Лена Ханга приезжает в Москву на семь дней.
Снимает восемь программ "Про это". И улетает в Нью-Йорк, где живет последние годы.
- Лена, хочешь обижайся, хочешь - нет, но не нравится мне твой
парик.
- ?
- В жизни ты гораздо интереснее.
- Хочешь сказать, что на экране я выгляжу узко, глупо и некрасиво?
Я правильно поняла? Но если серьезно, я думаю, что имидж подобран правильно, потому
что "Про это" - шоу, а не передача "Здоровье". И не программа, которая дает руководство
к действию. Поэтому образ такой полудискотечный, полушуточный. Поэтому парик. И одежда
яркая, блестящая. В жизни же, как ты могла заметить, я так не одеваюсь. Всякие солидные
более-менее английские костюмы. А в программе - что-то полувечернее, веселое.
- Но ведь жаль твоих роскошных волос!
- В каком смысле? С роскошными, как ты выразилась, волосами все нормально.
Ты их сейчас видишь.
- Я - да. А зрители видят миленький паричок.
- Парик мне помогает. Я с его помощью отстраняюсь от того, что происходит.
На экране - это не совсем я. Вернее, совсем не я. Я осталась дома. Это такая игра.
Не скрою, когда мне предложили парик да еще голубые линзы в придачу, я пришла в ужас.
А потом привыкла. Я с ним сроднилась. Мало того, многие сейчас говорят, что он мне
идет гораздо больше, чем мои волосы. А некоторые так и не поняли, что это парик.
Они думают, что именно черные волосы - парик, да к тому же и не особенно удачный.
Мама моей подруги, которая знает меня с детства, сказала: "Так тебе хорошо с твоими
светлыми волосиками. А тут недавно тебя угораздило черный парик надеть - ой! нет!
Ни к чему, совсем ни к чему совершать над собой такие эксперименты". Я была потрясена!
Она ж меня знает с трех лет! Но тут есть одна маленькая хитрость. Мы меняем парики.
Сначала - совсем коротенький. Потом - с "локоном страсти". Сейчас еще длиннее. И
люди думают: "Ну, все понятно, немного отрастила волосы".
- И ты не планируешь появиться на экране без парика?
- В этой передаче - нет. Если будет другая - только со своими волосами.
Слушай, а тебе действительно он так не нравится?
- Дело не в этом. Не могу отделаться от мучительного чувства, что
ты на экране - это не ты.
- Ты абсолютно права. И внутренне, и внешне это не я. Я просто играю
роль. Кстати, ты в курсе, что в Нью-Йорке я играю в театре "Канотье"? Пою, вернее,
исполняю пародии...
- И особенно хорошо у тебя получается Ирина Аллегрова. Периода,
когда она тоже предпочитала белокурый парик.
- Все правильно. И в этой передаче я играю роль. В нормальной, не
телевизионной, жизни мне в голову не придет спросить даже самую близкую подругу:
"А сколько у тебя оргазмов бывает за ночь?" И переживать по поводу того, что кто-то
предпочитает оральный секс или, наоборот, терпеть не может. Я в жизни совсем другой
человек. И все эти подпорки - парик, блестящая одежда - помогают мне скрывать, какая
же я на самом деле.
- Такой невинный обман.
- Это не обман. Это - шоу. И то, как человек ведет себя на шоу, не
имеет никакого отношения к его поведению в реальной жизни. Никто же не приходит в
офис в карнавальном костюме, даже если только что вернулся из Бразилии.
- Хорошо. А люди, которые выходят и перед камерой со всей страной
делятся своими интимными секретами, они тоже играют?
- Я уверена, что они искренни, просто потому, что мы отбираем только
искренних. Ведь приходит, сама понимаешь, очень много разных людей. Много фантазеров.
Приходят те, кто хотят с экрана свести счеты с близким человеком, рассказать, что
он такой-сякой плохой, а я такой шикарный. Редакторы передачи всех приглашают на
собеседование. Пытаемся выяснить степень искренности и, бывает, сами просим что-то
уж очень откровенное не говорить. Есть вещи, которые мы не готовы услышать по телевидению.
