33 лучших анекдота от Julyrazy каждую
неделю в ваш почтовый ящик! Анекдоты без цензуры - если вам меньше
18 лет или вас шокируют некоторые слова из русского языка, то вы НЕ должны
подписываться на рассылку таких анекдотов!
…ПАРОХОДСКАЯ СТОРИ.
"Слышь,
а моя-то, знаешь чего?" - слышалось из предбанника ЦПУ во время разводки
мотористов.
"Красивая,
падла. Как глянул ей в глазищи, так внутри всё аж вообще", - звучало на пяти
углах.
Все
разговоры были теперь только о совах.
Третий
помощник хвастался, что новая сова хочет выклевать ему глаза, поэтому он спит в
тёмных очках; кормил он её из ножниц.
Сова
стармеха летала по каюте и какала в разные стороны; палас он вызвался чистить
сам.
Боцман
ходил с разорванной губой и отрицал тот факт, что хотел поцеловать
сову.
Артельщик
кормил свою курицей и говорил, что так будет лучше.
Старпом
не вылезал из каюты. Из-за двери слышалось его нежное
курлыканье.
Откуда
на пароходе совы? - спросите вы. А вот откуда.
Нам
не очень везло в этом завозе. Сначала спятил четвёртый механик. Вахтенный матрос
пришёл будить четвёртого и застал того во время диалога с мамой: четвёртый
механик звонил домой из рундука, приложив к уху маленький походный утюг.
Парня
оставили в психбольнице Камчатского Петропавловска.
Ещё
перед этим у нас произошло смещение насыпного груза (угля), и пароход чуть не
сделал оверкиль, причем шансов у экипажа было немногим больше, чем у того самого
насыпного груза - море, довольно холодное на ощупь, брыкалось и пенилось, а у
старенького "броняги" заклинило шлюпочную лебёдку по левому борту.
С
правого же сигануть в воду было невозможно, потому что крен был именно на левый
борт, и ветер дул тоже слева, чем немного поддерживал судно в остойчивом
положении. В качестве шанса оставались еще плотики, но вода, как уже говорилось
выше, была довольно холодной на ощупь, а само море вело себя нехорошо.
Поскольку
ни на шлюпки, ни на плотики надежды не было, экипажу было велено собрать одеяла
и прийти вместе с ними в столовую команды. Мы просидели там часа три, рассуждая
на тему мореходных качеств одеял, а потом ветер стих, море успокоилось, и судно
с креном в 20 градусов подошло к рейду Петропавловска.
Потом
экипаж чистил трюма от угольной пыли, чтоб принять в них генгруз на Магадан:
кухонные гарнитуры, мешки с мукой и сахаром, водку и портвейн "777".
А
потом стармех.
Стармех,
спортивный некурящий мужчина лет сорока, половину рейса искал себе физических
нагрузок и, в конце концов, наткнулся на них левой бровью. Руль у заржавленного
велотренажёра держался кое-как, а дед потянул за него изо всех нерастраченных
сил.
Я
шла, подобно бладхаунду, по кровавому следу. Стармех сидел в кресле как живой,
но было ясно, что его насмерть застрелили в переднюю часть головы из чего-то
крупнокалиберного.
Я
попятилась назад, чтоб не подумали на меня. Вторая мысль была такая: "Как я
отчищу палас?" Каюта стармеха была моим объектом. Каюта капитана - тоже.
Вскоре
их так обосрут совы, что дедова кровища покажется фигнёй: ковровое покрытие в
каютах комсостава было красное, кровь стармеха - тоже не голубая, зато совиное
говно - белое-белое.
-
Подожди, - сказал труп стармеха и вставил в дыру над глазом вафельное полотенце.
-
Ыыыыы, - сказала я.
-
Доктора позови.
-
Ы-ыыы, - сказала я и куда-то пошла. Потом случайно свернула на трап и поднялась
в радиорубку.
Раньше
мы с радистами были друзьями и часто играли в "тыщу". А теперь, увидев меня,
начальник рации вздрогнул и машинально поискал глазами тяжёлое.
Дней
десять назад, делая приборку в радиорубке, я выбросила за борт продолговатую
железяку, оказавшуюся запчастью от починяемого локатора. Запчасть стояла рядом с
мусорной корзиной, набитой факсимильными картами погоды, и выглядела так, как
будто не влезла в мусорку.
Выкидывая
железяку, я ругалась на радистов за то, что они не выкинули её сами: железяка
была неудобной.
-
Лора, - сказал второй радист, - ты знаешь, сегодня ничего лишнего у нас
нет.
Я
жестами показала, что нужно объявить по трансляции докторину.
Её
звали Лена, и у неё были очки. Больше ничего не могу про неё сказать. Впрочем,
нет: она была педиатром из Новосибирска. Всё.
-
Тебе плохо, Лора? - обрадовался начальник рации.
-
Там стармех сидит без башки практически, - сказала я.
-
Ты выкинула её за борт? - автоматически съязвил начальник, делаясь серьёзным.
Стармех
зашил себе бровь сам. Лена принесла ему штопальный набор, а зеркало у него и так
было.
В
общем, как говорил Розенбаум, "вечерело". Пароход наш усиленного ледового класса
ещё утром вышел из Магадана и направил лыжи в сторону Анадыря. В трюмах ехали
товары народного потребления, а поверх трюмов - привязанные к крышкам крупные
грузовые автомобили.
