- Что для вас значит успех?

  - Задумываться о том, для чего живу, я начал лет в тридцать. Ответ был простой: для себя. Чтобы получать от жизни удовольствие. Вообще, человек создан не для того, чтобы пахать, как негр, а для счастья - как птица для полета. Другой вопрос: как сделать свою жизнь удовольствием? Для этого нужны два условия: твоя работа сама по себе должна приносить радость и еще она должна давать тебе достаточно материальных благ, чтобы ты мог получить удовольствие в свободное время.

  Всю жизнь я прожил по любви. С удовольствием работал в театре. Но там много не заработаешь. Получал гроши, как все артисты и режиссеры. Когда впервые тронул руками серебро, мне было 30 лет. Стал подрабатывать, чтобы сделать существование более достойным, и быстро улучшил свое материальное положение. Но не отходил от принципа, что работа приносит удовольствие и деньги для других удовольствий. Хотя есть такой закон: когда начинаешь заниматься чем-то, никогда нельзя думать, насколько богатым станешь. Надо сосредоточиться на деле, искать интерес в работе, а деньги придут сами.

  - Когда у вас появилось имя в ювелирном деле?

  - Недавно, лет пять назад, а потратил я на это двадцать лет жизни.

  - Как же вас занесло в ювелирку?

  - Моему приятелю Юре, "артисту Императорских театров", как он любил себя называть, срочно потребовалась выпивка, а денег не было. Я был вызван как "срочная помощь" с поллитрой в кармане. После второго стакана я заметил в углу заваленной комнаты в коммуналке какой-то странный рабочий стол с инструментами и спросил Юру, что это такое. Он очень смутился и признался, что его отец был ювелиром, научил его кое-чему и теперь он подрабатывает этим ремеслом. Водка кончилась, и я предложил Юре сделать колечко, продать его и на вырученные деньги купить еще. Мы сели рядом, я впервые взял в руки надфиль и попилил кусочек настоящей серебряной проволоки. Потом я сбегал на угол в ресторан "Москва" и вскоре вернулся с двумя бутылками водки и связкой сосисок. Так я заболел этой болезнью. Взял у Юры несколько уроков и, продолжая ставить спектакли, переезжая из театра в театр, возил за собой тяжелый чемодан с инструментами. У меня появились клиенты. Меня передавали с рук на руки. Друзья родителей, у которых сохранились украшения их предков, боялись ремонтировать их в мастерской и несли ко мне. Это была очень хорошая школа, на старинных вещах я многому научился.

  - Вы самоучка?

  - Классический. У меня не было учителей. Да и не могло быть. Ювелиры в то время работали в подполье. Старые мастера умерли или уехали за границу. Велосипед надо было изобретать заново. Сам делал инструменты, восстанавливал забытые гильошировочные станки. С руками у меня всегда было все в порядке. Еще в детстве делал сам рамы, лудил кастрюли и чинил утюги. Учась в вечерней школе, работал на заводе слесарем и токарем, так что навыки работы с металлом сохранились. Но главные инструменты ювелира - это руки, мозги и вкус. Я ходил в музеи, смотрел журналы и каталоги, собирал книги по искусству. Многое копировал. В этом нет ничего страшного. В Академии художеств испокон века сначала учили копировать мастеров, а уж потом - делать свое. Такие великие живописцы, как Ренин, Суриков, Верещагин, часами корпели над копиями.

  Долгое время я не старался сказать свое слово в ювелирном искусстве и совершенно сознательно учился. Хотел связать ниточку, порванную семнадцатым годом. Сам осваивал все возможные ювелирные операции, даже гранил камни, чтобы быть свободным в своем творчестве. Вскоре мне стало интереснее делать сложные изделия, чем зарабатывать легкие деньги на простых вещах.

  Жил я и работал долгое время в комнате в коммуналке. Потом переехал в однокомнатную квартиру. В пятнадцатиметровой комнате у нас с женой стояли кровать, детская кроватка, журнальный столик, на котором мы обедали, мой рабочий стол, муфельная печка и токарный станок.

  - Кагэбэшники не наведывались к вам в гости?

