18 ноября в Москве состоялась презентация книги Александра Верховского "Политическое православие: русские православные националисты и фундаменталисты, 1995-2001 гг".

Название книги нуждается в комментариях.

Русские православные националисты – это множество организаций, групп и изданий, объединенных тем, что они не только увязывают свой русский национализм со своим православием, но и ставят (хотя бы на уровне деклараций) православную идентичность выше национальной. Это движение, видимо, можно рассматривать и как политическое, и как религиозное. Границы рассматриваемого спектра групп – от радикальных борцов с ИНН и кодами до круга Сретенского монастыря; центральный же "массив" ассоциируется с Союзом православных граждан.

Весьма дискуссионным является вопрос, насколько к этому движению применимо понятие "фундаментализм". Или должны использоваться какие-то другие понятия? Эти вопросы достаточно подробно разбираются в заключительных главах книги. И говоря коротко, вывод такой: большую часть этого движения можно счесть или фундаменталистской или достаточно близкой к фундаментализму.

Но основная часть объема трехсотстраничной книги – сравнительный анализ взглядов православных националистов по всему кругу проблем, которые вызывают в их среде активные дискуссии. То, что в их кругу общепринято, лишь упоминается, но не обсуждается детально. Все-таки книга – научная, а не полемическая.

Следует подчеркнуть, что анализ проведен именно в указанных хронологических рамках. Книга готовилась довольно долго – около трех лет, и в какой-то момент было решено установить верхнюю планку – конец 2001 года (11 сентября и "поворот Путина на Запад" – важная веха для православных националистов). Нижняя планка – осень 1995 года: избирательные кампании 1995-1996 гг., кончина митрополита Иоанна, вдохновителя и признанного лидера всего движения.

В сравнении вырисовывается определенная идеология, повторим – и политическая, и религиозная. Ее-то и можно назвать "политическим православием". При этом, конечно, нельзя забывать о внутренних различиях. И особенно – о соотношении этой идеологии с официальными позициями Московской Патриархии, менее разработанными и политизированными (пока?), чем у православных националистов. Соответственно, в книге каждая глава сравнительного анализа начинается именно с краткой характеристики позиции Патриархии.

Некоторое представление об идеологии православных националистов можно получить, прочтя главу, резюмирующую сравнительный анализ. Эта глава и публикуется здесь с незначительными изменениями.

Работа над книгой завершалась в рамках возглавляемого автором Информационно-аналитического центра "СОВА" [http://sova-center.ru], который и сейчас продолжает более широкий проект – "Религия в светском обществе" [http://religion.sova-center.ru].

Читателям, заинтересовавшимся книгой, мы предлагаем написать в Центр "СОВА" [mail@sova-center.ru].

РЕЗЮМЕ СРАВНИТЕЛЬНОГО АНАЛИЗА

В этой главе мы попробуем обобщить проведенное выше сравнительное описание мировоззрения разных групп православных националистов.

Конечно, обобщающие портреты этой среды давались и раньше, но основывались они на общем впечатлении, производимом литературой и выступлениями православных националистов, и с неизбежностью были достаточно фрагментарны.

Политолог Константин Костюк дал, на наш взгляд, лучшее обобщающее описание, суть которого такова:

Кредо "патриотов" содержится в нескольких принципах: сильное государство, империя, национализм, антисемитизм, традиционализм, антилиберализм. Этот набор тем можно найти в любом из многочисленных изданий соответствующего направления. Легко заметить, что экономическая проблематика в этом мировоззрении практически не тематизируется.

<...> Напротив, очень разработана проблематика насилия, которое, в конечном счете, является панацеей от всех бед. Достаточно уничтожить многочисленных "врагов России", чтобы привести страну к процветанию. "Патриотическое" мировоззрение опутано сложной сетью мифолого-метафизических представлений, в которых смысл и главные актеры истории неизменно скрыты покровом незримого, будь это масоны, евреи или иные "незримые силы". Характеризующие его эмоциональность, изоляционизм, враждебность к чужому, агрессивность риторики подчеркивает негативистский характер этого образа мышления¹.

Сами православные националисты тоже время от времени пытаются дать себе обобщающее определение (довольно редко: все-таки составление такого определение всегда чревато заужением собственной мысли). Конечно, они имеют при этом в виду не весь круг, а только некоторое, неопределенно узкое подмножество своих единомышленников. Вот, например, краткое кредо генерала Александра Солуянова:
наше великое мононациональное полиэтническое государство может шагать в будущее только вооружившись национальной идеей на основе Православия, создав экономическую систему не по Гайдару, а по Д.И. Менделееву, учитывая опыт экономического строительства под руководством И.В. Сталина, окончательно избавившись от западных лжеценностей, опираясь на восточных союзников².

