«Кто и зачем придумал байку о том, что на 20 августа было назначено подписание нового Союзного договора?»

Исторические юбилеи вроде этого — палка о двух концах. Во всяком случае, для нас, журналистов. С одной стороны, 30-летие августовского путча — прекрасный информационный повод вспомнить все. С другой — трудно найти на этом поле делянку, не исхоженную мемуаристами и историками вдоль и поперек. Решить эту проблему обозреватель «МК» попробовал, побывав в гостях у бывшего руководителя Службы безопасности Президента России Александра Коржакова.

Справка «МК»: Коржаков Александр Васильевич, родился в 1950 году в Москве. В 1970–1989 годах работал в Девятом управлении КГБ СССР, занимавшемся охраной высших партийных и государственных деятелей. В 1985 году стал одним из телохранителей первого секретаря Московского городского комитета КПСС, кандидата в члены Политбюро Бориса Ельцина.

В 1990 году был назначен начальником отдела безопасности председателя Верховного совета РСФСР, затем стал руководителем Службы безопасности Президента России. 20 июня 1996 года был освобожден от всех занимаемых постов в результате скандала, связанного с так называемым делом о «коробке из-под ксерокса»: два сотрудника предвыборного штаба Ельцина, Лисовский и Евстафьев, были задержаны на выходе из Дома правительства с более чем полумиллионом долларов США.

В 1997–2011 годах — депутат Государственной думы. Кандидат экономических наук. Генерал-лейтенант в отставке. Награжден орденом «За личное мужество».

"За личное мужество".

Обозреватель «МК» навестил Александра Коржакова в его доме в деревне Молоково (Орехово-Зуевский район Московской области). В последние годы Александр Васильевич проживает там практически безвылазно. Отнюдь не по причине нелюдимости, причина куда прозаичнее и, увы, серьезнее — тяжелые проблемы со здоровьем. Но болезни совершенно не сломили дух бывшего шефа Службы безопасности президента. Это все тот же, прежний Коржаков — не лезущий за словом в карман, непримиримый к врагам и ко всякой, с его точки зрения, неправде — хоть исторической, хоть современной.

— Александр Васильевич, за эти 30 лет вас так часто спрашивали о событиях августа 1991 года...

— Да, уже надоели!

— … Что у меня, наверное, не получится быть слишком уж оригинальным. Но, с другой стороны, и ваши ответы на какие-то вопросы наверняка менялись с течением времени. Отсюда, собственно, и первый вопрос. Изменилась ли за эти годы ваша оценка тех событий, как изменилась она у многих, защищавших тогда Белый дом? Случись вам, нынешнему, знающему все, что случилось потом с Родиной и с вами, вернуться в прошлое, на какой стороне баррикад вы бы оказались? На той же самой или все-таки на другой?

— Сторону я бы не поменял. Я нахлебался советской власти. Меня, одного из самых лучших офицеров Девятого управления, выкинули с работы за то, что я общался не с каким-то «врагом народа», а с министром СССР и членом ЦК! Я познакомился с Ельциным в 1985 году, когда он стал первым секретарем Московского горкома и кандидатом в члены Политбюро, а я был назначен к нему в охрану. Сначала просто общались, потом подружились. Когда его сняли в 1987 году, я так переживал, что у меня от нервов даже экзема началась. Не знали, как меня вылечить.

В 1989 году мы с Витей Суздалевым, моим напарником, пришли к Ельцину поздравить его с днем рождения. А через два дня меня вызывают в отдел кадров: все, до свидания, уходи на пенсию! Хотя у меня ни одного порицания и переполненный наградной лист. С 1968 года в охране, с тех пор, как был призван в Кремлевский полк. И Брежнева охранял, и Косыгина, и у Андропова работал в личной охране, и в Афганистане был. И вдруг — оказался плохой...

Нет, тогда, в августе 1991 года, мы все сделали правильно. Другое дело, что потом пошли ошибки. Первую ошибку Ельцин сделал, когда после путча вместо того, чтобы заняться расстановкой кадров, сбежал на отдых в Прибалтику, в гости к Горбунову (на тот момент — председатель Верховного совета Латвийской Республики. — А.К.). Как только похоронили тех троих ребят (защитники Белого дома, погибшие в ночь с 20 на 21 августа 1991 года в инциденте на Садовом кольце; похороны прошли 24 августа. — А.К.), сразу и махнул на две недели.

И получилось, что людей расставлял Бурбулис (на тот момент — государственный секретарь РСФСР. — А.К.), а Ельцин только утверждал. Ни с кем не беседовал. Столько было нормальных людей, столько было нормальных идей! А их зажали. В аппарате устроили чистку. Именно оттуда пришел этот вопрос: «Где вы были 19 августа?» Ушли многие ценные кадры, профессионалы, а пролезли всякие шулеры и негодяи — очень много тогда в коридорах власти появилось таких проходимцев.

Ну, 1993 год я не могу считать ошибкой. Шансы у нас и у них, у Руцкого с Хасбулатовым и их сторонников, были 50 на 50. И если бы победили они, то непонятно, что было бы со страной. Скорее всего, началась бы гражданская война. Но дальше, после 1993 года, Ельцин, конечно, поменялся. Это уже был совершенно другой человек.

Когда меня просят дать характеристику Ельцину, я говорю, что был такой древнеримский бог — двуликий Янус, а Ельцин — это девятиликий Янус. Я знал его в разных ситуациях. Когда он работал в Московском горкоме, когда его сняли, когда он стал демократом... Я-то думал, по-настоящему стал, а он просто перекрасился. И каждый раз — новое лицо.

Решение идти на второй президентский срок было, конечно, ошибочным. Причем сам Ельцин не хотел идти — он мне сам постоянно говорил об этом. Его заставила семья. Наина с Татьяной рассказывали потом, что они отговаривали его от участия в выборах. Врут!

— А вас, кстати, винят в том, что подговаривали Ельцина вообще отменить президентские выборы. На что он едва не пошел, едва не подписал в марте 1996 года соответствующий указ.

— Не отменить, а перенести! Я предлагал отложить выборы на два года, потому что видел, кого мы выбираем. Какое-то бревно трухлявое. И это была не только моя идея. Я разговаривал с Шумейко, который тогда был председателем Совета Федерации, со многими депутатами, с губернаторами... И все говорили: да, лучше выборы перенести и подумать, кто сможет заменить Бориса Николаевича.

Тогда-то и возник впервые вопрос о преемнике. Много какие кандидатуры обсуждали, но я лично был за Сосковца (с апреля 1993-го по 20 июня 1996 года — первый заместитель председателя РФ. — А.К.).

Черномырдин в то время был больше политиком. Партию создал, «Наш дом Россия», оказавшуюся ему, правда, ненужной. А Сосковец пахал, делал больше, чем все черномырдинские замы вместе взятые. И к тому же был абсолютно предан Ельцину. Это, конечно, было большой ошибкой, что Ельцин выбрал преемником не его.

— Давайте вернемся в 1991 год. Сейчас очень популярна та точка зрения, что если бы ГКЧП победил, то мы рванули бы вперед не хуже Китая, который иногда называют «страной, где победил ГКЧП». Как считаете, был у страны шанс пойти по китайскому пути?

— Никакого! У нас не было главного, что было в Китае — своего Дэн Сяопина. Не было, нет, и не предвидится. Потому что отжимают любого умного человека, который появляется рядом с руководителем.

— И гэкачеписты — тоже не дэнсяопины?

— Ну, конечно! Кто из них думал о стране? Абалкин, да, думал, Аганбегян думал, Шмелев (известные советские экономисты. — А.К.)... А ребята, добившиеся высоких постов, о стране совершенно не думали. Они просто спасали свои кресла.

— Для вас остались какие-то загадки в истории 30-летней давности, какие-то вопросы, на которые у вас до сих пор нет ответа?

— Загадки... Пожалуй, есть одна. Загадка вот какая: кто и зачем придумал байку о том, что на 20 августа (1991 года. — А.К.) было назначено подписание нового Союзного договора?

— Разве не так было?

— Нет, никакого подписания в этот день, я уверен, не должно было быть. Смотрите: мы улетели в Казахстан 16 августа, а вернулись в ночь на 19-е. То есть до подписания оставалось чуть больше суток. Это событие очень большого значения и масштаба, поэтому, по идее, к нему все уже должно было быть готово. В Георгиевском зале Большого Кремлевского дворца — Александровского и Андреевского тогда не было — уже должны были быть расставлены специальные столы, микрофоны, готовы таблички с фамилиями. Где-то — в Грановитой палате или еще где — должен быть организован банкет.

Дальше: каждому первому лицу должен был быть подготовлен отдельный особняк, учтены его гастрономические привычки — кому что и как готовить. Каждому, соответственно, должна быть выделена машина. И не одна, а две-три — чтобы были дублеры. Должна быть готова выездная охрана. За каждым, как я понимаю, должны быть посланы самолет 235-го отряда (авиаотряд особого назначения, обслуживавший высших должностных лиц. — А.К.)...

— И ничего этого не было?

— Абсолютно ничего! Это совершенно точно. Если бы подписание действительно было назначено на 20 августа, мы должны были бы знать, когда и куда ехать, во сколько и с какого подъезда заходить. Но не было ни протокола, ни вообще каких-либо признаков подготовки. То есть все это вранье. Кого этим выручали? Горбачева, гэкачепистов, еще кого-то?

— Хотите сказать, что Горбачев был в курсе заговора?

