Литературное чтиво

Литературное чтиво Выпуск No 279 от 2005-08-29 Число подписчиков: 20    Артур ХЕЙЛИ "АЭРОПОРТ" Часть 3    23:00-01:30    Глава 8      Все сотрудники, срочно вызванные в кабинет управляющего аэропортом, явились незамедлительно - за исключением одного. Некоторых Бейкерсфелд вызывал сам, других - через Таню Ливингстон, но во всех случаях подчеркивалась настоятельная необходимость прибыть немедленно, отложив все дела.      Первым явился шеф Тани Ливингстон - управляющий пассажирскими перевозками "Транс-Америки" Берт Уэзерби.      Почти тут же следом за ним пришел лейтенант Ордвей, уже отдавший своим полицейским приказ разыскать Инес Герреро, но еще не имевший ни малейшего представления о том, зачем это нужно. На это время он предоставил медоувудцам беспорядочно толпиться в главном вестибюле аэровокзала и слушать, как адвокат Фримантл усердствует перед телекамерой, защищая их права.      Берт Уэзерби спросил прямо с порога:      - Что у вас стряслось, Мел?      - Мы еще не знаем наверняка, Берт, и ухватиться пока не за что, но не исключена возможность, что на борту вашего самолета, выполняющего рейс два, находится бомба.      Уэзерби кинул мельком вопросительный взгляд на Таню, - почему она тоже здесь? - но не стал терять время на расспросы и снова обратился к Мелу:      - Так что именно вам известно?      Мел вкратце рассказал Уэзерби и Ордвею обо всем, что удалось установить, и о сообщении инспектора Стэндиша относительно пассажира, который как-то подозрительно, на взгляд инспектора - человека остро наблюдательного, - держал под мышкой маленький плоский чемоданчик, прижимая его к боку; о том, что человека этого, как установлено Таней Ливингстон, зовут Д.О.Герреро или, возможно, Берреро; о том, что, по словам городского агента, пассажир при регистрации не имел при себе никакого багажа, за исключением уже упомянутого чемоданчика; о том, что Д.О.Герреро выписал в аэропорту страховой полис на сумму в триста тысяч долларов, причем у него едва хватило денег, чтобы уплатить за страховку, из чего явствует, что он, по всей видимости, отправился в пятитысячемильный перелет не только без смены белья, но и практически без денег; и наконец, о том, что миссис Инес Герреро, в чью пользу застраховал ее супруг свою жизнь на время перелета, в чрезвычайно расстроенных чувствах только что бродила по зданию аэровокзала.      Пока он говорил, вошел таможенный инспектор Гарри Стэндиш, не успевший даже снять формы, а за ним - Банни. Девушка вошла неуверенно, с опаской поглядывая по сторонам на незнакомых людей и незнакомую обстановку. Когда смысл сообщения Мела дошел до нее, она побледнела и глаза ее округлились от испуга.      Из всех приглашенных не явился только контролер, дежуривший у выхода сорок семь и пропускавший пассажиров на рейс два. Когда Таня позвонила его начальнику, тот сказал, что контролер уже сменился и уехал домой.      "Передайте, - попросила Таня, - чтобы он по прибытии домой немедленно позвонил сюда". Таня решила, что вызывать его обратно нет смысла: едва ли он запомнил, сел ли Герреро в самолет. Если же у кого-то возникнут вопросы, тогда их можно будет задать и по телефону.      - Я пригласил сюда всех, кто имеет к этому делу хоть малейшее отношение, на случай если вы или кто-то еще пожелает что-нибудь выяснить, - сказал Мел, обращаясь к Уэзерби. - Я считаю, что нам с вами - и главным образом вам - предстоит решить, должны ли мы на основании имеющихся данных предупредить командира рейса два. - В эту минуту Мелу снова вспомнилось то, что он на время выбросил из головы: ведь командиром рейса два был его зять Вернон Димирест. Потом, сказал себе Мел, он еще успеет хорошенько подумать о некоторых вытекающих отсюда последствиях. А сейчас не время.      - Вот что. - Вид у Берта Уэзерби был довольно мрачный. Он обернулся к Тане. - Какое бы решение мы ни приняли, я считаю, что следует поставить обо всем в известность главного пилота. Разыщите Ройса Кеттеринга. Если он еще на базе, давайте его сюда.      Капитан Кеттеринг, главный пилот "Транс-Америки", испытывал самолет номер 731-ТА перед его отправкой в рейс два.      - Есть, сэр.      Таня направилась к телефону; в это время зазвонил другой аппарат. Мел взял трубку.      Говорил руководитель полетов - в ответ на запрос Мела. поступивший несколько минут назад на КДП.      - Сообщаю запрошенные вами сведения о самолете "Транс-Америки", выполняющем рейс два.      - Давайте.      - Взлетел в двадцать три тринадцать по местному времени.      Мел бросил взгляд на стенные часы. Было десять минут пополуночи: самолет летел уже без малого час.      Руководитель полетов продолжал:      - КДП Чикаго передал самолет Кливлендскому центру в Двадцать четыре двадцать семь; Кливленд, в свою очередь, передал самолет Торонто в час ноль три, то есть семь минут назад. По сообщению Торонтского центра, самолет находится в настоящий момент близ Лондона, провинция Онтарио. Если вас интересует, могу сообщить дополнительные данные: высоту, скорость, курс...      - Пока достаточно, - сказал Мел. - Благодарю.      - Тут вот еще что, мистер Бейкерсфелд. - И руководитель полетов пересказал сообщение Патрони: полосой три-ноль нельзя будет пользоваться еще по меньшей мере час.      Мел нетерпеливо слушал. Сейчас на первом плане были другие, более важные дела.      Повесив трубку, Мел передал Уэзерби данные о местонахождении самолета.      Таня тоже положила трубку и сообщила:      - Капитана Кеттеринга нашли. Он сейчас придет.      - А эта женщина - жена подозрительного пассажира... Как, кстати, ее зовут? - спросил Уэзерби.      - Инес Герреро, - сказал Ордвей.      - Где она?      - Пока неизвестно. - Ордвей добавил, что полицейские прочесывают аэропорт, хотя, возможно, этой женщины давно уже здесь нет. Управление городской полиции тоже поставлено в известность, и полицейские проверяют каждый автобус, прибывающий в город из аэропорта.      - Она была здесь, - сказал Мел, - но тогда мы еще ничего не знали...      - Не очень-то мы были поворотливы, - проворчал Уэзерби и поглядел на Таню, а потом на инспектора Стэндиша, который пока не произнес ни слова.      Таня поняла, что Уэзерби с досадой вспомнил сейчас, как он от нее отмахнулся: "Бросьте вы!" - Придется нам все-таки информировать командира экипажа, - сказал он. - Пусть у нас пока одни только предположения, он имеет право знать о них.      - Может быть, сообщить приметы Герреро, чтобы капитан Димирест мог последить за ним, не привлекая его внимания? - сказала Таня.      - Если вы найдете это нужным, - сказал Мел, - тут мы можем вам помочь. Есть люди, которые его видели.      - Хорошо, - сказал Уэзерби, - сейчас мы этим займемся. А пока что, Таня, свяжитесь с нашим диспетчером. Скажите, что через несколько минут нам надо будет передать важное сообщение рейсу два - пусть подключат спецсвязь. Я хочу, чтобы это прошло по закрытому каналу, а не в открытый эфир. Пока еще не время оповещать всех.      Таня снова взяла трубку.      Мел обратился к Банни:      - Как вас зовут?      Она назвала себя, явно нервничая. Взоры всех были обращены на нее. Мужчинам невольно бросился в глаза ее пышный бюст. Уэзерби чуть не присвистнул, но вовремя сдержался.      - Вы поняли, о каком пассажире идет речь? - продолжал Мел.      - Я?.. Нет, не совсем...      - Его зовут Д.О.Герреро. Вы, кажется, час назад выписывали ему страховой полис, так?      - Да.      - Вы при этом хорошо к нему присмотрелись?      Банни покачала головой.      - Нет, особенно не присматривалась. - Ответ прозвучал тихо. Банни облизнула губы.      Мел с удивлением на нее поглядел.      - Когда я говорил с вами по телефону, мне показалось...      - Страховалась уйма народу... - попыталась оправдаться Банни.      - Но вы же сказали, что вам запомнился этот пассажир!      - Нет, это был какой-то другой.      - Значит, вы не помните пассажира по фамилии Герреро?      - Нет.      Мел был озадачен.      - Разрешите мне, мистер Бейкерсфелд. - Нед Ордвей шагнул вперед и пригнулся почти к самому лицу Банни. - Не хотите впутываться в это дело, так, что ли? - Голос Ордвея звучал резко - это был типичный голос полицейского; мягкого тона, каким Ордвей разговаривал с Инес Герреро, не было и в помине.      Банни вздрогнула и отшатнулась, но промолчала.      - Так или нет? Отвечайте! - настаивал Ордвей.      - Я ничего не знаю.      - Неправда! Знаете. Вы не хотите помочь, потому что боитесь, как бы для вас чего худого не вышло. Мне таких, как вы, видеть приходилось. - Ордвей говорил презрительно, швыряя слова ей в лицо. Он был груб, беспощаден Мелу впервые открывалась эта сторона его натуры. - Ну, так вот что я вам скажу, красотка. Если вы боитесь неприятностей, то на них-то вы как раз и нарываетесь. Если же хотите избежать их - пока не поздно - надо отвечать на вопросы. И отвечать быстро! Нам каждая секунда дорога.      Банни молчала - ее била дрожь.      - Послушайте, девушка, - сказал Мел. - На этом самолете около двухсот человек. Не исключено, что их жизнь в опасности. Я спрашиваю вас еще раз: вы помните человека по фамилии Герреро?      Банни медленно опустила голову.      - Да.      - Опишите его, пожалуйста.      Сначала запинаясь, потом все увереннее Банни принялась описывать внешность Д.О.