Например, насилие и другие трагические истории. И потом, у нас же не программа "А
ну-ка, парни", в которой можно рассказать, какой ты супермужчина, - авось знакомая
девушка впечатлится. А какой смысл врать, если мужчина приходит рассказать о том,
что он употребляет наркотики и поэтому у него проблемы с эрекцией? Ничего себе реклама!
В большинстве случаев нет никакой прямой выгоды что-то сочинять. Мы ведь на передаче
говорим о проблемах, а не о сексуальных достижениях.
- Убедительно. Но, честно говоря, не только меня порой терзают
сомнения по поводу психической полноценности героев передачи "Про это". Даже у тебя
при виде иных персонажей глаза становятся круглыми.
- Глаза у меня круглые бывают от страха. Мне и мама все время говорит:
"Лена, больше улыбайся, а то у тебя испуганный вид". Если серьезно, я думаю, что
люди иногда выглядят так странно именно потому, что для нормального человека очень
страшно прийти, сесть на сцену и перед десятью камерами рассказывать о себе интимные
вещи, зная, что потом все это увидят мама-папа и другие родственники. Это зажимает.
И потом, извини, они же приходят говорить о сексе, а не Пушкина читать. И слов-то,
чтобы цивилизованно говорить на эту тему, у нас в лексиконе нет. До этого все больше
употреблялись те, что ниже пояса, или высокий стиль. Знаешь, как сложно интеллигентно
назвать все части тела? Вот ты бы вышла, чтобы рассказать что-то личное?
- Ответ прогнозируем. Нет, конечно.
- Вот! Поэтому я преклоняюсь перед героями нашей передачи. Потому
что я никогда в жизни тоже бы не вышла. А люди приходят и говорят о том, о чем обязательно
нужно говорить. Потому что, не секрет, у нас до сих пор массу информации люди черпают
из подворотен.
- Но я-то попала на запись передачи абсолютно невинной, которая
была посвящена дню святого Валентина. И была потрясена, что тинейджеров волнует не
только секс и наркотики, как думают умудренные пенсионеры. "Мы познакомились, но
он не позвонил. Что бы это значило?" - эти вопросы просто слезу у меня вышибали.
- А ты вспомни себя, когда тебе было столько лет. Тебе парень обещал
позвонить и пропал. Я помню, что я в такой ситуации не то что есть-пить не могла
- я сидеть не могла. Я ходила из угла в угол. Поднимала телефонную трубку, дула,
слушала, гудит ли-а вдруг обрыв линии. Отгоняла маму от телефона, разве что не обносила
телефон колючей проволокой, под страхом смерти запрещала к нему приближаться. Мы
все через это прошли. Просто мы забыли. И думаем, что секс гораздо интереснее, чем
все эти "глупости". Эти обсуждения с подругами: "Слушай, он сказал "привет" или "здравствуй"?
А как он сказал - "здравствуй!!!" или "здравствуй..."?" Согласись, душевно. Например,
почему люди так прикипели к мыльным операм?
- Душевно!
- Вот именно! А то ведь - там стреляют, там что-то взрывается, на
закуску крутой секс, а поговорить-то когда же?
- Ты недавно общалась со своими зрителями на "прямой линии". Что
говорили?
- Один позвонил: "Повторите, пожалуйста, передачу о трансвеститах".
- "Да она совсем недавно была". - "А мы, трансвеститы Владивостока, не смогли посмотреть".
Еще позвонил "серьезный" человек: "Леночка, приезжайте к нам снимать передачу". -
"Выездная съемка - это дорого". - "Пусть вас это не волнует. Плачу за все". - "Вы
- новый русский?" - "Неважно. Важно тему обсудить - секс в зоне". Я остолбенела.
Знаешь, мы когда-то хотели сделать передачу на эту тему. Но столкнулись с фактами,
и нам стало страшно. И решили: нет, есть граница, через которую переступать нельзя.
Пока. Еще предложили тему "Секс и летчики". Между прочим, я как-то летела в самолете,
и ко мне подошла стюардесса: "А знаете, что сейчас делает летчик, ха-ха?" - "Ой,
девушка, пока мы не приземлились, я даже не хочу догадываться!"
- Ты производишь впечатление очень уравновешенного человека, но,
мне кажется, это внешнее спокойствие - итог работы над собой.
