Особенно горячо восприняли Правую Веру три русских мыслителя - историк Лев Николаевич Гумилев, генетик Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский ("Зубр") и писатель-классик Леонид Максимович Леонов. Правая Вера для Гумилева не явилась сюрпризом, он сам давно проникся Колесом Времени и эсхатологией Великого Жертвоприношения, а мечтой его жизни всегда был Сплот пассионарных правоверных. Вообще Лев Николаевич - мой учитель, он меня вооружил своими идеями. А Тимофеев-Ресовский разыскал меня сам, прочитав написанную мной для "Философской энциклопедии" статью "Смерть". Он пригласил меня к себе домой в Обнинск, и я помню, как ночи напролет мы с ним говорили по душам, находя полное взаимопонимание. Утром он уходил в свой институт на работу, я же днем отсыпался, а после обеда мы опять обсуждали Правую Веру. И в таком режиме - несколько суток подряд. Николай Владимирович сообщил, что лидеры "Третьего Райха", с которыми он дружил, особенно Альфред Розенберг, мыслили примерно в том же направлении, но не дошли до последнего радикализма, до Словострела.

С Леонидом Максимовичем Леоновым меня познакомила мать нашего с Николаем Николаевичем Лисовым благородного товарища Никиты Минина - заведующая отделом критики журнала "Москва" Вера Дмитриевна Шапошникова. Великому писателю понравилась моя статья о Повороте Времени, он захотел со мной встретиться, мы поговорили, он ещё больше заинтересовался, и я, как раньше случилось с Алексеем Федоровичем Лосевым, стал его консультантом по современной физике, космологии и математике. Мы подружились. Запомнились яркие рассказы о его встречах со Сталиным. Когда Леонид Максимович работал над последним своим великим романом "Пирамида" - он звонил мне домой, задавал вопросы о "прикладной эсхатологии". Помню, мы тогда с женой жили душа в душу и постоянно устраивали застолья для друзей, это был конец 1960 - начало 1970-х годов, какой-то житейский рай. И вот в разгар веселья раздается звонок от Леонова, и я запираюсь в ванной и объясняю ему учение Хайдеггера, неразрывность будущего, прошлого и настоящего и долг человека овладеть "кодом сущего". Эти ключевые моменты Правой Веры художественно осмысленны в обширном и философски-перенасыщенном романе "Пирамида", два тома которого сейчас лежат у меня на столе, и я перелистываю его, это глыбища, сокровищница.

Непосредственно же обсуждавшаяся нами концепция "прикладной эсхатологии" изложена Леонидом Леоновым во фрагменте данного романа "Взорвать мир...", опубликованном в 1997 году в газете "Завтра" (http://zavtra.ru/cgi/veil/data/zavtra/97/195/72.html).

Читаю вступительные слова Автора к роману-наваждению, подписанные им 21 марта 1994 года:

"Не рассчитывая в оставшиеся сроки завершить свою последнюю книгу, автор принял совет друзей публиковать ее в нынешнем состоянии. Спешность решенья диктуется близостью самого грозного из всех когда-либо пережитых нами потрясений — вероисповедных, этнических и социальных — и уже заключительного для землян вообще. Событийная, все нарастающая жуть уходящего века позволяет истолковать его как вступление к возрастному эпилогу человечества: стареют и звезды.

Однако наблюдаемая сегодня территориальная междоусобица среди вчерашних добрососедей может вылиться в скоростной вариант, когда обезумевшие от собственного кромешного множества люди атомной метлой в запале самоистребления смахнут себя в небытие — только чудо на пару столетий может отсрочить агонию.

Из-за недостаточной емкости памяти людской события угасающей поры хранятся ею в тесной упаковке мифа или апокрифа, вплоть до иероглифа. Громада промежуточного времени, от нас до будущих хозяев омолодившейся планеты, уплотнит историю исчезнувших предшественников в наконец-то прочитанный апокриф Еноха, который объясняет ущербность человеческой природы слиянием обоюдо-несовместимых сущностей — духа и глины. Гулкое преддверие больших перемен надоумило автора огласить свою, земную версию о том же самом на страницах предлагаемой книги".

