Х

Шваб с ходу заявляет: к миру, каким он был до объявления пандемии, т.е. в первые месяцы 2020 г., возврата нет — не надейтесь, мы вступаем в мир «новой нормальности». COVID, который Шваб не считает экзистенциальной угрозой человечеству, даёт, однако, шанс обнуления (reset) старого мира, перезапуска Истории и построения лучшего мира: с большим равенством, с большим уважением к природе. Использование кризиса, независимо от его силы и масштаба, как предлога для кардинального изменения мира — это вообще постоянный «мотив» всех «новонормалов», и не важно, от чего они отталкиваются — от пандемии или, например, от «климатической угрозы». Так, Басинда Сье (почти Бастинда, злая неухоженная волшебница Фиолетовой страны из «Волшебника Изумрудного города»), известная мексикано-чилийская «климатическая активистка» на службе ультраглобалистов (американская версия Греты Тунберг, только без биполярного расстройства), утверждает: «Климатический кризис — не только самый большой вызов, но и самый большой шанс изменить мир».

По мнению «обнулёнщиков», новонормальный мир должен формироваться по следующим направлениям: 1) Борьба с вызванными человеком климатическими изменениями (читай: подавление промышленности и связанных с ней социальных слоёв и государства); 2) Зелёная экономика (читай: деиндустриализация и сокращение населения планеты); 3) Гендерное равенство (читай: стремление: а) расколоть общество, внедрив в него конфликт на межполовой основе; б) заставить женщин поголовно работать); 4) Борьба за права ЛГБТ-сообщества (здесь всё ясно).

Одно из главных препятствий на пути слома старого и строительства нового мира — государство. В принципе, в постковидном мире места ему нет: «всё будут решать никому неподотчётные группы экспертов, причём не только по части медицины. А за ними должны стоять глобальные корпорации с социальной ответственностью». Здесь необходимо сделать три замечания. Первое: как заметил в ставшей инфобомбой для американского истеблишмента книге «Новая классовая война» Майкл Линд, всё больше людей воспринимает экспертов как придаток господствующего класса и не верит им.

Второе: история с COVID’ом продемонстрировала отсутствие реального профессионального сообщества экспертов в той же медицине; большая часть так называемых экспертов, которых видят на экранах ТВ люди постЗапада и РФ, — это за редкими исключениями ангажированные властью манипуляторы.

Третье: лукавит Шваб, не бывает корпораций с социальной ответственностью, только с прибыльной. Речь, таким образом, идёт о мире мегакорпораций, жёстко контролирующих планету с помощью так называемых экспертов. Но это — среднесрочная перспектива, для краткосрочной Шваб вынужден неохотно признать роль как репрессивного органа (например, принуждение к неким непопулярным мерам). Понятно, хозяевам глобализации от государства на переходный к посткапиталистическому строю период нужно только одно: репрессивная мощь, поставленная на службу корпораций. Как заметил Зигмунт Бауман, «в “кабаре глобализации” государство начинает заниматься стриптизом, и в конце представления на нём остаётся только то, что является крайней необходимостью — репрессивная мощь».

Особая роль в переходе к миру новой нормальности принадлежит трём крупным государствам — США, РФ и КНР. Если хоть одно из них, пишет Шваб, выйдет из «проекта», то он, скорее всего, не будет реализован.

Ещё одно ограничение — время: у «неонормальников» всего 5–7 лет в запасе, иначе создать новую нормальность не удастся. Эта мысль Шваба понятна: обнуление — это социальный блицкриг, чем дольше затягивается процесс, тем больше он теряет темп, тем больше сопротивление, которого, кстати, как признаёт сам Шваб, он очень опасается.

При всём славословии в адрес «дивного нового» постковидного мира картина, которую рисует Шваб, вовсе не радужная. По сути, это деградирующий мир, скрыть этого Шваб не может и вынужден лишь смягчать свои выводы малообоснованными и ничего не значащими оговорками типа: «я надеюсь, этот вопрос как-то решится», «я надеюсь на благоразумие элит», «возможно, такого варианта всё же удастся избежать» и т.п. Начать с того, что Шваб убеждён: в новонормальном мире сохранятся «антиковидные» меры и нормы ужесточённого контроля над людьми, по сути, нарушающие их права. В качестве аналогии он приводит тот факт, что после событий 11 сентября 2001 г. введённые в качестве чрезвычайных и временных меры контроля сохранились до сих пор, внеся свой вклад, добавлю я, в формирование «государства национальной безопасности» как внешнего контура глубинной власти. Шваб вынужден признать: ужесточение мер социального контроля, связанных с COVID, создаёт серьёзный риск возникновения антиутопического иерархического мира, похожего на тот, что изображён в сериалах «Рассказ служанки» (Handmaid’s Tale) по роману Маргарет Этвуд и «Чёрное зеркало» и проанализирован Шошаной Зубоф в работе «Эпоха капитализм контроля» (The Age of Surveillance capitalism, 2019). Речь идёт о строе тотальной депривации, уничтожающем неприкосновенность частной жизни до такой степени, что по сравнению с ним мир оруэлловского «1984» может показаться если не демократией, то чем-то «в её сторону».

Шваб признаёт: неолиберализм себя исчерпал, — и делает вывод: поэтому мир, который идёт ему на смену, будет более справедливым, в нём произойдёт перераспределение богатств от верхов к низам. И тут же сам этот тезис опровергает: «Неверно, — пишет он, — считать COVID великим уравнителем, напротив, он усилит существующие формы неравенства: социальные, медицинские, психологические. В постпандемическом мире в ущерб бедным слоям в наилучшем положении окажутся, прежде всего, производители лекарств и владельцы больниц. Главным бенифициаром Большого сброса, — пишет Шваб, — станет БигТек: структуры, которые мониторят и обеспечивают здоровье (БигФарма); страховые компании; автоматизированная/роботизированная промышленность; компании, связанные с компьютерами, плюс информационные платформы («экосистемы») — крупные и сверхкрупные корпорации, которые должны поглотить правительства или превратить их в свою внешнюю скорлупу, на которую будут сыпаться все шишки. На самом деле COVID — великий усилитель неравенства, антиуравнитель (unequalizer)».

Впрочем, куда уж дальше? В Америке неравенство нарастает стремительно (хотя не так стремительно, как в РФ). С 1967 по 2020 год, пишет Закариа, индекс Джини в США вырос на 22%, а если брать верхний 1%, то ещё больше; впрочем, это общемировая тенденция. Если в 1970 г. верхний 1% контролировал 10% национального дохода, а в 2020 г. — 20%, то нижние 20% соответственно 22% и 15%. В США верхние 10% владеют почти 70% национального богатства, а нижние 50% — 1,5%. В этом плане США ближе к Бразилии, Индии и РФ, чем к Дании или Германии. COVID это неравенство ещё более усилит. При этом речь должна идти о неравенстве не только между социальными и возрастными группами, но также между государствами, слоями, корпорациями, компаниями. Закариа особо подчёркивает ускоренное COVID’ом расслоение именно между компаниями. Это вообще одна из тенденций XXI в.: с 2001 по 2013 г. в странах Севера 5% наиболее производительных предприятий увеличили производительность на 33%, 5% топ-компаний в сфере услуг — на 44%, остальные — соответственно на 7% и 5%. В современном мире, пишет Закариа, не small is beautiful, a big is beautiful. ИКЕА и «Фольксваген» имеют больше шансов зайти на рынки Китая и Индонезии, чем небольшие фирмы, к тому же к услугам мегакорпораций — лоббисты и дорогие юридические фирмы.

Сегодня лидирующая компания в любом секторе контролирует 50% рынка, а доля Google вообще 90%. COVID монополию гигантов в ущерб малому и среднему бизнесу (МСБ) лишь усилил. Крупные цифровые компании во время пандемии и локдаунов испытали настоящий бум. Под ударом оказались сектора, для которых характерен высокий уровень МСБ, владельцы которого, если говорить о США, очень часто негры и латино. Получается «эффект Матфея»: тому, у кого есть богатство, будет дано больше и у него будет достаток; у тех же, кто имеет мало, будет взято (Мф. 6:21); иными словами, социализм для богатых, капитализм для бедных.

Ещё более усиливает «эффект Матфея» в ковидном и будет усиливать в постковидном мире такой фактор, как неравенство в образовании. Оно, в свою очередь, определяет занятость, которую может обеспечить. В начале XXI в., подчёркивает Ф. Закариа, представители верхнего 1% имеют в 77 раз больше возможностей отправить сына или дочь в Университет Лиги Плюща или другие элитарные вузы, чем те, кто относится к нижним 20%. Образование — это вид вложений, а как показал Тома Пикети, доход от вложений (investment income) растёт быстрее, чем зарплаты, — именно на эту форму дохода обречены те, кто малообразован. Если учесть, что всё большую часть работы, которую традиционно выполняли «синие воротнички» и часть «белых воротничков», будут выполнять роботы, а более квалифицированную работу этот сегмент рабочей силы получить не сможет из-за недостаточного уровня образования, то становится ясно: всё более растущее неравенство — реальность постковидной фазы посткапиталистического мира. Достаточно взглянуть на цифры: в США в мае 2020 г. уровень безработицы достиг 14,7%, работы лишились 20 млн американцев. В США уже сейчас доходы лиц с высшим образованием в 3,7 раза выше тех, у кого за плечами лишь школа. Кстати, за Трампа в США и за «Брексит» в Великобритании голосовали вторые, а за Клинтон и против «Брексит» — первые; «жёлтые жилеты» во Франции — это тоже в основном «вторые».

Рабочим в постиндустриальном мире Закариа шансов не оставляет: они утрачивают все плюсы (premium), которые имели раньше. Против них работают и налоговые системы Запада, которые неизмеримо больше благоприятствуют капиталу и богатству, чем труду и бедности. Джекоб Хекер и Пол Пирсон называют это «плутократическим популизмом». Во время COVID’а, вынужден признать Закариа, беднота ясно увидела, как система — рыночное общество, а не просто рыночная экономика — работает против неё.

Шваб тоже не может отрицать, что степень риска, которой подвержены различные классы, различна: бедняки во время пандемии не могут позволить себе сидеть дома, обеспечивая детям дистанционное образование. В сфере услуг 75% работников могут работать удалённо, тогда как в сфере промышленности — на порядки меньше, например, в пищевой промышленности это 3%. Поэтому финальный вывод давосца неутешителен: социальное неравенство в постпандемическом мире, скорее всего, усилится, но, возможно, ситуация изменится, поскольку недовольных будет много и, возможно, власти пойдут им навстречу. Впрочем, как признаёт сам Шваб, история учит, что такой «оптимистический сценарий маловероятен без предшествующих этому широкомасштабных социальных беспорядков».

Из всего этого ясно: 1) С учётом картины, которую рисует Шваб, неравенство при посткапитализме усилится навсегда; 2) Ситуация может измениться только в результате широкомасштабной борьбы нижних и средних групп общества. И действительно, им ничего другого не остаётся. Как обращался к работягам один ныне непопулярный деятель: рабочий, тебя пять тысяч лет обманывают те, у кого в руках власть и знания; что можешь противопоставить им ты, бедный и необразованный? Бей их в морду. И действительно, гнев обездоленных — мощная сила. Как писал Б. Мур, революции возникают не из победного крика восходящих классов, а из предсмертного рёва тех классов, над которыми вот-вот сомкнётся волна прогресса — буржуазного. Постбуржуазный «прогресс» à la Шваб — из серии ежилецевского вопроса: «если людоеды начинают пользоваться вилками и ножами — это прогресс? — штука потяжелее, чем буржуазный. Там была хоть какая-то, пусть и раздутая пропагандой, социальная, классовая мобильность. В случае пандемии и мира, который создаётся с её помощью, даже Шваб вынужден признать: здесь мечта о классовой мобильности уничтожается как между странами, так и внутри отдельных стран, и если у богатых есть накопленный «социальный жирок», то бедных пандемия и локдаун подводят к последней черте — по Высоцкому: «если хилый — сразу в гроб».

Одна из черт нового мира — разуплотнение (dedensification). Это самые разные явления — от сокращения авиаперелётов и возможностей туризма до поддержания социальной дистанции. Цель всего этого — под видом борьбы с пандемией сократить контакты между людьми, т.е. атомизировать общество. При этом для Шваба всё это важно не с точки зрения здоровья людей, а потому что, во-первых, это полезно для природы; во-вторых, поскольку эти меры в той или иной степени сохранятся и в постковидном мире они станут для многих компаний оправданием ускорения и усиления автоматизации/роботизации: «когда физическое дистанцирование станет обязанностью (sic! — А. Ф.), роботы начнут выполнять такие работы, для которых ранее был обязателен физический контакт». Вот что является одним из «скрытых шифров» комплекса «социального дистанцирования» — расчистка площадки для роботизации и цифровизации. При этом Шваб прекрасно понимает социальную и психологическую цену «разуплотнения/дистанцирования». Он сам пишет, что отсутствие общения плохо влияет на здоровье, вызывая стрессы, депрессию, тем более что в мире и так огромное количество людей страдает от депрессии — 350 млн (по данным Шваба, это около 5% мирового населения; в США — 26%). Ясно, что властями нагнетание страха перед эпидемией, обещание сотен тысяч смертей, новых волн COVID’а, новых пандемий — всё это не только подрывает иммунитет, но и ведёт к психическим расстройствам (по некоторым данным, их число за время «пандемии» увеличилось на 20%).

При всей радужности картины «мира после сброса» как лучшего, более справедливого и т.п. реальная экономическая картина, которую рисует Шваб, — это мир прогрессирующей деградации. «Послесбросовый мир» — это, по сути, мир бросовый. Макроэкономическое и макросоциальное выздоровление экономики и рынка рабочей силы в глобальном масштабе займёт около 40 лет, т.е. время жизни двух поколений. Роботизация/автоматизация ещё более ухудшит положение работника, отсюда — рост структурной безработицы и кризис занятости молодёжи, т.е. той силы, которой Шваб отводит главную роль в строительстве нового мира. Что с этим делать, Шваб не знает и по принципу Шляпника из «Алисы в Стране чудес» («Не будем об этом говорить») скороговоркой высказывает надежду на развитие микроиндустрии и крафтовой экономики.

Сам экономический рост в глобальную постковидную эпоху будет намного более медленным, чем в доковидную, это будет мир экономической асимптоты, в отличие от экспоненты 1800–1960-х годов. COVID обрушил даже затухающий рост 1960–2000-х годов: если в 1930-е годы и годы после кризиса 2008 г. ВВП снизился на 10% в течение нескольких лет, то в 2020 г. это произошло в течение нескольких недель. И это понятно: во-первых, удар пришёлся по секторам услуг, который в США обеспечивает 80% занятости и 70% ВВП (поэтому — à propos — термин «промышленно развитые страны» применительно к постЗападу совершенно бессмыслен). Во-вторых, удар пришёлся по малому и среднему бизнесу (МСБ), в котором занята большая часть населения. Да, платформы типа «Амазон» доминируют, но они продают продукцию МСБ; что касается крупных корпораций, то они действительно приносят прибыль, но их эффективность снижается из-за коррупции и забюрократизированности управления.

Итак, производство в большей части экономических секторов постЗапада вообще и США в частности в новом мире будет снижаться. Чтобы примирить эту очевидную тенденцию с насущной необходимостью возникновения/создания этого мира, Шваб прибегает к иезуитской логике, смысл которой прост: давайте меньше потреблять. «COVID-пауза, — пишет Шваб, — предоставила людям возможность задуматься о том, что является настоящей ценностью, что может служить компасом в определении движения к прогрессу и двигателем (driver) этого процесса. Доступное здравоохранение и прочные социальные связи значительно больше определяют счастье, чем материальное потребление». Вроде бы правильные слова говорит нам идеолог обнуления, но надо помнить, что это слова человека, купающегося в материальном достатке, человека из давосской тусовки, о которой один британский журнал написал: эти представления глобальной элиты, которые подчёркивают важность борьбы с изменением климата, летая на частных самолётах, разглагольствуют о борьбе с голодом, поедая бутерброды с икрой и запивая их шампанским «Вдова Клико»; говорят о необходимости борьбы с бедностью и неравенством, будучи со всех сторон окружены огромным количеством прислуги.

Заявляя своё отношение к «настоящим ценностям», Шваб призывает, полностью пересмотрев западную культуру потребления, покончить с консьюмеризмом вообще, потреблять меньше, перейдя — внимание! — от роста (growth) к «неросту» («росту вспять» — degrowth). В самом начале 1970-х годов околонаучные жулики — неомальтузианцы из Римского клуба попытались в «Первом докладе Римскому клубу» продвинуть теорию (и стратегию) так называемого «нулевого роста». Эта теория обосновывалась необходимостью всех стран тратить половину ВВП на экологические нужды, иначе миру грозит экологическая катастрофа. Такой подход обрекал бедные страны («развивающиеся» — так лицемерно называли слаборазвитые страны третьего мира) на безнадёжное, навсегдашнее отставание от первого мира, сокращение производства и потребления и депопуляцию. Тогда, в 1970-е годы, с «нулевым ростом» не получилось — ситуация не созрела, да и сам факт существования СССР мешал. И схему на время отложили, а через полвека вытащили из сундука, смахнули пыль и — voila.

Шваб оказался не первым реаниматором «нулевого роста», от которого — прямая линия прочерчивается до «обнуления», правда, теперь это касается не только бывшего третьего мира (нынешнего Юга), а всего мира в целом. Первыми оказались 1100 экспертов, подписавших в мае 2020 г. в Великобритании некий манифест, призывающий к «стратегии нероста» (degrowth strategy). Эксперты заявили о необходимости принять «демократически спланированное» и в то же время «ориентированное на устойчивый рост» (глобалистский эвфемизм для приведения в соответствие населения планеты с ресурсами, т.е. сокращения мирового населения до 2 млрд — минимум) и — внимание! — на «равенство в снижении качества экономики». Задача, согласно манифесту, — создать «экономику сниженного качества» (downscaling economy), которая — это уже добавляет Шваб, восторженно приветствующий программу манифеста, — «приведёт нас к будущему, в котором мы можем жить лучше, довольствуясь меньшим» (where we can live better with less). И в качестве положительного примера такой счастливой жизни по «третьему разряду» Шваб приводит жизнь аргентинцев в Патагонии — довольно суровом краю. Вот, оказывается, к чему надо стремиться на пути преодоления консьюмеризма и строительства нового мира. Мне всё это напоминает то, как Лиса Алиса и Кот Базилио уговаривали Буратино зарыть свои золотые на Поле Чудес в Стране дураков, чтобы к утру выросло деревце, усеянное золотыми монетами, — чем не новый прекрасный мир? Напомню: Поле Чудес — это помойка, свалка Страны дураков. Вот к созданию такой свалки и призывают информационно затерроризированных людей эксперты на службе ультраглобалистов.

«Патагонизация» — это рецепт Шваба для всего Юга (за исключением анклавов «Север-на-Юге» типа Сингапура или плавучих городов для сверхбогатых), а также для некоторых частей Северной Америки, Западной и Восточной Европы и, конечно же, для РФ. Как может выглядеть «патагонизация» РФ, хорошо показано в романах Олега Маркеева «Неучтённый фактор» и Беркем аль-Атоми «Мародёр» и «Каратель». Северу, богатому миру, предлагается другой рецепт — японификация. Модель — Япония в том виде, в каком она существует сегодня, т.е. после получения страшного удара 1990-х годов по своей экономике от США. Этот вид определяется следующими характеристиками: 1) Структурно слабый спрос, т.е. пониженный уровень потребления; 2) Очень низкий уровень инфляции; 3) Сверхнизкая процентная ставка. Шваб уверен, что в будущем — ближайшем и не очень — наиболее развитым странам придётся пережить японификацию, и это вовсе неплохо.