- О, я ужасно вспыльчивая! Но отходчива. Правда, если мне безразлично
- меня невозможно вывести из себя. Я мгновенно отключаюсь. И ухожу в себя.
- Лена, научи этому методу "улитки".
- Знаешь, когда-то в детстве... Все дети, у которых есть проблемы,
умеют это делать. Сколько себя помню, на меня всюду смотрели десятки глаз. И я от
этого, естественно, страдала.
- Ты была одной из первых "черных" московских детей. Что говорить,
и я глупо пялилась, когда встречала малышей другого цвета кожи, и примитивно думала:
"Как же тебя угораздило тут родиться, в нашей чудесной, но северной стране?"
- Ну как меня "угораздило", об этом уже писали достаточно много. Дедушка,
чернокожий американский коммунист, в 30-е годы вместе с женой (бабушка была белая)
приехал в СССР строить коммунизм. А потом в МГУ моя мама познакомилась с отцом, который
приехал из Танзании. Он погиб во время переворота в Танзании, когда я была маленькой.
Но пять лет назад я нашла свою бабушку в Танзании на острове Занзибар. Обо всем этом
я написала в книжке "Душа в душу", которая вышла в Америке. Но вернемся, как ты выразилась,
к методу улитки. В неприятной для тебя ситуации ты отключаешься, внутренне переносишься
в другое место. Ничего не видишь. Я так отключалась на уроке математики, когда не
знала ответ.
- У тебя в детстве была насыщенная внутренняя жизнь?
- Да. Но даже не из-за того, что я негритянка. Хотя тот факт, что
я отличалась и на меня все смотрели, влиял. Подходило много людей, каждый считал
своим долгом погладить по голове, что тоже, как ты понимаешь, действовало. Ведь до
конца не знаешь, что можно ждать от людей. Кто-то приговаривал: "Ой какой ребеночек,
а волосики-то как проволока". Наверное, поэтому я теперь так трепетно отношусь к
своим волосам, столько над ними колдую и доверяю только близким людям. Было много
добрых людей. Но я всегда была готова к агрессии, понимала, что люди разные. Можно
услышать много злых слов. Поэтому с детства у меня выработалась еще одна привычка
- не смотреть в глаза на улице. Когда ты смотришь в глаза - ты идешь на контакт.
В детстве я старалась этого избегать. Мне, кстати, сейчас многие знакомые говорят:
"Лена, ты зазналась. Идешь и не смотришь". Они просто не знают, что я так хожу всю
жизнь. Я ездила в метро, в другие города на соревнования и четко знала: не смотри
в глаза, иди по своим делам, ни на кого не обращай внимания, не разговаривай. Слушай,
я забыла, какой был вопрос?
- О насыщенной внутренней жизни.
- А, да. Потом я начала серьезно заниматься теннисом. Это огромная
часть моей жизни. Меня учила сама Анна Дмитриева. Она и сейчас моя наставница. И
она как-то пошутила, что я могу быть чемпионкой мира, надписала мне книгу с пожеланиями.
Я так отдавалась теннису! Для меня это была жизнь! Я была счастлива, когда выигрывала!
Я вообще, к сожалению, не умею, как это говорят, достойно проигрывать. Я плачу страшно.
Помню, залезала под стол и рыдала часами, меня не могли оттуда вытащить. А нас ведь
учили, что соперница - это твоя подружка. После игры надо подойти и поцеловать ее,
мол, победила дружба. А меня убей, если я проиграла, то я могла с адскими муками
лишь руку вяло пожать. Когда не было игры - жизнь останавливалась. Знаешь, как у
женщин, которые всю жизнь замужем. Потом - не дай бог, развод. Что делать? Жизнь
остановилась! Так что детство было насыщенным. Я в кино с детства снималась. Кстати,
мне было четыре года - я снялась обнаженной.
- ..? С этого места, пожалуйста, поподробнее.
- Я снималась в фильме, который был посвящен Лумумбе. У Лумумбы были
дети, сын и дочка. Я играла, естественно, дочку. И вот Лумумбу арестовали, посадили
в застенки. И ему снится чудесный сон: его дети, счастливые и довольные, идут по
родной солнечной стране. И я голая радостно с каким-то мальчиком маршировала по пляжу
в Сочи. Так я приобщилась к киноискусству. Потом в зрелом возрасте я изображала в
"Экипаже" стюардессу. Но, по-моему, меня там вырезали. На "Мосфильме" есть картотека
людей под грифом "может играть иностранца". И меня, если нужны были иностранки, приглашали
сниматься за три рубля. У нас была там своя киношная тусовка "иностранцев". А с соревнованиями
я объездила всю страну.
