Высоцкий сейчас - что минное поле. Все, кому не лень, пишут о нем воспоминания, а потом другие неленивые люди эти воспоминания опровергают. И непонятно, чего вокруг имени Высоцкого больше: обожания или совсем недостойной суеты. Так надо ли эту суету приумножать?
  Разве можно придумать что-то новое про роман 19-летней девушки с 40-летним знаменитым артистом? Слишком неравные весовые категории: у одного чересчур опыта, другая вся переполнена розовыми соплями. В лучшем случае он ее перепахал, в худшем - переехал.
  Но оказалось, что Оксану Ярмольник переехать совсем даже непросто. И, наверное, было невозможно никогда, даже в ее девятнадцать лет.

  - Я очень рано повзрослела - может, потому, что рано умерла мама. Все мои друзья были старше меня. Сейчас мне кажется, что первые двадцать лет моей жизни были гораздо сильнее насыщены разного рода драматическими событиями, чем двадцать последующих.

  С восемнадцати лет я жила одна - разменяла родительскую квартиру и таким вот образом обеспечила себя жилплощадью. Поступила в текстильный институт. Деньги зарабатывала тем, что обшивала подруг.

  Я все всегда решала сама: где учиться, с кем дружить, кого любить. В самые сложные моменты у меня - к сожалению, а может быть, и к счастью - не было человека, который бы что-то посоветовал, пальцем погрозил, запретил...

  - И тут вы встретили Высоцкого. Он, наверное, был вашим кумиром...

  - Знаете, у меня никогда не было кумиров. Встретила - и встретила. Он на меня первый внимание обратил. Я была заядлой театралкой. С Володей мы столкнулись у администратора Театра на Таганке.

  - И вы...

  - Не я - он, что называется, обалдел. Взял телефон, пригласил на свидание. Как раз перед свиданием я с подругой пошла в Театр Моссовета. Я даже не помню, что мы смотрели,- весь спектакль я размышляла, идти мне или нет. И вот мну я в руках программку, верчу ее... "Слушай,- говорю подруге,- что-то не хочется мне с ним встречаться". А она: "Ты что?! Да все бабы Советского Союза просто мечтают оказаться на твоем месте!" Я мысленно представила бесчисленное количество этих женщин - и пошла.

  Итак, мы встретились. Кумиров у меня не было, но был юношеский максимализм, а в придачу к нему - уже готовый жених, милый такой мальчик. Так вот, повинуясь юношескому максимализму, я с женихом на следующий день рассталась. Я решила, что лучше один день с таким человеком, как Володя, чем вся жизнь - с тем моим приятелем.

  Владимир Семенович был абсолютно, совершенно, стопроцентно гениальным человеком. Более одаренных людей я с тех пор не встречала. У него была колоссальная энергетика. Где бы он ни появлялся: в компании друзей или в огромном зале, где давал концерт,- он с легкостью подчинял своему обаянию и пять человек, и десять тысяч. Даже партийные чиновники, вставлявшие ему палки в колеса, на самом деле искали с ним знакомства и просили билет в театр.

  - Но, говорят, он пил.

  - Только об этом и пишут: пил, кололся, алкоголик, наркоман. Вот и представляешь эдакого доходягу с трясущимися руками, перед которым кокаиновые борозды и пара шприцев. Это абсолютная чушь. За те два последних года, что мы были знакомы, Володя снялся в фильме "Место встречи изменить нельзя" и в "Маленьких трагедиях". У него были записи на радио, роли в театре, он ездил с выступлениями по стране. На Одесской студии готовился как режиссер запустить фильм "Зеленый фургон". Правда, ему не дали.

  При этом - да, пил, сидел на игле. Но это было вперемежку с работой на износ, наперегонки с болезнью.

  - У вас не было отрезвления, когда вы узнавали обо всех его пороках?

  - Я была безумно влюблена. И потом, о каких пороках речь - о пьянстве? Тогда пили абсолютно все, а творческие люди и подавно. Другое дело, никто ведь не предполагал, что Володе так мало осталось. Знаете, я сейчас с трудом вспоминаю те годы - ведь что-то я еще делала, училась. А такое ощущение, что жизнь была заполнена только им.