Книга называется - Леонов Леонид. Пирамида: Роман-наваждение в трех частях. (Москва: Голос, 2004. Том 1: 736 стр; Том 2: 688 стр.). Она издана под редакцией ведущего научного сотрудника ИМЛИ РАН им.М.Горького, доктора филологических наук, члена Союза писателей России Ольги Овчаренко - дочери выдающегося литературоведа Александра Ивановича Овчаренко, который с молодых лет дружил с Леонидом Максимовичем Леоновым. Недавно издана книга отца - Александр Овчаренко. В кругу Леонида Леонова: Из записок 1968-1988 годов. Москва, 2002, 294 стр.

Газета "Завтра" пишет (http://zavtra.ru/cgi/veil/data/denlit/080/21.html) - "Издание дневников профессора А.И. Овчаренко стало возможным благодаря усилиям его дочери — Ольги Соловьевой-Овчаренко и поддержке Московского интеллектуально-делового Клуба Н.И. Рыжкова и компании "Русинтер Экспо". Книга включает в себя беседу А.И. Овчаренко с Л.М. Леоновым, состоявшуюся 21 декабря 1970 года по поводу подготовки Полного собрания сочинений А.М. Горького, два блока его дневниковых записей за 1968-1972 и 1974-1988 гг., а также предисловие Ольги Соловьевой-Овчаренко и три ее статьи о Леониде Максимовиче.

Мысли Л. Леонова — это настоящий кладезь глубины, афористичности и обжигающей актуальности, их надо издавать отдельными томиками. Например такие: "Истина — не в книге, а в сердцах людей"; "Русскому писателю не выстелят дорогу коврами, всегда найдут, за что ударить"; "Народ начинают уничтожать со святынь", — и им подобные".

Как сказано в Аннотации, девяностопятилетний великий русский писатель Леонид Леонов, автор всемирно известных романов «Русский лес», «Вор» «Барсуки», «Соть» и других, работал над романом «Пирамида» около сорока пяти лет. По оценкам ведущих русских писателей, роман «Пирамида» — самое выдающееся произведение Леонида Леонова, одно из величайших творений второй половины XX века. Действие романа происходит в конце 30-х годов XX столетия.
Сюжет, как и всех произведений Леонида Леонова, сложен. В центре романа командированный на Землю ангел, которого хотят использовать в своих целях различные темные Силы, среди которых Сталин".

Ольга Александровна Овчаренко пишет во вступительной статье "О романе Леонида Леонова «ПИРАМИДА»":

Роман Л.М. Леонова «Пирамида» задуман как произведение, подводящее итоги нынешнего цикла человеческой истории. Итоговость является основной характеристикой романа не только в отношении творчества старейшего русского писателя, но и в отношении всей русской, а отчасти и мировой литературы.

В «Пирамиде» Л.М.Леонов перекликается с апокрифическими памятниками христианской мысли «Книгой Еноха», «Словом об Адаме», «Словом Мефодия Пахарского», а также с выдающимися памятниками мировой литературы «Божественной комедией» Данте, «Фаустом» Гете и «Братьями Карамазовыми» Достоевского, Кроме того, в романе в полный голос зазвучали сокровенные мотивы творчества самого Леонова от антиутопии «Про неистового Калафата» из «Барсуков», образа ферта из «Конца мелкого человека», цирковой стихии из «Вора» и впервые появившейся в этом же романе «блестинки в глазу», которая, по мысли писателя, делает человека человеком, до попытки осмысления основ русской истории, и главным образом событий последнего столетия.

С предшествующим творчеством, и прежде всего «Вором», роднят «Пирамиду» приемы композиции и психологического анализа, связанные с участием автора в развитии сюжета. В романе продолжается исследование русского национального характера, начатое в ранних произведениях Леонова. Народная Русь с ее аввакумовским страстотерпческим началом, представленная такими образами, как дьякон Никон Аблаев, отец Матвей Лоскутов, горбун Алеша, ясновидящая Дуня, комиссар Тимофей Скуднов, противопоставлена чуждому, инородческому началу, олицетворяемому образами пустоцветов Сорокина и Бамбалски. Если кроткая русская девочка Дуня мечтает о том, чтобы отмолить у Бога грехи человечества, то одержимая династической гордыней пани Юлия Бамбалски жаждет стать прародительницей Антихриста.

