Литературное чтиво

Литературное чтиво Выпуск No 271 от 2005-08-10 Число подписчиков: 20    Артур ХЕЙЛИ "АЭРОПОРТ" Часть 1    18:30-20:30    Глава 4      Джо Патрони, задиристый, крепко сбитый американец итальянского происхождения, главный механик "ТВА", действительно - о чем и было доложено Мелу Бейкерсфелду - выехал в аэропорт из своего ранчо в Глен-Эллине минут двадцать назад. Но, как и предполагал Мел, продвигался он очень медленно.      В какой-то момент "бьюик" Патрони попал в пробку и вообще остановился.      Впереди и позади, насколько хватал глаз, стояли машины. Патрони откинулся на сиденье и при свете хвостовых огней передней машины закурил сигару.      Немало легенд ходило об этом человеке - легенд, связанных как с его профессиональными, так и с личными качествами.      Свою рабочую жизнь он начал смазчиком в гараже. Вскоре он выиграл в кости этот гараж у своего хозяина, так что к концу партии они уже поменялись ролями. Правда, молодой парень унаследовал вместе с гаражом несколько серьезных долгов, включая долг за древний дряхлый биплан, владельцем которого он теперь стал. Обладая незаурядной изобретательностью и хорошими техническими навыками, он починил биплан и начал на нем летать - не взяв ни одного урока, так как это было ему не по карману.      Аэроплан и возня с ним всецело поглотили Патрони - настолько, что он уговорил своего бывшего хозяина еще раз покидать кости и, дав обыграть себя, вернул ему гараж. Расставшись с гаражом, Джо нанялся на аэродром механиком. Окончил вечернюю школу, стал старшим механиком, а потом мастером с репутацией первоклассного специалиста по ликвидации аварий. Его команда могла сменить в самолете мотор быстрее, чем это указано в спецификации, причем с гарантией надежности. Через некоторое время лишь только где-нибудь обнаруживалась неисправность или поломка, тут же говорили: "Вызовите Патрони".      Успеху его способствовало и то, что он никогда не терял времени на дипломатию. Прямо шел к цели - касалось ли дело людей или самолетов. Не обращал он внимания и на ранги и всем резал правду-матку в глаза, включая и начальство.      Как-то раз - летчики до сих пор вспоминают об этом - Патрони бросил работу и, ни слова никому не сказав, ни с кем не посоветовавшись, сел на самолет и улетел в Нью-Йорк. Он вез с собой большой пакет. Прилетев в Нью-Йорк, он сначала на автобусе, затем на метро добрался до главной конторы компании "Олимпиен" в центре Манхэттена и там - без всяких объяснений и докладов - прошел прямо в кабинет президента. Войдя, он развернул пакет и выложил на блестящий полированный стол президента компании разобранный карбюратор, весь в смазке.      Президента, - а он в жизни не слыхал о Патрони, и к нему без доклада никто еще никогда не входил, - чуть не хватил удар. Но Джо быстро привел его в чувство.      - Если вы хотите терять самолеты в полете, можете вышвырнуть меня отсюда. А если нет, садитесь и слушайте.      Президент сел - Джо тем временем раскурил сигару - и стал слушать. Немного погодя он вызвал вице-президента по инженерной части, а тот - еще немного погодя - приказал произвести соответствующие изменения в карбюраторе, чтобы он не покрывался льдом в полете: Патрони долгие месяцы тщетно добивался этого, разговаривая на более низком уровне.      Позже Патрони получил благодарность, и случай этот пополнил непрерывно разраставшиеся легенды о нем. Вскоре Джо сделали старшим мастером, а несколько лет спустя - главным механиком компании "ТВА" в аэропорту имени Линкольна.      Ходили легенды и о личной жизни Патрони, в частности, о том, что он каждую ночь занимается любовью со своей женой Мари - так же регулярно, как другие выпивают перед обедом. И это была правда. Собственно, как раз этим он и был занят, когда позвонили из аэропорта насчет застрявшего самолета компании "Аэрео-Мехикан" и попросили помочь.      Рассказы о личной жизни Патрони обрастали деталями: любовью он, оказывается, занимался так же, как делал все - не расставаясь с длинной тонкой сигарой, которую неизменно держал в углу рта. Только это была неправда - во всяком случае, теперь. Мари, потушив не одну загоревшуюся подушку в первые годы их брака, - а она, как бывшая стюардесса "ТВА", умела гасить пожары, - категорически запретила Джо курить в постели. И Джо послушался, потому что любил жену. Впрочем, к тому были все основания.      Когда он на ней женился, она была, пожалуй, самой популярной и самой хорошенькой стюардессой во всей авиации и даже теперь, после двенадцати лет брака и трех родов, все еще могла соперничать со многими своими преемницами. Были люди, которые откровенно удивлялись, как это Мари, за которой отчаянно ухаживали и капитаны, и офицеры высоких рангов, могла предпочесть им всем Джо. Но надо сказать, что Джо, даже когда он только начинал свою карьеру механика, был уже человеком многообещающим и во всех отношениях удовлетворял Мари.      Ко всему этому следует добавить, что Джо никогда не впадал в панику. Он быстро оценивал ситуацию, решал, насколько дело срочное и следует ли ради него немедленно все бросать. Когда ему позвонили насчет застрявшего "боинга-707", он нутром почувствовал, что безумной срочности тут нет и можно еще побаловаться с женой или поужинать, но только одно из двух. И он решил пожертвовать ужином. Через некоторое время Мари, накинув халатик, помчалась на кухню и быстро приготовила Джо несколько бутербродов на дорогу - ведь до аэропорта двадцать пять миль, так что он успеет поесть.      Но Джо тут же надкусил один их них.      Его не впервые вызывали в аэропорт после долгого рабочего дня, но сегодня уж больно мерзкая была погода - такой он просто не помнил. Три дня бушевала метель, всюду набралось много снега, и поездка на машине предстояла тяжелая и опасная. Вдоль улиц высились сугробы, а снег все валил и валил. На шоссе и на дорогах автомобили еле двигались, а то и вовсе стояли. Хотя "бьюик" Патрони был снабжен специальными шинами для езды по грязи и снегу, колеса все равно буксовали. "Дворники" и "антиобледенители" плохо справлялись с валившим снегом, стекла запотевали, а фары освещали лишь совсем небольшое пространство впереди. Застрявшие машины - иные из них были попросту брошены владельцами - превращали езду в гонку с препятствиями. Естественно, лишь острая необходимость могла заставить человека ехать в такую ночь.      Джо взглянул на часы. И его машина, и та, что перед ним, стояли уже несколько минут. Стояли не только они - и дальше впереди, и справа непрерывной цепью выстроились автомобили. Он отметил про себя, что давно уже не видел и встречных машин - должно быть, где-то на дороге произошла авария и застопорила движение всех четырех потоков. Ладно, решил он, если в ближайшие пять минут ничего не изменится, придется выйти и посмотреть, в чем дело, хотя так мело и валил такой густой снег, что ему крайне не хотелось высовывать нос наружу. Он еще успеет намерзнуться за ночь в аэропорту. А пока он настроил радио на волну рок-н-роллов и, включив его на полную мощность, затянулся сигарой.      Пять минут прошли. Патрони, увидев, что люди выходят из машин и идут куда-то, решил присоединиться к ним. Он прихватил с собой парку на овчине и, застегнув ее на все пуговицы, натянул капюшон. Затем поискал сверхмощный электрический фонарь, который всегда был при нем, и открыл дверцу машины - ветер со снегом тотчас ворвались в кабину. Джо поспешно шагнул наружу и захлопнул за собой дверцу.      С трудом вытаскивая ноги из снега, он двинулся в голову колонны - рядом хлопали дверцы машин, перекликались люди: "Что там стряслось?" Кто-то крикнул: "Произошла авария. Ужас что творится!" Постепенно Джо начал различать впереди мигающие огни, движущиеся тени, которые порой сливались, образуя толпу. Чей-то голос произнес: "Говорю вам, они не скоро тут расчистят. Мы теперь застряли не на один час". Внезапно из тьмы проступило нечто большое, темное, озаряемое красными огнями "мигалок". Мощный автокар с восемнадцатиколесным прицепом лежал поперек дороги на боку, преграждая движение. Часть груза - судя по всему, ящики с консервами - рассыпалась, и какие-то ловкачи, невзирая на снег, кинулись подбирать банки, - несколько ящиков уже растащили по машинам.      У места аварии стояло два полицейских патрульных автомобиля. Полицейские допрашивали шофера грузовика, который явно был цел и невредим.      - Я только всего и сделал, что притормозил, - громко оправдывался шофер. - А эта штука вдруг заскользила и плюх на землю - точно баба, которой приспичило.      Один из полисменов записывал показания в блокнот, и какая-то женщина шепнула стоявшему рядом мужчине:      - Как ты думаешь, он и это записал?      А другая женщина крикнула:      - Ну чего зря писать-то! - Ее пронзительный голос перекрыл завывания ветра. - Лучше бы убрали эту штуку с дороги!      Один из полисменов подошел к ней. Он уже был весь в снегу.      - Если бы вы помогли, мадам, приподнять эту штуку, мы были бы премного вам благодарны.      Кто-то захихикал, а женщина буркнула:      - Только и знаете языком молоть, толстозадые.      С другой стороны к месту происшествия медленно подъехал тягач - на крыше его кабины крутилась янтарная "мигалка". Шофер воспользовался тем рядом, что отведен для движения в противоположном направлении, поскольку там сейчас не было машин. Грузовик остановился, шофер выскочил из кабины и при виде размеров автокара с фургоном и положения, в котором он лежал, с сомнением покачал головой.      Патрони протиснулся вперед. Попыхивая сигарой, ярко рдевшей на ветру, он подошел к полицейскому и резко хлопнул его по плечу.      - Послушай, сынок, одним тягачом ты это чучело с места не сдвинешь. Ведь это все равно, что пытаться поднять кирпич, привязав его синице к хвосту.      Полицейский обернулся.      - Может, оно и так, мистер, да только вокруг полно разлившегося бензина. Так что лучше бы вам потушить сигару.      Патрони и глазом не моргнул - он вообще не обращал внимания на правила и курил где и когда хотел. Он ткнул сигарой в направлении перевернутого автокара с прицепом.      - Больше того, сынок, ты будешь лишь терять время - и мое, и свое собственное, да и всех тех, кто тут застрял, - если станешь поднимать эту махину. Тебе надо сдвинуть ее на обочину, чтоб возобновилось движение, а для этого нужны три грузовика: один с этой стороны, чтобы толкал, а два с той, чтоб тащили. - И он пошел в обход поваленного автокара и прицепа, чтобы с помощью своего электрического фонаря осмотреть их со всех сторон.      Как всегда, решая ту или иную проблему, он был всецело поглощен делом. Он снова ткнул в воздух сигарой. - Надо поставить рядом два тягача и подсоединить их тросами к трем точкам. Сначала надо сдвинуть автокар - это можно быстро сделать. Мы спрямим его с прицепом. И тогда третий грузовик...      - Стойте-ка, - перебил его полицейский. И крикнул своему коллеге: Хэнк, тут один малый явно говорит дело.      Через десять минут Джо уже работал вместе с полицейскими и, по сути, руководил всей операцией. Следуя его совету, по радио вызвали еще два тягача. А пока шофер первого тягача под руководством Патрони подсоединял цепи к осям автокара. Все уже приняло совсем другой вид, стало ясно, что "сдюжим", - словечко это всегда было в ходу, когда за дело брался энергичный главный механик "ТВА".      