Литературное чтиво

Литературное чтиво Выпуск No 269 от 2005-08-05 Число подписчиков: 20    Виктор ПРОНИН "ЧИСТО ЖЕНСКАЯ ЛОГИКА"    15      На следующее утро, в понедельник, Касатонова надела лучший свой совершенно убийственный серый деловой костюм, белую блузку, отдаленно напоминающую мужскую рубашку, замшевым лоскутком протерла сверкающие очки и, встряхнув светлыми волосами, явилась в кабинет к следователю Убахтину.      Не представляя даже зачем, с какой целью и по какому поводу.      Вернее, повод был - ей надо было доложить, что повестка доставлена по адресу, Юшкова расписалась и обещала быть во время, что никаких происшествий в связи с выполнением этого задания, не случилось. О чем она рада доложить гражданину начальнику.      - Здравствуйте! - возникла Касатонова на пороге убахтинского кабинета.      - О! - воскликнул следователь. - Это вы!      - Это я!      - Прекрасно! Для полного счастья вас-то мне и не хватало.      - Неужели вы не шутите? - Касатонова прошла в кабинет, прикрыв за собой дверь.      - Конечно, шучу! - безжалостно ответил Убахтин. - Но в каждой шутке - только доля шутки. В данном случае - совсем малая доля, смею вас заверить.      - Не шутите с женщинами - сказал классик.      - Да, я знаю - эти шутки глупы и неприличны. Садитесь уже наконец!      - Можно, да?      - Нужно! С чем пришли, Екатерина Сергеевна?      - С победой.      - Слушаю вас внимательно.      - Повестку Юшковой я доставила.      - И вам пришлось заняться этим в выходной день?      - Чего не сделаешь ради правосудия.      - Мне нравится, что вы так прониклись нашими проблемами.      - Я готова проникнуться ими еще глубже! - заверила Касатонова, пронзая Убахтина сверкающим своим взглядом, полным изумления и восторга.      - Боюсь, что в этом уже нет надобности, - последними словами Убахтин как бы оборвал светскую беседу и перевел разговор на суровую действительность.      - Вы хотите сказать... - Касатонова прижала ладошки к груди, - Вы намекаете...      - Ни на что я не намекаю. Говорю открытым текстом. Убийца известен.      - Кто же это?      - Да вы и сами прекрасно знаете, поскольку немало сделали для ее разоблачения.      - Ее? - переспросила Касатонова дрогнувшим голосом.      - Да, Екатерина Сергеевна! Да. Вы правы. Юшкова.      - Вы в этом совершенно уверены?      - Опечатки пальцев на телевизионном пульте. Спасибо за подсказку. Признаю - ваша идея. Пульт, как вы помните, был зажат в руке мертвеца.      - Боже, как вы все-таки выражаетесь!      - Предельно кратко, предельно точно. Так выражаться я просто вынужден, потому что все другие выражения - тонкие, изысканные, соболезнующие... Склоняют к ошибкам и уводят в сторону от истины.      - Как-то уж больно сурово выглядит ваша истина.      - У вас есть другая? Менее суровая?      - Значит, когда она придет сюда по повестке... Вы намерены ее задержать?      - Мы ее уже задержали. Вчера.      - Юшкова арестована?!      - Да, - Убахтин развел длинные руки в стороны, улыбнулся, изобразив глубокими своими морщинами нечто вроде сочувствия. Дескать, такова правда жизни. - Простите, Екатерина Сергеевна, но у меня впечатление, будто вы вовсе не обрадовались собственному успеху. А?      - О каких успехах речь, Юрий Михайлович?      - Но ведь ваши подсказки помогли изобличить убийцу!      - Она призналась?      - Конечно, нет.      - Вот видите!      - А зачем, собственно, нам ее признания? Она, кстати, не отрицает, что была в квартире Балмасова в ночь убийства.      - В вечер убийства, - механически поправила Касатонова.      - Это имеет значение? - Убахтин, как человек, славно поработавший, как человек довольный своей работой, откинулся на спинку стула и поглядывал на Касатонову с этакой снисходительностью, доброй, сочувствующей, но все-таки снисходительностью к ее неопытности, слабости, может быть, даже некоторой бабьей глуповатости. А вот этого Касатонова не любила. Более того - терпеть не могла и всегда находила возможность поставить наглеца на место.      - Как?! Вам, следователю, безразлично время, когда совершено убийство?! - изумлению Касатоновой не было предела.      - Видите ли, дорогая Екатерина Сергеевна, - Убахтин оттолкнулся, наконец, от спинки стула и положил руки на стол. - Это, конечно,имеет значение. Не спорю. Но на фоне других фактов, неоспоримых и суровых, некоторыми побочными обстоятельствами можно и пренебречь.      - Вы знаете о том, что Юшкова была любовницей Балмасова?      - Знаю. Как и то, что потом в качестве любовницы выступала дочь Юшковой. Смена поколений, как говорится. Мать подготовила достойную замену. Но, видимо, где-то не совладала с собственными страстями. Бывает. Видимо, поддали они с Балмасовым в тот вечер, может быть, даже хорошо поддали... И вот результат.      - А откуда у нее пистолет?      - Знаю, знаю я про этот пистолет, - Убахтин махнул большой своей ладонью так выразительно, что лица Касатоновой коснулась, кажется, волна воздуха. - Сам Балмасов по глупости своей и самонадеянности этот пистолет вручил юшковской дочке. А мать нашла. И рванула к Балмасову выяснять отношения. Чем кончилось это выяснение, вам известно.      - Я все поняла, - обреченно проговорила Касатонова, потупив глаза. - Вам просто нужен убийца.      - Что?!      - И вы готовы этот ярлык нацепить на кого угодно... Вам срочно нужен убийца. Для отчета.      Касатонова прекрасно понимала, что несет полную чушь, но в то же время сознавала, что эта чушь, во-первых, задевает Убахтина за живое, лишая его спокойствия и здравости, а во-вторых, имеет жесткую, скрытую логику, которую вот так сходу опрокинуть невозможно. А если учесть, что это абсурдное обвинение произносит женщина, которая сама кое-что сделала для разоблачения убийцы, то нет ничего удивительного в том, что следователь попросту потерял дар речи.      - Мне нужен убийца?! А на фиг?! На фиг?!      - Для отчета, - чуть слышно проговорила Касатонова, не поднимая глаз.      - На фиг?!      - Чтобы получить повышение.      - На фиг?!      - И вам повысят зарплату, - Касатонова не поднимала головы и не смотрела на Убахтина, словно бы стесняясь его корыстолюбивых устремлений, которые только сейчас вдруг ей открылись.      - Ни фига себе, - обессиленно произнес Убахтин, чуть изменив свой возглас.      - Вот вы говорите - отпечатки остались...      - Нет! - Убахтин поводил в воздухе указательным пальцем из стороны в сторону. - Отпечатки - это ваше достижение, Екатерина Сергеевна! А мои достижения в другом. Я установил, откуда пистолет, я установил мотив... Вам известен мотив?      - Известен.      - Он достаточно убедителен?      - Достаточно.      - Вы видели ее дочь?      - Видела.      - Разговаривали с ней?      - Немного.      - И что?      - Красивая девочка.      - Эта красивая девочка не сомневается в том, что ее мать - убийца. Вам это известно?      - Да. Но показания родственников не имеют значения.      - Кто сказал вам такую глупость? Имеют! Если родственники оправдывают - да, их мнением можно пренебречь. А если родственники обвиняют... - То вы уж и счастливы?      - Да! Я смеюсь и заливаюсь!      - Часто случается, что для обвинений у них не меньше оснований, чем для оправданий. У родственников. И если уж вы отрицаете их оправдания, найдите в себе мужество пренебречь и их обвинениями.      - Екатерина Сергеевна! Что вы несете?!      - Не знаю, Юрий Михайлович, не знаю... - Касатонова подняла, наконец, голову и посмотрела Убахтину в глаза. - Я не говорю, что не верю, я говорю иначе - мне не верится, что это сделала Юшкова.      - Почему?! - взревел Убахтин.      - Потому! - ответила Касатонова, понимая всю бестолковость своего ответа.      - Как тогда понимать мою разгромленную квартиру? А охота за снимками? А сгоревшие книжные склады моего сына?      - А почему бы вам не спросить об этом у своего сына? Может быть, оттуда ниточка тянется? Может быть, ваш сын запутался в платежах, авансах, арендах? Это вам не приходило в голову?      - Приходило.      - И что?      - Ничего.      Касатонова и сама не могла разобраться в своих ощущениях. Она лишь поймала себя на том, что ей почему-то нестерпимо хотелось оправдать Юшкову, доказать ее невиновность. Может быть, за этим стояло простое бабье желание уязвить Убахтина? Нет, тут она могла ответить себе совершенно твердо - не было у нее такого желания. С каждой минутой, проведенной в кабинете следователя Касатонова все сильнее ощущала что-то большое и громоздкое, что ворочалось в ее сознании и раздражало своей неопределенностью.      Что это было?      Сомнение?      Или наоборот - уверенность?      - Екатерина Сергеевна, - взяв себя в руки, Убахтин заговорил негромко и рассудительно. - Давайте проговорим то, что нам известно. Балмасов некоторое время жил с Юшковой, достаточно долго, лет пять не меньше. Это много, люди за это время вполне способны внутренне породниться. Это и произошло с Юшковой. Но Балмасов вдруг бросает ее и уезжает в Турцию с дочкой. Он испортил девочку алкоголем, наркотиками, роскошью, заразил собственной порчей. Это достаточный мотив, чтобы пустить пулю в лоб?      - Достаточный, - согласилась Касатонова. - Но пуля была пущена в затылок. Мне Юшкова сама об этом сказала.      - Она вам сказала, что выстрел был сделан в затылок?! - Убахтин приник грудью к столу, будто готовился к прыжку, будто услышал нечто такое, что переворачивало всю картину преступления.      - Сказала, - кивнула Касатонова.      - Сама?      - Ну, - Касатонова не понимала вопросов Убахтина, все о чем они говорили, казалось ей очевидным.      - Без всякой подсказки с вашей стороны?      - Она сказала в том смысле, что вот пуля в затылке, тело в морге... Ну, и так далее.      - Сама сказала?      - Ну, да, да! - с легким раздражением подтвердила Касатонова. - Что из этого следует?      - Из этого следует, что она сама и всадила пулю в балмасовский затолок! - веско отчеканил Убахтин. - Откуда ей известно, что пуля в затылке, а не во лбу?      - Она могла по телевизору увидеть, услышать, - неуверенно проговорила Касатонова.      - Не-е-ет! - Убахтин опять поводил указательным пальцем из стороны в сторону. - Всю информацию об убийстве для телевидения давал я сам! Лично! И никто другой! И сознательно, вникаете? сознательно внес ошибку, впрочем, можете назвать это ловушкой - я везде, всем и на всех уровнях говорил, что Балмасов застрелен выстрелом в сердце. И телевидение по всем каналам сообщило - пуля в сердце. И вдруг моя ловушка сработала! Вдруг моя ловушка захлопнулась! Я все время ждал - с какой стороны появится информация о выстреле в затылок! И дождался! Юшкова! Именно она первая сказала - пуля в затылке. Вопросы есть?      Касатонова помолчала, причем, скорбно помолчала, как бы огорченная бесчувственностью следователя, грубостью его мышления, подозрительностью. Потом горестно вздохнула, осторожно подняла глаза.      - Они ведь прожили вместе столько лет, Юрий Михайлович.      - Ну и что?      - Она могла почувствовать.      - Это как? - не понял Убахтин.      - Чувства могли ей подсказать, что Балмасов убит выстрелом в затылок.      - А что, так бывает? - удивлению Убахтина не было предела.      - И очень часто.      - Если она такая чувствительная... - Убахтин не знал, чем закончить эти слова, - если она такая чувствительная... То какого черта поперлась той ночью к Балмасову?      - Сердцу не прикажешь, - смиренно ответила Касатонова. - Кстати, а вы нашли пистолет?      - Нет. Она говорит, что выбросила его.      - Вот видите.      - Что видите?! Что видите?! Убийца сумел избавиться от орудия преступления! Значит, все продумала заранее! Значит, готовилась! Значит, все осуществила сознательно!      - А вы уж и рады.      - Не понял?!      - Разбиты человеческие жизни... А вы веселитесь.      - Не понял?! - Убахтин обессиленно откинулся на спинку стула и уставился на Касатонову белыми от бешенства глазами.      - Вы считаете, что это справедливо?      - Что справедливо? Что?!      - Все, - чуть слышно обронила Касатонова.      - Милая дамочка! В мою задачу не входит поиски справедливости. Если уж на то пошло, мне это глубоко безразлично.      - Оно и видно.      - Мне по барабану, кто прав, а кто виноват! Кто кого соблазнил, кто кому не доплатил, кто чья дочь, а кто чей любовник! Моя задача простая и унылая - найти убийцу. И я нашел. А что касается справедливости, гуманности, терпимости и прочих прекрасных качеств человеческих, то для них есть суд. Вот суд пусть и решает, кто прав, а кто виноват. Не мое это дело. Мне говорят - дайте убийцу. Я говорю - возьмите, вот он. И делайте с ним все, что хотите! Моя задача выполнена.      - Конечно, - кивнула Касатонова. - Всем нужен убийца. И вы этих убийц поставляете в необходимом количестве.      - Боже! Какую чушь вы несете, Екатерина Сергеевна! Хотите... Хотите, Юшкова при вас, вот сейчас, сию минуту подтвердит все свои показания?      - Хочу, - прошептала Касатонова.      - Хорошо!      Убахтин нажал неприметную кнопку на своем столе и через некоторое время в дверях появился щуплый паренек в зеленоватой форме, с косо сидящей на голове фуражке, со сдвинутой набок пряжкой ремня.      - Юшкову сюда!      Конвоир вышел, осторожно прикрыл за собой дверь и тут же послышался грохот удаляющихся шагов - сапоги на парнишке тоже, похоже, были не по размеру.    16      Несмотря на всю бессмысленность возражений Касатоновой, продиктованных не столько многозначностью фактов, сколько обычной женской логикой, которая если и не идет поперек мужской, то где-то рядом, в стороне, что-то в ее словах зацепило следователя, заставило его если не усомниться в очевидности той картины преступления, которая сложилась в папке уголовного дела, то хотя бы еще раз взглянуть на эту картину. Видимо, не все подробности преступления в сознании Убахтина стыковались без зазоров и накладок. И его что-то смущало в этом убийстве.      - Если Юшкова сказала, что Балмасов убит выстрелом в затылок, - медленно проговорил Убахтин, - значит, она там была. Юшкова была на месте преступления.      - Она этого и не отрицает.      - Да, не отрицает.      - Я сама ее видела выходящей из дома.      - Что?!      - Я же вам говорила - ее машина ждала. С включенными габаритными огнями. Как раз за нашим домом.      - Время? - сипловато спросил Убахтин.      - Что-то около одиннадцати.      - Вечера?      - Разумеется.      - А по заключению экспертов убийство произошло около десяти вечера.      - Эксперты могут и ошибиться, - невозмутимо произнесла Касатонова.      - Если они ошиблись на час в одну сторону, или на час в другую сторону, это не меняет сути происшедшего.      - А в чем суть происшедшего?      - Убит человек. И Юшкова имеет к этому прямое отношение. Я допускаю, что она была не одна, но то, что она тоже приняла участие в печальных событиях того вечера, для меня совершенно бесспорно.      Наступило молчание.      Касатонова и Убахтин продолжали мысленно перебирать известные им обстоятельства убийства, примеряя их к Юшковой, как примеряет портной еще незаконченный пиджак, удлиняя его, укорачивая, приметывая рукава, воротник, снова их отрывая, снова прикладывая, добиваясь совершенства, добиваясь правильной стыковки.      - Я, кажется, знаю, где пистолет, - неожиданно проговорила Касатонова. Но теперь ее взгляд был направлен скорее внутрь самой себя - она изумлялась собственным словам.      - Так, - крякнул Убахтин и невольно осел на своем стуле. - Я не ослышался, Екатерина Сергеевна?      - Не знаю... Но я, кажется, знаю, где нужно искать пистолет.      В этот момент раскрылась дверь и вошла Юшкова. Следом за ней в кабинет опять просочился конвоир и вопросительно посмотрел на Убахтина.      - Подождите в коридоре, - сказал он. - Минут пятнадцать.      Юшкова выглядела осунувшейся, лицо ее без подкрашивающих средств выглядело сероватым, но, в общем, спокойным, даже какая-то терпеливость в нем просматривалась, как бы жалея следователя, она согласилась уделить еще немного времени его бестолковым вопросам.      - Садитесь, - сказал он, показав на стул.      - Здравствуйте, - Юшкова увидела, наконец, Касатонову. - Мои слова сбываются.      - Какие?      - Если вы помните, я что-то сказала о вашей неотвратимости. Когда вы приносили повестку. Я тогда сравнила вас с шумным духом.      - Было, - кивнула Касатонова.      - Случайные слова часто оказываются самыми верными. Ваша повестка так и не пригодилась. Не успела я воспользоваться приглашением. Юрий Михайлович опередил меня и сам заявился в мою квартиру.      - Изменились обстоятельства, - смешавшись, сказал следователь. - Елена Ивановна... Есть несколько вопросов. Не возражаете?      - А мне позволено возражать?      Юшкова села на стул в сторонке, закинула ногу на ногу, осмотрелась.      - Тогда начнем.      - Сигареткой угостите, Юрий Михайлович?      - Прошу, - Убахтин вышел из-за стола, протянул Юшковой пачку сигарет, и когда она взяла одну, поднес зажигалку. - Может быть, это не столь роскошные сигареты, как те к которым вы привыкли, но, как говорится, чем богаты, тем и рады.      - Ваши дороже, - сказала Юшкова.      - А ваши в доме убитого.      - Как я понимаю, разминка закончилась?      - А она и не начиналась, - Убахтин почему-то сделался раздраженным, причем, Касатонова даже не заметила перехода - что-то в словах Юшковой, в ее поведении его зацепило, что-то вывело из себя, но что именно понять было невозможно. - Несмотря на тщательную уборку, которую проделал убийца, в квартире Балмасова обнаружены отпечатки ваших пальцев.      - Я была в этой квартире.      - Отпечатки пальцев обнаружены на пульте, зажатом в руке Балмасова. Мертвого Балмасова. Значит, это совсем свежие отпечатки. Отпечаток вашего пальчика мы нашли на кнопке выключения телевизора. То есть, он возник там уже после смерти Балмасова.      Юшкова затянулась и, выпустив дым к потолку, продолжала сидеть не проронив ни слова.      - В связи с этим вопрос... Вы были в квартире Балмасова в ночь убийства?      - Была.      - Вы видели Балмасова живым?      - Видела.      - Вы видели Балмасова мертвым?      - И мертвым тоже видела.      - Это вы убили его?      - Нет.      - А кто?      - Не знаю. Но я уверена, что вы найдете убийцу. Его следы в ваших руках.      - Не сомневаюсь.      - В вашем доме был пистолет?      - Да, его подарил Балмасов моей дочери.      - Где сейчас этот пистолет?      - Я его выбросила.      - Почему?      - Чтобы не было соблазна пустить в дело.      - А такой соблазн был?      - Скажем так - посещал. Как и каждого нормального человека.      - Вы считаете, что пустить пистолет в дело - это нормально?      - Я говорила о желании пустить его в дело. Так вот желание - это нормально.      - Но вы подавили в себе искушение?      - Да нет, все было гораздо проще, - Юшкова глубоко затянулась, раздавила окурок о пепельницу. - Я опоздала.      - Куда вы опоздали? - терпеливо спросил Убахтин.      - Опоздала пустить его в дело.      - А намерение было?      - Не твердое, не окончательное... Но что-то такое корячилось в душе. Знаете, какие слова за последние дни зацепили меня больше всего? Когда дочь спросила, сколько мне светит... Она не сомневается в том, что это я убила Балмасова.      - Я тоже не сомневаюсь, - сказал Убахтин без выражения.      - Вам по должности положено, вам убийца нужен.      Убахтин молчал некоторое время, вертел шариковую ручку на столе, смотрел в окно, потом, наконец, повернулся к Касатоновой.      - Екатерина Сергеевна, может бы, вы хотите задать какой-нибудь вопрос?      - Скажите, Елена Ивановна... Балмасов... Каким он был при жизни? Неряха, грязнуля, шалопай, пижон, этакий джентльмен...      - Последнее, пожалуй, ближе всего к действительности. Но, сами понимаете, это касалось только манеры поведения, манеры одеваться, манеры общения. Вообще это касалось только манер. И не более того. По сути своей он остался тем, кем был всегда - торгаш.      - И второй вопрос... Вы сказали, что были у него в тот вечер... Зачем вы к нему приходили?      - Хотела поговорить о дочери.      - Поговорили?      - Да.      - Разговор получился?      - Нет.      - Перед тем, как прийти к нему... Вы позвонили? Предупредили о своем приходе?      - Да, конечно. Я ведь должна была убедиться, что он дома, что он хотя бы откроет мне дверь.      - Вы делали уборку в его квартире? Я имею в виду ту самую ночь?      - Да.      - Зачем?      - По привычке, - Юшкова усмехнулась. - Вы хотите другого ответа... Могу ответить иначе... Я делала уборку, чтобы скрыть следы своего пребывания. О пульте не подумала. Мое упущение. Следы всегда остаются, да? - повернулась она к Убахтину.      - Совершенно с вами согласен. У меня больше вопросов нет. Пока нет.      Убахтин нажал неприметную кнопку на столе, вошел конвоир и увел Юшкову в камеру.      - Что скажете, Екатерина Сергеевна?      - Мне кажется, ей нравится быть арестованной, подозреваемой, обвиняемой.      - Не понял? - Убахтин вскинул клочковатые брови.      - Юрий Михайлович! Такая уж это редкость? Человеку иногда нравится переносить страдания, особенно, если они незаслуженны. Он этим как бы укоряет остальное человечество, или, скажем, ближнее свое окружение - смотрите, дескать, как вы несправедливы, как вы низки и злобны! Ну, что ж, пейте мою кровь, наслаждайтесь моими несчастьями, но не дождетесь, не дождетесь от меня ни стона, ни плача. И о пощаде просить не буду. Спохватитесь, ужаснетесь, да будет поздно. И тогда уж имейте дело со своей совестью, перед ней оправдывайтесь, перед ней кайтесь и выпрашивайте прощения! Может быть, высшие силы вас простят, может быть, но это уж без меня, без меня. Мне кажется, у Юшковой сейчас примерно такое состояние.      Убахтин долго молчал, в упор рассматривая Касатонову, не то удивляясь ее проницательности, не то огорчаясь наивности. Потом тяжко вздохнул, будто проделал непосильную умственную работу.      - Для того, чтобы впасть в подобное состояние, дорогая Екатерина Сергеевна, надо обладать... надо обладать...      - Ну? Ну? - торопила следователя Касатонова, словно ожидая от него слов важных, может быть, даже окончательных.      - Для этого надо обладать невиновностью. Только невинный человек может заняться таким вот самоистязанием.      - Вы не допускаете...      - А разве не при вас она только что призналась в совершенном убийстве?      - Я как-то этого и не заметила, - растерянно проговорила Касатонова.      - Видите ли, дорогая Екатерина Сергеевна...      - Перестаньте, пожалуйста, называть меня дорогой Екатериной Сергеевной!      - Простите. Больше не буду. Я не мог предположить, что...      - И об этом не надо.      - Хорошо. Мне кажется, что Юшкова, как человек впервые совершивший убийство, внутренне, может быть, даже на уровне подсознания, пытается уйти от всех подробностей, от воспоминаний, связанных с преступлением. Некоторые в этом достигают столь больших успехов, что искренне не помнят совершенного ими же накануне вечером. Она готова признать многое - что была в доме Балмасова, признает, что был пистолет, но потом она его куда-то выбросила, признает, что с Балмасовым хорошо выпили в тот вечер, славно поговорили, выяснили отношения... Но выстрел в затылок не признает. И знаете почему? Она его не помнит. Она убедила себя в том, что и не было столь прискорбного факта. И живым видела, и мертвым видела? Да. После этого сделала уборку? Да. Зачем? - спрашиваю я ее? А чтобы скрыть следы своего пребывания. А пульт? С пультом оплошала. Не учла вашей, Екатерина Сергеевна, сверхчеловеческой проницательности. А теперь сведите все эти ее слова вместе, сведите! И что вы получите в результате?      - И что же я получу?      - Чистосердечное признание.      - Надо же, как ловко у вас все получилось, - почти с восхищением сказала Касатонова.      - Нам пора перейти к главному, Екатерина Сергеевна. Позволите?      - А что у нас с вами главное, Юрий Михайлович?      - Пистолет. Вы мне пообещали пистолет, с помощью которого совершено смертоубийство.      - Ах, пистолет, - Касатонова сделала легкий отбрасывающий жест ладошкой, словно речь шла о таком пустяке, вспоминать который в приличном обществе и не пристало.      - Да! - подхватил Убахтин. - Речь все о нем родимом! Только он может решить наш с вами спор.      - Не только, - поправила Касатонова.      - А что еще?      - Юрий Михайлович, спора-то у нас с вами и не было, - Касатонова явно ушла от ответа, но Убахтин этого не заметил. Или же сделал вид, решив к своему вопросу вернуться попозже, когда Касатонова будет более к этому расположена. - Мы просто обменивались мнениями. И только.      - Но ведь вы не верите, что Юшкова убийца?      - Не верю.      - Почему?      - Не знаю, - Касатонова опять сделала в воздухе движение ладошкой. - Мне почему-то так кажется.      - Знаете, Екатерина Сергеевна... Вы меня уже приучили к тому, что зря вам ничего не кажется. Если уж что-то показалось, то самое время призадуматься и усомниться.      - Очень хорошее качество, - одобрила Касатонова.      - Какое?      - Способность время от времени призадуматься и усомниться.      - Пистолет, - суховато сказал Убахтин. Последние слова Касатоновой ему не понравились, он уловил чуть заметную снисходительность, а этого он не терпел точно также, как и сама Касатонова.      - Пошли, - она поднялась, набросила на плечо длинный ремень своей сумочки и, не оглядываясь, направилась к двери, в полной уверенности, что Убахтин следует за ней. Но когда уже вышла в коридор и оглянулась, то увидела, что следователь не сдвинулся с места. И тогда она обожгла его своим чрезвычайно изумленным взглядом.      - Вы не шутите? - спросил Убахтин.      - Есть вещи, которыми не шутят, - веско ответила Касатонова.      - Ну, что ж, - Убахтин быстро собрал со стола бумаги, не разбирая сунул их в сейф, захлопнул его, повернул ручку, бросил связку ключей в карман и, выйдя в коридор, запер дверь. Во всех его движениях было недовольство. Если уж вы вздумали надо мной шутки шутить, что ж, не буду мешать, дорогая Екатерина Сергеевна! - говорило каждое его движение, жест. - Куда идем? - спросил следователь, глядя в сторону.      - Идем? А разве мы не поедем на автомобиле?      - Хорошо, - кивнул Убахтин. - Мы поедем, как вы изволили выразиться, на автомобиле.      - Я бы не отказалась и от кабриолета.      - От чего?!      - А я сяду, в кабриолет... И уеду куда-нибудь... Ты вернешься, меня уж нет... А я сяду в кабриолет, - пропела Касатонова едва намечая мелодию.      - Нет, вы все-таки не наш человек, - сказал Убахтин, спускаясь по лестнице.      - Почему?      - Какая-то в вас присутствует... Легковесность.      - И в чем она выражается?      - Вы же сами сказали, что есть вещи, которыми не шутят.      - Но и это тоже была шутка. Потому что, Юрий Михайлович, если тема не допускает шуток, значит это несерьезная тема.      - Да-а-а? - протянул Убахтин. - Интересное заявление.      - Это не заявление. Это тоже шутка. Достаточно легковесная, да? - чем больше удалялась Касатонова от убахтинского кабинета, чем дольше продолжался треп со следователем, а это был действительно треп и не более того, тем сильнее в ней крепла уверенность - она знает, где искать пистолет.      - Прошу, - Убахтин распахнул перед ней дверцу жигуленка, скоре всего, своего личного жигуленка, поскольку водителя не было.      - Мы едем вдвоем? - уточнила Касатонова.      - Вы хотели еще кого-то прихватить?      - А группа захвата?      - Кого вы собираетесь захватывать, Екатерина Сергеевна?      - Пистолет. А вы?      - Нам придется его искать, изымать, отнимать?      - Всего понемножку, как мне кажется.      - Вдвоем не справимся?      - Это зависит от того, как вы будете себя вести, - Касатонова уселась на переднее сидение и положила сумочку на колени.      - О, горе мне, горе! - простонал Убахтин, - Как же я устал от ваших загадок, намеков, шарад и кроссвордов!      - Мы едем?      - Куда? - Убахтин невидяще уставился в ветровое стекло.      - Ко мне домой.      - Пистолет у вас дома?!      - Не совсем.      - О, горе мне!      - Будет неплохо, если по дороге мы заскочим в домоуправление и прихватим с собой двух сантехников, - сказала Касатонова.      - У вас потек кран?      - Мне кажется, это будет кстати.      - Как скажете.      Когда жигуленок с Убахтиным, Касатоновой и двумя слесарями подъехал к дому, где и было совершено убийство, Убахтин вопросительно посмотрел на Касатонову - куда, дескать, прикажете ехать, дорогая Екатерина Сергеевна?      - За угол, пожалуйста, - Касатонова пальчиком указала, куда именно ехать.      - Можно и за угол, - проворчал Убахтин.      - И в конец дома.      - Понял.      - А теперь остановитесь.      Убахтин остановился в трех метрах от того места, где поздним дождливым вечером неделю назад стояла машина, поджидавшая Юшкову, которая подзадержалась в квартире Балмасова, а потом не менее получаса сидела в машине, выкуривая одну сигарету за другой и бросая окурки на бордюр, на дорогу, на газон. Уж если Юшкова решила избавиться от пистолета, то лучшего места не найти - прямо здесь, не вылезая из машины, достаточно было приоткрыть дверцу и опустить пистолет сквозь чугунное переплетение решетки. И не не надо бродить по дворам, искать мусорные ящики, привлекая к себе внимание праздное и недоброе.      - Слушаем вас внимательно, Екатерина Сергеевна, - напомнил о себе Убахтин.      Мимо проносились машины, обдавая горячими волнами дневного воздуха, невдалеке толпились на автобусной остановке люди, из дворов слышались голоса.      Все было залито полуденным слепящим солнцем, грохот грузовиков угнетал, заставлял уходить с дороги, и больше всего Убахтину в этот момент хотелось скрыться в тихую прохладную тень.      Отступать было некуда и Касатонова протянула руку вперед, указала наманикюренным своим пальчиком на тяжелую чугунную решетку.      - Вот здесь, - сказала она отчаянно.      - Не понял? - Убахтин смотрел на решетку почти с ужасом - неужели ее придется поднимать.      - Ее надо поднять и сдвинуть в сторону, - сказала Касатонова, глядя на Убахтина широко раскрытыми глазами.      - И что мы там увидим?      - Посмотрим.      Покряхтывая и постанывая от тяжкой своей участи сантехники все-таки подцепили решетку куском толстой проволоки и отбросили в сторону. На дне неглубокой квадратной ямы поблескивала густая черная жижа. Касатоновой ничего не оставалось, как продолжать терзать несчастного следователя.      - Ее надо вычерпать, - сказала она, опять указав пальчиком в глубину ямы.      - Ну, что ж! - с веселой злостью воскликнул Убахтин. - Надо, значит будем вычерпывать. Правильно, мужики? - обратился он к сантехникам. Мужики стояли, потупив взоры и, казалось, мечтали только об одном - чтобы их оставили, наконец, в покое.      - Нет инструмента, - пробубнил один из них.      - Найдем! - весело сказал Убахтин.      - Где ж его найдешь... - А вон стройка! - не задумываясь, сказал Убахтин, отсекая все возражения и причитания сантехников. - Есть там и лопаты, и ведра, и черпаки! Вперед, мужики! Главное - с песней! Мы с Екатериной Сергеевной вам поможем. Поможем? - повернулся он к Касатоновой.      - Охотно!      - Они не дадут нам ни лопаты, ни ведра, - канючили сантехники.      - Я с вами! - решительно заявил Убахтин и первым зашагал к стройке - там возводили еще одну многоэтажку. Сантехникам ничего не оставалось, как двинуться за следователем. Но поплелись они с такой неохотой, с такой мукой на лицах, что Касатонова в какой-то миг даже пожалела их, тем более, что если бы сантехники не согласились, это избавило бы ее от позора - у нее не было никакой уверенности, что Юшкова в ту кошмарную ночь действительно опустила пистолет в щель чугунной решетки.      Но ее опасения оказались напрасными.      Нашелся пистолет, все-таки нашелся.      Когда один из сантехников выплеснул на траву не то десятое, не то двадцатое ведро с жижей, Убахтин сразу увидел очертания вывалившегося пистолета.      - Стоп! - сказал он и, склонившись над лужей жижи. Никогда ни прежде, ни впоследствии у Касатоновой не было более изумленного взгляда, нежели в те мгновения, когда она рассматривала раскачивающийся на проволоке пистолет, подцепленный Убахтиным за дужку курка.      - Ну вот, - сказала она, совладав с собственным потрясением. - А вы, Юрий Михайлович, боялись!      Убахтин диковато глянул на Касатонову, поскольку слова из анекдота, которые вырвались у нее, оказались достаточно рисковыми для женщины.      - Ну, вы даете, Екатерина Сергеевна!      - Я уже дома, подвозить меня не надо. Надеюсь, эта находка поможет вам в поисках истины, - сказала она и, легко махнув рукой, направилась к своему дому, помахивая в такт шагам своей сумочкой на длинном тонком ремешке.      Следователь позвонил ей уже вечером.      - Докладывает Убахтин, - сказал он.      - Слушаю вас, Юрий Михайлович.      - Мы исследовали пистолет.      - И столкнулись с новой неожиданностью?      - Откуда вы знаете?      - Понятия не имею! - рассмеялась Касатонова. - Откуда-то мне это известно.      - В пистолете все патроны на месте. Ни один не использован. Это первое.      Балмасов убит из другого пистолета. Большего калибра. Этот слишком мал.      - Вы решили Юшкову отпустить домой?      - Пока нет. Отпечатки ее пальцев на телевизионном пульте, который бедный Балмасов сжал в предсмертных судорогах все еще перевешивают ваши сомнения.      - Вы стали красиво говорить, Юрий Михайлович.      - Как выражаются наши оперативники, с кем поведешься, с тем и наберешься.      - Хорошие слова, мне нравятся. Если это предложение, то не возражаю.      - Чуть попозже, Екатерина Сергеевна. Думаю, и Гордюхин не откажется присоединиться к нашей теплой компании. Как вы понимаете, сложности у меня все те же - нужен убийца.      - А Юшкова?      - Что-то я в ней засомневался.      - Наконец-то! - воскликнула Касатонова.      - На завтрашнее утро я пригласил нескольких человек с мебельной фабрики. Приходите, если есть настроение.      - Заметано! - воскликнула Касатонова, с удовольствием произнося новое для нее словечко.      - Вдруг вам опять что-то покажется.      - Покажется! - отчаянно заверила Касатонова. Она ощутила в себе необыкновенный подъем. Пистолет оказался именно там, где она указала, выяснилось, что он совершенно непричастен к убийству и, таким образом, прямой улики против Юшковой уже не существовало, если, конечно, не считать злосчастного отпечатка и тех ее слов, которые следователь истолковал, как признание. Да, она признала все обстоятельства, кроме факта убийства. Убахтин понял это так, что Юшкова не решается назвать вещи своими именами, что в ней срабатывает некая защитная реакция, природа, дескать, взяла на себя труд уберечь ее от слишком сильных потрясений, которых может не выдержать женская психика. - Ну, что ж, Юрий Михайлович, подвела итог своим рассуждениям Касатонова, - вам виднее.    17      Однако, утро началось для Касатоновой совсем не так, как она предполагала. Словно какое-то другое существо, поселившееся в ней, само принимало решения, даже не посвящая ее в то, что затевало. Едва проснувшись, Касатонова быстро встала, оделась, почти на ходу выпила кофе и, мимолетно взглянув на себя в зеркало, встряхнув волосами и уже тем самым приведя их в некое подобие прически, вышла за дверь. Лифт стоял на площадке уже открытый - кто-то неведомый, невидимый продолжал помогать ей в это утро.      