Генезис такого характера, как Дуня, частично восходит к Беатриче. Несомненна связь с мировой литературой и образа профессора Шатаницкого, «резидента преисподней на Руси», пытающегося стать идейным руководителем эпохи русского лихолетья. Шатаницкий - мельче Мефистофеля Гете, он скорее напоминает черта, являющегося Ивану Карамазову, или сологубовского мелкого беса, однако Леонов и не ставит перед собой задачи создания образа, равновеликого гетевскому. Его занимает другая проблема: писатель считает, что дихотомия Добра и Зла, бывшая основой человеческой нравственности, исчерпала себя в силу превышения Злом своих полномочий.

Задуманное как своеобразная вкусовая добавка к Добру, оно стало зачастую перевешивать Добро на вселенской чаше весов, что объясняется несовершенством сочетания в человеке духовного и плотского начал. По Леонову, нынешняя форма жизни, возможно, будет заменена на какую-то иную, бесплотную, не связанную с той самой глиной, из которой, согласно апокрифу Еноха, был создан человек.

Для того чтобы наказать Зло, а заодно и исследовать позитивный опыт и неиспользованные потенциальные возможности человечества, на Землю направляется лазутчик из иных галактик Дымков, принимаемый многими за ангела. Но в результате интриг Шатаницкого Дымков попадает к Сталину, требующему от него помощи в построении общества, основанного на всеобщем равенстве, а именно укрощении похоти и мысли, на которых зиждется неравенство человеческое. Не желая участвовать в подобном социальном эксперименте, Дымков покидает Землю.

Замысел романа «Пирамида» относится ко времени Великой Отечественной войны. Карандашный его вариант был создан еще до «Русского леса». К 1962 г., по выражению писателя, «стала буйно расти нынешняя кожура» романа.

Нам выпала честь подготовки книги в печать. Болезнь глаз не позволила Л.М.Леонову держать корректуру «Пирамиды» и полностью воплотить свой замысел. В частности, композиция трех частей «Пирамиды», подобно «Божественной комедии» Данте, должна была строиться на магии чисел.

Ряд ключевых эпизодов, в том числе первомайского свидания «корифея» Шатаницкого и «еретика» Матвея Лоскутова, прихода Вадима-фантома с того света в отчий дом, разговора Сталина с Дымковым, компоновался нами из различных, не всегда идеально стыкующихся друг с другом. При этом за бортом предлагаемого вниманию читателя текста остались представляющие высокую художественную ценность страницы, которые безусловно со временем войдут в научное издание книги.

Художник, бесконечно требовательный к себе и своим сотрудникам, Л.М.Леонов возвращается к роману каждый день, тщательно обдумывая не только каждый характер или эпизод, но и каждое слово, жест и взгляд своих героев. Позволяя себе иногда отвлечься от утомительной, много раз переписываемой то начерно, то набело, то вдруг вновь превращающейся в черновик, обреченный на очередную переработку, диктовки, он вспоминает Горького, Станиславского, М.В. Сабашникова, Есенина, и незримые нити протягиваются из серебряного века русской культуры в наш железный век ларьковой цивилизации.

Наверно, никто из писателей сейчас уже так не работает над словом, как Леонов. Будучи поистине волшебником от русского языка, он тем не менее обращается к самым разнообразным словарям, энциклопедиям, справочникам, и бывает, что поиск единственного нужного слова продолжается месяцами.

Наиболее интенсивно мастер работал над философскими и космогоническими эпизодами романа, но, несмотря на пятидесятилетние творческие поиски, художнику не было дано придать этим эпизодам окончательную завершенность.

В этой связи можно вспомнить сон, увиденный Леоновым в девятилетнем возрасте. В разгар летней ильинской грозы он увидел в небесах Бога, начавшего творить над ним крестное знамение, однако по какой-то причине его не закончившего. Разгадку этой незавершенности Леонид Максимович ищет до сих пор. Не исключено, что она связана с некоторой «еретичностью» его мышления, отчасти переданной такому герою, как отец Матвей Лоскутов.