За это время Патрони не раз вспоминал о том, что вынудило его выехать из дома ночью: ведь его уже давно ждали в аэропорту. Он понимал, что быстрее попадет туда, если поможет ликвидировать пробку на шоссе. Ведь ни его машина, ни остальные не сдвинутся с места, пока злополучный автокар с прицепом не будет убран с середины шоссе. Повернуть назад и попытаться проехать в аэропорт по другой дороге было тоже невозможно, потому что и сзади стояли автомобили: полицейский сказал Патрони, что вереница их тянется на многие мили.      Он вернулся к себе в машину и по радиотелефону, который ему установило и ежемесячно оплачивало руководство аэропорта, позвонил в технический отдел. Он известил, что задерживается в пути, а в ответ ему сообщили о приказании Мела Бейкерсфелда срочно очистить и ввести в строй полосу три-ноль.      Патрони дал по телефону несколько советов, но он и сам понимал, что главное - как можно быстрее прибыть на место происшествия самому.      Он снова вылез из "бьюика" - снег все продолжал валить. Обойдя заносы, уже образовавшиеся вдоль цепочки машин, он вышел на дорогу и чуть ли не бегом припустился по ней; вскоре он с облегчением увидел, что первый из двух дополнительных тягачей уже прибыл.    Глава 5      Расставшись с Таней, Мел Бейкерсфелд спустился на лифте в подземный гараж. Его радиофицированная служебная машина горчично-желтого цвета стояла неподалеку, в специально отведенном для нее боксе.      Мел выехал на поле недалеко от того места, где находились галереи-гармошки для посадки в самолет. Ветер и снег со страшной силой тотчас обрушились на ветровое стекло его машины. "Дворники" отчаянно метались туда и сюда, но снег сразу же застилал стекло. В неплотно прикрытое окно вдруг ворвался порыв ледяного ветра и швырнул горсть снега в кабину. Мел поспешно поднял стекло. Уж очень резким оказался переход от уютного тепла аэровокзала к этой дикой злой мгле.      Впереди, там, где кончались галереи-гармошки, замаячили самолеты. Здания аэровокзала перекрывали ветер, здесь не так крутила пурга, и Мел увидел сквозь освещенные окна самолетов, что внутри уже сидят пассажиры.      Несколько машин были явно готовы к взлету - пилоты только ждали указания из диспетчерской, чтобы запустить двигатели, но их задерживали, поскольку была блокирована полоса три-ноль. На поле и на взлетно-посадочных полосах виднелись смутные очертания и навигационные огни других самолетов, только что прибывших и еще не успевших заглушить двигатели. Их держали в так называемой "предвариловке" - в ожидании, пока освободятся места у галерей-гармошек. То же происходило, наверно, и у семи других отсеков аэровокзала.      Приемник в машине Мела, работавший двухсторонней связью и настроенный сейчас на прием с земли, внезапно ожил.      - Диспетчер - "Истерну" семнадцатому, - раздался голос одного из воздушных диспетчеров, - даю взлет с полосы два-пять. Настройтесь на частоту взлета.      Послышался треск.      - Говорит "Истерн" семнадцатый. Вас понял.      И тотчас чей-то раздраженный голос:      - Земля, я "Пан-Америкен" пятьдесят четвертый, иду по рулежной дорожке к полосе два-пять. Впереди двухмоторная каракатица - частная "чессна". Жму на тормоза, чтоб не врезаться.      - "Пан-Америкен" пятьдесят четвертый, стоп! - Короткая пауза, и снова голос диспетчера:      - "Чессна семьдесят три", говорит диспетчер. Сверните на первом пересечении направо. Пропустите самолет компании "Пан-Америкен".      И вдруг приятный женский голос:      - Земля, я "чессна семьдесят три". Я сворачиваю. Можешь лететь, "Пан-Америкен". У-у, медведь!      Смешок. И голос:      - Спасибо, лапочка. Подмажь губки, пока я взлечу.      И грозный голос диспетчера:      - Диспетчер - всем самолетам! Предлагаю использовать радио только в служебных целях.      Диспетчер был раздражен: Мел это почувствовал, несмотря на обычный, профессионально спокойный тон. Да и кого бы не вывела из себя сегодняшняя погода и эта неразбериха в воздухе и на земле? Мел с тревогой вспомнил о своем брате Кейзе, который сидел сейчас в радарной КДП и принимал самолеты с Запада, самого перегруженного направления.      Из диспетчерской шли непрерывные указания самолетам, и радио работало без передышки. Подождав, пока закончится очередной диалог, Мел включил свой микрофон:      - Наземный диспетчер, говорит машина номер один. Нахожусь у выходных ворот шестьдесят пять, следую в направлении полосы три-ноль, к застрявшему самолету "Аэрео-Мехикан".      Диспетчер дал указания двум только что севшим самолетам, и Мел услышал:      - Диспетчер - машине номер один. Вас понял. Следуйте за ДС-9 "Эйр-Канады", который выруливает за ворота впереди вас. Остановитесь, не доезжая полосы два-один.      Мел подтвердил прием. Он увидел, как самолет "Эйр-Канады" вырулил за ворота, - его высокий изящный хвост, поставленный под прямым углом к фюзеляжу, плыл в воздухе.      Здесь, недалеко от выходных ворот, Мел ехал осторожно, внимательно следя за тем, чтобы не столкнуться с "вошками", как в аэропорту называли машины, обслуживающие самолет на земле. Наряду с обычными машинами было тут сегодня и несколько "собирателей вишен" - грузовиков с подъемными платформами, насаженными на стальной передвигающийся стержень. Стоя на этих платформах, рабочие сметали снег с крыльев самолетов и разбрызгивали гликоль, чтобы воспрепятствовать образованию льда. И люди и машины были все в снегу.      Мел резко затормозил, чтобы не столкнуться с "душистым фургоном", который мчался ему наперерез, спеша избавиться от своего малоприятного груза - четырехсот галлонов, выкачанных из воздушных туалетов. Содержимое фургона вывалят в измельчитель, находящийся в специальном здании, которое старательно обходят остальные служащие аэропорта, а оттуда перекачают в городскую канализацию. Обычно эта процедура занимает мало времени, за исключением тех случаев, когда пассажиры заявляют о потерях - челюстей, сумочек, кошельков, даже туфель, случайно упавших во время полета в туалет. А это случается иногда раз, иногда - два раза в день. Тогда все содержимое туалетов приходится пропускать через сито, а уборщикам остается лишь надеяться, что утерянные вещи быстро найдутся.      Но Мел понимал, что даже если не будет такого рода потерь, санитарным командам все равно предстоит основательно поработать этой ночью.      Управляющий по опыту знал, что с ухудшением погоды возрастает потребность в туалетах и на земле и в воздухе. Интересно, подумал Мел, многие ли имеют представление о том, что санинспекторы в аэропорту каждый час получают сообщения о погоде и соответственно распределяют уборщиков и запасы туалетной бумаги.      Самолет компании "Эйр-Канада", за которым следовал Мел, вырулил за пределы аэровокзала и стал набирать скорость. Мел нажал на акселератор, стараясь не отстать. Он как-то увереннее себя чувствовал, когда видел впереди хвостовые огни ДС-9: "дворники" на его ветровом стекле не справлялись со снегом, и он, по сути дела, ехал вслепую. В смотровом зеркальце он заметил надвигавшийся на него сзади силуэт другого реактивного самолета. По радио зазвучал предупреждающий голос наземного диспетчера:      - "Эр-Франс" четыре-ноль-четыре, между вами и "Эйр-Канадой" - служебная машина.      Только через четверть часа Мел добрался до пересечения рулежной дорожки со взлетно-посадочной полосой, где застрял самолет "Аэрео-Мехикан". К тому времени цепочка самолетов, выруливавших для взлета с двух других, действующих полос" осталась уже позади.      Мел остановил машину и вышел. Здесь, в безлюдье и тьме, ветер буйствовал, казалось, еще безудержнее. Он свистел и завывал над пустынной взлетной полосой. "Появись здесь сегодня волки, - подумал Мел, - я бы ничуть не удивился".      Какая-то призрачная фигура окликнула его из снежной мглы:      - Это вы, мистер Патрони?      - Нет, это не Патрони. - Мел обнаружил, что и ему приходится кричать, чтобы перекрыть вой ветра. - Но Джо Патрони в пути.      Человек подошел ближе. Он был закутан в доху, и тем не менее лицо у него посинело от холода.      - Мы, конечно, будем рады увидеть Патрони, но черт меня побери, если я понимаю, что он тут может сделать. Мы почти все перепробовали, чтобы вытащить эту махину. - И он показал на самолет, черневший позади. Застрял напрочь.      Мел назвал себя и поинтересовался, с кем он разговаривает.      - Моя фамилия Ингрем, сэр. Я старший техник "Аэрео-Мехикан". И признаться, очень бы хотел сейчас, чтоб у меня была другая работа.      Переговариваясь на ходу, они приблизились к застрявшему "боингу-707", инстинктивно ища укрытия под его крыльями и фюзеляжем. Красный свет ритмично мигал под брюхом большого лайнера. При этом неверном свете Мел увидел под снегом раскисшую землю, в которой завязли колеса самолета. На взлетно-посадочной полосе и прилегающей к ней рулежной дорожке, словно родственники, столпившиеся у постели умирающего, стояли грузовики и подсобные машины - топливозаправщик, тележки для багажа, почтовый фургон, два автобуса для команды и ревущий передвижной генератор.      Мел поднял воротник пальто.      - Нам совершенно необходима эта взлетная полоса - срочно, сегодня. Что вы для этого сделали?      За эти два часа, доложил Ингрем, с аэровокзала подогнали к самолету старые трапы и спустили по ним пассажиров. Процесс этот оказался медленным и небезопасным, так как ступеньки едва успевали очищать ото льда настолько быстро они снова обледеневали. Одну пожилую женщину пришлось даже нести на руках. Детей передавали по цепочке в одеялах. Теперь все пассажиры уехали в автобусах вместе со стюардессами и вторым пилотом.      Командир экипажа и первый пилот остались на местах.      - А вы пытались сдвинуть самолет после того, как сошли пассажиры?      Старший техник кивнул.      - Мы дважды запускали двигатели. Командир корабля включал их на всю мощь, какую считал возможной. Но вытащить самолет не удалось. Похоже, что он еще глубже увяз.      - А сейчас что делаете?      - Снимаем груз - вдруг поможет. Большая часть горючего, - добавил Ингрем, - уже откачана топливозаправщиками, а это немало, поскольку баки были заполнены для полета. Освободили также багажные и грузовые отсеки. Почтовый фургон забрал мешки с почтой.      Мел кивнул. Почта-то улетит - в этом он не сомневался. Почтовое отделение в аэропорту постоянно следило за соблюдением воздушного графика.      Там было точно известно, на каком самолете находятся мешки с почтой, и в случае задержки почтовые служащие мгновенно перебрасывали их с одного рейса на другой. Словом, почте с застрявшего самолета повезет куда больше, чем пассажирам. Максимум через полчаса она уже отправится по назначению в случае необходимости кружным путем.      - Вам не нужна дополнительная помощь? - спросил Мел.      - Нет, сэр, пока нам никто не нужен. У меня тут почти вся наша бригада "Аэрео-Мехикан" - двенадцать человек. Половина из них греется сейчас в автобусе. Но Патрони, конечно, может понадобиться больше народу. Все будет зависеть от того, что он задумает. - Ингрем повернулся и мрачно посмотрел на неподвижный лайнер. - Если хотите знать мое мнение, дело это долгое, и нам потребуются подъемные краны, домкраты, а может, и пневматические мешки, чтоб приподнять крылья. Однако большую часть оборудования мы сможем пустить в дело только когда рассветет. Так что на эту операцию может уйти почти весь завтрашний день.      - Исключено: я не могу вам дать не только завтрашний день, но даже сегодняшнюю ночь, - резко оборвал его Мел. - Полоса должна быть очищена...      - Он вдруг умолк, вздрогнув от предчувствия, неожиданно нахлынувшего с такою силой, что ему стало страшно.      