[friend] о чернобыле
Чернобыль: 20 лет после ада
Корреспонденты <КП> проехали по местам, где 26 апреля 1986 года произошла самая
страшная техногенная катастрофа современности
Пожарные в безрукавках бегут к пылающему реактору... Вертолет задевает лопастями
стрелу строительного крана и, разваливаясь в воздухе, падает на энергоблок...
Солдаты-срочники без респираторов на еще дымящейся крыше атомной электростанции
собирают куски горящего графита...
Этим кинокадрам двадцать лет. Зона отчуждения сегодня - восемь деревушек, где
живут 367 самоселов. Плюс райцентр Чернобыль, где трудятся 3200 вахтовиков.
Плюс абсолютно пустой город-призрак Припять.
Нашим корреспондентам в канун трагической даты удалось проехать по всей территории
Зоны.
Маленький советский рай
Контрольно-пропускной пункт <Дитятки>. В переводе с украинской мовы - <Детишки>.
Граница двух параллельных миров. Еще полтора часа назад ты снимал деньги
из банкомата на весеннем Крещатике. А сейчас с непонятной тревогой следишь за
тем, как перед тобой медленно поднимается шлагбаум. За ним - зона отчуждения.
Опоясанная колючей проволокой и блокпостами, щедро удобренная радиацией. 2600
квадратных километров благодатной земли, с которой двадцать лет назад выселили
более ста тысяч человек. Они в одночасье лишились всего и навсегда, когда 26
апреля 1986 года на четвертом энергоблоке Чернобыльской атомной электростанции
произошла крупнейшая в истории человечества техногенная катастрофа.
Шлагбаум для нас поднят. Осталось сделать один шаг...
- Я работала в Припяти (50-тысячный город в четырех километрах от АЭС. - Авт.)
в 126-й медсанчасти, - угощает нас чаем начальник спецмедсанчасти ? 16 Чернобыля
Екатерина ГАНЖА. - Его еще называли городом роз. И детей... А что вы хотите,
средний возраст до тридцати. Идешь утром на работу - солнце светит, дороги
вымыты, розы цветут. Такой маленький советский рай. В ночь на 26 апреля тепло
было, люди окна пооткрывали. Вдруг звонок в дверь. Муж открывает, там его
коллега: <Петрович, что-то на станции случилось, собирайся скорее>. Мы, честно
говоря, подумали, что у парня что-то с головой случилось. Что там могло
стрястись? Передовая станция, на директора ушло представление к Герою Соцтруда.
На всякий случай позвонила к себе в <Скорую помощь>. А там уже заведующая
Алла Колыванова: <Собирайся, машину за тобой выслать не можем - все в работе>.
Четыре километра бегом... Прибегаю к больнице, а там все отделения уже переполнены...
Самые тяжелые - пожарные.
Мрачный памятник <первой шеренге> поставили в центре Чернобыля.
Мрачный памятник <первой шеренге> поставили в центре Чернобыля.
О радиации никто не говорил
Их неофициально называли <первой шеренгой>. Пожарные, бросившиеся в летних рубашоночках
на пылающий реактор.
Из воспоминаний вдовы пожарного Василия Игнатенко Людмилы:
- Он сказал мне: <Закрой форточки и ложись спать. На станции пожар. Я скоро буду>.
Самого взрыва я не видела. Только пламя. Все словно светилось... Все небо...
Жар страшный. И копоть от того, что битум горел на крыше. Они сбрасывали горящий
графит ногами... Уехали без брезентовых костюмов, как были, в одних рубашках.
В семь часов мне передали, что муж в больнице. Я побежала, но уже стояла кольцом
милиция. Милиционеры кричали: <Машины зашкаливают, не приближайтесь!> Я
увидела знакомого врача, схватила ее за халат: <Пропусти меня!> - <Не могу! С
ним плохо. С ними со всеми плохо>. Держу ее: <Только посмотреть>. <Ладно,
- говорит, - тогда бежим. На пятнадцать - двадцать минут>. Я увидела его... Отекший
весь, опухший... Глаз почти нет... <Надо молока. Много молока! - сказала
мне знакомая. - Чтобы они выпили хотя бы по три литра>. В десять утра умер оператор
Шишенок... Он умер первым... Мы узнали, что под развалинами остался
второй - Валера Ходемчук. Так его и не достали. Забетонировали.
Я с какой-то женщиной помчалась за молоком. Шесть трехлитровых банок принесли,
чтобы хватило на всех... Но от молока их страшно рвало... Они все время теряли
сознание, им ставили капельницы. А врачи твердили, что они отравились газами,
никто не говорил о радиации.
- Никто не приказал закрыть окна, надеть респираторы, - вспоминает Екатерина
Ганжа. - Мы совещание проводили в кабинете, окна которого выходили на разрушенный
энергоблок. Прибежали дозиметристы, кричат: <Вы тут за час получаете годовую
норму!> Только тогда перешли на другую сторону. С нами были московские специалисты,
но и они не до конца понимали, насколько все серьезно. А у меня 26 апреля как
раз день рождения. Я же готовилась, холодильник забила под завязку...
