[pc] Семнадцать раз обнять
Доброго здоровья всем читающим!
На просторах интернета попалась статья:
Семнадцать раз обнять.
Может это и не совсем верно, что я предлагаю вам моё мнение о статье узнать
до прочтения самой статьи. Если кто- нибудь напишет: как поступать в
подобных ситуациях- буду так поступать. А сейчас моё мнение.
Прочитав статью, вспомнил свой опыт: года 2 назад, когда моей внучке было
около двух лет, она никак не хотела укладываться спать, особенно днём: то
пить, то кушать , то на горшок, то болтает без умолку. Я сказал: внуча,
обними бабу крепко крепко- как ты бабу любишь- она обняла и вскоре заснула.
До сих пор так укладываем: когда уже лежит в постели, даём немного времени
поговорить, потом прошу обнять бабу- если обнимает, то засыпает. С тех пор
ребенок обнимается с родителями при встрече и расставании, со мной, с
бабушкой. Но так же заметили, что стала чаще болеть простудными
заболеваниями: как сходит в садикдва- три дня, максимум неделю и опять
простуда. Начали расспрашивать ее и воспитательницу: оказалось, что она и в
садике обнимает и целует почти всех детей, и так, повидимому, подхватывает
простуду. Вот такой опыт, теперь наслаждаемся статьей.
Семнадцать раз обнять
Когда старшая дочь была ещё совсем младенцем, она иногда капризничала. Время
от времени, как и всем нормальным людям, ей что-то не нравилось, но я тогда
не знала, что когда младенцы плачут - это нормально, и каждый раз впадала в
ужас. Ребёнок только открыл рот, а я уже скачу вприсядку, потрясая всеми
возможными
устранителями причин. Поскольку дочь довольно долго питалась грудью, я
всегда держала наготове этот универсальный утешитель. Именно тогда, в её
первые
месяцы, я, будучи человеком застенчивым и не склонным к эксгибиционизму, в
полной мере оценила и затемнённые стёкла в машине, и густые кусты в парке
(целомудренно
скрываться под покрывалом на время кормления ребёнок категорически
отказывался). Это было не всегда правильно, неразумно и негуманно по
отношению к себе
же, но ребёнок рос жизнерадостным и бодрым, поэтому нас обеих всё
устраивало.
Те, кто прошли этот путь, помнят наизусть его большие этапы: сначала колики,
потом зубы, потом другие зубы, затем кризис, который американцы коротко и
понятно называют <terrible two>, а после него все участники, не приходя в
сознание, переезжают в наш кризис трёх лет: И в каждой из этих точек у
ребёнка
есть ещё миллион невычислимых причин, чтобы быть недовольным, помимо
основных. Младенчество старшей дочери - это время, когда я непрерывно
сдавала сама
себе экзамен. Одним из моих фирменных критериев измерения мвоей материнской
хорошести был детский плач. Вечером я считала в уме: сколько раз сегодня
плакали?
Шкала оценок имела обратное направление: пять - ужасно, четыре - плохо, три
- терпимо, два - хорошо, один - прекрасно, ноль: но ноля не было никогда.
Ноля
не было! Единицы и двойки в моём внутреннем журнале тоже были редкостью. И
это меня убивало. Каждый день я была так-себе-матерью.
Кажется, ей было года три, когда я за почти полным неимением материала
перестала считать и наконец почувствовала, что я всё-таки что-то стою как
мать.
И тут началось.
Кто там был, тот не забудет: <не хочу>, <не буду>, <не могу>, просишь - не
делает, не просишь - делает, какие там пять - десять рыданий в день не
хотите?!
- и всё это длится, длится, длится. Сегодня я не могу вспомнить ни одного
душераздирающего эпизода, а тогда, конечно, казалось, что всё, жизнь и
материнская
карьера закончились, хотелось повеситься и спиться, одновременно и по
ускоренной программе, и совершенно было непонятно, что делать. Я снова
закопалась
в книжки, которые с большим облегчением забросила куда-то на шкаф после
первых месяцев материнства. Книжки научили меня активному слушанию и
<я-сообщению>
(я репетировала перед зеркалом, ощущая себя пациентом сумасшедшего дома: <Ты
сердишься - ты, вероятно, расстроена, что я не разрешила тебе пойти на улицу
без куртки:>). Книжки сообщили мне, что кризис трёх лет - это нормально.
Книжки объяснили, что все через это проходят и почти все выживают. Книжки не
сказали
только одного: как сделать так, чтобы этого прямо сейчас не было? Чтобы
прекратились скандалы, обиды и слёзы, от которых я лезла на потолок?
И вот однажды, когда произошёл очередной вынимающий из меня душу эпизод, я
неожиданно для себя совершила педагогическое открытие. Поскольку такое
происходило
со мной нечасто, я запомнила это на всю жизнь.
Не помню, по какому поводу Дашка опять вредничала, ныла, была противной и
явно напрашивалась на то, чтобы я, наплевав на все принципы и врождённый
гуманизм,
наконец её стукнула. Желание это было таким острым, что руки нужно было
чем-то занять, и я: обняла её. Внезапно, в тот самый момент, когда мне
меньше всего
хотелось это сделать и когда она этого совсем не ждала. И она
крепко-прекрепко прижалась ко мне, и в этот же самый момент тучи рассеялись
и выглянуло солнце.