По телу его снова прошла дрожь. Что с ним? Да ничего особенного, уверил он себя: это от непогоды, от резкого, холодного ветра на поле. Но странное дело: он ведь не сейчас вышел из машины и, казалось бы, уже должен был привыкнуть к холоду.      С другого конца поля, перекрывая вой ветра, долетел рев двигателей реактивного самолета. Шум нарастал и потом сразу стал тише - самолет взлетел. Это повторилось еще. И еще раз. Значит, там все в порядке.      А здесь? И снова на какую-то долю секунды им овладело предчувствие беды. Даже не предчувствие, а что-то неуловимое, как дыхание надвигающейся серьезной опасности. Нельзя, конечно, придавать таким вещам значение: интуиции, предчувствиям не место в жизни прагматика. Правда, однажды, много лет назад, у него было точно такое же чувство, будто надвигается нечто неотвратимое, что приведет к гибельному концу. Мел вспомнил и то, каким оказался этот конец, который он не в состоянии был предотвратить...      Он снова посмотрел на "боинг". Машину засыпало снегом, и очертания ее стали расплывчатыми. Собственно говоря, ведь помимо того, что оказалась заблокированной взлетно-посадочная полоса и приходится взлетать над Медоувудом, ничего страшного не произошло. Ну, увяз в снегу самолет, но никто при этом не пострадал, никакого материального ущерба не нанесено словом, ничего особенного.      - Пошли ко мне в машину, - предложил он старшему технику. - Выясним по радио, что происходит.      По дороге он вспомнил, что Синди уже наверняка с нетерпением ждет его в городе.      Мел не выключал обогревателя, и в машине сейчас было тепло и уютно.      Ингрем удовлетворенно крякнул. Он слегка распахнул доху и, нагнувшись, подставил руки под струю теплого воздуха.      - Машина номер один - пульту снежной команды. Дэнни, я на ВПП три-ноль, у застрявшего самолета. Позвони в ремонтную "ТВА" и узнай насчет Патрони. Где он? Когда должен прибыть? Все.      В ответ заскрипел голос Дэнни Фэрроу:      - Пульт снежной команды - машине номер один. Вас понял. Кстати, Мел, звонила твоя жена.      Мел нажал на кнопку микрофона.      - Она оставила номер, по которому ей звонить?      - Точно.      - Машина номер один - пульту снежной команды. Позвони ей, пожалуйста, Дэнни. Скажи, что, к сожалению, я немного задержусь. Но сначала выясни насчет Патрони.      - Ясно. Жди.      И радио умолкло.      Мел сунул руку в карман пальто, вытащил пачку "Марлборо" и предложил Ингрему сигарету.      - Спасибо.      Они закурили, глядя на то, как "дворники" ходят туда и сюда по ветровому стеклу.      - Там, наверху, - Ингрем движением головы указал на освещенную кабину самолета, - эта сволочь капитан, наверно, льет крокодиловы слезы в свое сомбреро. Теперь уж он будет следить за синими огнями - глаз от них не оторвет, как от свечей на алтаре.      - Кстати, ваши наземные команды - из мексиканцев или американцев? спросил Мел.      - Мы все американцы. Только болваны вроде нас и могут работать в такую чертову погоду. Вы знаете, куда должен был лететь этот самолет?      Мел отрицательно покачал головой.      - В Акапулько. И до того, как это случилось, я готов был бы полгода поститься, лишь бы полететь на нем. - Старший техник ухмыльнулся:      - А вы представляете себе, каково это было: сел в самолет, уютно устроился - и на тебе! - вылезай. Слышали бы вы, как чертыхались пассажиры, особенно женщины. Я узнал от них сегодня немало словечек.      Снова ожило радио.      - Пульт управления снежной командой - машине номер один, - раздался голос Дэнни Фэрроу. - Я выяснял у "ТВА" насчет Патрони. Они связывались с ним, но дело в том, что он застрял по дороге. На шоссе пробка, и он будет не раньше чем через час. Он передал указания. Все понял?      - Понял, - сказал Мел. - Валяй указания.      - Патрони опасается, как бы самолет не увяз еще глубже. Говорит, это легко может случиться. Поэтому считает: если команда не уверена в успехе, пусть лучше ничего не предпринимают, пока он не приедет.      Мел искоса взглянул на Ингрема.      - А как относятся к этому в "Аэрео-Мехикан"?      Старший техник кивнул, давая понять, что там относятся положительно.      - Патрони может делать любые попытки. Будем его ждать.      Дэнни Фэрроу спросил:      - Понял? Все ясно?      Мел нажал на кнопку микрофона:      - Ясно.      - О'кей. Слушай дальше. "ТВА" срочно вызывает дополнительный персонал для помощи. И еще, Мел: снова звонила твоя жена. Я передал ей то, что ты сказал.      Мел почувствовал: Дэнни недоговаривает, зная, что его могут услышать и другие, чье радио включено на частоту аэропортовских служб.      - Ей это не понравилось? - спросил Мел.      - По-моему, нет. - Секундная пауза. - Я советую, как только сможешь, доберись до телефона.      Должно быть, Синди говорила с Дэнни ядовитее обычного, подумал Мел, но тот, как верный друг, не стал сейчас об этом распространяться.      Что же до самолета, то тут надо ждать Патрони. Его совет - ничего не предпринимать, чтобы самолет глубже не увяз, - звучит разумно.      Тем временем Ингрем уже застегивал пальто и натягивал толстые рукавицы.      - Спасибо за обогрев, - сказал он и вышел на ветер и снег, поспешно захлопнув за собой дверцу машины.      Мел видел, как он бредет по сугробам, направляясь к машинам, сгрудившимся на рулежной дорожке.      По радио слышно было, как диспетчер пульта управления снежной командой переговаривается с центром по борьбе с заносами. Мел дождался, пока переговоры закончатся, затем включил микрофон.      - Дэнни, говорит машина номер один. Еду к "Анаконде".      И он двинулся вперед, осторожно ведя машину сквозь крутящийся снег, в темноте, прорезаемой лишь редкими огнями на взлетно-посадочной полосе.      Снегоуборочная команда "Анаконда", передовой отряд и главное звено в аэропортовской системе борьбы с заносами, находилась в этот момент на взлетно-посадочной полосе один-семь, левой. Сейчас он сам убедится, мрачно подумал Мел, есть ли хоть доля правды в неблагоприятной для него докладной, состряпанной капитаном Димирестом от имени комиссии по борьбе с заносами, или же это лишь его злопыхательские измышления.    Глава 6      Предмет размышлений Мела - капитан Вернон Димирест - находился в этот момент в трех милях от аэропорта. Он ехал на своем "мерседесе-230", и путешествие это по сравнению с тем, которое он проделал ранее - из дома в аэропорт, - было много легче: теперь он выбирал улицы, по которым недавно прошелся снегоочиститель. Снег, подхлестываемый ветром, по-прежнему валил вовсю, но здесь он не успел еще лечь толстым слоем, и потому езда была нетрудной.      Димирест направлялся к скоплению четырехэтажных зданий неподалеку от аэропорта, известных среди летчиков под названием "Квартал стюардесс".      Именно здесь жили многие стюардессы, работавшие на разных авиалиниях в аэропорту Линкольна. Обычно две-три девушки снимали одну квартиру, и те, кто заглядывал к ним, называли эти квартиры "стюардессиными гнездышками".      Здесь в часы, свободные от работы, частенько устраивались веселые пирушки и завязывались романы, регулярно возникавшие между стюардессами и мужской половиной экипажей.      Впрочем, нравы в "стюардессиных гнездышках" не отличались особой распущенностью - здесь происходило то же, что и везде, где живут одинокие молодые женщины. Разница состояла лишь в том, что развлекались тут и вели себя "аморально". люди, связанные с авиацией.      Оснований для этого было предостаточно. И стюардессы, и члены экипажа мужчины, с которыми их сталкивала жизнь, - капитаны, первые и вторые пилоты - были все без исключения людьми отменными. Все они занимали определенное место в авиации, выдержав безжалостную конкуренцию и пройдя жесткий отбор, отсекающий менее способных. В результате такого отбора остаются лишь самые незаурядные. И образуется своеобразное сообщество смекалистых, неглупых людей, любящих жизнь и способных оценить друг друга.      Вернон Димирест за время работы в авиации оценил немало стюардесс - да и его оценили по достоинствам многие. Он то и дело заводил романы с хорошенькими и неглупыми молодыми женщинами, взаимности которых мог бы добиваться монарх или модный киноактер - и тщетно, потому что стюардессы, с которыми были знакомы - и притом весьма интимно - Димирест и его коллеги-пилоты, не были ни проститутками, ни распутными женщинами. Просто это были веселые, компанейские и весьма искушенные в плотских радостях существа, которые умели оценить настоящего мужчину и не отказывались приятно провести время без особых забот и хлопот.      Одной из тех, кто, так сказать, оценил по достоинству капитана Вернона Димиреста, и притом, по-видимому, не на один день, была пикантная, привлекательная брюнетка по имени Гвен Мейген. Она была дочерью английского фермера и десять лет назад, покинув родину, переехала в Штаты.      Прежде чем поступить на службу в "Транс-Америку", Гвен некоторое время работала манекенщицей в одном из домов моделей в Чикаго. Возможно, поэтому она умела с таким изяществом и достоинством держаться на людях, ничем не выдавая темперамента, которым отличалась в постели.      К этой-то молодой женщине и направлялся сейчас Вернон Димирест.      Через несколько часов оба они полетят в Рим - капитан Димирест в пилотской кабине в качестве командира экипажа, а Гвен Мейген - в пассажирском салоне в качестве старшей стюардессы. В Риме экипаж получит трехдневный отдых - "на пересып", в то время как другой экипаж, который сейчас отдыхает в Италии, поведет самолет обратно в аэропорт Линкольна.      Слово "пересып" давно вошло в официальный жаргон, которым пользовались служащие авиакомпаний. Тот, кто его изобрел, по-видимому, обладал чувством юмора, и слово это вошло в обиход: летчики на отдыхе и буквально и фигурально следовали его значению. Вот и Димирест с Гвен Мейген намеревались интерпретировать его по-своему. Они решили по прибытии в Рим тотчас уехать в Неаполь и устроить там сорокавосьмичасовой "пересып". Это была мечта, идиллия, и Вернон Димирест улыбнулся сейчас, подумав об этом.      Он уже подъезжал к "Кварталу стюардесс" и, вспомнив, как удачно для него сегодня все складывается, улыбнулся еще шире.      Попрощавшись со своей женой Сарой, которая, как всегда, пожелала ему удачного полета, он рано приехал в аэропорт. Живи Сара в другом веке, она бы наверняка занималась вышиванием или вязанием в отсутствие своего повелителя. Но она жила в наше время и потому, как только он уедет, она с головой погрузится во всякую светскую чепуху - будет ходить в свой клуб, играть в бридж и писать маслом, то есть займется тем, что составляет основу ее жизни.      Сара Димирест была на редкость бесстрастная и унылая женщина; муж сначала примирился с этими ее качествами, а потом - в силу своеобразной извращенности - даже начал их ценить. Когда во время полетов или романов с более интересными женщинами ему случалось вспомнить о доме, он мысленно впрочем, не только мысленно, но и в беседах с друзьями - называл свое возвращение к родному очагу: "в ангар на стоянку". Были у его брака и другие преимущества. Пока он существовал, женщины, с которыми Димирест заводил романы, вольны были влюбляться в него по уши и выдвигать любые требования, но ни одна не могла надеяться, что он пойдет с ней под венец.      