— Конечно, был в курсе!

— То есть согласны с той версией, что Михаил Сергеевич был совсем не против введения чрезвычайного положения, а просто выжидал, чья возьмет?

— Похоже на то. Если бы целью путча было смещение Горбачева, то, наверное, гэкачеписты не стали бы говорить ему, когда приехали 18-го в Форос, чтобы он не переживал: они, мол, со всем разберутся, наведут порядок, а потом он приедет. А он не стал бы отвечать: «Делайте, что хотите!» Об этом, в частности, рассказывал Олег Бакланов, один из самых умных в этой компании. И его словам я верю.

— А что думаете про смерть Кручины, последнего управляющего делами ЦК КПСС? Действительно покончил с собой, как гласит официальная версия? Действительно «золото партии» здесь ни при чем?

— Ну а кто ж это знает? На тот момент (Николай Кручина ушел из жизни 26 августа 1991 года. — А.К.) все следственные органы были в большом напряге и вряд ли смерть Кручины серьезно расследовали. Кстати, его предшественник Павлов спустя некоторое время тоже покончил с собой (Николай Павлов, управляющий делами ЦК КПСС в 1965–1983 гг., скончался 6 октября 1991 года. — А.К.). Причем точно таким же якобы способом.

Могло ли это быть делом рук кагэбэшников? Знаю лишь, что отдел по ликвидации, по убийствам действительно существовал в КГБ. Он находился в управлении «С», входившем в состав Первого главного управления. Эти ребята могли и ядом травануть, и аварию подстроить так, чтобы все выглядело правдоподобно. А могли чем-то кольнуть и выбросить в окно... В общем, история, я согласен, темная.

— По мнению Алексея Дьяченко, бывшего зятя Ельцина, публикующего свои мемуары, определяющим фактором победы над путчем был характер самого Ельцина, его отчаянная решительность. Мол, любой другой на его месте постарался бы договориться с путчистами. А Ельцин завелся, пошел ва-банк — и победил. Согласны с такой трактовкой?

— В то время Ельцин такой и был, все правильно. Не случайно же столько народа поддерживало его. Почему мы тогда, 19 августа, на танк полезли? Потому что народ набежал! Несколько десятков тысяч людей собрались на площади, и все были за него.

— Почему гэкачеписты все-таки не арестовали его утром 19-го? Это был некий хитроумный план или просто не решились?

— Нет, план был арестовать. Мне об этом рассказывал Витя Карпухин (командир спецподразделения «А» КГБ СССР в 1988–1991 годах. — А.К.). Потом мы с ним подружились — и охотились вместе, и гостили друг у друга. Хороший был парень. Ну, так вот, он говорил, что был приказ задержать Ельцина. Не убивать, но если выйдет схватка, то патронов, как говорится, не жалеть.

Если бы Ельцин выехал из «Архангельского» на одной машине, то сделать это, наверное, было не трудно. Но получился довольно большой кортеж — машин восемь. И люди из руководства российского приехали к нему тогда, и охрана дополнительная прибыла, и милиции «своей» было много: «Архангельское» — это же хозяйство Совмина РСФСР.

Короче говоря, они прозевали: арестовывать Ельцина надо было рано утром 19-го. Потом без крови было бы уже никак не обойтись, а у альфовцев и военных — и это самое главное — не было никакого желания проливать свою и чужую кровь за руководство, которое уже столько раз их подводило.

И когда мы уже были в Белом доме и нас то и дело предупреждали о штурме — ко мне приходили люди и с той, и другой стороны и говорили, что «там» все готово и вот-вот начнется, — я хоть и допускал такую возможность, но червь сомнения был очень большой. Слишком много вокруг было народу.

Если помните историю, то ведь и Николай II, хоть его и прозвали кровавым, не приказывал стрелять в народ 9 января 1905 года. Скомандовали те, кто был пониже. А кто в августе 1991-го решился бы отдать такой приказ?

— Вам известно, как сейчас живет семья Ельцина? Были ли какие-то контакты с тех пор, как вас уволили?

— Один контакт был. Правда, не я сам общался. Моим младшим внукам — у меня их всего семеро — исполнилось в прошлом году 10 лет. Первая круглая дата. Семья собралась праздновать — Ирина Семеновна, моя бывшая супруга, дочки, другие внуки... В общем, вся родня. Меня не было, потому праздновали на нашей московской квартире, на Осенней улице, а я из-за своих ног не езжу в Москву.

Только собрались — звонок в дверь: Наина! Не одна, с охраной, но охрану она оставила у лифта. Впервые... Ну, впервые, конечно, с 1996-го. Когда мы дружили, Ельцины от нас не уходили. Мы же практически как одна семья были.

«Можно?» — «Можно». А как иначе? Все-таки соседка: их квартира в другом стояке — прямо через стенку. Мы специально так подобрали — чтобы Ельцин со своего балкона мог протянуть рюмочку, а я налил. И наливал, и огурчик хороший давал закусить... Сейчас, правда, она в этом доме не живет. Живет на госдаче, а сюда приезжает раз в неделю — проверить, все ли в порядке, не течет ли где чего.

В общем, деваться некуда — посадили гостью за стол. Выпили, поболтали... И, в конце концов, она высказалась: «Простите, пожалуйста, за то, что с вами случилось. Да, мы виноваты...» Короче говоря, каялась. Больше того, достала конверт с деньгами — внукам на подарочки. Но молодец моя дочка — не взяла деньги.

— В общем, примирения не произошло?

— Ну, почему? С моей семьей она помирилась. Она же пришла, извинилась... А со мной — нет, конечно.

— Не хотите мириться?

— Я предателей не прощаю, а это именно предательство было, натуральное.

— Но ведь и у них, у ельцинской семьи, есть претензии к вам — после всего, что вы про них написали и сказали. Не считаете, что вы квиты?

— Если один человек предает другого, то это нормально, когда этот другой говорит правду о предателе. Меня предали 20 июня 1996 года, а я никого не предавал — ни до, ни после. Не нужно было ждать от меня, что я унесу эти тайны с собой в могилу, зароюсь и буду униженно молчать.

Меня как-то спросили: о чем я больше всего жалею в своей жизни? Я сказал, что жалею о том, что когда Ельцин сказал мне: «Пиши рапорт на увольнение» — и я взял и написал. Не надо было этого делать, потому что не было у него причин меня увольнять.

Меня уволили фактически за то, что я поймал воров. Причем это Ельцин мне приказал их поймать. Все, больше ни о чем не жалею.

— Последний вопрос, Александр Васильевич. Существует, на мой взгляд, очень точное определение демократии: это такая форма правления, при которой оппозиция может прийти к власти мирным путем. У нас оппозиция последний раз пришла к власти 30 лет назад, и мирной эту историю не назовешь. Есть мнение, что следующая смена власти может выглядеть похожим образом. Разделяете этот пессимизм?

— Пессимизм разделяю. Сейчас в этом смысле практически так же, как при Брежневе. Если не хуже. Потому что тогда хоть пожаловаться можно было. Сказать: не пойду на выборы, пока не проведете газ, не почините крышу, детскую площадку не отремонтируете. И после этого все делали!

Но никаких перемен я не предвижу. Во всяком случае, я до этих перемен не доживу. Они придумали хороший способ: как только людям становится совсем невмоготу, им тут же бросают кость — прибавляют по чуть-чуть пенсии, пособия и зарплаты. На пару бутылок водки, на несколько килограммов картошки... И народ радуется!

Таких много, кто считает, что надо изо всех сил держаться за нынешнюю «стабильность». Дураки! Стабильность может быть только там, где есть нормальные выборы. Не понравился один — избрали другого. Вот она, настоящая стабильность.

Источник: https://www.mk.ru/politics/2021/08/18/aleksandr-korzhakov-obyasnil-neuda...

Восемьдесят лет назад советский Военно-морской флот понес страшные потери в ходе Таллинского перехода – погибли тысячи людей, десятки кораблей были уничтожены. О причинах этой трагедии и о советских мифах относительно роли ВМФ в Великой Отечественной войне газете ВЗГЛЯД рассказал историк Мирослав Морозов.

27-30 августа – 80-летие печально памятного прорыва кораблей Балтийского флота из Таллина в Кронштадт. Это событие считается одной из самых трагичных страниц в истории отечественного флота, ибо в ходе эвакуации из Таллина было утрачено 62 корабля и судна. Величина людских потерь до сих пор служит предметом споров, называются цифры от 11 до 15 тысяч человек. 

В канун этого события возобновились споры о роли флота в Великой Отечественной войне. Есть люди, отстаивающие точку зрения о том, что якобы ВМФ являлся тогда чуть ли не обузой и почти никакого вклада в общую «копилку» Победы не внес.

Однако такую точку зрения в беседе с газетой ВЗГЛЯД опровергает известный историк Мирослав Морозов, специализирующийся на изучении деятельности советского флота в Великой Отечественной, автор ряда книг и курса лекций на данную тему. Архивные изыскания Морозова не только расширяют наши знания о важных эпизодах войны, но и помогают современным поисковикам разыскивать места гибели советских кораблей, в течение десятилетий остававшиеся неизвестными. Специалист рассказал о том, как за последние десятилетия изменились представления о роли ВМФ в войне и о том, какой вклад внес флот в победу над гитлеровской Германией.

ВЗГЛЯД: Высокие потери, понесенные во время Таллинского прорыва – насколько они были предопределены?