Насмотревшись на ужасы русской жизни и пытаясь согласовать их с логикой божественной целесообразности, отец Матвей приходит к выводу, что готовится примирение Бога и дьявола, а поскольку предметом их изначального раздора, согласно Еноху, был человек, ибо Бог хотел отдать в подчинение «созданным из глины» «созданных из огня», то перед этим примирением человек будет уничтожен, причем собственными руками — путем «самовозгорания человечины».

Как известно, подобный прогноз человеческого финала не вполне согласуется с православным богословием, и это «еретичество» заботит самого писателя, неоднократно консультировавшегося по вопросам теологии с иерархами русской православной церкви.

/МОЙ КОММЕНТАРИЙ: Леонов консультировался по теологическим вопросам не с иерархами, а с нами - со мной и с Николаем Лисовым, а мы тогда, в конце 1960-х годов, работали в Редакционно-издательском отделе Московского патриархата. РИО тогда располагался в Новодевичьем монастыре, и наш друг и руководитель отец Иннокентий /Просвирнин/ уединялся с нами на чердаке храма и вел задушевные беседы о Боге и человеке и о долге человека свершить Жертвоприношение. Мы об этих беседах рассказывали Леониду Максимовичу. Кроме нас, он ни с кем из Московского Патриархата духовно не общался/

Однако нельзя забывать и о том, что на протяжении всей своей истории православие развивалось в борьбе с различными ересями, и эта полемика давала полезную подпитку православной мысли. Элементы «еретического» мышления проникли в творчество большинства великих писателей: связанного с тамплиерами Данте; Гете, чей Фауст в начале своего пути рассматривает каббалистический символ макрокосма—шестиконечную звезду; отлученного от церкви Толстого.

Матвея постигает наказание за его попытку прикоснуться к испепеляющему знанию о судьбах Вселенной, и наказан он прежде всего отступничеством любимого сына Вадима. Переживающий духовный кризис отец Матвей говорит пришедшему к нему фантому, поначалу принимаемому им за сына: «С Богом не мудри, памятуя, что сказка должна быть страшная, сабля вострая, дружба прочная, вера детская...»

В эпилоге романа похожий на птицу ангелоид Дымков, предварительно открыв Дуне Лоскутовой пророчества о последних временах человечества, покидает Землю, так и не успев покарать царящее на ней Зло. Но на Земле остаются кроткая Дуня, неутомимый правдоискатель Никанор Шамин, пытающийся осмыслить трагедию своего народа Матвей, остается память о сраженном собственной совестью дьяконе Никоне Аблаеве, подлинном русском интеллигенте, профессоре Филуметьеве, о сохранившем в себе, несмотря на все перипетии истории, высокое человеческое начало комиссаре Тимофее Скуднове.

В запечатленной Леонидом Леоновым народной Руси чувствуется героическая суриковская закваска. И образы этих героев ярче, чем их философские рассуждения, убеждают в том, что духовные возможности человечества еще не исчерпаны и что «созданные из глины», даже если им и суждено «торжественное, окончательное возвращение к солнцу, от которого все родились», достойно прошли свой земной путь.

И в наши дни, когда, говоря словами леоновского героя, «страх жизни сильнее страха смерти», роман «Пирамида» воспринимается как памятник сокровенным исканиям человеческой мысли, как обращенный к Богу вопль многострадального Иова, ожидающего ответа из бури, и как предостережение богам земным".

Вернусь к воспоминаниям Александра Ивановича Овчаренко о Леонове, к заметке в газете "Завтра" от 18-06-2003 (http://zavtra.ru/cgi/veil/data/denlit/082/21.html):

"Сразу два новых издания представил в Правлении Союза писателей России Московский интеллектуально-деловой клуб Николая Ивановича Рыжкова — книгу Александра Ивановича Овчаренко "В кругу Леонида Леонова (из записок 1968-1988 годов)" и сборник лауреатов премии имени Виктора Розова "Алмазные грани "Хрустальной розы". В разговоре об этих изданиях участвовали В.Н.Ганичев, В.Г.Распутин, М.И.Кодин, дочь Л.М.Леонова Наталья Леонидовна, дочь А.И.Овчаренко Ольга Александровна, а также П.Ф.Алешкин, В.В.Дементьев, Ф.Ф.Кузнецов, Ю.А.Голубицкий, Н.В.Переяслов, С.Ю.Сибирцев, В.А.Широков и другие писатели, издатели и общественные деятели.

