Людям о Людях Выпуск от 13.02.05

Истории людей ( http://peoples.ru/ )
Тамара Гвердцители (Тамрико) (http://www.peoples.ru/art/music/national/gverdtsiteli/interview1.shtml)
Мне велели быть звездой http://www.sem40.ru/interview/hot/14142/

Она начала петь в девять лет. Ее грузинское имя — Томрико. На эстраде она считает
себя белой вороной. Уехала из Грузии в начале 90-х, когда там началась гражданская
война. Четыре года жила и работала в Париже. Ее наивысшее творческое достижение
того периода — концерт в парижской Олимпии. В 90-е годы она выступала в основном
за границей — в Америке, Канаде. 



+— Вы поете на шести языках? 

— Да. 

+— Москва — ваша вторая родина? 

— Да. 

+— Вы поете в московских ночных клубах? 

— Без комментариев. 

+— Снимаетесь в рекламе? 

— Было такое. 

+— В Москве вас называют лицом кавказской национальности? 

— Нет. 

+— Вас волнуют национальные проблемы? 

— Да. 

+— Ваша мама еврейка? 

— Да. 

+— Ваш сын Сандро учился в США? 

— Да. 

+— Семейная жизнь удалась? 

— Это как насчет ночных клубов. 

+— Сильнее всего в жизни вас трогают цветы и стихи? 

— Да. 

+— Вы любите петь на театральных площадках? 

— Да. 

+— По-вашему, публика удовлетворена музыкой и песнями, которые звучат на современной
российской эстраде? 

— Нет. 

+— Ваш образ — гордая женщина? 

— Да. 

+— Вам вручили самую высокую награду Грузии — орден Чести? 

— Да. 

+— Когда вы начали петь? 

— В девять лет официально я стала участницей ансамбля Мзиури. Мама заметила,
что у меня хороший слух и замечательный, не совсем детский голос. 

+— Ваша любимая детская песенка? 

— Топ, топ, топает малыш. Но я знала не только детские песни, в три года я пела
даже русские романсы. С надрывом. Только раз бывает в жизни встреча. 

+— Как же вы это пели? 

— Трудно сказать. Потом я перешла на Дорогой длинною, потому что она больше подходила
к возрасту. Даже есть записи моих детских выступлений на бобинах, на 38-й скорости.
Всякие серьезные произведения я пела наряду, естественно, с детскими обязательными
песнями типа Оранжевое небо. 

+— Как вам больше нравится — когда вас называют Тамарой или Томрико? 

— Ну, это смотря кто называет. Томрико — это ласкательное имя, так говорят друзья,
те, кто любит, или кого ты любишь. А Тамара — это официальное как бы. 

+— Когда вы победили в 81-м году на всесоюзном конкурсе в Днепропетровске, все
называли Томрико? 

— Я не помню. Зато я помню этот конкурс, с которого все началось. Потому что
в Грузии многие замечательно поют и остаются неизвестными. Грузия небольшая страна,
но с потрясающими певческими традициями. 

+— Сколько вам лет тогда было? 

— 18. 

+— Вы думали о том, что нужен какой-то руководитель, директор, творческая группа?


— Я работала солисткой в коллективе, который существовал при Грузинской филармонии.
Все остальные были администраторы, бригадиры. Директор филармонии, зам. директора
филармонии, ответственные по репертуару, ответственные по камерному пению. Все
были начальники, а я была солисткой. 

+— Что, по-вашему, нужно, чтобы стать настоящей артисткой? 

— Гастроли — это, конечно, колоссальная школа. Если артист не будет гастролировать,
а будет только выступать по телевидению, — ничего не получится. К тому же в то
время все было живьем, и пели только по-настоящему. 

+— Тамара Михайловна, как вы оказались в Париже? 

— В 93-м году Леграну послали мою кассету. Он услышал и назначил рандеву. Это
была удача, потому что мне даже не пришлось бороться, раздвигать кого-то локтями,
или ждать его у концертного зала Олимпия, чтоб обязательно с ним встретиться.
Все произошло так же элегантно, как и вся его музыка. Работа с выдающимся поэтом
Ж.Держаком, который писал для Пиаф. Концерты. Олимпия. А еще раньше, в 88-м году,
у меня был контракт с парижской компанией, которая записывала музыку к кинофильмам.
Это было тогда как бы основным
занятием. А в 90-м вы знаете, что в Грузии началось! 