Мирослав Морозов: Вопрос о потерях в ходе Таллинского прорыва очень сложный и ответ на него зависит от того, что мы выберем в качестве точки отсчета начала подготовки и выполнения перехода. Больших потерь можно было бы избежать, если бы решение об эвакуации Таллина было бы принято примерно за две недели до фактического. То есть вскоре после того, как немецкие войска блокировали Таллин с суши и возникли выгодные условия для создания в центре Финского залива минно-артиллерийской позиции, за создание которой противник немедленно принялся.

Однако такое решение своевременно принято не было. Нарком ВМФ адмирал Н.Г. Кузнецов считал, что Таллин удастся удерживать еще в течение длительного времени, а он был необходим в качестве промежуточного пункта снабжения авиагруппы, совершавшей налеты на Берлин с аэродромов на Моонзундских островах. Решение об эвакуации было принято лишь в ночь на 26 августа, то есть за двое суток для начала прорыва, когда обстановка резко изменилась не в нашу сторону. Минно-артиллерийская позиция в центре залива уже была создана, а Балтийский флот потерял аэродромы в западной части Ленинградской области, с которых планировалось прикрыть переход самолетами-истребителями.

Целый ряд ошибок был допущен в ходе вынужденно поспешной организации прорыва. Все это делало тяжелые потери в тех конкретных условиях обстановки, сложившихся к 28 августа, практически неизбежными.

ВЗГЛЯД: Появились ли за последнее время новые данные о действиях ВМФ СССР в Великой Отечественной?

М. М.: Да, в последние годы историческая наука значительно продвинулась в данной области. Это произошло в том числе и благодаря тому, что появился свободный доступ к документации немецкого и финского флотов. Долгие годы детали ряда боевых эпизодов представали в сомнительном свете, но сейчас мы имеем исчерпывающую информацию о том, что там происходило на самом деле.

Другое дело, что все эти новые данные не очень-то откладываются в массовом сознании. Увы, тематика Великой Отечественной с каждым годом все больше уходит на дальний план, сохраняясь, главным образом, в виде «юбилейной позолоты». Конкретика же мало кого интересует – подробности боев и сражений являются предметом любопытства лишь сравнительно узкого круга специалистов и любителей военной истории. Мы, историки, по мере сил пытаемся вернуть широкой публике интерес к тем событиям – в частности, я разместил на YouTube курс из тридцати двух своих лекций на тему советского ВМФ в Великой Отечественной. У каждой из них – порядка 60 тысяч просмотров. Не могу сказать, что полностью удовлетворен этими показателями.

ВЗГЛЯД: В советское время действия ВМФ во время войны преподносились в крайне выгодном свете. А потом валом повалили разоблачения: дескать, подводники массово фальсифицировали свои победы, которых у них почти и не было.

М. М.: Я бы не сказал, что этих побед не было. Сейчас у нас есть возможность сравнить информацию, преподносившуюся в советской литературе, с современными данными. Так вот, подтверждаются примерно пятьдесят процентов победных реляций советских подводников Балтийского флота.

Это не такой уж плохой показатель. И тут не было злонамеренного завышения. Тенденция невольно преувеличивать свои успехи – порой многократно! – тогда оказалась свойственна всем воюющим сторонам. Тем более, что советское командование, когда выпадала такая возможность, всегда старалось проверить донесения об успехах своих подводников. Членов экипажа опрашивали после возвращения на базу – и выходит, что командир, дабы сфальсифицировать данные, должен был вступить в сговор со всей командой. Что, понятное дело, невозможно. Поэтому отрапортовать, к примеру, об атаке, которой на самом деле не было, командир не мог.

Скорее, людям иногда не хватало самокритичности, ведь им очень хотелось побед. Тут уместно провести сравнение с футбольным матчем, который оценивает не судья, а сами футболисты.

ВЗГЛЯД: В детстве я читал «Книгу будущих адмиралов» и «В море Травкин», в которых Иван Васильевич Травкин был назван одним из лучших советских подводных асов. Ему приписывали уничтожение тринадцати кораблей и судов противника. А сейчас оказывается, что все эти успехи – «дутые».

М. М.: Ну, не совсем всё же дутые... Как минимум одна успешная атака у Ивана Васильевича была. 20 июля 1942 года жертвой атаки подлодки Травкина Щ-303 стал немецкий войсковой транспорт «Альдебаран», перевозивший в Финляндию части гитлеровской 7-й горнострелковой дивизии. Однако Травкин его не утопил, а только повредил – при взрыве торпед погибло два человека и еще шестеро получили ранения. Транспорт сумел сохранить ход и прибыл в место назначения, но до 9 января 1943 года он простоял в ремонте. Тем не менее это успех.

Во всех же остальных случаях Травкин доносил о победах, основываясь на услышанных из-под воды взрывах – а на самом деле торпеды взрывались преждевременно, не достигнув цели, либо это был грохот глубинных бомб... Но были и другие командиры, у которых количество заявленных ими побед совпадало с фактическими результатами.

ВЗГЛЯД: Некоторые мифы советского времени до сих пор не выведены из оборота. Многие люди и сейчас искренне верят в успешную атаку подлодки К-21 Николая Лунина на немецкий линкор «Тирпиц».

М. М.: Это так. В свое время мы с коллегой Николаем Скрынниковым написали книгу об этой атаке, в которой проследили зарождение и жизнь мифа. Своей живучестью он обязан беллетристу Валентину Пикулю, написавшему знаменитую книгу «Реквием каравану PQ-17». В ней он оценивал атаку Лунина на «Тирпиц» с точки зрения не тактики, а политических симпатий и антипатий – мол, англичане все врут, немцы все врут... Отсюда и его версия о подмене вахтенного журнала «Тирпица», чтобы скрыть последствия атаки...

Да, советские мифы живучи. Не буду далеко ходить за примером. 25 июля в Санкт-Петербурге состоялся военно-морской парад, который я смотрел по телевизору. Диктор за кадром вещал о том, что, дескать, за годы Великой Отечественной войны советские подводники потопили сто боевых кораблей врага и триста транспортных судов общим тоннажем в миллион тонн.

Но это цифры, принятые в советский период – и за них, невзирая на все исследования последних лет, цепляются до сих пор. Фактически же речь должна идти о 36 боевых кораблях, 149 транспортных, вспомогательных и рыболовных судах, которые были потоплены или повреждены советскими подводниками. Их суммарный тоннаж составил около 370 тысяч тонн.

ВЗГЛЯД: Корректировка данных советских лет привела и к противоположному – прискорбному! – результату. Появились разоблачители, внушающие, что никакой помощи флот армии во время войны не оказал, был чуть ли не обузой.

М. М.: Ну это, конечно, глупости. Беда в том, что начиная с 90-х в историческую науку пришло очень много дилетантов, а то и откровенных жуликов. И издательства стали массово публиковать написанные ими книги – руководствуясь критерием не научной добросовестности, а сенсационности. В свое время огромным тиражом разошлась писанина Суворова-Резуна, шокируя обывателя – а потом нормальным историкам пришлось затратить уйму усилий, чтобы ниспровергнуть в массовом сознании его сказки.

Советский флот принимал активнейшее участие во множестве операций, которые без его помощи были бы попросту невозможны. В первую очередь это оборона важнейших военно-морских баз. Семьдесят три дня оборонялась Одесса, двести пятьдесят дней – Севастополь, блокада Ленинграда продолжалась девятьсот дней, но враг город так и не взял. Успешно оборонялся от врагов и Мурманск. Но враг очень быстро взял бы все эти базы, если бы в их обороне не участвовал флот. Какое значение для исхода войны имело то, что мы удержали Ленинград, или что враг в течение восьми с лишним месяцев застрял под Севастополем, не имея возможности начать наступление на Кавказе – думаю, это понятно всякому.

ВЗГЛЯД: Но этим же участие флота в войне не ограничилось?

М. М.: Конечно. Огромное значение имели морские и речные коммуникации, по которым мы осуществляли снабжение своих войск, а немцы – своих. Скажем, в одном только 1943 году по Каспию и Волге осуществлялась перевозка с нефтепромыслов в Баку до нефтеперегонных заводов Саратова 14 млн тонн нефтепродуктов. Разве можно было бы переправить эти 14 миллионов тонн по заминированной авиацией противника Волге, если бы не существовало Волжской военной флотилии? Флотилия занималась разминированием Волги и защитой танкеров от вражеских самолетов.

Или возьмем движение конвоев союзников в Северном Ледовитом океане в рамках поставок по ленд-лизу. Северный советский флот проводил для встречи каждого из этих конвоев целую операцию – начиная с нанесения авиаударов по немецким аэродромам в Северной Норвегии и заканчивая тралением подходов к Кольскому заливу. Разве мы могли бы заниматься этими операциями, если бы у нас не было Северного флота? А десанты? За все время войны у нас было сто тринадцать морских и речных десантов. Все эти десанты высаживались флотом по просьбе сухопутного командования.

ВЗГЛЯД: Как вы оцениваете техническое оснащение и подготовку личного состава советского флота в Великую Отечественную?

М. М.: Флот в основном воевал теми кораблями, которые строились по предвоенным проектам, не учитывавшим полученный позднее боевой опыт. Далеко не всегда эти проекты были удачными.

Что до личного состава, то его подготовка до войны не являлась слишком хорошей – по ряду причин. Дело в том, что порою на обучении моряков откровенно экономили, а многие из кораблей, особенно из числа крупных, на которых им предстояло воевать, вступили в строй буквально накануне войны – и экипажи не успели полностью их освоить. А ведь Балтийский флот не мог заниматься боевой подготовкой круглогодично – зимой акватория замерзает, и суда становились на это время на ремонт.