Лучше всех, наверное, самоопределение удалось Константину Душенову – он назвал его "доктриной митрополита Иоанна". "Доктрина" представляет собой набор кратких формул:
- "Русская идея" – это неутомимое стремление к святости, праведности, чистоте;
- "Русская демократия" – это соборность;
- "Русская идеология" – это Православие;
- "Русский порядок" – это державность;
- "Русское государство" – это Россия во всем многообразии исторических форм ее государственности";
- Государственно-политический и одновременно нравственно-религиозный идеал России – Святая Русь;
- Патриотизм – религиозный долг каждого благочестивого христианина;
- Русская Православная Церковь – соборная совесть народа³..

Видно, что подобные определения далеко не в полной мере отражают мировоззрение их авторов. Видно также, что эти самоопределения и данное извне определение (в данном случае – К. Костюка) просто лежат в разных плоскостях, так что сопоставлять их нет смысла.

Мы не будем пытаться на основе нашего сравнительного анализа вывести конкурирующую краткую формулу православно-националистического мировоззрения, так как таковая неизбежно оказалась бы существенно неполной. Но просуммируем выводы предыдущей части, лишь кое-что добавив по необходимости.

* * *

Общие мировоззренческие основания

Православные националисты принципиально разделяют позицию Московской Патриархии, предполагающей одновременно и активное продвижение православных ценностей (пусть не одинаково всеми понимаемых) во внешний, по отношению к "кругу своих", мир, и защиту от наступления этого внешнего мира, базирующегося на совсем иных и по сути враждебных ценностях. Но на практике в православно-националистической среде безусловно доминирует парадигма обороны (иногда – глухой обороны), а не наступления. Внешнее по отношению к "кругу своих" зло понимается как глобальный и всепроникающий процесс апостасии. И это Зло, всегда сосредоточенное в обобщенном Враге, играет центральную роль в мировосприятии.

Враг, в сущности – это антихрист. Но на самом деле существует более или менее разработанная система врагов, восходящих к нему, и в этой системе ключевую роль играет Запад. Соответственно, антивестернизм является необходимым, практически базовым, элементом идеологии. Никакого стеснения в проявлении антивестернизма православные националисты не испытывают, они не готовы, как митр. Кирилл, воспринять Запад просто как "другого", пусть и неприятного, но терпимого. Не может быть речи о какой бы то ни было терпимости, когда вопрос стоит о сопротивлении апостасии.

Здесь надо оговориться, что вестернизация, модернизация и либерализация общества – это три взаимосвязанных, но разных социальных процесса. Но для России 90-х годов они были довольно близки, а в глазах православных националистов просто сливались, поэтому и нам здесь нет необходимости их различать. Все три процесса суть происки Врага. Есть еще и четвертый процесс, тоже связанный с Западом – укрепление секуляризма (именно на этом процессе концентрирует внимание митр. Кирилл), но Россия 90-х наследовала предельно секулярному СССР, так что у нас никакой секуляризации не было и можно было говорить только о больших или меньших темпах отхода от нее. Но и медленные темпы десекуляризации могут рассматриваться как происки сил Зла.

Не менее необходимым элементом идеологии православных националистов является антисемитизм, поскольку еврейство также является ключевым элементом "системы врагов". Эти два ключевые элемента – антивестернизм и антисемитизм – всегда взаимосвязаны, но пропаганда антисемитизма, в отличие от антизападной пропаганды, встречается неравномерно. В кругу современного Союза православных братств, реально существующего вокруг Союза православных хоругвеносцев и Союза "Христианское Возрождение" (именно в этом смысле и будет далее упоминаться СПБ), среди радикальных борцов с ИНН ("Сербский крест", движение "За право жить без ИНН" – будем их далее именовать для краткости имеющим хождение среди их противников словечком "антииннэнисты"), в Черной сотне и т.п. группах антисемитская пропаганда особенно активна, среди петербургских и московских "ревнителей памяти митр. Иоанна" ("Русь Православная", "Русская линия", "Православие или смерть" (далее – просто "ревнители")) – несколько меньше, а в "Радонеже", на "Православии.Ру", в "Православном Санкт-Петербурге" обходятся только антисемитскими намеками, то есть подразумевают, но не пропагандируют. Специальными вопросами, например, темой ритуального убийства, интересуются преимущественно в СПБ и Черной сотне, хотя, в порядке исключения, ритуальное убийство царской семьи – общее место для всех. А наиболее актуальная тема светского антисемитизма – ревизионизм Холокоста – встречается в основном на "Русской линии" и в "Русском вестнике".

С прямым упоминанием еврейства или без него, но почти неизбежно с прямым упоминанием Запада, речь всегда идет о некоторой организованной и частично скрытой системе Зла, в просторечии – о "всемирном заговоре", направленном против России и/или православия. И всеобщность этой системы и ее частичная замаскированность естественно интерпретируются как свойства сопротивления падшего мира воле Божией. Тема заговора, при всей религиозной обоснованности, по сути своей параноидальна и тяготеет к сугубому иррационализму, хотя, с другой стороны, более или менее рационалистических теорий заговора тоже много, благо, тема эта разрабатывается не первый век. В среднем чем меньше уделяется внимания теме заговора, тем легче удержаться в рамках рациональных конструкций, хотя не меньшую роль, конечно, играют и субъективные особенности авторов. Среди изданий, больше всего пишущих об этом предмете, наименее рациональны, наверное, "Русский вестник" и издания круга СПБ, а наиболее – "Русская линия".