+— Гражданская война. 

— Да, я просто никак не могла вернуться в Тбилиси. Не летали самолеты, вообще
никакого сообщения не было. Никто не учился, не работал, а общество разделилось
на две части. Одни за Гамсахурдиа, другие — против. Моя семья оказалась заперта
в Тбилиси, а я была в это время в Париже. Потом прилетела в Москву, в надежде
вызволить хотя бы маму и моего сына. Потому что взрослым мужчинам — отцу, мужу,
брату — как-то нечестно было убегать от войны, а женщины и дети должны были на
время уехать из этого ужаса. И мне удалось
им помочь. Мама и Сандро приехали в Москву, и мы временно начали жить в гостинице
Пекин. Но, как говорят мудрые люди, нет ничего более постоянного, чем временное.
Ребенок из гостиницы ходил в школу. Мы ждали, но война все не кончалась. Потом
мы перешли в гостиницу Москва (смеется). Это сейчас смешно, а тогда мы были с
плитками, с горшками, с кастрюлями — как табор. 

+— Как вы все это выдержали? 

— Я просто очень признательна тем людям, которые были рядом со мной в то время,
которые меня поддерживали, находили для меня работу. Доказывали, что мое место
на большой сцене, что я не должна отчаиваться, как бы ни менялось правительство
в Грузии. 

+— Много людей покинули в те годы Грузию? 

— Я знаю, что уехали много людей культуры, нечего скрывать. Им тогда было очень
сложно там оставаться. 

+— Это правда, что вы, приехав потом в Грузию, не могли там петь чисто физически?


— Да, у меня было такое. Я просто не могла взять ни одну ноту. Я приезжала туда
и сидела, окаменевшая, у рояля. Мне рассказывали, что творилось, и как это все
было. Я даже не осмеливалась выступать там с концертами. Но потом стала давать
благотворительные. В Кутаиси — на восстановление храма. В Тбилиси — для обездоленных
детей. Так что я человек эмоциональный, и боль просто так не проходит. 

+— Что вы думаете про сегодняшние отношения Грузии и России? Почему они никак
не налаживаются? 

— Такой сложный вопрос. Даже если дипломату задать его без подготовки, он тоже
начнет заикаться. Я знаю точно одно: что всегда надо учитывать интересы соседа.
Это закон жизни, это закон Кавказа, это вообще закон человеческих отношений.


+— А что стало с вашим мужем? 

— Мне тяжело отвечать. 

+— Вы решили строить свою жизнь самостоятельно? 

— Да. В общем, бывают ситуации, когда люди не могут дальше вместе идти. А причины
могут быть самые разные. 

+— Вы вообще откровенничаете с кем-то, у вас есть подруги? 

— Хорошо душу изливать, только когда мама слушает. А мои консерваторские друзья
живут в Тбилиси. Это действительно мои старые друзья, проверенные моей знаменитостью.


+— Когда вы поняли, что вы стали знаменитостью? 

— Когда сказали мне об этом. 

+— Они сказали, что вы звезда? 

— Вы знаете, сейчас настолько девальвировано слово звезда, что меня даже коробит,
когда мне говорят: вот звезда пришла. Сейчас все звезды. Все абсолютно. Два такта
спел, по телевизору показали — и уже звезды. Как говорит мой добрый друг Святослав
Бэлза, раньше актрисы стремились стать звездами, а сейчас звезды стремятся стать
актрисами. 

+— Поэтому вы и называете себя белой вороной на эстраде? 

— Приходится такой быть. Потому что, когда выходишь из законов шоу-бизнеса, это
всегда кого-то раздражает. Они боятся, как бы праздник не состоялся без них.


+— Вы переживаете эту свою обособленность? 

— Мне бы хотелось вообще об этом не думать. Хотелось бы просто творить, дарить
людям эту потрясающую музыку. Жить в иллюзии, что ты на острове и что твои дела
никого не волнуют (смеется). 