У нас еще со времен Петра Великого сложилась традиция, что флот плавает до конца октября, а потом возобновляет свою подготовку лишь с мая. Причем этот порядок распространился и на Северный и Черноморский флоты, хотя театр их деятельности позволяет проводить боевую учебу круглый год.

В итоге 22 июня 1941 года немедленно приступить к решению боевых задач в сложных условиях готовы были лишь отдельные экипажи – в первую очередь подводных лодок. Еще процентов тридцать были готовы выполнять боевые задачи в простых, не особо сложных условиях. И шестьдесят процентов прямо сразу же приступить к исполнению боевых заданий не могли. Это потому, что либо корабль оказывался технически неисправным и требовал ремонта, либо недавно назначенные командиры еще не получили допуска к самостоятельному управлению, либо весь экипаж не успел провести полного цикла боевой подготовки на только что введенном в строй корабле.

ВЗГЛЯД: А что вы думаете по поводу квалификации высшего командного состава советского флота?

М. М.: Нарком ВМФ СССР Николай Кузнецов, командующие флотами – номинально они как бы соответствовали тем требованиям, что предъявлялись к обладателям столь значимых должностей. Но как показали последующие события, это не помешало им совершить целый ряд ошибок. Советским флотоводцам не хватало высокой академической школы за плечами – да таковой в СССР в то время и не было.

И даже не сказать, что полностью виноваты в этом репрессии. Те, кто лишился должностей и жизней в ходе репрессий, тоже не являлись большими теоретиками морской войны. На рубеже 20–30-х годов в Советском Союзе вообще временно победила так называемая молодая школа – ее представители отрицали необходимость наличия крупных кораблей. Обойдемся, дескать, «москитным флотом»... Эти горе-теоретики оттеснили «старую школу», представленную офицерами, служившими еще в дореволюционном флоте.

Те же, кто пришел на смену, в свою очередь, «молодой школе», не обладали в достаточной степени ни теоретическим, ни практическим опытом. Что впоследствии показали события войны. Опыт пришлось нарабатывать уже непосредственно в ходе боевых действий – и командованию, и подчиненным.

ВЗГЛЯД: Кто оказался более успешен в ходе войны – надводные корабли, подлодки или морская авиация?

М. М.: Вопрос не очень корректный. Если судить по количеству потопленных вражеских кораблей, то на первом месте однозначно морская авиация. Но ведь уничтожение вражеских кораблей – лишь одна из задач флота и не обязательно даже, что самая главная. Не менее, а даже более важным для нашего флота являлась защита собственных коммуникаций. А эту функцию выполняли в основном надводные корабли. И они же играли основную роль при снабжении наших обороняющихся морских баз, отрезанных врагом с суши.

Но не всегда. Взять, например, защиту Севастополя. В последние дни обороны города, когда враг господствовал на прилегающем участке моря, снабжение Севастополя взяли на себя советские подводные лодки – возили боеприпасы, продовольствие, горюче-смазочные материалы.

В общем, нет смысла сейчас «делить» Победу, выясняя, чья роль была главнее и значимее. Потому что свой посильный вклад внесли все, кто воевал.

Источник: https://vz.ru/society/2021/8/30/1116183.html?utm_source=yxnews&utm_mediu...

Если мы радикально не улучшим оплату педагогического труда, кризис в образовании неизбежно будет нарастать 

Российский президент предложил объявить 2023 год Годом педагога. Мы двумя руками «за». Но позволю себе напомнить некоторые немаловажные факты.

Первое.

Годом учителя уже был объявлен 2010-й. Но, увы, в том году учитель почти ничего не получил.

Второе. 2021-й – год новых технологий. Однако, по данным комитета Государственной думы по образованию и науке, в этом году доля расходов на науку из федерального бюджета не увеличилась, а даже чуть-чуть сокращается. Поэтому, приветствуя предложение по Году педагога, хочется спросить, что реального будет сделано к этому времени?

Давайте по пунктам.

1. Президент предложил изгнать из образовательного законодательства, за исключением финансовых документов, понятие так называемых «образовательных услуг». Мы и здесь двумя руками «за». Но хочу напомнить, что именно такой законопроект Ваш покорный слуга вносил в Государственную думу, причём при поддержке тогдашнего министра просвещения Ольги Васильевой. Правительство не согласилось со своим министром: видимо, экономический блок важнее. А большинство Государственной думы, естественно, согласилось с правительством, приговаривая: «Конечно, образование – это не услуга, но мы не можем принимать такой закон». Кончилась эта дискуссия тем, что один из наших коллег по комитету по образованию и науке назвал нас романтиками и сказал, что мы «застряли на Чехове». Мы ответили: «Спасибо за комплимент».

2. Президент заявил, что уже в этом году широкополосный высокоскоростной интернет должен прийти во все российские школы. Напомню, что в моём родном городе Омске, по данным министерства образования Омской области, высокоскоростной интернет имеет лишь половина школ. Напомню также, что в бюджете 2021 года, по данным опять же думского комитета по образованию и науке, расходы на интернетизацию школ сокращены на 4 миллиарда рублей по двум программам. Как будет исполнено поручение президента, пока представляю себе плохо.

3. Президент заявил о том, что надо выделить федеральные деньги на ремонт школ. Вот здесь поддерживаю без оговорок. 7300 школ должны быть отремонтированы к 2026 году. Не знаю, много это или мало, учитывая, что количество школ в России более 40 тысяч и, скорее всего, в ремонте нуждается из них реально половина, но это важное направление, поскольку новые школы строятся медленно, и пока они будут строиться, если не ремонтировать старые, заниматься детям будет негде.

4. Строительство новых школ. Согласно поручению президента и распоряжению правительства от 2015 года, в России должны были перевести на односменный режим учёбы все начальные и старшие классы к 2020 году, а к 2024 году – все классы с 5-го по 9-й. Но финансирование, которое выделял Минфин, отличалось от графика, который был прописан в распоряжении правительства, как небо от земли. В результате теперь позиция пересмотрена. Предлагается ликвидировать только третьи смены, и, соответственно, расселить детей из слишком переполненных школ. Также председатель комитета Госдумы по образованию и науке Вячеслав Никонов говорил, что с такими темпами строительства школ мы выполним поставленные задачи не раньше XXII века. Сейчас темпы немножечко увеличились. Но на реализацию первоначального поручения президента о переходе на односменную работу школ потребуется более 40 лет.

5. Статус педагога. Президент заявил, что принципы оплаты педагогического труда будут пересмотрены. Мы «за». Мало того, мы вносили законопроект о том, чтобы базовые ставки педагогов были не ниже двух минимальных размеров оплаты труда по региону или по РФ. Законопроект был провален большинством голосов Государственной думы по требованию правительства.

6. Возникает вопрос: будут ли под новую систему оплаты труда выделены дополнительные средства или правительство в очередной раз будет пытаться повесить всё на регионы и решить вопрос путём перераспределения уже имеющихся денег – другими словами, повторится ли басня о Тришкином кафтане. Рукава отрезали, полы оставили и наоборот. Наше глубокое убеждение – без дополнительного финансирования проблему статуса педагога мог бы решить разве что Мавроди. Но Мавроди, слава богу, ни в правительстве, ни в Думе не работает.

7. Президент задал вопрос: «Почему в России столь разное качество образования, особенно в основной школе?» Я готов на этот вопрос ответить. Причин тому несколько. Одна из главных заключается в том, что в России нет единой социальной политики и бюджетной тоже.

Бюджетная обеспеченность регионов РФ, по разным данным, различается в среднем примерно в девять раз. Уровень отплаты труда педагогов (это данные, которые были озвучены на коллегии Министерства просвещения) – в семь раз.

Нельзя думать, что можно вообще не поддерживать образование финансово, не платить учителю и обеспечить достойное качество образования. Повторю, это не единственная причина, но едва ли не главная. Более того, если мы радикально не улучшим оплату педагогического труда, кризис в образовании неизбежно будет нарастать.

Заканчивая, хочу сказать – мы с удовольствием поддерживаем все позитивные предложения, которые прозвучали на Государственном совете. Но цыплят считают по осени. Давайте посмотрим на бюджет 2022 года и поймём, что российское образование, российские дети, студенты и работники образования получат в Год педагога, в 2023 году.

Источник: https://vogazeta.ru/articles/2021/8/27/edpolitics/17870-chem_obernyotsya...

Утверждение о кризисе контроля над вооружениями стало общим местом в работах, посвящённых современному состоянию системы международных отношений. И если взгляды исследователей на причины и предпосылки кризиса более или менее совместимы (хотя и различаются трактовками и акцентами), то вопрос о перспективах вызывает существенные разногласия. Общее, пожалуй, одно: так, как действовали прежде, дальше не получится.

В зарубежных и отечественных исследованиях представлен обширный спектр мнений о современной системе контроля над вооружениями. Звучат разные призывы. Сохранить и укрепить систему, сделав процесс двигателем нормализации отношений ядерных держав. Подчеркнуть её обязывающий характер, призванный снизить вероятность начала ядерной войны. Ищутся пути сохранения архитектуры контроля над вооружениями и рассматриваются варианты развития, в том числе в сторону многосторонних форм. Исследуются объективные проблемы, препятствующие дальнейшему продвижению по привычной с 1970-х гг. колее.