Впрочем, с наступлением эпохи глобализации, с развитием международных институтов возможностей для рациональной интерпретации "заговора" стало гораздо больше. Поэтому неудивительно, что православный антиглобализм, зародившийся на первоначальном этапе движения против ИНН, буквально в течение двух лет охватил практически всю Церковь и сейчас, хоть и в разных интерпретациях, разделяется в широком внутрицерковном диапазоне: от Патриарха Алексия II до пламенного оппозиционера Константина Гордеева. Более того, во всем этом диапазоне антиглобализм стал одним из фундаментальных идеологических элементов. Наиболее умеренными авторами глобализация не увязывается прямо с объединением враждебных сил против русского православия, но большинством – и практически всеми православными националистами – рассматривается именно как главный инструмент или проявление такого объединения.

Современная эпоха, с ее стремительно расширяющейся (географически и по социальным слоям) модернизацией, со зримой глобализацией (и вестернизацией), в очередной раз актуализирует апокалиптические ожидания. Тем более они естественны для православных националистов, концентрирующих свое внимание на наступлении Зла. В наиболее радикальной форме (ожидания непосредственного, при жизни данного поколения, Апокалипсиса) это проявляется у круга прот. Александра Шаргунова, у круга СПБ, у "опричников" и "антииннэнистов" (хотя лично К. Гордеев не так уж настаивает на сроках). Чаще встречается представление, что "последние времена" уже настают, но развязка в виде пришествия антихриста все-таки не настолько (или необязательно настолько) близка. На такой позиции стоят "ревнители", Черная сотня, "Русский дом", "Русь Державная", "Радонеж", Союз православных граждан (СПГ) в целом. Но есть все-таки и те, кто отвергает сами рассуждения о "последних временах" как беспочвенную спекуляцию⁴. Таковые рассудительные люди группируются практически только вокруг Сретенского монастыря.

Интересно, что при этом Апокалипсис воспринимается и обсуждается именно как приход антихриста, а не как драматическое второе пришествие Христа. Соответственно, взгляд в будущее доминирует сугубо пессимистический. Вопрос, собственно, только в том, возможен ли оптимизм хотя бы в краткосрочной перспективе, то есть можно ли победить нынешнее наступление сил Зла. И такой оптимизм демонстрируют немногие (А. Крутов, В. Тростников и др.).

Пессимизм даже в краткосрочной перспективе естествен для самовосприятия православных националистов. Да, они часто выступают от имени большинства русского народа, но не реже пишут о том, как глубоко и широко раскинулись сети Зла внутри России. Они понимают, что их социально-политическое положение – это положение не столь уж значительного меньшинства.

Поддержки от других поместных Церквей никто не ждет, разве что от афонских монахов. Собственно, о других Церквах не так часто и вспоминают⁵, поскольку большая их часть не столь консервативна (например, перешла на "новый стиль" календаря), а Вселенский патриарх рассматривается как служитель Зла. Сочувствием пользуется Сербская Церковь, но именно сочувствием. Таким образом, православный Восток фактически сводится только к России, что поддерживает и пессимистическое мироощущение, и концепцию Москвы – третьего Рима.

Инославное христианство тем более полностью относится к системе Зла. Соответственно, отвергается экуменизм. Различие только в том, что обличают его как ересь ("все-ересь") не все, преимущественно – "ревнители" и круг тех, кто ожидает скорого Апокалипсиса. Остальные не особенно или не всегда настаивают на еретичности экуменизма, а в кругу Сретенского монастыря или в "Русском доме" в таковой могут даже и усомниться. Но так или иначе, приоритет религиозных категорий восприятия над светскими побуждает видеть в экуменизме как в угрозе "твердой вере" даже большую опасность, чем в глобализации или иных светских феноменах. Особенно очевидна сконцентрированность на антиэкуменизме "Руси Православной".

Антиэкуменизм и антивестернизм объединяются во всеобщем антикатолицизме (мы не обсуждаем, что здесь исторически первично, процесс взаимного влияния идеологических конструкций всегда не односторонний). В выражениях в адрес католиков обычно никто не стесняется. Но и здесь термин "ересь" употребляется не всеми, даже реже, чем в случае с экуменизмом. Можно констатировать, что деятели СПГ и наиболее лояльные Патриархии издания ("Радонеж", "Православие.Ру" и "Благодатный огонь", "Русь Державная", "Русский дом") почти никогда не называют католиков еретиками, зато "ревнители", Черная сотня, "антииннэнисты" и т.п. на этом твердо настаивают.

Не менее принципиальное в своей жесткости и отношение к православным "либералам".

Остается добавить, что постепенно сформировалось и однозначно негативное отношение к исламу, причем к исламу в целом. Это, конечно, связано не только с ростом террористической активности радикального ислама, но и с мусульманской миграцией и иммиграцией в России, которая воспринимается в свете хорошо разработанной ранее в антивестернистском русле темой угрозы религиозной и этнической идентичности. Ислам как враждебная сила пока не вполне вписан в разработанные ранее "теории заговора", но интеллектуальная работа в этом направлении ведется и, несомненно, увенчается успехом.

