Ранее газета «Коммерсантъ» сообщила о разработке Минобрнауки новой федеральной программы «Мозг, здоровье, интеллект, инновации на 2021-2029 гг.». Согласно проекту, в России планируется развивать технологии нейроинтерфейсов, которые позволяют управлять внешними устройствами напрямую с помощью электрических сигналов мозга. По информации издания, президент России Владимир Путин поручил проработать программу премьер-министру Михаилу Мишустину и главе администрации президента Антону Вайно.

«Указанная программа не имеет финансирования. В конце прошлого года на уровне правительства было принято решение о нецелесообразности ее разработки», — сообщили в пресс-службе.

По информации «Коммерсанта», проект разрабатывается РАН и МГУ им. М.В. Ломоносова. На его реализацию понадобится 54 млрд руб., которые планируется выделить из других нацпроектов.

Источник: https://www.vedomosti.ru/society/news/2021/06/22/875112-minobrnauki-opro...

Потери
Для начала стоит подумать – что такое потери вообще? 
Они бывают разные. Вот военнопленные – это тоже потери. Но плен ведь не означает, что человек мертв? Генерал-майор Михаил Иванович Потапов прошел плен, вернулся, командовал армией и округом, дослужился до генерал-полковника, умер спустя 20 лет после войны. И он не один такой. Таких было много.

Есть еще потери санитарные. И это не обязательно раненные. Скажем, жизнь в мокрой вонючей яме, именуемой окопом, она здоровья не добавляет, получает человек нефрит или пневмонию, его направляют в госпиталь и, как положено, вносят в список санитарных потерь. А есть еще травмы, есть чистые ранения. Некоторые фронтовики по три-четыре раза ранены были. И если считать общие потери, то можно дойти и до десятков миллионов, а то и поболе.

Опять же, есть потери военнослужащих, а есть – гражданского населения. И путать не надо. Вторые с боевыми действиями не связаны никак. Связаны они с печально известным планом «Ост». Мы немцев не истребляли, вот у них общие потери и меньше. Они же вели войну с целью уничтожить советский народ.

А еще есть потери прямые, а есть демографические. И это тоже вещи разные. Демографические это когда считаем, сколько должно было быть людей к концу войны, при нормальной рождаемости. Проще говоря – учет нерожденных детей. Всех этих нюансов много. И с этими деталями можно играть как душе угодно. Вот и выходят дикие цифры. При желании, конечно.

Считаем, например, потери демографические вкупе с санитарными и плюсуем потери гражданского населения. И пишем – 50 миллионов. Вот гады-коммунисты народа положили-то... А ведь это обман. Причем обман, давно опровергнутый. Есть исследования Кривошеева. Есть данные МО и Росстата.

Просто там цифры мелкие и скучные, проще читать что-то этакое. Тем более, цифра потерь постоянно плавал

а.
 

Проблемы учета

А проблема учета боевых потерь в 1941–1942 годах была. И вызвана она причинами сугубо объективными. 
Поименный учет потерь ведется как? Командиры подразделений отправляют донесения о потерях наверх. Там суммируют, отправляют еще выше. И так до самого Наркомата Обороны. Но если подразделение попало в окружение и погибло, то гибнут и бумаги, которые спасают в последнюю очередь. Следовательно, гибнут и донесения о потерях. 
В 1941–1942 году котлы были, скорее, нормой. И десятки погибших армий никаких донесений отправить не могли по чисто техническим причинам. 
Остается метод примерный: числилось столько-то, прорвалось столько-то... Но он не говорит ни о чем. Часть окруженцев уходила в партизаны, часть – оседала по деревням. Были попавшие в плен. И все эти люди оставались живы и дальше воевали. Опять же, куда отнести раненных, убитых немцами в госпиталях? Ополченцев, милиционеров, партизан?

И навести порядок в такого рода бухгалтерии очень даже непросто, особенно по вопросу пленных. Сколько их погибло? Вопрос сложный. Немцы с соблюдением конвенций не заморачивались. Советские военнопленные людьми не считались. Их кормили по минимуму, им практически не оказывали медицинскую помощь, оттуда и повышенная смертность.