- И воровала бифштексы.
- О, это была смешная история. Мне было лет девять. Мы приехали в
какой-то захолустный город. На соревнованиях нам давали не деньги, а талоны на обед.
Талонов было много, но действительны в ресторане они были до шести часов вечера.
И вот я вернулась в гостиницу с корта часов в девять. Опоздала! Есть хочется - умираю.
Наскребла денег и сижу, уныло поедая ужасную синюю сосиску. А вокруг играет музыка,
люди танцуют. За соседним столиком сидела пара, и у них было так много всего на столе!
Но главное - у них был чудесный бифштекс. С картошкой, как сейчас помню. У меня внутри
все свело. А они так вяло ковыряли в тарелках. Они пошли танцевать, и я, сознавая,
что совершаю страшное преступление, села и съела их бифштекс. Через минуту мне стало
страшно'. Я представила, как позвонят в школу, расскажут, что я съела чужой бифштекс,
может, даже выпустят стенгазету. А как будет стыдно маме! Я просто похолодела от
ужаса. И знаешь что самое обидное? Когда эти люди вернулись, они даже не заметили,
что их бифштекс исчез.
- Я хочу задать тебе, может быть, обидный вопрос. Ты понимаешь,
что есть определенный слой людей, который тебя однозначно никогда не примет?
- Что ты имеешь в виду?
- Для нашего общества передача "Про это" - о "стыдном". И люди,
считающие себя респектабельными, говорят: "Фу, какая мерзость".
- Ради бога. Это их личное дело. Если они не видят разницы между коммерческим
проектом и образом жизни человека - мне такое общение тоже не доставит удовольствия.
Мне позвонила девочка: "У вас ужасно противный голос, я из-за вашего мерзкого голоса
даже "Форт" не могла смотреть!" Что я могу поделать? Только ответить: "Мне очень
жаль". Гораздо обиднее, когда люди, с которыми я дружила долгое время и которые меня
знали до передачи, перестают со мной общаться. Объясняя тем, что моя передача ужасна.
И все же я уверена: все, что происходит в жизни, - к лучшему. Другое дело, что мы
не сразу это понимаем. Когда я рассталась со спортом - ужасно страдала. А теперь
думаю: как хорошо, что я пошла в журналистику. Потому что, если бы я не стала журналисткой,
я бы не поехала в Штаты, не нашла кучу своих родственников, не написала бы книгу,
мне не предложили бы делать "Про это". Я бы работала сейчас тренером. И все. Я оглядываюсь
назад и понимаю: случайного ничего не было. Кстати, недавно в Америке мы разговорились
на эту тему с моим приятелем. Он заика. Я спросила: "Слушай, если бы у тебя была
возможность что-то изменить в своей судьбе, ты наверняка захотел бы избавиться от
заикания?" "Ни в коем случае! Из-за того что я был заикой, я специально заставил
себя пойти в Гарвардский университет на юриста. Я знал, что меня туда не должны взять
- адвокат должен блестяще говорить! Я научил себя выступать публично. Если бы я не
был заикой, я бы так себя не истязал и не сделал такую карьеру. Поэтому ни от одного
недостатка, ни от одного страдания я в своей жизни не откажусь. Все, что происходило,
чему-то меня учило".
- Во время вашей исторической встречи в нью-йоркском ресторане
Парфенов дал тебе обещание: "Лена, я сделаю из вас звезду". Он обещание выполнил.
А вместе со славой пришла зависть?
- Я не могу это почувствовать, поскольку не общаюсь ни с кем, кто
мне может завидовать. В Америке никто не знает, чем я занимаюсь в России. Никто не
воспринимает меня как звезду. Там у меня другая жизнь. А в Москве я бываю только
на телевидении. Кто мне тут будет завидовать?
- В России, в отличие от Америки, не любят людей успешных.