Таким образом, брак прочно защищал его от скоропалительных решений, которые он в угаре страсти мог Принять. Ну, а Сара... Время от времени он снисходил до интимных отношений с нею, подобно тому как хозяин иной раз бросает старой собаке сахарную кость. Сара покорно отвечала на его посягательства и вела себя как положено, хотя он и подозревал, что и вздохи, и прерывистое дыхание были скорее результатом привычки, чем страсти, и что прекрати он супружеские отношения совсем, ее бы это мало тронуло. Не сомневался он и в том, что Сара догадывалась о его похождениях на стороне: она инстинктивно чувствовала, что он ей изменяет, хоть и не располагала фактами. Однако она предпочитала ничего об этом не знать, что вполне устраивало Вернона Димиреста.      Радовало его сегодня и еще одно - докладная комиссии по борьбе с заносами; воспользовавшись ею, он крепко дал под дых этому надутому индюку, своему шурину Мелу Бейкерсфелду.      Идея такой докладной принадлежала самому Димиресту. Два других представителя авиакомпаний в комиссии сначала держались иной точки зрения: руководство аэропорта, говорили они, делает все возможное в создавшихся чрезвычайных обстоятельствах. Капитан Димирест утверждал обратное. Наконец ему удалось склонить их на свою сторону, и было решено поручить Димиресту самому написать докладную, что он и сделал, не пожалев яда. Он даже не дал себе труда проверить факты, безоговорочно утверждая, что дело поставлено плохо - и все: ну, чего еще проверять, когда вокруг столько снега? Зато уж он постарался пошире разослать докладную, чтобы причинить максимум неприятностей Мелу Бейкерсфелду и как следует досадить ему. Как только докладная будет размножена, ее направят вице-президентам всех авиакомпаний, а также в конторы авиакомпаний в Нью-Йорке и в других городах. Зная, как приятно найти козла отпущения и свалить на кого-то вину за неполадки, капитан Димирест был уверен, что телефоны и телетайпы сразу заработают, как только она поступит.      Словом, он отомстил своему родственничку, не без удовольствия подумал Вернон Димирест, - не бог весть как страшно, но все же отомстил. Теперь его хромоногий шурин дважды подумает, прежде чем выступать против капитана Димиреста и Ассоциации пилотов гражданской авиации, как он это сделал публично две недели тому назад.      Капитан Димирест развернул свой "мерседес", аккуратно затормозил на стоянке у домов и вышел из машины. Оказывается, он приехал даже немного раньше - на четверть часа раньше, чем обещал Гвен заехать за ней. Тем не менее он решил к ней подняться.      Отпирая наружную дверь ключом, который дала ему Гвен, он вдруг заметил, что тихонько напевает про себя "O Sole Mio" <"О мое солнце" (итал.)>, и улыбнулся. А почему бы, собственно, и нет? Вполне подходящая песенка.      Неаполь... теплая южная ночь, а не снежная, вид на залив при свете звезд, тихие звуки мандолины, "кьянти" за ужином и рядом - Гвен. И от всего этого его отделяют какие-то двадцать четыре часа. Естественно, что он поет "O Sole Mio".      И, поднимаясь в лифте, он продолжал напевать. Тут ему вспомнилось еще одно приятное обстоятельство: его ожидал очень легкий полет.      Хотя капитан Димирест и был командиром экипажа, которому предстояло вылететь в рейс номер два "Золотой Аргос", делать ему сегодня почти ничего не придется. На этот раз он полетит в качестве пилота-контролера. Самолет же поведет другой пилот - Энсон Хэррис, по рангу почти равный Димиресту.      Это он будет сегодня сидеть в командирском кресле слева. А Димирест будет сидеть справа - там, где обычно сидит первый пилот, - и наблюдать за действиями Хэрриса, чтобы потом доложить, как он справился с полетом.      Хэррису был назначен контрольный полет в связи с тем, что "Транс-Америка" решила перевести его с внутренних линий на международные.      Однако прежде он должен был совершить два полета за океан с пилотом, имеющим ранг инструктора. А Вернон Димирест как раз имел этот ранг.      После того как Хэррис совершит два полета - а сегодняшний был вторым по счету, - его проэкзаменует старший пилот, и лишь потом ему доверят международный рейс.      В подобного рода полетах - равно как и во время контрольных полетов, которые регулярно, каждые полгода, обязаны совершать все пилоты всех авиакомпаний, - проводилась тщательная проверка навыков поведения в воздухе и умения летать. Испытания проходили на обычных рейсовых самолетах, и пассажиры могли догадаться об этом, лишь увидев двух капитанов с четырьмя нашивками на рукаве, сидящих в пилотской кабине.      Хотя пилоты по очереди проверяли друг друга, они обычно серьезно и требовательно подходили к делу. Так они сами хотели. Слишком многое ставилось на карту - и человеческие жизни, и собственная квалификация, чтобы из дружеских чувств не хвалить друг друга и не прощать друг другу промахов. Пилот, проходивший проверку, знал, что его действия должны во всем отвечать стандарту. И если он в чем-то этому стандарту не соответствовал, на него поступал неблагоприятный отзыв, что могло повлечь за собой более строгую проверку со стороны старшего пилота авиакомпании, от которого уже зависело, оставить или уволить испытуемого.      Не давая испытуемым никаких поблажек, коллеги, однако, относились к ним с подчеркнутым уважением. Все - кроме Вернона Димиреста.      Димирест же относился ко всем пилотам, проходившим у него испытание, как учитель к провинившимся школьникам, которых надо распечь. Более того: в роли такого школьного учителя Димирест держался неизменно официально, был высокомерен, резок и жесток. Он не скрывал своей убежденности в том, что никто не может сравниться с ним в искусстве пилотирования. Коллеги, которым приходилось все это выносить, внутренне кипели от негодования, но выхода не было, и они подчинялись. Зато потом они клялись друг другу, что, когда наступит черед Димиреста проходить проверку, они будут так придираться к нему, так его третировать, что он не обрадуется. И они старались выполнить свою угрозу - вот только результат всегда был один и тот же: Вернон Димирест безукоризненно вел самолет и придраться ни к чему не удавалось.      Вот и сегодня, перед контрольным полетом, Димирест, следуя обычной линии поведения, позвонил Энсону Хэррису домой.      - Вечером будет трудно ехать, - без всякого вступления сказал Димирест.      - Я люблю, чтобы мой экипаж был вовремя на месте, и прошу вас выехать заблаговременно в аэропорт. - Энсон Хэррис, который за двадцать два года безупречной службы ни разу не опоздал на работу, едва не задохнулся от возмущения. К счастью, прежде чем он сумел выдавить из себя хоть слово, капитан Димирест повесил трубку.      Все еще внутренне негодуя, но не желая дать повод Димиресту в чем-либо его упрекнуть, капитан Хэррис прибыл в аэропорт не за час до вылета, как предписывалось, а почти за три часа. Капитан Димирест увидел его в "Кафе заоблачных пилотов", куда он зашел после схватки с комиссией по борьбе с заносами. Димирест был в твидовом пиджаке и брюках - форменный костюм, как всегда, висел у него в шкафчике, и он намеревался переодеться позже. А капитан Хэррис, уже немолодой мужчина с проседью, пилот-ветеран, которого молодежь именовала не иначе, как "сэр", был в форме "Транс-Америки".      - Привет, Энсон! - Вернон Димирест опустился рядом с ним на табурет у стойки. - Я вижу, вы послушались моего доброго совета.      Капитан Хэррис крепче сжал чашку с кофе, но в ответ сказал только:      - Добрый вечер, Вернон.      - Подготовка к полету начнется на двадцать минут раньше обычного, предупредил его Димирест. - Я хочу проверить, в порядке ли у вас бортовой журнал и на месте ли все инструкции.      Какое счастье, подумал Хэррис, что жена только вчера проверила инструкции и внесла туда последние изменения. Но еще надо будет просмотреть в экспедиции почту, не то этот мерзавец может потом поставить ему в вину, что он не исправил какой-то пункт, текст которого был утвержден только сегодня. Чтобы чем-то занять руки и успокоиться, капитан Хэррис набил трубку и закурил.      Он почувствовал на себе критический взгляд Димиреста.      - У вас неформенная рубашка.      На секунду Хэррис не поверил, что его коллега говорит это всерьез. Но когда понял, что тот и не думает шутить, лицо его стало цвета спелой сливы.      Форменные рубашки вызывали крайнее раздражение у пилотов не только "Транс-Америки", но и других авиакомпаний. Рубашки эти приобретались у поставщиков авиакомпании и стоили девять долларов; они были плохо сшиты, притом из материала весьма сомнительного качества. В обычном же магазине можно было купить рубашку куда лучше и дешевле, причем по виду она почти не отличалась от форменной. Многие пилоты ходили поэтому в неформенных рубашках. В том числе и Вернон Димирест. Энсон Хэррис не раз слышал, как презрительно отзывался Димирест о рубашках, поставляемых компанией, и противопоставлял им те, которые носил сам.      Димирест велел официантке подать кофе и примирительно сказал Хэррису:      - Ничего страшного. Я не напишу в рапорте о том, что видел вас в неформенной рубашке. Только переоденьтесь до того, как явитесь на мой корабль.      "Сдержись! - сказал себе Энсон Хэррис. - Великий боже, дай мне силы!      Только бы не сорваться - ведь именно этого добивается, сукин сын. Но почему? Почему?"      Ладно. Ладно, решил он про себя: он проглотит обиду, сменит рубашку и наденет форменную. Он не даст Димиресту повода упрекнуть его хоть в чем-то - пусть даже в самой малости. Правда, не так-то просто будет добыть сегодня форменную рубашку. Наверно, придется одолжить ее - поменяться с кем-нибудь из капитанов или первых пилотов. Когда он скажет, зачем ему это нужно, никто не поверит. Он сам еле поверил своим ушам.      Ну, ничего, у Димиреста тоже будет контрольный полет... и пусть он поостережется... и в очередной раз, и во все последующие. У Энсона Хэрриса немало хороших друзей среди старших пилотов. И уж он позаботится о том, чтобы Димиреста заставили надеть форменную рубашку, заставили следовать правилам во всем - во всем, вплоть до мелочей... А не то... Эта хитрая сволочь еще попомнит его, - мрачно подумал Хэррис. Уж он постарается, чтобы попомнил.      - Эй, Энсон! - В голосе Димиреста звучал смешок. - Вы сейчас откусите мундштук у своей трубки.      Ведь и в самом деле чуть не откусил.      Вспомнив сейчас эту сцену, Вернон Димирест хмыкнул. Да, полет будет легкий - для него.      Лифт остановился на четвертом этаже, и мысли Димиреста вернулись к настоящему. Он вышел в коридор, застланный ковром, и уверенно свернул налево - к квартире, которую Гвен Мейген занимала вместе со стюардессой "Юнайтед Эйрлайнз". Димирест знал от Гвен, что ее соседки не будет дома она улетела в ночной рейс. Он по обыкновению отстучал на звонке свои инициалы азбукой Морзе - точка-точка-точка-тире тире-точка-точка, - затем вошел, воспользовавшись тем же ключом, которым отпер дверь подъезда.      Гвен была в душе. Он услышал шум воды. Когда он подошел к двери ее спальни, она окликнула его: "Вернон, это ты?" Даже сейчас, перекрывая шум душа, голос ее звучал мягко и мелодично. И Димирест подумал: "Не удивительно, что Гвен имеет такой успех у пассажиров". Он сам видел, как они буквально тают - особенно мужчины, - когда она с присущим ей обаянием обращается к ним.      Он крикнул в ответ:      - Да, крошка.      Ее тонкое белье лежало на постели: нейлоновые трусики; прозрачный лифчик телесного цвета и такого же цвета пояс с резинками; комбинация из французского шелка с ручной вышивкой. Гвен носила обычную форму, но любила, чтобы под ней было дорогое белье. Кровь быстрее побежала по жилам Димиреста, и он нехотя отвел глаза от соблазнительных вещиц.      - Я рада, что ты пришел пораньше, - снова крикнула она. - Мне хотелось поговорить с тобой до полета.      - Отлично - время у нас есть.      - Если хочешь, можешь пока приготовить чай.      - О'кей.      Она приучила Вернона к английской манере пить чай в любое время дня, хотя прежде, до их знакомства, он вообще не любил чай. А теперь он так к нему пристрастился, что даже пил чай дома; это крайне удивляло Сару, особенно когда он требовал, чтобы чай был заварен по всем правилам, как учила его Гвен: сначала нагреть чайник, потом кипящей водой заливать чай.      Он прошел в крошечную кухоньку, где ему было все знакомо, и поставил чайник на конфорку. Потом отыскал в холодильнике пакетик молока, вылил его в молочник, отпил немного сам, а остальное поставил обратно. Он, конечно, предпочел бы виски с содовой, но, как большинство пилотов, уже за сутки до полета не брал в рот ни капли спиртного. По привычке он посмотрел на часы - было без трех минут восемь. И он машинально подумал о том, что в аэропорту сейчас уже кипит работа и какие-то люди готовят для него элегантный, рассчитанный на больший расстояния "боинг-707", на котором он будет совершать свой пятитысячемильный полет в Рим.      В ванной закрыли кран, вода перестала литься. И в наступившей тишине Димирест снова стал весело напевать: "O Sole Mio".    Глава 7      Резкий, холодный ветер по-прежнему бушевал над аэропортом, по-прежнему валил густой снег.      Сидя в своей машине, Мел Бейкерсфелд вдруг снова почувствовал озноб.      Полоса три-ноль и застрявший на ней самолет остались позади; теперь Мел направлялся к полосе один-семь, левой, по которой только что прошли снегоочистители. Откуда этот озноб? - подумал он. Дают себя знать холод и боль в покалеченной ноге или это опять предчувствие беды, которое возникло у него недавно?      Ногу Мел повредил себе шестнадцать лет назад у берегов Кореи, когда служил в морской авиации и летал с авианосца "Эссекс". Тогда, за полсуток до рокового вылета (он это отчетливо помнил), у него возникло предчувствие беды. Это не был страх - подобно многим своим коллегам, он научился жить рядом с опасностью, - а скорее подсознательная уверенность в том, что на него надвигается что-то неотвратимое и это может кончиться гибелью для него. На другой день в бою с МИГ-15 самолет Мела подстрелили над морем.      Он сумел немного спланировать, но левая нога у него попала под педаль и там застряла. Самолет быстро погружался в воду - он шел ко дну со скоростью кирпича, - и Мел, выхватив охотничий нож, в последнем, отчаянном усилии полоснул по педали и по ноге. Уже под водой ему каким-то чудом удалось высвободить ногу. И он вынырнул, преодолевая адскую боль.      Целых восемь часов его носило по волнам, и он уже начал терять сознание, когда его подобрали. Потом он узнал, что перерезал себе сухожилия, и нога у него перестала сгибаться в щиколотке.      Со временем флотские медики подлечили ему ногу, но с тех пор Мел уже не летал. Правда, боль время от времени вдруг возвращалась, всякий раз напоминая о том, как много лет назад инстинкт предупреждал его о надвигавшейся беде. Вот такое же предчувствие появилось у него и теперь.      Осторожно ведя машину, чтобы не сбиться в темноте с пути, Мел продвигался к полосе один-семь, левой. По словам руководителя полетов, именно эта полоса будет нужна диспетчерам, когда переменится ветер, а он, судя по прогнозам, должен был вот-вот перемениться.      В настоящее время в аэропорту пользовались двумя полосами - два-пять и один-семь, правой. А всего взлетно-посадочных полос было пять. И здесь, на этих полосах, вот уже три дня и три ночи буран давал аэропорту жестокий бой.      Самой длинной и широкой была полоса три-ноль, перекрытая "боингом" компании "Аэрео-Мехикан". (Если ветер изменится и самолет будет подлетать с противоположной стороны, ее можно заменить полосой один-два.) Она была почти в две мили длиной и шириной с городской квартал; в аэропорту шутили, что с одного ее конца не видно другого, потому как Земля-то ведь круглая.      Остальные четыре полосы были на полмили короче и гораздо уже.      С тех пор как начался снегопад, все полосы непрерывно расчищали, освобождали от снега, подметали и посыпали песком. Машины - с ревущими дизелями стоимостью в несколько миллионов долларов - останавливались лишь для заправки или смены обслуживающего персонала. Этой работы никто из пассажиров не видел, потому что самолеты выпускали уже на расчищенную полосу и притом лишь после того, как ее поверхность была осмотрена и признана безопасной. На этот счет существовали очень строгие правила.      Полдюйма твердого снегового покрова или три дюйма пушистого снега максимум, что разрешалось оставлять на полосе, используемой реактивными самолетами. Если оставить более толстый покров, снег будет всосан двигателями и они могут заглохнуть.      А жаль, подумал Мел Бейкерсфелд, что снегоуборочные команды не работают на глазах у публики. Зрелище это было грандиозное и захватывающее. Даже сейчас, в буран, в темноте, вид движущихся машин производил внушительное впечатление. Каскады снега гигантской дугой низвергались с высоты ста пятидесяти футов. Они сверкали и переливались в лучах фар и двадцати вращающихся прожекторов, установленных на крышах машин.      В аэропорту эту снегоуборочную команду называли "Анакондой".      У нее была голова, хвост, туловище и все аксессуары змеи, и продвигалась она вперед, извиваясь, словно в танце.      Во главе ехал "лидер", старший техник аэропортовских служб на легковой машине - ярко-желтой, как и все остальные машины "Анаконды". "Лидер" устанавливал скорость движения, которая обычно была довольно большой. В его распоряжении имелось два радиопередатчика, и он поддерживал постоянную связь с пультом управления снежной командой и с диспетчерской. С помощью системы световых сигналов он общался с теми, кто следовал за ним: зеленый сигнал - "набрать скорость", желтый - "так держать", красный - "сбавить скорость", а многократное повторение красного сигнала означало "стоп".      "Лидер" обязан был знать назубок всю карту аэропорта и уметь ориентироваться даже в такую темную ночь.      За "лидером" - так в оркестре после дирижера идет концертмейстер следовал снегоочиститель номер один; сегодня это был гигант "ошкош" с огромным ножом впереди и другим ножом поменьше - сбоку. Чуть позади и правее снегоочистителя номер один шел снегоочиститель номер два. Первый снегоочиститель отгребал снег в сторону; второй подбирал все, что счищал первый, и, добавив свое, отгребал всю массу снега еще дальше.      За снегоочистителями шел "сноубласт" - шестьсот ревущих лошадиных сил.      "Сноубласт" стоил шестьдесят тысяч долларов и был "кадиллаком" среди снегоочистительных машин. Мощными насосами он всасывал снег, который отгребали оба снегоочистителя, и выбрасывал его могучим каскадом за пределы взлетно-посадочной полосы.      Во втором эшелоне, еще правее, шли два других снегоочистителя и второй "сноубласт".      За снегоочистителями и "сноубластами" шли грейдеры - пять в ряд - и ножами счищали все неровности, оставшиеся после снегоочистителей. За ножом у грейдеров были установлены крутящиеся щетки. Они подметали полосу, словно гигантская метла.      Следом шли машины с песком. Как только одиннадцать машин очищали от снега пространство, три огромных грузовика с бункерами вместимостью в четырнадцать кубометров каждый ровным слоем разбрасывали песок.      Песок здесь применялся не такой, как везде. Повсюду за пределами аэропорта - на шоссе, на городских улицах и площадях - к песку прибавляют соль, ускоряющую таяние льда. Но этого никогда не делают на поле. Соль разъедает металл, укорачивает его жизнь, а к самолетам относятся более бережно, чем к автомобилям.      Последним в "Анаконде" ехал "хвостовой Чарли" - младший техник на легковой машине. Его обязанностью было наблюдать за строем и подгонять отстающих. Он поддерживал радиосвязь с "лидером", которого подчас и не видел за пеленою снега, в темноте.      Кроме того, было еще и "окружение": резервный снегоочиститель - на случай, если какой-нибудь выйдет из строя; ремонтная машина с механиками; цистерны с бензином и дизельным топливом, а также вызываемый в определенное время по радио "пикап" с кофе и пончиками.      Мел дал газ, обогнал "окружение" и притормозил рядом с машиной младшего техника. Его появление тотчас было замечено. Он услышал, как "лидер" сообщил по радио: "К нам подъехал мистер Бейкерсфелд".      "Анаконда" двигалась быстро - со скоростью сорока миль в час вместо обычных двадцати пяти. "Лидер" явно спешил, учитывая предполагаемую перемену ветра и необходимость в связи с этим срочно подготовить взлетно-посадочную полосу.      Переключив свое радио на волну наземной службы, Мел услышал, как "лидер" докладывает диспетчеру:      - ...идем по полосе один-семь, левой, приближаемся к пересечению с полосой два-пять. Прошу разрешения пересечь.      Полоса два-пять действовала - на нее один за другим садились самолеты.      - Наземный диспетчер - "лидеру" "Анаконды": остановитесь у пересечения.      Два самолета идут на посадку. Не разрешаю, повторяю: не разрешаю пересекать полосу. Подтвердите прием.      Диспетчер произнес это таким тоном, словно просил прощения. Там, наверху, понимали, как трудно остановиться "Анаконде" и потом снова двинуться вперед. Но приближавшиеся самолеты, по всей вероятности, снижались вслепую, по приборам, и уже шли на посадку - один за другим. В такую погоду только в случае крайней необходимости диспетчер мог приказать летчику снова набрать высоту и сделать еще один круг.      Мел увидел, как впереди вспыхнули и повелительно замигали красные огни: "Анаконда" сбавила скорость и замерла.      Младший техник, веселый молодой негр, выпрыгнул из своей машины и подошел к машине Мела. Когда он открыл дверцу, внутрь ворвался ветер - Мел почувствовал его, но не услышал свиста из-за работавших вхолостую дизелей.      Младший техник пригнулся к самому уху Мела:      - Послушайте, мистер Би, хотите прокатиться с нами? Я тогда велю кому-нибудь из ребят присмотреть за вашей машиной.      По лицу Мела расплылась улыбка. Все в аэропорту знали, как он любил в свободную минуту посидеть за баранкой тяжелой машины. "А почему бы и нет?" - подумал Мел. Ведь он выехал на поле для того, чтобы проверить, как убирают снег и соответствует ли это докладной Вернона Димиреста. Теперь ему было ясно, что докладная - сплошная выдумка и все идет как надо. Но, может быть, не мешает еще немного задержаться и понаблюдать "изнутри".      Он кивнул в знак согласия и крикнул:      - О'кей, я поеду на втором "сноубласте".      - Отлично, сэр!      Младший техник включил ручной фонарик и, сгибаясь под напором ветра, пошел впереди Мела мимо застывших в неподвижности грузовиков с песком и щеток. Мел заметил, что на полосе, расчищенной всего несколько минут назад, уже снова лежит снег. Сзади, с ремонтного грузовика, соскочил человек и бегом направился к машине Мела.      - Поторапливайтесь, мистер Би. Остановка короткая. - Молодой негр посветил фонариком, пока Мел лез наверх. А там, наверху, в кабине "сноубласта", водитель уже поджидал его, распахнув дверцу. Где-то на полпути острая боль в покалеченной ноге вдруг пронзила Мела, но времени пережидать ее не было.      