Политическая идеология

Основой политической идеологии всех православных националистов является монархизм, а точнее – идея реставрации Самодержавия как религиозно санкционированной абсолютной монархии.

Оптимистов, полагающих возможным скорое восстановление монархии, довольно мало, хотя они все-таки есть и основываются они на ожидании прямого Божественного вмешательства в российскую политику. Но и оптимисты, и пессимисты согласны, что "Царя надо заслужить", а потому требуется какая-то форма переходного правления. Эту форму все, кто о ней вообще высказывался, видят в "национальной диктатуре". Конкретные формы диктатуры обсуждаются мало, понятно только, что она должна быть заинтересована (хотя бы с какого-то этапа своего развития) в воссоздании монархии, так как по всеобщему (или хотя бы не оспариваемому) мнению для этого нужен созыв Земского Собора, который, если как-то и проектируется, то в виде корпоративного представительства, а не демократически избранного учредительного собрания.

Впрочем, обсуждение дальних политических проектов для православных националистов вообще нехарактерно. Это можно объяснять двояко. Во-первых, они зачастую слишком для этого сосредоточены на религиозной тематике. Во-вторых, все они – убежденные этатисты и будущей "хорошей власти" готовы доверить решение всех частных вопросов.

Этатизм, кроме того, подразумевает в нашем случае приоритет силового подхода в решении самых разных общественных проблем и полную поддержку имперского принципа государственного строительства (что важно и с точки зрения реставрации монархии).

Но пока процесс восстановления монархии даже не начат, нужно озаботиться статусом Церкви в существующем государстве. Общие требования едины: привилегированный статус РПЦ, введение нравственной цензуры, обучение религии в школе. Практические предложения в русле этих требований не особо отличаются от позиции Патриархии, то есть здесь самостоятельного творчества православных националистов не так много. В чем-то они опережают Патриархию (требование нравственной цензуры), в чем-то в массе своей отстают (предложение о введении курса "основ православной культуры" в школе).

Экономическая часть воззрений православных националистов разработана очень плохо, экономика мало их интересует⁶. Всеобщим является отвержение экономического либерализма, но не принципа частной собственности. Различия в предлагаемых вариантах усиления государственного регулирования и национализации кажутся случайными и маловажными. Экономическая проблематика, как правило, сводится к этнической и моральной или к проблеме реализации политической власти в экономической сфере.

Зато важной частью политического мировоззрения является "защита духовной безопасности", то есть противостояние распространению ("прозелитизму") любых иных религий, особенно претендующих на потенциально православную паству. В этом православные националисты пользуются полной поддержкой Патриархии. Различия можно усмотреть лишь в предлагаемых методах. "Память", Черная сотня, РОД прямо подстрекали к насилию против религиозных меньшинств, чаще – новых религий, правда, практиковали насилие крайне редко. Черная сотня выдвинула самую суровую программу запретов в религиозной сфере: полный запрет "сект", язычества, атеизма, иудаизма и деятельности иностранных проповедников. Другие организации, хотя и направляли свои обличения на все эти категории иноверцев и инославных, призывали запретить или ограничить только некоторые из них, причем системы в этих требованиях нам выявить не удалось. Обычно авторы обходятся гневными, но неопределенными призывами.

Все православные националисты демонстрируют отвержение принципа свободы совести как такового. Они заменяют его принципом более или менее ограниченной веротерпимости, каковая и практиковалась в эпоху самодержавия.

Отвержение принципа свободы совести – лишь частный случай отвержения или непонимания самого принципа прав человека. Как принцип они отвергаются, кстати, и "Основами социальной концепции" РПЦ. Вместо прав индивидуума принимается "право" на соответствие Божественной правде, что должно выражаться в служении тому или иному коллективу (Церкви, нации, этносу, семье). Позиция правозащитников в лучшем случае просто не понимается, но справедливо ассоциируется с ценностями Запада и отвергается вместе с таковыми.

Это не мешает православным националистам все чаще апеллировать к правам человека в случаях защиты "своих" меньшинств, например, русского населения в Эстонии или верующих, отказывающихся принимать ИНН. По мере использования чуждой мировоззренческой категории она перетолковывается в более адекватное националистам понятие групповых прав, а то и в невнятное и не вписывающееся ни в какую правовую систему "право на традиционные духовно-нравственные ценности".

Политическое насилие не входит в идеологический багаж православных националистов. Прямых призывов к нему за пределами кружка "опричников" почти не бывает. Зато широко распространены патетические (но неопределенные) пассажи о "национально-освободительной борьбе". Можно, таким образом, предполагать, что отсутствие прямых призывов к насильственным действиям есть лишь следствие осторожности, но трудно сказать, как широка область применения такого предположения.