Герреро.      Все напряженно слушали, и портрет Герреро возникал перед их мысленным взором: худой, костлявый человек, бледное лицо с ввалившимися щеками, острый подбородок, тонкие губы, рыжеватые усики, длинная тощая шея, трясущиеся руки, все время нервно перебирает пальцами. Оказалось, что у Банни весьма острый, наблюдательный глаз.      Уэзерби, сидя за столом Мела, записывал этот словесный портрет для радиограммы Вернону Димиресту, которую он уже начал составлять.      Когда Банни рассказала, что у Герреро едва набралось десять долларов, чтобы заплатить за страховку, а итальянских денег не было и в помине и что он ужасно нервничал, пересчитывал мелочь, а потом невероятно обрадовался, обнаружив пятидолларовую бумажку во внутреннем кармане пиджака, Уэзерби перестал писать и с испугом и возмущением уставился на Банни.      - Боже милостивый! И вы, невзирая на это, выписали ему полис? Да вы что - рехнулись?      - Я думала... - растерянно начала Банни.      - Ах, вы думали! И все-таки ничего не предприняли, не так ли?      Бледная, перепуганная Банни молчала.      Мел напомнил:      - Мы теряем время, Берт.      - Я знаю, знаю... - Пальцы Уэзерби судорожно сжали карандаш. - Дело не только в ней, - пробормотал он, - и даже не в тех, кто оплачивает ее услуги. Дело в нас самих - себя винить надо. Мы же согласны в душе с пилотами, которые восстают против страхования жизни в аэропорту, но у нас не хватает мужества это признать. И мы позволяем страховым компаниям делать свое грязное дело...      Мел повернулся к инспектору Стэндишу:      - А вы, Гарри, можете добавить что-нибудь по поводу этого Герреро?      - Нет, - сказал Стэндиш. - Я не был так близко от него, как эта молодая особа, и она заметила то, чего не заметил я. Но как он держал чемоданчик это я заметил. Могу добавить только одно: если там действительно находится то, что вы думаете, пусть никто и не пытается отнять у него чемоданчик.      - Так что же вы предлагаете?      - Я ведь не специалист в таких делах, - сказал таможенник, - что я могу предложить? Но, по-моему, здесь можно действовать только хитростью. Ведь если это бомба, значит, у нее должен был взрыватель и, вероятно, с таким устройством, чтобы его можно было быстро привести в действие. Сейчас бомба у него в руках. Если кто-нибудь попытается ее отнять, он сообразит, что его планы раскрыты и, значит, ему нечего терять. - Стэндиш помолчал и добавил угрюмо:      - А при таком напряжении палец, лежащий на взрывателе, может дрогнуть...      - Нам, конечно, по сути дела, еще ничего не известно, - сказал Мел. Быть может, это просто какой-то чудак и в чемоданчике у него нет ничего, кроме пижамы.      - Если хотите знать мое мнение, - сказал таможенный инспектор, - то я думаю, что это не так. К великому моему сожалению. Тем более что этим рейсом улетела моя племянница.      Стэндиш был очень расстроен: если случится самое худшее, как сообщит он такую весть своей сестре в Денвер? Ему вспомнилось прощанье с Джуди: какая она прелестная, юная и как беззаботно играла с сидевшим рядом ребенком.      "До свидания, дядя Гарри!" - сказала она и чмокнула его в щеку. В бессильном отчаянии он упрекал теперь себя за то, что не действовал более решительно, не принял никаких мер в отношении человека с чемоданчиком.      "Ладно, - подумал он. - Если даже теперь уже поздно, все равно надо пытаться что-то предпринять".      - Я хочу добавить еще кое-что... - Все посмотрели на Стэндиша. - Сейчас не до ложной скромности, и потому я скажу напрямик: у меня есть чутье на людей, особенно первое впечатление никогда меня не обманывает, и дурного человека я обычно чувствую сразу, только не спрашивайте меня - как и почему. Это инстинкт, ну и еще, может быть, профессиональный навык. Я сразу обратил внимание на этого человека. "Подозрительный субъект", сказал я себе, но по профессиональной привычке подумал о контрабанде.      Теперь, после того, что нам стало известно - пусть это еще очень немного, - я скажу больше: этот человек, Герреро, - опасная личность. - Стэндиш взглянул на управляющего перевозками. - Мистер Уэзерби, я бы хотел, чтобы вы в своей радиограмме именно так охарактеризовали этого человека.      - Как раз это я и намеревался сделать, инспектор. - Уэзерби оторвался от своих записей. Почти все, что говорил Стэндиш, он уже успел включить в радиограмму командиру рейса два.      Таня все еще разговаривала по телефону с нью-йоркским диспетчером "Транс-Америки".      - Да, сообщение будет длинное. Пожалуйста, распорядитесь, чтобы была снята копия.      Раздался резкий стук в дверь; вошел высокий мужчина с обветренным, изборожденным морщинами лицом и пронзительным взглядом светло-голубых глаз. На нем был синий шерстяной, смахивавший на форменную одежду костюм и теплое пальто. Он кивнул Мелу, а Берт Уэзерби сказал:      - Спасибо, Ройс, что явились так быстро. У нас тут вроде не все благополучно. - Он протянул листок блокнота с радиограммой, которую только что набросал.      Капитан Кеттеринг, главный пилот "Транс-Америки", внимательно прочел радиограмму. Он ничем не выдал своего волнения, пока глаза его скользили по строчкам, - только чуть тверже стала линия губ. Главный пилот, как и многие другие, в том числе и управляющий перевозками, обычно не задерживался в аэропорту до такого позднего часа. Но пурга, бушевавшая трое суток и требовавшая срочных решений с учетом обстановки, не позволила ему уйти домой.      Зазвонил второй телефон, нарушив воцарившуюся на секунду тишину. Мел взял трубку и передал ее Ордвею.      Капитан Кеттеринг дочитал радиограмму. Уэзерби спросил:      - Как вы считаете, стоит ее посылать? Мы уже запросили у диспетчера канал спецсвязи.      - Правильно, - сказал капитан Кеттеринг. - Только я попросил бы добавить: "Предлагаем вернуться или совершить посадку по усмотрению командира". И пусть диспетчер радирует им последнюю метеосводку.      - Да, разумеется, - Уэзерби приписал еще несколько слов, протянул блокнот Тане, и она тут же начала передавать радиограмму.      Капитан Кеттеринг обвел взглядом присутствующих.      - Это все, что нам известно?      - Да, - сказал Мел. - Пока что все.      - Возможно, скоро прибавится еще что-нибудь, - сказал лейтенант Ордвей, кладя телефонную трубку. - Мои ребята только что разыскали жену Герреро.      Радиограмма управляющего пассажирскими перевозками международного аэропорта Линкольна командиру рейса два начиналась так:      "СОГЛАСНО НЕПРОВЕРЕННЫМ ДАННЫМ, ПАССАЖИР ТУРИСТСКОГО КЛАССА НА БОРТУ ВАШЕГО САМОЛЕТА Д.О.ГЕРРЕРО ИМЕЕТ ПРИ СЕБЕ ВЗРЫВНОЙ МЕХАНИЗМ. ПАССАЖИР ЛЕТИТ БЕЗ БАГАЖА И, ПО-ВИДИМОМУ, БЕЗ ДЕНЕГ, ПЕРЕД ВЫЛЕТОМ ЗАСТРАХОВАЛ СВОЮ ЖИЗНЬ НА КРУПНУЮ СУММУ.      ПОДОЗРИТЕЛЬНО ОБЕРЕГАЕТ ЧЕМОДАНЧИК, НАХОДЯЩИЙСЯ ПРИ НЕМ В КАЧЕСТВЕ РУЧНОЙ КЛАДИ. ДАЕМ ОПИСАНИЕ ПАССАЖИРА..."      Для установления связи с рейсом два по радиоканалам авиакомпании потребовалось несколько минут.      Со времени первой радиограммы по спецсвязи командиру рейса два о том, что у него на борту находится "заяц" - миссис Ада Квонсетт, диспетчерская служба Кливленда уже успела передать самолет диспетчерам Нью-Йорка. Теперь все радиограммы, посылаемые авиакомпанией рейсу два, должны были идти через КДП Нью-Йорка. Таня диктовала радиограмму, телефонистка в Нью-Йорке записывала ее. Диспетчер авиакомпании "Транс-Америка" в Нью-Йорке, прочтя одновременно с телефонисткой первые несколько строк, тут же по прямому проводу связался с оператором спецсвязи, АРК - аэронавигационной радиокомпании, обслуживающей все крупные авиалинии.      Оператор АРК, находящийся в особом помещении в другой части Нью-Йорка, зафиксировав вторичный вызов диспетчера "Транс-Америки" тут же закодировал радиограмму специальным четырехбуквенным кодом, присвоенным самолету номер 731-ТА, и снова - подобно телефонному звонку, который передается по общему телефонному проводу, а поступает только к одному-единственному абоненту, спецвызов должен был прозвучать только на самолете, выполняющем рейс два.      Наконец нью-йоркский диспетчер услышал голос капитана Вернона Димиреста, пролетавшего в этот момент над Канадой, в районе Онтарио:      - Говорит рейс два "Транс-Америки", спецвызов принят.      - Рейс два "Транс-Америки", говорит диспетчерская служба Нью-Йорка. Для вас получено важное сообщение. Примите радиограмму.      Короткая пауза - и снова голос Димиреста:      - О'кей, Нью-Йорк. Давайте ваше сообщение.      - Командиру рейса два, - начал диспетчер. - "Согласно непроверенным данным, пассажир туристского класса..." ***      Инес Герреро все еще тихонько сидела в углу у киоска, когда кто-то потряс ее за плечо.      - Инес Герреро! Вы миссис Инес Герреро?      Инес подняла глаза. Она не сразу собралась с мыслями - они были где-то далеко и так сумбурны, - но все же до ее сознания постепенно дошло, что перед ней стоит полицейский.      Он снова потряс ее за плечо и повторил свой вопрос.      Инес неуверенно кивнула. Она поняла, что это не тот полицейский, который разговаривал с ней раньше. Этот был белый и говорил совсем по-другому, - жестко, без всякого сочувствия.      - Ну-ка, леди, подымайтесь! - Полицейский больно ухватил ее за плечо и грубо заставил встать. - Слышите? Пошли! Все уже надорвали глотку, вас вызывая. Подняли на ноги всю полицию.      