И японификация, и патагонизация в показателях ВВП означают регресс, деградацию, что делает картину ещё более мрачной и бесперспективной. Но и здесь Шваб находит решение: чтобы картина новонормального мира не выглядела кошмарной сквозь призму ВВП, этот показатель нужно изменить, подогнав под реальность или вообще от него отказаться. Шваб пишет об этом открыто: «По мере того, как растёт неравенство, а технический прогресс всё более увеличивает дальнейшую поляризацию, ВВП (и ВВП на душу населения) становится всё менее полезным (подч. мной. — А. Ф.) показателем уровня жизни». Логика здесь проста: если ВВП и ВВП на душу населения наглядно демонстрируют деградацию, от них как от показателей необходимо отказаться и заказать «новое платье короля». Какое — Шваб ещё не придумал, но некоторые идеи у него есть. Он считает, что новые показатели должны учитывать инфраструктуру, человеческий капитал, вклад в сохранение окружающей среды, инновационные экосистемы (в РФ это типа грефовского Сбера — спасибо, не надо); обновлённое (я бы сказал: обнулённое) понятие ВВП обязательно должно отражать ценности, создаваемые цифровизацией и неоплачиваемой работой.

Замечу: строго говоря, цифровая экономика никаких ценностей не создаёт, поэтому выходит, что «обновлённое» понятие ВВП, чтобы скрыть деградацию и неравенство в качестве доминирующих системных тенденций, должно отражать фикции. Ну а неоплачиваемая работа — труд волонтёров, например, предоставляет широкое поле для манипуляций фикциями. Кстати, волонтёры — реальная модель воспитания, если не дрессировки так называемых «служебных людей», т.е. низшей касты «дивного новонормального мира».

Панацеей экономического развития нового (посткапиталистического — хотя Шваб этим термином не пользуется) мира обердавосец считает провозглашённую им «четвёртую промышленную революцию». Он посвятил ей целую книгу, которую перевели на несколько языков, включая русский, и многие слабые умы уже начали некритически пользоваться термином «четвёртая промышленная революция» так же часто и так же попугайски бездумно, как, например, термином «устойчивое развитие».

В то же время серьёзные специалисты и практики схему «четвёртой промышленной революции» всерьёз не приняли, на пальцах объяснив, что, во-первых, никакая это не революция; во-вторых, то, что скрывается за этим термином, никакого отношения к промышленности не имеет. Перед нами очередная ложь Шваба, очередное «новое платье короля». На закрытой конференции в Санта-Фе, о которой речь шла выше, концепция «четвёртой промышленной революции» была подвергнута острой критике. Основные докладчики по теме «Промышленность и экономика» — М. Карр (директор по исследованиям компании Lloyd) и М. Кекер (директор по исследованиям юридической компании Perkins and C°), т.е. люди практические, определили выводы этой схемы и книги Шваба «Четвёртая промышленная революция» не просто как некорректные, а как миф. Любая производственная/промышленная революция, говорится в их докладе, предполагает ускорение темпов роста производительности труда. Среднегодовые темпы этого роста в 2009–2017 гг. были ниже, чем в 2000–2008 гг., а в нулевых они были ниже средних показателей за последние 20 лет ХХ века. Таких низких темпов роста производительности труда, как в 2010-е, не было с начала ХХ века; нынешняя интернет-экономика, с которой пытаются увязать «четвёртую промышленную революцию», задействована не на производство, не на реальную экономику, а на сферу обращения — финансы, маркетинг, рекламу.

Первая промышленная революция (уголь, завод, телеграф) длилась около 50–60 лет, достигнув пика в 1868–1892 гг., обеспечив прирост ежегодной производительности труда в 2%. Вторая промышленная революция (двигатель внутреннего сгорания, нефть, конвейер) длилась примерно 35 лет, средний рост производительности труда — 2,3%. Третья промышленная революция, конец которой в вялотекущем режиме переживает ядро капсистемы, — самая короткая и слабая, быстро исчерпавшая прирост производительности (менее 2%) за 25 лет — к концу ХХ века. Затем, в начале XXI века, производительность труда постоянно снижалась, составляя в настоящее время в расчёте на ВВП за вычетом сферы обращения и государственных услуг лишь немногим более 0,4%. О какой новой («четвёртой») промышленной революции может идти речь в такой ситуации? Налицо не революция, а в лучшем случае инволюция, которую пропагандистски пытаются представить: а) Как сдвиг в сфере именно промышленности; б) Как революционный сдвиг. Я уже не говорю о том, что, помня об экономике будущего — по Швабу — как «экономике сниженного качества», о прокламируемых им «патагонизации» и «японификации», получается, что «четвёртая промышленная революция» — это такая, которая прямиком ведёт в экономически упадочный, деградирующий мир. Хороша революция — ничего не скажешь.

И ещё вопрос: как совместить «четвёртую промышленную революцию» с «патагонизацией» и «японификацией» жизни с созданием «экономики пониженного качества»? Революция, создающая бросовую экономику? Когнитивный диссонанс? Нет, просто ложь.

XI

Впрочем, все эти картинки из будущего — это, в большей степени, присказка, сказка — это программа создания капитализма нового типа. Речь идёт о так называемом «стейкхолдерском капитализме» (stakeholder capitalism), который на самом деле никакой не капитализм, а ширма и одновременно средство уничтожения капитализма (акционерного капитализма — shareholder capitalism). От акционера-дольщика (shareholder) стейкхолдер отличается тем, что если первый — это владелец акций, собственник, то второй — это лицо, не имеющее собственности, а просто заинтересованное в том, чтобы данный бизнес (или данная фирма) функционировал нормально и либо терпящее убытки, либо испытывающее ущерб в случае его (её) плохого функционирования. Стейкхолдером может быть директор-несобственник, подрядчик, субподрядчик, просто житель того района, где расположено то или иное предприятие, наносящее вред природной среде. Но в любом случае — и это крайне важно, доминанта — стейкхолдер не является собственником, он всего лишь участник.

Впервые Шваб употребил термин «стейкхолдер» в 1971 г. в книге «Управление современным предприятием в машиностроении» (Modern Enterprise Management in Mechanical Engineering). Он определил стейкхолдеров как «вторичных участников огромного коммерческого проекта», первичные участники — это собственники, причём, крупные — корпорации-монополисты, стремящиеся подавить конкуренцию и рынок. Ну а что происходит с «вторичными участниками коммерческого рынка» в случае установления на нём монополии или олигополии, объяснять не надо; стейкхолдер — это даже не игрок, а пешка на вылет, на жертву, расходный материал рынка. То, что рынок — временное состояние при капитализме, характеризующее его относительно неразвитую стадию, ясно. Недаром в своё время Фернан Бродель заметил: капитализм — враг рынка с его конкуренцией, совершенно ненужной стремящемуся к монополии капиталу. Словно развивая эту мысль, Питер Тиль из Pay Pal откровенно говорит, что конкуренция — это удел неудачников (losers). Цель любой компании — монополия.

В течение почти полувека о стейкхолдерах почти не вспоминали. И вдруг в 2019 и 2020 гг. раздался залп. В 2019 г. газета Financial Times, рупор крупного, прежде всего финансового, британо-американского капитала призвала к замене «акционерного капитализма» «капитализмом вторичного участия», стейкхолдерским капитализмом, в котором доля — это не акция и не собственность, а, например, гарантированный (государством) базовый доход, у которого жёсткие планки — и нижняя, и верхняя. Ультраглобалисты и те, кто, как Шваб, обслуживают и озвучивают их интересы, активно поддерживают и развивают эту идею и пытаются представить стейкхолдерский капитализм как такой, который в создании долгосрочной прибыли стремится учитывать потребности всех заинтересованных лиц — общества и человечества в целом. Согласно Швабу, как минимум три причины диктуют необходимость замены акционерного капитализма, т.е. капитализма собственников «капитализмом участия»: 1) Мир стал значительно более взаимосвязанным, чем раньше; в условиях глобализации люди становятся глобальными гражданами; 2) Значительно большую роль, чем раньше, играет проблема защиты природной среды, особенно в связи с необходимостью борьбы с вызванными человеком климатическими изменениями (у всех ультраглобалистов — это важнейший пункт переустройства мира); 3) При наличии интернета люди знают, как живут другие, и стремятся к большему равенству; стейкхолдерский капитализм, считает Шваб, даёт оптимальное решение проблем в новой ситуации, связанной с COVID’ом.

Эти тезисы несостоятельны. Во-первых, новая ситуация, о которой говорит Шваб, возникла не сама по себе, она также не есть месть природы человеку, как утверждает Закариа, а представляет собой результат социально-политических и экономических мер властей, мер намеренно избыточных по сравнению с масштабом эпидемии, которую объявили пандемией. Как показали в своих исследованиях З. Бауман, М. Кастельс и многие другие неангажированные исследователи, «глобалами» становятся лишь 20% мирового населения, 80% навечно вталкиваются в разряд «локалов». Глобализация — это селективный процесс отсечения от глобального уровня и связанного с ним богатства или просто достатка огромной массы населения. То, что житель Индии, Боливии, Конго или РФ может в смартфоне наблюдать жизнь мира богатых, всякие «Санта-Барбары», не делает его богатым и не позволяет ни на миллиметр изменить свою ситуацию. В-третьих, что касается защиты природной среды, то именно корпорации, которые, согласно Швабу, должны вытеснить государство, загрязняют атмосферу, производят ГМО-продукты, вырубают леса на Амазонке.

Вообще, экологизм (не путать с природоохранной деятельностью) как квазиидеология защиты природы от человека (как фактора давления на неё и лишнего едока) и добавившийся к нему императив борьбы с климатическими изменениями (обоснование — весьма спорный тезис о глобальном потеплении) занимает одно из центральных мест в повестке дня демонтажников-высотников капитализма. Именно всем этим обосновывается необходимость «зелёной экономики», представляющей собой беспощадно ориентированную на уничтожение промышленности и примитивизацию/архаизацию экономики в интересах определённых сегментов мировой верхушки.

Пандемия, пишет он, пришла в тот момент, когда многие проблемы — от активных действий по поводу климатических изменений до гендерных различий и скандалов Me Too (обратим внимание, что для ультраглобалистов на одной доске оказываются борьба с климатическими изменениями и борьба за гендерные права вплоть до пошло-подлой психоэпидемической компании Me Too) становились всё более заметными, усиливая — так хочется Швабу — значение перехода, во-первых, от акционерного капитализма к стейкхолдерскому; во-вторых, к принципиально новому подходу к миру — ЭСУ-подходу: экология (окружающая среда), социальная сфера, управление (ESG — environmental, social, governance).

Нынешняя ситуация — климат, экология, пандемия — диктует, по Швабу, следующее: целью компаний не может быть только прибыль, они должны быть не только владельцами (держателями) акций (shareholders), но и заинтересованными участниками (stakeholders). Соображения (подход) ЭСУ должны занять центральное место в экономической стратегии. Ультраглобалисты, например аналитики из Black Rock, пытаются доказывать, что ЭСУ-ориентированные компании лучше пережили COVID. И тут же опять противоречие: если эти компании имеют явное преимущество, то зачем же вводить жёсткую систему наблюдения силами социальных активистов за тем, соблюдают ли компании принципы ЭСУ и если нет, то наказывать ли их? Вроде бы жизнь их и так уже наказала или накажет. Весь бизнес, согласно Швабу, должен быть перестроен в соответствии с требованиями борьбы с климатическими изменениями и за защиту окружающей среды, а у тех, кто не захочет перестроиться, бизнес нужно отбирать. Это чёткое указание: демонтаж акционерного капитализма, т.е. капитализма как такового, предполагает активную экспроприаторскую практику — «мягкую» (налоги) или жёсткую (изъятие бизнеса в случае несоответствия ЭСУ-подходу).

Одним из средств этого процесса должны стать изменения в правовой системе, ориентированные на экологию и резко ограничивающие, а по сути, отменяющие частную собственность. Идеи подобного рода активно проталкиваются на постЗападе в последние годы. В частности, ещё в 2015 г. появилась книга Ф. Капра и У. Маттеи «Экология права. На пути к правовой системе в гармонии с природой и обществом»^[2]. Именем экологии Матери-Природы авторы атакуют нынешнюю правовую систему, государственный суверенитет и частную собственность. В основе всего этого, считают авторы, лежит «экстрактивность», которую следует заменить «генеративностью». Последняя исходит из того, что человечество не обладает исключительностью по сравнению с другими экосистемами планеты, и это нужно зафиксировать юридически.

Прежде всего, частный собственник должен перестать занимать место в центре правовой системы, на его место нужно поместить «общедоступные блага», т.е. коллективную собственность. Субъектом этой собственности должны быть независимые от государства и его власти «экологические сообщества» (общины), объединённые в сеть. Таким образом, закон отбирает у государственной власти законотворческую функцию и право реализовывать её с помощью силы, т.е. обнуляется государственный суверенитет, поскольку сетевые сообщества трансграничны. Сеть генеративных (так и вертится на языке: дегенеративных) правовых порядков, по сути, отменяет частную собственность и государство как субъект. При этом Капра и Маттеи не упоминают, более того, старательно обходят корпорации и финансовый капитал — так, будто их в современном мире не существует, а все беды — от государств и промышленности, точнее от промышленного капитала.

Мы прекрасно знаем, что в современном мире так называемые сетевые сообщества, сети, контролируются гигантскими фирмами — социальными платформами в союзе с крупнейшими банками и наднациональными корпорациями. Предложение лишить государство монополии на законотворчество, контроль над правовой системой и собственностью означает следующее: 1) Передачу собственности от государства корпорациям-платформам; 2) Уничтожение частной собственности и превращение её в коллективно-корпоративную, в результате чего вся планета (природа, биосфера) под видом «общедоступных благ» становится коллективной собственностью корпораций, которые к тому же контролируют социальные сети, т.е. социальные контакты и социальное поведение. При этом собственность растворяется в общепланетарной власти, тем более что деятельность «экологических сообществ» не выходит за рамки весьма ограниченной территории и не может контролировать ничего за её пределами. В отсутствие государства контроль в таком вне- и надлокальном масштабе могут осуществлять лишь наднациональные мегакорпорации; будучи способны подмять государства — «экологические общины» они просто раздавят.

«Экоправовая революция», к которой призывают авторы, требует — и они этого не скрывают — деиндустриализации, ограничения потребления (они называют это «эффективным контролем за экономическим поведением отдельных людей в целях обеспечения сохранности экологии и социальной справедливости»). Упоминают Капра и Маттеи, доклад «Пределы роста» Римскому клубу, стейкхолдеров — и становится понятно, откуда растут неомальтузианские «уши»: депопуляция, дерационализация (сознания), деиндустриализация (посредством «зелёной экономики»).

Показательно, что центральный пункт своей программы — переход к стейкхолдерскому капитализму, «капитализму участия», «капитализму без собственности» (такая же химера, как «хлопок одной ладонью»), т.е. в действительности к посткапитализму в интересах нынешней мировой верхушки жёстко привязан к «зелёной экономике», к антипромышленному курсу, а следовательно, к целенаправленному подавлению тех слоёв, которые связаны с промышленностью и её обслуживанием — от промышленных капиталистов до рабочего класса плюс часть МСБ, т.е. против большой части бенефициаров великой индустриальной Америки 1930–1980-х годов и вообще индустриального мира ХХ в., его институтов и социальных завоеваний.

«Зелёная экономика» и есть средство этого подавления — с помощью действий активистов, жёсткого экоклиматического законодательства, которое ударит прежде всего по МСБ, поскольку никому в голову на постЗападе (да и в РФ) не придёт покуситься на крупные корпорации, да и «налог на природу» для большого бизнеса — это не проблема: там, где «толстый» похудеет, «тощий» загнётся, а вместо прибыли («доллара») «тощему» вручат базовый доход («цент»), провозгласят стейкхолдером:— и «ни в чём себе не отказывай!»

XII

Итак, в 2010-е годы глобальная элита оказалась в положении той части верхов США, которые выдвинули в 1930-е годы Ф.Д. Рузвельта: их единственным средством в борьбе с финансовым капиталом, с одной стороны, и с Британской империей, с другой, были кризис и мировая война, т.е. организованная социальная катастрофа. В нынешних условиях кризис, причём реализуемый в ускоренном режиме, тоже оказывается единственным средством во всё более сгущающемся для глобалистов цугцванге; но кризис сегодня не может быть «военной войной», только социальной. Первым ходом в ней стала «пандемия» — либо её спецзапуск, либо просто использование возникшей ситуации с объявлением её пандемией. Цель одна — демонтаж капитализма.

О том, что именно демонтаж капитализма путём ускорения глобальной социальной катастрофы является направлением главного удара ультраглобалистов, свидетельствует не только швабовская программа, но и программа так называемого «инклюзивного капитализма». Под инклюзивным, т.е. «включающим», капитализмом имеется в виду социально-экономическая система, которая работает якобы не на капитал, а на всё население планеты: все в мире становятся «включёнными капиталистами» — за счёт и путём, как и в случае со «стейкхолдерским капитализмом», фактического лишения собственности, причём не только частной, но и личной. Разумеется, это не распространяется на мировую верхушку, которая сохранит власть, привилегии и собственность на социальные и духовные факторы производства, которая совпадает с властью. Мне это напоминает один персидский анекдот. Бедняк приходит к богачу и спрашивает его: «Все люди — братья?» «Да», — отвечает тот. «Тогда ты должен поделиться со мной половиной твоего богатства». В ответ богач бросает бедняку несколько медяков, а на удивлённый возглас того говорит: «Бери это и уходи, а то, если об этом узнают другие наши братья, тебе и этого не достанется».

Все сомнения в истинных целях «инклюзивных капиталистов» исчезают, как только мы знакомимся со структурой, продвигающей этот проект, и конкретными лицами, возглавляющими её: как говорится, пробу ставить негде. Главная структура «всёключенцев» — «Совет по инклюзивному капитализму с Ватиканом» (Council for inclusive capitalism with Vatican), который был создан 8 декабря 2020 г. Формально руководителем, духовным главой считается папа римский Франциск I; координатором и фронтменом — Линн Форестер де Ротшильд. Созданию Совета предшествовал подготовительный период, начавшийся в 2014 г. конференцией по инклюзивному капитализму. Открыли её Билл Клинтон и принц Чарлз — не то православный христианин, не то криптомусульманин, короче говоря, хрисламист с «зелёной ориентацией». Затем была создана компания Inclusive capital partners, а в 2020 г. — Совет. Возглавляют Совет 27 Стражей (Guardians). Почему 27? Ответ, на мой взгляд, лежит на поверхности — как похищенное письмо в рассказе Эдгара По. В 2007 г. учёные из Швейцарского государственного технологического университета (Цюрих) под руководством Джеймса Глаттфелдерса ввели данные о 37 млн корпораций, их «дочках» и частных инвесторах в суперкомпьютер Orbis 2007. Было быстро выявлено ядро — 43 060 корпораций, работающих во всём мире. У этого ядра было своё — 1318 компаний, контролирующих 20% мирового дохода плюс владеющих и контролирующих акции большинства крупных корпораций (ещё 60% дохода). Внутри этого ядра — суперъядро — 147 корпораций, щупальца которых охватывают все 1318. Эти 147 (75% из них — это банки) тесно связаны друг с другом, по сути, составляя единое целое и контролируя 40% мирового дохода и все основные мировые СМРАД. Наконец, у этих 147 есть своеобразная голова, мозг — 27 банков и корпораций, суперхозяева. Их представители и присутствуют в Совете.

Официальная цель Совета — «строительство справедливого и инклюзивного общества и экономики, устойчивой экономической системы, которая работает в интересах всего человечества»; все жители планеты (бизнесмены, чиновники, потребители, местные сообщества и т.д.) становятся стейкхолдерами; прибыль не отменяется, а ставится на службу всем землянам, работает в их интересах. Лозунг: People, Planet, Principles of Government, Prosperity. Всего структуры, стоящие за Советом (сайт: inclusive capitalism.com), имеют капитализацию 2,1 трлн долл., совокупный доход — 10,5 трлн долл.; в 163 странах на них работают 200 млн рабочих. При переводе на шкалу мировой экономики это ниже Франции, но выше Великобритании — между ними.