В итоге потери пленных приблизительно составили: «Всего в плену находилось 4059 тыс. советских военнослужащих, а около 500 тыс. погибло в боях, хотя по донесениям фронтов они были учтены как пропавшие без вести. Кроме того, в начальный период войны было захвачено противником около 500 тыс. военнообязанных, призванных по мобилизации, но не зачисленных в войска».

4,5 миллионов военнопленных – это не только военнослужащие. Была у немцев привычка задержанных гражданских помещать в разряд именно пленных... со всем отсюда вытекающим.

По немецким данным: В немецком плену умерли 3,3 млн советских военнопленных (Streit C. Keine Kameraden: Die Wehrmacht und die sowjetischen Kriegsgefangenen. 1941–1945).

И это опять же цифра неточная, потому как учтены умершие в лагерях. А минимум полмиллиона пленных до лагерей не добралось, их убили просто по дороге. Цифра 3,8 миллиона человек, убитых немцами пленных, она жуткая. Но отнести ее к военному искусству не выходит. К концу войны у нас тоже скопились миллионы пленных. Просто мы, будучи людьми, их не убивали.
 

Потери боевые

Они как раз известны более-менее точно – 6329,6 тысяч человек. По Кривошееву, всего РККА потеряла 11441000 человек. Есть цифры альтернативные, некоторые насчитывают и 12 миллионов, но не более. Надо понимать, что это всего –погибших в боях и от несчастных случаев, расстрелянных (160 тысяч), умерших в плену, пропавших без вести.

Цифра страшная. Но у противника: безвозвратные людские потери фашистской Германии на советско-германском фронте составили около 7 млн человек (включая Австрию, Люксембург, Эльзас, Лотарингию, судетских немцев, добровольные формирования из других государств) и ее союзников (Венгрии, Италии, Румынии и Финляндии) – более 1,7 млн человек. Что вполне сравнимо с потерями нашими. И это вполне логично. У нас были 1941–1942 годы, у немцев – 1944–1945.

Есть споры о пропавших без вести. Но для войны это, увы, обычное дело. Здесь надо понимать, что в конфликтах такого масштаба, что демографического, что географического, посчитать до человека не выйдет никогда. Ни у нас, ни у них. Для понимания. Стрелковая дивизия РККА в 1941 году – это 14500 человек по штату. И только наши потери на поле боя – более 400 стрелковых дивизий за четыре года. А совокупные потери РККА и вермахта в два раза превышают все потери в Первой мировой войне. Если же добавить, что граждане СССР не считались людьми для немцев, и те же тела советских военнослужащих они нормально не захоранивали, а часто и вообще не хоронили, то споры будут идти очень долго, если не вечно.

И хорошо, если это споры научные, в стиле спора Земскова с данными Кривошеева. Но обычно это скатывается к антироссийским агиткам с фантастическими цифрами, высосанными из пальца. А между тем уровень наших потерь четко показывает только одно – силу нашего государства и силу нашего народа.

Потеряв кадровую армию и огромную территорию, мы не сдались, не устроили развал государства. А встали на ноги и победили. И те, кто попал в миллионы потерь, погибли именно для того, чтобы мы дошли до Берлина.

И как-либо оценить подвиг восстановления армии в ходе войны практически с нуля, параллельно восстанавливая потерянную часть промышленности, в условиях наступления противника на всех фронтах, мы все ещё до конца не сможем. Просто потому как – понять такое можно, а вот осознать – нет. Слишком уж задача та была неподъемной, на грани неосуществимой. 
И наши деды-прадеды с той задачей справились. Даже такой ценой. Взяв сравнимую цену и с агрессора.

Роман Иванов

Источник: https://politinform.su/134911-cena-pobedy-poteri-velikoj-otechestvennoj-...

Фёдор Лукьянов: Наше мероприятие проходит в рамках проекта «Лаборатория исторической памяти», который вместе с Фондом Горчакова мы начали в 2019 г., в год тридцатилетия с переломного для мировой политики 1989-го. В рамках этого проекта мы пытаемся разнообразить дискурс памяти. Мы очень сильно погружены в нарратив, который связывает (а теперь уже и разделяет) нас с Западом.