  Я бы все на свете отдала, чтобы его вылечить. Но представьте Москву конца 70-х: где лечиться, у кого, как сделать это анонимно? Мы все боялись, что об этом узнают: за наркотики легче было попасть в тюрьму, чем в больницу.

  Хотя сейчас думаешь: какая ерунда! Ну узнали бы - и что? Надо было ехать за границу, ложиться в клинику. Марина два раза устраивала его в лечебницы. Наступала ремиссия, но ненадолго.

  На нем висело множество людей, и он о своей ответственности никогда не забывал. Он помогал матери, отцу, двум сыновьям, не говоря уж о многочисленных приятелях. Кого-то выдавал за границу замуж или женил. Другой звонил из ОВИРа: "Мне не дают загранпаспорт!" - и Володя ехал выручать.

  - А ответственность за вас он ощущал?

  - Мне кажется, я в большей степени чувствовала себя ответственной за наши отношения. И мне было достаточно, что мы вместе. И хотя, конечно, были и чувства, и накал, и страсть, о том, что он меня любит, он мне сказал только через год. И для меня это стало сильнейшим потрясением, моментом абсолютного счастья.

  Володя переживал из-за моей неустроенной судьбы, из-за того, что не мог дать мне больше. Даже просил у Марины Влади развода. И чего бы он разводом добился? Стал бы невыездным, и все. А для него поездки за границу были как глоток воздуха. У него были сотни друзей в Америке, Франции, Германии. Если бы он развелся, его бы в Союзе сгнобили или просто бы вышвырнули из страны, как Галича, Алешковского, Бродского.

  Марина была далеко, я ее воспринимала как Володину родственницу, ее существование никак не отражалось на наших отношениях. Я вообще не люблю, когда в моем присутствии о ней плохо отзываются. Люди, которые Володю любили, были ему близки, для меня не то чтобы святы, но вне критики.

  ...Когда Володя умер, так сложились обстоятельства, что я практически сразу после похорон ушла из его квартиры. Не то что личные какие-то вещи - даже документы не взяла. Я позвонила Давиду Боровскому, нашему общему другу, художнику Театра на Таганке, и попросила принести мне документы и два обручальных кольца, которые лежали в стакане - на тумбочке, в спальне. Но они исчезли.

  А кольца купил Володя, чтобы со мной венчаться. Мы были наивными и полагали, что раз церковь отделена от советского государства, то нас могут запросто обвенчать и без штампиков в паспорте. Оказалось, что необходима регистрация загса. Мы объездили половину московских церквей - безрезультатно. И все-таки Володя нашел одного батюшку, который подпал под его обаяние и согласился нас обвенчать. Но не сложилось.

  - А вы как-то привыкали друг к другу, притирались острыми углами?

  - С первой минуты разговора у каждого из нас было ощущение, что встретился родной человек. У нас было очень много общего во вкусах, привычках, характерах. Иногда казалось, что мы и раньше были знакомы, потом на какое-то время расстались и вот опять встретились. Володя даже вспомнил, что бывал у моих родителей дома и знал мою маму. Правда, видел ли он меня ребенком, так и осталось невыясненным.

  - Вы отдыхали вместе?

  - Я ездила с ним на концерты в Тбилиси, в Среднюю Азию, в Минск, в Питер на машине.

  По дороге в Питер - а Володя как раз привез из Германии "мерседес" - мы подобрали голосовавшую на обочине семью: мужчину, женщину и ребенка. Просто стало жалко, кажется, была плохая погода, шел дождь.

  И вот они сели в "мерседес", еще через пару минут поняли, что вообще-то их везет Высоцкий. И застыли, как скульптуры египетских фараонов. Так, молча, с каменными лицами всю дорогу и просидели.

  - Высоцкого тяготила всенародная слава?

  - Это была слава заслуженная, ведь специально его раскруткой, как это делают сейчас, никто не занимался. К тому же многие просто не знали его в лицо, хотя песни Высоцкого слушали и знали все. И к людям он относился не как к назойливой толпе, а именно как к людям.