Соотношение этнической и религиозной самоидентификации

Этнонационализм как способ мышления действительно присущ всем, кого мы назвали православными националистами. Никто из них не утверждает при этом, что этническая идентичность важнее религиозной, зато часто провозглашается обратное. Исключением являются только "опричники", явно увлеченные расистскими доктринами. Таким образом, в термине "православный националист" прилагательное несет большую смысловую нагрузку, чем существительное. Но как они соотносятся?

СПГ выдвинул (а Патриархия позже утвердила в "Основах социальной концепции") принцип "православной нации" как определенного единства этнического и религиозного начала. Но в этом понятии "нация" все-таки может интерпретироваться и не только как этнос.

Слияние двух начал может быть развито через концепции Третьего Рима и "народа-богоносца", даже через приложение к русским понятия "избранный народ", хотя последнее делают уже редко. Полное отождествление "русского" и "православного" происходит преимущественно в среде СПБ. Но не следует думать, что такое отождествление – признак радикализма: Черная сотня, например, однозначно разводит два начала и ставит выше религиозное.

Этнонационализм именно как форма мышления еще не обязательно предполагает призывы к притеснению других этносов, даже если они воспринимаются как недружественные. Но по аналогии с репрессивной защитой православия неизбежна и тенденция к репрессивной защите "русскости". Высказывания в этом духе действительно являются общим местом. Но конкретные дискриминационные меры предлагаются довольно редко (в сравнении со светскими националистами). Интересно, что совсем редко предлагается такая мера, как русификация этнических меньшинств.

Вероятно, это связано со стремлением идеологически наследовать многонациональной Империи. Принцип Империи вообще существенно ограничивает этнонационализм. Это в той или иной степени верно для всех русских националистов, но особенно для православных, для которых этническое начало не может выступать как первенствующее и для которых воссоздание самодержавной монархии в ее исторической имперской форме имеет приоритетное значение. Ограниченность этнонационализма, подчеркнем, относится только к дискриминационным идеям, но не к этнической ксенофобии.

С коллизией этнического и имперского связан и вопрос о желательной границе государства. Можно констатировать, что прямо за проведение границы по принципу этнического большинства выступают столь разные группы, как РОНС, "Русский дом", "Русская линия", "Русский вестник" и др. Одновременно может идти речь о создании формальной сферы влияния в пределах бывшей границы Империи (или СССР). Прямо за воссоздание государства в имперских границах не выступает почти никто: видимо, сохранение значительного русского этнического большинства в Империи все-таки остается приоритетом. Конечно, под "русскими", как правило, в соответствии с имперской традицией и советским обыденным представлением, понимают заодно украинцев и белорусов.

Любопытной представляется родившаяся в СПГ идея проведения границы по "границе Русской Православной Церкви", хотя она, конечно, нуждается в прояснении.

Представление о границах отразилось и в позиции разных групп во время первой чеченской войны. Конечно, все однозначно осуждали сепаратистов, но часть групп (РОНС, "Русский вестник") поддерживала при этом идею этнического размежевания и предоставления независимости чеченцам на части территории современной Чечни. Но логика конфликта взяла свое, и во вторую войну эту идею никто из православных националистов уже не выдвигал.

Важно, что даже в первую войну все горячо поддерживали силовое подавление сепаратистов (кроме РОДа на первых этапах войны). Воинственность еще более явно проявилась (или усилилась?) во вторую чеченскую войну и во время косовского кризиса. После начала натовских бомбардировок Югославии даже Патриарх выразил "понимание" собирающимся туда добровольцам. Что уж говорить о позиции православных националистов – многие прямо призывали начать военные поставки в Югославию, то есть фактически поставить страну на грань войны с НАТО. Но надо оговориться, конечно, что эта крайняя воинственность тогда достаточно широко поддерживалась в российском обществе в целом, а не составляла специфику православных националистов.

Применительно к войне в Израиле ("интифаде Аль-Акса") такой воинственности уже не было, хотя здесь в случае помощи Арафату не возникал бы риск мировой войны, а Израиль воспринимается как один из центров мирового Зла, тем более теми, кто обсуждает скорую перспективу воссоздания Третьего Храма для прихода антихриста. Очевидно, что арабы-мусульмане не вызывают и малой доли того сочувствия, что православные славяне сербы. Но, возможно, разница, определяемая религиозным фактором, не столь важна: ведь никакой сравнимой волны воинственности не возникло и в ответ на разрушения православных святынь албанскими боевиками в Косово (и тем более в ответ на иногда возникавшую угрозу христианским святыням в Святой Земле), хотя возмущение, конечно, активно высказывалось.

Если это так, можно предположить, что значительную роль играет этнический фактор (славяне, а не арабы), но скорее речь идет о факторе сугубо идеологическом: противостояние с НАТО, то есть с Западом, важнее, чем защита сербов и православных храмов от албанцев. И более того, противостояние с Западом, когда оно столь обострилось, оказалось важнее противостояния с Израилем как средоточием еврейства, которое, в свою очередь, воспринимается как враг и идеологический, и этнический.