А припятские дитятки - будущее города роз - в то утро играли в песочницах.
Екатерина Ганжа принимала первых пострадавших со станции.
Екатерина Ганжа принимала первых пострадавших со станции.
Плохой фильм о войне
Мы стоим у саркофага четвертого энергоблока. Дозиметр противно трещит, показывая
на дисплее почти 600 микрорентген в час (нормальный фон - 15 - 19 мр/ч.
- Авт.). Больше 30 минут здесь лучше не находиться. Но около трех тысяч человек
поддерживают фонящую уже двадцать лет станцию в замороженном состоянии.
Из воспоминаний Людмилы Игнатенко:
- Ожоги выходили наверх... Во рту, на языке, щеках сначала появились маленькие
язвочки, потом они разрослись... Пластами отходила слизистая... Скоро их
всех постригли. Конечно, нас увещевали: <Вы не должны забывать: перед вами уже
не муж, не любимый человек, а радиоактивный объект с высокой плотностью
заражения>.
Именем пожарного Владимира Правика был назван пионерский отряд одного из авторов
этих строк во Владивостоке. Нам торжественно повязывали галстуки в пожарной
части, но никогда не рассказывали о подробностях. О том, как брандмейстеры ногами
скидывали с крыши куски горящего радиоактивного топлива, получая при
этом сотни смертельных доз радиации; как вдыхали горячие частицы и выплевывали
куски легких. Нам, пацанам, Чернобыль казался совсем не страшным, а пожарные
ведь часто погибают на пожарах.
Нестрашным Чернобыль той весной сделали власти - Чернобыля, Киева, Москвы...
Эвакуацию Припяти объявили только на следующий день, когда уже весь город был
накрыт радиационным облаком. Незримая смерть кусала людей, а они готовились к
первомайской демонстрации, закупали продукты к празднику, выгоняли во двор
детей, чтобы не мешались на кухне...
Эвакуацию объявили 27 апреля. Но страна об этом не узнала.
- Первый заголовок в <Правде> был <Соловей над Припятью>, - скрипит зубами воспитанник
<Комсомолки>, а тогда спецкор <Известий> Андрей ИЛЛЕШ, один из первых
журналистов, попавших к реактору. - Да, были соловьи, весна же. И фон местами
был в 12 тысяч раз выше... А мне в смысле цензуры повезло. Перед поездкой
в Чернобыль вызвал секретарь ЦК Яковлев и сказал: <Лети>. Я попросил описать
ситуацию: из-за чего мне, собственно, надо туда лететь. И тут он сказал фразу,
которая меня подкупила: <Для того ты туда и летишь, чтобы разобраться, что там
происходит>. Пообещал, мол, все мои тексты будут идти через него напрямую.
Поэтому <Известия> публиковали все, что я передавал. А бардак творился сумасшедший.
Какие-то пропуска пытались вводить, какие-то демонстрации пытались
устраивать. Все скупают йод, разбавляют его водой, пьют, обжигают себе горло.
Тотальное вранье! Это только в Припяти эвакуация проводилась организованно.
А что творилось по деревням?! Какое ЧП, какая атомная станция - картошку же надо
сажать! С воем гонят людей с их насиженных мест. Ощущение хренового фильма
про войну - гонят скот, обязательно девушка плачет, ребенка на телеге везут.
Все на фоне цветущих садов, зелени. Вот эта вся бурда киношная - в реальности
в 1986 году! И так до 8 - 9 мая - всеобщий бардак и непонимание.
...Саркофаг атомной станции фонтанирует жуткими дозами радиации. Но тут продолжают
работать 3000 человек.
...Саркофаг атомной станции фонтанирует жуткими дозами радиации. Но тут продолжают
работать 3000 человек.
У меня кроссовки были <Адидас>, в Твери сделанные. Я в них в футбол играл за
команду <Известий>. Так я в этих тапочках через <рыжий лес> (сосновый лес,
порыжевший от радиации, одно из самых зараженных мест в Зоне. - Авт.) ходил в
промзону станции, чтобы сократить путь. После Чернобыля еще год в них мяч
гонял, а потом академик знакомый попросил кроссовки померить на предмет радиации.
И не вернул... Их забетонировали. Такой и у нас, и у власти был уровень
понимания ситуации.
Первым делом - вертолеты
Сейчас здесь другая власть, понимающая ситуацию до последнего микрорентгена.
Поэтому строит новое укрытие для аварийного реактора, возводит еще одно хранилище
радиоактивных отходов, развивает свою специфическую промышленность, борется с
еще более специфическим криминалом...
Наш чернобыльский гид - начальник РОВД Леонид КОРОЛЬЧУК.
- Здесь раньше был интернат детский, теперь общежитие для вахтовиков, - рассказывает
Леонид Петрович. - И эти жилые дома под общаги переделаны.
На обветшалых фасадах вывески: <Чернобыльсервис> (связь, питание, ЖКХ, транспорт.
- Авт.), <Техноцентр> (строительство объекта <Вектор>, где будут навечно
хоронить радиоактивные отходы. - Авт.), <Комплекс>...