В декабре 2020 г. у нас прошла феноменально интересная, на мой взгляд, дискуссия о том, как 75-летие Победы и вообще Вторая мировая война и память о ней воспринимается в странах Восточной и Южной Азии. Приглашённые эксперты рассказывали о Китае, Корее, Японии и Индии.

И вот после Восточной Азии, мы решили обратиться к Ближнему Востоку, который, с одной стороны, гораздо ближе расположен к тем событиям, перевернувшим мир, с другой – мы довольно редко задумываемся о том, а как все эти события воспринимались и воспринимаются там по сей день, а главное, какую роль они играют в текущей политике этих государств. Конечно, нам хотелось охватить больше взглядов, но пока мы решили сосредоточиться на трёх странах: Турция, Иран и страны арабского мира.

Фёдор Лукьянов: Наше мероприятие проходит в рамках проекта «Лаборатория исторической памяти», который вместе с Фондом Горчакова мы начали в 2019 г., в год тридцатилетия с переломного для мировой политики 1989-го. В рамках этого проекта мы пытаемся разнообразить дискурс памяти. Мы очень сильно погружены в нарратив, который связывает (а теперь уже и разделяет) нас с Западом.

В декабре 2020 г. у нас прошла феноменально интересная, на мой взгляд, дискуссия о том, как 75-летие Победы и вообще Вторая мировая война и память о ней воспринимается в странах Восточной и Южной Азии. Приглашённые эксперты рассказывали о Китае, Корее, Японии и Индии.

И вот после Восточной Азии, мы решили обратиться к Ближнему Востоку, который, с одной стороны, гораздо ближе расположен к тем событиям, перевернувшим мир, с другой – мы довольно редко задумываемся о том, а как все эти события воспринимались и воспринимаются там по сей день, а главное, какую роль они играют в текущей политике этих государств. Конечно, нам хотелось охватить больше взглядов, но пока мы решили сосредоточиться на трёх странах: Турция, Иран и страны арабского мира.

Фёдор Лукьянов: Чрезвычайно интересно было услышать о взгляде Турции, особенно учитывая, как мы, привыкшие к совершенно иной схеме интерпретации тех событий – войны как борьбы добра со злом, трудно воспринимаем идею о мудрости и ценности нейтралитета. Об Иране в контексте Второй мировой войны широкая публика знает главным образом из чудесного фильма 1980 г. «Тегеран-43» с Аленом Делоном. Но, похоже, истинные реминисценции тех событий в Иране куда сложнее и многообразнее.

Елена Дунаева: Обсуждение тематики, связанной с периодом Второй мировой войны, в Иране воспринимается достаточно болезненно, поскольку в совокупном сознании иранского общества политика воюющих держав – ярчайший пример их имперских устремлений, выразившихся в оккупации страны и жесточайшем использовании её экономического потенциала. Если в шахский период основной акцент делался на оказании Ираном помощи союзникам,  то в Исламской Республике Иран произошла переоценка политики династии Пехлеви и акцент делается на таких моментах, как  попрание нейтралитета, объявленного Ираном ещё в 1939 г., нарушение суверенитета и ввод войск союзников в августе 1941 г., рассматриваемый как захват его территории. Многочисленные сложные моменты, возникшие в отношениях Ирана как с СССР, так и с Великобританией и США в тот период, до сих пор, хотя и устранены на официальном уровне, сохраняются в исторической памяти иранцев и проявляются при малейшем осложнении отношений между странами.  

В прошлом году, когда весь мир отмечал 75-летие Победы, в ИРИ это событие прошло практически незамеченным, несмотря на достаточно значимую роль Ирана в этой войне. Напомню, что союзники называли Иран «мостом победы».

Чтобы понять место Ирана в годы войны, стоит немного разъяснить ситуацию, сложившуюся в конце 1930-х годов. В это время отношения Ирана с Советским Союзом значительно ухудшились, что было главным образом связано с опасениями Ирана относительно поддержки коммунистических организаций страны со стороны СССР, следствием чего стала постепенная переориентация Ирана на Германию. Подчёркивая «арийскую общность», немцы активно проникали в страну, установив практически полный контроль над коммуникациями и пытаясь вытеснить англичан из нефтяной сферы. Шах Реза Пехлеви, проводивший курс на модернизацию и светское развитие, развивая тесные связи с Германией, сохранял отношения с Великобританией, пытаясь поддерживать паритет.