Собравшиеся делились своими воспоминаниями о Леониде Леонове, говорили о ценности и значимости его слова для сегодняшнего времени. А о том, насколько это слово близко нам нынешним, свидетельствуют не только художественные произведения Леонида Максимовича, но и запечатленные А.И.Овчаренко эпизоды его повседневной жизни, например:

"...Стоим у Библиотеки иностранной литературы. Валит хлопьями сырой снег. Л.М. говорит на свою излюбленную тему — о необычайной остроте ситуации в мире.
— Самое страшное в современной жизни — полное бессилие человека перед обстоятельствами, неумолимым ходом событий.

...Потом разговор переключился на главную тему, ПОСТОЯННО ЕГО МУЧАЮЩУЮ:
— А может, русский народ УЖЕ КОНЧИЛСЯ?.."

К сожалению, сегодня становится видно, что Леонид Максимович терзался этим вопросом отнюдь неспроста — по-видимому, он уже в те годы стал замечать ту пугающую тенденцию, которая в конце концов привела русский народ к столь откровенно проявившейся в наши дни потере его национального лица. Безропотная сдача нами наших сербских братьев, молчаливое взирание на притеснение русских в республиках бывшего СССР, полное наплевательство на гибель своей собственной культуры, безразличие к утрате авторитета России на международной арене, непротивление разграблению национальных богатств и потере исторических территорий, согласие с превращением наших детей в гоев и проституток — это ли не свидетельство катастрофы национального духа, признак его необратимой деградации?..

Запоминаются также и другие из леоновских высказываний, к примеру, такие: "Истина не в книге, а в сердцах людей. Она пропорциональна величине сердца"; "В литературе пропала сортность, работа над художественной тканью", — и множество им подобных.

Книга воспоминаний А.И.Овчаренко о Леониде Леонове — это сильнейшее средство для того, чтобы напомнить нам о нашем национальном духе и всколыхнуть в нас задремавшее творческое начало. А сборник лауреатов премии "Хрустальная роза" — символ того, чего мы можем достичь, если будет сохранять преемственность русской культуры".

Сейчас перечитал воспоминания Веры Дмитриевны Шапошниковой, замечательной писательницы и женщины и патриотки, о её беседах с Леонидом Максимовичем, который её очень ценил, он мне не раз говорил об этом. Эти воспоминания опубликованы на стр. 225-240 в сборнике "О Леонове" (Москва: Современник, 1979. - 272 стр. Редактор-составитель Чивилихин В.)(стр. 230-232):

— Ездили мы на конке. Тащили ее не лошади, а лошадиные призраки, у которых конюхи, наверное, крали овес. Конка с визгом и дребезгом неслась от Трубы, вверх на Сретенку. А недавно я летел в Прагу, на премьеру своей пьесы. Мы сели в самолет, позавтракали. Я только хотел предаться размышлениям о полете, как объявили посадку. Громаден по размаху кусок истории, где нам отведено место для жизни и деятельности. Ведь создали самолет, управляли им дети тех самых мужиков, которые еще так недавно бросали лом в рубильный патрон. Они совершают неслыханные подвиги, обращаются с гигантскими сметами. Раньше в России не было человека, который знал бы, с какого конца нужно тратить деньги. Умение считать — наука, которая создается гигантским опытом. Появились совсем новые люди — биологи, химики, атомщики... Я не романтизирую историю. Все совершалось на моей памяти. И не само по себе. История работает на человеческих усилиях.

Разговор с Леоновым состоялся летом 1957 года на терраске переделкинской дачи. На столе стояло блюдо крупного красного крыжовника. За окном буйно цвели флоксы, выращенные Татьяной Михайловной, женой писателя. Все запомнилось — и смолистый запах бревен, и легкий аромат сада, и сам Леонов, высокий, спортивный, в серых брюках и белой рубашке с закатанными рукавами, открывавшими руки, огрубевшие от работы с землей.