Выйдя во двор, она остановилась на крыльце, окинула взором залитый солнцем двор, как бы изумляясь его нарядности после ночного дождя и, повторив маршрут Юшковой в ту зловещую ночь, вышла на улицу. Бросила взгляд в одну сторону, в другую и сразу же увидела то что искала - машина со строительной люлькой стояла за автобусной остановкой на расстоянии двух домов.      Не колеблясь, Касатонова направилась к машине.      - Здравствуйте! - громче, чем требовалось, поздоровалась она с водителем, который копался в моторе. Тот, не вылезая из мотора, повернул голову, посмотрел на дамочку со сверкающими глазами и лишь после этого покинул металлические внутренности своей машины.      - Здравствуйте, - проговорил он озадаченно.      - Прекрасная погода, вам не кажется?      - Ничего погода, нормальная.      - Моя фамилия Касатонова. Я живу вон в том доме.      - Очень приятно. Мухин.      - А зовут?      - Александр. Можно Саша.      - Послушайте, Саша... А что если я обращусь к вам с одной совсем маленькой просьбой? Можно?      - Валяйте.      - Мне нужно заглянуть в одно окно. А дотянуться не могу - роста не хватает.      - А на каком этаже окно?      - На третьем.      - Да, росточку в вас маловато, - усмехнулся Мухин. - В каком доме окно?      - А вон, рядом... Через два дома.      - Так... - Мухин нахмурился, выпятил губы, как бы пытаясь понять скрытый смысл просьбы. - Это тот самый дом, где смертоубийство совершилось?      - Тот самый, - радостно сказала Касатонова.      - Наверно и окно то же самое, в которое неделю назад заглядывал один мордатый мужик?      - Скорее всего.      - Нет, не пойдет. Еще влипну куда-нибудь, вляпаюсь, вступлю в какую-нибудь какашку, а потом иди отмывайся, отгавкивайся, оправдывайся... Нет. Не хочу.      - Тот мордатый мужик заплатил вам пятьдесят рублей, правильно? А я плачу сто. Годится?      - В квартиру не полезете?      - Ни в коем случае. Даже форточку открывать не буду. Только ладошки приложу к стеклу, - Касатонова показала, как она приложит ладошки, - чтобы не отражались посторонние предметы.      - И долго будете в окно смотреть? - постепенно соглашался водитель.      - Полминуты.      - И за полминуты сто рублей?      - Могу заплатить вперед, - Касатонова протянула сотню.      - Не надо, - Мухин отвел ее руку в сторону. - Сделаем дело, потом заплатите. Садитесь в машину. Здесь чисто.      Водитель уже знал дорогу, знал, как подъехать к балмасовскому окну, где остановиться. Все это он проделал легко, сноровисто, даже охотно - подобные вещи Касатонова всегда чувствовала безошибочно. Освободив рычаг люльки от креплений, Мухин опустил ее до самой земли и махнул из кабины рукой - залезай, дескать. Касатонова не без опаски ступила на плавающий над землей пол люльки, набросила на крючок страховочную цепь, которая должна была уберечь ее от выпадения.      - Вперед? - спросил Мухин.      Касатонова молча махнула рукой - поехали, дескать.      Оказаться на высоте третьего этажа во вздрагивающей, раскачивающейся люльке было страшновато, но Касатонова, вцепившись пальцами в перемазанные известью перила, молча переносила охвативший ее ужас. Люлька медленно приближалась к стене дома и в эти мгновения Касатонова больше всего опасалась, что неустойчивое сооружение выйдет из мухинского повиновения и она вместе с этой железной клеткой ввалится в чью-нибудь квартиру.      Но все обошлось.      Видимо, Мухин был достаточно опытным водителем и люлька приблизилась к нужному окну осторожно, даже с некоторым изяществом. С трудом оторвав пальцы от перил, Касатонова приникла к окну, приложила ладошки к вискам, чтобы лучше рассмотреть внутренность квартиры. И действительно - не прошло и минуты, как она уже махала рукой водителю, умоляя поскорее опустить ее на землю.      - Все в порядке? - спросил он.      - Не представляю, как можно работать в этой железке! Неужели из нее никто еще не вываливался?      - Случалось, - протянул водитель. - Всяко случалось.      Деньги он взял с неуловимым достоинством, не глядя, сунул в карман брезентовой куртки и, прощально махнув рукой, начал заводить люльку на штанги, закреплять ее, чтоб не болталась при езде.      - Спасибо! - крикнула Касатонова.      - Если еще куда захочется заглянуть - обращайтесь! Выручим.      - Обращусь! До скорой встречи!    18      К следователю Убахтину Касатонова вошла, когда допрос приглашенных с мебельной фабрики уже начался. В кабинете, напротив следовательского стола, сидели в ряд балмасовский заместитель Цокоцкий, главный бухгалтер Хромов и начальник отдела снабжения Рыбкин.      - Разрешите, Юрий Михайлови-и-ич? - пропела Касатонова, появившись не пороге.      - Входите Екатерина Сергеевна. Давно вас ждем.      - Я выполняла ваше задание, - сказала Касатонова. - Поэтому немного задержалась.      - Выполнили? - Убахтин сразу включился в игру.      - Есть некоторые подробности, но в общем... Все в порядке. Наши подозрения подтвердились.      - Да? - удивился следователь. - Он не был готов к столь отчаянной игре. - Ну, тем лучше. Присаживайтесь, мы продолжим. Тем более, что взаимопонимание у нас наладилось, да? - повернулся он к сидящим перед ним мужчинам.      Цокоцкий был наряден, румян, уверен в себе. Сидел чуть вразвалку, забросив ногу на ногу, играл зажигалкой, изготовленной в виде винтовочного патрона. Бухгалтер Хромов был в точности такой, каким и положено быть бухгалтеру - лысоватый, с зализанными назад жидкими волосенками, торчащим вперед достаточно массивным носом. И сидел он как бы пребывая в какой-то зависимости - подавшись вперед, чтобы получше уловить вопрос и тут же, не задумываясь, ответить на него быстро и полно. Это должно убеждать следователя в искренности его, в бесхитростности и полнейшей открытости. Начальник отдела снабжения Рыбкин был насторожен, на вопросы откликался как-то нервно, даже на те, которые относились совсем даже не к нему. Видимо, сам вызов к следователю заставлял его напрягаться, чтобы ответить и убедительно, и неуязвимо.      - Значит, вы утверждаете, что со смертью Балмасова дела на фабрике не пошли хуже? Предприятие не развалилось? - спросил Убахтин, не обращаясь ни к кому отдельно.      - Дела пошли лучше, - первым успел ответить Хромов. - Это видно даже по тем налогам, которые мы заплатили.      - Неужели смерть генерального директора так быстро и так благотворно повлияла на экономические показатели? - усмехнулся Убахтин.      - Перемены к лучшему зрели давно, они накапливались несколько месяцев. Просто уход Балмасова совпал по времени с результатами, которые неизбежно должны были прийти, - веско сказал Цокоцкий.      - Можно мне? - как школьник поднял руку Рыбкин.      - Конечно, говорите, - разрешил Убахтин.      - Леонид Валентинович скромничает, говоря что все происшедшее результат давней нашей работы. В последние дни мы ужесточили наши отношения с поставщиками, с реализаторами, оптовиками, затребовали ранее невыплаченные долги и так далее. Собственно, это даже не ужесточение, а установление отношений обязательных и ответственных. О покойниках не принято говорить плохо, но уж коли мы оказались в кабинете следователя, то не будет большим грехом сказать, что Балмасов не только руководил, но и изрядно мешал работе.      - Чем? - спросил Убахтин.      - Капризность, своенравность, желание поступить по-своему невзирая на производственные обстоятельства. Все это было. Да, он учредитель, да, благодаря ему возникло наше предприятие... Но он же достаточно успешно мешал общей работе, - Рыбкин вынул платок и вытер вспотевший лоб. Видимо, столь длинная речь не далась ему легко.      - Я слышал, что и главный бухгалтер не оставался в стороне? Подписанные вами бумаги нанесли немалый ущерб предприятию, это так? - обратился Убахтин к Хромову.      - Подписанные мною бумаги нанесли ущерб не только предприятию, но и мне лично! - с неожиданной твердостью сказал бухгалтер. - Со всеми своими сбережениями я взлетел в трубу. Благодаря Балмасову. И у меня есть несколько его записок, которые подтвердят мою правоту.      - Вы не слишком сожалеете о его смерти?      - Я нисколько об этом не сожалею. И я не знаю на фабрике человеке, который так бы уж убивался по поводу безвременной кончины Балмасова. Леонид Валентинович, скажите, сколько он вам задолжал, - повернулся бухгалтер к Цокоцкому.      - Пятьдесят тысяч долларов, - бесстрастно сказал Цокоцкий. - И, как я понимаю, отдавать не собирался.      - Он вам так и сказал? - уточнил Убахтин.      - Открытым текстом.      - Давно?      - Месяца два назад.      - И что вы ответили?      - Послал.      - Далеко? - улыбнулся Убахтин.      - Отсюда не видно.      - А вы, - Убахтин посмотрел на Рыбкина. - У вас тоже свои счеты с Балмасовым?      - Как и у всех, - мрачно ответил снабженец.      - И в какую сумму валились ваши отношения?      - Семья. И плюс семнадцать тысяч долларов.      - В каком смысле семья?      - Он принял на работу мою жену. Естественно, я не возражал. А потом ему понравилось ездить с ней в командировки. Он, видите ли, не мог без нее обходиться. Она - специалист по дизайну. Ткани, расцветки, модели... Ну, и так далее. Ему постоянно нужны были ее дельные, грамотные, профессиональные советы.      - И чем кончилось? - спросила Касатонова, проникнувшись бедами снабженца.      - Мы уже не живем вместе.      - А дети?      - Дети с ней.      - А вы?      - А я пошел по рукам, - все с той же непробиваемой мрачностью ответил Рыбкин.      - Если я вас правильно понимаю, вы считаете, что все случившееся с Балмасовым... Справедливо?      - Скажу так... Мы в отделе снабжения тостов не произносим, слов злопыхательских у нас не услышите... Но шампанское пьем вторую неделю, не просыхая. и не собираемся прекращать.      - Пригласили бы, - проворчал Хромов.      - Приходи, Федорович... Всегда будем рады.      - Так уж, небось, все выпили?      - А мы пополняем запасы.      - Тогда приду, - кивнул Хромов, словно приняв для себя какое-то важное решение.      - Кто убил Балмасова? - неожиданно спросил Убахтин.      - Нужен убийца? - усмехнулся Цокоцкий. - Я так вам скажу, Юрий Михайлович... Не знаю, кто его убил. За что - знаю, кто - не ведаю. Но скажу так - убить мог, кто угодно. Первый же, кто потерял самообладание, в ком еще осталось немного достоинства, немного гордости, чести...      - А может быть, все эти высокие слова здесь не слишком уместны? - подала голос Касатонова. - Может, за убийством стоит обыкновенное нетерпение?      - Понятые тоже участвуют в расследовании? - спросил Цокоцкий, повернувшись к следователю.      Не следовало бы произносить ему эти слова, ох, не следовало. Касатонова вскинула голову, ноздри ее достаточно выразительного носа чуть дрогнули, напряглись. Она нервно достала сигаретку, подошла к Цокоцкому, совсем близко подошла, почти вплотную.      - Угостите огоньком, Леонид Валентинович! Коньячком вы меня уже баловали, за что благодарна до сих пор... А теперь бы огонька.      - Всегда, пожалуйста, - Цокоцкий щелкнул причудливой своей зажигалкой, Касатонова наклонилась, через сигаретку втянула в себя огонек, затянулась, а когда Цокоцкий щелкнул крышечкой, она бестрепетной своей рукой взяла у него зажигалку, и подойдя к следователю поставила ее на стол.      - Прикуривайте, Юрий Михайлович.      Ничего не понимающий Убахтин, послушно вынул из пачки сигарету, прикурил.      Цокоцкий поднялся, подошел к столу, взял зажигалку и вернулся на свое место, снова втиснувшись между бухгалтером и снабженцем.      - Вы хотели что-то сказать? - обратился Убахтин к Касатоновой, все еще пребывая в замешательстве от странности ее поведения.      - По-моему, все уже сказано, - Касатонова передернула плечами. - Пусть идут товарищи... На их плечах фабрика, процветающая между прочим, фабрика.      - Ну, что ж, - согласился Убахтин. - Только пусть протокол подпишут.      Цокоцкий, Рыбкин и Хромов подошли к столу и поочередно поставили свои подписи под протоколом, который все это время Убахтин вел старательно и подробно.      - Спасибо что пришли, до скорой встречи, - сказал Убахтин, беспомощно глядя на Касатонову.      - Неужели вам еще что-нибудь неясно? - обернулся Цокоцкий.      - Убийца нужен, позарез нужен убийца, Леонид Валентинович! Я над собою не властен.      - В таком случае... Желаю успехов.      - Всего доброго, - с непреходящей мрачностью сказал Рыбкин.      - Счастливо оставаться, - поклонился Хромов.      Все трое направились к двери, уже в коридор вышли Хромов и Рыбкин, уже прощально махал рукой Цокоцкий, улыбаясь приветливо и неуязвимо, как вдруг раздался негромкий, даже какой-то вкрадчивый голос Касатоновой.      - А вас, Леонид Валентинович, я попрошу остаться.      - Не понял? - обернулся Цокоцкий.      - Входите, Леонид Валентинович, входите, - радушно предложила Касатонова.      - Хочу вам кое-что показать.      - Нам тоже вернуться? - спросил Хромов.      - Думаю, не стоит надолго оставлять фабрику без руководства, - ответила Касатонова.      - Может быть, нам подождать Леонида Валентиновича?      - И этого не надо.      - Я что ... Надолго? - спросил Цокоцкий.      - Как знать.      - Юрий Михайлович! - воскликнул Цокоцкий гневно. - Что происходит?      - Честно говоря, я и сам жду пояснений от Екатерины Сергеевны.      - А вы уже здесь не работаете? - съязвил Цокоцкий.      - Пока не знаю... Но вы проходите, Леонид Валентинович, присаживайтесь.      - Извините, - Цокоцкий вдруг стал нестерпимо официальным и даже каким-то церемонным. - У меня, к сожалению, очень мало времени. Я должен ехать на работу. Как только понадоблюсь, звоните, всегда к вашим услугам. Всего доброго!      - Интере-е-есно? - протянула Касатонова с вульгаринкой в голосе и, наверно, эта вот ее интонация остановила Цокоцкого на пороге. Он оглянулся удивленно - да та ли это изысканная дама, которую он знал до сих пор?      - Садитесь, Леонид Валентинович, - обрел, наконец, властность Убахтин.      И Цокоцкому ничего не оставалось, как сесть на свой, еще не остывший стул. Он нервно достал сигарету, вздрагивающие пальцы не подчинялись ему и Касатонова даже вынуждена была взять зажигалку из его рук, сама щелкнула и поднесла огонек к пляшущей в губах Цокоцкого сигарете.      Потом, не выпуская зажигалку из рук, прошла к двери, повернула ключ и, вынув его, отнесла Убахтину.      - Спрячьте, - сказала она будничным голосом.      - Хорошо, - кивнул следователь, не совсем соображая, что происходит, но тем не менее послушно положил ключ в ящик стола.      - Зажигалку, пожалуйста, - Цокоцкий попросил вернуть ценную для него вещь.      - Чуть попозже, - сказала Касатонова невозмутимо. - Чуть попозже, Леонид Валентинович.      Дальнейшие действия Касатоновой происходили при полном молчании. Она раскрыла свою сумочку и вынула оттуда пачку фотографий. Еще не увидев ни одной из них, Цокоцкий закрыл глаза, обреченно закрыл, все сразу поняв и, кажется, смирившись.      Подойдя к следовательскому столу Касатонова разложила фотографии в ряд и на одну из них поставила зажигалку Цокоцкого.      - Леонид Валентинович, подойдите пожалуйста, к столу, - сказала она.      - Мне и отсюда все хорошо видно.      - Пусть так. Юрий Михайлович, - повернулась она к следователю. - Прошу обратить внимание... Вот снимок, сделанный в квартире Балмасова до того, как пришел ваш фотограф. Как видите, на столе стоит зажигалка. Вот эта зажигалка. Прошу сравнить. Сличайте, Юрий Михайлович, сличайте!      - Да, это она, - кивнул Убахтин. - И что из этого следует?      - А на снимке, который сделал ваш фотограф, зажигалки на столе уже нет.      - Куда же она делась?      - К тому времени она уже была в кармане присутствующего здесь Леонида Валентиновича. Он ее спер.      - Это моя зажигалка и об этом знает вся фабрика!      - Как же она оказалась в квартире убитого?      - Когда я вместе со всеми вошел в квартиру и увидел мертвого Балмасова... Я закурил, это, в общем-то, понятно... И механически положил ее на стол. Где вы ее и сфотографировали.      - Ничего подобного! - звонким от волнения голосом сказала Касатонова. - Я первой вошла в квартиру. Вы к тому времени еще толклись со своим чемоданом на площадке. Мы вошли с Гордюхиным. Он подтвердит. Да, вы рванулись было перед нами, но Гордюхин вас остановил. Мы в квартиру вошли с Гордюхиным. Вдвоем. Он взял мой фотоаппарат и начал щелкать направо и налево. Все эти снимки сделаны до того, как в квартире появился кто-либо другой, кроме меня и Гордюхина. На полу лежал Балмасов, на столе стояла ваша зажигалка. Потом вы как-то изловчились и все-таки ее смахнули.      - Так, - протянул Убахтин. - Леонид Валентинович, как это понимать?      - Да никак! Чепуха это все! Говорить не о чем!      - Но вот на снимке ваша зажигалка... А теперь она у вас в руках... Была пять минут назад, - уточнил Убахтин.      - Чушь это все!      - Продолжим! - звонко воскликнула Касатонова. - Юрий Михайлович, открывайте первый протокол осмотра места происшествия! Открыли? Найдите список телефонов, записанный на автоответчике! Нашли? Когда прозвучал последний звонок Балмасову?      - Около двенадцати ночи... Звонили из автомата.      - А что вам сказал Леонид Валентинович в то утро? Он сказал, что утром из аэропорта несколько раз звонил Балмасову, поскольку они должны были вместе лететь. Где же в этом списке утренние звонки Леонида Валентиновича из аэропорта? Их нет. Значит, из аэропорта он рванул к нему на квартиру, заранее зная, что трубку никто не поднимет. Он уже знал, что Балмасов мертв. Я не уверена, что он вообще был в аэропорту. Зачем ему туда ехать? Ведь он знал, что Балмасов наверняка не сможет вылететь в Вологду этим утром.      - Ну звонил, ну не звонил! - сорвался Цокоцкий. - Что это доказывает?!      - Знаете, Леонид Валентинович, - медленно проговорил Убахтин, кое-что доказывает. Как это ни прискорбно для вас.      - Я был в полном шоке от увиденного! Я ничего не соображал в то утро! Да, наверно я мог сказать какие-то случайные слова, мог! Ну и что?!      - Продолжим! - Касатонова оборвала пререкания Цокоцкого и Убахтина. - Вы сказали, Леонид Валентинович, что на строительной люльке поднимались к окну балмасовской квартиры и видели на полу распростертый труп хозяина.      - Может быть, я так и сказал!      - Нет, Леонид Валентинович! Наверняка так сказали. Ведь только после этого вы позвонили в милицию и сделали заявление - труп в квартире! Это ваше заявление в журнале дежурного. Иначе как бы там, в квартире, оказался Гордюхин, как бы там я оказалась, почему туда приехал Юрий Михайлович? Все это произошло после вашего заявления! Разве нет? Ведь вы всех на ноги подняли! Или кто-то другой? До какого-то времени, вы еще совершали вполне здравые поступки - договорились с водителем, заплатили ему пятьдесят рублей, он поднял вас на высоту третьего этажа, вы заглянули в окно и увидели балмасовский труп. И после этого позвонили в милицию. Я правильно изложила порядок ваших действий в то утро?      - Мне трудно сейчас об этом говорить.      - Говорить вам будет все труднее, - заверила Касатонова. - Юрий Михайлович, посмотрите на этот снимок... Он сделан до прихода вашего фотографа, когда мы с Гордюхиным не успели прикоснуться ни к чему! Николай Степанович запретил мне притрагиваться даже к выключателю! И продолжал щелкать. Смотрите - шторы задернуты так плотно, что между ними лишь маленькая щелка, да и она забрана гардиной в несколько слоев. Представляете? Когда шторы задергивали, гардина оказалась сжатой. Если бы между шторами осталась малейшая щель, она бы светилась на снимке! Потому что на улице уже было солнце, а в комнате темнота.      - Да, щель бы светилась, - неуверенно проговорил Убахтин. - Если бы она была... - Но ее не было!      - Вынужден согласиться - щели между шторами не было. Иначе она бы светилась... На снимке, - продолжал бормотать Убахтин.      - Но в таком - как Леонид Валентинович, присутствующий здесь, мог увидеть труп Балмасова сквозь плотные шторы, сквозь сжатую гардину в затемненной комнате?!      - Действительно, Леонид Валентинович! Как?      - Вы лучше ответьте на другой вопрос, - Цокоцкий вскинул голову. - Имеют ли эти фотки хоть какую-нибудь юридическую силу? Могут ли быть доказательством фотки, отщелканные какой-то домохозяйкой? И на их основании предъявлять обвинение в убийстве?!      - Позвольте, - протянул Убахтин, почувствовав что задет, что о нем и о его ведомстве сказано нечто оскорбительное. - Снимки эти сделаны участковым Гордюхиным Николаем Степановичем, которого я искренне уважаю за добросовестность и высокий профессионализм! - когда Убахтин чувствовал себя задетым, он, сам того не замечая, переходил на высокий стиль, уже одним этим ставя обидчика на место.      - Продолжим! - опять воскликнула Касатонова. - Уж если Леонид Валентинович не мог видеть мертвого Балмасова утром, значит, он видел мертвого Балмасова вечером! А утром ему во что бы то ни стало нужно было попасть в квартиру убитого, чтобы взять забытую зажигалку. И он добился своего - в квартиру попал, зажигалку изъял, зажигалку, которую, как он выразился, знает вся фабрика. Конечно, ему выгодны снимки вашего фотографа! На них шторы распахнуты - а это значит, что он мог увидеть труп в окно! На них нет зажигалки! Он во что бы то ни стало стремился первым ворваться в квартиру, чтобы распахнуть шторы, взять зажигалку! Но Николай Степанович не позволил, - Касатонова развела руками.      - Так, - протянул Убахтин осмысливая услышанное.      - Вот почему пояс от халата висел в ванной, - добавила Касатонова.      - Какой еще пояс? - простонал Цокоцкий раздраженно.      - Пояс от халата висел в ванной на крючке. А Балмасов лежал на полу в распахнутом халате. Если бы он ждал женщину, то запахнул бы халат и повязал пояс. Но поскольку позвонил Цокоцкий и сказал, что надо обсудить что-то чрезвычайно важное... Мне так кажется.... Балмасов не счел нужным ради зама приводить себя в порядок. И пояс остался висеть в ванной.      - А что касается вашей разгромленной квартиры, пожара на книжном складе?      - Я думаю, это рабочие с фабрики, которых он иногда подкармливает, или же кто-то из этих ребят его родственник. Юрий Михайлович, это для вас не самая сложная задача. Их видели девочки из проявочного пункта, их видел грузчик с книжного склада... Опознают. Куда им деваться!      - Так, Леонид Валентинович, послушайте теперь меня, - сказал Убахтин.      - Слушаю.      - Или вы сейчас легко и просто отметаете все обвинения, высказанные Екатериной Сергеевной, или же я вынужден буду вас задержать.      - Без адвоката не скажу ни слова.      - Очень хорошо, - удовлетворенно кивнул Убахтин. - Прекрасно вас понимаю. Но смею заметить, вы, видимо, много смотрите иностранных фильмов, уж коли вспомнили про адвоката? Признавайтесь!      - В чем признаваться? - дернулся Цокоцкий.      - В том, что смотрите много иностранных фильмов.      - Я, конечно, понимаю вас, Леонид Валентинович, - медленно проговорила Касатонова, - прекрасно понимаю. Но есть в вашем поведении нечто совершенно непростительное.      - Это что же такого этакого вы обнаружили во мне? - усмехнулся Цокоцкий.      - Вы попытались вместо себя посадить за решетку другого человека. Согласитесь, это нехорошо. За одно лишь это надо нести наказание.      - Разберемся, - отмахнулся Цокоцкий.      - Нисколько в этом не сомневаюсь, - ответил Убахтин и вызвал конвой.      Когда Цокоцкого увели, он аккуратно собрал все снимки со стола, сложил их в конверт, в отдельный конверт поместил зажигалку Цокоцкого и все сунул в сейф. - Ну что, Екатерина Сергеевна, - он посмотрел на сидящую у стены женщину, - вас можно поздравить?      - Чуть попозже.      - Почему?      - Юшкова.      - Ну что ж, будем разбираться с Юшковой, - невозмутимо проговорил Убахтин и опять нажал неприметную кнопочку на своем столе. - Юшкову ко мне, - сказал он появившемуся конвоиру.      - Опять? - удивился тот.      - Опять, снова, обратно, по новой... Как тебе будет угодно.      - Понял, - конвоир исчез за дверью.      Через некоторое время вошла Юшкова. Молча посмотрела на Убахтина, на Касатонову, усмехнулась про себя и осталась стоять у двери.      - Проходите, Елена Ивановна, - сказал Убахтин. - Присаживайтесь. В ногах правды нет.      - А в чем она, правда? - Юшкова исподлобья глянула на следователя.      - Правда вот в этом сейфе, - Убахтин показал на железный ящик в углу.      - А где же она раньше была?      - В воздухе носилась! Невидимая и неслышимая. Без цвета, запаха и вкуса!      Пока присутствующая здесь Екатерина Сергеевна не унюхала ее своим замечательным нюхом.      - Надо же, - без улыбки произнесла Юшкова. - Поздравляю.      - Я вас тоже поздравляю.      - С чем?      - Со свободой.      - Не поняла? - голос Юшковой дрогнул.      - Все складывается таким образом, что мне придется отпустить вас, Елена Ивановна. Вот вы все упрекали меня в том, что убийца мне нужен... - Он вам уже не нужен?      - Есть убийца.      - Кто же?      - Цокоцкий. Ваш непосредственный начальник.      - Я так и думала, - кивнула Юшкова. Другие просто не решились бы... Да и смысла не было. А у Цокоцкого прямая выгода - он стал директором.      - Ненадолго, - уточнил Убахтин. - Но это все так, между прочим... На вопросы-то вам все равно придется ответить.      - Отвечу.      - Что произошло в ту ночь? Вы напустили столько тумана, что мы тут умом тронулись, пытаясь разобраться в ваших показаниях. То вы видели Балмасова живым, то вы видели Балмасова мертвым, то у вас пистолет завелся, то он пропал куда-то... Итак, повторяю... Чтобы предъявить Цокоцкому обвинение грамотное и юридически достоверное, мы должны восстановить картину той ночи. Слушаю вас внимательно, Елена Ивановна.      Юшкова переплела пальцы обеих рук, некоторое время рассматривала их, потом долго изучала собственные ногти и, наконец, подняла голову.      - Значит, говорите, есть убийца?      - Екатерина Сергеевна, подтвердите!      - Все правильно, Елена Ивановна, все правильно. Нашелся хороший такой, надежный кандидат.      - Он признался?      - Почти.      - Ха! Я тоже почти призналась... В свое время.      - Рассказываете, Елена Ивановна, рассказывайте, - терпеливо произнес Убахтин негромко, даже с какой-то неожиданно нахлынувшей усталостью. И, кажется, этот его тон больше всего и убедил Юшкову, что ее не разыгрывают, не применяют к ней прием подлый и недостойный.      - Ну, что... У нас произошла очередная ссора с дочерью. Она опять собралась куда-то ехать, опять в разговоре возник Балмасов. Он хотел взять ее в Вологду. Последнее время он постоянно брал ее с собой в командировки. Я вспылила и отправилась к нему.      - Предварительно позвонив? - уточнил Убахтин.      - Конечно. И все ему высказала. Но он как-то вяло слушал, не придавая значения моим словам, слезам. Я видела, что ему попросту скучно и я ничего не добьюсь. Он сказал что-то в том духе, что билет у Нади уже на руках, командировочные, подъемные она получила, вопрос решен и говорить, собственно, не о чем. И я ушла.      - Он проводил вас до двери?      - Нет. Остался сидеть в кресле. Даже не оглянулся, когда я уходила. Хотя потом, наверно, поднялся, закрыл дверь.      - Вы долго у него были?      - Около часа.      - Угощал чем-то?      - Кофе, потом вина предложил... Я выпила и то и другое.      - Он сходил к бару, принес бутылку?      - Нет, бутылка уже стояла на столе.      - Много курили? - спросила Касатонова.      - Да, курила я в тот вечер много. В конце концов, он сказал, что менять в своей жизни ничего не намерен и все останется по-прежнему.      - Он имел в виду отношения с вашей дочерью?      - Да, разумеется. У нас с ним одна тема. Я психанула и ушла. А дома устроила хороший такой, профессиональный шмон. Искала билеты в Вологду, деньги... Этим я хотела остановить дочь.      - Нашли?      - Нет. Ни билета, ни денег не обнаружила. Зато нашла пистолет. Маленький, черненький, красивенький... Раньше он мне предлагал его в подарок. Когда у нас с ним что-то было. Я отказалась. Теперь всучил дочери. Я схватила пистолет и снова помчалась к Балмасову.      - Зачем?      - Я хотела бросить этот пистолет ему в морду.      - На этот раз вы отправились к нему без звонка?      - Да, я не звонила. Когда поднялась на его этаж, мне показалось, что дверь незаперта. Я толкнула, дверь открылась. Когда вошла в комнату, Балмасов был уже мертв. Он лежал возле кресла и, как вы правильно заметили, держал в руке пульт.      - Телевизор работал?      - Да, шла какая-то реклама... Что-то предлагали есть, пить... - Ваши действия? - спросил Убахтин.      - Некоторое время я была в шоке. Потом немного взяла себя в руки и, чуть повернув пульт, выключила телевизор. Наверно, я действительно оставила на нем отпечатки. И только потом начала понимать, что произошло. На столе еще стояла моя чашка из под кофе, стакан, из которого я пила вино, пепельница была полна моих окурков... И так далее. То есть я всю квартиру как бы пометила своими следами. И тогда решила все эти следы убрать.      - Вы сделали хорошую уборку?      - Да, можно и так сказать. Потом плотно задернула шторы, погасила свет.      Но прежде чем выйти и о вас подумала.      - Обо мне? - удивился Убахтин.      - Да, - кивнула Юшкова. - На столе, среди грязной посуды, объедков и окурков я при уборке нашла зажигалку. И сразу поняла, кто здесь побывал. От этой зажигалки я каждый день прикуривала по несколько раз - мне ли ее не узнать! И посредине чистого, убраного стола оставила эту зажигалку.      - Она сработала, - кивнул Убахтин. - Благодаря Екатерине Сергеевне.      - Я же говорю - шумный дух, - усмехнулась Юшкова.      - Это в каком смысле?      - Шумный дух - это полтергейст. Он все предметами бросается. А она, похоже, их подбирает. Видимо, вместе работают.      - Ладно, оставим пока это, - Убахтин не чувствовал себя уверенно в этой теме. Сделали уборку, погасили свет, выключили телевизор и... Что было дальше?      - И вышла.      - Замок щелкнул?      - Да, сработал.      - Я так и думал, - кивнул Убахтин. Цокоцкий, обнаружив отсутствие зажигалки, мог той же ночью прийти к Балмасову, к уже мертвому Балмасову. Но дверь оказалась запертой. А он оставил ее открытой. Впрочем, для себя мог объяснить это сквозняком или еще чем-то невинным.      - Пистолет, - напомнила Касатонова.      - Я вернулась к своей машине и долго сидела, не в силах стронуться с места. Помню, много курила. Я не могла вести машину, даже прикуривала с трудом. Руки ходуном ходили. Зачем-то заглянув в сумочку, увидела пистолет. И подумала, что нужно от него избавиться. Что следствие наверняка выйдет на мою дочь, на меня... И пистолет станет уликой. Открыв дверцу, я хотела бросить его в кусты, но шел сильный дождь. Я не решилась выйти из машины. И тут увидела прямо возле колеса канализационную решетку. В нее и бросила пистолет. Мне показалось, что его там никогда никто не найдет.      - Нашли, - обронил Убахтин.      - Надо же, - удивилась Юшкова.      - Все патроны оказались на месте, калибр совершенно не тот. Пуля, которую извлекли из головы Балмасова выпущена из пистолета Макарова.      - Хоть здесь мне повезло, - усмехнула Юшкова. - Я закурю?      - Конечно, - Касатонова поднесла ей пачку с коричневыми сигаретами, щелкнула зажигалкой.      - Последний вопрос, - сказал Убахтин. - Что мешало все это рассказать нам в самом начале? Почему вы не захотели защищаться?      Юшкова некоторое время курила, жадно втягивая в себя дым, потом с улыбкой посмотрела на Убахтина.      - Знаете, есть такая история... Где-то в Сибири задержали человека с похищенным золотом. У него обнаружили трехлитровую банку, доверху наполненную золотым песком. И он признался следователю, что золото это украл и потом тридцать километров шел по тайге к железнодорожной станции. Следователь эти показания исправно записал и передал дело в суд. А суд его оправдал.      - На каком основании?      - Обвиняемый сказал, что желает провести следственный эксперимент. Тут же на суде выяснилось, что трехлитровая банка с золотом весит почти шестьдесят килограммов. Пройти тридцать километров по зимней тайге с таким грузом невозможно. Следователю не пришло в голову, сколько может весить такое количество золота.      - А какое отношение эта история имеет к вам?      - Я тоже решила кое-что приберечь до суда.      - Чтобы посадить меня в лужу? - ужаснулся Убахтин.      - Или в калошу. Если это вам больше нравится, - улыбнулась Юшкова.      - Жестокая вы женщина, - проговорил Убахтин, подписывая пропуск. - Безжалостная. Это плохо. Так нельзя.      Юшкова взяла пропуск и, не читая, сунула его в карман.      - Спасибо, - сказала она. - Счастливо, - и уже уходя, уже от дверей обернулась. - Заглянули бы как-нибудь, Екатерина Сергеевна. Нам найдется о чем поговорить.      - Обязательно! - горячо заверила Касатонова. - До скорой встречи!      После ухода Юшковой, некоторое время в кабинете стояла тишина. Потом неожиданно резко зазвонил телефон.      - Убахтин слушает! - громко произнес следователь. - Понял! Доложу! Доложу все, как есть! - и положил трубку. - Гордюхин приглашает на чай. Говорит, что достал каких-то совершенно потрясающих пряников. И в достаточном количестве.      - Пряники - это прекрасно! - ответила Касатонова.      И они с легким сердцем вышли из следственного отдела, спустились по залитой солнцем лестнице и продолжали идти по дорожке к служебному помещению участкового Гордюхина. Молчание нисколько не угнетало их, поскольку Убахтин уже планировал опознание банды Цокоцкого, которые наверняка с ним то ли в служебных, то ли в родственных отношениях, причем, не слишком близких. Своего сына на подобные дела Цокоцкий не отправил бы, а троюродного племянника, сына полузабытой тетки, внука умершего соседа... Это можно. Касатонова же, в полном соответствии с женской логикой, корыстолюбиво прикидывала, как бы половчее составить заявление с требованием погасить убытки, нанесенные юными подонками в квартире и на пожарище. Заявление такое написать просто необходимо, поскольку появился человек, который обязан все это оплатить. Тем более, что этот человек оплатить может. Если ему кто-то должен пятьдесят тысяч долларов, то конечно же он дал не последние свои пятьдесят тысяч. А еще она подумала о том, что неплохо бы к чаю купить лимон, да и вино не помешало бы, сухое, красное, может быть, даже каберне. Если взять бутылку емкостью ноль семьдесят пять, то на брата придется как раз по хорошему полновесному стакану.      - Екатерина Сергеевна, - как вы смотрите , если мы с вами еще как-нибудь встретимся... На месте происшествия?      Касатонова оборотила к Убахтину изумленный свой взор, несколько мгновений рассматривала следователя, впрочем, точнее будет сказать, что она позволила ему несколько мгновений любоваться своим взглядом. И лишь потом спросила.      - И мне опять предстоит быть понятой?      - Разумеется.      - К сожалению, должна вас огорчить... Сегодня я занята. И завтра тоже день непростой. А вот с понедельника... - Договорились, - сказал Убахтин, рывком раскрывая дверь, за которой метался Гордюхин, делая последние приготовления к чаепитию. Конец. Уважаемые подписчики!      Начиная со следующего выпуска рассылки читайте роман Артура Хейли "Аэропорт" Подпишитесь: Рассылки Subscribe.Ru Литературное чтиво Ваши пожелания и предложения