Подписание в 1939 г. пакта между СССР и Германий поставило Иран перед дилеммой. С одной стороны, он в этой ситуации стал рассматривать себя партнёром обеих государств и вновь активизировал экономические связи с СССР. С другой стороны, ввиду циркулирующих слухов о секретных договорённостях двух государств о разделе мира, в самом Иране опасались того, что Советский Союз может присоединить его северные районы.

Уже 4 сентября 1939 г. Иран объявил о нейтралитете. Тем не менее он продолжал получать из Германии вооружения и поддерживать с ней тесные экономические связи. Сложившаяся ситуация позволила самим иранцам характеризовать политику шаха как «неудачный нейтралитет» и продолжение прогерманской политики.

Однако после нападения Германии на СССР интерес к Ирану в двух противостоящих лагерях возрос. 25 июня 1941 г. Берлин потребовал от Ирана вступления в войну на своей стороне. Прогерманские силы в Иране ожидали вступления немецких войск. Практически одновременно Великобритания, очень обеспокоенная возможностью захвата немцами территории Ирана, выразив поддержку Советскому Союзу, выступила с предложением создать маршрут через его территорию в целях оказания военной и экономической помощи. Беспокойство Лондона относительно прогерманской позиции шаха объяснялось тем, что Англия имела нефтяную концессию на юге Ирана и большая часть нефти, поставляемой для нужд британского военно-морского флота, добывалась в Иране. Вступление немецких войск в Иран открывало им прямую дорогу в Британскую Индию. Ещё в первый период мировой войны Великобритания для защиты своих интересов рассматривала возможность вторжения на иранскую территорию. Именно она и предложила СССР ввести войска в Иран с севера и с юга для обеспечения транспортировки грузов. Сталин, однако, очень колебался. Стоял вопрос, сможет ли СССР вести военные действия сразу на два фронта. Советское правительство предприняло целый ряд попыток договориться о том, чтобы Иран добровольно предоставил свою территорию для транспортировки грузов по системе ленд-лиза без ввода войск. Однако Иран, допуская возможность транспортировки экономической помощи, категорически отказывался перевозить через свою территорию военные грузы, объясняя это своей нейтральной позицией. Почему выбор пал на Иран? В стране была построена Трансиранская железная дорога, которая соединяла Персидский залив с портами на побережье Каспийского моря. От границы с Британской Индией вглубь территории Ирана и к его северным границам с СССР были проложены автомобильные дороги. Иранский транзит был наиболее безопасным и коротким и начал действовать уже в ноябре 1941 года. Конечно, он был не единственным, и не стоит преувеличивать его значение: преодолев свой пик перевозок в 1942–1943 гг. Трансиранский железнодорожный путь стал уступать по объёмам грузоперевозок Северному и Дальневосточному путям.

После неудачных переговоров с правительством Ирана, руководство СССР одновременно с Великобританией трижды направляло ноты в Тегеран, требуя выслать из страны всех немецких советников. Не получив положительного ответа, союзники 25 августа 1941 г. начали ввод своих войск на территорию Ирана. Иранская армия не оказала серьёзного сопротивления. 30 августа силы союзников оказались в ста километрах от Тегерана. Шах Реза Пехлеви был отправлен в отставку. Новым монархом стал его сын Мохаммед Реза Пехлеви, хотя рассматривались также варианты демократического устройства власти. Стоит отметить, что Советский Союз для введения своих войск на иранскую территорию имел юридическую основу – договор 1921 г. между Советской Россией и Персией. Шестая статья этого документа гласила, что в случае возникновения угрозы безопасности для советской границы российское советское правительство будет иметь право ввести свои войска на территорию Персии, чтобы в интересах самообороны принять необходимые военные меры. Именно на этой статье СССР и акцентировал внимание, намереваясь пересечь границу Ирана. В январе 1942 г. между Ираном, СССР и Великобританией был подписан Договор о союзе. Этот документ юридически закрепил «содержание» военных сил этих государств на территории Ирана, подчеркнув, что это не является военной оккупацией, и закрепил условия выведения войск – через шесть месяцев после того, как Германия будет побеждена. В 1943 г. к этому договору присоединились и США, которые также ввели в страну свои вооружённые формирования, но уже в ограниченном количестве и исключительно с целью охраны транспортных путей, по которым перевозились важные грузы.