Впереди красные огни сменились зелеными: очевидно, оба самолета сели и прокатили мимо пересечения. "Анаконде" надо было спешить, чтобы пройти через полосу до посадки очередного самолета, а это могло произойти через минуту или две. Обернувшись, Мел увидел, как младший техник помчался к своему "хвостовому Чарли".      "Сноубласт" уже двинулся и с глухим ревом набирал скорость. Шофер бросил искоса взгляд на Мела, опустившегося рядом с ним на одно из двух сидений с мягкой обивкой.      - Здравствуйте, мистер Бейкерсфелд.      - Как дела, Вилл? - Мел сразу узнал в шофере клерка, который обычно выдавал жалованье в аэропорту.      - Отлично, сэр. Немного устал только.      Он старательно держал дистанцию между своей машиной и третьим и четвертым снегоочистителями: прожектора на них были отсюда еле видны.      Огромные полукруглые ножи "сноубласта" уже заработали, сгребая снег и направляя его к всасывающему устройству. Белый фонтан взвился вверх и, образуя стройную арку, упал за пределами полосы.      Здесь, наверху, было такое ощущение, точно ты находишься на капитанском мостике. Шофер, совсем как рулевой, легко держал баранку. На панели перед ним мерцало в темноте множество разных дисков и кнопок. Как и на корабле, стремительно двигались скоростные "дворники", расчищая веером налипший на стекло снег и обеспечивая ясную видимость.      - Все, конечно, устали, - заметил Мел. - В утешение могу лишь сказать, что всю жизнь так не будет.      Несколько лет назад в такую снежную бурю аэропорт наверняка бы закрыли. А сейчас он мог работать главным образом потому, что наземная техника правда, только в этой области - шла в ногу с прогрессом в воздухе. Но много ли таких примеров? Мел мрачно вынужден был признать, что немного.      - А впрочем, - нарушил молчание шофер, - неплохо оставить на время счетную машину и поработать на этой; к тому же - чем дольше продержится такая погода, тем больше сверхурочных я получу. - Он нажал на кнопку, и кабина накренилась вперед, давая ему возможность проверить, как работают ножи. С помощью другой кнопки он слегка изменил их положение и затем выровнял кабину. - Я ведь не обязан этим заниматься - вы это знаете, мистер Бейкерсфелд. Я добровольно сюда пошел. Мне здесь нравится. Тут как-то... - Он помедлил. - Сам не знаю.      - Ближе к природе? - подсказал Мел.      - Да, пожалуй. - Шофер рассмеялся. - Может, я снег люблю.      - Да нет, Вилл, не думаю.      Мел повернулся и стал смотреть вперед - по направлению движения "Анаконды". Да, стихия разбушевалась вовсю. И все-таки он любил здесь бывать, пожалуй, потому, что на поле, среди этого огромного пустого пространства, когда ты совсем один, чувствуешь себя как-то ближе к полету - полету настоящему, в простейшем смысле этого слова, когда человек вступает в борьбу со стихией. А когда слишком долго сидишь в аэропорту или в конторе авиакомпании, утрачиваешь это чувство - тебя захлестывают вещи второстепенные, не имеющие к авиации отношения. Наверно, всем нам, авиационным чиновникам, подумал Мел, надо время от времени выходить на поле - встать в дальнем конце взлетно-посадочной полосы и почувствовать, как ветер сечет лицо. Тогда легче нам будет отделить побочное от главного. Да и мозги проветрятся.      Мел нередко выходил вот так на поле, когда ему нужно было подумать, спокойно что-то взвесить наедине с собой. Он не намеревался заниматься этим сегодня, но вдруг обнаружил, что мысль сама заработала: он думал, как это часто бывало с ним в последние дни, о будущем аэропорта и о своем собственном.    Глава 8      Всего лет пять тому назад аэропорт Линкольна считался одним из лучших и самых современных в мире. Им восторженно любовались многочисленные делегации, политические деятели с гордостью говорили о нем и чванливо утверждали, что это "последнее слово в авиации" и "символ реактивной эпохи". Политические деятели и сегодня с гордостью говорили о нем, но уже с меньшими основаниями. Большинству из них было невдомек, что международный аэропорт Линкольна, как и очень многие другие крупные аэропорты, быстро превращался в "гроб повапленный".      Мелу Бейкерсфелду пришло на ум это выражение, когда он ехал в темноте по левой полосе один-семь. Очень точное определение, подумал он. У аэропорта были серьезные, коренные недостатки, но они находились вне поля зрения публики - только люди причастные знали о них.      Путешественники и посетители международного аэропорта Линкольна видели главным образом основной пассажирский зал - ярко освещенный, снабженный кондиционерами "Тадж-Махал". Аэровокзал из сверкающего стекла и хрома был просторен и производил внушительное впечатление. Разветвляющиеся коридоры вели в элегантные залы ожидания. Целая сеть служебных помещений окружала пространство, отведенное для пассажиров. В аэровокзале было шесть специализированных ресторанов - начиная от зала, где подавались изысканнейшие блюда на фарфоровых тарелках с золотой каймой, и кончая стойками, где можно на ходу съесть сосиски. Много было баров с притемненным уютным освещением, и других, освещенных неоном, где пьют стоя; много было туалетов. Дожидаясь своего рейса, пассажир мог, не покидая аэровокзала, купить все необходимое, снять комнату в гостинице или койку, сходить в турецкую баню с массажистом, постричься, отутюжить костюм, вычистить ботинки и даже умереть и быть похороненным фирмой "Бюро святого духа", которая имеет свое отделение на нижнем этаже.      Аэровокзал до сих пор выглядел весьма внушительно. Недостатки начинались там, где начиналась собственно авиация, и касались они прежде всего взлетно-посадочных полос и рулежных дорожек.      Лишь немногие из восьмидесяти тысяч пассажиров, которые ежедневно прилетали и улетали с этого аэродрома, представляли себе, насколько все здесь несовершенно - и, следовательно, опасно для жизни. Уже год назад взлетно-посадочных полос и рулежных дорожек едва хватало для приема и отправки самолетов, а сейчас они были перегружены сверх меры. В обычное время на двух главных полосах самолеты взлетали и садились через каждые тридцать секунд. Учитывая жалобы жителей Медоувуда и желание руководства аэропорта пойти им навстречу, приходилось в часы "пик" пользоваться полосой, пересекавшей одну из этих двух. В результате самолеты взлетали и садились на пересекавшихся полосах, и бывали минуты, когда воздушным диспетчерам оставалось лишь затаить дыхание и молиться, чтобы ничего не произошло. Всего неделю назад Кейз, брат Мела, мрачно предрек:      "Ну, хорошо, мы в диспетчерской лезем из кожи вон и разводим самолеты, когда они буквально на волоске от столкновения, так что пока никакой аварии на этом пересечении не произошло. Но рано или поздно у кого-нибудь из нас на секунду отключится внимание или кто-то что-то неправильно вычислит - и тогда, столкновение неизбежно. Я только молю бога, чтобы это случилось не в мое дежурство и не у меня, потому что случись такое, авария будет не меньшая, чем в Большом каньоне".      Кейз имел в виду как раз то пересечение полос, которое только что миновала "Анаконда". Мел снова посмотрел из кабины "сноубласта" назад.      "Анаконда" проехала пересечение, и сквозь поредевший на миг снегопад Мел увидел, как на полосе мелькнули навигационные огни стремительно взлетавшего самолета, А в нескольких ярдах позади - Мел глазам своим не поверил - уже надвигались огни другого самолета, который сел, казалось, в ту же секунду.      Шофер "сноубласта" тоже оглянулся. И присвистнул.      - Ого, эти двое чуть не столкнулись!      Мел кивнул. Самолеты действительно были так близки к столкновению, что у него даже холодок пробежал по коже. Должно быть, диспетчер, дававший указания пилотам обеих машин, предельно сократил допуск. Опытный диспетчер все правильно рассчитал, но это был риск. Сейчас оба самолета были уже вне опасности: один - в воздухе, другой - на земле. Но то, что диспетчерам частенько приходилось принимать подобные решения, создавало атмосферу постоянной нервотрепки.      Мел неоднократно указывал на это Совету уполномоченных и городским боссам, от которых зависит финансирование аэропорта. Он не только ратовал за то, чтобы немедленно приступить к строительству дополнительных взлетно-посадочных полос и рулежных дорожек, но и убеждал прикупить земли вокруг аэропорта, чтобы постепенно его расширить. Это вызывало бесконечные дискуссии, а порой весьма горячие споры. Некоторые члены Совета уполномоченных и руководители города смотрели на дело так же, как Мел, но были и такие, которые резко выступали против. Трудно было убедить людей в том, что аэропорт, построенный для реактивных самолетов в конце пятидесятых годов, мог так быстро устареть и что его эксплуатация в таком виде, как сейчас, чревата опасностью для жизни людей. Никого не интересовало то, что так же обстояли дела и в других аэропортах - в Нью-Йоркском, Сан-Францисском, Чикагском и прочих, - политики просто не желали ничего об этом знать.      Мел подумал: может быть, Кейз и прав. Возможно, нужна крупная катастрофа, чтобы общественное мнение всполошилось, как это было в 1956 году, когда произошла авария в Большом каньоне, заставившая президента Эйзенхауэра и конгресс 85-го созыва выделить ассигнования для починки вентиляции в туннелях. Как ни странно, деньги на всякие улучшения, не связанные с оперативной деятельностью, можно было почти всегда получить.      Так, например, предложение построить трехэтажные гаражи мгновенно было одобрено городскими заправилами. Еще бы: ведь гаражи - это нечто, так сказать, зримое и осязаемое для широкой публики, иными словами, для избирателей. А вот взлетно-посадочные полосы и рулежные дорожки - другое дело. Каждая новая полоса стоит несколько миллионов долларов, и на строительство ее требуется два года, но лишь немногие, кроме пилотов, диспетчеров и руководства аэропорта, знают, в каком состоянии - хорошем или плохом - находится та или иная полоса.      Так или иначе, в аэропорту Линкольна дело скоро дойдет до точки. Должно дойти. За последние месяцы Мел все чаще и чаще наблюдал симптомы, указывавшие на приближение критической минуты, и знал, что, когда час пробьет, придется решать: либо усиленно развивать наземные сооружения в соответствии с прогрессом в воздухе, либо сидеть сложа руки и смотреть, как другие опережают тебя. В авиации статус-кво не бывает.      Ко всему этому примешивалось еще одно обстоятельство.      С будущим аэропорта было связано будущее самого Мела. Каким будет аэропорт, таким и престиж Мела в глазах тех, с чьим мнением приходилось считаться.      Еще совсем недавно все знали Мела Бейкерсфелда как человека, активно выступавшего за логическое развитие наземных сооружений в аэропортах; о нем говорили как о многообещающем молодом даровании в руководстве авиацией. Потом случилась беда, и все изменилось. С тех пор прошло четыре года, и будущее Мела в глазах других людей - да и в его собственных - уже не было столь ясным и безоблачным.      Событием, столь резко повлиявшим на судьбу Мела, было убийство Джона Ф.Кеннеди.      - Вот и конец полосы, мистер Бейкерсфелд. Вы поедете с нами назад или останетесь? - прервал размышления Мела голос шофера "сноубласта".      - Что вы сказали?      Шофер повторил вопрос. Впереди снова замигали красные огни, и "Анаконда" остановилась. Правая половина полосы была очищена от снега.      Теперь "Анаконда" развернется и поедет назад, чтобы расчистить левую половину. Со всеми остановками "Анаконде" требуется от сорока пяти минут до часа, чтобы очистить от снега и посыпать песком одну полосу.      - Нет, - сказал Мел. - Я здесь выйду.      - Есть, сэр.      