Объявляя союз с Ватиканом, Форестер де Ротшильд подчеркнула, что Совет будет прислушиваться к требованию Франциска слышать плач (cry) Земли, Матери-Природы, плач бедных и отвечать на их чаяния. Читаешь слова этих людей, и в памяти начинают звучать слова Гамлета о Розенкранце и Гильденстерне: «Которым я, как двум гадюкам, верю». Дела и биографии самой Линн Форестер де Ротшильд и большинства из 27 стражей смотрятся не очень благовидно, особенно если учесть, что все эти люди подчёркивают: они — стражи морали; в высшей степени достойные и порядочные люди. Начнём с мадам. Ныне она владелица состояния своего покойного мужа Эвелина де Ротшильда, а также журнала The Economist, она же — член Совета по международным отношениям (США), Ассоциации внешней политики (США), Института международных отношений (Великобритания), Института стратегических исследований (Великобритания) и Международного консультативного совета Asia House.

В 1998 г. на встрече Бильдербергского клуба в Шотландии человек Рокфеллеров Киссинджер познакомил свою протеже Линн Форестер (кстати, Шваб тоже протеже Киссинджера) с Эвелином Робертом де Ротшильдом (похоже на классическую подводку), и вскоре они поженились — вышедшая из среды рабочего класса и сделавшая карьеру Линн и миллиардер Ротшильд. Часть медового месяца молодожёны провели по приглашению четы Клинтон в Белом доме. Линн, ярая сторонница Демпартии, в 2008 и 2016 гг. была главным фандрайзером своей подруги, любительницы женщин — от несовершеннолетних «лолиток» до более зрелых дам — Хиллари Клинтон и её советником по экономике.

Самое ранее упоминание о Линн — 1991 г. (она ещё не была замужем за Ротшильдом), тогда она великодушно предоставила в полное пользование своей британской подруге один из своих апартаментов на Манхэттене. Подругу звали Жислейн Максвелл, она была дочерью Роберта Максвелла — медийного магната и агента МОССАД (а вообще-то двойного, а возможно, и тройного агента). А приехала Жислейн в Нью-Йорк сразу после того, как её отца убили (предположительно британцы и/или израильтяне). Сегодня Жислейн Максвелл ожидает суда по обвинению в child sex trafficking — траффике детских сексуслуг. В этом бизнесе она была партнёром Джефри Эпстайна, поставлявшего детей для сексуслуг политической и шоу-бизнес-верхушке США и постЗапада в целом. Эпстайн тоже работал на МОССАД. На своём самолёте с красноречивым названием Lolita Express (привет Набокову) он возил развлекаться с детьми международную педофильскую верхушку обоих полов, за что был арестован и якобы повесился в камере, причём «сделал» это уже со сломанным позвоночником (напоминает историю с бывшим управделами ЦК КПСС Н.Е. Кручиной, выбросившимся осенью 1991 г. из окна со связанными скотчем руками). Во время следствия имя Линн Форестер де Ротшильд всплыло в списке лиц, которые летали на этом самолёте — правда, только один раз. А вот имя Билла Клинтона упоминается 25 раз. С Эпстайном Линн связывали дружеские и деловые отношения: вместе они даже создали в 2012 г. структуру Terra Mar, чьей официальной целью было спасение океанов. Сразу после ареста Эпстайна Линн структуру ликвидировала. Одним из доноров Terra Mar был фонд Клинтонов. Ну как можно сомневаться в чистых намерениях подруги столь достойных людей и спасительницы водной среды?

Теперь о 27 стражах. Среди них — главные исполнительные директора (СЕО). Среди них СЕО двух фондов, которые, как заметил Ф. Энгдаль, в значительно большей степени определяют внешнюю политику США, чем Госдепартамент — фондов Рокфеллеров и Форда. Это, соответственно, Раджив Шах и Даррен Уокер. Оба фонда активно продвигали распространение ГМО-культур и продуктов. Не менее активны представители ГМО-гиганта Дюпон и компаний Merck и Johnson and Johnson, они тоже среди двадцати семи. Эти три компании известны скандалами, связанными с некачественной, смертельно опасной продукцией. Так, руководство «Мерк» лгало, отрицая риск, который несёт их лекарство от артрита Vioxx, и только когда у 55 тыс. принимавших его произошли сердечные приступы, вынуждены были сознаться. Среди стражей руководители Visa, Mastercard, Bank of America, Allianz Insurance, British Petroleum (в 2016 г. именно Visa и USAID стояли за катастрофическим экспериментом Моди по созданию безденежной экономики Индии); бывший руководитель Банка Англии, засветившийся в отмывании денег мексиканскими наркокартелями и русской мафией; Марси Фрост — мутный глава CalPERS, замешанный во многих историях с мошенничеством пенсионного фонда штата Калифорния, и ряд других сильно запятнанных, но весьма влиятельных глобалистов; глава State Street Corporation, которая крайне агрессивно проводит политику поощрения развития «зелёной экономики».

По сути, перед нами некий прообраз, черновик полумафиозного мирового правительства, чья заявленная задача — переформатирование мировой системы и создание НМП, за которым вовсе не случайно торчат «уши» семейства Ротшильдов. Ну а фактический глава этого правительства, «духовный лидер» — папа римский иезуит Франциск I. Прежде чем говорить об этом специфическом плане, зададимся вопросом: как папа и иезуиты связаны с ультраглобалистской повесткой и Ротшильдами? Это только личные отношения Франциска I, которого Энгдаль назвал самым интервенционистским и самым глобалистским папой со времён крестовых походов, или не только? Не только. Мало кто знает (хотя информация об этом содержится в одном из томов 22-томной Энциклопедии иудаики 1971 г. издания), что один из неафишируемых титулов Ротшильдов — Guardians of the Vatican Treasure, т.е. Стражи казны Ватикана. В своё время именно задолжавший Ротшильдам папа римский Лев XIII (известный энцикликой Rerum Novarum) по наущению Ротшильдов в самом конце XIX в. убедил французское правительство пойти на столь необходимый Великобритании антигерманский союз России и Франции. Сегодня цели союза Ватикана и Ротшильдов намного более амбициозны. Речь идёт ни много ни мало о создании мировой власти под эгидой единой мировой религии во главе с папой римским, и Франциск I наилучшим образом подходит для решения этой задачи.

Франциск (в миру — Хорхе Бергольо, имя навевает воспоминания о главном злодее из романа У. Эко «Имя розы») родился в 1936 г. в Аргентине. С ранних лет — иезуитская школа, затем — карьера в иезуитских структурах. С 2013 г. — папа римский. В 2011–2013 гг., уже будучи кардиналом, Бергольо был священником очень важной и символичной для иезуитов церкви Сан-Беллармино. Роберт Беллармин (1542–1621), кардинал-иезуит, идеолог высшей власти иезуитов в мире вообще и десакрализации монархической власти в частности: Бог даёт власть не монархам, а народу, и если государь недостоин божественного доверия (а определяют это, конечно же, иезуиты), то народ имеет право его свергнуть. Эта идея, сформулированная задолго до масонов и иллюминатов, позднее легла в основу католической теологии освобождения в Южной Америке. Франциск её активный приверженец. К тому же он поддерживает все инициативы ультраглобалистов — от «зелёной экономики» до обязательной вакцинации от COVID. В ноябре 2020 г. Франциск заявил буквально следующее: «Теперь каждый, прежде чем войти в жемчужные врата Рая, должен получить вакцину от COVID, точнее — две: одну за себя, другую — за умерших родственников, чтобы Господь вызволил их из Чистилища». Мне это напоминает жульничество героев фильма «Праздник св. Иоргена». Это — не единственное мошенничество, к которому имеет отношение Франциск I. Он замешан в скандалах, мошенничестве и растратах, связанных с кардиналом Джованни Анджело Беччу (Giovanni Angelo Becciu). До 2018 г. Беччу был начальником папской канцелярии. Беччу замешан в нецелевых тратах, т.е. расхищении финансовых средств. Речь идёт о покупке роскошного особняка в Лондоне, частичном спонсировании фильма Rocketman — о жизни «гомика» Элтона Джона. Кстати, папа более чем терпимо относится к гомосексуализму.

Ещё один ватиканский персонаж, связанный с инклюзивистами, — Питер Тарксон (р. 1948 г.), чернокожий кардинал из Ганы. Франциск назначил его главой Ведомства по содействию целостному человеческому развитию (это вопросы окружающей среды, экологии, бедности, экономики). Тарксон — не иезуит, но активно контактирует с ними: в 2019 г. на собрании, посвящённом роли иезуитских мучеников в борьбе за экологию, социальную справедливость, Тарксон сидел в президиуме по левую руку от генерала ордена иезуитов Артуро Соса (напомню: генералов ордена иезуитов называют «чёрными папами»). Именно Франциск и Тарксон обеспечивают со стороны Ватикана союз с Ротшильдами, а через них — с банковской системой Ватикана и крупнейшими банками и корпорациями, в интересах которых под видом инклюзивного капитализма планируется ликвидация частной собственности и частного предпринимательства. Франциск неоднократно высказывался в том плане, что не считает частную собственность неприкосновенной.

Франциск — сторонник экуменизма, создания чего-то вроде мировой церкви под главенством папы римского. Обоснование этому давно готово: ещё папа Григорий в своей энциклике сформулировал теорию «мирового папского правительства» — власть и религия сливаются. Ясно, что в этом случае в глобальной католической церкви мало что останется от христианства, тем более что именно христианство стоит на пути создания и мировой церкви, и нового мирового порядка, идейно замешанного на оккультизме и сатанизме. В мировой церкви папа автоматически перестаёт быть христианским пастырем и превращается в мирового верховного жреца некоего культа — христианского (или не очень) по форме, но антихристианского, восточного, языческого, как заметил ещё в 1853 г. преподобный Александр Хислоп. Уже тогда папский Рим (думаю, реально намного раньше) превратился в языческий апокалиптический Вавилон, в нечто похожее на поклонение ближневосточному богу Нимроду. За последние 170 лет, особенно после Второго Ватиканского собора, ситуация лишь ухудшилась.

Кто-то удивится: да разве может глава католической церкви разрушать церковь? Во-первых, уж если Париж стоил мессы, то в XIX в. мировая власть — тем более. Как заметил И. Валлерстайн, ценности становятся весьма эластичными, когда дело доходит до власти и прибыли (values are very elastic when it concerns power and profit). Во-вторых, а разве во второй половине 1980-х годов не генеральный секретарь ЦК КПСС М. Горбачёв и оберидеолог этой партии А. Яковлев работали над её уничтожением ради своей власти в посткоммунистическом и постсоветском вариантах? Другое дело — не вышло, рухнули вместе с тем, что рушили. Ничего личного: политика как властный бизнес. Разрушение, изменение изнутри с использованием ресурса системы против неё же — весьма эффективный способ действия.

«Совет по инклюзивному капитализму с Ватиканом» — это заявка на новонормальную мировую власть, в которой религия и политика сливаются, ну а геополитическим фундаментом этой власти в самой Европе, особенно с учётом кризиса и фактического провала ЕС, может стать создание новой версии Священной Римской империи, где «наместниками» папы станут Габсбурги и гвельфские аристократические семьи Южной Германии, Северной Италии, а также герцоги Лихтенштейнские.

И, наконец, последняя по счёту, но не по значению структура, активно продвигающая реализацию НМП, — Фонд Люциса, спонсируемый Биллом Гейтсом. О том, что последний вместе с Black Rock спонсирует ВОЗ (10% и 12% соответственно), известно. Менее известен Фонд Люциса. В его документах говорится, что он объединяет лидеров, за которыми стоят, — запомним это название, — Стражи Плана (Guardians of Plan). План — это воплощение Царства Божьего на Земле, но не христианского, а Нового Мирового Порядка. Писатель Дин Арнольд указывает, что Люцис — это сокращённое имя Люцифера. Корни Фонда Люциса уходят к оккультистке Алисе Бэйли, последовательнице Елены Блаватской. Бэйли считала Люцифера творцом и духовным отцом человечества. У неё было своё издательство — Lucifer Publishing Company, которое с 1925 г. стало называться Lucis Publishing Company. То есть мы имеем дело с сатанистами.

XIII

«Инклюзивисты» активно поддерживают идею мирового правительства. Пандемия для сторонников институциализации и формализации «закулисы» стала дополнительным аргументом. Весной 2021 г. эстафету подхватила обслуга глобалистов из высокопоставленных клерков. Б. Джонсон, А. Меркель, Э. Макрон и несколько руководителей стран из разряда «мелких разменных монет» (Фиджи, Тринидад и Тобаго, Албания и, конечно же, Украина), а также ВОЗ (куда же без этой одной из самых коррумпированных структур ультраглобалистов; пожалуй, только МОК может составить ей конкуренцию) в лице её нынешнего гендиректора, экс-троцкиста ультраглобалиста на содержании Гейтса Тедроса Аданома Гебреисуса (он, как и первый гендиректор Брок Чисхольм, — фанат мирового правительства) опубликовали совместное заявление, точнее, требование передачи власти мировому правительству.

Аргументация следующая: правительства национальных государств не справились с пандемией, значит, нужна надгосударственная власть. Подписанты объявили пандемию «величайшим вызовом мировому сообществу с 1940-х годов». Таким образом, они де-факто приравняли её ко Второй мировой войне. Это, конечно же: а) фантастическая ложь; б) проговорка по Фрейду: «антипандемические меры» на постЗападе есть не что иное, как широкомасштабная социальная война верхов против низов. Требование создания мирового правительства «именем пандемии» свидетельствует: блицкриг ультраглобалистам не удался, нужны новые ходы и более сильные структуры, чем, например, ВОЗ. Джонсон и К° предлагают заключить «всемирный договор о противодействии пандемии», а обеспечение его реализации возложить на новый надгосударственный орган. Это, что называется, «два шара в лузу». Во-первых, новый надгосударственный орган должен подменить и обнулить ООН, где есть Совет безопасности, каждый член которого (в том числе РФ) имеет право вето. Во-вторых, прямо приравняв новый договор к Ялтинскому, они окончательно обнуляют и этот договор (де-факто он уже давно не действует, но теперь заход на де-юре), и результаты Второй мировой войны.

Аргументация высокопоставленной обслуги ультраглобалистов основана на тройной лжи. Во-первых, казус ВОЗ — надгосударственной (мировой) структуры — продемонстрировал полную неэффективность такого рода структур. Во-вторых, две страны — Швеция и Беларусь — не поддались психозу и давлению, продемонстрировав результаты не хуже, чем те страны, которые вводили карантин, домашние аресты под видом «самоизоляции» и локдауны. Необходимо особо подчеркнуть принципиальную позицию Александра Григорьевича Лукашенко. В конце апреля 2020 г. высокопоставленный представитель ЕС по иностранным делам и безопасности Жозеп Борель предложил Лукашенко 60 млн евро для финансирования карантина, который настоятельно советовал ввести. Борель просил: ввести в стране самоизоляцию граждан, внедрить дистанционное образование студентов и школьников; отменить все массовые мероприятия, включая Парад Победы. Лукашенко отказался. Попытка подкупом вовлечь Беларусь в аферу коронапсихоза была предпринята после того, как провалилась кампания в СМРАД (средства массовой рекламы, агитации и дезинформации) постЗапада, согласно которой в Беларуси якобы катастрофическая ситуация с COVID. Беларусь, как и Швеция, не позволили глобалистам топтать их суверенитет. В-третьих, даже ещё один высокопоставленный клерк ультраглобалистов К. Шваб в своей книге «Ковид-19» был вынужден признать: в борьбе с пандемией больше всех провалились те государства, которые наиболее преуспели в «оптимизации» медицины (по сути — в «оптимизации» населения), прежде всего — англосаксонские: США, Великобритания; за ними следуют Германия и Франция. Добавлю: меры борьбы с «пандемией», принятые на постЗападе, ещё более усугубили ситуацию, став очередным шагом в оптимизации уже не медицины, а населения и наступлении на его конституционные права. И вот сегодня эти горе-оптимизаторы говорят: мы хотим полномочий, власти в надгосударственном мировом масштабе. Что они могут предложить? Глобальный локдаун и глобальный психоз? Ковид-паспорта, фиксирующие наличие ежегодных бессмысленных (штамм меняется постоянно), а то и просто опасных (вмешательство в РНК, вероятность изменений генома) вакцинаций? Эти ультраглобалистские аусвайсы должны будут заменить национальные государственные документы, став чем-то вроде цифрового номера узника глобального электронного концлагеря.

С заявлением Джонсона, Меркель, Макрона и К° перекликаются рекомендации Комиссии (якобы — добавлю я) независимых экспертов, созданной по инициативе ВОЗ для анализа ситуации с COVID-19. Комиссия — чисто чиновничья, хотя клерки в ней рангом пониже, чем Джонсон и К° и к тому же — бывшие: например, бывший президент Либерии Эллен Джонсон, бывший премьер-министр Новой Зеландии Хелен Кларк. Эпидемию Комиссия охарактеризовала ни много ни мало «Чернобылем XXI века», т.е. подыграла ВОЗ. Но и покритиковала её, а главное — правительства всех стран: по мнению Комиссии, ВОЗ должна была объявить тревогу в глобальном масштабе на месяц раньше; помешали якобы правила ВОЗ, согласно которым ограничения на передвижение должны вводиться в крайнем случае. Комиссия бездоказательно считает, что вирус попал к нам из животного мира, отсюда важность проблем экологии — глобалистская «старая песня о главном».

Рекомендации — вполне глобалистского характера — следующие:

1. Создание нового совета по глобальным угрозам, обладающего правом призывать государства к ответу (т.е. уже знакомое нам ограничение государственного суверенитета).
2. Создание системы отслеживания инфекций, которая публиковала бы соответствующую информацию без обязательного одобрения стран, о которых идёт речь (ещё один шаг по ограничению государственного суверенитета).
3. Классификация вакцин как товара первой необходимости и создание института финансирования на случай пандемии (работа на фармакологические корпорации: если нефтяные корпорации в 2010 г. получили чистой прибыли 70 млрд долл., то фармакологические — 65 млрд — Д. Уилкок «Финансовая тирания. Провал величайшего сокрытия всех времён»).
4. Срочное требование к странам «Большой семёрки» выделить ВОЗ 1,9 млрд долл. на программу COVAX, предназначенную для помощи вакциной странам с низким доходом на душу населения (т.е. финансовое укрепление насквозь коррумпированной структуры ВОЗ). Короче говоря, превратившись посредством «психопандемии» в одного из глобальных субъектов, ВОЗ не собирается сдавать эти позиции. Она кровно заинтересована в том, чтобы эпидемий в мире было больше и происходили они чаще, и это по замыслу планировщиков должно стать повседневной реальностью мира, возводимого на руинах капитализма.

Все эти ужимки и гримасы марионеток из кукольного театра ультраглобалистских карабасов-барабасов, как и заявления их хозяев, свидетельствуют: первая попытка создания глобального БЭТ-фашизма не достигла всех целей, блицкриг не удался, впереди — следующие удары.