Итак, мы можем попробовать выстроить иерархию ценностей и, соответственно, врагов. На первом месте – защита державы (потенциальной Империи) от внутреннего и внешнего врагов и, соответственно, противостояние Западу и этническому врагу – чеченцам (расширяемым зачастую до "кавказцев" и вообще "черных"), а уже на втором – сугубо идеологическое противостояние еврейству и иноверцам. Предельная ситуация войны выявила, что декларируемое предпочтение религиозного этнонациональному у православных националистов, как минимум, не столь уж устойчиво, причем хотя и неравномерно, но у всех.

Политическая ориентация

Разумеется, православные националисты изначально (то есть с начала 90-х, когда стало можно говорить о них, как об отдельном течении) находились в радикальной оппозиции "режиму Ельцина", олицетворяющему и воплощающему (весьма непоследовательно, но другого-то не было) либеральные западные ценности, то есть к прямому агенту сил Зла. Поддерживать его было невозможно. Хотя случаи поддержки все-таки были: "Память" и некоторые другие небольшие группы голосовали за Ельцина в 1996 году из монархических соображений: в поддержку принципа сильной власти и против заведомо антиправославных коммунистов.

В не менее специфическую ситуацию попали относительно более многочисленные православные националисты, выступавшие в поддержку КПРФ. Одни мотивировали эту поддержку как поддержку "наименьшего зла" и, быстрее или медленнее, разочаровывались в своем выборе: от прот. Александра Шаргунова до Вячеслава Клыкова. Некоторые, а именно "ревнители", честно пытались синтезировать некое общее мировоззрение, но и большая часть их разочаровалась в этих попытках. Разочарование было неизбежно: КПРФ не демонстрировала готовности к равному партнерству и не проводила православно-националистической политики.

Державнический же комплекс идей, притягивавший православных националистов к КПРФ, с конца 1999 года мог быть без идейных потерь приписан Владимиру Путину. Даже "православный сталинизм", измысленный игум. Алексием (Просвириным), в некотором смысле воплотился в путинском "геральдическом компромиссе"⁷.

Конечно, и поддержка Путина – не всеобщая, поскольку он является продолжателем дела вестернизации страны. Соответственно, наиболее оппозиционно к нему относятся те, кто наиболее чувствителен к вестернизации – радикальные православные антиглобалисты ("антииннэнисты" и СПБ), а также – отдельно стоящие радикальные группы, такие как Черная сотня. Можно отметить, что "Русь Православная" по мере усиления негативного отношения к Путину стала чаще публиковать и материалы об ИНН.

Но большинство православных националистов Путина поддерживает, в том числе и радикалы, представленные на "Русской линии", по-видимому, по-прежнему рассчитывая на то, что он является кем-то вроде "предтечи" чаемой национальной диктатуры. А архим. Тихон (Шевкунов) и некоторые другие деятели активно выражали безоговорочную поддержку новому президенту. Даже откровенно прозападная реакция Путина на 11 сентября лишь поколебала, но не изменила эти настроения.

Таким образом, мы можем констатировать, что православные националисты в 2000-2001 годы в значительной степени консолидировались в большей лояльности власти. Одновременно выделилось жестко оппозиционное ей меньшинство.

Позиция внутри Церкви

Патриархия постоянно подвергается более или менее жесткой критике в православно-националистической среде, и это естественно, поскольку Патриархия лояльна по отношению к двум враждебным сущностям: к вестернизующему страну государству (особенно при Ельцине) и к экуменизму (это не имеет особого значения для наиболее умеренных – круга Сретенского монастыря, журнала "Русский дом", газеты "Православный Санкт-Петербург" и т.п.). Но определенная лояльность к священноначалию тоже всегда предполагалась, за вычетом "опричников", состоящих в других юрисдикциях.

В жесткой оппозиции к Патриархии с 1997 года находились "ревнители" (лично к Патриарху они сохраняли относительную лояльность). Но с 2000 года, когда стало ясно, что канонизация царской семьи неизбежна, большая часть "ревнителей" ("Русская линия") стала заметно лояльнее. Вообще, в результате этой канонизации поток критики в адрес Патриархии определенно ослаб.

Новая волна критики возникла в связи с кампанией против ИНН. Первоначально в ней участвовали практически все православные националисты, но после февральского 2001 года пленума Богословской комиссии в "джихаде ИНН" остались немногие, и эти немногие стали стремительно раскалываться не только с прямо примыкающими к Патриархии православными националистами, но даже и с оппозиционными, но поддержавшими решения пленума. Возник довольно четкий раскол, и, кажется, лишь Душенов, непримиримо оппозиционный, но и не явный "антииннэнист", оказался посередине.

Важно подчеркнуть, однако, что все конфликты православных националистов с Патриархией не побуждают их уходить в РПЦЗ. Возможно, определенное размежевание с РПЦЗ восходит еще к конфликту ее бывшего первоиерарха митр. Виталия (Устинова) и митр. Иоанна (Снычева)⁸, но так или иначе, РПЦЗ не играет практически никакой роли в деятельности российских православных националистов (сотрудничество о. Александра Шаргунова с о. Стефаном Красовицким – исключение), и с заменой митр. Виталия на митр. Лавра ничего пока не изменилось.