Когда Инес через десять минут появилась в кабинете Мела, все уставились на нее. По просьбе Мела здесь остались все присутствовавшие ранее: Таня, инспектор Стэндиш, Банни, Уэзерби и капитан Кеттеринг. Полицейский подвел ее к стулу, стоявшему посреди комнаты, усадил и ушел. К ней подошел лейтенант Ордвей.      - Миссис Герреро, - начал Нед Ордвей. - Почему ваш муж полетел в Рим?      Инес тупо смотрела на Ордвея и молчала. Полицейский заговорил более жестко, но не грубо.      - Миссис Герреро, пожалуйста, слушайте меня внимательно. Я должен задать вам несколько очень важных вопросов. Они касаются вашего мужа, и вы можете мне помочь. Вы меня понимаете?      - Нет... А почему...      - Вам не нужно понимать, почему я задаю эти вопросы. Об этом мы поговорим потом. Сейчас я хочу только, чтобы вы на них отвечали и этим помогли мне. Вы согласны отвечать? Я вас об этом прошу.      Уэзерби не вытерпел:      - Лейтенант, мы не можем возиться всю ночь. Самолет удаляется от нас со скоростью шестисот миль в час. Раз иначе не выходит, беритесь за нее покрепче.      - Предоставьте это дело мне, мистер Уэзерби, - резко сказал Ордвей. Если мы все начнем кричать, толку будет вдвое меньше, а времени уйдет вдвое больше.      Уэзерби промолчал, всем своим видом, однако, выражая нетерпение.      - Инес... - снова начал Ордвей. - Можно, я буду называть вас Инес?      Инес молча кивнула.      - Инес, вы будете отвечать на мои вопросы?      - Буду... если смогу.      - Почему ваш муж улетел в Рим?      Она прошептала еле слышно:      - Я не знаю.      - У вас есть там друзья? Родственники?      - Нет... В Милане есть дальний родственник, но мы его совсем не знаем.      - Ваш муж состоит в переписке с этим родственником?      - Нет.      - Мог ваш муж почему-либо вдруг пожелать навестить этого родственника?      - Нет.      - Послушайте, лейтенант, - вмешалась Таня, - никто же не летит в Милан рейсом два. Для этого существует "Алиталия" - прямой рейс до Милана, да и он дешевле. И сегодня вечером самолет "Алиталия" улетел тоже.      - Да, видимо, мы можем забыть об этом родственнике, - согласился Ордвей. - Есть у вашего мужа какие-нибудь дела в Риме? - спросил он Инес.      Она отрицательно покачала головой.      - А чем вообще занимается ваш муж?      - Он берет... брал подряды.      - Какого рода подряды?      Мало-помалу Инес начинала приходить в себя.      - На постройку зданий, жилых домов...      - Вы сказали "брал". Он больше этим не занимается? Почему?      - Дела пошли плохо...      - Вы имеете в виду денежную сторону?      - Да... А почему вы спрашиваете?      - Пожалуйста, поверьте мне, Инес, у меня есть на то серьезные основания. Речь идет о жизни вашего мужа... и еще многих других. Поверьте мне на слово.      Инес подняла глаза на Ордвея. Их взгляды встретились.      - Хорошо.      - У вашего мужа и сейчас денежные затруднения?      Инес помедлила лишь секунду.      - Да.      - Серьезные?      Инес молча наклонила голову.      - Он разорился? У него долги?      Совсем шепотом:      - Да.      - А где он раздобыл денег на полет в Рим?      - Мне кажется... - Инес хотела было сказать, что муж заложил ее кольцо, но внезапно вспомнила про квитанцию "Транс-Америки" о выдаче ему билета в кредит. Она вынула измятую желтую бумажку из сумочки и протянула ее Ордвею. Уэзерби тоже подошел взглянуть.      - Она выписана на "Берреро", - заметил Уэзерби. - А подпись неразборчива - можно понять и так и этак.      - Он и в списке пассажиров значился как Берреро, - напомнила Таня.      - Сейчас это не имеет значения, - сказал Ордвей, - но в общем-то это старый трюк, к которому прибегают, когда человек неплатежеспособен. Подменяют первую букву другой, чтобы платежеспособность нельзя было проверить - во всяком случае, сразу. А потом, когда ошибка обнаруживается, сваливают всю вину на того, кто выписывал квитанцию. - Держа желтую бумажку в руке, Ордвей повернулся к Инес и спросил сурово:      - Почему вы на это согласились? Вы же знали, что это мошенничество.      - Я совсем ничего про это не знала, - возмутилась Инес.      - Откуда же у вас эта бумажка?      Инес довольно сбивчиво принялась рассказывать, как она обнаружила квитанцию и поспешила в аэропорт, надеясь перехватить мужа, пока он не сел в самолет.      - Значит, до сегодняшнего вечера вы понятия не имели о том, что ваш муж собирается куда-то лететь?      - Нет, сэр.      - Ни малейшего?      - Нет.      - И даже сейчас вы не понимаете, зачем ему это понадобилось?      Инес поглядела на Ордвея с тревогой.      - Нет.      - Ваш муж совершал когда-нибудь нелогичные поступки?      Инес колебалась.      - Ну, так как же, - допытывался Ордвей, - случалось с ним такое?      - Случалось, иногда... в последнее время.      - Он был неуравновешен?      Шепотом:      - Да.      - Впадал в ярость?      Помолчав, Инес утвердительно кивнула, хотя и с явной неохотой.      - У вашего мужа был сегодня с собой чемоданчик, - спокойно, не меняя тона, проговорил Ордвей. - Маленький плоский чемоданчик, вроде портфеля. И, по-видимому, он представлял особую ценность для вашего мужа. Вы не знаете, что у него могло там быть?      - Не знаю, сэр.      - Вы сказали, Инес, что ваш муж брал подряды - строительные подряды. Приходилось ли ему в процессе работы пользоваться взрывчаткой?      Вопрос был задан как бы вскользь и так неожиданно, что не сразу привлек к себе внимание. Но когда он дошел до сознания каждого, в комнате внезапно воцарилась напряженная тишина.      - О да, - сказала Инес. - Очень часто.      Ордвей помедлил и спросил:      - Ваш муж хорошо разбирается во взрывчатых веществах?      - Мне кажется, да. Ему нравилось с ними работать... Но он... - внезапно Инес умолкла.      - Что - он, Инес?      - Он обращается с ними очень осторожно... - Апатия Инес прошла, она теперь явно нервничала. Взгляд ее перебегал с одного лица на другое. - А почему вы об этом спрашиваете?      - А вы совсем не догадываетесь, почему, Инес? - вкрадчиво спросил Ордвей.      Она молчала, и тогда Ордвей снова спросил, как бы между прочим:      - Где вы проживаете?      Инес сообщила адрес, и он его записал.      - Ваш муж был дома сегодня днем или вечером перед тем, как отправиться на аэродром?      Инес подняла испуганные глаза на полицейского.      - Был.      Ордвей повернулся к Тане и сказал вполголоса!      - Соедините меня, пожалуйста, с полицейским отделением этого района. Он набросал на бумажке несколько цифр. - Пусть не кладут трубку...      Таня поспешила к телефону.      Ордвей снова обратился к Инес:      - Ваш муж держал дома взрывчатку? - Инес явно колебалась и медлила с ответом. Голос Ордвея внезапно стал резок:      - Вы до сих пор говорили мне правду. Не лгите же теперь! Была у него взрывчатка?      - Была.      - Какая именно?      - Динамит... и капсюли... Они у него остались...      - С тех пор, когда он работал подрядчиком?      - Да.      - Говорил он вам про них что-нибудь? Объяснял, зачем он их держит?      Инес отрицательно покачала головой.      - Нет, Он говорил только, что это не опасно, если... если знать, как с ними обращаться...      - А где он их хранил?      - Просто в ящике стола.      - Какого стола, где?      - В спальне. - Внезапно Инес покачнулась, лицо ее побелело. Это не укрылось от Ордвея.      - Вы что-то вспомнили! Что именно?      - Ничего! - Но голос и глаза Инес выдавали охвативший ее ужас.      - Да, вспомнили, не запирайтесь! - Ордвей наклонился к Инес, лицо его стало жестким, суровым. Снова от былой обходительности не осталось и следа: перед Инес стоял полицейский, грубый, беспощадный; ему нужен был ответ, и он знал, что получит его. - Не вздумайте запираться или лгать! выкрикнул Ордвей. - Не поможет. Говорите, о чем вы подумали. - Инес всхлипнула. - Бросьте это! Говорите!      - Сегодня вечером... я как-то не обратила на это внимания сначала... эти штуки...      - Динамит и капсюли?      - Да.      - Ну, что вы тянете? Говорите, в чем дело?      Инес прошептала едва слышно:      - Их не было на месте!      Послышался ровный голос Тани:      - Я вас соединила, лейтенант. Дежурный на проводе.      В комнате царила мертвая тишина.      Ордвей махнул рукой Тане, не отрывая взгляда от Инес.      - Известно ли вам, что сегодня вечером, перед тем как сесть в самолет, ваш муж застраховал свою жизнь на крупную, очень крупную сумму в вашу пользу?      - Нет, сэр, клянусь, я ничего не знаю...      - Я вам верю, - сказал Ордвей. Он умолк, что-то соображая. Когда он снова заговорил, голос его звучал еще резче:      - Инес Герреро, слушайте меня внимательно. У нас есть основания полагать, что ваш муж сегодня вечером имел при себе эти взрывчатые вещества, о которых вы нам сообщили, и, улетая в Рим, взял их с собой. Поэтому - так как иного объяснения его поступку нет - мы считаем, что он сделал это с намерением взорвать самолет и убить себя и всех находящихся на борту. Теперь я хочу задать вам еще один вопрос, но прежде чем вы на него ответите, подумайте хорошенько, подумайте о тех, кто находится там, в самолете, обо всех этих ни в чем не повинных людях, среди которых есть дети. Вы знаете вашего мужа, Инес, вы должны знать его лучше, чем кто-либо другой. Способен ли он... ради страховой премии, ради вас... способен ли он сделать то, о чем я только что сказал?      