XIV

Конкретные планы построения посткапитализма понятны. Теперь бросим на них азимовский «взгляд с высоты» и зафиксируем основные цели и направления главных ударов — именно по ним будут формироваться фронты в битве за будущее. Будучи мировой системой, капитализм впервые в истории создал мировой господствующий класс, способный реализовывать в мировом масштабе проектно-конструкторский подход к социальной реальности. Однако на рубеже ХХ–XXI вв. возникла противоречивая ситуация. С одной стороны, разрыв между верхами и низами за последние 30–40 лет стал непреодолимым, как в конце Средневековья, в конце существования Старого порядка (конец XVIII в.), в канун эпохи революций, с которой началось наступление низов и средних слоёв во главе с контрэлитами. Социальная непреодолимость, закупоренность социальных сосудов, как показывает история, подводит системы к взрыву; возникла ситуация «двух наций», как во времена Дизраэли, но только не в британском, а в мировом масштабе. С другой стороны, капитал в условиях финансиализма — это уже даже не деньги, а антиденьги, поскольку основные пять функций, выполняемых деньгами, утрачены. Мир завален антиденьгами, производство прибыли в виде антиденег идёт безостановочно, но эта эфемерная субстанция во всё меньшей степени гарантирует верхушке сохранение власти и привилегий, тогда как отсутствие социальных лифтов и память о прошлой, сытой жизни значительной части общества во второй половине ХХ в. сохраняется. Ясно: пока что на нынешнем постЗападе революционной силы, способной опрокинуть верхи, нет. В эпоху «оргазма богомола» оформилось «гнилое болото денационализированного нижесреднего класса» (Ю. Козлов). Он отпал и от христианства, и от триады «свобода, равенство, братство»; живя на подачки, утратил навыки борьбы за свои права. Это болото не способно противостоять реализуемой мировой верхушкой тотальной ликвидации прав, которые европейские, а позднее североамериканские низы завоевали в классовых битвах конца XVIII — середины ХХ вв.

Всё для поздних буржуинов и постбуржуинов вроде бы хорошо, да что-то нехорошо. Дальнейшее ухудшение ситуации, растущая дороговизна продовольствия, тепла, перемещения в пространстве, т.е. неспособность обеспечить минимальный уровень достатка может привести к созреванию таких гроздьев гнева, что мало не покажется. Курс на создание ситуации нового, призванного заменить классовый, управляемого конфликта между небелыми низами, активно создаваемыми ультраглобалистами в Европе посредством миграции, и квазинацистскими группами (ответная реакция на миграцию, поощряемая определённой частью правящего слоя) может оказаться контрпродуктивным и полностью разбалансировать систему. Иными словами, «куда ни кинь, всюду клин», и странового решения этого узла противоречий для поздних буржуинов и их тонущего от столкновения с айсбергом Истории «Титаника» нет, теоретически решение может быть только мировым: создание глобальной системы, основанной на присвоении духовных и социальных факторов производства. К ней ведёт социальная катастрофа/война, и на этом мировая верхушка должна решить несколько задач, которые при всей их противоречивости взаимодополняющие и к тому же соотносятся друг с другом по «принципу матрёшки».

1. Создать на мировом уровне такую систему, такой НМП, которые сделают необратимыми процессы последних 30–40 лет и результаты, обеспеченные «восстанием элит»; закрепит навечно социальный разрыв.

2. Превратить капитал, вещественные («материальные») активы во власть в мировом масштабе — глобальную власть; поскольку капитализм и его производные — индустриализм (зрелая форма) и финансиализм (поздняя форма) переживают терминальное состояние, новая система должна быть посткапиталистической (главный объект присвоения — социальные факторы производства/социального поведения и духовные/информационные потоки, образование, ценности и т.д.), постиндустриальной и постфинансовой («постденежной»). Демонтаж капитализма проводится: а) стремительно посредством рукотворной социальной катастрофы; б) под видом создания справедливого «капитализма для всех».

3. Провести экспроприацию среднего слоя (уничтожить малый и средний бизнес), превратив его в часть новых посткапиталистических низов, полностью лишённых собственности на вещественные факторы производства, а в идеале — и личной собственности вообще, что делает их объектом депривации тех, кто контролирует социальное поведение и информационные потоки; поскольку новые системы всегда возникают за чей-то счёт (игра с нулевой суммой) — за счёт тех, кого отсекают от будущего, создание посткапитализма НМП предполагает кардинальный передел активов между зонами мировой системы, странами и слоями («классами»). Передел выполняет две функции: во-первых, обеспечивает рывок в будущее сильных; во-вторых, не позволяет влиться в их ряды наиболее сильным из слабых, способных воспользоваться кризисной ситуацией, «туманом социальной войны». Ясно, что в ситуации, переживающей терминус капсистемы, это страны полупериферии и той части периферии, у которой можно что-то взять; с другой — средние и верхне-нижние слои ядра («метрополии») и полупериферии.

Поскольку с конца ХХ в. решающими факторами самого материального производства становятся нематериальные (невещественные) социальные (сети) и духовные (информация), часть мировой верхушки обеспечила себе посредством социальных и информационных платформ монополию на эти факторы, которые по сути капиталом не являются, это процессы социального и информационного взаимодействия. Новым посткапиталистическим (пока, на данном этапе, — гиперкапиталистическим) господствующим группам капитал как овеществлённый труд не особенно нужен — он не конституирует ведущий уклад. А вот крупный промышленный капитал и мелкий и средний капиталы индустриального и аграрного секторов, а также сектора услуг (бары, рестораны и т.п.) — это проблема. Казалось бы, не проблема — капитал МСБ, однако это так только на первый взгляд. Конечно, у каждого среднего и тем более мелкого бизнесмена-собственника-буржуа капитал сравнительно незначительный, однако в мировом масштабе или даже в масштабе отдельной страны ядра капсистемы — США, Великобритания, Франция, Германия — это значительные активы. И дело не только в том, что здесь есть чем поживиться в условиях передела. Сам экономический передел в значительной степени преследует внеэкономические цели: до тех пор, пока в руках мелкого и среднего бизнеса собственность и небольшой капитал, они имеют, пусть не мощный, но некий фундамент, некую, пусть слабую, гарантию социальной автономии от системы и не могут полностью превратиться в объект отчуждения социальных и духовных производительных сил, на котором будет строиться посткапитализм. Отсюда задача «новонормалов»: подавление промышленного капитала и уничтожение, разорение МСБ. Ниже мы ещё вернёмся к этому важному вопросу.

Проблема, однако, в том, что за последние 200 лет существования буржуазного общества в ядре капитализма на страже интересов значительной части населения худо-бедно (причём по мере эволюции капитализма и особенно после разрушения СССР всё хуже и беднее) стояли такие инструменты, как государство, политика, гражданское общество, идеология (либеральная) — мощные институты эпохи Модерна, представляющие собой результат классовых завоеваний «мидлов» и работяг. Отсюда задача: демонтаж и разрушение институтов эпохи Модерна, а также демократических и конституционных прав, гарантирующих их существование. В равной степени наряду с раздемократизацией необходима деидеологизация общества.

За последние 200 лет люди на Западе привыкли к существованию названных выше институтов. Более того, многие десятилетия Homo Occidentalis’у внушали, что это — высшие ценности, суть, соль земли западной. Разрушение этих форм предполагает обоснование этого процесса. Задача трудная, однако к её решению можно подойти нелинейно: не изобретать сложные рациональные схемы, а пойти по пути оглупления, дерационализации человека, снижения его уровня образования и психологического упрощения вплоть до оскотинивания посредством низкопробных развлечений, нагнетания социальных страхов, обрушения на него мусорной информации, запутывания с помощью постправды. Упрощение образования и примитивизация психологии, т.е. намеренная деградация духовной сферы, связана ещё и с тем, что именно духовные факторы производства (образование, наука, психологическая сложность) становятся главными, а потому установление монополии на них господствующим меньшинством и лишение их большинства является одним из способов/процессов формирования НМП. Разрушение образования и науки в современном мире и концентрация развитых научно-образовательных форм в закрытых и полузакрытых структурах — это тоже глобальный передел активов, только нематериальных.

4. Сократить население планеты (экономия ресурсов, облегчение социального контроля); сконцентрировать основную массу населения в огромных агломерациях — мегаполисах (упрощение контроля); сократить потребление основной части оставшегося населения (иерархически ранжированный доступ к продовольствию, воде, теплу, бытовой технике, транспортным средствам и т.д.). Речь, таким образом, идёт об избавлении от тех, кто, не работая, потребляет. Например, от пожилых, или, как их называют в англосаксонских странах, senior citizens. Первые пробросы уже сделаны. В начале 2021 г. агентство Moody’s предсказало замедление глобального роста из-за старения людей и увеличения численности пожилых в мире^[3]. В 2021–2025 гг. глобальный экономический рост снизится из-за этого на 0,9% в год. Всё это происходит на фоне сокращения темпов роста производительности и увеличения уровня задолженности из-за пандемии. Трудоспособное население из-за старения сокращается, и это станет проблемой для долгосрочных программ в области здравоохранения, социального обеспечения и социальных льгот. «Старение ещё больше увеличит фискальное бремя по мере роста расходов на здравоохранение и социальное обеспечение». Кстати, первая ковидная волна косила в основном пожилых.

5. Поставить низы под полный контроль (биомедицинский, электронный, информационный), превратив их, по сути, в особый социобиологический тип (вид) «служебных людей».

6. Существенно снизить, затормозить экономическое и научно-техническое развитие, усилить тенденции к упрощению, архаизации жизни, быта, культуры основной массы населения (средства — дебилизирующая «субкультура» развлечений, обезволивающего расслабления, виртореальности; Ст. Лем в «Сумме технологии» называл это фантоматикой). Цель — переформатирование человека, превращение его в нечто синтетическое — без пола, культуры, истории; главная помеха на этом пути — христианство с его культурой совести, которую глобалисты стремятся подменить культурой стыда — это в этике; в эстетике — навязывание уродства в качестве нормы (body positive и т.п.). Переформатированию человека и общества должно предшествовать — в качестве conditio sine qua non — его оглупление, упрощение. И это в тем большей степени, чем больше деградирует правящий слой. Поясню.

Согласно закону Эшби–Шеннона–Винера, управляющая (под)система должна быть сложнее и мощнее управляемой (под)системы, иначе она не сохранит свои позиции. Поскольку за последние полвека управляющая система (доминат) Запада, превратившегося в постЗапад, деградировала, и само это превращение есть процесс и результат деградации, а также поскольку по системным и субъектным причинам она не может обеспечить превосходство в сложности, единственным способом сохранения власти для неё является насильственное упрощение мировой системы на большинстве уровней и во всех основных сферах — властной, социальной, экономической, духовной (культура, социальная психология), интеллектуальной (наука и образование). Такой способ и путь восстановления управляемости требует от мировой верхушки столкнуть в упадок, в деградацию около 75–80% населения, а само население сократить до управляемых величин (т.е. тоже примерно на 75–80%). Сложная же часть должна ужаться количественно и качественно.

Перечислив названные выше шесть задач, возвращаемся к планам обнуления Старого мира, инклюзивизации и новой нормальности, с одной стороны, и тем мерам борьбы с «пандемией», которые по отмашке ультраглобалистов обрушили на головы людей правительства практически всех стран. Локдауны и карантины нанесли удар и по определённым отраслям промышленности, и по промышленному капиталу, и по МСБ, и по среднему слою как несущей конструкции капсистемы. Карантин, домашние аресты под видом самоизоляции, ограничения перемещения в пространстве, введение QR-кодов, видеонаблюдения, сбор цифровой информации о личной жизни и здоровье граждан и другие меры выполняют несколько функций, жизненно необходимых для становления посткапиталистического мира: 1) Они под видом временных и чрезвычайных мер вводят новые, жёсткие формы социального контроля — кстати, любая новая социальная система возникает на основе такого ужесточения социального контроля, которая не снилась прежней (капитализм по сравнению с феодализмом, петербургское самодержавие по сравнению с московским, советская система по сравнению с самодержавной — примеры можно множить); 2) Они демонтируют конституционные права граждан и демократические завоевания трудящихся последних двух столетий; 3) Они способствуют репрессивному упрощению власти, тогда как запугивание, информационно-психологический террор должны подавить волю к сопротивлению; как заметил Шерлок Холмс, «страх — самое мощное оружие из всех». Дистант как резко ухудшенная и обеднённая форма образования, задуманный и ориентированный на упрощение и отупление низов до «пандемии», её именем продавливается в качестве доминирующей.

Но не духом единым озабочены обнулёвщики. Как они признают сами, одна из этих задач — существенное сокращение потребления 70–80% населения. Необходимость сокращения потребления (например, мяса) уже сейчас обосновывается необходимостью борьбы с якобы имеющим место глобальным потеплением, которое является якобы результатом человеческой деятельности, загрязняющей атмосферу углекислым газом. Причём речь идёт не только о промышленности, но и о мясном скотоводстве. Так Ф. Закариа вполне серьёзно пишет (по сути, повторяя Г. Тунберг) следующее: каждый год забивают 80 млн животных; животные продукты — это 18% калорий мирового питания, однако для получения этих 18% требуется 80% сельхозугодий планеты; 74% мяса в мире и 99% в США производится промышленным способом, это производство — рассадник вирусов, а следовательно — угроза эпидемий. Экологисты, «зелёные» — опять же вполне серьёзно — обязательно добавят сюда тот факт, что коровы естественным образом выделяют углекислый газ и загрязняют атмосферу, а потому эту отрасль надо закрыть, а белок получать от червей, насекомых и т.д. Ну и плюс разговоры о необходимости понизить калорийность питания «ради сохранения Матери-Природы».

Вообще, снижение калорийности питания всегда характеризует системные кризисы. Так, во второй половине XVI в. при переходе от феодализма к капитализму калорийность питания жителей Западной Европы существенно снизилась, они стали потреблять намного меньше мяса и, как пишет Ф. Бродель, своим внукам дедушки и бабушки той эпохи рассказывали, как их дедушки и бабушки, жившие на рубеже XV–XVI вв., хорошо питались, ели достаточно мяса. Сегодня швабы, тунберги и прочая нечисть ратуют за то, чтобы потреблять как можно меньше мяса, а недостаток белка восполнять за счёт 3D-мяса, различных червей и насекомых. Мясная диета и калорийность питания позднего Средневековья (а в зрелом Средневековье она была ещё выше) восстановились для западноевропейского простонародья только на рубеже XIX–XX вв., а значительно превзошли её лишь после Второй мировой войны. Но прошло всего 70 лет, и всё, похоже, заканчивается. Кстати, «счастливый Запад» — социализированный квазисоциалистический капиталистический Запад — просуществовал столько же, сколько СССР — 70 лет. Люди на капиталистическом Западе в течение жизни трёх поколений могли легче дышать, поскольку существовал антикапиталистический Восток — СССР; их счастливая (относительно) жизнь закончилась практически одновременно с ним. Доля кончилась, и началась недоля, которая сопровождается изощрённой, по сути издевательской, социальной дрессировкой.

И здесь, наконец, мы подходим к седьмой задаче строителей посткапитализма.

7. Установить контроль над эволюцией общества как социального организма, над психосферой и человеком как биосоциальным видом.

Зная как часто за последние полвека ситуация выходила из-под контроля правящих элит, как восстания низов и возглавляемые контрэлитами революции ставили положение верхушки под угрозу, сегодняшний императив новонормалов — исключить саму возможность неконтролируемых процессов. Отсюда их отношение к либерализму, точнее, к такой его мутации, как либерал-фашизм, который пышным цветом расцвёл в последние 30 лет. Он отвратителен, однако для биоэкотехно-фашизма (БЭТ-фашизма) и с его точки зрения либерал-фашизм обременён, пусть слабо и в риторике, но ненужными для «бэтменов» качествами. БЭТ-фашизм — это освобождение либерал-фашизма от фантомных проявлений и «болей» либерализма для установления полного контроля над человеком и обществом.

Термин «фашизм» употребляется здесь не строго (в строгом смысле слова фашизм полностью осуществился лишь в муссолиниевской Италии), а как метафора. По сути же, речь идёт о квазикастовом строе, где верхи и низы отличаются друг от друга почти как биологические виды (схема так называемого «антропологического перехода», речь о которой шла выше), социальный контроль и эксплуатация осуществляются здесь посредством цифрового (электронного) контроля над низами, их поведением (посредством насильственной медикализации — «корректирующие» вакцинации, диспансеризации и т.п.), их потреблением (снижение уровня потребления именем борьбы с климатическими изменениями, якобы вызванными человеком).

XV

Все три составные части БЭТ-фашизма связаны с контролем над человеком. Во-первых, с помощью медицины — биологический контроль («био»); во-вторых, с помощью объявления борьбы с климатической угрозой, якобы вызванной деятельностью человека («эко»); в-третьих, с помощью цифровизации («техно»). Биомедицинский контроль — это ограничение прав и свобод путём объявления пандемий по команде мировой верхушки; уничтожающие ненужные этой верхушке целые сектора экономики локдауны; и, конечно же, — реализация мечты фондов Рокфеллеров, Гейтсов и прочих социопатов — обязательные, т.е. насильственные вакцинации, о чём необходимо сказать отдельно.

Гейтс и ему подобные рассчитывают с помощью вакцинаций сократить население планеты на 10–15%. Кстати, Верховный суд США летом 2020 г. юридическим решением запретил Гейтсу проведение тотальной вакцинации в стране. Что же такого в гейтсовской вакцине? Стерилизаторы? Спермициды, типа тех, что американцы распыляли над Сербией в 1999 г.? Впрочем, Гейтс продолжил свои «опыты» в Африке.

Вакцинация в том виде, в котором руками ВОЗ продавливают ультраглобалисты, решает и другие необходимые для установления НМП задачи. Начать с того, что это одно из средств потенциального разделения людей на касты двух сортов — высшего и низшего; средств создания мира, в котором людям второго сорта, новым унтерменшам, их семьям ограничивается доступ к образованию, медицине и другим благам цивилизации. Тотальная насильственная вакцинация, рушащая Нюрнбергский кодекс (и это тоже пересмотр результатов Второй мировой войны — вполне конкретный), одно из направлений тоталитарной медикализации общества. Речь идёт не об отрицании вакцинирования как такового, а о его обязательной добровольности; решение должен принимать сам человек, это вопрос его выбора, его свободной воли. В противном случае человека низводят до положения либо барана, над которым «колдует» ветеринар, либо до объекта экспериментов новоявленных «докторов Менгеле». Именно этим помимо прочего занимались медики-нацисты в своих концлагерях, именно это было квалифицировано как преступление против человечества и осуждено Нюрнбергским трибуналом и запрещено Нюрнбергским кодексом. Сегодня нацистские практики протаскиваются ультраглобалистами и их обслугой на местах под иезуитской отмазкой борьбы за здоровье людей — Оруэлл отдыхает.

Далее. Продавливаемая насильно через ВОЗ вакцинация нацелена на подрыв суверенитета, национальной государственности сразу по двум линиям. Во-первых, главные медицинские решения принимаются по команде надгосударственной структуры ВОЗ через головы государств и правительств, которые обязаны эти решения выполнять, — что это, если не десуверенизация? Во-вторых, недовольство, массовый социальный гнев, вызванный насильственной медикализацией общественной жизни, направлен не на ВОЗ — она далеко, а на свои национальные правительства, подрывая их легитимность и «сделочную позицию» по отношению к глобалистским структурам. Таким образом, сила и легитимность государств подрывается одновременно сверху и снизу.

За «био» следует «эко». Борьба за экологию. Экологию, по мнению идеологов БЭТ-фашизма, уничтожает человек. Во-первых, тем, что его много, слишком много едоков потребляют слишком много ресурсов. Во-вторых, своей промышленностью: выбросы углекислого газа «грязной» (т.е. промышленной) экономики ведут к рукотворному изменению климата, что якобы уже сейчас приобрело катастрофический масштаб, ещё чуть-чуть, и если ситуацию не изменить, то между 2050 и 2060 гг. будет достигнута «точка невозврата». В-третьих, своим сельским хозяйством, особенно животноводством, поскольку коровы выделяют углекислый газ. Отсюда — рекомендуемые меры: сокращение населения (т.е. депопуляция), «зелёная экономика» (т.е. деиндустриализация значительной части мировой экономики); демонтаж целого ряда сельхозотраслей, прежде всего животноводства, — замена животных продуктов растительными; белком, получаемым за счёт насекомых, червеобразных и т.д.; синтетическими (т.е. искусственными) продуктами. Результатом всего этого должно стать: а) сильно сократившееся (а следовательно, потребляющее меньше ресурсов и легче контролируемое) население; б) популяция, живущая на основе деиндустриализированной или упрощённо индустриализированной футуроархаичной «зелёной экономики» (опять же экономия ресурсов); в) плохо питающееся (или питающееся низкокачественной, низкокалорийной) пищей население, подверженное болезням, эпидемиям и т.п.