Я не из тех родителей, которые не прикасаются к ребёнку - я обнимаю часто,
много, нипочему. Но до этого я ни разу не пыталась обнять, когда следовало
бы
наказать или как минимум отругать. И когда на моём плече лежало счастливое и
умиротворённое любимое лицо, я поняла цену всех этих наших педагогических
теорий про авторитет родителя и <симметричный ответ>. Поняла - не прочитала,
а почувствовала сердцем, - что она не пытается своим нытьём довести меня до
белого каления, а говорит мне, что у неё что-то не так, помощи она моей
просит, плеча моего крепкого, а не воспитательных бесед или приведения в
чувство
посредством наказания. Это был прекрасный, очень важный, очень нужный урок.
Она как раз достаточно повзрослела, чтобы обратить внимание на этот
волшебный
эффект, и впоследствии, когда мы с ней ссорились, когда я доходила до точки
кипения и драматически спрашивала, что мне с ней делать, она коротко
напоминала:
<Обнять>. И это всегда работало.
Потом она, к собственному удивлению, стала старшей сестрой. И я, конечно,
просто обязана отдать должное её терпению, мудрости и взрослости, время от
времени,
естественно, дававшим сбой, но, как говорит знакомый детский психолог, <я
переживаю за старшего брата, который ни разу в жизни не стукнул младшего>.
Дальше было вот что. Младшая тоже выросла, и мы естественным образом прибыли
в новый для нас пункт назначения, где младшая и старшая непрерывно между
собой
конкурируют. <А почему у Даши то-то есть, а у меня нет?> <А почему Маше
можно, а мне нет?> Это выглядит очень забавно со стороны, если это не ваши
дети.
Если ваши, то нет. Слёзы, ссоры, раздел имущества, тумбочка между кроватями.
И постоянно - я заметила - интонации, как у несчастливых супругов, давно
живущих
вместе и порядком друг другу надоевших. За эти годы я научилась многому, как
мать, но дети на то и дети, чтобы постоянно подкидывать новый материал для
самосовершенствования. Оказалось, что я не имею понятия о том, как мирить
двух обиженных девочек, как вести себя, когда они ссорятся, я одинаково
неуютно
чувствую себя в роли судьи, обвинителя и адвоката, потому что обе мои
любимые и потому что у каждой обычно своя правда, даже если она её не может
сформулировать.
И вот как-то вечером наступила развязка. В комнате, где дети пытались
совместно и самостоятельно выполнить моё поручение - я изображала из себя
педагога-миротворца,
- разразился скандал. Я трусливо сбежала в дальний угол квартиры, решив, что
им полезно самим поискать путь к примирению. Не вышло. Через пять минут
появилась
маленькая. У неё дрожали губы и стремительно краснели и увеличивались глаза.
Это был не просто обиженный плач - это начиналась форменная истерика,
которую
я уже умею отличить по первому такту.
- Что?! Что у вас случилось?
- Почему???? - рыдала младшая. - Почему Даша всегда со мной так серьёзно
говорит?
Это неправда - её старшая сестра бывает весёлой, вернее, это её нормальное
состояние, но в шесть лет довольно сложно сформулировать, как это, когда
человек
всё время с тобой раздражённо разговаривает.
Позвала старшую на экзекуцию. Схема боя сложилась такая: на левом фланге
одна в истерике, на правом вторая, надутая, в ожидании взбучки. И я уже
открыла
рот и начала делать пассы руками, говоря ожидаемое и очевидное, как вдруг,
посмотрев на них, поняла, что это лечится всё тем же нехитрым способом -
причём,
возможно, он же единственный.
- Маленькая, тебе хочется, чтобы Даша тебя обняла? - спросила я мелкую,
прервав себя на полуслове.
Та перестала рыдать и кивнула.
- Ты можешь её обнять, родная? - спросила я старшую.
И та сразу же распахнула руки, и они упали друг другу в объятия с
готовностью, с каким-то облегчением, что всё вот так закончилось, как будто
что-то им
мешало самим сделать то же самое, и поливали друг друга слезами, на этот раз
радости, и весь вечер ухаживали друг за другом наперебой, и улыбались друг
другу удивлённо.
Теперь у нас так: для детей введено правило: обниматься, когда
приходишь-уходишь, утром и перед
advert
сном; если одна начинает вредничать, вторая должна попробовать её обнять.
Иногда я залихватски спрашиваю:
- Эй, а кто это сегодня ещё не обнимался? - чтобы не превращать это в
формальность и в розовый сироп, - и они опять, как в первый раз, на
несколько секунд
с готовностью нежно приникают друг к другу. Ну и потом, естественно, мы
обнимаемся все вместе.
Пока мне очень нравится то, что я вижу. Оказывается, простые объятия настежь
открывают дверь заботе, вниманию, радости, оказывается, когда ты прижал к
себе человека, ты уже не можешь на него орать и дуться. Ведь мы, взрослые,
хорошо знаем, что моменты, когда нас обнимает кто-то любимый, надёжный,
сильный
- самые дорогие в нашей жизни. Просто решительным движением притягивает к
себе, закрывает собой от всего окружающего мира, впускает в себя и
крепко-крепко
нас держит.
Ксения Кнорре Дмитриева