Разногласий с Патриархией, которые можно было бы назвать религиозными, у православных националистов немного. Они занимают более определенную позицию по отношению к церковному календарю и языку богослужения, и даже в умеренных изданиях встречаются попытки обосновать эту преданность по аналогии с иконопочитанием. Групп, а скорее отдельных деятелей, впадающих в более или менее явное идолопоклонство по отношению к языку или календарю, совсем немного даже среди радикалов. Правда, идолопоклонство слишком легко усвояемо недостаточно подготовленными людьми, поэтому даже эти эпизодические отклонения могут иметь несоразмерно широкий резонанс среди верующих.

С канонизацией Юбилейным Собором последнего императора и его семьи ушел в прошлое важнейший предмет напряженности между Патриархией и православными националистами, который можно считать собственно религиозным. Сохранившееся недовольство части националистов чином канонизации (очень распространено даже среди умеренных – "Русский дом", "Православный Санкт-Петербург", СПГ) или непризнанием ритуального характера убийства царской семьи (не столь распространено, но тоже встречается и в умеренных изданиях, например – М. Назаров в "Радонеже") уже не образовывало действительно дифференцирующего фактора в церковной среде.

Зато в этом случае большее распространение (по сравнению с календарем или языком) получили идолопоклонческие тенденции: в "Руси Православной", "Русской вестнике", среди "антииннэнистов", в "Памяти" и т.д. проявились недопустимые формы почитания Николая II. Это явление подвергалось критике даже внутри православно-националистического лагеря – в журнале "Благодатный огонь".

Более того, успех с канонизацией царской семьи вдохновил целый ряд православных националистов на новые канонизационные инициативы, в первую очередь – царя Ивана IV и Григория Распутина. Эти инициативы были резко осуждены Патриархией, но при этом поддержаны не только безусловно оппозиционными "Русью Православной", "антииннэнистами" и СПБ, но и "Русским вестником", "Русской линией", частью редакции вполне лояльного обычно "Радонежа" и т.д. (зато радикальная Черная сотня резко критиковала эти инициативы). Умеренный же фланг православных националистов, то есть круг Сретенского монастыря и "Русский дом" вступили в резкую полемику на стороне Патриархии (однако это событие уже выходит за хронологические рамки нашего исследования).

Таким образом, к четкому размежеванию на последовательных борцов с ИНН и на остальных добавилось размежевание на сторонников и противников канонизаций Ивана Грозного и Распутина.

* * *

Проведенный нами анализ не дает возможности распределить всех православных националистов по каким-то "фракциям", да это и в принципе невозможно, так как тематика полемики в этом секторе медленно, но меняется, люди и целые группы меняют свои взгляды, само значение тех или иных позиций тоже непостоянно. Но некоторые "фракции" мы все-таки выделить решимся.

Во-первых, анализ показал, что взятые, напомним, специально для сравнения "опричники", склонные к новой правой идеологии, слишком резко выбиваются из допустимого для православных националистов спектра идей. Они не только радикальны во всем, но также предпочитают расизм православию, проявляют явные симпатии к неоязыческим концепциям, полностью отвергают Патриархию, в крайних формах призывают к насилию. Таким образом, и политически, и конфессионально, и идеологически эта группировка стоит особняком, ее не стоит вообще объединять с православными националистами.

Во-вторых, явно выделяются две крайние "фракции", хотя их границы, подчеркнем, (пока?) не очерчены жестко – это радикальные православные антиглобалисты (собственно "антииннэнисты" и круг СПБ) и круг Сретенского монастыря ("Православие.Ру", "Благодатный огонь").

Первая "фракция" может быть смело охарактеризована как радикальная, так как в самых радикальных формах придерживается всех характерных для православных националистов взглядов. Ей присущи активные апокалиптические настроения и исторический пессимизм, сосредоточение на концепции наступающей на островок русского православного меньшинства всемирной апостасии, сосредоточенность на своих основных идеологических темах (противостоянии антихристовой глобализации и прославлении Ивана Грозного и Григория Распутина), нарастающая оппозиционность к Патриархии (неравномерная, конечно), подчеркнутая оппозиционность к нынешней (путинской) власти при равнодушии к реальной коммунистической оппозиции.

Не следует думать, что только формировавшийся в 2001-м (а сформировавшийся в 2002 году) круг адептов канонизации Грозного и Распутина есть продолжение этой радикальной "фракции". Этот круг отнюдь не обладает всеми перечисленными свойствами и вообще не слишком однороден. Хотя, конечно, при условном разделении православных националистов на две части – более умеренную и более радикальную – этот круг и составит вторую часть.