  Мы ехали в Минск, проводница в поезде пристально на Володю посмотрела: "Что-то мне ваше лицо знакомо. Вы не актер Театра Моссовета?" "Нет,- ответила я,- он зубной техник". Мы перемигнулись и пошли в свое купе. Через полчаса приходит к нам проводница. "Как хорошо,- говорит,- что я вас встретила. У меня что-то десна под коронкой болит. Вы не посмотрите?"

  И Володя, как заправский стоматолог, долго что-то разглядывал у нее во рту и потом серьезно так посоветовал поменять мост. В общем, скучно с ним не было.

  - Он вникал в ваши проблемы, в учебу?

  - Его поражало, что я могу взять карандаш и за пять минут что-то изобразить на бумаге. Он вообще восхищался людьми, умеющими рисовать, ужасно завидовал им, тому же Михаилу Шемякину.

  Конечно, он вникал во все. Он ехал за границу, спрашивал: "Что тебе привезти?" А я же шила. "Привези,- говорю,- шелковые нитки морковного цвета номер восемь и наперсток".

  - Вообще-то это непросто, я по своему опыту знаю. На весь Париж два специализированных магазина тканей.

  - Володя отвечал в том же духе: легче, дескать, достать живого крокодила. В результате он привез коробку - набор для рукоделия, с ножницами, нитками-иголками, наперстками и прочими вещицами. Я со всем этим ходила в институт, на занятие, которое называлось "воплощение в материале". И мне подруги завидовали.

  За два дня в Германии он умудрялся купить мне два чемодана шмоток. Все с необычайным вкусом подобранное. "Мне нравится,- говорил,- когда ты каждый день в чем-то новеньком". Или: "А вот это - моя особенная удача". Удачей была французская сумочка из соломки или какая-то другая вещь, которая, по его мнению, мне особенно шла.

  И вот представьте меня во всех этих "Диорах" и "Ив-Сен-Лоранах" во времена жутчайшего дефицита, когда пара приличной обуви была проблемой. У меня было восемнадцать пар сапог, меня подружки так и представляли: "Знакомьтесь, это Оксана, у нее восемнадцать пар сапог".

  - После сапог спрашивать о цветах вроде бы как и неприлично...

  - Однажды весной я сказала, что люблю ландыши. Утром проснулась от того, что щелкнула входная дверь - Володя куда-то убежал. Естественно, он принес ландыши. Но сколько? Ландышами была уставлена вся комната. Он, наверное, ездил по Москве и скупал цветы оптом.

  В общем, такая вот сказочная жизнь, где все было перемешано: и его срывы, и его нежность. Это действительно была какая-то неправдоподобная любовь. Особенно первый год получился безмятежным. Позже появилось какое-то предчувствие беды.

  - Но почему такой страшный финал? Может, советская власть виновата?

  - Советская власть, конечно, мешала, но одновременно и помогала. Она вносила в жизнь такую интригу, такой конфликт. Была борьба, острая драматургия. Это же как театральная пьеса: чем серьезней конфликт, тем интересней смотреть. Вот сейчас нет советской власти - и искусство пресно, примитивно, банально. Свободой надо уметь пользоваться, а мы этого еще не умеем.

  А смерть Володи я воспринимаю как рок, судьбу, от которой не убежишь. Ну не кололся бы он - умер бы от сердечного приступа или попал под машину. Он так наотмашь жил, что иначе и не получилось бы.

  - А что с вами было потом, когда его не стало?

  - Страшный год. Я ушла в академку, подумывала, не эмигрировать ли. Меня вызывали в КГБ, пытались завербовать. Я отказалась. Из института меня не выгнали, но в Болгарию позже не пустили.

  Помогли друзья. Я по-прежнему дружила с актерами Таганки. Мне давали работу, я училась. Прошло два года, я встретила Леню - и началась совсем другая история. Но вот ощущение, что Володя многое в моей судьбе предопределил, у меня осталось. Если бы не он, все бы сложилось совсем иначе.