Шофер посигналил светом машине младшего техника, и тот сейчас же помчался куда-то. Когда Мел спустился со "сноубласта", его машина уже стояла рядом. С других снегоочистителей и грузовиков тоже спрыгивали люди и бежали к "пикапу" с кофе.      Возвращаясь к аэровокзалу, Мел связался по радио с пультом управления снежной командой и подтвердил Дэнни Фэрроу, что полоса один-семь, левая, скоро войдет в строй. Потом переключил радио на наземного диспетчера, приглушив звук, - голоса звучали глухо, неразборчиво, не нарушая хода его мыслей.      Когда он сидел в кабине "сноубласта", ему вспомнилось то, что так сильно повлияло на весь ход его жизни.      Было это четыре года тому назад.      Да, уже целых четыре года, с удивлением подумал Мел, прошло с того серого ноябрьского дня, когда он почти машинально, едва понимая, что делает, придвинул к себе стоявший на его столе переносный микрофон микрофон, которым он редко пользовался и который перекрывал все остальные в аэровокзале, - и, врезавшись в сообщение о прилете какого-то самолета, громко объявил - голос его эхом прокатился по огромным залам, где тотчас наступила мертвая тишина, - объявил всем страшную весть, которую лишь несколько секунд назад узнал из Далласа.      Он говорил, а сам смотрел на фотографию, висевшую на стене его кабинета, - фотографию с надписью: "Моему другу Мелу Бейкерсфелду, который, как и я, жаждет расширить тесные земные границы. Джон Ф.Кеннеди".      Фотографию эту он до сих пор хранит - как хранит многие воспоминания.      Воспоминания начинались с того дня, когда Мел произнес речь в Вашингтоне.      В ту пору Мел был не только управляющим аэропортом, но и президентом Совета руководителей аэропортов - самым молодым из всех, кто когда-либо возглавлял этот небольшой, но весьма влиятельный орган, объединяющий администрацию крупнейших аэропортов мира. Штаб-квартира Совета находилась в Вашингтоне, и Мел часто туда летал.      А речь свою он произнес на Всеамериканском конгрессе по планированию.      Авиация, заявил тогда Мел, является единственной сферой, где с успехом может развиваться международное сотрудничество. Для нее не существует не только идеологических, но и географических границ. Давая возможность людям разных национальностей перемещаться по свету - при том, что стоимость билетов непрерывно снижается, - авиация на сегодняшний день является наиболее реальным средством познания мира, какое изобрел человек.      Весьма существенную роль тут играет международная торговля. Переброска грузов по воздуху, уже и сейчас достигшая большого размаха, неизбежно будет возрастать. Новые гигантские реактивные самолеты, которые вступят в строй в семидесятых годах, будут самым быстрым и дешевым средством для переброски грузов; через какие-нибудь десять лет океанские суда поставят в доки как музейные экспонаты: грузовые самолеты вытеснят их - так же, как пассажирские самолеты в свое время нокаутировали "Куин Мэри" и "Куин Элизабет". Возникнет новая торговая армада, которая будет циркулировать по всему миру, неся процветание ныне нищим странам. В техническом отношении, сказал тогда Мел, авиация сможет выполнять эту - и даже большую - роль еще при жизни тех, кто сейчас уже вступил в зрелый возраст.      Однако, продолжал он, в то время как конструкторы самолетов ткут из тонких нитей мечты плотную ткань реальности, в строительстве наземных сооружений по большей части преобладает либо близорукость, либо неоправданная спешка. Аэропорты, взлетно-посадочные полосы, аэровокзалы созданы по требованиям вчерашнего дня, без всякой - за очень небольшим исключением - попытки предвидеть будущее. Короче говоря, темпы развития авиации либо недоучитываются, либо просто игнорируются. Аэропорты строятся по частям, как попало, в соответствии со вкусами тех или иных городских заправил. Как правило, основная часть средств тратится на аэровокзал, то есть на показуху, и меньшая - на оперативные участки. Строительство аэропортов никем не координируется и не планируется - ни в национальном, ни в международном масштабе.      "Мы преодолели звуковой барьер, - сказал тогда Мел. - Но мы еще не преодолели барьера наземного".      Он перечислил области, требующие особого изучения, и призвал к созданию международного органа по проектированию аэропортов - во главе с США и при благосклонном участии президента.      Его речь была встречена овацией - зал стоя аплодировал ему - и вызвала положительный отклик в самых разных кругах и таких газетах, как лондонская "Таймс", "Правда" и "Уолл-стрит джорнел".      На другой день Мел получил приглашение в Белый дом.      Президент принял его очень тепло. Между ними состоялась приятная, непринужденная беседа в личном кабинете президента на втором этаже. Джон Ф.Кеннеди, как обнаружил Мел, разделял многие его взгляды.      За этой встречей последовали другие, иногда в присутствии "мозгового треста", то есть помощников Кеннеди, - в тех случаях, когда правительство собиралось рассматривать вопросы, связанные с авиацией. После нескольких таких совещаний в Белом доме, за которыми следовали неофициальные беседы с президентом, Мел вполне там освоился. Его отношения с Джоном Ф.Кеннеди, любившим окружать себя знающими, умными людьми, постепенно приобрели самый дружеский характер.      Примерно через год после первой встречи президент спросил Мела, что бы он сказал, если бы его поставили во главе Федерального управления авиации.      После своего переизбрания - а это уже считалось делом решенным - Кеннеди намеревался передвинуть Хейлеби, тогдашнего главу Федерального управления авиации, на другой пост. Так вот, согласился бы Мел взять на себя проведение в жизнь тех мер, за которые он так ратовал, еще не будучи у руководства? Мел сказал, что это было бы очень интересно, и, если ему сделают такое предложение, он не ответит отказом.      Слух об этом, без всякого участия Мела, тотчас распространился. Мела включили в круг "приближенных". И престиж его, уже и так достаточно высокий, еще больше возрос. Совет руководителей аэропортов снова выбрал его президентом. Совет уполномоченных по его аэропорту основательно повысил ему жалованье. Не достигнув еще и сорока, он уже стал Маленьким Роландом <герой старинной шотландской баллады, который с помощью волшебника Мерлина отправился на поиски своей сестры и вывел ее из страны эльфов, куда ее утащили злые духи> в авиации.      А через полгода Джон Ф.Кеннеди отправился в свое роковое путешествие в Техас.      В первые минуты Мел был просто ошарашен вестью о гибели президента; потом зарыдал, как дитя. И лишь позже он понял, что пули убийцы рикошетом сразили и многих других, в том числе его самого. Он обнаружил, что уже не является "своим" в Вашингтоне. Наджиб Хейлеби действительно ушел из Федерального управления авиации на пост первого вице-президента "Пан-Америкен", но Мел не был назначен на его место. К тому времени власть и влияние перешли к другим людям. Как узнал потом Мел, его имя даже не значилось среди кандидатов, предложенных президенту Джонсону на пост главы Федерального управления авиации.      Второй срок пребывания Мела на посту президента Совета руководителей аэропортов прошел гладко и ровно, и его сменил очередной подающий надежды молодой человек. Поездки Мела в Вашингтон прекратились. Выступал он теперь только перед своими коллегами и в известном смысле воспринял эту перемену с облегчением. Дел в аэропорту у него стало много больше: объем воздушных перевозок резко возрастал. Он усиленно занимался планированием и отдавал немало сил Совету уполномоченных, пытаясь склонить его на свою сторону.      Словом, забот хватало - и на работе и дома. Все дни его были заполнены до краев.      И тем не менее его не покидало чувство, что он упускает время и возможности. Это чувствовали и другие. И Мел пришел к выводу, что если не произойдет какой-то коренной перемены, его карьера так и кончится на том, с чего началась.      - Диспетчерская - машине номер один: сообщите местонахождение. - Голос по радио резко вернул Мела к действительности, нарушив ход его мыслей.      Он повернул рычажок и ответил. Он подъезжал к главному зданию аэровокзала - огни его были уже отчетливо видны, несмотря на снегопад.      Стоянки для самолетов, как он заметил, были по-прежнему забиты, а у галерей-гармошек, дожидаясь своей очереди, вытянулись вереницей прибывшие самолеты.      - Машина номер один, задержитесь, дайте пройти "Лейк-Сентрал", затем следуйте за ним.      - Говорит машина номер один. Вас понял.      Выждав две-три минуты, Мел въехал в подземный гараж аэровокзала.      Рядом с его "боксом" находилась запертая будка с внутренним телефоном.      Мел открыл ее своим ключом и набрал номер пульта управления снежной командой. Трубку снял Дэнни Фэрроу.      - Есть что-нибудь новое? - спросил Мел. - Как там обстоят дела с этим самолетом "Аэрео-Мехикан"?      - Все так же, - ответил Дэнни Фэрроу. - А с КДП просили тебе передать, что отсутствие в эксплуатации полосы три-ноль на пятьдесят процентов замедляет движение. И всякий раз, как над Медоувудом взлетает самолет, оттуда поступают жалобы по телефону.      - Придется медоувудцам потерпеть, - мрачно заметил Мел. Устроят они свое собрание или нет, а он ничего не может сделать, чтобы избавить их от шума. Куда важнее наладить нормальную работу аэропорта. - А где Патрони?      - Да все там же. По-прежнему на шоссе.      - Но он все же сумеет добраться?      - Ребята из "ТВА" говорят, что да. У него в машине есть телефон. Так что он поддерживает с ними связь.      - Поставь меня в известность, как только он появится, - распорядился Мел. - Где бы я ни был.      - Насколько я понимаю, ты будешь уже в городе.      Мел помолчал. Собственно, у него не было никаких оснований задерживаться дальше в аэропорту. И тем не менее предчувствие надвигающейся беды, возникшее на поле, почему-то не проходило. Он вспомнил о своем разговоре с руководителем полетов, о самолетах, дожидавшихся своей очереди, чтобы подойти к галереям-гармошкам. И неожиданно для себя решил:      - Нет, я не еду в город. Нам позарез нужна эта полоса, и я не тронусь с места, пока не буду точно знать, что Патрони прибыл и взялся за дело.      - В таком случае, - сказал Дэнни, - я советовал бы тебе сейчас же позвонить жене. Запиши номер.      Мел записал, опустил трубку на рычажок и тотчас набрал городской номер.      Он попросил позвать Синди и после недолгой паузы услышал ее резкий голос:      - Мел, почему тебя до сих пор нет?      - Извини, я задержался. У нас тут, в аэропорту, столько всяких дел. Такой буран, что...      - Черт бы тебя побрал, приезжай сюда и быстро!      Голос жены звучал приглушенно, и Мел понял, что рядом с ней кто-то есть. Тем не менее Синди сумела вложить в эти несколько слов достаточно злости.      Слушая голос жены, Мел иногда вспоминал ту Синди, какую он знал до женитьбы, пятнадцать лет назад. Ему казалось, что она была много мягче тогда. Ведь именно ее мягкость, ее женственность и покорили его, когда они встретились в Сан-Франциско, куда он приехал в отпуск из Кореи. Синди была актрисой на совсем маленьких ролях (ее надежды стать "звездой" не оправдались и явно не могли оправдаться). Ей поручали все более и более скромные роли в летних программах и на телевидении, и впоследствии в минуту откровенности она призналась, что замужество явилось для нее счастливым выходом из положения.      