Вторая из указанных нами крайних "фракций", в отличие от первой, не может быть так же четко охарактеризована идеологически. Единственные яркие характеристики – умеренность во всех проявлениях общего для православных националистов мировоззрения, отказ от апокалиптического пессимизма и оппозиционности Патриархии и, в основном, даже существующей светской власти. Возможно, правильно было бы сказать, что суть этой "фракции" – именно в уклонении от идеологии. Опекаемый тем же Сретенским монастырем журнал "Русский дом" умерен, но вполне идеологичен, а вот на сайте "Православие.Ру" можно отследить только некоторые идеологические сюжеты: антивестернизм (с особым геополитическим уклоном, придаваемым статьями Натальи Нарочницкой), антикатолицизм, антиглобализм, статьи о противостоянии исламу, вот практически и все. Журнал же "Благодатный огонь" в своей безыдеологичности доходит даже до отвержения связи "нового мирового порядка" с антихристом⁹. В "Благодатном огне" идеология только внутрицерковная – антимодернизм, антиэкуменизм, антикатолицизм и критика радикальных идей, связанных с апокалиптическими ожиданиями или канонизацией Распутина.

Виталием Аверьяновым была предпринята попытка сформулировать подходящую этой умеренной "фракции" идеологию, названную им "динамическим консерватизмом". Впрочем, статьи Аверьянова¹⁰ на эту тему не дают ясного описания идеологии, а лишь являются попыткой вычленить ее в противопоставление иным "консерватизмам" и тем более либерализму; всех их вместе Аверьянов относит к порождениям постмодерна, которому и должен эффективно противостоять "динамический консерватизм". Поскольку идеологическая программа реально заявлена не была, отклики на статьи Аверьянова¹¹ свелись преимущественно к обсуждению внутренней философской противоречивости его идей и их месту в культуре постмодерна. Тему консерватизма поддержал на "Православии.Ру" также Владимир Семенко¹², но и это не внесло ясности.

Можно сказать, что выделенная нами "крайне умеренная фракция" находится на границе православно-националистического круга, там, где этот круг переходит в другой – мало политизированную, но подчеркнуто консервативную часть Церкви.

Сноски:

¹ Костюк К. Православная Церковь и социально-экономическое развитие России // Религия и право. 2000. № 1.
² Солуянов Александр (председатель Союза Архангела Михаила, генерал-майор, Герой Советского Союза). Наше поле духа даст добрые всходы на государственно-патриотической ниве, если мы отвоюем информационное пространство, которое пока в руках прозападных и полностью подконтрольных западным магнатам СМИ // Русский вестник. 2001. № 5–6.
³ Душенов Константин. Пророк // Наш современник. 1996. № 11.
⁴ Андриевский Петр, священник. Россия перед вторым пришествием... // Благодатный огонь. 2001. № 7; Кураев Андрей, диакон. Сегодня ли дают печать антихриста? Ростов-на-Дону. 2001. С. 93–99.
⁵ В качестве исключения стоит отметить информационный проект "Поместные Церкви" на сайте "Православие.Ру", открытый в августе 2001 года, см.: http://www.pravoslavie.ru/cgi-bin/sykon/client/display.pl?sid=1
⁶ С этим мы столкнулись еще при написании: Верховский Александр. Сравнительный обзор // Национал-патриотические организации в России. История, идеология, экстремистские тенденции. М., 1996. С. 100–102.
⁷ Эта книга дописывается незадолго до парламентских выборов 2003 г. и, соответственно, президентских 2004 г. На данный момент проявление сочувствия к КПРФ было зафиксировано только у К. Душенова. См.: Константин Душенов – Геннадий Зюганов. Святая Русь и кощеево царство // Русь Православная. 2003. № 75–76.
⁸ Этот конфликт не исчерпан и доныне. См: Душенов Константин. Аргументы из-за угла // Русь Православная. 2003. № 73.
⁹ Андриевский Петр, священник. Антихрист и "штрихофобия" // Благодатный огонь. 2001. № 6.
¹⁰ Аверьянов Виталий. О "синтезе" православной идеологии // Православие.Ру. 2000. 13 марта (http://www.pravoslavie.ru/analit/rusideo/syntez.htm) (не столь полный вариант той же статьи был опубликован в: НГ-Религии. 2000. 7 марта); Он же. Сегодня Русской Церкви "больше всех надо" // НГ-Религии. 2000. 11 октября; Он же. О смысле русского неоконсерватизма // Там же. 2000. 3 ноября (http://www.pravoslavie.ru/analit/rusideo/rusneoconservatism.htm); Он же. Разные консерватизмы, разные традиционализмы // Там же. 2001. 4 сентября (http://www.pravoslavie.ru/analit/raznie.htm).
¹¹ Морозов Александр. Политический консерватизм и церковный опыт // НГ-Религии. 2000. 11 октября; Кырлежев Александр. Возможен ли синтез политической идеологии на основе православия? // НГ-Религии. 2000. 11 октября; Костюк Константин. Об "аутентичной" идеологии православия // Соборность. 2000. 4 августа (http://www.sobor.ru/print.asp?id=37).
¹² Семенко Владимир. "Основы социальной концепции" Русской Церкви как манифест православного консерватизма // Православие.Ру. 2000. 22 декабря (http://www.pravoslavie.ru/analit/rusideo/socialconcept.htm).