Важно отметить, что именно проблема оккупации Ирана, проблема низложения шаха Реза Пехлеви – оставили глубокий след в общественном сознании иранцев и породили множество других проблем, в частности – проблему компенсации, которая, с точки зрения Ирана, не решена до сих пор.

Фёдор Лукьянов: Мы не привыкли к тому, что в контексте Второй мировой войны мы можем кем-то рассматриваться в качестве ответчиков. Ну а теперь слово арабскому миру.

Григорий Косач: Говорить об «арабском мире» в нашем контексте не приходится в силу одного простого обстоятельства. В тот период в этом регионе существовал конгломерат разнообразных подмандатных территорий и государств, которые были плохо связаны друг с другом; идея общей арабской идентичности практически отсутствовала, она была гораздо более развита в восточной части современного арабского мира, но размышления о том, насколько Египет, Тунис либо Марокко ощущали себя в то время арабскими странами – это огромный и отдельный вопрос.

В этом многообразии государств и территорий присутствовали французские протектораты, такие, как Марокко и Тунис. Алжир был продолжением территории Франции по другую сторону Средиземного моря, Ливия – тем же самым для Италии. Египет и Ирак к тому времени уже обрели свою политическую самостоятельность, но они были тесно связаны жёсткими договорными отношениями с бывшими метрополиями. В свою очередь, подмандатные территории включали в себя современные Иорданию, Ливан и Сирию, и то, что обычно квалифицируется в качестве «исторической Палестины» – нынешние Израиль и Палестинскую Национальную Администрацию. Наконец, на Аравийском полуострове располагались два независимых государства – Саудовская Аравия и то, что в своё время называлось Северным Йеменом.

В каждом из политических образований существовала собственная ветвь национального движения, плохо связанная с иными национальными движениями региона, и, соответственно, в каждом из этих образований развивалась собственная версия местной историографии, которая имела отношение в том числе и ко Второй мировой войне.

Оговорюсь сразу же – вопрос Второй мировой войны применительно ко всему комплексу политических образований арабского региона не может рассматриваться в качестве проблемы, имеющей чётко выраженное, очевидное значение.

Если вопросы, связанные с Первой мировой войной, всегда находились в центре внимания в арабских странах, которые расположены в его восточной части, – и это имело отношение к так называемой Великой арабской революции, то Вторая мировая война не находила и до сих пор не привлекает серьёзного внимания со стороны арабских историков вне зависимости от того, о какой из этих стран мы говорим.

Казалось бы, странное обстоятельство, поскольку на территории арабского мира, по крайней мере, в Северной Африке, в Ливии, Тунисе, частично Египте, в ходе Второй мировой войны происходили военные действия. Территория арабских стран (кроме того, что там развивались непосредственные военные действия) могла быть оккупирована войсками иных держав, и речь здесь шла о германской армии Роммеля в Тунисе и Ливии, о её дальнейшем продвижении в направлении Египта, об английский оккупации Ливии и Туниса, о высадке американских войск в Марокко и тому подобном.

Но вовлечённость некоторых арабских стран (по крайней мере, с точки зрения использования их территорий противостоявшими в годы Второй мировой войны державами) обходится стороной. Эта вовлечённость не попадает в центр внимания местных историков. Этот вопрос изъят и из сферы современного обсуждения, поскольку для современного арабского мира вопрос Второй мировой войны рассматривается только с точки зрения того, в какой мере и в силу какого соотношения сил складывавшаяся ситуация была благоприятна для развития национального движения в той или иной стране региона.