По лицу Инес Герреро струились слезы. Казалось, она вот-вот лишится чувств. Еле слышно, запинаясь, она пролепетала:      - Да... да, мне кажется, он способен.      Нед Ордвей отвернулся от нее. Он взял у Тани телефонную трубку и заговорил быстро, понизив голос. Он сделал краткое сообщение, попутно отдавая распоряжения. Потом снова обернулся к Инес Герреро:      - Мы должны обыскать вашу квартиру и можем, разумеется, получить ордер на обыск. Но вы облегчите нам дело, если сами дадите на это согласие. Ну, как?      Инес тупо кивнула.      - Отлично. - В телефонную трубку Ордвей сказал:      - Она согласна. - И, опустив трубку на рычаг, повернулся к Уэзерби и Мелу. - Поищем улик у него на квартире. Это все, что мы можем пока предпринять.      Уэзерби проговорил мрачно:      - Да и мы тоже мало что можем сделать, - остается только молиться. Лицо у него сразу осунулось, потемнело; он начал составлять новую радиограмму командиру рейса два.    Глава 9      Пилотам рейса два подали горячую закуску, заказанную капитаном Димирестом. Тарталетки, принесенные стюардессой из салона первого класса, быстро исчезали с подносов. Димирест, надкусив тарталетку с омаром и грибами, сдобренными пармезанским сыром, одобрительно хмыкнул.      Стюардессы, по обыкновению, продолжали усиленно заботиться о тощем Сае Джордане. Украдкой, за спиной двух других летчиков, они сунули ему еще несколько тарталеток на отдельном подносе, а когда Джордан повернулся к приборам, следя за системой перекачки топлива, за щекой у него был изрядный кусок бекона, нафаршированного куриной печенкой.      Вскоре всем трем пилотам, отдыхавшим по очереди в мягком полумраке кабины, будет подано еще одно изысканное блюдо и десерт, какими авиакомпания потчует своих пассажиров первого класса. И только столовое вино и шампанское оставались привилегией пассажиров и не подавались команде.      "Транс-Америка", как и большинство авиакомпаний, старалась вовсю обслуживать свои рейсы в полете первоклассной кухней. Это встречало возражения: кое-кто считал, что авиакомпании - даже международные - должны заниматься исключительно проблемами транспорта, свести обслуживание пассажиров к определенному среднему стандарту и покончить со всякими излишествами, включая сюда и еду более высокого качества, чем обычный стандартный обед. По мнению же других, слишком многое в современном транспорте свелось к такому среднему стандарту, и они одобряли хорошую кухню на самолетах, считая, что это придает полету известный шик. Жалобы на недостаточно хорошую еду поступали к авиакомпаниям чрезвычайно редко.      Для большинства пассажиров - как первого, так и туристского класса - еда в полете представлялась своего рода развлечением, и они поглощали ее с аппетитом.      Вернон Димирест, посасывая последние сочные кусочки омара, думал по этому поводу примерно то же, и в этот момент в кабине прозвучал громкий сигнал вызова по каналу спецсвязи, и на панели вспыхнула желтая лампочка.      Брови Энсона Хэрриса поползли вверх. Радиограмма по спецканалу явление необычное, а два спецвызова меньше чем за час - нечто вообще из ряда вон выходящее.      - Нет, определенно нам нужно засекретиться, - прозвучал сзади голос Сая Джордана.      Димирест протянул руку к регулятору радио.      - Я приму.      После обмена позывными между рейсом два и нью-йоркским диспетчером Вернон Димирест принялся записывать радиограмму в блокнот, пришпиленный под затененной козырьком лампочкой. Радиограмма была от управляющего пассажирскими перевозками международного аэропорта имени Линкольна и начиналась словами: "СОГЛАСНО НЕПРОВЕРЕННЫМ ДАННЫМ..."      По мере того как Димирест писал, лицо его, на которое падали отблески света, становилось все более угрюмым, сосредоточенным. Он подтвердил прием и отключился, не прибавив ни слова. Все так же молча он протянул блокнот Энсону Хэррису. Наклонившись к свету, тот прочел радиограмму, негромко свистнул и передал блокнот через плечо Саю Джордану. Текст заканчивался словами: "ПРЕДЛАГАЕМ ВЕРНУТЬСЯ ИЛИ СОВЕРШИТЬ ПОСАДКУ ПО УСМОТРЕНИЮ КОМАНДИРА".      Оба старших пилота понимали, что возникает вопрос о том, кто будет принимать решение. Хотя самолет в этом рейсе пилотировал Энсон Хэррис, а Вернон Димирест выполнял обязанности пилота-контролера, все же решающее слово оставалось за ним как за командиром экипажа.      В ответ на вопросительный взгляд Хэрриса Димирест буркнул:      - Кто в левом кресле - вы или я? Чего же мы ждем?      Хэррис размышлял недолго. Он сказал:      - Повернем обратно, но очень пологим разворотом - так, чтобы не заметили пассажиры. И пошлем Гвен Мейген опознать этого типа, из-за которого там подняли переполох: никто из нас, само собой разумеется, не может появиться в салоне - это его вспугнет. Ну, а потом, - он пожал плечами, - я полагаю, придется действовать сообразно с обстоятельствами.      - Согласен, - сказал Димирест. - Вы разворачивайте машину, а я возьму на себя салон. - Он трижды нажал кнопку, вызывая Гвен.      Тем временем Энсон Хэррис связался по радио с воздушным диспетчером и кратко сообщил:      - Говорит "Транс-Америка", рейс два! У нас возникли трудности. Прошу разрешения на возвращение в аэропорт Линкольна и на ведение радаром отсюда до аэропорта.      Хэррис уже прикинул в уме возможности посадки в каком-либо другом аэропорту. Оттава, Торонто и Детройт, как им сообщили при взлете, были закрыты из-за снегопада. К тому же, чтобы обезвредить опасного пассажира, команде требовалось время, что также говорило в пользу возвращения на базу.      Хэррис не сомневался, что Димирест пришел бы к такому же решению.      Откуда-то снизу, преодолев расстояние в шесть миль, до них долетел голос диспетчера Торонтского центра:      - "Транс-Америка", рейс два, вас понял. - И после короткой паузы: Можете начинать разворот влево, курс два-ноль. Готовьтесь к перемене эшелона.      - Вас понял, Торонто. Начинаем пологий разворот.      - "Транс-Америка", рейс два, пологий разворот одобрен.      Как обычно в таких случаях, переговоры велись тихо. Как в воздухе, так и на земле понимали, что спокойствием можно достичь большего, чем излишним волнением и нервозностью. По характеру полученного сообщения диспетчер на земле сразу понял, что самолет терпит или может потерпеть бедствие.      Лайнеры, совершающие рейсовый полет, не прерывают его внезапно и не поворачивают обратно без серьезной причины. Вместе с тем диспетчер знал, что командир корабля в случае необходимости сразу подаст сигнал бедствия и незамедлительно сообщит причину. А пока этого не произошло, диспетчер не должен отвлекать команду и задавать ненужные вопросы.      Любая помощь, какая потребуется, будет оказана с максимальной быстротой и без лишних расспросов.      Но уже и сейчас машина наземных служб заработала вовсю. В Торонтском центре, расположенном в красивом современном здании милях в четырнадцати от города, диспетчер получив сообщение рейса два, подозвал старшего по группе. Старший немедленно установил контакт с другими секторами и стал расчищать воздушное пространство как впереди попавшего в беду самолета, так и непосредственно под ним - последнее из предосторожности, на всякий случай. Тотчас оповестили Кливлендский центр о том, что рейс два, недавно переданный им Торонтскому центру, возвращается обратно и надо следить за его полетом. Оповестили и Чикагский центр, которому предстояло принять рейс от Кливлендского.      В кабину самолета тем временем поступило указание от диспетчера:      - Начинайте спуск до эшелона два-восемь-ноль. Доложите освобождение эшелона три-три-ноль.      Энсон Хэррис подтвердил прием:      - Торонтский центр, говорит рейс два "Транс-Америки", Начинаем снижаться.      Сай Джордан по распоряжению Хэрриса уже сообщил диспетчеру авиакомпании по ее радиоканалу о решении возвратиться в аэропорт.      Дверь кабины отворилась. Вошла Гвен Мейген.      - Если меня вызвали потому, что вам нужны еще тарталетки, - сказала она, - то прошу прощения, но вы их не получите. К вашему сведению, у нас на борту, кроме вас, есть еще и пассажиры.      - Вашим нарушением субординации я займусь позднее, - сказал Димирест, шутливо подражая ее безупречному произношению. - А сейчас... У нас тут небольшая неприятность.      На первый взгляд, в кабине пилотов ничего не изменилось с тех пор, как была получена радиограмма управляющего перевозками, однако чувствовалось, что от прежнего спокойно-безмятежного настроения не осталось и следа.      Несмотря на внешнее спокойствие, все трое пилотов были собранны, каждый находился в состоянии полной готовности и ощущал эту готовность в других.      Для достижения этого умения быстро и квалифицированно принимать ответственные решения в трудной обстановке пилоты на своем пути к креслу командира корабля проводили долгие годы в упорных тренировках и накапливали опыт. Само по себе умение пилотировать воздушный корабль приобреталось без особого труда, и не просто за это пилоты пассажирских рейсов получали свое хорошее жалованье, а за высокое искусство пилотирования и самолетовождения, требующее находчивости, самообладания и особой авиационной мудрости. И сейчас Вернон Димирест, Энсон Хэррис и хотя и в меньшей степени - Сай Джордан проявляли эти свои качества на деле. Положение на борту самолета еще не стало критическим, и при удаче все вообще могло обойтись. Но если катастрофа неизбежна, команда была готова к ней.      - Мне нужно, чтобы вы опознали одного пассажира, - сказал Димирест, повернувшись к Гвен. - Но он не должен знать, что вы ищете его. Мы получили его словесный портрет. Ознакомьтесь с ним. - Он протянул ей блокнот с записью спецсообщения.      Гвен придвинулась ближе - так, чтобы свет из-под козырька падал на листок.      Самолет слегка качнуло: рука Гвен коснулась плеча Вернона Димиреста, он вдохнул тонкий аромат духов и остро ощутил ее близость. Скосив глаза, он увидел в полумраке ее профиль. Она читала радиограмму; лицо ее стало серьезным, но не растерянным. Димиресту вспомнилось, как несколько часов назад она восхитила его силою духа, что отнюдь не уменьшало ее женственности. И мгновенно промелькнула мысль о том, что дважды за этот вечер он слышал из уст Гвен признание в любви. Это признание заставило его тогда задуматься: а сам он был ли когда-нибудь по-настоящему влюблен?      Человеку, который привык всегда держать свои чувства в узде, трудно ответить на этот вопрос. Однако сейчас он вдруг понял, что его чувства к Гвен больше похожи на любовь, чем все, что он испытывал когда-либо прежде.      Гвен уже вторично, более медленно, перечитывала радиограмму.      На миг Димирестом овладела слепая ярость: из-за этой дурацкой истории, которая разрушала его планы, теперь ему уже не удастся отдохнуть и развлечься с Гвен в Неаполе. Но он тут же взял себя в руки. Сейчас не время для личных эмоций. К тому же вся эта история может привести всего лишь к задержке - возможно, даже на сутки после их возвращения в аэропорт, - но в конечном счете рейс все равно состоится. Ему и в голову не пришло, что им, быть может, не удастся сразу разделаться с этой бомбой или что эта история может окончиться не так благополучно, как в большинстве подобных случаев.      Сидевший рядом с Димирестом Энсон Хэррис заканчивал пологий разворот с самым малым креном. Это был превосходный, мастерски выполненный разворот, как показывал прибор "пионер" - своего рода дедушка авиационных приборов, - указатель крена и скольжении, подобный тому, какой был установлен еще на самолете Линдберга "Спирит ов Сент-Луис" и на предшествовавших ему самолетах и по-прежнему применявшийся на современных лайнерах. Стрелка указателя стояла вертикально, шарик - неподвижно в центре. И только гирокомпас позволял догадываться, что самолет отклонился от курса, сделав разворот на сто восемьдесят градусов. Хэррис заявил, что пассажиры не заметят изменения курса (и он был прав), разве только кто-нибудь, знакомый с картой звездного неба и расположения светил по отношению к востоку и западу, не глянет случайно в окно. Тогда он несомненно заметит, что самолет изменил курс, но на этот риск приходилось идти - другого выхода не было. По счастью, земля была скрыта облаками, и огни городов не могли служить ориентиром. Теперь Хэррис начал понемногу снижаться, нос самолета слегка пошел вниз, секторы были лишь прикрыты, так что гул двигателей почти не изменил тембра. Хэррис осторожно, сосредоточенно, словно по учебнику, вел самолет, со скрупулезной точностью выполняя все правила, не глядя в сторону Гвен и Димиреста.      Гвен вернула блокнот.      - Идите в салон и отыщите этого субъекта, - инструктировал ее Димирест.      - Посмотрите, при нем ли чемоданчик и нет ли способа его отобрать. Вы понимаете, что ни один из нас не должен появляться там - пока, во всяком случае, - чтобы не спугнуть его.      - Конечно, - сказала Гвен. - Я понимаю. Но и мне туда идти незачем.      - Как так?      - Я уже знаю, где он сидит, - спокойно сказала Гвен. - Место 14-А.      Вернон Димирест испытующе на нее поглядел.      - Вероятно, мне не нужно предупреждать вас, как важно, чтобы тут не произошло ошибки. Если есть хоть малейшее сомнение, ступайте и проверьте.      - У меня нет сомнений.      Примерно полчаса назад, пояснила Гвен, после того, как пассажиры первого класса отобедали, она прошла в туристский салон, чтобы помочь стюардессам. Один из пассажиров - у окна слева - задремал. Когда Гвен заговорила с ним, он мгновенно проснулся. На коленях у него лежал чемоданчик. Гвен предложила взять его и положить куда-нибудь на время ужина, но пассажир отказался. Он продолжал крепко держать чемоданчик, словно какую-то драгоценность. А потом, вместо того чтобы достать складной столик, пассажир использовал чемоданчик, поставив на него поднос с едой.      Гвен, привыкшая к чудачествам пассажиров, не придала этому значения, однако человека этого она, конечно, запомнила. Все приметы, перечисленные в радиограмме, совпадали с его внешностью.      - Я хорошо его запомнила еще и потому, что он сидит как раз рядом со старушенцией - безбилетной пассажиркой.      - Вы сказали, что он сидит у окна, верно?      - Да.      - Это несколько осложняет дело - не так-то легко будет дотянуться и вырвать у него чемоданчик... - Но тут Димиресту вспомнилась та часть радиограммы от УП, которая гласила: "ЕСЛИ ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ ПРАВИЛЬНО, СПУСКОВОЕ УСТРОЙСТВО СКОРЕЕ ВСЕГО НАХОДИТСЯ СНАРУЖИ И МОЖЕТ БЫТЬ ЛЕГКО ПРИВЕДЕНО В ДЕЙСТВИЕ. ПРОЯВЛЯЙТЕ ОСОБУЮ ОСТОРОЖНОСТЬ, ЕСЛИ РЕШИТЕ СИЛОЙ ЗАВЛАДЕТЬ ЧЕМОДАНЧИКОМ".      Димирест почувствовал, что Гвен сейчас тоже вспомнила это предостережение.      И впервые не то чтобы страх, но какая-то неуверенность нарушила четкий ход его мыслей. Страх мог прийти потом, пока его еще не было. Возможно ли, что эта угроза взрыва может оказаться не просто угрозой? Вернону Димиресту не раз приходилось обсуждать такого рода ситуации, но у него как-то не укладывалось в голове, что он сам может попасть в такое положение.      Энсон Хэррис теперь - все так же плавно - выводил самолет из разворота.      Они уже летели в противоположном направлении.      Сигнал вызова по каналу спецсвязи прозвучал снова. Димирест сделал знак Саю Джордану, тот переключился на спецсвязь, дал сигнал приема и начал записывать радиограмму.      Энсон Хэррис тем временем снова вызвал Торонтский центр.      - Я вот о чем думаю, Гвен, - сказал Вернон Димирест, - нельзя ли под каким-нибудь предлогом убрать оттуда двух соседей Герреро? Когда он останется один, может быть, кому-нибудь из нас удастся подойти сзади, наклониться над пустыми сиденьями и выхватить чемоданчик.      - Он сразу заподозрит неладное, - решительно заявила Гвен. - И, разумеется, насторожится. Он и так уже весь как на иголках. Если мы уберем его соседей, то какой бы мы при этом ни изобрели предлог, он тотчас заподозрит подвох и будет смотреть в оба.      Второй пилот протянул им блокнот с последней радиограммой, полученной по спецсвязи. Радиограмма была от УП аэропорта Линкольна. Димирест и Гвен, наклонившись к свету, прочли: "ПО ДОПОЛНИТЕЛЬНЫМ СВЕДЕНИЯМ, НАЛИЧИЕ У ПАССАЖИРА ГЕРРЕРО ВЗРЫВНОГО УСТРОЙСТВА ПОЛНОСТЬЮ ПОДТВЕРЖДАЕТСЯ. ПОВТОРЯЮ: ПОЛНОСТЬЮ ПОДТВЕРЖДАЕТСЯ. ПАССАЖИР ПСИХИЧЕСКИ НЕУРАВНОВЕШЕН. НЕ КОНТРОЛИРУЕТ СВОИ ПОСТУПКИ. ВТОРИЧНО РЕКОМЕНДУЕМ ДЕЙСТВОВАТЬ С ВЕЛИЧАЙШЕЙ ОСТОРОЖНОСТЬЮ. ЖЕЛАЕМ УДАЧИ".      - Вот это последнее мне особенно понравилось, - сказал Сай Джордан. Ну, как это мило с их стороны, какая трогательная заботливость!      - Заткнись! - резко оборвал его Димирест.      На несколько секунд в кабине воцарилось молчание.      - Если б можно было придумать что-то, - медленно проговорил Димирест, как-то отвлечь его внимание, чтобы он выпустил из рук чемоданчик. Нам нужно всего несколько секунд, чтобы завладеть им... две секунды, если действовать быстро.      - Он даже на пол его не ставит, - заметила Гвен.      - Я знаю! Знаю! Я просто рассуждаю сам с собой, вот и все. - Он помолчал. - Давайте обдумаем все сначала. Между Герреро и проходом находятся двое пассажиров. Один из них...      - Один из них мужчина; он сидит у прохода. Кресло посередине занимает миссис Квонсетт. Дальше сидит Герреро.      - Значит, бабуля сидит непосредственно рядом с Герреро, рядом с чемоданчиком?      - Да, конечно, но что нам это дает? Даже если мы посвятим ее во все, едва ли она...      Димирест перебил Гвен:      - Вы еще ничего ей не говорили? Она не знает, что мы ее поймали?      - Нет. Вы же сами не велели.      - Да, да. Просто я хотел еще раз удостовериться.      Снова наступило молчание. Вернон Димирест напряженно думал, взвешивал все "за" и "против". Наконец он проговорил с расстановкой:      - У меня возникла идея. Быть может, ее не удастся воплотить в жизнь, но другой возможности я пока не вижу. Теперь слушайте внимательно, я объясню вам, что нужно делать. ***      В салоне туристского класса большинство пассажиров уже покончили с ужином, и стюардессы собирали подносы. На этот раз ужин прошел быстрее обычного, отчасти потому, что из-за опоздания с отлетом многие пассажиры подкрепились в аэровокзале, и теперь, в этот поздний час, одни совсем отказались от еды, а другие лишь слегка поковыряли вилкой в тарелке.      Миссис Ада Квонсетт продолжала болтать со своим новым приятелем музыкантом. Одна из стюардесс - бойкая молодая блондинка - обратилась к ним:      - Вы уже закончили, можно взять подносы?      - Да, пожалуйста, мисс, - сказал музыкант.      Миссис Квонсетт приветливо улыбнулась:      - Спасибо, душенька, можете взять мой поднос. Все было очень вкусно.      Угрюмый человек, сидевший по левую руку от миссис Квонсетт, вернул свой поднос, не произнеся ни слова.      И тут маленькая старушка из Сан-Диего заметила другую стюардессу, стоявшую в проходе.      Миссис Квонсетт еще раньше обратила внимание на эту девушку, по-видимому, старшую стюардессу. Это была жгучая брюнетка с очень привлекательным, широкоскулым лицом и решительным взглядом темных глаз; сейчас взгляд ее был холодно и непреклонно устремлен на Аду Квонсетт.      - Извините, мадам. Разрешите проверить ваш билет.      - Мой билет? Извольте. - Миссис Квонсетт изобразила удивление, хотя мгновенно поняла, что кроется за этой просьбой. Видимо, они уже пронюхали или почему либо заподозрили, что билета у нее нет. Но миссис Ада Квонсетт еще никогда не сдавалась без боя, и мозг ее тотчас заработал с лихорадочной быстротой. Сейчас главное выяснить - насколько осведомлена эта девица.      Миссис Квонсетт открыла сумочку и сделала вид, что роется в ее содержимом.      - Где-то он у меня здесь, моя дорогая. Должен быть где-то здесь. - Она с самым невинным видом подняла глаза на стюардессу. - Должен быть здесь, если только контролер не отобрал его у меня при выходе из вокзала. Может, он оставил его у себя, а я не обратила внимания.      - Нет, - сказала Гвен Мейген, - он этого сделать не мог. Если это обратный билет, у вас должен остаться купон на обратный полет. А если билет в один конец, у вас остался бы корешок от билета и посадочный талон.      - Да, странно... - Миссис Квонсетт продолжала рыться в сумочке.      Гвен сказала жестко:      - Разрешите, я погляжу сама. - Во время этого диалога обычную ее обходительность как рукой сняло. - Если билет лежит у вас в сумке, я его найду. Если же его там нет, это избавит нас с вами от излишней потери времени.      - С какой это стати! - возмутилась миссис Квонсетт. Впрочем, она тут же сбавила тон:      - Я понимаю, что вы не хотели меня обидеть, моя дорогая, но у меня здесь, помимо всего прочего, лежат личные бумаги. А вы, особенно вы, как англичанка, должны уважать неприкосновенность личности. Вы ведь англичанка, не правда ли?      - Кто я такая, не имеет ни малейшего отношения к делу. Сейчас нас интересует ваш билет. Если, конечно, он у вас есть. - Гвен повысила голос, слова ее были слышны теперь другим пассажирам. Кое-кто повернул голову в их сторону.      - О господи, да есть у меня билет. Вопрос только в том, куда я его сунула. - Миссис Квонсетт дружелюбно улыбнулась. - А вот то, что вы англичанка, я сразу поняла, как только вы заговорили. В устах некоторых людей - вот как в ваших, например, - английская речь звучит так пленительно. Обидно, что мало кто из нас, американцев, обладает таким произношением. Мой покойный супруг не раз, бывало, говорил мне...      - Что говорил ваш супруг, нас не интересует. Где ваш билет?      Нелегко было Гвен держаться так нелюбезно, даже грубо. В обычных обстоятельствах она обошлась бы с этой старушкой хотя и твердо, но добродушно и даже дружелюбно; запугивать женщину вдвое старше себя было очень не по душе Гвен. Но когда она покидала кабину пилотов, Вернон дал ей на этот счет строжайшие указания.      Миссис Квонсетт была, казалось, несколько оскорблена.      - Я терплю ваши грубости, милочка, но как только найду билет, я не премину объяснить вам, что ваше поведение...      - В самом деле, миссис Квонсетт? - От Гвен не укрылось, как вздрогнула старуха, когда она назвала ее по имени: впервые ее спокойное благодушие было поколеблено. А Гвен неумолимо продолжала:      - Вы ведь Ада Квонсетт, не так ли?      Старушка приложила к губам кружевной платочек и вздохнула.      - Ну, раз уж вам известно мое имя, было бы бесполезно его скрывать, верно?      - Безусловно, тем более что мы знаем про вас все. Вы настоящая уголовница, миссис Квонсетт.      Теперь уже многие пассажиры смотрели в их сторону и прислушивались к разговору, а некоторые даже покинули свои места и подошли поближе.      Симпатии всех были явно на стороне старушки, все неодобрительно поглядывали на Гвен. Пассажир, сидевший у прохода и беседовавший с миссис Квонсетт, когда появилась Гвен, беспокойно заерзал на сиденье и сказал:      - Если произошло недоразумение, может быть, я могу помочь...      - Никакого недоразумения не произошло, - сказала Гвен. - Вы путешествуете вместе с этой дамой?      - Нет.      - Тогда это вас не касается, сэр.      До этой минуты Гвен ни разу не позволила себе взглянуть на пассажира, сидевшего у окна. И он тоже не смотрел на нее, однако его поза и наклон головы свидетельствовали о том, что он внимательно прислушивается к происходящему. Украдкой бросив взгляд в его сторону, Гвен успела заметить, что он по-прежнему держит чемоданчик на коленях. При мысли о том, что он там прячет, она похолодела, предчувствуя беду, и по телу ее побежали мурашки. Ей захотелось повернуться, кинуться в кабину экипажа, сказать Вернону, чтобы он справлялся с этим делом сам. Но она взяла себя в руки и преодолела минутную слабость.      - Я ведь сказала, что нам все про вас известно, - повторила она. - Не далее как сегодня вас уже поймали без билета на одном из наших лос-анджелесских рейсов. Вы даже были сняты с самолета, но вам удалось улизнуть. А потом вы обманом ухитрились пробраться на этот самолет.      Маленькая старушка из Сан-Диего заметила небрежно:      - Если вам все известно или кажется, что все известно, разубеждать вас нет смысла. - Ну что ж, решила она про себя, стоит ли расстраиваться? В конце концов, она ведь была готова к тому, что ее поймают. И все-таки она успела пережить интересное приключение и хорошо поужинать. Да и что такого особенного случилось? Эта рыжеволосая там, в аэропорту, сама сказала, что авиакомпании никогда не возбуждают дела в суде против безбилетных пассажиров.      Однако ей было любопытно, что же последует дальше.      - Мы что же, повернем теперь назад в аэропорт?      - Ну, не такая уж вы важная персона. Мы сдадим вас в Италии тамошним властям. - Вернон Димирест предупредил Гвен, что все должны по-прежнему считать, будто самолет летит в Рим, ни в коем случае нельзя говорить, что они уже довернули обратно. Он несколько раз повторил, что Гвен должна быть груба со старушкой. Гвен вовсе не улыбалось выполнять такую роль, но это было необходимо, чтобы произвести соответствующее впечатление на Герреро и выполнить задуманный Димирестом план.      Герреро, конечно, не подозревал, - и в случае удачи догадается, когда будет уже поздно, - что вся эта сцена разыгрывается только для него.      - Пройдемте со мной, - сказала Гвен миссис Квонсетт. - Командиру сообщили о вас, и он должен дать соответствующий ответ. Но сначала он хочет поговорить с вами. - И, обратившись к пассажиру, занимавшему кресло у прохода, она сказала:      - Будьте любезны, пропустите эту даму.      Впервые за все время старушка проявила нервозность.      - Командир хочет со мной говорить?      - Да, и ждать он не любит.      С явной неохотой миссис Квонсетт поднялась с места. Музыкант, весьма расстроенный, вышел в проход, чтобы дать ей пройти. Гвен взяла ее под локоть и повела вперед, чувствуя на себе враждебные взгляды остальных пассажиров.      Она с большим трудом преодолела желание обернуться и поглядеть, наблюдает ли за ними пассажир с чемоданчиком. *** - Меня зовут капитан Димирест. Пожалуйста, подойдите поближе. Гвен, будьте любезны, закройте дверь - как-нибудь разместимся. - Вернон Димирест улыбнулся миссис Квонсетт. - К сожалению, конструкторы самолета не учли, что сюда могут пожаловать гости.      Старушка из Сан-Диего устремила внимательный взгляд на говорившего.      После ярко освещенного салона она еще не успела освоиться с полумраком кабины. Она различала лишь неясные очертания какой-то фигуры на фойе десятка светящихся красным циферблатов. Но голос звучал несомненно дружелюбно. А миссис Квонсетт уже мужественно приготовилась к разговору в совсем другом тоне.      Сай Джордан откинул подлокотник на свободном кресле позади Энсона Хэрриса. Гвен мягко и предупредительно - совсем не так, как несколько минут назад, - усадила старушку в кресло.      Самолет не качало, поэтому передвигаться в нем было легко. Он продолжал снижаться, но до тех слоев атмосферы, где бушевала пурга, было еще далеко, и самолет летел со скоростью пятьсот миль в час легко и плавно, словно плыл по заштилевшему морю.      - Миссис Квонсетт, - сказал Вернон Димирест, - забудьте о том, что произошло за стенами этой кабины. Мы пригласили вас сюда по другой причине. - Он обернулся к Гвен:      - Вы были достаточно грубы с этой дамой?      - К сожалению, да.      - Мисс Мейген действовала по моим указаниям. Я ей подробно рассказал, как она должна себя вести. Мы знали, что одно интересующее нас лицо будет за этим наблюдать. Мы хотели, чтобы все выглядело естественно и можно было, не вызывая подозрений, пригласить вас сюда.      