Меры по сокращению населения и деиндустриализации очевидны — их практикуют уже почти полстолетия, прошедшего со времени жульнического неомальтузианского доклада Римскому клубу «Пределы роста». А вот как разделаться с животноводством и заставить людей перейти на растительно-червячно-синтетическую (РЧС) пищу? В принципе — несложно. Достаточно запустить пандемию смертоносного вируса, передающегося от животных (коровы, овцы, свиньи) человеку (опыт уже был — афёра с «коровьим бешенством»), массово забить большую часть мирового поголовья скота как смертельную угрозу человечеству («коровий коронавирус») и в качестве компенсации перейти к производству РЧС-пищи. Не желаете? Умирайте с голода. Сопротивляетесь? Значит, вы — враги человечества. Кстати, по логике «борьбы за климат», роскошью становится не только еда, но также тепло, а во многих регионах мира — вода.

Все меры, о которых идёт речь, автоматически подрывают государство и средний слой, которые ультраглобалисты стремятся сбросить в Тартар Истории. Тут прочерчивается ещё одна линия нового неравенства, неравенства «новой реальности», обусловленная доступом к качественной естественной пище, теплу и воде. Это очень напоминает кастовую систему в Индии. Несколько лет назад во время моей поездки с лекциями в Индию один видный индийский социолог объяснил мне следующее. В Индии существует жёсткая корреляция между социальным статусом и доступом к еде. 40% индийцев едят раз в три дня весьма некачественную пищу — отсюда крайне высокий уровень смертности и весьма низкая средняя продолжительность жизни, не более 25 лет — как в Древнем Риме. Следующие 40% — это те, кто три раза в день ест пищу низкого качества (просто высокий уровень смертности и низкая продолжительность жизни). Эти 80%, по сути, находятся вне реальной социальной жизни; их удел — выживание, биология; для верхних 20% их просто нет. Следующие 15% — это те, кто три раза в день ест высококачественную пищу; с этих 15%, по сути, и начинается социальная жизнь общества — доступ к образованию, политика, бизнес. Наконец, 5% — индийские богатые и супербогатые. Представители верхних 20% внешне отличаются от 80% нижних ростом (они выше), весом (они тяжелее), цветом кожи (они светлее), т.е. выглядят как другой (социо)биологический вид.

Соотношение процентов — 20:80 — точно соответствует концепциям ряда западных социологов, согласно которым посткапиталистическое общество — это общество «20:80»: богатые и бедные, никакого среднего класса. Поэтому, когда проходимцы, идеологи БЭТ-фашизма сулят большей части мира «патагонизацию», они лгут, речь должна идти об «индианизации» — а от Индии до Аргентины ох как далеко!

И, наконец, третий элемент БЭТ-фашизма — «техно». Здесь речь должна идти об установлении максимального контроля над обществом, человеком в единстве его потребностей, связей и мыслей посредством социальных сетей и рейтингов, рекламы, тупых развлечений, дебилизирующих зрелищ и музыки и т.д. Это и QR-коды, с помощью которых власть, причём не только российская, получает доступ к информации о гражданах, вплоть до их здоровья и личной жизни; это и так называемый «умный город», т.е. город тотальной слежки; это и технологии цифрового и спутникового слежения; многое другое, о чём не скрываясь говорит российская обслуга ультраглобалистов. Так, на прошедшем 9 июля 2021 г. международном онлайн-тренинге Cyber Polygon 2021 Г. Греф радостно заявил следующее: «…только у Сбербанка 110 млн пользователей по всей стране, в то время как у Apple — 1 млрд активных айфонов, не говоря уже об остальных продуктах — Apple Music, Apple TV. Это колоссальное количество данных, в результате чего компании знают о людях больше, чем люди о самих себе». Также Греф заметил, что «искусственный интеллект — это единственная технология, у которой есть возможность “взломать” человека».

Если это не технофашизм, то что это? При этом, как и в био-, и экослучаях, людей стращают угрозой киберпандемии, с помощью которой некие злоумышленники могут разрушить всю информационно-административную структуру.

Именно «техно», т.е. в данном случае цифровизация, особенно образования, играет большую роль в создании «новых бедных» как нижнего слоя посткапитализма, лишённого возможности движения вверх, адекватного осмысления сложившейся жизненной ситуации и т.п. После уничтожения среднего слоя (а это одна из стратегических задач ультраглобалистов), в том числе путём разрушения образовательных институтов Модерна, социальная структура общества упрощается практически во всех странах мира: остаются только низы и верхи, человеческое мясо и те, кто его «жарит». По сути — это реализация проекта орденской власти «Третий рейх». Именно Третий рейх с его сверхорганизацией для элиты — орденом СС — является предтечей БЭТ-фашизма, первым экспериментом в данном направлении. В рейхе были и кастово-орденские слои, и «медикализация» людей, и антихристианство, и экологизм, и многое другое. Однако на пути предтечи встал сталинский СССР как форма исторической России, которая в XIX в. мешала Наполеону и британцам, а в XXI в., даже в ослабленном виде, — изблёвывающему себя из собственной истории постЗападу. Сталин разгромил агента мировых верхушек, их орудие, но не сами эти верхушки — на это сил не было. Однако сталинский СССР, а затем заданная им инерция заставили западные верхушки потерять почти столетие в реализации создания их НМП: почти 30 сталинских лет, 30 послесталинских и ещё 30 лет буржуины с постсоветскими плохишами грабили базирующееся на сталинском фундаменте советское наследие — таким образом они отвлеклись от НМП.

Хочу подчеркнуть: именно СССР, системный антикапитализм как мировая версия исторической России, стоял на пути НМП Запада, будь то его гитлеровский или нынешний (условно — бушевский) вариант, и именно поэтому как только наследники Третьего рейха начали создавать новую версию НМП, СССР должен был быть уничтожен. В блестящем романе Юрия Козлова «Новый вор» есть такой персонаж — господин Герхард, бывший нацист, активно участвующий в ультраглобалистских проектах, поскольку они созвучны третьерейховским. Вот его слова: «…процесс замещения (белых небелыми мигрантами. — А. Ф.) в Европе резко ускорится. В мире будут две нации — мы и мясо, которое надо время от времени переворачивать». И тут же ещё откровение: «Чтобы мясо хорошо прожарилось, — между тем продолжал господин Герхард, — его надо переворачивать на сковородке. Под социализмом не хватило огонька, поэтому мясо пришлось перевернуть досрочно». Бывший нацист (впрочем, бывают ли нацисты бывшими?) чётко фиксирует две вещи: 1) Низы нужно жёстко контролировать и давить, потому что они — низы; 2) Социализм этим практически не занимался, а потому его пришлось ликвидировать — как заразительный пример. В сталинском СССР, который в плане жёсткости был совсем не сахар, власть не давила низы только за то, что они низы; более того, в отличие от эпохи «номенклатурного социализма», для народного социализма сталинской системы был характерен «расстрельный эгалитаризм».

XVI

Мы видим, что в реализации всех направлений НМП огромную роль играют запускаемые пандемии — кибер-, мед-, психо-. Они выступают как новый тип оружия — психооргоружие, а их осуществление должно рассматриваться как акты терроризма — био-, эко-, техно-. Эти акты направлены на разрушение старого мира, на то, чтобы прекратить существование огромной части человечества и обездолить другую часть в создаваемом новом мире.

При этом необходимо различать глобалистов и ультраглобалистов. Если первые укоренены в позднем капитализме с его индустриализмом и технотроникой, то вторые — это социально-информационные платформы и крупнейшие банки. Если глобалисты полагают, что государство и всё связанное с ним должно сохраниться, но под контролем таких структур, как МВФ, Всемирный банк, то в мире ультраглобалистов государству места нет. Их мир — это мир мегакорпораций, нового издания британской Ост-Индской компании или «венеций размером с Европу», как об этом мечтал Ялмар Шахт.

Трампа, например, ошибочно причисляют к изоляционистам. Изоляционизм для него средство, а не цель. Трамп — умеренный глобалист или просто глобалист. Группе, стоящей за ним, противостоят ультраглобалисты, выразителями интересов которых на поверхности политической жизни США являются политические кланы Обамы, Клинтонов, Байдена–Керри, Олбрайт–Коэна и др. Президентство Обамы планировалось как начало 16-летней (как минимум) перестройки США по ультраглобалистским лекалам: восемь лет Обамы плюс восемь лет Клинтон. Однако план сломал «джокер», а точнее, козырь (trump — по-английски «козырь») Трамп. За четыре года президентства, несмотря на неопытность, ошибки, непоследовательность, самоуверенность, нарциссизм и многое другое, он успел сделать немало, и это теперь придётся расхлёбывать стае под водительством Байденохаррис. На этом ультраглобалисты будут терять темп, а время работает против них.

В чём же классовое, политэкономическое различие между глобалистами и ультраглобалистами? Посмотрим, чем обусловлена нынешняя ситуация с планом «обнуления/сброса». Она обусловлена социально-экономическими процессами терминального кризиса капитализма и началом формирования того, из чего в ходе острой социальной/классовой борьбы будет складываться посткапиталистическая система, — её выигравшие и проигравшие, новые верхи и низы. Чтобы понять суть, рассмотрим структуру (пирамиду) нынешней экономики, которая наиболее ярко представлена в США.

Она представляет собой то, что замечательный советский экономист (но — увы — не пророк в своём отечестве) Юрий Васильевич Ярёменко называл «вертикальной экономикой». В ней, согласно Ярёменко, сектора, принадлежащие прошлому, настоящему и будущему, сосуществуют, обмениваясь товарами, услугами, информацией; при этом верхние «этажи», естественно, всегда в намного большем выигрыше, чем нижние. Ещё раньше, чем Ярёменко, другой замечательный советский учёный — и тоже не пророк в своём отечестве — Владимир Васильевич Крылов, отталкиваясь от идей Маркса, частично развитых Александром Парвусом и Розой Люксембург, разработал теорию многоукладной и, естественно, пирамидально организованной капиталистической системы, где наиболее развитый уклад (промышленный, научно-технический), сконцентрированный в ядре капсистемы, не просто получает больший доход, чем менее развитые (раннеиндустриальный, мелкотоварные, докапиталистические), но делает это, во-первых, эксплуатируя их; во-вторых, консервируя их в этом менее развитом состоянии, регулируя эту слаборазвитость в своих интересах. Сектора «вертикальной экономики» Ю.В. Ярёменко — это экономический аспект стадиальных социально-экономических укладов В.В. Крылова.

Через 30–40 лет после написания работ Крылова и Ярёменко эксплуататорская субординация вертикальной (многоукладной) экономики сохранилась, но её составные части и их расположение изменились, причём существенно. Это хорошо показала в своих статьях Елена Сергеевна Ларина. По её мнению, наверху вертикальной пирамиды укладов, но не технологических, а социально-экономических, находится зона «эксизма» (от англ. access — «доступ»). Речь идёт о структурах, в такой степени монопольно контролирующих наиболее передовые и важные на данном этапе факторы и сферы производства, что это позволяет им блокировать доступ не только к этим факторам, но и ко многим другим ресурсам. Приводя конкретные примеры, «этаж» эксизма — это социально-информационные платформы Google, Microsoft, Facebook, eBay и др. (контроль над потоками информации и социальным поведением посредством соцсетей — напрямую и посредством предоставляемых через них услуг); постуглеродная экономика (но не обязательно «зелёная экономика», напомню, именно её навязывают экоэкстремисты на службе ультраглобализма); автоматизированное производство на основе искусственного интеллекта; генная инженерия; синтетическая биология и др.

Названные выше платформы парадоксальным образом представляют собой возрождение на новом витке истории структур типа Ост-Индских компаний, прежде всего британской, а также — права Е.С. Ларина — итальянских и немецких банков второй половины XVII века, бирж Амстердама и Лондона. Добавлю: капитал(изм) в XXI веке словно возвращается в свою раннюю или даже генетическую стадию, чтобы стремительно перестать быть капиталом и превратиться в чистую власть: выход из системы всегда, порой до зеркальности, похож на вход — на генезис и на раннюю стадию. Естественно, что в XXI веке это генезис совсем другой системы, чем в «длинном XVI веке» (1453–1648 гг.).

С точки зрения разделения труда locus standi («место, где можно стать») и field of employment («сфера занятости») эксизма — локальное производство, глобально информационно связанное, т.е. система глобализированных локусов, глоболокусов, связанных друг с другом, а не с прилегающими территориями. Речь идёт о «селективной», т.е. исключающей, эксклюзивной глобализации. Кстати, мир, похожий на эксистский, в своё время описали в своих произведениях Г. Уэллс (элои и морлоки в «Машине времени»), С. Гансовский («Три шага к опасности» — мир элоев без морлоков, вместо морлоков — роботы), К. Саймак («Почти как люди»), Ф. Пол («Туннель под миром»).

Наиболее адекватной формой для эксизма и для контролируемой им полностью частью социальной пирамиды является БЭТ-фашизм. Разумеется, на какое-то время он возможен не только на основе эксизма, но только эксизм является адекватной ему производственно-технической основой, способной обеспечить исторически длительное существование. Без неё он, скорее всего, станет краткосрочно-позорным плевком на стекле Истории.

Второй уровень пирамиды — «этаж» финансиализма. Строго говоря, как и эксизм, это уже не совсем (а скорее всего, совсем не) капитализм. Прибыль создаётся здесь не в сфере производства (материально-вещественного, социального, духовного), а исключительно в сфере обращения. В основе — не производственные технологии, а финансовые: присвоение денежной эмиссии и спекуляции на инвестиционных рынках. Субъекты финансиализма — банки, страховые компании, фирмы по управлению активами (индексными фондами). Думаю, такие названия, как Black Rock, FMR, State Street Corporation, Vanguard Group, у всех на слуху и в представлении не нуждаются. При этом если платформы разрушают капитализм, то финансиалистские структуры надстраиваются над ним, взламывают его и питаются им, как паразит питается «хозяином», эдакий социальный вариант осы-наездника. В этом плане у них есть и сходство с платформами, и различия.

На сегодняшний день финансиализм — это взбесившийся пёс или, если угодно, совокупность взбесившихся раковых клеток. Триллионнодолларовая фиктивная «прибыль» заливает мир, банкротит его и сам финансиализм. С одной стороны, его нужно остановить, иначе инфляция разгонится до такого уровня, что в мировой экономике всё будет «сметено могучим ураганом», а последствия будут такими, как ещё в 2012 г. предупреждал Алан Гринспен. Однако, с другой стороны, остановка чревата для «властелинов финансовых колец» большими неприятностями. Подобно королеве из «Алисы в стране чудес», они должны постоянно бежать, чтобы оставаться на месте. Причём в нынешних обстоятельствах это бег по трупам или, если угодно, по головам. Война не может разрушить это противоречие, и это ещё более подстёгивает реализацию БЭТ-фашизма.

Третий «этаж» (если идти сверху вниз) Е.С. Ларина назвала «технотроникой», используя термин Зб. Бжезинского, который имел в виду корпорации ВПК, химической промышленности, энергетики, фармацевтики и др., тесно связанные с государством. Это корпоративный «бёрнхэмовский» капитализм, по сути, отрицающий рыночную систему. На мой взгляд, он наглядно демонстрирует тезис французского историка Фернана Броделя «капитализм — враг рынка». Уязвимое место корпоративного капитализма и корпоратократии — бюрократическая неповоротливость. Именно на корпоративном капитализме и с ним закончилась «великая Америка» 1930–1980-х годов. В 1989–1991 гг. колокол зазвонил не только по СССР, но и по великой индустриальной Америке. В 1989 году гэбэшно-горбачёвский СССР, активизировав в 1985–1988 гг. подготовку «эвакуации» определённых сегментов режима (надзаконная экономика как «глобализм до глобализации»), капитулировал перед Западом. Внутри самого Запада эта капитуляция, открывшая весь бывший соцлагерь и, прежде всего, РФ для разграбления Западом и сброса избыточной товарной массы, стала основой триумфа финансиализма над промышленным капиталом, старта эксизма и превращения, а точнее деградации Запада в постЗапад.

Эксизм и финансиализм находятся в сложных отношениях сотрудничества (у них общий враг — «великая Америка», промышленный, главным образом, корпоративно-государственный капитал, а следовательно — государство и ориентированные на него средний слой и часть рабочего класса) и конкуренции (место наверху пирамиды только одно). Как заметил в блестящей книге «Алмазы Аллаха» (2004) Сергей Александрович Горяинов, «в Истории существуют достаточно короткие периоды, когда будущие противники вынуждены работать сообща исключительно ради создания прочных долговременных основ глобального конфликта, который определит мировой баланс». У эксистов и финансиалистов общий враг — государство и связанные с ним сектора экономики и социума, однако рано или поздно союзники поневоле начнут «меряться отростками». Хотя при прочих равных рано или поздно будет достигнут компромисс, новые господствующие слои чаще всего побеждают не нокаутом, а по очкам, с последующим компромиссом. В данном случае сфера финансиализма (обращение) соединится со сферой эксистского производства и, если не произойдёт глобальной катастрофы, агенты компромисса сформируют новый господствующий, причём глобальный, слой (класс). Похоже, именно платформы позволят части «финансиалистов» установить контроль над всей мировой финансовой системой. Как тут не вспомнить, что Парвус реальной мировой революцией считал установление контроля над мировой финансовой системой. Но, сказав «а», нужно говорить и «б»: такой контроль означал бы по сути упразднение финансов, денег как таковых — они больше будут не нужны. И это действительно будет революция, знаменующая оформление нового — посткапиталистического — антагонистического строя.

Монополизировав «верхний этаж», глобальное пространство, новые хозяева никого туда не пустят, т.е. выступят в качестве ультраглобалистов и в то же время деглобализаторов. А дальше пойдёт подминание под себя «нижних этажей». У капитализма на подминание иных форм ушло как минимум два столетия, пока из ведущего уклада он не превратился в господствующий. Новые системы практически никогда не побеждают нокаутом, как правило, — по очкам, т.е. путём позиционной, социально и психологически изнуряющей борьбы, рывков вперёд и отступлений, компромиссов. Это и является главным содержанием эпох, получивших название Тёмных веков. Вот в такие Тёмные века — четвёртые в истории европейского человека — мы и вступаем через катастрофу. Катастрофа («конструктивный хаос» Лео Штрауса и «созидательное разрушение» Майкла Ледина) как социальная война («перманентная война» того же Лео Штрауса — версия «перманентной революции» Троцкого) и новые Тёмные (для большей части населения планеты) века — это, пожалуй, единственное средство мировой верхушки выкрутиться из той ситуации, в которую их загнала их же собственная система.

Главная битва за будущее развёртывается внутри постзападного мира, с одной стороны, и между этим миром и РФ и КНР — с другой. Разумеется, это некоторое упрощение, поскольку и в РФ, и в КНР присутствуют сети влияния, выражающие здесь интересы платформ, банкстеров и корпораций постЗапада. Более того, и КНР, и в ещё большей степени РФ во многом являются проекцией постЗапада на внешний мир. В верхушках обеих стран есть свои ультраглобалисты и глобалисты, а вот кого практически нет, так это неглобалистов. Об антиглобалистах я не говорю — это, как правило, около- или вневластные маргиналы. При этом «глобализм» не является идеологией, это праксеология. Не стоит впадать в типичную ошибку «свободно парящих» (по Маннгейму) интеллигенции и интеллектуалов, которые — бытие определяет сознание — резко преувеличивают значение и роль идей, идеологии в жизни вообще и в политической жизни в частности.