Активно высказываются и скептики, видящие в контроле над вооружениями устаревающие ограничения времён холодной войны, которые негативно влияют на стратегическую стабильность. Критики усматривают опасность даже в деле предотвращения большой войны; предлагают повышать, а не сокращать роль ядерных потенциалов в интересах устойчивости ядерного сдерживания. В иных выступлениях осуждается и сама концепция жёсткого двухстороннего контроля над вооружениями, ставится под сомнение её релевантность в новых военно-политических условиях. Звучит систематическое отрицание пользы от контроля, говорится о его вреде в текущем виде. Причём высказывания сторонников жёсткой линии в США и России на удивление симметрично аргументированы «сдачей позиций» в пользу агрессивного оппонента на фоне обвального ухудшения двухсторонних отношений.

Представляется правильным попытаться найти точки соприкосновения столь различных позиций – через исследование исходных причин, мотивов, озабоченностей с переходом к проверке гипотезы о совместимости предлагаемых решений. Возможен ли вообще контроль над вооружениями, учитывая институциональное «разрыхление» системы международных отношений? Это особенно важно понять сейчас, когда неопределённость возрастает, образы будущего множатся, а нынешнюю нестабильность легко объяснить через критику положений, ещё не так давно считавшихся краеугольным камнем международной безопасности.

Контроль – это решение

История контроля над вооружениями уходит в глубь веков: можно вспомнить и запрет на «греческий огонь», и попытки ограничить использование арбалетов, и ранние определения законов войны перед и сразу после Первой мировой. Однако по-настоящему важную роль в системе приоритетов международной безопасности контроль над вооружениями начал играть только после распространения ядерного оружия и его средств доставки большой дальности – уникального явления, потенциально способного «перевернуть шахматную доску».

Классическая трактовка контроля над вооружениями и его отличий от более узко понимаемого разоружения была дана в 1961 г. Томасом Шеллингом и Мортоном Гальпериным: это «все формы военного взаимодействия между потенциальными противниками в интересах снижения вероятности начала войны (а если та случится – то её размаха и жестокости) и политических и экономических издержек на приготовление к ней»[1].

Определение широкое, но непосредственно связанное с особенностями сложившейся системы международной безопасности. Допустимо предположить, что развитая и сложная система контроля над вооружениями более свойственна устоявшемуся и структурированному миропорядку, каким, например, были последние два десятилетия холодной войны. Создание и сохранение подобной системы в период трансформации миропорядка – задача существенно более сложная.

К базовым особенностям биполярного мироустройства второй половины XX века, которые повлияли на облик классического контроля над вооружениями, следует отнести:

• формирование жёсткой мировой системы из двух лагерей, находящихся в состоянии идеологического противоборства (подразумевающего полностью или в значительной степени взаимоисключающие образы будущего), а также «третьих стран», вынужденных и в рамках идей неприсоединения выстраивать свою политику в контрастном контексте конфронтации СССР и США;
• симметричное восприятие «привычного другого»: каждый из блоков воспринимал оппонента как главного противника и систему координат для оценки собственных действий. Анализу подвергались долгосрочные перспективы конкуренции в военно-стратегической, политической, экономической, научно-технической и культурной сферах, изучалась стратегическая культура противоположной стороны, поддерживался узкий, но перманентный диалог в сфере безопасности, невзирая на конъюнктурные серии «оттепелей» и «заморозков» в двухсторонних отношениях;
• концентрация ядерных потенциалов в руках двух противостоящих блоков (более того – двух сверхдержав): центральное сдерживание СССР – США было несущим элементом системы международной безопасности, который воплощал принцип стратегической стабильности, основанный на взаимном гарантированном уничтожении;
• избыточное количество развёрнутого ядерного оружия и соответствующее доктринальное оформление, обуславливающее неизбежность его массированного применения в случае большой войны двух блоков, – это создавало изрядный «запас страха» в умах тех, кто принимал решения;
• прогнозируемый сторонами ход боевых действий, предусматривавший быстрое перерастание конфликта в интенсивную крупномасштабную межблоковую войну (главным образом, в Европе), которая сопровождалась бы активным применением нестратегического ядерного, а также химического оружия.

В этих условиях режимы контроля над вооружениями эволюционировали. Ограничив количественную гонку стратегических носителей и увязав логику стратегической стабильности с жёсткими ограничениями на создание ПРО в начале 1970-х гг., советско-американский процесс забуксовал, столкнувшись с многократным ростом ядерных арсеналов из-за размещения на ракетах разделяющихся головных частей индивидуального наведения (РГЧ ИН) и рассогласований в стратегических культурах, что способствовало формированию значительных контрсиловых потенциалов. Стороны обрели возможности для уничтожения защищенных целей и рассматривали соответствующие им сценарии массированных избирательных ядерных атак. C конца 1970-х и до 1990-х гг. основной задачей контроля над стратегическими вооружениями становится разрядка дестабилизирующей ситуации.

В самом конце холодной войны запуск крупномасштабного ядерного разоружения привёл к параллельному продвижению и по прочим трекам. На фоне решения насущных проблем ядерного разоружения СССР и США (Договор РСМД, 1987 г.; Договор СНВ-1, 1991 г.) и заметного потепления их отношений, многолетние дискуссии о запрете химического оружия и обсуждение ограничений на развёртывание обычных вооружений, а также мер доверия в отношении военной активности друг друга привели к заключению важных многосторонних юридически обязывающих соглашений: Договора об обычных вооружённых силах в Европе (1990), Договора об открытом небе (1992) и Конвенции о запрещении химического оружия (1993).

Мироустройство, сложившееся сразу после завершения холодной войны, представляет собой транзитную фазу, временное трансформационное явление, и пока оно не получило устойчивого обозначения в политической науке. Пресловутый «однополярный момент», как его понимал американский журналист Чарльз Краутхаммер, или более сложная «плюралистическая однополярность» политолога Алексея Богатурова завершились к середине 2000-х гг. и не вполне отразились в интересующей нас проблематике контроля над вооружениями. Принятые же в российских школах мысли определения «многополярного» (или «полицентрического») мира, как и принцип «сообщества единой судьбы человечества», продвигаемый Китаем, относятся скорее к желательному конечному результату этого транзита, нежели к его наполнению.

Тем не менее и в «постбиполярном» мироустройстве выделяются особенности, важные с точки зрения динамики контроля над вооружениями:

• в отличие от холодной войны нарастающее противоборство великих держав не носит идеологизированного характера «борьбы систем», а является производной от конкуренции за ресурсы глобального мира и право определять нормы регулирования (пресловутые «правила») в рамках одной системы, более или менее единым образом понимаемой и принимаемой всеми сторонами (том самом «порядке», который на этих правилах должен быть основан);
• сама система усложнилась: вместо двух чётко определённых лагерей возникли взаимозависимые аморфные группы неравномерно развитых и оснащённых заметными военно-стратегическими потенциалами держав, при этом удельное влияние прежних лидеров неуклонно падает, а целый ряд бурно развивающихся государств, в прошлом прочно относимых к «третьему миру», получает всё новые и новые возможности влиять на международную безопасность (в том числе и посредством ядерного фактора);
• транзитный характер миропорядка и обострение конкуренции за ресурсы внутри единой глобальной системы подтачивают жизнеспособность долгосрочных военно-политических союзов, основанных на общем видении будущего и ценностей, и провоцируют создание ситуативных гибких коалиций. Последние, конъюнктурно разрешая частные проблемы, в долгосрочном плане негативно влияют на институциональное закрепление миропорядка (холодная война всех против всех);
• структура, численность и боевые возможности развёрнутых группировок наступательных вооружений по-прежнему задают логику центрального сдерживания на оси Россия – США, однако горизонтальное распространение ядерного оружия, начавшееся ещё во второй половине холодной войны, перешло из количества в качество. Возникли системы регионального ядерного сдерживания, совершенно не учитываемые классическими уравнениями стратегической стабильности;
• снижение почти до нуля вероятности начала большой мировой войны и глубокое сокращение ядерного оружия вдохнули новую жизнь в концепции ограниченного его применения – либо в форме стратегии контрраспространения, либо в виде идеи сигнальных ударов и демонстрационных действий в интересах завершения конфликта на благоприятных условиях;
• трансформация облика вероятных военных конфликтов привела, с одной стороны, к снижению роли ядерного оружия на поле боя (за счёт бурного развития высокоточных средств поражения в обычном оснащении в сочетании с ростом возможностей разведки, целеуказания и ситуационной осведомлённости), а с другой – к предельному усложнению картины ведения боевых действий за счёт переплетения ядерных и неядерных компонентов военной машины (ударных и информационно-управляющих); многосферных доктринальных принципов, способствующих быстрой эскалации локальных конфликтов, в частности через космический домен и кибердомен; и появления принципиально новых вооружений и военных технологий, не учитываемых существующими соглашениями.

«Постбиполярный» мир носит гибридный характер: в нём по-прежнему сочетаются как отдельные элементы прежнего миропорядка, так и принципиально новые действующие факторы и взаимосвязи. Поэтому необходим комплексный и в то же время гибридный характер подхода к контролю над вооружениями.

От ядра до края

Логика военно-технического развития асимметрична. Отдельные исторические эпохи могут наступать в том числе в связи с освоением определённого пакета технологий (как это было с «империями пороха» на Востоке или с колониальной активностью европейских держав в самом конце XIX века). При этом смена эпох сама по себе не способна аннулировать действующие военно-технические факторы.