Большая темная фигура в кресле справа начинала мало-помалу приобретать более отчетливые очертания. Ада Квонсетт, вглядываясь в лицо этого человека, нашла, что оно не выглядит злым. Пока еще она, разумеется, совсем не понимала, к чему он клонит. Она огляделась по сторонам. Все это было чрезвычайно интересно. Еще ни разу в жизни не доводилось ей бывать в кабине экипажа. Кабина оказалась куда меньше, чем она предполагала. Здесь было очень тесно. И тепло. Все трое мужчин сидели в одних рубашках. Да, теперь уже ей действительно будет о чем рассказывать своей дочери в Нью-Йорке, если она когда-нибудь доберется туда.      - Мамаша, - сказал человек, отрекомендовавшийся капитаном. - Вы ведь не робкого десятка?      Вопрос был странный. Миссис Квонсетт задумалась и ответила не сразу:      - Да, мне кажется, я не особенно труслива. Случается, конечно, и понервничать, но только теперь это реже со мной бывает. С годами начинаешь пугаться все меньше и меньше.      Пристальный, испытующий взгляд капитана был прикован к ее лицу.      - Я решил рассказать вам кое-что, а затем попросить вас помочь нам.      Времени у нас мало, я буду краток. Вероятно, вы заметили пассажира, который сидит рядом с вами - у окна.      - Такой тощий, с тоненькими усиками?      - Да, - сказала Гвен. - Этот самый.      - Как же, заметила. Очень странный господин. Ни с кем не разговаривает и не выпускает из рук чемоданчика. Мне кажется, он чем-то очень обеспокоен.      - Мы тоже обеспокоены, - негромко произнес Вернон Димирест. - У нас есть основания предполагать, что у него в чемоданчике бомба. И мы хотим ее забрать. Вот почему нам потребовалась ваша помощь.      "Самое удивительное, - пронеслось у Ады Квонсетт в голове, - что здесь у них такая тишина". В этой тишине и в наступившем после слов Димиреста молчании Ада Квонсетт услышала, как где-то у нее над головой заговорило радио:      - "Транс-Америка", рейс два, говорит Торонтский центр. Вы находитесь в пятнадцати милях к востоку от Клейнбергского маяка. Сообщите вашу высоту и намерения.      Человек, сидевший впереди слева - Ада Квонсетт не видела его лица, ответил:      - Торонтский центр, говорит "Транс-Америка", рейс два. Снижаемся, покидаем эшелон два-девять-ноль. Просим разрешения продолжать медленно снижаться. Намерение совершить посадку в аэропорту Линкольна остается неизменным.      - "Транс-Америка", вас понял. Освобождаем вам путь следования. Можете продолжать медленно снижаться.      Третий человек, сидевший справа от Ады Квонсетт за маленьким столиком, перед которым были расположены еще какие-то приборы, сказал:      - По моим подсчетам, мы должны быть на месте через час семнадцать минут. Это - если ветер будет как по сводке; если же фронт шторма приблизился, то прилетим позже.      - Так мы, значит, все-таки возвращаемся? - Голос Ады Квонсетт выдавал охватившее ее волнение.      Димирест кивнул.      - Да, но, кроме вас, никто из пассажиров этого не знает. И пока вам придется держать это в секрете, причем главное, чтобы Герреро - пассажир с чемоданчиком - ничего не заподозрил.      У Ады Квонсетт даже дух перехватило. "Неужели это в самом деле происходит со мной?" - думала она. Потрясающее приключение, не хуже тех, что показывают по телевизору. Немножко опасное, конечно. Но она тут же сказала себе: об этом не стоит думать. Главное - она здесь, участвует во всем этом, разговаривает запанибрата с командиром корабля, и он доверяет ей свои тайны. Да, будет что порассказать дочери!      - Ну как, согласны вы нам помочь?      - Разумеется, согласна. Как я понимаю, вы хотите, чтобы я попробовала отобрать у него чемоданчик...      - Ни в коем случае! - Вернон Димирест обернулся и для большей убедительности перегнулся к ней через спинку кресла. Он сказал твердо:      - И не вздумайте даже прикасаться к этому чемоданчику.      - Раз вы так говорите, - кротко согласилась миссис Квонсетт, - не буду.      - Да, я именно так говорю. И запомните: очень важно, чтобы Герреро не заподозрил, что мы обратили внимание на его чемоданчик и знаем о его содержимом. А теперь я проинструктирую вас - как раньше инструктировал мисс Мейген - насчет того, что вы должны делать, когда вернетесь в салон. Пожалуйста, слушайте меня внимательно.      Когда он закончил, старушка из Сан-Диего позволила себе улыбнуться уголками губ.      - О да, да! Мне кажется, я сумею это проделать.      Она уже вставала с кресла, а Гвен открывала дверь кабины, когда Димирест спросил:      - Мне сказали, что вы летели без билета из Лос-Анджелеса... как будто в Нью-Йорк. Зачем?      Миссис Квонсетт объяснила, что она порой чувствует себя одиноко на Западном побережье и ей хочется повидать дочь, живущую на востоке страны.      - Бабушка, - сказал Димирест, - если мы все это провернем, я лично обещаю вам, что обо всех неприятностях, которые с вами произошли, будет забыто, и более того: наша авиакомпания даст вам бесплатный билет до Нью-Йорка и обратно, первый класс.      Миссис Квонсетт была так растрогана, что едва не расплакалась.      - О, благодарю вас, благодарю! - От волнения голос ее дрогнул. "Какой изумительный человек, - подумала она. - Какой добрый, очаровательный человек!"      Пережитое Адой Квонсетт неподдельное волнение пришлось весьма кстати и немало помогло ей справиться со своей задачей, когда она прошествовала через салон первого класса к своему креслу. Гвен Мейген, крепко ухватив безбилетную пассажирку за локоть, подталкивала ее вперед, а та прикладывала кружевной платочек к глазам и являла собой весьма волнующее зрелище донельзя расстроенной пожилой дамы. Вытирая слезы, Ада Квонсетт внутренне ликовала: ведь она разыгрывала уже вторую сцену за сегодняшний вечер. Сначала на аэровокзале притворилась больной и одурачила этого мальчишку, Питера Кокли. Ей это прекрасно удалось - значит все удастся и теперь.      И в самом деле, спектакль был настолько убедителен, что один из пассажиров даже спросил Гвен довольно сердито:      - Послушайте, мисс, я не знаю, чем провинилась эта дама, но почему вы позволяете себе так грубо обращаться с ней?      Гвен, зная, что Герреро уже может ее услышать, ответила резко:      - Прошу вас не вмешиваться, сэр.      Выполняя указания Вернона, Гвен, как только вошла в туристский салон, тут же задернула за собой портьеру, разделяющую салоны. При этом она успела бросить взгляд назад и заметила, что дверь кабины слегка приоткрылась. Гвен знала, что там, за дверью, стоит Вернон, наблюдает и ждет. Как только портьера между салонами первого и туристского класса задернется, Вернон пройдет вперед, станет за портьерой и будет следить за происходящим в щелку, которую Гвен должна была предусмотрительно оставить.      А затем в нужный момент он откинет портьеру и быстро шагнет вперед.      При мысли о том, что произойдет через несколько минут - и чем все это может кончиться! - предчувствие беды снова охватило Гвен, и сердце ее сжалось от страха. И снова она нашла в себе силы победить страх. Она заставила себя вспомнить о том, что в ее руках жизнь экипажа и пассажиров, которые даже и не подозревают, какая драма разыгрывается сейчас у них на глазах, и подтолкнула миссис Квонсетт к ее креслу.      Пассажир по фамилии Герреро быстро вскинул на них глаза и тут же отвел взгляд. Гвен заметила, что чемоданчик все так же лежит у него на коленях и он не выпускает его из рук. Когда они подошли ближе, третий пассажир, гобоист, поднялся со своего сиденья с краю, рядом с креслом миссис Квонсетт. Всем своим видом выражая ей сочувствие, он вышел в проход, чтобы пропустить старушку на место. Гвен проворно шагнула вперед, преградив ему дорогу обратно. Место музыканта должно было оставаться пустым, пока Гвен не отойдет в сторону. Глаза Гвен уловили какое-то движение за портьерой.      Значит, Вернон Димирест уже занял свой наблюдательный пост и готов действовать.      - Прошу вас! - Все еще стоя в проходе, миссис Квонсетт с мольбой обратила к Гвен полные слез глаза. - Умоляю: попросите командира отменить свое решение. Я не хочу, чтобы он передавал меня в руки итальянской полиции...      Гвен сказала грубо:      - Об этом надо было думать раньше. И я не могу указывать командиру, что ему делать.      - Но вы можете попросить его! Он вам не откажет.      Герреро повернул голову в их сторону, прислушался и снова отвернулся.      Гвен схватила старушку за плечо.      - Говорят вам - садитесь на свое место!      Ада Квонсетт начала всхлипывать:      - Я же вас только об одном прошу: отправьте меня обратно! Передайте меня полиции, но только дома, не в чужой стране!      За спиной Гвен послышался протестующий голос гобоиста:      - Мисс, неужели вы не видите, как расстроена эта дама?      - Пожалуйста, не вмешивайтесь, - огрызнулась Гвен. - Эта пассажирка вообще не имеет права здесь находиться. У нее нет билета.      Гобоист сказал возмущенно:      - Пусть так, но перед вами все-таки пожилая дама.      Не обращая внимания на гобоиста, Гвен толкнула миссис Квонсетт, и та пошатнулась.      - Вы что, не слышите? Садитесь на свое место и сидите тихо!      Ада Квонсетт упала на сиденье и взвизгнула:      - Вы мне сделали больно! Больно!      Несколько пассажиров, протестуя, вскочили с мест.      Герреро сидел, не поворачивая головы. Гвен видела, что руки его по-прежнему сжимают чемоданчик.      Миссис Квонсетт снова начала всхлипывать.      