  - Было, конечно. Я жил широко и открыто, ставил на изделия свое именное клеймо. Говорил себе: почему я должен отказываться от любимого дела, если я никого не обманываю, не использую наемный труд? Просто купил обручальное кольцо в магазине, теперь это моя собственность, и мастерю из нее что хочу. Если во всем мире ювелиров уважают, а в Советском Союзе сажают в тюрьму, то это не мои проблемы. У меня с совестью все в порядке. Естественно, я знал законы. Статья "Незаконный промысел" распространялась на тех, для кого ювелирка была основным источником дохода, а я работал в театре. Нельзя было также делать изделия из собственного металла и продавать их. На это была уже статья 88-я, очень жесткая: от 5 до 15 лет. Но если клиент сам принес кусочек золота и камешек и попросил сделать колечко, то серьезного криминала в этом не было. Так я старался работать. Но к нежданным гостям я был готов. Аккуратно раскладывал все свои инструменты и материалы на случай внезапного обыска. А для бандитов припас заряженное охотничье ружье.

  И все же один раз чуть не попался. Один заказчик расплатился со мной пятьюдесятью каратами мелких бриллиантов. Понимая опасность, я все же не мог отказаться от искушения. Для меня эти бриллианты были материалом, без которого невозможно создать тонкую и изящную уникальную вещь. И вот этот подонок-заказчик меня и сдал. Только ловкость рук и талант режиссера позволили мне во время обыска отвлечь внимание милиции и спрятать камни. В итоге они перекочевали в тарелку с недоеденным борщом. Я разыграл опасный спектакль, но платой за него была моя свобода.

  - Когда вы вышли из подполья?

  - В самом начале перестройки. Уже вышел закон о кооперации, по сохранялась монополия государства па драгоценные металлы. Я тогда рискнул. Собрал свою коллекцию и отправился к начальнику Гохрана Евгению Бычкову (как я попал на прием - отдельная история). Я разложил перед Бычковым свои вещи и сказал: "Все это я сделал своими руками. На украшениях стоит клеймо "Ананов", но нет пробы. Вы можете снять телефонную трубку и вызвать наряд милиции, но если вы профессионал и вам дорога судьба ювелирного искусства, вы мне поможете". Бычков долго думал, аж покраснел, и ответил: "Ты меня, как жука к стенке, булавкой приколол. Если я тебе откажу, получится, что я бюрократ". Он снял трубку, позвонил начальнику Пробирной инспекции и попросил помочь. Бычков помог мне также советом. И прежде чем открыть свой кооператив, я заключил договор с компанией, которая имела право работать с золотом. И под этим прикрытием работал.

  - Не жалели, что расстались с театром?

  - Стало ясно, что в ювелирке я могу сделать больше, чем в театре. Та энергия, которая была заложена во мне генетически в огромном количестве, все время рвется наружу. А двигают этим процессом здоровое тщеславие и честолюбие, что я вовсе не считаю грехом. Это нормально для мужчины. Помните, еще Николай Островский говорил, что жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. И он был прав. Надо знать, что ты сделал все, что в твоей власти. Когда был молодой, я примерно так знакомился с девушками. Подходил и говорил: "Вы мне понравились настолько, что я не могу вам этого не сказать. Вы можете ответить мне что угодно. Но я уйду с чувством выполненного долга". Если бы я вообще не подошел, то грыз бы локти: а вдруг это та, единственная? Так и в работе.

  - А как вы завоевали Запад?

  - В 1990 году я выставлял свои изделия в представительстве МИДа в Петербурге. Выставку посетила мадам Собчак, и я подарил ей кулон в форме маленького пасхального яичка. Этот кулон она вскоре надела в Париже на прием к послу. На этом приеме присутствовал нынешний президент фирмы "Фаберже". В разговоре с Собчаками он бросил, что в России больше не осталось мастеров. В ответ мадам Собчак показала ему яичко. Его тут же отправили на экспертизу в фирму "Картье" и получили очень лестный отзыв. Надо сказать, что фирма "Фаберже" уже не выпускала ювелирные изделия, а занималась парфюмерией и была обеспокоена потерей престижа. Вскоре представители "Фаберже" приехали в Петербург с готовым контрактом, где было написано, что "Фаберже" обладает именем, а господин Ананов - ноу-хау в изделиях класса "Фаберже", поэтому фирма позволяет Ананову ставить на своих изделиях клеймо "Фаберже". Я вежливо сказал "спасибо" и отказался. У меня есть своя фамилия, и я хочу, чтобы мои дети и внуки продолжали мое дело, а не дело Фаберже. Работодатели не ожидали такого исхода событий. Озадаченные, они пригласили меня в Париж, где вручили переработанный контракт. Фирма "Фаберже" доверила мне клеймо с двойным именем - "Фаберже от Ананова". На это я уже согласился и контракт подписал. Одним из условий контракта была шумная презентация в отеле "Ритц" с бюджетом 280 тысяч долларов за одну ночь. Про меня сняли фильм, крупнейшие журналы опубликовали большие интервью. С этого началась цепная реакция.