Когда-то Оруэлл заметил, что если для интеллектуала социализм — это вопрос теории, то для работяги это вопрос лишней бутылки молока для его ребёнка. Перефразируя Оруэлла, замечу: если для интеллектуала власть (а нередко и жизнь) — это вопрос идейности, то для политика и бизнесмена — это место в иерархии, лишние миллионы на счёте и яхта с длинноногими эскортницами (ну или хотя бы с мечтой пэтэушника типа Насти-Рыбки). Страшно далеки интеллигенция и интеллектуалы от народа — как нижнего, так и верхнего. Как в христианстве, с точки зрения Творца (но не с точки зрения реальной жизни), нет ни эллина, ни иудея, так и во власти «несть ни либерала, ни державника», а токмо шкурники или, мягче, прагматики.

Семьи, которые правят различными странами, формально даже конфронтирующими друг с другом на межгосударственном уровне — в одном случае это 200 семей, в другом 300, в третьем полсотни, — давным-давно включены в глобалистскую повестку. Власти, какой бы ни была их риторика, выражают именно их интересы, а не населения, с которым они (семьи и власти) связаны значительно в меньшей степени, чем со слоями и структурами мирового уровня: так сказать, пользуясь терминами Зигмунта Баумана, «глобалам — глобалово, локалам — локалово». Кроме того, противостояние и перепалки межгосударственного («международного») типа, к которому чаще всего отсылает пропаганда, — это конфликты на таком уровне, который не является ни решающим, ни даже главным в современном мире. Главные игроки в нём — наднациональные структуры закрытого типа, могучие транснациональные корпорации и союзы банков. Мировые отношения намного шире и сложнее межгосударственных, которые занимают всё меньшую часть мирового сектора. Разумеется, есть несколько мощных ядерных государств, но они сами скорее выступают в качестве суперкорпораций, корпораций-государств, государственно-страновое в них вторично. И это уже едва ли изменится, как и их отношение к основной массе населения. Можно конфликтовать с Великобританией или США как государствами, но прекрасно делать бизнес с «Эксон Мобил» или «Би Пи», иметь британцев или американцев в Совете директоров того же «Сбера». Впрочем, это не отменяет мирового сражения за то, кто кого отсечёт от будущего.

Со стороны атлантистов данное сражение — это наступление, агрессия. Со стороны РФ (несмотря на 300 тыс. — плюс-минус — семей, обосновавшихся на постЗападе) и КНР (несмотря на «комсомольцев»-добровольцев постЗапада) — это оборона. Эта ситуация может сохраниться, по крайней мере, в кратко-, а возможно, и в среднесрочной перспективе. В североатлантическом мире, прежде всего в США, скорее всего, будет достигнут компромисс между «будущим» и «настоящим», т.е. между эксистами, с одной стороны, и финансиалистами и частью корпоративной («технотронной») Америки — с другой. В компромисс не попадает значительная часть корпоративной и практически вся «великая индустриальная Америка» — её господствующие и не господствующие слои сбрасываются с «корабля Истории», а кого-то вообще сольют в её «унитаз». В посткапиталистическом мире эксизма и его анклавов для «великой Америки» места нет так же, как, кстати, и для нынешней России, — их существование как таковых в этом мире не предусмотрено. С точки зрения ультраглобалистов, и та и другая vixerunt — отжили.

Трамп — это бунт великой Америки прошлого против Америки финансиалистского настоящего и эксистского будущего. Это битва тех сил, которые стоят за Трампом, за то, чтобы их не отсекли от будущего и так или иначе включили в компромисс, открывающий в Futurum настоящую, а не нарисованную на холсте дверцу. Условный Байден (назовём его «харрисобайден») есть средство ультраглобального подавления этого бунта, но именем не «будущего», а компромисса между «настоящим» и «будущим»; если Трамп тормозил «будущее» в интересах «прошлого», то «харрисобайден» притормаживает уже «будущее» в интересах «настоящего». И если Трамп в этой борьбе в качестве массовки использовал средние, средне-нижние и нижние белые слои, то штурмовыми отрядами, «хунвейбинами» «харрисобайденов» стали чёрные и цветные низы, BLM (или, как их ещё называют, «негронацисты», «чёрные фашисты»), причём нередко под левыми или леволиберальными лозунгами.

Можно сказать, что трампизм — это ранняя рыхлая, неразвитая форма сопротивления посткапиталистическому (эксизм, финансиализм) прогрессу тех слоёв и сил, которые он должен утопить, обнулить или сбросить. Поскольку сбрасываемые — в основном белое население, то в перспективе трампизм или то, во что он превратится, может стать идейным оформлением («идеологией» и стратегией) значительной массы белого населения, противостоящей спайке эксистско-финансовых верхов и чёрных и цветных низов. Последние живут на подачки этих верхов и на средства, перераспределяемые ими за счёт «белой середины». Таким образом, перед нами расово-этническая форма классовой борьбы. Объективным союзником трампистов становятся правоконсервативные силы в Западной и Центральной Европе, защищающие традиционные ценности. Не случайно «Че Гевара» Трампа Стив Бэннон, сыгравший большую роль в создании успешного психоинженерного ресурса QAnon, совершает туры по Европе, налаживая контакты с правыми и консервативными группами.

XVII

На выходе из капитализма и входе в посткапитализм значение борьбы за традиционные ценности выходит далеко за рамки культурно-религиозной сферы. Эксизм как платформа, в которой совпадают производственные и классовые характеристики, — это превращение капитала в чистую власть, обеспечивающую отчуждение у человека социальных (контроль над общественным поведением групп и индивидов) и духовных (понятия, образы, представления, ценности, целеполагание) факторов производства. Главным объектом присвоения в посткапиталистическом мире, в том виде, в каком его планируют нынешние хозяева Мировой Игры, будут не вещественные факторы производства (капитал), а социальные и духовные, которые присваиваются, как правило, вместе.

В сегодняшнем мире духовная сфера всё ещё выступает в большей степени как непроизводственный фактор — ценности, культура, мораль (в том числе религиозная), идентичность. Превращение всего этого в отчуждаемый объект присвоения в новом посткапиталистическом обществе требует предварительной трансформации-модификации ценностей — как традиционных, так и Модерна, который за несколько столетий тоже уже стал Традицией. По сути это означает трансформацию-модификацию человека, обнуление старых ценностей и навязывание таких, которые могут превратить человека в объект присвоения, «заточенный», «обструганный» под это превращение. Существующие ныне ценности и идентичности не просто не годятся в объекты присвоения посткапиталистического БЭТ-фашистского строя, но противостоят ему, блокируя сам процесс превращения невещественного в объект производственных отношений. Поэтому нынешняя борьба за ценности, нормы и идентичности Традиции и Модерна есть не что иное, как формирующаяся социальная, классовая борьба по поводу таких объектов, которые не являются внешними для человека, а представляют самого человека как персонификатора воли, социальных связей и идентичностей.

Упор верхушек постЗапада на права различных, прежде всего сексуальных, меньшинств, на изменение половой, расово-этнической, национальной, культурно-религиозной, исторической идентичности, семейных норм (отношения «муж–жена», «родители–дети»), «флюидный гендер», внедрение толерантности (которая в точном значении слова есть не что иное, как патологическая неспособность системы противостоять вредоносному или даже смертоносному воздействию на неё) — всё это суть средства установления нового строя, нового типа производственных отношений, где человек отчуждается в его целостности. Это средства подготовки к строю, превращающему человека в человечину, в объект эксплуатации и депривации (последняя есть лишение человека возможности удовлетворять основные базовые социальные потребности или, если угодно, социальные инстинкты (не путать с биологическими)).

Одна из важнейших линий формирования НМП — контроль над информпотоками, что уже реализуется путём уничтожения журналистики как профессии, насаждения постправды, замусоривания информационного пространства и т.д. Информпространство сознательно забивается мусором:

— собственно информационным — противоречивые, антирациональные, пугающие, не просто бессмысленные, а убивающие смысл сведения; безобидные для системы идеи, ложные споры и конфликты;

— социальным — активное присутствие в СМРАД, прежде всего, на экранах ТВ различных полусумасшедших блогеров (но мимо кармана не ложат), фриков и фрикесс, педерастов и лесбиянок, унылых смехачей и убогих телетрепачей, короче говоря, телепохабного отребья всех цветов радуги и смешанных идентичностей. Перед нами цирк уродов, или, как сказал бы А.А. Зиновьев, балет безногих.

СМРАД внедряют в массы различные синдромы: ненависти к человечеству (экологизм, климатизм), ненависти к собственной культуре (мультикультурализм), ненависти к мужчинам (феминизм), «обезволивающего расслабления» (наркотизация, политкорректность) и др.

В связи с этим на роль одного из важнейших средств борьбы с этими процессами выходит самопроизвольное выращивание информации и её структурирование, поскольку СМРАД ультраглобалистов систематически разрушают именно структурированную целостную память отдельных людей, групп и целых обществ. Их цель, помимо прочего, хаотизировать, запутать, дерационализировать сознание, именно в этом — второе дно большинства ток-шоу (по сути, телепомоек), где аргументация подменяется криком и эмоциями, а эксперты — «спецами» «спрашивайте за всё», недоучками, изображающими (при активной помощи ТВ) всезнаек. В противостоянии этому императивом также является создание реальной картины мира, способной к саморазвитию, и модели мира, используя которую, можно работать с различным материалом. Одна из целей — выработка опережающего понимания действительности и способности противостоять информационной хаотизации.

НМП, планируемый нынешней мировой верхушкой и её страновой агентурой, требует расчеловечивания человека, которое подаётся как стимулирование человеческого разнообразия — diversity. Если капитализм опредмечивал, овеществлял человека, отчуждал от продукта труда, то посткапитализм, планируемый хозяевами эксизма и финансиализма, расчеловечивает человека как социально, этнически и культурно (идентичность, пол) определённого существа, отчуждает его от самого себя как социального и биологического существа; и это — суть именно производственных отношений планируемого нового строя. Поэтому сопротивление в сфере культуры, в духовной сфере созданию этого порядка есть новая форма социальной и биоантропологической борьбы, в которой не может быть компромисса.

Одновременно с созданием ситуации отчуждения у человека духовных факторов производства планировщики постковидного «нового дивного» (для них) мира планируют изъятие у основной массы населения остающихся у него материальных активов — от капитала до недвижимости, — здесь мы возвращаемся к очень важному вопросу глобального передела малых и средних активов (капиталов), поскольку это станет одной из главных линий разрушения капитализма и формирования нового строя. От того, насколько острым будет сопротивление тех, кого накрывает волна эксистского прогресса, будет зависеть степень жёсткости, людоедскости посткапиталистической системы, того, насколько железной будет пята её хозяев. Степень жёсткости Старого Порядка, а затем капитализма во Франции, Германии и Великобритании XVIII–XIX вв. была определена результатами борьбы в «треугольнике» «корона–сеньоры–крестьяне» в XVI–XVII вв. Так называемые «экосистемы» и платформы выступают как контролёры социальных сетей, т.е. поведения и потребностей людей как духовных, невещественных факторов производства, которые становятся главными. Однако в нижней половине социальной пирамиды постЗапада остаётся огромный слой бенефициаров старого, не до конца раскулаченного акционерного капитала (shareholder capital). В руках каждого из них не так много частной собственности, не так много капитала. Однако суммарно это огромная величина, и если её не обнулить, превратив её владельцев посредством «инклюзивного капитализма» в так называемых стейкхолдеров (stakeholders), т.е. вторичных агентов коммерческого рынка, несобственников, то эти люди сохранят материальную основу, препятствующую превращению их в объект присвоения новых, посткапиталистических верхов. Значит, надо их экспроприировать — большие рыбы пожирают малых, как на картине П. Брейгеля-старшего.

Локдаун разоряет, крушит малый и средний бизнесы. Власти постЗапада готовы выкупить долги населения по кредитам, т.е. де-факто лишить его собственности. Пропаганда убеждает людей: зачем вам собственное жильё? Лучше аренда. Зачем вам личное авто? Есть каршеринг. Зачем вам сбережения? Мы обеспечим вам базовый гарантированный доход, вы будете получать его на карточку — бумажные деньги не нужны. Лозунг 2030 года: «Я ничем не владею. Я счастлив». В результате человек лишается материальных основ своей самостоятельной жизни — личной жизни, личности. Как заметил в своё время писатель Иван Васильев, «свободные деньги на личных счетах несут в себе потенциальную опасность — их владелец может начальство куда подальше послать». Отсюда стремление ультраглобалистов отменить бумажные деньги, установить полный контроль над счетами. И тогда можно будет регулировать и потребление, снижая его, и поведение, аннулируя или замораживая cчета тех, кто говорит или думает не так.

XVIII

Куда же бедному постзападному человеку с его цивилизационной бесприютностью податься? Капиталисты, понимаешь, грабят. Посткапиталисты пришли — тоже грабят, да ещё рушат привычную жизнь. Что у Homo Postoccidentalis остаётся? Семья? Государство? Но ультраглобалисты его ломают. Что касается семьи, моногамного межполового союза мужчины и женщины, то на постЗападе его в течение нескольких десятилетий сознательно подрывают и практически, и пропагандистски: реклама гомосексуальных браков, трансгендеров, полигамии, полиамории; поощрение моды на отказ рожать собственных детей, вместо этого — усыновление/удочерение расово иных детей из слаборазвитых стран; изъятие детей из семей (причины заявляются самые различные: детей «давят» родители, дети гениальны, их нужно поместить в специнтернат, и т.д.); к тому же, как заметил Ю. Козлов, ювенальная юстиция решает ещё одну задачу — разрушает европейскую судебную систему.

Когда-то Фридрих Энгельс написал работу «Происхождение семьи, частной собственности и государства», связав саму цивилизацию человека с этими перечисленными им явлениями. Сегодня всё это хотят уничтожить, т.е. расцивилизовать человека, превратив в трансгуманистического голема. Символично, что Дж. Эпштейн, который поставил на поток секс-трафик детей для извращенцев из политической верхушки и тусовки шоу-бизнеса постЗапада и которого убили в камере как нежелательного свидетеля «порочных удовольствий джентльменов и леди», спонсировал трансгуманизм вместе со своей подругой Линн де Ротшильд, организатором «Совета по инклюзивному капитализму с Ватиканом» (и, не исключено, связующим звеном между двумя педофильскими сообществами — вульгарно-физиологическим и практикующим оккультизм и жертвы): abyssus abyssum invocat — «бездна бездну призывает». Ясно, что трансгуманизм хорошо коррелирует с БЭТ-фашизмом и идеями контролируемой и направляемой эволюции человека с помощью изменения эпигенома.

Подчеркну: изъятие собственности, экспроприация капиталов МСБ — это важное, но не главное стратегическое направление строительства НМП. Главное связано с присвоением не вещественных факторов производства, а духовных, установлением контроля над долгосрочным поведением огромных масс населения как средством контроля над эволюцией человека и общества. Инструменты — социальная дрессировка посредством нагнетаемого страха (перед «пандемией», новыми «пандемиями», включая «киберпандемию», перед климатической угрозой в духе россказней нобелевского проходимца А. Гора), обезличивание (QR-коды, поголовное ношение масок и т.п.), видеоконтроль. Все эти средства уже протестированы во время коронабесия, а в КНР — в виде социальных рейтингов и без него.

Кто-то усомнится: а как возможен контроль над эволюцией? Ещё как возможен, смотря о какой эволюции идёт речь. Как отмечает Сергей Владиславович Кугушев, можно говорить о трёх типах эволюции: традиционной генетической, филетической (эволюция социального поведения), эпигенетической. Изменение традиционной генетической эволюции требует контроля (направляющего воздействия) в течение жизни минимум 10–12 поколений (поколение — 25–30 лет). Открытая Н.В. Тимофеевым-Ресовским и обоснованная Ю.И. Новожёновым филетическая эволюция для своего поворота требует воздействия в течение жизни 6–8 поколений. Эпигенетическую эволюцию специалисты определяют как включение-выключение уже сформировавшихся генов и их настройку. Тем не менее в ходе этого типа эволюции не гены эволюционируют, а посредством внешнего воздействия, корректирующего поведение, усиливается или ослабляется интенсивность работы тех или иных участников генома. Этот тип эволюции требует контролирующего воздействия в течение жизни всего 2–3 поколений. В результате эпигенетически закрепляются устойчивые модели поведения, которые, будучи сформированы, транслируются старшими поколениями младшим, т.е. приобретают чисто социальную форму на уже достигнутом изменении эпигенома. Биологически вшиваемое поведение обретает социальную форму. Экспериментально эпигенетическая эволюция доказана опытами Д.К. Беляева и его коллег по одомашниванию лис.

Создаётся впечатление, что те процессы, которые запущены в ходе коронабесия, имеют целью втолкнуть человечество в период психических мутаций и дать старт быстротекущей, по сути, злокачественной эпигенетической эволюции — переходу от общества автоматического перемалывания людей к социуму управляемой эволюции. Последняя должна с помощью таких мер, как запугивание, контроль, стандартизация, создать «человека послушного», социальное мясо. Исходным пунктом такой направленной эволюции должен быть мощнейший психоудар — и он будет ощущаться тем сильнее, чем к большему комфорту привыкло население, чем более оно избаловано в плане реализации своих потребностей, особенно материальных.

Коронабесие показало: курс на установление в течение 2–3 поколений контроля над человечеством, его поведением и таким образом превращение его в объект целостного присвоения в рамках посткапиталистического строя — реальность. Поэтому, как говорил устами одного из героев «Приключений бравого солдата Швейка» Ярослав Гашек: «Помните, скоты, что вы люди». И как говорил другой чех, Юлиус Фучек: «Люди, будьте бдительны». Бдительность особенно нужна, поскольку создаётся впечатление, что в лице ультраглобалистов-трансгуманистов мы имеем дело не вполне с людьми, а скорее с сущностями, которых, как нечисть из Бхагавадгиты, привлекает грязная деятельность.

ПостЗапад — идеальная площадка для эпигенетически-эволюционных экспериментов. От экспериментов в нацистских концлагерях они отличаются сферой применения и широтой масштаба — глобальной. Ковидоистерия и стала таким психоударом, который должен был обеспечить перезапуск Истории в столь милом ультраглобалистам и их локальным пособникам бэтфашистском направлении.

Коронабесие непосредственно работает на БЭТ-фашизм. Одна из задач последнего — создание массового слоя неполноценных, а потому поражённых в правах, т.е. «социальных уродов», отверженных. Так, во время коронабесия появился термин «бессимптомный больной», т.е. тот, кого, несмотря на отсутствие симптомов, объявляют больным и — автоматически — лишённым многих прав. Можно предположить, что поражёнными в правах окажутся и те, кто отказывается от вакцинации или сомневается в наличии пандемии. И не дойдёт ли дело до гетто и особых знаков для «отверженных», не желающих жить в Матрице и принимать синюю таблетку?

Кто-то скажет: но ведь капитализм был прогрессивнее феодализма, скорее всего, эксизм-посткапитализм будет прогрессивнее капитализма. У меня три ответа на этот вопрос. Во-первых, более прогрессивным по сравнению с феодализмом был зрелый капитализм, но никак не ранний, который в XVI–XVIII вв. обрушил жизнь основной массы западноевропейцев в социальный ад. Для неё ранний капитализм стал регрессом.

Прогресс всегда осуществляется за счёт кого-то, за счёт чьего-то регресса. Прогресс — это понижение уровня энтропии. Понижение уровня энтропии в любой системе происходит за счёт повышения уровня энтропии других (соседних) систем или окружающей среды. Капитализм рушил не просто феодализм, а жизни огромных масс населения, их благосостояние.

Во-вторых, так называемые прогрессивные (читай: нередко — людоедские) экономические формы никогда не побеждают в чистом виде; конкретная форма нового общества зависит от того, насколько старое общество обломает зубы молодого людоеда. Так было с СССР, в котором русская жизнь в 1930-е годы адаптировала, приспособила к себе коммунизм (уничтожение ленинской гвардии, а также троцкистов и бухаринцев было составным элементом этого процесса). Так было с капитализмом, конкретные формы которого рождались в ходе борьбы в рамках треугольника «королевская власть — сеньоры — крестьяне», причём наиболее отсталым оказался немецкий вариант, где победили сеньоры.