Гвен сказала холодно:      - У вас истерика! - наклонилась вперед и неторопливо, хорошо рассчитанным движением влепила миссис Квонсетт пощечину, внутренне содрогаясь от того, что ей приходится делать. Звук пощечины звонко прокатился по салону. Пассажиры онемели. Две другие стюардессы смотрели на Гвен, разинув от изумления рот. Гобоист схватил Гвен за руку; она поспешно оттолкнула его.      Дальше все произошло с такой стремительностью, что никто из присутствующих, даже из тех, что находились в непосредственной близости от происходящего, не смог бы точно пересказать последовательность событий.      Миссис Квонсетт повернулась к пассажиру слева - к Герреро.      - Сэр, умоляю вас! Помогите мне! Помогите!      Но Герреро продолжал сидеть с каменным лицом, игнорируя ее вопли.      Потеряв, по-видимому, самообладание от волнения и страха, Ада Квонсетт вскинула руки и, истерически всхлипывая, обхватила Герреро за шею.      - Умоляю вас, умоляю!      Герреро завертелся на сиденье, пытаясь высвободиться. Ему это не удалось. Ада Квонсетт лишь крепче сжала его шею.      - Спасите меня!      Лицо Герреро стало пунцовым; чувствуя, что задыхается, он попытался разорвать сжимавшее его шею кольцо рук. Ада Квонсетт мгновенно вцепилась в обе его руки.      В ту же секунду Гвен Мейген наклонилась и одним ловким и, казалось, даже неторопливым движением схватила лежавший на коленях у Герреро чемоданчик. Еще какая-то доля секунды - и чемоданчик находился уже в проходе, а между ним и Герреро встал непреодолимый барьер в лице Ады Квонсетт и Гвен.      Портьера, разделявшая салоны, раздвинулась. Вернон Димирест, высокий, внушительный в своей капитанской форме, стремительно шагнул вперед. Лицо его выражало облегчение; он уже протягивал руку, чтобы взять чемоданчик.      - Отлично сработано, Гвен. Давайте его сюда.      Не вмешайся в дело судьба, на этом все бы и кончилось, если не считать кары, которая ждала Герреро. Но случилось иначе - единственно во вине некоего Маркуса Расбоуна.      До этой минуты Расбоун был никому не известным и никого не интересующим пассажиром, занимавшим место 14-Д через проход от гобоиста. И хотя никто не обращал на него внимания, этот самодовольный, надутый человек был, как всегда, преисполнен сознания собственной значимости.      В маленьком городке штата Айова мелкий торговец Маркус Расбоун был известен всем как зануда. Любому делу, любому начинанию своих сограждан он неизменно старался ставить палки в колеса. Его возражения и протесты по любому вопросу - значительному или пустяковому - сделались притчей во языцех. Он возражал против выбора книг для местной библиотеки, против плана установки домовых антенн, против взысканий, наложенных в школе на его сына, против цвета общественных зданий. Незадолго до этой поездки в Рим ему удалось провалить проект единого оформления вывесок, что значительно украсило бы главную улицу их городка. И при этом никто не помнил, чтобы "зануда" сам внес когда-нибудь хоть одно дельное предложение.      Другой отличительной чертой характера Расбоуна было то, что он презирал женщин, в том числе и свою собственную жену. Восставая против чего-либо, он никогда не руководствовался интересами женщин. Вот почему его ничуть не задело унизительное обращение с миссис Квонсетт, но зато когда Гвен Мейген схватила чемоданчик Герреро, этого Расбоун уже стерпеть не мог.      Женщина, да еще в форменной одежде, покушалась на права такого же рядового путешественника, как он сам, - так воспринял это Маркус Расбоун.      Пылая негодованием, он поднялся с кресла и встал между Гвен и Верноном Димирестом.      В ту же секунду Герреро, весь побагровев и бормоча что-то нечленораздельное, кое-как высвободился из цепких объятий Ады Квонсетт, вскочил на ноги и шагнул в проход. Маркус Расбоун выхватил у Гвен чемоданчик и с учтивым поклоном протянул его владельцу. Словно дикий зверь, Герреро метнулся вперед и завладел своей собственностью.      Вернон Димирест бросился к нему, но было уже поздно. Он хотел схватить Герреро - и не смог: проход был узок, и в нем стояли Гвен, Расбоун и гобоист. А Герреро, проскочив у них за спиной, уже мчался по проходу. На его пути пассажиры вскакивали с мест. Димирест, видя, что все пропало, крикнул:      - Держите его! У него бомба!      Кто-то взвизгнул, кто-то выскочил в проход, закупорив его еще больше.      Но Гвен Мейген, работая локтями, плечами, коленями, сумела оказаться ближе всех к Герреро.      Добежав до конца салона, Герреро обернулся, точно загнанное животное.      Позади него были двери трех туалетов; световые указатели оповещали, что два из них свободны, а один занят. Стоя спиной к туалетам, Герреро вытянул вперед руки с чемоданчиком. Одной рукой он держал ручку чемоданчика, другой - петлю шнурка, который теперь был отчетливо виден всем. Сдавленным голосом он предостерегающе прорычал:      - Стойте! Не приближайтесь!      Вернон Димирест снова крикнул, перекрывая шум:      - Герреро, вы слышите меня? Слушайте! Слушайте, что я вам скажу!      На мгновение воцарилась тишина, все замерли - слышно было только, как гудят двигатели.      Герреро стоял, повернувшись лицом к преследователям, и затравленно поглядывал на них.      - Мы знаем, кто вы и что вы задумали, - продолжал Димирест. - Мы знаем про вашу страховку и про бомбу, и на земле об этом тоже известно, и страховка ваша аннулирована. Вы понимаете? Ваша страховка недействительна, она уже ни гроша не стоит. Если теперь вы взорвете бомбу, то ни за что ни про что убьете себя. Никто от этого не выиграет - и меньше всего ваша семья. Ваша семья, наоборот, только пострадает: ее будут винить во всем и преследовать. Вы слышите меня? Подумайте хорошенько.      Какая-то женщина испуганно вскрикнула. Герреро продолжал стоять в нерешительности.      - Герреро, - снова обратился к нему Вернон Димирест, - успокойте этих людей, пусть они сядут. Тогда, если хотите, мы с вами поговорим. Можете задавать мне любые вопросы. Обещаю, что никто к вам не подойдет, пока вы сами этого не захотите. - Димирест быстро прикидывал: если ему удастся достаточно долго отвлекать внимание Герреро, возможно, за это врем я проход очистится. После этого он попытается убедить Герреро отдать ему чемоданчик. Если же тот откажется, можно наброситься на него, сбить с ног и выхватить чемоданчик, прежде чем Герреро успеет дернуть за петлю. Риск, конечно, отчаянный, но ничего другого не оставалось.      Пассажиры начали понемногу боязливо возвращаться на свои места.      - Вы понимаете, Герреро, что раз нам все известно, значит, доводить ваш план до конца бессмысленно. Поэтому я предлагаю вам отдать мне чемоданчик. - Димирест старался говорить спокойно, рассудительно, понимая, что сейчас очень важно не делать пауз. - Если вы поступите так, как я предлагаю, даю вам слово: никто вас не тронет.      В глазах Герреро был страх. Он облизнул свои тонкие губы. Гвен Мейген стояла совсем близко от него.      Димирест произнес негромко:      - Спокойнее, Гвен. Сядьте-ка лучше. - Надо, чтобы между ним и Герреро никого не было, если ему придется силой отбирать чемоданчик.      Дверь одного из туалетов отворилась. Молодой человек в круглых очках, делавших его похожим на сову, вышел из туалета и остановился, близоруко щурясь. Он явно ничего не слышал и не подозревал о том, что происходит.      И тут кто-то из пассажиров крикнул:      - Хватайте этого малого, у него в портфеле бомба!      Когда дверь туалета щелкнула у него за спиной, Герреро повернул голову. Услыхав возглас пассажира, он оттолкнул человека в очках и юркнул в туалет, из которого тот только что вышел.      При первом же движении Герреро Гвен Мейген бросилась следом за ним.      Позади нее Вернон Димирест, расталкивая пассажиров, устремился туда же.      Дверь туалета уже захлопывалась, когда к ней подбежала Гвен. Она успела просунуть ногу в щель и всем телом налегла на дверь. Нога помешала двери затвориться, но распахнуть ее у Гвен не хватило сил. Она почувствовала острую боль в ноге: Герреро налегал на дверь с другой стороны.      В голове у него был полный сумбур. Он даже не понимал, что произошло в последние минуты, не слышал и половины того, что говорил Димирест. Одно только отчетливо дошло до его сознания и подавило все остальные мысли и чувства: он понял, что и этот замысел, подобно всем его великим начинаниям, потерпел фиаско. В чем-то он просчитался, как всегда. Вся жизнь его была сплошной неудачей. И завершающей неудачей будет смерть теперь он с горечью осознал это.      Он навалился спиною на дверь туалета. Он чувствовал, как на дверь налегают с противоположной стороны, и понимал, что стоит им надавить сильнее, и его сопротивление будет сломлено, дверь распахнется. Он судорожно нащупал под ручкой чемоданчика шнур, который был присоединен к квадратику пластика, - квадратик вылетит, концы защепки сомкнутся, и произойдет взрыв. Когда пальцы Герреро нащупали петлю и потянули за нее, в голове его пронеслась последняя мысль: а что, если и тут осечка, если бомба тоже подведет...      В последний, предсмертный миг, прежде чем сознание его померкло, Герреро понял, что на этот раз осечки не произошло. Продолжение следует... Уважаемые подписчики!     С 5 сентября рассылка уходит в отпуск. Предположительная дата возобновления выхода рассылки - 17 октября 2005 г. Подпишитесь: Рассылки Subscribe.Ru Литературное чтиво Ваши пожелания и предложения