой войны. Их имущество позже было национализировано и отошло государству.

Потомки выживших в Холокосте раньше могли заявить, что собственность была конфискована незаконно, и потребовать ее возврата. После внесения изменений в Административно-процессуальный кодекс реституция становится практически невозможной. Помимо того, в Польше, в отличие от других стран Европейского союза, отсутствует фонд для выплаты компенсации тем, чья собственность была конфискована.

Правительство Израиля категорически не согласилось с решением Варшавы. Премьер-министр Нафтали Беннет назвал подпись Дуды под поправками «постыдной» и выражением «презрения к памяти о Холокосте». Он подчеркнул, что действия польских властей – это «серьезный шаг», который Израиль «не будет воспринимать равнодушно».

Чем ответит Тель-Авив? Во-первых, на своем уровне он может дезавуировать совместную декларацию Израиля и Польши, которая была принята в 2018 году. В ней говорилось, что Тель-Авив признает участие польского сопротивления в помощи евреям во время Второй мировой войны. Кстати, многие израильские историки, включая авторитетный институт Яд Вашем, критиковали тогда премьер-министра Беньяма Нетаньяху за согласие с пунктами декларации, которые, по их словам, искажали историю.

Во-вторых, МИД Израиля намерен обратиться за консультациями к американцам, которые также негативно восприняли польские поправки, а госсекретарь США Энтони Блинкен публично призывал президента Польши не подписывать их. Союз Вашингтона и Тель-Авива может не только испортить репутацию поляков на международной арене, но и создать условия для предъявления массовых исков, расплачиваться за которые придется государству, а значит и рядовым налогоплательщикам. Польские власти совершили ошибку, когда попытались переложить ответственность на других.

По словам Дуды, национализированное имущество после войны было восстановлено «за счет государственных средств», немцы «не выплатили Польше никакой компенсации за огромный материальный ущерб», а также «ни одна из западных стран не участвовала в восстановлении страны, разрушенной во время немецкой оккупации».

Но дело в том, что у Израиля и США нет претензий к Германии. Немецкие власти выплачивают компенсации евреям. Помимо того, в июне 2021 года во время визита Блинкена в Берлин между ним и главой МИД Германии Хайко Маасом было заключено соглашение о сотрудничестве в борьбе с отрицанием Холокоста и антисемитизмом.

Это напрямую затрагивает Польшу, которую обвиняют в попытках скрыть участие поляков в помощи нацистам в преследовании евреев во время войны. Как заявил госсекретарь США, правительства обеих стран будут работать над повышением осведомленности о Холокосте и противодействием отрицанию и искажению этих событий. Нетрудно догадаться, кто станет главной целью такой американо-немецкой политики.

Для Польши это означает следующее: она больше не сможет спекулировать на событиях 1939 года, выставляя себя «главной потерпевшей» от «двух тоталитаризмов – немецкого и советского». Варшава привыкла в день начала Второй мировой войны, 1 сентября, устраивать политическое шоу, самостоятельно определяя, кто имеет право почтить те трагические события, а кто нет. Так, в 2019 году она отказала российскому президенту Владимиру Путину в приглашении на церемонию поминовения начала войны, заявив, что руководствуется «современным контекстом».

Теперь бумеранг возвращается обратно. «Современный контекст», который выставили Израиль и США в деле с поправками, делает Польшу ревизионистским государством, оспаривающим право жертв Холокоста на компенсацию. Что, кстати, на руку и Германии, от которой польские власти сами хотят получить репарации за потери во время оккупации.

Источник: https://russtrat.ru/comments/16-avgusta-2021-0921-5540