Ядерное оружие – особый феномен, полностью подчинивший себе после 1945 г. и международные отношения, и взгляды на ведение войны. И оно не избегло упомянутой логики.

Основные уравнения стратегической стабильности холодной войны – принципы примерного паритета наступательных потенциалов во всех трёх формах их боевого применения (упреждающий, ответно-встречный и ответный удары), устойчивость сил ответного удара к нападению противника, устранение воронки «запускай-или-потеряешь» в кризисах, дестабилизирующее влияние массового развёртывания оборонительных вооружений – сейчас нередко считаются самоочевидной данностью. Но были времена, когда и эти «краеугольные камни» вызывали ожесточённые споры и протесты.

Холодная война закончилась, но, несмотря на глубокие сокращения, остались унаследованные от неё ядерные силы, связанные этими уравнениями. Военно-стратегические потенциалы более устойчивы и живучи, чем породившая их эпоха, создавшие их политические режимы и даже владевшие ими государства. Та же логика применима и к механизмам контроля над ними.

Ни один из новых деструктивных факторов, подтачивающих стабильность ядерного сдерживания между Россией и Соединёнными Штатами, не отменяет того, что это сдерживание необходимо оформить соответствующим способом, который снижал бы риски возвращения на арену старых факторов.

В текущих условиях (при минимуме политического доверия между Москвой и Вашингтоном) отказ от имеющихся режимов вернёт стороны к задачам, которые они уже решали на переговорах с конца 1960-х гг., подтолкнёт гонку вооружений и, что ещё важнее, повысит вероятность непреднамеренной эскалации в кризисе. Однополярная же асимметричность мирового порядка после холодной войны, которую приводят в пример как причину отсутствия у Запада мотивации развивать контроль над вооружениями, в значительной степени потускнела в 2010-х гг. на фоне возвращения к логике «противостояния великих держав».

Дефицит доверия усложняет достижение обязывающих соглашений с верификацией и одновременно повышает их ценность в сравнении с более либеральными форматами (по формуле Рональда Рейгана – «доверяй, но проверяй»). Это мотивирует сохранить «классическое» ядро контроля над вооружениями, сконцентрированного на снижении ядерных рисков и предотвращении гонки вооружений на центральном сдерживании. Идеологической базой такого ядра является ДНЯО. Практической же базой, в условиях распада прежней системы соглашений, должен служить в первую очередь прямой наследник Договора СНВ-3, касающийся стратегических наступательных потенциалов, а также, возможно, группа перспективных параллельных соглашений по конкретным ключевым проблемам стратегической стабильности.

Вопрос компоновки таких соглашений выходит за рамки настоящей статьи. Отметим лишь, что дальнейшее сокращение объёмов оперативно развёрнутых стратегических ядерных боезарядов уже не столь актуально в сравнении со взаимным интересом сторон к значительному расширению сферы охвата. США хотели бы поставить под контроль все виды ядерных боезарядов (включая нестратегические и неразвёрнутые) и новые виды стратегических вооружений России, в то время как Россия более заинтересована в ограничении высокоточных вооружений большой дальности во всех типах оснащения и в уступках Соединённых Штатов по ПРО. Скорее всего стороны будут пытаться сблизить формат расширенного соглашения о стратегических вооружениях с расширенным соглашением о ядерных вооружениях.

На таком сложном материале крайне трудно формировать жизнеспособные договорённости. Чрезмерная сфера охвата превратит переговорный процесс в драму устроителей Вавилонской башни, говорящих на разных языках и не понимающих друг друга, с неясными перспективами, а радикальность архитектуры такого одного-единственного соглашения вызовет проблемы с парламентской ратификацией (пусть даже только в США). Возможный выход состоит в делении переговорного процесса по корзинам – например, в форме достижения отдельного соглашения по ПРО, не связанного напрямую с тематикой СНВ, но влияющего на общее улучшение обстановки. Такое соглашение могло бы включать дополнительную транспарентность в виде обмена данными по планам развития программ ПРО, в том числе демонстрацию противоположной стороне испытаний перехватчиков, а также запрет тестирования и развёртывания определённых перспективных систем – например, перехватчиков космического базирования – на определённый срок (10–15 лет) с возможностью продления.

При попытке придать таким соглашениям многосторонний характер ситуация осложняется. Особенно явственно это проявляется там, где стороны не имеют ни соответствующего опыта подобных договорённостей в прошлом, ни развитой практики обмена мнениями по чувствительным вопросам безопасности. Без накопления подобного опыта невозможно продвижение вперёд как на многосторонних треках (например, в треугольнике «Россия – США – КНР» или в составе «ядерной пятёрки» ДНЯО), так и на треках за пределами центрального сдерживания («Индия – Пакистан», «Индия – КНР»). Однако высокая неопределённость перспектив и опасения за собственную безопасность порождают обострённое восприятие рисков и угроз (нередко они преувеличиваются, но это неочевидно внутри процесса, а понятно только постфактум).

Поэтому одну из важных инфраструктурных функций контроля над вооружениями в транзитный период можно назвать «принципом монастыря».

В эпоху раннего Средневековья монастыри, помимо прочего, выполняли миссию сохранения, осмысления и передачи письменных знаний, которые пригождались на следующих этапах подъёма европейской цивилизации. В нашем случае речь идёт прежде всего о спасении культуры перманентного стратегического диалога как одного из важнейших завоеваний советско-американского контроля над вооружениями – желания и умения слышать озабоченности контрагента (необязательно – следовать им), смотреть на ситуацию его глазами и анализировать то, как он воспринимает угрозы своей безопасности[2]. Это снижает вероятность просчётов в планировании из-за неверных трактовок намерений и действий контрагента и способствует поискам жизнеспособного компромисса. Мы видим, что эта культура и без того понесла серьёзные утраты в 2010-е гг., когда стороны практически перестали вести полномасштабные переговоры по существу вопроса, ограничиваясь политико-пропагандистскими заявлениями для прессы и социальных сетей.

Подобный институт тем более важен для подготовки к расширению числа участников переговоров с их особыми, сильно различающимися стратегическими культурами. Даже узкий советско-американский опыт показывает: прежде чем стороны научатся слышать друг друга, могут пройти годы непрерывного «чтения лекций» за столом переговоров. Без этой взаимной подстройки языка общения интрузивные юридически обязывающие соглашения возникнуть не могут. Тем более они не появятся одним рывком в многосторонней форме без поэтапной подготовки.

Вполне вероятно, что длительное время придётся кропотливо выстраивать весьма либеральные по нормам, но при этом широкие многосторонние форматы, позволяя им существовать за счёт «опорных конструкций» ядра, обеспеченных двухсторонними юридически обязательными соглашениями. Например, задачу непроверяемого декларирования или даже «замораживания» общего числа ядерных боезарядов можно попытаться решать с помощью политических деклараций в составе «ядерной пятёрки» (с возможным последующим расширением за счёт неофициальных ядерных держав). При этом более сложные и взаимосвязанные вопросы стратегической стабильности имело бы смысл обсуждать в узком составе треугольника «США – Китай – Россия».

Некоторые многосторонние юридически обязывающие соглашения достались нам по наследству от эпохи прошлой глобальной «оттепели»; далеко не все из них в хорошей форме. Было бы преждевременно требовать их сохранения и эффективного функционирования в прежнем виде, без учёта изменения обстановки – хотя, конечно, и хотелось бы. В таких случаях стоит говорить о политическом перезакреплении намерений сторон в новых условиях – возможно, с отказом от части прежних обязательств и процедур, если они очевидно препятствуют конструктивной практической работе по снижению опасности.

Этот путь перспективен и логичен, но сложен в управлении и отягощён рисками. Подобные предложения в последние годы, например, делались в отношении трансформации режима Конвенции 1972 г. о запрещении биологического и токсинного оружия в сторону более либеральной трактовки её норм по принятию решений консенсусом в интересах интенсификации практической работы заинтересованных сторон. Однако мы видим и то, что подобные действия далеко не всегда приводят к позитивным результатам – примером может служить нарастающий паралич Конвенции 1993 г. о запрещении химического оружия, продолжающаяся политизация Организации по запрещению химического оружия и её использование в качестве арены и инструмента борьбы великих держав в вопросе об атрибуции нападений с применением отравляющих веществ. Результатом их работы может быть (а в определённой степени так и есть) откат и ослабление режимов. Таким образом происходит снижение эффективности процедур их реализации. Однако если выбор стоит не между более или менее жёсткими режимами контроля, а между наличием хоть каких-то согласованных ограничений и полным их отсутствием, ситуация видится совершенно иной.

Возьмём, скажем, гибель договора ДОВСЕ. Уже к моменту ратификации он нёс в себе мину замедленного действия в виде презумпции продолжения существования двух военных блоков в Европе. На данный момент договор, по большей части по-прежнему исполняемый сторонами де-факто, «эффективно мёртв» как система юридических мер, и говорить о возможности его скорого и безболезненного восстановления в прежней форме не приходится. Однако сам процесс контроля над обычными вооружениями и обеспечения предсказуемости военной активности в европейской зоне от Атлантики до Урала (КОВЕ) насущно необходим. Поэтому, как бы ни хотелось решить проблему методом «всё или ничего», реалистичным способом выглядит более гибкая и свободная схема работы через восстановление доверия на практике и постепенное создание условий для заключения нового регионального соглашения, адекватного изменениям военно-политической обстановки.