- Согласна, согласна... Но я не общаюсь с завистливыми людьми, даже
не знаю, как по-умному ответить... Я понимаю, о чем ты говоришь, но вокруг меня нет
волны ненависти. Может, дело в том, что я стараюсь никого не раздражать своими успехами.
- В своей телевизионной жизни ты сталкивалась с расовыми предрассудками?
- В одной уважаемой газете написали: не мудрено, что подобную передачу
ведет негритянка, ведь мы-то знаем, что люди этой расы сексуально озабочены. А как
тебе определение еще одной респектабельной газеты - "эта бойкая мулатка"? Вот на
передаче я с таким не сталкивалась. Удивительно, что некоторые даже не воспринимают
меня как человека с другим цветом кожи.
- Лена, ты никогда не утверждаешь, где лучше жить - в этой ли стране,
в той ли...
- Я вообще не хотела бы сравнивать Америку и Россию. Для меня Москва
- мама, которая дала мне все: душу, образ, веру в себя. Где бы я ни жила, я чувствую
физическую связь с ней. И вообще, разве мы обсуждаем мать или с кем-то ее сравниваем?
Но Нью-Йорк - это другое дело. Это возлюбленный, который тебя понимает. Я чувствую,
что в Америке мои корни. Мне оказались потрясающе близки вещи, которые я увидела
только в зрелом возрасте. Я, когда вошла в негритянскую церковь - заплакала. Почувствовала,
что это мое. Эту музыку, эти песнопения я чувствую настолько глубоко, что даже сама
не предполагала. У меня пошел мороз по коже. Я получила такой энергетический заряд!
А как меня там встречали? Я приехала, и у меня вышла книжка. Ну и что делать, если
в Америке каждый день выходят тысячи книг? Как прорваться? Моя приятельница посоветовала:
"Слушай, приходи к нам в церковь". Это было в Лос-Анджелесе накануне Рождества. Выходит
священник и говорит: "Друзья, у нас сегодня праздник, у нас необычная гостья из России,
наша сестра". Все заохали: "Как! Неужели и в России есть наши сестры?" - "Да, она
написала книгу, и мы должны помочь. Значит так, я вам говорю, что книга - лучший
подарок. Поэтому покупаем одну для себя, другую - для товарища". И ты не поверишь
- на фоне этой заводной музыки они в балахонах с аплодисментами пошли по кругу, распевая
"поможем сестре". У меня даже видеозапись есть. Потом положили шляпу, и каждый туда
опустил деньги. И каждый пообещал, что расскажет о книге своим друзьям. У меня начались
бесконечные звонки с приглашениями выступить в университетах, фондах, корпорациях.
Было несколько тиражей, книгу перевели на японский, даже поставили по ней спектакль!
Я ощутила такую поддержку, ко мне стали подходить на улице. А мои новые родственники!
Одной моей очень консервативной родственнице позвонили и спросили: "Как вы относитесь
к тому, что ваша племянница в России ведет такую передачу?" Тетушка, которой семьдесят
четыре года, ответила: "Значит так. Лена - моя родственница, поэтому вы можете рассказывать
о ней все, что угодно, я все равно ее люблю. Что бы она ни делала - это хорошо. Она
моя родня, и я ее поддерживаю. Все. Разговор закончен".
- Ты общаешься с эмигрантами?
- Конечно. Русского в любой точке земного шара знаешь как можно узнать?
По глазам. Ой, со мной была ужасно смешная история. А с другой стороны, мне холодно,
когда я вспоминаю. Я стояла в Нью-Йорке на автобусном вокзале. Так получилось, что
стояла толпа - человек триста черных людей. И тут откуда ни возьмись появляется бабка,
в лаптях, с какой-то ужасной котомкой, какая-то несчастная. Я специально отвернулась,
чтобы не привлекать внимания. Она внимательно оглядела всю толпу, идет прямиком ко
мне и на русском языке говорит: "Дочка, помоги мне на Вашингтон проехать". Откуда
она знала, что я из России? Глаза, глаза... Цвет кожи может быть другой, а глаза
не скрыть. Глаза той страны, где ты родился, нельзя изменить.
Даты: Источник информации: беседовала Наталия Землякова, журнал "Культ
Личностей", сентябрь/октябрь 1999. Сайты со сходной тематикой: Дата публикации:3 февраля 2000 г.