Обращусь лишь к двум ситуациям, которые, на мой взгляд, могли бы прояснить это положение, поскольку обе они как раз и определялись соотношением сил, воздействовавшим на эволюцию национального движения в период Второй мировой войны. Речь будет идти о положении в Египте в те годы и об Ираке в мае 1941 года. На мой взгляд, говорить сколько-либо серьёзно о ситуации в странах Магриба нет смысла. Там после падения правительства Народного Фронта по Франции местные национальные движения были разгромлены, а их лидеры были либо арестованы, либо высланы за пределы этих стран. В силу этого события Второй мировой войны – высадка немецких войск, приход англичан и американцев – воспринимаются там как события, происходившие без какой-либо связи с местными национальными движениями, как открытое игнорирование их воли: «К нам пришли, нас оккупировали, нам начали диктовать свои желания союзники».

Итак, Египет, где в то время существовало как минимум три внутренних центра сил. Один центр – королевский двор, Фарук и его окружение; второй – вафдисты (крупнейшая национальная партия Египта, которая привела его к независимости уже в начале 1920-х годов, при всей условности этой независимости); наконец, третий центр – расквартированные в Египте английские вооружённые силы и посольство Великобритании. С точки зрения национальной историографии, соотношение сил между этими тремя центрами и определяло египетскую позицию во время Второй мировой войны.

Германские войска приближались к египетской границе в то время, когда заключённый вафдистским правительством в 1936 г. договор с Великобританией не был выполнен в полном объёме (британская позиция в этой связи оправдывалась началом Второй мировой войны, а также предшествовавшими ей событиями, в частности, итальянской агрессией против Эфиопии), включая вывод английских войск с основной территории Египта и их сосредоточение в зоне Суэцкого канала. Приближение германских войск рассматривалось египетскими националистами в качестве инструмента давления на Великобританию. Хотя, согласно положениям договора 1936 г., Египет обязывался оказывать Великобритании необходимую помощь и содействие, тем не менее – вопрос о его участии в войне не ставился, с точки зрения местной историографии, речь могла идти только о «неучастии» в военных действиях. Важнейшая цель вафдистов сводилась к тому, чтобы исключить втягивание Египта в военное противостояние Италии либо Германии.

Это особенно ярко проявило себя в то время, когда войска Роммеля оказались на египетской границе, а из Каира и Александрии началась массовая эвакуация английских граждан и учреждений, евреев, граждан иных стран, что заставило Великобританию пойти на крайние меры. В феврале 1941 г. британские войска окружили дворец Фарука в Каире и вынудили короля подписать указ о назначении лидера Вафда Мустафу Наххаса, объективно поддерживавшего Великобританию, премьер-министром, что вовсе не привело к отказу Египта от «неучастия» в войне. Возглавив правительство, Мустафа Наххас устанавливал контакты с представителями армии Роммеля и германскими руководителями, стремясь не допустить уничтожения египетской промышленной и транспортной инфраструктуры в том случае, если германские войска всё-таки войдут в Египет, а англичане будут вынуждены уйти из Египта в Судан либо на территорию Палестины. Это определяло его предложение превратить Каир в «открытый город» и избавить его тем самым от германских бомбардировок, как и обращённое к губернатору Александрии требование с уважением встретить германские войска, если они пересекут египетскую границу, и заявить представителям германского командования, что Египет не участвует в военных действиях и в силу этого не может нести ответственность за какие-либо действия Великобритании. Иными словами, как подчёркивал Наххас, «если вы воюете с Великобританией, это не значит, что вы воюете с Египтом».

В свою очередь, позиция короля, стремившегося к установлению единоличного правления, обретению звания нового мусульманского халифа и желавшего сузить сферу влияния вафдистов, рассматривавшихся Фаруком в качестве союзника англичан, предполагала установление контактов с германскими вооружёнными силами. Обещая Роммелю «полноценную поддержку» («в случае необходимости») в действиях против англичан, король, тем не менее, подчеркивал, что Египет остаётся «не участвующей» в военных действиях страной.