- А это что за организация? - интересуемся у главного милиционера Зоны.
- Это главный бизнес - сбор металла, дезактивация и реализация.
Речной порт. Когда-то отсюда в Одессу, а из нее по всему Союзу шел лес. Сейчас
об этом напоминают лишь ржавые занозы мачт, торчащие из-подо льда. На фотографиях
еще пятилетней давности мы видели как минимум вдвое больше барж.
- Да продали все, - говорит Леонид Петрович. - Каким-то составом обмыли и продали.
- Чистые?
- А кто теперь скажет - чистые, грязные...
Еще пару лет назад в Россохе было полно военной техники.
На мертвом (вот уж ни прибавить ни убавить) приколе уже двадцать лет светятся
сотни грузовиков, пожарных машин, автобусов на кладбище радиоактивной техники
в Россохе. Летом 86-го года <грязную> технику зачем-то свезли сюда, за два десятка
километров от АЭС. И оставили под открытым небом за пределами внутренней
- 10-километровой - границы. Зачем? Нам никто не смог ответить. Может, чтобы
проще было технику разворовывать?
- Раньше она здесь в два яруса стояла, а теперь сами видите, - пожимает плечами
местный сталкер Сергей Анатольевич. - Одних вертолетов тридцать штук было,
а теперь вон три <кастрированных> осталось. Все скоммуниздили!
Идем вдоль мертвой автоколонны. Двигателей нет ни в одной из машин. Подходим
к сплющенным автобусам - их свозили сюда на тягачах и сбрасывали тракторами
(дозиметр жалобно пищит - 700 микрорентгенов в час). А вот стоят в ряд пожарные
авто, кладем дозиметр на капот одной из них - почти полтора рентгена! К
вертолетам и подходить страшно. Засыпая аварийный реактор песком и бором, они
барражировали на запредельно малых высотах, заглатывая вместе со своими пилотами
смертельные дозы радионуклидов...
Двигатели начали растаскивать практически сразу. Еще при социализме. А вот сами
машины на лом - уже в девяностых. Рынок пришел!
Эвакуация на <пикник>
Окраина Чернобыля. Рядом с хибарой, прижатой к земле упавшим деревом, аккуратно
выкрашенный домик с табличкой над окном: <Здесь живет хозяин дома>. Такие
надписи доводилось видеть в Чечне после первой войны...
- Это самоселы, - поясняет Леонид Корольчук. - На всю Зону 350 человек. Находка
для вас, журналистов?
Но в Зоне, мы ловили себя на этом не раз, журналистское в тебе отступает. И все
суетное тоже. Потому что вселенская беда никуда не ушла отсюда. Иногда понимаешь
это до комка в горле, когда снова переносишься в теплую апрельскую Припять. Уже
сутки горит реактор, но город живет ожиданием Первомая. <Мир! Труд! Май!>
- свеженькие транспаранты на фасадах. В кондитерской очередь за праздничными
тортами...
Теперь осталась лишь жутко фонящая гражданская.
Теперь осталась лишь жутко фонящая гражданская.
Из воспоминаний Людмилы Игнатенко:
- И на второй день никто не говорил о радиации... Только военные ходили в респираторах...
Горожане несли хлеб из магазинов, открытые кульки с булочками...
Пирожные лежали на лотках... А 27-го по радио объявили, что, возможно, город
эвакуируют на три - пять дней, возьмите с собой теплые вещи, будете жить в
лесах. В палатках. Люди даже обрадовались: на природу! Встретим там Первое мая.
Необычно. Готовили в дорогу шашлыки... Брали с собой гитары, магнитофоны...
Менее чем за три часа практически все население Припяти (почти 50 тысяч) было
эвакуировано. 1100 автобусов растянулись по шоссе на 20 километров. Они ехали
на трехдневный <пикник> мимо зданий, на которых через много лет появятся надписи:
<Прости меня, мой дом родной!>, <Припять, родная, юный наш город>. Многие
из тех пассажиров, кто поет сейчас под гитару и предвкушает приятный вечер у
костра, уже обречены. Кто-то умрет через год, кто-то через пять, десять лет.
...А мы спустя двадцать едем той же дорогой в обратном направлении - в Припять.
Пустой город. Город-призрак. И холодок по спине от того, что нас сопровождают
не автомобили, а диких стада коз и лошадей Пржевальского: им вольготно вдоль
трассы. <Природа выдавливает отсюда людей>, - скажет нам сталкер Сергей. Но
в Припяти, хватанувшей слоновую дозу радиации на каждый свой квадратный сантиметр,
людей мы все-таки встретим.
Продолжение в следующем номере.
Полную фотогалерею и видеофильм корреспондентов <КП> из чернобыльской зоны смотрите
на нашем сайте в разделе
www.kp.ru/chernobil
Александр КОЦ
alexko***@k*****.ru
Дмитрий СТЕШИН
stesh***@k*****.ru
--
Выпуск 946
Количество подписчиков: 73
Послать письмо модератору:
science.health.illnesshelp-owner@subscribe.ru