- Я взял на себя страшный труд подготовить к новому изданию своего «Вора» — пройтись пером по всему роману,— говорил Леонид Максимович.— Зачем это делаю? Там много разных досадных оплошностей. И вот странно: в отсутствии трудолюбия меня никто еще не упрекал, оплошности вызваны не поспешностью. Наша жизнь протекала стремительно, шли очень большие и разные накопления в обществе, в народе, которым мы не можем еще подвести итоги. Советский Союз появился неожиданно для мира. Это было похоже на появление вулканического острова из хляби вод, рождение нового мира, похожее на взрыв. Мы соприкасались с гигантским сплавом самых разных и не всегда приятных явлений - чистых отливок в природе не бывало. Я тогда еще не осмыслил всего до конца. Нас будут осмысливать потомки и вершить суд над нами...

Не одно поколение будет вглядываться в творчество Леонида Леонова, запечатлевшего в своих произведениях время и события, свидетелем и участником которых он был...

Я узнала, как, приступая к первой реализации плана «Вора», Леонид Максимович вместе с Есениным и Аннушкой Берзинь ходили в ермаковский ночлежный дом, находившийся возле Красных ворот в Москве (читатель впоследствии найдет его в «Воре»). Там они познакомились с ночлежниками, многие из которых вошли прообразами в роман Леонова.

Книга была написана, издана. Прошло много лет, и Леонид Максимович снова вернулся к ней, к одному из интереснейших своих сюжетов. Эту свою работу он объяснил своеобразно.

- Жил-был молодой человек, в меру способный и наблюдательный. Задумав роман, он подсмотрел, как расположены у его героя руки, ноги и голова. Изобразил их довольно точно, как будто все хорошо, а они движутся вразнобой, все сами по себе. Значит, не дорос еще молодой человек до того, чтобы движения их были согласованы. Не было в организме сердца и нервов, которые будут гнать кровь, управлять движениями. Вот он и взялся за эту работу. И вот любопытно, — воскликнул Леонов, — как-то в Сорренто мы разговорились с Горьким о судьбах героев своих произведений.

Горький сказал мне: «Представьте такую ситуацию: много лет спустя после опубликования одного из произведений прогуливается писатель по городу. И вдруг видит, навстречу идет главный герой этого произведения. Обрадовались, обнялись. По старой русской привычке пошли в пивную. Сели, заказали пива, стали предаваться воспоминаниям. Вначале все шло мирно и хорошо. Но под утро, как это иногда бывает, вдруг возник спор. Он, конечно, возник не вдруг, весь разговор вел к нему, только назаметно. Писатель рассердился на персонажа:

- Э, батенька, да ты мне совсем не тем прикинулся. — Он вскочил, схватил кружку, бросился на героя и убил его наповал. Так кончилась встреча».

- Я с улыбкой вспоминаю эти слова. — Леонов и вправду улыбнулся, но глаза оставались задумчивыми. — У меня ведь так получилось: в конце романа я убил своего Митьку-вора, пришел к пониманию неизбежности его гибели. К этому привели внутренние законы развития его личности...

И снова, как тогда в институтской аудитории, он заговорил о значении композиции в литературном произведении: «Композиция — это логика развития сюжета, умное понимание того, как должны располагаться колеса, чтобы они производили необходимое действие. Произведение получается от перемножения всех элементов, которые в него входят...»

Работа над «Вором» — уникальный пример писательского труда, его работы над словом и развитием мысли. Рассказывая о том, как переписывал строчку за строчкой, приводя в рабочее состояние механизм «колеса» романа, Леонов постепенно увлекся, роман захватил его, и он уже не говорил, а разыгрывал в лицах отдельные сцены. Глуховатый, слегка шепелявящий голос его стал гибким, и сам он как-то преобразился. Леонов двигался по комнате, изображая героев. Он вел к кульминации, к развенчанию героя. И вдруг с такой внутренней силой и глубиной раскрылась картина последней встречи Векшина, вора, с Санькой Бабкиным, бывшим его фронтовым дружком, влюбленно и преданно ступившего за Митькой на воровскую дорожку. Санька, мечтавший вернуться к честной жизни, в терпеливой надежде объяснял «хозяину», в какую пропасть он его вверг, отняв даже крохи больного, зыбкого счастья. Но тот оставался равнодушно-небрежным.

Леонов изобразил, как Санька, откинувшись затылком к покрытому талой наледью водостоку, не примечая бившей в грудь капели, околдованно смотрел на луну, что неслась над крышами сквозь мутные дымы облаков... и можно было подумать, что он закоченел или умер, если бы не подозрительная струйка от глаза, слабо блестевшая на его щеке.