Логичным отправным пунктом такого движения могло бы стать политическое подтверждение положения Основополагающего акта Россия – НАТО 1997 г. о неразмещении «существенных боевых сил» с той или иной формой конкретизации зон размещения и количественных потолков «существенности», а также усилия по линии деконфликтинга в зонах соприкосновения, особенно в Балтийском и Причерноморском регионах. Важную роль сыграли бы и меры доверия в отношении новых высокоточных неядерных потенциалов большой дальности (бурное развитие которых уже после заключения ДОВСЕ серьёзно изменило военно-стратегический баланс на континенте) и связанной с этими потенциалами военной активности. Последнее, в свою очередь, может потребовать и серьёзной модернизации Венского документа 2011 года.

Другим характерным примером служит судьба Договора РСМД. Он регулярно критиковался обеими заключавшими его сторонами за «реликтовый» характер, не учитывающий горизонтальное распространение ракетно-ядерных технологий. Но каков результат? Роспуск режима и формирование серой зоны наступательных вооружений, которая и ранее влияла на стратегическую стабильность, а теперь будет влиять в ещё большей степени – из-за бурного развития высокоточного оружия большой дальности и гиперзвуковых систем как в ядерном, так и в обычном оснащении.

В качестве возможного решения проблемы предлагается создание на первом этапе более свободных и гибких региональных режимов. Важную роль отправной точки способен сыграть практически реализуемый отказ (в том числе в форме политических деклараций или обязательств) от размещения в Европейском регионе средств средней дальности того или иного класса. На этот сценарий играют и последние официальные предложения России о моратории на развёртывание средств средней дальности в Европе в сочетании с мерами доверия по отношению к спорным объектам и системам вооружений (крылатым ракетам 9М729 и пусковым установкам системы ПРО Aegis Ashore).

Одной из важнейших задач контроля над вооружениями является поддержание кризисной стабильности за счёт ограничения создания и развёртывания вооружений, негативно влияющих на потенциал эскалации в ситуации военного кризиса. В условиях умножения новых военно-технических факторов кризисную стабильность, по сути, следует не столько укреплять, сколько собирать заново. Это особенно важно в недавно возникших предметных областях, совершенно не затронутых не только каким-либо контролем, но даже и мерами транспарентности и доверия (например, в сфере кибервойны).

В определённой степени это означает, что фазы переговоров и подготовки договорённостей, которые СССР и США уже успешно прошли с конца 1960-х гг. в области наступательных вооружений, теперь нужно повторять – в отношении более широкого состава участников, более обширных сфер охвата (кибервооружений, космических вооружений, нестратегических ядерных вооружений, высокоточного оружия большой дальности), а также на руинах частично либо полностью утраченных соглашений.

Идеалистические попытки выстроить с нуля наполненные сложными увязками универсальные, а тем более многосторонние соглашения в этих областях в нынешних условиях, скорее всего, обречены на провал. Крах завышенных ожиданий вызовет глубокое разочарование самим процессом и подогреет настроения на откат в сторону отказа от какой-либо содержательной работы.

(Такие настроения без того сильны, достаточно посмотреть полемику 2019–2020 гг. вокруг ДРСМД и продления Договора СНВ-3.) При этом «диалог без обязательств» хоть и способен предоставить интеллектуальный задел для заключения соглашений, но не сможет их заменить – как диалог по стратегической стабильности на «втором треке» не мог заменить соглашений ОСВ/СНВ.

Поэтому перспективным выглядит процесс развития стратегического диалога, принятия и поэтапной трансформации политических обязательств в «неосвоенных» либо «заброшенных» областях с целью подготовить фундамент для заключения более жёстких интрузивных соглашений. Одновременно это позволило бы не раздувать чрезмерно сферу охвата переговоров по заключению следующего договора о СНВ, сфокусировав его на критически важных вопросах.

* * *

В качестве метафоры, описывающей контроль над вооружениями современной эпохи, больше всего подошла бы матрёшка. Жёстко выстроенное ядро юридически обязывающих соглашений, идеологически связанное с обязательствами официальных ядерных держав по 6-й статье ДНЯО (Договор СНВ-3 и его наследники, а также все иные, которые удастся заключить в юридически обязывающей форме). Необходимо, чтобы привычная за долгие годы стратегическая стабильность центрального сдерживания и дальше оставалась естественным атрибутом международных отношений. Замена устойчивого, чётко определённого состояния на аморфный процесс проблемного диалога не создаст новых благ в обозримом будущем, зато лишит мир значительной части благ имеющихся, которые за последние тридцать лет начали восприниматься как некая естественно присущая ему устойчивость, не вызывая воспоминаний о военных тревогах и уровне ядерных рисков конца 1970-х – начала 1980-х гг., а также о том, какие потребовались усилия, чтобы снизить этот уровень до современных значений.

А вот параллельное развитие такого диалога на периферийных зонах «матрёшки», наоборот, могло бы оказать благотворное влияние на всю систему контроля над вооружениями – как при вертикальном расширении (по сфере охвата), так и при горизонтальном (по составу участников). Здесь с очевидностью возникает пространство для творческого комбинирования всех возможных подходов, схем, форматов и площадок. Этот процесс инфраструктурно связан с укреплением доверия (при регулярном обмене мнениями о приоритетах и озабоченностях) и с поддержанием в де-факто рабочем состоянии распадающихся или погибших режимов (например, ДРСМД и ДОВСЕ). Из этого процесса в ядро могут выноситься рабочие схемы для заключения соглашений по отдельным вопросам международной безопасности – в случае, когда развязки органически сформируются в ходе стратегического диалога.

Таким образом, гибридный подход к контролю над вооружениями подчёркивает значимость горизонтального и вертикального развития периферийных зон, но как средства обеспечения дополнительной стабильности базовых соглашений ядра в условиях усложняющейся военно-политической и военно-технической обстановки. Сами периферийные зоны с их аморфными форматами и отсутствием проверяемых обязательств не смогут взять на себя роль несущих конструкций, которые потребуется сохранять и модернизировать отдельно, однако способны внести значительный вклад в эту модернизацию, поддерживая стратегический диалог и поставляя созревшие решения для юридической фиксации в ядре.

Шансы на то, что ситуация выправится и вернётся к привычному образу действия в виде универсального и юридически обязательного процесса разоружения, есть. Но определяться они будут тем, насколько система международных отношений способна преодолеть турбулентность и вернуться в упорядоченное состояние. Трудно сказать, как долго может продлиться «безвременье» – аварийное решение может сохраниться на десятилетия. Но в конце концов, нет ничего более постоянного, чем временное.

Источник: https://globalaffairs.ru/articles/kontrol-gibridnoj-epohi/

Китайцам рассказали, что США потратили на антикитайскую пропаганду $1,5 млрд и негодуют

Недавно датский ученый Ян Оберг опубликовал академическую статью «За дымовой завесой». В статье отмечалось, что ведущие западные СМИ сформировали целую индустрию обвинений в своих сообщениях, связанных с Китаем, и они полностью вовлечены в политизацию отслеживания вирусов и стигматизацию Китая. Соединенные Штаты являются основной движущей силой этого процесса.

«Я думаю, каждый должен знать, что один из трех недавних законопроектов, принятых Соединенными Штатами, заключается в том, чтобы инвестировать $1,5 млрд в ближайшие пять лет, чтобы научить западные СМИ и журналистов писать негативные репортажи о Китае», — заявил Оберг.

Китайские пользователи социальной сети Sina Weibo поделились своими мнениями касательно данного утверждения под соответствующей публикацией на страничке телеканала CCTV.

«На эти деньги как много вакцин можно было купить для всей нации?» — спросил Чэнь Сяоша.

«Разве 1,5 млрд нельзя направить на строительство инфраструктуры? На продвижение всеобщего медицинского страхования? Разве не хорошо помочь бездомным?» — задается вопросами «Темная улитка».

«У Китая действительно стиль большой страны. В отличие от некоторых стран, которые не могут справиться с внутренними проблемами в собственной стране и пытаются повлиять на другие страны с помощью немыслимых уловок! Китай становится все более и более процветающим, как большая страна!» — отметил Ань Куайся.

Многие пользователи уверены, что в социальных сетях Китая окопались агенты влияния США, которые размывают единство нации и сеют раздор на деньги Запада.

«Некоторые люди каждый день кричат, что нет иностранных держав и денег, но они не знают, что есть посредники, которые имеют значение, и они настолько глупы, чтобы бесплатно работать на американского императора», — заявила «Одинокая блуждающая лодочка».

«Те, кто намеренно провоцировал гендерный антагонизм в Weibo, должно быть, доллары из США получали», — считает Wengli.

«Соединенные Штаты и Япония потратили сотни миллионов долларов на распространение информации и пропаганду, но, к сожалению, все это скрыто от глаз людей», — посетовал «Большой мандарин».

«В последние годы сетевая среда стала очень плохой. Интернет наводнили всевозможные некачественные и низкоинтеллектуальные выступления, а все виды маркетинговых аккаунтов без предыстории способствовали разжиганию розни. Пользователи Сети сейчас начали подвергать сомнению действия государства и пытаться использовать Интернет, чтобы выступить против законов и постановлений. Это абсолютно требует от нас большей бдительности», — считает Xiaoyue.

«Чем не цветная революция? Теперь, когда внутреннее общественное мнение настолько плохо, Соединенные Штаты заплатили много денег. Идеология — это нечто невидимое и нематериальное, но она имеет далекоидущие последствия. Мы должны извлечь уроки из распада Советского Союза», — считает «Ты мой мир».