Кто сказал, что технологически передовой эскизм — это светлое будущее? Повторю вопрос: если людоеды начинают пользоваться ножами и вилками — это прогресс? Как знать, может, историческое значение Трампа и заключается не в его личной неудаче, а в том, что он сбил темп, дыхание передовикам людоедского эксистского прогресса и заложил оргосновы будущего сопротивления. Как знать, может, так называемый трампизм — всего лишь расплывчатая форма будущего антиплатформенного и антицифрового движения тех слоёв, за чей счёт и на чьих костях эксисты собираются строить своё новонормальное будущее. Причём слои эти в основном белые, на которые коалиция настоящей и будущей Америки собирается бросить — Байден признал это открыто — негров, латино, азиатов и индейцев. И на основе конфликта — этнорасового по форме, но классового по содержанию — построить свой прогресс.

Наконец, в-третьих. Есть правда системы, которая определяется надличностным, надчеловеческим прогрессом, от которого, однако, с ходу выигрывает лишь определённое меньшинство, а есть правда субъекта — личностная, далеко не всегда принимающая системный прогресс, тем более в его ранней людоедской форме. А потому правды эти могут не совпадать, и ещё как! Системный прогресс и его правда — вне морали и нравственности, он, как правило, по другую сторону от них, — я не подпишусь под ленинским: морально всё то, что помогает строительству коммунизма. Субъектный же прогресс всегда морален. Системная и субъектная правда не совпадает, вопрос — в выборе человека.

Два примера: один из реальности, другой — из литературы. Первый пример. Гражданская война. С системной точки зрения ясно, что старое самодержавие было несправедливым, никчемным, умерло, его не оживить, у белых нет проекта будущего, у красных — есть, за ними — системная правда, но где-то далеко, лет через двадцать. Но значит ли это, что автоматически нужно быть с красными? Для кого как, но с точки зрения правды субъекта — вовсе не обязательно даже при осознании полной обречённости белого дела, его неадекватности эпохе.

Второй пример — ситуация из романа братьев Стругацких «Улитка на склоне». Главный герой, Кандид, оказывается в некоей местности, где власть проводит широкомасштабные социальные эксперименты, которые ведут к катастрофическим результатам, но пропаганда подаёт их как великие «одержания» и «победы» прогресса. В реальности же этот прогресс уничтожает целые деревни — они стираются с лица земли вместе с их жителями. В финале романа Кандид размышляет о людях некоей местности, куда его забросил случай: «Обречённые, несчастные обречённые. А вернее, счастливые обречённые, потому что они не знают, что обречены; что сильные их мира видят в них только грязное племя насильников; что сильные уже нацелились в них тучами управляемых вирусов (ах, как в точку, архисовременно для «дней ковида». — А. Ф.), колоннами роботов, стенами леса; что всё для них уже предопределено и — самое страшное — что историческая правда здесь, в лесу, не на их стороне, они — реликты, осуждённые на гибель объективными законами, и помогать им — значит идти против прогресса, задерживать прогресс на каком-то крошечном участке фронта. Но только меня это не интересует, подумал Кандид. Какое мне дело до их прогресса, это не мой прогресс, я и прогрессом-то его называю только потому, что нет другого подходящего слова… Здесь не голова выбирает. Здесь выбирает сердце. Закономерности не бывают плохими или хорошими, они вне морали. Но я-то не вне морали! […] враги прогресса, зажравшиеся тупые бездельники… Идеалы… Великие цели… Естественные законы природы… И ради этого уничтожается половина населения? Нет, это не для меня. На любом языке это не для меня. Плевать мне на то, что Колченог — это камешек в жерновах ихнего прогресса. Я сделаю всё, чтобы на этом камешке жернова затормозили»^[4]. Со словами «это не мой прогресс» Кандид вытаскивает из-за пазухи скальпель и идёт к окраине леса. Он явно склоняется к «хирургическому, только хирургическому» решению «прогрессивного вопроса». Иногда оно бывает — увы! — единственно возможным и верным. Спрос, однако, не с «хирургов», а с тех, кто довёл до этого. Как писал о происхождении Первой мировой войны один из любимых авторов В.И. Ленина Г. Лебон, разумеется, важно, кто капнул последнюю каплю в чашу — и всё полилось, но самое главное — кто наполнил эту чашу до краёв.

По сравнению с постЗападом (подчёркиваю: только по сравнению) Россия, русские остаются в этом плане, по крайней мере на данный момент, более крепким орешком. 1990-е годы стали мощнейшим психоударом по населению России, прежде всего — по русским. Но, как поётся в песне, «выжившие — стали крепче стали». Хотя, как показал опыт, холуёв и подпевал ультраглобалистов и у нас хватает, коронабесие как психоудар в русских условиях оказался слабее, чем на постЗападе. Почему? Когда-то Бисмарк заметил, что Россия сильна, а потому страшна мизерностью своих потребностей. Разумеется, сегодня потребности жителей РФ намного выше, чем в умиравшей и убогой позднесамодержавной России. Тем не менее уровень комфортности жизни у нас в среднем ниже, чем на постЗападе, особенно за пределами Москвы, и это серьёзный фактор. Ну а так называемые «либеральные реформы», проводимые 30 лет властью, начиная с ваучерной приватизации и заканчивая пенсионной реформой, вряд ли поспособствовали воспитанию «человека послушного» — мечты ультраглобалистов. Или я ошибаюсь?

Объективно время работает против ультраглобалистов, и они продолжат раскручивать маховик информационно-психологического террора, запугивая людей новыми пандемиями (любимая «фишка» Гейтса), глобальным потеплением, вызванным якобы промышленной деятельностью человека, и многим другим. Думаю, на очереди — объявление угрозы вторжения инопланетян. Не случайно же НАСА вдруг начало «рассекречивать» данные, признав реальность и «тарелок», и инопланетян. 26 мая 2021 г. было официально объявлено, что Белый дом серьёзно относится к вторжению в воздушное пространство США НЛО. 25 июня 2021 г. в докладе «Предварительная оценка: неопознанные воздушные явления», подготовленном министерством обороны США и управлением национальной разведки, НЛО названы угрозой национальной безопасности — то ли ещё будет! Как тут не вспомнить предупреждения Вернера фон Брауна, высказанные им незадолго до смерти по поводу «пугалок», которые будет придумывать Запад для манипуляции общественным сознанием.

Фон Браун сказал своей помощнице, что после разрушения СССР (в том, что это произойдёт, он не сомневался) Запад постарается найти нового врага, и им станут мусульмане, исламский мир, но это, равно как и проблемы природного характера, будет слабой угрозой. И тогда настанет черёд угрозы инопланетного вторжения, для отражения которого, добавлю я, понадобится что? Конечно же, мировое правительство, живущее по законам военного времени. Всё тот же НМП БЭТ-фашизма. В «новой реальности» люди должны жить в атмосфере постоянного страха, в режиме наведённой психической эпидемии — запуганными, отключившими рациональное мышление легче управлять. Главным полем этих психоэпидемий (по сути — психоинформационного террора) будет, конечно же, постЗапад. У менее богатых и менее сбалансированных режимов за его пределами появится соблазн повторить это у себя. Причин может быть как минимум две: во-первых, продемонстрировать хозяевам мировой игры лояльность («мы такие же, как вы», «запишите нас в постбуржуинство» — «мы открыты для этого» и т.п.); во-вторых, компенсировать психоинформационными мерами социально-экономическую слабость. И то и другое самоубийственно, поскольку ведёт верхушки стран «второй зоны» (полупериферии) к уничтожению, прежде всего — социально-властному и экономическому. Именно психоинформационными ударами ультраглобалисты будут зачищать верхушки государств «второй зоны» и сами эти государства. Ну а в постбуржуинство никто их не собирается записывать — самим места мало. Удивительно, но казус Трампа ничему не научил «второзонников», угодливо табунящихся в прихожей постЗапада. Ну что же, прислуга она и есть прислуга, да только вот нужды в ней у хозяев новой реальности нет. Мобилизация для борьбы против «пандемии», «антропогенных климатических изменений» или инопланетного вторжения позволит ещё более продвинуть общество по пути упрощения — социально-экономического, культурного, психологического.

Однако регрессорам, по-видимому, неведомо, что упрощение бумерангом вернётся к ним — к их страте, к их детям: нельзя жить в обществе и быть свободным от него, даже если ты надеешься «забаррикадироваться» в своих анклавах. Если тэтчеризм и рейганомика внешне отбросили капитализм в его раннюю, рыночную эпоху, то ныне речь идёт об откате как минимум в «длинный XVI век» — тем, кому повезёт, неудачников же протащит ещё дальше, в глубь веков.

Кстати, даже с точки зрения геополитической мы видим возвращение «длинного XVI века» в Евразии, и это непосредственно касается России. В XVI — первой половине XVII вв. Россия постоянно испытывала давление Польши, которое остановила только в 1667 г., и Османской империи и их клиентов — крымцев. Самое позорное за всю свою историю военное поражение Россия потерпела именно от Османской империи — бездарный Прутский поход Петра I, правда, было это уже в XVIII в., в Русско-турецкой войне 1710–1713 гг. В то же время с воцарением в Китае маньчжурской династии Айсиньгёро (1644–1911 гг., больше известна под её девизом — Цин) начался китайский Drang nach Westen, который окончился присоединением к Китаю огромного массива земель на западе. С XVIII в. начинается экспансия России, которая с Австрией и Пруссией делит Польшу, поглощая её восточную часть, и с последней трети XVIII в. вплоть до последней трети XIX в. постоянно бьёт в войнах турок-осман, присоединяя целые куски Закавказья. Вторая половина XIX в. — экспансия России в Среднюю Азию (узда для британцев) и на Дальний Восток. Пик могущества — СССР.

Что мы видим сегодня? Россия потеряла Украину, и на западе наших границ реализуется активно поддерживаемый британцами проект Новая Речь Посполитая. Турция вернула себе свои геополитические позиции пусть не расцвета Османской империи, но, по крайней мере, начала XIX в., выдавливая Россию из Закавказья. Мало того, Турция укрепляется в бывшей советской Средней Азии. Новая Османская империя, так же как Большой Вазиристан, — это британский проект с прицелом на тюркоязычные зоны и население России. Большой Вазиристан — это не только перекройка Афганистана, но и создание этнического оружия (мигранты, бегущие от войны сначала в «станы» Центральной Азии, а затем — вместе с частью их жителей — в Россию. Из той же бывшей русской (сегодня — антирусской) Средней Азии Россию объективно выдавливает Китай. Геополитически на своих дальних западных, южных и восточных рубежах Россия отступает. В этом плане мы вновь переживаем наш «длинный XVI век», русское пространство сжимается — как и концептуальное управление этим пространством.

XIX

В ситуации упрощения упрощается и концептуальное управление — предельно. Сегодня оно сводится к набору мантр типа «устойчивое развитие», «разнообразие», «политическая корректность», «инклюзивный капитализм», «зелёная экономика», «технологический уклад», «информационное общество», «новый мировой порядок» (синоним — «новая нормальность») и т.п.

Мантры принято бездумно повторять, над ними не принято задумываться. Потому что если задуматься, то за каждой из мантр скрывается опасная, а порой смертоносная для человечества программа. «Устойчивое развитие» — это сокращение населения планеты максимум до 2 миллиардов, т.е. «бархатный» и не очень геноцид пяти с чем-то миллиардов людей. Термин этот не только вреден, но с учётом нынешней мировой ситуации бессмыслен и лжив. Мир находится в терминальной фазе системного кризиса, никакой устойчивости, никакого устойчивого развития здесь и в помине быть не может. Не думаю, что «хозяева Истории» настолько потеряли связь с реальностью. Дело скорее в другом: мифом об «устойчивом развитии» прикрывают некие цели и скрывают некую ситуацию, которая в мире (включая РФ) уже прошла точку невозврата. Словцо «устойчивость» — это в оруэлловском духе (мир — это война, война — это мир) эвфемизм для обозначения реального кризиса и кризисных, катастрофичных для большей части человечества средств его преодоления в интересах глобалистской верхушки.

«Разнообразие» — предоставление особых прав меньшинствам в ущерб большинству, причём в унизительно-оскорбительной для последнего форме. «Политическая корректность» — ликвидация свободы слова, тоталитарный контроль над словом и мыслью. «Инклюзивный капитализм» — экспроприация собственности малого и среднего бизнеса. «Зелёная экономика» — деиндустриализация, обнищание и разорение слоёв, связанных с промышленностью. «Технологический уклад» — сведение многомерной социальной целостности лишь к одной части, нарушение принципа системности с целью скрыть социальную характеристику общества, его классовую тайну. «Информационное общество» — общество тотальной пропаганды и дебилизирующих СМРАД; «Новый мировой порядок» — порядок, при котором триада «эксисты–банки–корпорации» железной пятой давит население планеты, загоняя его в «новую нормальность», т.е., по сути, в невыносимые условия жизни, что-то среднее между положением раба, крепостного и низкокастового. При этом новонормализированные низы будут жёстко идентифицированы QR-кодами и другими формами подключения к Сети, тогда как одной из привилегий верхов, показателем высшего статуса будет (как хорошо показано в романах Вадима Юрьевича Панова — цикл «Аркада») именно неидентифицируемость, прежде всего, их генетического кода (естественно, их не будут колоть вакциной, проникающей в РНК, в геном).

Даже просто произнося названные выше мантры, мы автоматически встраиваемся в чужой проект, подписываемся под него. Мало того, что в чужом проекте социум, группа, индивид работают на чужой интерес, в долгосрочной перспективе — нередко вредоносный или даже смертоносный для «подписанта». Главное в том, что в таком случае утрачиваются субъектность и самость. О том, что в чужой игре, т.е. по чужим правилам, нельзя выиграть, — я уже не говорю. Разумеется, не всегда есть свой готовый проект, значит, надо работать над ним, а пока идёт эта работа, либо не подписываться под чужое, либо, если постзападная орда припирает к стене и такой возможности нет, имитировать, саботировать и готовить партизанскую операцию в духе «Концерта» (сентябрь 1943 г.), только не физическую, а метафизическую, концептуальную.

Отсюда вывод: очень важно следить за языком, за понятиями и словами, которые нам навязываются: в начале было слово. Употребляя те или иные слова, термины, образы, понятия, мы подписываемся под определённой программой, которая реализуется не просто не в наших интересах, а в ущерб нам, с целью ничтоизации нас. Имя этой программе — Зверь, или НМП. Чтобы путём «великого обнуления» создать их посткапитализм, бесолюди должны превратить поздний агонизирующий капитализм в электронно-медицинский лагерь: «Великий эксперимент Троцкого переходит в новую, глобальную фазу, без прежних лживых догм» (В. Галактионова). Посткапиталистический социальный рай для 10% планируется обеспечить социальным адом для 90% остальных, для мировой обслуги.

Сумеют ли ультраглобалисты навязать миру НМП? Сомневаюсь. Мир слишком сложен, чтобы управлять им из одного центра, а История — слишком сложный и коварный процесс с массой непредсказуемых последствий, возникающих сразу же после того, как только сделан первый шаг в реализации проекта. Мир анклавов эксизма ограничен, за его пределами — бушующий мир «новых варваров», мигрантов и вообще людей, выброшенных верхушками на обочину Истории. Сможет ли НМП, если он будет создан, сдержать их? А что если произойдёт геоклиматическая катастрофа — настоящая, а не фейковая, которой пугают население ультраглобалисты? А что если искусственный интеллект сломается? Или подрывные силы, контрэлита внутри самого НМП решат поменять ситуацию? Не надо забывать историю Римской империи, средневековых городов-олигархий и арабских халифатов — Время имеет привычку свёртываться «листом Мёбиуса». Будем надеяться, что он совьётся в петлю на шее тех, кто планирует превратить человечество в скот, в мясо для жарки на сковороде Истории, в «терпил», биороботов, создать им социальный ад. Значит, именно туда дорога этим планировщикам. Будем гуманистами: поможем им, чем можем, попасть туда, как в «Коньке-Горбунке: «Бух в котёл — и там сварился!»

[1] Смирнов Г. Мысль — молния в ночи. М.: Onebook.ru, 2014. С. 111–112.

[2] Я благодарен Г. Власову, обратившему моё внимание на эту книгу и поделившемуся информацией о её содержании.

[3] По критериям ВОЗ, население страны считается старым, если доля людей старше 65 лет превышает 7% (в РФ — 15,5%).

[4] Стругацкий А., Стругацкий Б. Улитка на склоне. М.: Новое литературное обозрение, 2006. С. 237–238.

14. Специальность Тома В

Вот вам простая задача.

Том В. – студент-старшекурсник из университета вашего штата. Пожалуйста, расположите следующие девять специальностей в порядке убывания вероятности того, что Том В. их изучает:

библиотечное дело
гуманитарные науки и образование естественные науки
инженерное дело
компьютерные технологии
медицина
общественные науки и социальная работа право
управление бизнесом

Этот вопрос легкий, вы сразу же поняли, что ключ к решению – распределение количества студентов на каждую из специальностей. Насколько вам известно, Тома В. выбрали слу- чайным образом, как шарик из сосуда. Чтобы решить, красного или зеленого цвета будет этот шарик, нужно знать, сколько шариков там было изначально. Доля шариков определенного типа называется априорной вероятностью. В данной задаче априорная вероятность того, что Том В. изучает гуманитарные науки, равна доле студентов в этой области от общего их числа. В отсутствие конкретной информации о Томе В. вы, основываясь на априорной вероятности, предположите, что он, скорее, изучает гуманитарные науки и образование, а не компьютерные науки или библиотечное дело, поскольку в целом в гуманитарных науках и образовании больше студентов, чем в двух других областях. Если иной информации нет, то использование априорной вероятности – очевидный ход.

Теперь рассмотрим задание, не связанное с априорной вероятностью.

Далее следует характеристика Тома В., составленная школьным психологом во время учебы Тома в выпускном классе, на основании психологических тестов неясной надежности:

У Тома В. высокий интеллект, но нет настоящих творческих способностей. Он нуждается в порядке и ясности, а также в аккуратных и точных системах, где у каждой подробности свое место. Он пишет довольно однообразно и механически, иногда оживляя текст избитыми шутками и вымыслами научно-фантастического типа. Он сильно сориентирован на обретение умений и навыков. Он производит впечатление человека, который плохо ощущает других и мало им сочувствует, а также не получает удовольствия от взаимодействия с окружающими. Он эгоцентричен, но тем не менее дает глубоко справедливые нравственные оценки.

Возьмите лист бумаги и расположите девять перечисленных специальностей в порядке увеличения сходства описания Тома В. с типичным студентом в каждой из специальностей.

Этот раздел моей книги пойдет вам на пользу, если вы попробуете выполнить это задание. Для оценки различных специальностей необходимо прочитать описание Тома В.

Сам по себе вопрос несложен. Для ответа следует вспомнить или, возможно, составить описания типичных студентов в каждой из областей. Ваш порядок, вероятно, не слишком отличается от среднестатистического, полученного во время первого проведения этого эксперимента в начале 1970-х годов:

1. компьютерные технологии 2. инженерное дело
3. управление бизнесом
4. естественные науки

5. библиотечное дело
6. право
7. медицина
8. гуманитарные науки и образование
9. общественные науки и социальная работа

Вы решили, что компьютерные науки подходят лучше всего из-за намеков на то, что он «ботаник» («избитые шутки»). На самом деле описание Тома В. составлено так, чтобы он подходил под этот стереотип. Другая специальность, которую большинство респондентов оценили как вероятную, – инженерное дело («аккуратные и точные системы»). Вероятно, вы подумали, что Том В. мало соответствует вашим представлениям о тех, кто изучает общественные науки и социальную работу («плохо ощущает других и мало им сочувствует»). За сорок лет, прошедших с того времени, как я разработал описание Тома В., профессиональные стереотипы мало изменились.