+— Поэтому вы одно время так любили выступать за границей? В Америке, например...


— Да. В Америке и Канаде. Но главное, что я выступила в Карнеги-холл. Туда не
всех пускают. 

+— Вы хоть раз пели под запись, под фонограмму? 

— Нет, у меня даже таких мыслей не было. Я против фонограммы. Я хотела бы выступить
в Думе против фонограмм. Пусть закон какой-нибудь примут. 

+— Вы поете на шести языках? 

— Четыре из них я знаю. Грузинский, русский, английский и французский. На итальянском
и иврите я просто знаю, о чем пою. К ивриту у меня особенное отношение. Во-первых,
его звучание очень похоже на грузинский язык. Там хы есть такие. И слова надо
растяжно произносить. И песни очень красивые на иврите. Это древний язык. 

+— Что вас связывает с Израилем? 

— Я посадила дерево в парке Мира в Иерусалиме. Каждый год, когда я приезжаю в
Израиль, всегда его навещаю. Дерево красивое. Просто абсолютно неземное ощущение,
что мной посажено дерево в Иерусалиме. Оно как бы существует вместе со мной.
В этом парке деревья от выдающихся деятелей, которые сделали для Израиля что-то
полезное. Рядом Михаил Горбачев посадил дерево, Гельмут Коль. И после церемонии
посадки я, конечно, пела (напевает). Правда, похоже на грузинскую песню? 

+— Ну, наверное, Тамара Михайловна, это похоже, потому что это исполняете вы?!


— Может быть... 

+— В клубах вы не выступаете принципиально? 

— Нет, я выступала. Но это зависит от характера мероприятия и смотря под какой
эгидой. Очень много выдающихся певцов поют в клубах. Хулио Иглесиас пел в Тропикане
в Майами. И мне тоже приходилось там выходить на сцену. В Майами это известнейший,
замечательный даже не клуб, а как бы мюзикл-холл, со сценой, со светом, все двигается...


+— Вы, я слышала, и с Сергеем Пенкиным выступали когда-то? 

— Да, я считаю, что мы должны петь вместе, чтобы вытеснить фонограмщиков. Пенкин,
Долина, Градский, Кобзон. Все должны петь. И не важно, какая аппаратура, главное
— подарить людям свои замечательные голоса. Это самое главное. 

+— И еще один коммерческий вопрос: зачем вы снимались в рекламе шампуня? 

— Может быть, из-за этого я потеряла каких-то своих поклонников, но рекламой
занимаются очень многие. Это неплохие деньги. И очень серьезная фирма. До последнего
дня я была, как говорится, против слова перхоть. Нет у меня перхоти. Это, так
сказать, несколько интимно, и такое известное лицо, как я, не должно так говорить.
Мне сразу показалось, что это грубо. До последнего дня мне обещали, что этого
не будет, а потом вдруг оставили. 

+— Поклонники от вас не отвернулись? 

— Нет, ну что вы. И, кстати, среди поклонников попадаются очень забавные. Один
моряк так хотел объясниться в любви, что моим музыкантам пришлось напоить его
чачей. Во время застолья он восклицал: Я люблю вашу Грузию, столицу вашу Баку
и вино ваше Сулугуни (смех). Это стало у нас в коллективе крылатой фразой. Другой
предлагал подарить грузовой самолет. Моя подруга, она с юмором, из Кутаиси, попросила
заменить грузовой на пассажирский... Все благополучно закончилось букетом из
ста роз и запиской, что к богиням,
мол, нельзя с подобными словами приближаться, и лучше вообще ничего не говорить,
а просто дарить им цветы и молча уходить. Этот случай запал в душу, потому что
мужчина повел себя как рыцарь. 

+— Цветы и стихи вас особенно трогают? 

— Да. Обязательно должны быть женщины, во имя которых мужчины пишут стихи. 

+— Помимо этого есть, наверное, очень много поэтов, которые почтут за честь,
чтобы вы пели именно их стихи. Какой у вас критерий отбора? 