  - Пробиться к самым богатым людям мира, надо полагать, было непросто.

  - Часто это была хорошо срежиссированная авантюра. Например, мое знакомство с принцем Монако. Я приехал в Монте-Карло. У меня было не так много денег, но все же я предпочел остановиться в самом роскошном отеле. В номере у каждого гостя там стояла бутылка шампанского с непременным приветствием директора отеля. На этот формальный жест я решил отреагировать неформально: написал ему несколько теплых слов на своей визитке и приложил к ней кулон-яичко. Директор моментально пригласил меня на ужин. Остается только добавить, что он оказался приятелем принца Монако.

  - У вас есть магазины за границей?

  - Был магазин в Париже. Он просуществовал около двух лет: с 1992 по 1994 год. Закрылся он из-за сложностей с таможней и французской пробирной палатой. Во Франции не признавали нашу пробу, и изделия надо было снова клеймить. Для этого украшения с эмалью приходилось разбирать, а потом собирать заново. Простыми изделиями я торговать не хотел. Да и в нашей стране было немало проблем с экспортом. К этому времени появился ювелирный рынок и в России. А мне прежде всего хотелось быть востребованным в своей стране. Очень приятно показывать свои работы за границей и получать множество похвал. Но гораздо приятнее получать их на родине. К сожалению, чтобы приобрести популярность в нашем отечестве, надо сначала умереть или эмигрировать.

  - Что в ювелирном деле удается вам лучше всего?

  - Я стратег. Трудно балансировать на проволоке между деньгами и искусством. Надо и выжить экономически, и раскрутить имя, и создать вещи музейного уровня.

  - На что делали ставку?

  - Во всем мире даже во время любых экономических катаклизмов всегда найдутся люди, которые захотят приобрести вещь, сделанную в единственном экземпляре. Рынок на эти вещи будет всегда. К тому же создание таких вещей приносит большее удовлетворение, а работа интереснее и дороже стоит.

  - Вы баллотировались в Госдуму. Зачем ювелиру с мировым именем депутатский мандат?

  - У меня появилась идея, как обезопасить от политического риска деньги, вложенные в развитие нашей экономики. Используя свои связи и популярность за границей, я разговаривал с такими крупнейшими финансистами мира, как Джордж Сорос, Жак Аттали, Билл Гейтс. Они поддержали мою идею создания в одном из крупнейших банков за границей страхового фонда, составленного из частных капиталов, который страховал бы инвестиции в Россию. Но чтобы вести такие переговоры более предметно, мне не хватает государственного статуса.

  - Вы авторитарный руководитель?

  - Конечно. И абсолютно убежден, что все - от мытья посуды до управления государством - держится на личности, на лидере. Как только с лидером что-то происходит, дело распадается. Как-то у Фаберже взбунтовалась группа рабочих, и он отпустил их "в свободное плавание". Причем снабдил инструментами, материалами и заказами. Через год бунтовщики обанкротились. У них не было настоящего лидера.

  Меня жизнь научила: все основное, главное в жизни надо делать и решать самому. Ни один самый преданный помощник не сможет сделать так, как ты хочешь.

  - У вас две дочки. Кто будет продолжать ваше дело?

  - Надеюсь, старшая дочь, Анюта. Ей сейчас десять с половиной лет. И я считаю, что сейчас самое время: люди сменяются, начинается другой театр. В ювелирном искусстве происходит что-то подобное. Приходят и уходят мастера, меняется мода, и все зависит от личности, стоящей во главе фирмы.