Другие группы на египетской внутриполитической сцене в то время оставались маргинальными, поскольку они выдвигали идеи, связанные с реализацией либо арабского, либо исламского проекта – младоегиптяне («Миср аль-фатат»), «Братья-мусульмане»[1] и начинавшая процесс своего формирования группировка «Свободные офицеры», исторически позже попали на авансцену внутриполитического процесса. Устанавливая контакты с Германией и Италией, они вместе с тем не стремились к полному разрыву с Великобританией, как и вафдисты, используя эти контакты (но более жёстко, чем ведущая партия) для давления на англичан в интересах достижения полной независимости Египта. Война Германии (или, иными словами, отказ от лозунга «неучастия») была объявлена только в феврале 1945 г., в связи с коренными переменами в ходе Второй мировой войны.

События мая 1941 г. (обычно квалифицируемые как «иракско-британская война») в Ираке вытекали из обстоятельств формирования этого государства. Возникнув после завершения Первой мировой войны (первоначально в качестве подмандатного королевства под управлением Великобритании), Ирак обрёл правящую политическую элиту, представленную хашимитским лидером эмиром Фейсалом (неудавшимся королём Сирии, изгнанным французами из Дамаска) и окружавшими его офицерами «арабской армии», участвовавшими в «Великой арабской революции» – боевых действиях против Османской империи на ближневосточном театре Первой мировой войны. Эта «пересаженная» в Багдад элита (несмотря на то, что в её составе были уроженцы территорий, включённых впоследствии в Ирак) находилась в сложных отношениях противоборства с последовательно складывавшейся уже в самом Ираке после обретения им в 1932 г. статуса независимого государства группой местной (суннитской) элиты, игравшей значимую роль в офицерском корпусе национальной армии. Начиная с 1936 г. (времени первого военного переворота в Ираке, определившего глубинные противоречия между «пересаженной извне» и местной элитами), роль суннитского офицерского корпуса в политической жизни лишь возрастала. 

Совершив в начале апреля 1941 г. государственный переворот, иракские армейские лидеры во главе с Рашидом Али Гайлани оправдывали свои действия стремлением обрести полную независимость, что, как они утверждали, невозможно без свержения представленного королевским двором господствующего «политического класса», союзника Великобритании, тормозившей реализацию иракско-британского договора 1930 г., предусматривавшего вывод английских войск с территории Ирака. Непосредственным поводом для переворота становилось стремление Великобритании (в условиях после разгрома Франции, открывшего путь для проникновения Германии во французские ближневосточные владения – Сирию и Ливан) ввести в Ирак новые англо-индийские части. При этом едва ли не первым внешнеполитическим шагом пришедших к власти иракских армейских офицеров стало объявление о восстановлении отношений с Германией (как и о признании и стремлении установить дипломатические отношения с Советским Союзом).

Последовавшие затем высадка англо-индийских войск в Басре и вторжение иорданского Арабского легиона предопределили исход «иракско-британской войны», в начале июня 1941 г. британские силы вступили в Багдад, правительство Гайлани пало (а сам Гайлани нашёл убежище в Берлине), а королевский режим восстановлен. Ирак был превращён в базу для последующего вступления войск союзников в Сирию (в июне 1941 г.) и в Иран (в августе 1941 г.). Однако при этом только в январе 1943 г. Ирак объявил войну Германии.

После июльского военного переворота 1958 г. (позволившего Гайлани вернуться на родину из Саудовской Аравии), окончательно ликвидировавшего хашимитскую монархию, события мая 1941 г. стали мифом, доказывавшим роль иракского (остававшегося преимущественно суннитским) офицерства и армии в целом в качестве единственного борца и защитника национальной независимости и суверенитета. Развивая этот миф, иракская историография (вплоть до крушения режима Саддама Хусейна) неизменно подчёркивала, что события мая 1941 г., хотя и не ставшие прологом к обретению подлинной независимости, продемонстрировали главное – «воплощённую в армии волю иракского народа добиться национального освобождения». В 1965 г. умерший в Бейруте Гайлани был торжественно похоронен на родовом кладбище в иракской столице.

СНОСКИ

[1] Запрещена в России.

Источник: https://globalaffairs.ru/articles/75-let-pobede-blv-svop/