С годами это получило несколько иное освещение, и Синди стала играть на том, что она-де пожертвовала ради Мела своей карьерой и отказалась от возможности выйти в "звезды". Однако в последнее время Синди перестала упоминать о своем актерском прошлом. Объяснялось это тем, что, как она вычитала в какой-то статье, опубликованной в "Городе и деревне", актрисы, за редким исключением, не числятся в "Справочнике именитых людей", а Синди больше всего на свете хотела видеть там свое имя.      - Я приеду, как только смогу, - сказал ей Мел.      - Это меня не устраивает, - безапелляционно заявила Синди. - Тебе уже давно следовало быть здесь. Ты же прекрасно знаешь, как важен для меня сегодняшний вечер, и еще неделю назад твердо обещал быть.      - Неделю назад я понятия не имел, что разразится такой буран, какого мы шесть лет не видали. У нас вышла из строя очень важная взлетно-посадочная полоса, застрял самолет - речь идет о безопасности пассажиров.      - Но там же есть люди, которые на тебя работают! Или ты подобрал себе таких бестолковых помощников, что не можешь оставить их без присмотра?      - Они достаточно толковые, - с раздражением сказал Мел. - Но мне платят за то, чтобы я тоже что-то делал.      - Очень жаль, что только для меня ты ничего не желаешь делать. Не в первый раз я еду на важные для меня собрания, а ты мне все портишь...      По этому вдруг обрушившемуся на него водопаду слов Мел чувствовал, что Синди вот-вот взорвется. Он отчетливо представлял себе, как она стоит сейчас, выпрямившись, на высоких каблуках, решительная, энергичная, голубые глаза сверкают, светлая, тщательно причесанная голова откинута назад, - она всегда была чертовски привлекательна, когда злилась. Должно быть, отчасти поэтому в первые годы брака Мела почти не огорчали сцены, которые устраивала ему жена. Чем больше она распалялась, тем больше его влекло к ней. В такие минуты Мел опускал глаза на ноги Синди - а у нее были удивительно красивые ноги и лодыжки, - потом взгляд его скользил вверх, отмечая все изящество ее ладной, хорошо сложенной фигуры, которая неизменно возбуждала его.      Он чувствовал, как между ними начинал пробегать ток, взгляды их встречались, и они в едином порыве устремлялись в объятия друг друга.      Тогда исчезало все - гнев Синди утихал; захлестнутая волною чувственности, она становилась ненасытной, как дикарка, и, отдаваясь ему, требовала:      "Сделай мне больно, черт бы тебя побрал! Да сделай же мне больно!" А потом, вымотанные и обессиленные, они и не вспоминали о причине ссоры: возобновлять перебранку уже не было ни сил, ни охоты.      Так они не столько разрешали, сколько откладывали разрешение своих разногласий, которые - Мел понимал это уже тогда - носили отнюдь не шуточный характер. И с годами, по мере того как остывала страсть, они стали все больше отдаляться друг от друга.      Затем уже и физическая близость перестала быть панацеей, а в последний год супружеские отношения между ними вообще почти прекратились.      Собственно, Синди, которая всегда отличалась изрядным аппетитом в постели, каковы бы ни были отношения между ними, в последние месяцы, казалось, утратила всякий интерес к плотским радостям. Мела это удивляло. Не завела ли она себе любовника? Вполне возможно, и в таком случае Мелу следовало бы на это реагировать. Но самое печальное заключалось в том, что ему легче было ничего не замечать.      Тем не менее бывали минуты, когда вид разгневанной Синди или звук ее повелительного голоса по-прежнему возбуждали его, вызывая желание. Вот и сейчас, слушая, как она честит его по телефону, он почувствовал знакомое волнение.      Улучив удобный момент, он сумел вставить:      - Это неправда, я вовсе не стремлюсь портить тебе удовольствие. Как правило, я всегда езжу, куда ты хочешь, даже если считаю, что это не так уж важно. Мне, например, куда больше хотелось бы проводить вечера дома с детьми.      - Пустая болтовня, - отрезала Синди. - И ты это прекрасно знаешь.      Он почувствовал, как весь напрягся, и рука его крепче сжала телефонную трубку. Затем подумал: а ведь, пожалуй, она права - в известной мере. Еще сегодня вечером он сам напомнил себе о том, что иной раз задерживается в аэропорту, когда мог бы поехать домой, - задерживается только потому, что ему хочется избежать очередной ссоры с Синди. Разве в таких случаях он учитывал интересы Роберты и Либби, - впрочем, никто, наверное, не считается с интересами детей, когда брак трещит по всем швам. Не надо было ему сейчас говорить Синди о них.      Но сегодня-то дело было не в этом. Он должен оставаться в аэропорту, по крайней мере, до тех пор, пока не будет уверен, что блокированной полосой занялись всерьез.      - Послушай, - сказал Мел, - давай уточним одно обстоятельство. Я этого не говорил тебе до сих пор, но в прошлом году я сделал кое-какие подсчеты. Ты просила меня пойти с тобой на пятьдесят семь благотворительных сборищ. Мне удалось пойти на сорок пять, хотя сам бы я, конечно, никогда на них не пошел. Согласись, что процент получается не такой уж плохой.      - Мерзавец! Что ты там считаешь - я же не в кегли с тобой играю! Все-таки я твоя жена.      - Полегче на поворотах! - оборвал ее Мел. И, чувствуя, как и в нем закипает гнев, добавил:      - Кстати, позволь тебе заметить, что ты повысила голос. Или ты хочешь, чтобы все эти милые люди, которые тебя окружают, узнали о том, как ты командуешь мужем?      - А мне плевать! - Но произнесла она это все же гораздо тише.      - Я прекрасно знаю, что ты моя жена, и потому намерен приехать туда, к тебе, как только смогу. - Интересно, подумал Мел, что бы произошло, если бы Синди сейчас находилась рядом и он мог бы обнять ее? Ожила бы старая магия? Пожалуй, нет, решил он. - Так что займи мне место и скажи официанту, чтобы он подержал мой суп на огне. Кроме того, извинись и объясни, почему я задерживаюсь. Я полагаю, кое-кто там, наверно, все-таки слышал, что существует такая вещь, как аэропорт... Кстати, - внезапно вспомнил он, - а по какому поводу сегодня сборище?      - Я же объясняла тебе на прошлой неделе.      - Ну так скажи еще раз.      - Коктейль и ужин в рекламных целях - для костюмированного бала, который в будущем месяце проводит фонд помощи детям Арчидоны. Присутствует пресса. Будут снимать.      Теперь Мел понял, почему Синди так хотела, чтобы он приехал побыстрее.      При нем у нее больше шансов попасть в объектив фотоаппарата, а затем - и на светскую страничку завтрашней газеты.      - Все остальные члены нашего комитета уже здесь, - добавила Синди, - и почти все с мужьями.      - Но не все?      - Я же сказала: почти все.      - И ты еще сказала, что это в фонд помощи детям Арчидоны?      - Да.      - Какой Арчидоны? Есть два таких города: один в Эквадоре, другой в Испании. - В колледже Мел увлекался географией, а память у него была хорошая.      Впервые Синди ответила не сразу.      - Ну какое это имеет значение? - с досадой сказала она. - Сейчас не время для идиотских вопросов.      Мел едва удержался, чтобы не расхохотаться. Так, значит, Синди не знает! Ну, конечно, в этом благотворительном мероприятии ее интересовало не то, ради чего оно затевается, а кто его затевает.      И он спросил лукаво:      - И сколько писем ты рассчитываешь получить после сегодняшнего вечера?      - Не понимаю.      - Ну что ты, отлично понимаешь.      Человеку, желавшему попасть в "Справочник именитых людей", надо было представить восемь рекомендательных писем от лиц, уже фигурировавших в нем. В последний раз Мел слышал, что Синди набрала четыре.      - Честное слово, Мел, если ты скажешь что-либо подобное - сегодня или вообще когда-нибудь...      - А эти письма будут бесплатные или ты собираешься платить за них, как за два предыдущих? - Он чувствовал, что взял над ней верх. А это бывало редко.      - Это грязная инсинуация, - возмущенно заявила Синди. - Как можно купить себе право на...      - Чушь собачья! - сказал Мел. - Ведь у нас с тобой общий счет, и мне пересылают все оплаченные чеки. Ты что - забыла?      Наступило молчание.      - Слушай меня! - заявила Синди тихо, звенящим от злости голосом. - Я советовала бы тебе приехать сюда, и побыстрее. Если ты не приедешь или приедешь и будешь ставить меня в глупое положение какими-нибудь своими идиотскими высказываниями вроде тех, которые я только что слышала, между нами все будет кончено. Ясно?      - Не уверен. - Мел произнес это нарочито спокойно. Инстинктивно он почувствовал, что это важная минута для них обоих. - Может, ты мне все-таки объяснишь, что именно ты имеешь в виду.      - Сам поймешь, - сказала Синди.      И повесила трубку. ***      Пока Мел шел из гаража в свой кабинет, гнев его с каждым шагом все возрастал. Вообще он не так быстро вскипал, как Синди. Но сейчас он был в ярости.      Что именно так бесило его, он и сам не знал. Главным образом, конечно, Синди, но были и другие причины: то, что он в профессиональном плане не сумел как следует подготовиться к вступлению в новую эру авиации; то, что он оказался не способен внушить другим свои убеждения; то, что надежды его не сбылись. Словом, думал Мел, и в личной жизни, и в работе он не достиг ничего. Брак его близок к краху, - во всяком случае, есть все основания так полагать, - а это значит, что он может потерять и детей. Да и аэропорт, где он отвечает за жизни тысяч и тысяч ежедневно доверчиво стекающихся сюда людей, приходит в упадок, несмотря на все его усилия и попытки кого-то в этом убедить. Не удается ему удержать дело на том высоком уровне, которого он сумел было здесь достичь.      По пути к себе он не встретил никого из подчиненных. Тем лучше: обратись сейчас к нему кто-нибудь с вопросом, он мог бы ответить резкостью. Войдя в свой кабинет, он сбросил пальто прямо на пол. И закурил сигарету. Вкус у нее был какой-то горький, и он тут же ее загасил. Шагнув к столу, он почувствовал, как снова - еще сильнее, чем прежде, - заныла нога.      Было время - как давно, казалось, это, было, - когда в такие вот вечера, если больная нога начинала его беспокоить, он отправлялся домой, и Синди укладывала его в постель. Сначала он принимал горячую ванну, потом ложился ничком на кровать, и она массировала ему спину и шею холодными крепкими пальцами, пока боль не утихала. Сейчас трудно даже представить себе, чтобы Синди стала этим заниматься, а если и стала бы, едва ли бы это теперь ему помогло. Когда нарушается связь между людьми, она нарушается во всем - не только в том, что люди перестают друг друга понимать.      Сев за стол, Мел опустил голову на руки.      И вдруг, совсем как раньше, на поле, его пронзила дрожь. В эту минуту в тишине кабинета зазвонил телефон. Мел не сразу снял трубку. Звонок продолжал трещать; неожиданно Мел понял, что это звонит красный телефон, который стоит на столике рядом с его письменным столом, - телефон особого назначения. В два прыжка он подскочил к нему.      - Бейкерсфелд слушает.      Он услышал какое-то позвякиванье и шумы на линии: его подключали к нужному номеру.      - Говорит КДП, - услышал он голос руководителя полетов. - У нас в воздухе ЧП третьей категории. Продолжение следует... Уважаемые подписчики!      В последующих выпусках рассылки планируется публикация следующих произведений: Александр Бушков "Охота на пиранью" Ярослав Гашек "Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны" Владимир Войнович "Москва 2042" Эдгар Аллан По "Повесть о приключениях Артура Гордона Пима" Ждем ваших предложений. Подпишитесь: Рассылки Subscribe.Ru Литературное чтиво Ваши пожелания и предложения