Леонов так обреченно и страшно произнес: «Ведь Ксенька-то умерла только что... еще не остыла, поди»,— словно с ним самим произошла трагедия; сам он был оскорблен в своих лучших душевных движениях, принимая за дружбу высокомерное равнодушие, обманут в своей вере и жертвенной преданности, потеряв в своей жизни единственную опору.

Раскрылось и то, какой кровью напитана эта книга...

Никто не читает великий роман "Пирамида", я купил двухтомник за 10 рублей (30 центов). Никого из ошкурившихся павших россиянцев не волнуют вселенские проблемы, почти все "овощи". И вдруг случайно в еженедельном либеральнейшем журнале "Новое время" в разделе "Почта" читаю письмо читателя Андрея Малиновского из Питера (Новое время, Москва, 18 июня 2006 года, № 24 /3136/, стр. 2 http://www.newtimes.ru/mail.asp?n=3136):

"В споре Н. Ратьковой («Почта»,№18–19/2006) с М. Колдобской о Михаиле Зощенко неправы обе.

Не мог Зощенко с его талантом, как утверждает госпожа Колдобская, писать плохо: его рассказы любят все, кто их читал.

В то же время оба автора не назвали самый плохой поступок Зощенко.

Жаль, что госпожа Ратькова, написав о существовании настоящей литературы в 30-е годы и назвав ряд имен, не вспомнила о троих, оставшихся в живых, которые пытались докричаться до народа сквозь железную маску сталинизма: Андрее Платонове, Михаиле Булгакове и Леониде Леонове.

После того как ряд писателей, как советских, так и зарубежных, посетили большевистский лагерь смерти – Беломорканал, появилась гнусная стряпня М. Горького и Л. Авербаха (бывший руководитель печальной памяти РАППА) «Беломоро-Балтийский канал», где этот лагерь представлялся чуть ли не как санаторий. Под этой мерзостью подписались все писатели, в том числе и Зощенко, кроме Леонова (Булгакова и Платонова там не было).

Представьте себе ощущения Леонида Максимовича с тех пор (дело было в 30-е годы): ведь если каждый день ждать ареста, немудрено и спятить. Но Леонов не спятил, пережил Сталина на 40 лет и оставил нам антисталинистское завещание «Пирамида», где сказал, что Сталин напугал русский народ на триста лет вперед!

А «Русский лес» Леонова не теряет злободневности: ведь Грацианские никуда не делись".

Леонид Максимович как-то рассказал мне о вечеринке в квартире Сталина, куда был приглашен в первый раз по совету Максима Горького. Оказывается, Сталин следил за творчеством Леонова, проявил осведомленность. Разлили водку. Налили и Леонову. Он сказал - "Иосиф Виссарионович, я непьющий, я не могу пить водку". Сталин помолчал немного, а потом сказал так, что нельзя было ослушаться - "Пей!". И Леонид Максимович вспоминал, что не смог устоять и вынужден был выпить сталинские двести грамм до дна.

Леонид Максимович Леонов, как и "зубр" Николай Владимирович Тимофеев-Ресовский и мудрый Лев Николаевич Гумилев - истинный Правоверный. Он воспринял эстафету Правой Веры от купелей самосожжения наших раскольников и от штурмующих небо нашей Великой Революции, он художественно выразил проблематику Правой Веры особенно в вершинном романе "Пирамида".

Мои учителя-корифеи ушли. Они оставили эстафету нынешним Правоверным. Но сколько их на Руси и в мире? В мире различные аспекты Правой Веры исследуют научные фантасты, особенно классики американской научной фантастики, а в философии к Правой Вере близки были Мартин Хайдеггер и Жак Деррида, но они тоже ушли, но вдруг Правоверными предстали братья Ларри и Энди Вачковски в фильмах "Матрица" и "V - значит вендетта" . А в России, кроме меня, понимают Правую Веру, как мне представляется, лишь Николай Лисовой и Лев Регельсон. Другим просто неинтересны вопросы о Конце и Начале. Так что же, некому передавать эстафету высшего знания? Всё же, думаю, преемственность будет обеспечена и утверждена.