Задача расположения девяти специальностей по порядку сложна и требует дисциплины, а также последовательной организации, на которые способна лишь Система 2. Внесенные в описание намеки («избитые шутки» и прочее) нацелены на то, чтобы активировать ассоциацию со стереотипом, то есть автоматическое действие Системы 1.

Инструкции к такому заданию на поиск сходства требуют сравнения описания Тома В. со стереотипами различных специальностей. Для этих целей неважно, насколько точно описание рисует его истинный портрет. Также неважно и знание априорных вероятностей принадлежности к разным специальностям. На сходство индивида с типичным представителем группы размер группы не влияет, ведь можно сравнить Тома с типичным студентом библиотечного дела, даже если в университете нет такого факультета.

Присмотревшись к описанию Тома В., вы обнаружите, что он хорошо подходит под типичные образы малых групп студентов (компьютерщики, библиотекари, инженеры) и намного хуже соответствует наибольшим категориям (гуманитарные науки и образование, общественные науки и социальная работа). Участники эксперимента почти всегда располагают две самые большие специализации очень низко. Описание Тома В. намеренно сделали несоответствующим априорной вероятности: подходящим для маленьких специальностей и неподходящим для больших.

Предсказания по репрезентативности

Третье задание в этой серии выполняли студенты-психологи старших курсов, и оно – самое важное: расположите области специализации в порядке уменьшения вероятности, что Том В. учится на этой специальности. Испытуемым были известны важные статистические факты: априорная вероятность распределения студентов по каждой специальности и то, что источник описания Тома В. не вполне надежен. Тем не менее ожидалось, что участники эксперимента сосредоточатся исключительно на сходстве описания со стереотипами – названном нами репрезентативностью – и проигнорируют и априорную вероятность распределения, и сомнения в правдивости описания, а затем объявят редкую специальность (компьютерные науки) весьма вероятной, потому что именно у нее самый высокий показатель репрезентативности

В Юджине мы с Амосом много работали, иногда я даже ночевал на работе. Именно в одну из таких ночей я составил описание, сталкивающее репрезентативность с априорной вероятностью. К утру я выдумал Тома В. Первым на работу в тот день пришел наш коллега и друг Робин Доус, опытный статистик, скептически относящийся к интуитивным суждениям. Он, как никто другой, понимал важность априорной вероятности. Я вручил ему задание и предложил угадать специальность Тома В. Хитро улыбнувшись, Доус спросил: «Компьютерщик?» Я обрадовался – даже великие не устояли. Разумеется, как только я упомянул априорную вероятность, Робин сразу же понял свою ошибку: не меньше других зная о роли априорной вероятности в предсказаниях, он пренебрег ей, увидев описание личности человека. Как и ожидалось, он заменил требуемую от него оценку вероятности суждением о репрезентативности.

Затем мы с Амосом предложили то же задание 114 студентам старших курсов, изучавшим психологию и прослушавшим курсы по статистике в трех разных университетах. Респонденты нас не разочаровали: их размещение девяти специальностей по вероятности не слишком отличалось от расстановки по сходству со стереотипами. Подстановка в этом случае была идеальной: никаких признаков того, что участники оценивали что-то, кроме репрезентативности. Вопрос о вероятности был трудным, но вопрос сходства был гораздо легче, и отвечали именно на него. Это серьезная ошибка, потому что оценки сходства и вероятности подчиняются разным логическим правилам. Для оценок сходства вполне допустимо не учитывать априорные вероятности и возможность неточного описания, но игнорирование априорных вероятностей и качества информации при оценке вероятности неминуемо ведет к ошибкам.

Сама концепция «вероятности того, что Том В. изучает компьютерные науки» непроста. Логики и статистики не имеют единого мнения о ее смысле, а некоторые утверждают, что она вообще бессмысленна. Для многих экспертов это – мера субъективной веры. Есть события, в которых вы уверены (например, что утром встало солнце), и есть другие, которые вы считаете невозможными (например, полное замерзание Тихого океана). Существует множество событий (к примеру, то, что ваш сосед – компьютерщик), в которые вы верите в промежуточной степени. Эта степень и есть ваша вероятность этого события.

Логики и статистики разработали несовместимые, но при этом очень точные определения вероятности. Для обычных людей вероятность (синоним «правдоподобия») – неопределенное понятие, связанное с неуверенностью, предрасположенностью, правдоподобностью и удивлением. Его размытость в данном случае не слишком важна и особых неудобств не доставляет. Мы более или менее знаем, что имеем в виду, произнося слова «демократия» или «красота», а люди, с которыми мы разговариваем, более или менее понимают, что мы хотим сказать. За все годы, что я провел, задавая вопросы о вероятности событий, никто ни разу не спросил меня: «А что вы понимаете под вероятностью?», хотя это обязательно случилось бы, если бы я попросил их оценить что-то незнакомое. Все действовали так, будто знают, как отвечать на мои вопросы. Впрочем, я понимал, что просить испытуемых объяснить значение слова будет нечестно.

Люди, которым предлагают оценить вероятность, не теряются с ответом, потому что не пытаются оценивать вероятность в том смысле этого слова, в котором его используют стати- стики и философы. Вопрос о вероятности активирует «мысленную дробь», вызывая ответы на более легкие вопросы. Один из них – автоматическая оценка репрезентативности, которая совершенно обычна для понимания языка. (Неверное) утверждение «Родители Элвиса Пресли хотели, чтобы он стал стоматологом» немного смешно, поскольку автоматически определяется несоответствие между образом Пресли и стоматолога. Система 1 генерирует впечатление сходства без намерения это делать. Эвристика репрезентативности задействуется и в том слу- чае, когда кто-то говорит: «Она победит на выборах, по ней это видно» или «Ученого из него не выйдет, слишком много татуировок». Оценивая потенциальные способности политика по форме подбородка или по силе речей, мы полагаемся на репрезентативность.

Предсказания по репрезентативности распространены, но неоптимальны со статистической точки зрения. Бестселлер Майкла Льюиса «Человек, который изменил все» – это история о неэффективности такого способа предсказаний. Профессиональные тренеры-селекционеры, как правило, предсказывают успех потенциальных игроков, учитывая их сложение и внешность. Герой книги Льюиса – Билли Бин, менеджер бейсбольной команды «Окленд Атлетикс», – принял непопулярное решение отклонить предложения своих селекционеров и отбирать игроков по статистике проведенных игр. «Атлетикс» набирал недорогих игроков, которых другие команды отвергали из-за внешнего вида. Вскоре команда достигла отличных результатов за небольшие деньги.

Недостатки репрезентативности

У оценки вероятности по репрезентативности есть важные преимущества: интуитивные впечатления почти всегда оказываются точнее случайных догадок.

∙ В большинстве случаев люди, ведущие себя дружелюбно, и в самом деле дружелюбны.

∙ Высокий худощавый спортсмен, скорее всего, баскетболист, а не футболист.
∙ Люди с ученой степенью скорее подпишутся на The New York Times, чем те, у кого нет высшего образования.
∙ Молодые парни – более агрессивные водители, чем пожилые женщины.

Во всех этих – и во многих других – случаях стереотипы, определяющие оценки репрезентативности, в какой-то мере верны, и предсказания, основанные на этом эвристическом методе, могут быть правильными. В других ситуациях стереотипы лгут и эвристика репрезентативности сбивает с толку, особенно если из-за нее пренебрегают информацией об априорной вероятности, указывающей в другом направлении. Даже когда эвристический метод в определенной степени оправдан, доверие исключительно к нему сопряжено с серьезными ошибками статистической логики.

Один из «грехов» репрезентативности – чрезмерная склонность предсказывать появление событий с низкой априорной вероятностью. Рассмотрим пример: вы видите в нью-йоркском метро женщину, читающую The New York Times. Какое из следующих предположений о незнакомке более вероятно?

У нее есть ученая степень.
У нее нет высшего образования.

Репрезентативность подскажет вам сделать ставку на степень, но это необязательно разумно. Второй вариант тоже нужно серьезно рассмотреть, поскольку в нью-йоркском метро ездит намного больше людей без высшего образования, чем тех, у кого есть степень. А если некую женщину описывают как «застенчивую любительницу поэзии» и вам нужно угадать, изучает ли она китайскую литературу или управление бизнесом, то стоит выбрать второй вариант. Даже если все девушки, изучающие китайскую литературу, застенчивы и любят поэзию, робких любительниц поэзии почти наверняка больше среди студентов экономических специальностей.

Люди, не изучавшие статистику, вполне способны при определенных условиях применять априорные вероятности для предсказаний. В первой версии задачи о Томе В., которая не сообщает о нем никаких сведений, очевидно, что вероятность того, что он изучает те или иные науки, равна частоте, с которой студенты выбирают эту специальность. Но априорные вероятности теряют значение, как только мы знакомимся с описанием личности Тома В.

Исходя из первых результатов, мы с Амосом решили, что априорную вероятность при доступной информации о конкретном случае будут игнорировать всегда, но этот вывод оказался слишком строгим. Психологи проводили разные эксперименты, где априорные вероятности представлены как часть задания и влияют на многих испытуемых, но тем не менее информации о конкретном случае почти всегда придают большее значение, чем простой статистике. Норберт Шварц с коллегами продемонстрировали, что указания «мыслить как статистик» увеличивают использование информации об априорной вероятности, а требование «мыслить как практикующий врач» производит противоположный эффект.

Со студентами в Гарварде несколько лет назад провели эксперимент, который удивил меня своими результатами: дополнительная активизация Системы 2 давала значительное повышение точности предсказаний в задании про Тома В. В эксперименте старую задачу соединили с современной вариацией на тему когнитивных навыков. Половине студентов сказали надуть щеки во время выполнения задания, а другим – нахмуриться. Как известно, нахмуривание обычно усиливает бдительность Системы 2 и снижает уверенность и склонность полагаться на интуицию. Студенты, надувавшие щеки (эмоционально нейтральное выражение), повторили исходные результаты: они учитывали лишь репрезентативность и игнорировали априорную вероятность. Хмурившиеся участники продемонстрировали увеличение чувствительности к априорным вероятностям, как и предсказывали авторы эксперимента. Это – полезный результат.

В вынесении неправильного интуитивного суждения следует винить и Систему 1, и Систему 2: Система 1 предлагает неверную догадку, а Система 2 принимает ее и выражает в качестве суждения. У ошибки Системы 2 могут быть две причины: невежество или лень. Одни игнорируют априорную вероятность, потому что считают ее неважной при наличии индивидуальной информации. Другие делают ту же ошибку, потому что не сосредоточились на задании. Если разница появляется из-за нахмуренных бровей, то именно лень правильно объясняет пренебрежение априорной вероятностью – по крайней мере, среди студентов Гарварда. Их Система 2 «знает» о важности априорной вероятности, даже если она не упомянута, но для применения этого знания требуются дополнительные усилия.

Второй недостаток репрезентативности – нечувствительность к качеству данных. Вспомните правило Системы 1: что ты видишь, то и есть. В примере Тома В. его описание независимо от того, точное оно или нет, активизирует ваш ассоциативный механизм. Прочитав, что Том В. «плохо ощущает других и мало им сочувствует», вы, как и большинство читателей, вероятно, решили, что он вряд ли изучает общественные науки и социальную работу, несмотря на то что вас предупредили: этому описанию не стоит доверять!

Скорее всего, вы понимаете, что ненадежная информация мало чем отличается от полного ее отсутствия, но из-за правила WYSIATI применять этот принцип довольно трудно. Если только вы сразу же не решите отбросить полученные сведения (к примеру, определив, что вам их сообщил лжец), ваша Система 1 автоматически обработает имеющуюся информацию как верную. Если вы сомневаетесь в качестве информации, следует оставить ваши оценки вероятности близкими к априорной вероятности. Подобное дисциплинированное поведение дается нелегко: оно требует самоконтроля и значительных усилий по наблюдению за собой.

Правильный ответ на вопрос о Томе В. состоит в том, что следует оставаться очень близко к первоначальным убеждениям, слегка уменьшая изначально высокие вероятности попадания Тома В. в распространенные специальности (гуманитарные науки и образование, общественные науки и социальная работа) и чуть увеличивая низкие вероятности редких специально- стей (библиотечное дело, компьютерные науки). Вы не совсем в тех же условиях, как если бы вообще ничего не знали о Томе В., но скудным данным нельзя доверять, так что в оценках должна доминировать априорная вероятность.

Как тренировать интуицию

Ваша предположение, что завтра будет дождь, – это субъективная уверенность, но не следует позволять себе верить всему, что приходит в голову. Чтобы быть полезными, ваши убеждения должны ограничиваться логикой вероятности. Если вы считаете, что вероятность дождя завтра 40 %, также следует верить, что вероятность того, что дождя не будет, составляет 60 %, и не следует верить, что вероятность дождя завтра утром 50 %. А если вы верите, что кандидат Х. станет президентом с вероятностью 30 % и, в случае избрания, будет переизбран с вероятностью 80 %, то вы должны верить, что он будет избран дважды с вероятностью 24 %.

Правила, важные для случаев вроде задачи о Томе В., предлагаются байесовской статистикой. Этот важный современный подход к статистике назван в честь преподобного Томаса Байеса, английского священника XVIII века, сделавшего первый крупный вклад в решение серьезной задачи: логику того, как следует менять свое мнение в присутствии фактов. Правило Байеса определяет, как сочетать существующие убеждения (априорные вероятности) с диагностической ценностью информации, то есть насколько гипотезу следует предпочитать альтернативе. Например, если вы считаете, что 3 % студентов-магистров занимаются компьютерными науками (априорная вероятность), и также считаете, что, судя по описанию, Том В. в четыре раза вероятнее изучает именно их, чем другие науки, то по формуле Байеса следует считать, что вероятность того, что Том В. – компьютерщик, составляет 11 %. Если априорная вероятность составляла 80 %, то новая степень уверенности будет 94,1 %, и так далее.

Математические подробности в этой книге не важны. Необходимо помнить два важных положения о ходе байесовских рассуждений и о том, как мы его обычно нарушаем. Во-первых, априорные вероятности важны даже при наличии информации о рассматриваемом случае. Часто это интуитивно не очевидно. Во-вторых, интуитивные впечатления о диагностической ценности информации часто преувеличены. WYSIATI и ассоциативная когерентность заставляют нас верить в истории, которые мы сами для себя сочиняем. Ключевые правила упорядоченных байесовских рассуждений формулируются очень просто:

∙ Оценку вероятности результата следует основывать на достоверной априорной вероятности∙. Необходимо сомневаться в диагностической ценности вашей информации.

Оба правила просты и ясны. Как ни странно, меня никогда не учили, как ими пользоваться, и даже сейчас следование им кажется мне неестественным.

Разговоры о репрезентативности

«Газон ухожен, секретарь в приемной выглядит профессионалом, мебель красива, но из этого не следует, что компанией хорошо управляют. Надеюсь, совет директоров не пойдет на поводу у репрезентативности».

«Эта новая компания выглядит многообещающе, но априорная вероятность успеха в этой отрасли очень низкая. Откуда мы знаем, что в данном случае все будет по-другому?»

«Они постоянно делают одну и ту же ошибку: предсказывают маловероятные события на основании недостаточных данных. При недостатке информации всегда лучше придерживаться априорных вероятностей».

«Я понимаю, что этот изобличительный отчет, возможно, основывается на веских доказательствах, но уверены ли мы в этом? При его рассмотрении следует учитывать сомнительность данных».

1794. В Польше в ходе восстания Т. Костюшко около кармелитского монастыря в местечке Крупчицы произошло сражение между русскими и польскими войсками, закончившееся победой русской армии.

1809. Заключен Фридрихсгамский мирный договор, завершивший Русско-шведскую (Финскую) войну 1808-1809 гг., главным итогом которой было вхождение Финляндии в состав Российской империи на правах автономного княжества.

1900. Провозглашено создание (с 1 янв. 1901г.) Австралийского Союза.

1917. Лидер большевиков Донбасса Артём (Сергеев) в Харькове заявил о разрыве с Временным правительством и создании в Донбассе власти Советов.

1920. При ВУЗах России созданы рабочие факультеты (рабфаки).

1922. В Берлине состоялся первый в мире публичный показ звукового фильма.

1922. В Москве состоялся первый в России радиоконцерт. Начало вещания «Радио Москва».

1932. Постановлением Президиума ЦИК СССР по инициативе Максима Горького основан Литературный институт (с 1936 г. – им. А. М. Горького).

1939. Красная Армия перешла польскую границу и вступила на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии, входивших в состав Польши. Начался Польский поход РККА в результате которого произошло воссоединение  Западной Украины и Белоруссии с СССР.

1941. Вышло постановление Государственного Комитета Обороны о всеобщем обязательном обучении граждан СССР военному делу. Военное обучение вводилось с 1 окт. 1941 г. для граждан мужского пола в возрасте от 16 до 50 лет. В первую очередь охватывались допризывники 1923 и 1924 гг. рождения и военнообязанные запаса (из числа необученных) в возрасте до 45 лет. Предполагалось обучение без отрыва от производства, основной упор делался на строевую подготовку, изучение винтовки, пулемёта, гранаты. Изучали противохимическую защиту, маскировку, рытье окопов, тактическую подготовку. Всего в системе Всеобуча за годы войны подготовлены 9,9 млн чел.

1943. Войсками Брянского фронта был освобождён г. Брянск.

1944. Началась Таллиннская наступательная операция войск левого крыла Ленинградского фронта (Маршал Советского Союза Л.А. Говоров) при поддержке Балтийского флота с целью разгрома немецких войск на территории Эстонии и освобождения Таллина, являвшаяся частью стратегической Прибалтийской операции. Операция завершилась 26 сент. В её результате войска немецко-фашистской группы «Нарва» понесли тяжёлое поражение. Была освобождена вся материковая часть Эстонии; противник был вынужден вывести свои силы из Финского залива. За отличия в боях 30 частей и соединений советских войск получили почётное наименование «Таллиннские».

1954. На Новой Земле создан советский ядерный полигон.

1991. Латвия, Литва, Эстония, КНДР и Южная Корея стали членами ООН.

2001. Чеченские сепаратисты попытались захватить Гудермес. Бандформирования были хорошо вооружены и организованы. Боевики отлично ориентировались на местности и были осведомлены о расположении подразделений федеральных сил. 18 сент. атака на город была отбита, боевики уничтожены.

2006. Референдум о независимости Приднестровья в Приднестровской Молдавской Республике. По официальным данным Центральной избирательной комиссии, 97,1 % приднестровцев, участвовавших в референдуме, высказались за независимость республики и последующее свободное присоединение её к России.

Макиавелли как исторический персонаж - фигура парадоксальная, и первый из парадоксов - в явном несоответствии между его политическим статусом и всемирной славой. Каким образом чиновник средней руки, не занимавший высоких должностей и не облеченный властью, сумел предложить универсальный анализ хаотичной картины мира, в котором он жил, и войти во всемирную историю политической мысли? Как случилось, что Макиавелли приобрел мгновенно и на века европейскую - и весьма скандальную - славу, а его мысль была обобщена, точнее, заключена в прокрустово ложе прочно устоявшегося термина «макиавеллизм», ставшего синонимом циничного лицемерия? Жан-Ив Борьо, профессор Нантского университета, специалист по эпохе Возрождения, переводчик многих великих сочинений итальянских гуманистов, в том числе трактатов Макиавелли «Государь» и «О военном искусстве», представляет в новом свете знаменитого «флорентийского секретаря», который в политике предпочел морали эффективность, был ценителем древних авторов, но не нашел признания ни у своего, ни у последующих поколений. Борье восстанавливает справедливость, определяя подлинное место Макиавелли в истории западной политической мысли и давая читателю уникальную возможность узнать истинное лицо великого флорентийца.