— Я стараюсь вступать, как бы сказать, в долгосрочные отношения с поэтами и композиторами.
Потому что нам нужно очень хорошо понимать друг друга. У меня большая дружба
и совместные творческие удачи, связанные с Юрой Рыбчинским. Потом появился Симон
Осиашвили, Женя Кобылянский. Мы как-то очень одинаково смотрим с ними на очень
многие вещи. Юра, например, очень хорошо чувствует мой голос. Есть вещи, которые
нам обоим дороги. Такие песни, как, например, Виват, король! или Мамины глаза,
они всегда останутся в моем
репертуаре. Каждое слово из этих песен я так пропустила через себя и прочувствовала,
что это уже от меня исходит. 

+— Какую песню вас чаще всего просят исполнить на концерте? 

— Обычно кричат Виват, король!. Но она у нас в финале. Народ хорошо реагирует
и на грузинские песни. Многие не понимают языка, но, в общем, через темперамент
и эмоции эти песни становятся всем близкими. Публика любит, когда я исполняю
свой парижский цикл. Вы же понимаете, что моя публика — это интеллигенция страны.
Учителя, врачи, педагоги — люди самых низкооплачиваемых профессий, но это, я
вам скажу, люди, на которых сегодня держится страна. 

+— Это правда, что у вас бывают приступы звездной болезни? Я слышала, что вы
бываете очень требовательны к каким-то мелочам?.. 

— Просто я со своим очень мягким характером попала в шоу-бизнес (ненавистное,
кстати, мне слово). Я считаю себя человеком другой культуры. У меня все же два
образования. Консерватория. Может, из-за этого я стала такая суеверная, что ли...
Я должна непременно выходить с одной стороны сцены. На этой песне именно такой
должен быть свет. Какого-то человека я не должна видеть до концерта и желательно
после. Я не хочу видеть первые три ряда. Мне важно, что за люди меня встречают
на гастролях в другом городе. И это
не капризы. Капризов у меня, кстати, нет. Просто профессия такая — оголяющая
душу. Плюс огромный страх перед концертом. Как все пройдет?! Ответственность,
в общем, большая. 

+— Вы оголяли душу не только на сцене, но и в программе Женские истории. Зачем?


— Оксана Пушкина из меня просто все вытянула. Я же понимала, что программы не
будет, если я буду рассказывать только о своих творческих достижениях. 

+— Вы считаете, программа получилась? 

— Да. Самое главное в этой программе, что всех женщин очень жалко. Вот я смотрела
на себя — прямо хочется плакать, какой-то индийский фильм. Какой ужас, думаю!
(Смеется.) В этой программе жалко даже самых сильных. Вот появляется сильная
женщина, Татьяна Васильева, — и тут же очень хочется плакать. Такая тяжелая женская
доля. (Смеется.) В этой программе нас заставляют прославлять этих мужчин, о которых
мы бы даже не хотели вспоминать. В общем, типичная женская история. 

+— А как вообще нужно относиться к мужчинам? Их надо обманывать, раскручивать
или за дурачков держать? 

— Я не такая вульгарная дама, чтобы держать их за дурачков. Просто, возвращаясь
к Женским историям, я против такого представления, что женщина такая бедная,
что все мужчины ее обидели, несчастную, со всеми жизнь не сложилась. (Смеется.)
Ну, не сложилась — так с другим сложится. В общем, такой хеппи-энд хотелось бы
увидеть. 

+— В каком же контексте нужно говорить знаменитым женщинам о мужчинах в интервью?


— Можно рассказывать, как мешали эти мужчины творить. А то, как мужчины себя
плохо ведут и какие они все одинаковые, когда плохо себя ведут, это и так ясно.
Турок, итальянец, еврей или грузин — не имеет значения. Они все одинаковые, когда
что-то не складывается. 

+— А был у вас мужчина, который положил свою жизнь ради вас? 

— Нет. Положила жизнь на меня моя мама. 

+— Вы сильная женщина? 

— Ни одна женщина, и я в том числе, на самом деле не сильная. Я думаю, сейчас
сильными называют женщин, у которых честь и благородство стоят на первом месте,
а потом все эти подлые женские хитрости. Иногда так хочется что-то натворить,
но честь и воспитание тебе не позволяют... Про таких и говорят: она — сильная.
Действительно, может быть, в этом и заключается сила?! 

Ваш Alex