«Можете ли вы конкретно сказать, прилагают ли правительство США, американский народ или конкретный департамент правительства США все усилия для дискредитации нашего социалистического Китая? Назовите точное подразделение или человека и решительно наложите на него санкции!» — возмутился «Счастья нет».

В китайских сетях все чаще пользователи начинают замечать подозрительную активность некоторых пользователей, напоминающую работу «ботов на зарплате». Это и не удивительно, судя по тому, какое противостояние развернулось между США и Китаем в последний год. И это при том, что китайский интернет в существенной степени огорожен от внешнего мира множеством фильтров. Может быть, дело в том, что те, кто держат эти фильтры, сами и пропускают дозированно американскую пропаганду?

Источник: https://iarex.ru/articles/82319.html?utm_source=smm-tg

Письмо министру культуры

Когда В. Р. Мединского назначили министром культуры, я, естественно, обрадовался. Хотя и не понял, почему. А он стал оправдывать. Опубликовал адрес в сети: Ministru@MKRF.ru, мол, шлите прямо мне, что душа пожелает, обращайтесь дружески с идеями и предложениями. Я возьми и напиши. Один раз, потом ещё. Тишина. Отправился на сайт к министру. Вот сюда: http://www.medinskiy.ru. Комментариев подкинул: не за страх, а за библиотечное дело. Сгинули, до сих пор, видать, модерируют. Опять ждал, в почтовый ящик, как в вечность, заглядывал. Такая дурная привычка: чесать в том месте, где чешется… А вчера мне было видение: прошло всего 35 колов времени и раздался звонок. Открываю, стоит дворник с чёрными усам. Протягивает грязными руками сияющее штемпелем письмо... И вот уже я, почти не одеваясь, склонился над экраном и тонким стилусом вывожу ласковые слова:

ОРОГОЙ ВЛАДИМИР РОСТИСЛАВОВИЧ, получил твоё письмо и сразу понял, что оно от тебя. Сначала подумал, что оно вдруг не от тебя, но как только распечатал на принтере, сразу понял, что от тебя, а то было подумал, что оно не от тебя. Я рад, что ты давно стал министром, потому что когда человек становится тем, кем он давно хотел стать, то значит, что он добился того, чего хотел. И я вот очень рад, что ты министром стал, потому что, когда человек получает должность, какую очень хотел, то значит, он добился того, чего хотел. Я получил твоё письмо и сразу подумал, что это письмо от тебя, но потом подумал, что, кажется, что не от тебя, но распечатал на принтере и вижу — точно от тебя. Очень хорошо сделал, что написал мне. Сначала не писал, а потом вдруг написал, хотя ещё раньше, до того, как некоторое время не писал — тоже не писал. Я сразу, как получил твое письмо, сразу решил, что оно от тебя, и, потому, я очень рад, что ты уже министр. А то, если человек захотел стать министром, то ему надо во что бы то ни стало стать министром. Поэтому я очень рад, что ты наконец получил ту должность, какую и хотел. И очень хорошо сделал, что написал мне. Я очень обрадовался, как увидел твоё письмо, и сразу даже подумал, что оно от тебя. Правда, когда распечатывал, то мелькнула такая мысль, что оно не от тебя, но потом, всё-таки, я решил, что оно от тебя. Спасибо, что написал. Благодарю тебя за это и очень рад за тебя. Ты, может быть, не догадываешься, почему я так рад за тебя, но я тебе сразу скажу, что рад я за тебя потому, потому что ты стал министром, и именно тем министром, каким и хотел стать. А это, знаешь, очень хорошо стать тем министром, каким хотел, потому что тогда именно и добиваешься того, чего

хотел. Вот именно поэтому я так рад за тебя. А также рад и тому, что ты написал мне письмо. Я ещё издали решил, что письмо от тебя, а как взял в руки, так подумал: а вдруг не от тебя? А потом думаю: да нет, конечно, от тебя. Сам распечатываю на принтере письмо и в то же время думаю: от тебя или не от тебя? Ну, а как распечатал, то и вижу, что от тебя. Я очень обрадовался и решил тоже написать тебе письмо. О многом надо сказать, но буквально нет времени, скоро сократят из библиотеки. Что успел, написал тебе в этом письме, а остальное потом напишу, а то сейчас совсем нет времени, скоро сократят из библиотеки. Хорошо, по крайней мере, что ты написал мне письмо. Теперь я знаю, что ты уже давно министр. Я и прежде знал, что ты министр, а теперь опять вижу — совершенно верно, ты стал министром. И я очень рад, что ты стал министром и написал мне письмо. Я сразу, как увидел твоё письмо, так и решил, что ты стал министром. Ну, думаю, это хорошо, что ты стал министром и написал мне об этом письмо. Напиши мне теперь, кто твой новый начальник и как это всё вышло. Да, передай привет твоему новому начальнику.

Сержио Даниилович Благодарный

Этот день в истории – 6 сентября

1492. Экспедиция Х. Колумба покидает Старый Свет (порт Сан-Себастьян, Канарские острова) и берёт курс на запад. В результате этого плавания 12 окт. была открыта Америка.

1522. Завершено первое кругосветное путешествие, начатое под руководством Фернана Магеллана. Из пяти кораблей Магеллана назад вернулся лишь один — «Виктория», а из 265 чел., отправлявшихся в плавание, вернулись на родину только 18.

1689. Полномочный посол Петра I Ф.А. Головин заключил с представителями императора Маньчжурии в г. Нерчинске первый договор между Россией и Китаем о границе.

1790. Екатерина II повелела всем русским подданным немедленно вернуться из революционной Франции в Россию.

1817. В Москву прибыл памятник Минину и Пожарскому; он был отлит в С.-Петербурге и с 21 мая доставлялся водным путём через Н. Новгород.

1831. В ходе первого Польского восстания (1830-1831) русскими войсками начат штурм Варшавы. Город был взят 7 сент.

1873. Хивинское ханство признало зависимость от России.

1899.  США объявили политику «открытых дверей» в отношении Китая, подразумевавшую свободную торговлю и свободное проникновение капиталов. Причины подобного либерализма в том, что в военном отношении США ещё не могли соперничать с европейскими державами, проводившими колонизаторскую политику в Китае.

1920. В Бухаре установлена советская власть.

1928. СССР присоединился к пакту Бриана – Келлога о разрешении международных противоречий мирным путём.

1936. Учреждено почётное звание «Народный артист СССР». Первыми его были удостоены К.С. Станиславский, В.И. Немирович-Данченко, В.И. Качалов, И.М. Москвин. Последними в 1991 г. – С.С. Пилявская и О.И. Янковский.

1939. В Ленинграде открылся Государственный театр эстрадных миниатюр под руководством Аркадия Райкина.

1940. Вышел Указ Президиума ВС СССР об образовании Народного комиссариата Государственного контроля СССР.

1941. Моонзундская оборонительная операция (6 сент. – 22 окт.) – оборона советскими войсками Моонзундских островов (архипелаг в восточной части Балтийского моря) от немецко-нацистских войск во время ВОВ.

1941. Начало массового уничтожения еврейского населения г. Белая Церковь (Украинская ССР), в результате которого погибло не менее 4500 чел., включая детей и женщин.

1942. Постановлением ГКО Маршал Советского Союза К.Е. Ворошилов назначен главнокомандующим партизанским движением.

1943. Английское командование в Индокитае призвало правительство Чан Кайши объединить усилия с коммунистами Китая для борьбы против Японии.

1943. Выступая в Гарвардском университете, У. Черчилль заявил, что в будущем жители США и Англии будут иметь единое государство.

1947. Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении города Москвы орденом Ленина в связи с 800-летием.

1947. Московское метро награждено орденом Ленина.

1952. Подписана Всемирная (Женевская) конвенция об авторском праве.

1955. Указ Президиума ВС СССР «Об установлении ежегодного праздника „День строителя“».

1955. Стамбульский погром, направленный против греческого населения города.

1956. Указ «О переименовании международных Сталинских премий в международные Ленинские премии».

1976. Советский пилот Виктор Беленко совершил побег на истребителе «Миг-25П» в Японию, где запросил политическое убежище в США.

1991. СССР признаёт независимость прибалтийских республик — Эстонии, Латвии и Литвы.

1991. Ленинграду возвращено имя, использовавшееся до 1914г.: Санкт-Петербург.

1991. Чечня провозгласила себя независимой (гвардейцы «Общенационального конгресса чеченского народа» разогнали Верховный Совет Чечено-Ингушской Республики)

Роджер Скрутон, один из главных критиков левых идей, обращается к творчеству тех, кто внес наибольший вклад в развитие этого направления мысли. В доступной форме он разбирает теории Эрика Хобсбаума и Эдварда Палмера Томпсона, Джона Кеннета Гэлбрейта и Рональда Дворкина, Жана-Поля Сартра и Мишеля Фуко, Дьёрдя Лукача и Юргена Хабермаса, Луи Альтюссера, Жака Лакана и Жиля Делёза, Антонио Грамши, Перри Андерсона и Эдварда Саида, Алена Бадью и Славоя Жижека. Предметом анализа выступает движение новых левых не только на современном этапе, но и в процессе формирования с конца 1950-х годов. Скрутон подвергает безжалостной критике все основные направления новой левой мысли и стремится найти точку опоры для противостояния им, при этом не основываясь на религии.

Книга предназначена для политологов, философов, социологов, историков и всех интересующихся социальной философией и политической теорией