Они
были определенного военного цвета, но неясного мирного назначения: списанные
"Уралы" количеством в десять штук, не один год простоявшие где-то в сопках, без
колёс, моторов, стёкол и сидений - понадобились кому-то в столице Чукотки.
Была
очень хорошая погода. Чайки отстали. Вода не вскипала, не пенилась и не била
пароход в морду. Она была гладкая, тихая и лиричная, как её озёрные сестры. Шум
судового двигателя дополнял картину, не портя её. Экипаж почти в полном составе
- за исключением тех, кто непосредственно вёл его в Анадырь - вышел на палубу и
развесился вдоль лееров, наблюдая благодать. И, как всегда случается посреди
благодати, тянуло посмотреть в небо. Кто-то посмотрел в небо и
сказал:
-
Уйопт.
Над
пароходом молча кружили сухопутные птицы совы. По их растерянным лицам,
напоминающим в профиль молодую Анну Ахматову, было ясно, что они близки к
нервному срыву.
-
Глюк какой-то, - сказал боцман.
Совы
были явно того же мнения.
Охота
продолжалась недолго. Заспанные птицы, продрыхшие перегрузку родных "Уралов" с
сопок на причал, а затем с причала на пароход, к вечеру вылетели пожрать. А тут
- такое.
Увидев,
что с мышами и привычной топографией вышел необъяснимый казус, совы сдавались
почти без боя. Полетав немного над баком, они по очереди возвращались куда-то
под капоты "Уралов". Доставали их оттуда руками, передавая друг другу
брезентовую рукавицу ГЭСа.
Сов
хватило не всем. Их было 17, а экипаж на броняге - 30 человек. Кто-то сову не
захотел, отдал мне, а я подарила её стармеху - из жалости.
У
третьего помощника оказалось сразу две штуки, но одну у него забрал чиф. Боцман
сказал "идите вы все на хуй" и пошел в надстройку, укушенный совой, но крепко
прижимая ее к животу.
Второй
и третий механики долго мерялись своей дичью, но самая большая и коричневая
оказалась у артельщика. Еще штуки четыре поделили меж собой мотористы. Часть сов
разобрали матросы, а капитану ни одной не досталось: он снисходительно
пронаблюдал ловлю со стороны, сказав, что всё лучшее -
детям.
И
настала ночь. И кончилась ночь.
И
настал день.
Ласточкина
заявила: "Хотите сов - жрите без мяса". Всю обедешнюю норму скормили птицам.
Сововладельцы пёрлись на камбуз тучными стадами и выпрашивали у Ласточкиной
кусочек оленя.
Третий
помощник, не желая клянчить, накормил сову купленной в Магадане копчёной
колбасой, и к вечеру сова умерла. Горе третьего было безмерным. Утешил его
вахтенный матрос, подарив ему свою сову: она была сильно злая и матрос её
боялся.
На
следующий день чиф сказал артельщику выдать на камбуз столько мяса, чтоб хватило
всем, а не только птицам. Ласточкина положила дополнительную оленью ногу на край
разделочного стола, и каждый кормящий сам отрезал от неё совиную
дозу.
На
пароходе началась другая жизнь. В столовой команды пылились нарды. Лица
завтракающих мужчин были отстраненно-нежными. Третий помощник, привыкший спать в
тёмных очках, днём носил их на голове, чтоб в любой момент они были под рукой.
Очки пригодились ему в Анадыре: без них он не смог бы выполнить распоряжение
капитана, потому что там было слишком ярко от снега.
Я
убирала после завтрака со столов кают-компании, случайно выглянула в лобовой
иллюминатор и поняла, что у четвертого механика появилась замена. На баке,
растопырив руки, спиной к моему аспекту стоял кто-то из наших моряков.
В
растопыренных руках неопознанного члена экипажа была какая-то тряпка. С тряпкой
в растопыренных руках он был похож со спины на пародию Ди Каприо, но "Титаник"
тогда еще не сняли.
-
Лор, ты чего? - В кают-компанию зашел опоздавший на завтрак
электромеханик.
-
Там еще кто-то чокнулся, - сказала я, - мы все скоро спятим, никого не
останется.
Электромех
мельком глянул в иллюминатор.
-
Это третий. Сову ловит. Мастер ему сказал. Дай масла, а?
Я
не могла оторваться от панорамы за окном. Теперь я увидела.
Огромная
полярная совища, почти неразличимая на фоне заснеженной панорамы, сидела на баке
и, как впередсмотрящий, пялилась в даль. Третий крался к ней с телогрейкой в
руках. Он подкрался уже совсем близко. Сова была ему где-то по пояс.
Как
раз в тот момент, когда она почуяла за спиной неладное и обернулась проверить
свою интуицию, третий совершил бросок телогрейкой и утрамбовал под ней гордую
арктическую птицу.
-
Один-ноль, - сказал электромех, - дай, пожалуйста, масло?
Побеждённая,
но еще брыкающаяся сова тем временем была доставлена в надстройку и впихнута в
капитанскую каюту, где сразу же взлетела на стол и принялась клацать
зубами.
Башка
у неё была размером с любую сову из тех, что были пойманы раньше. Клюв -
большой. Ноги - ярко-жёлтые, большие, с когтями. Когти - хорошие. А потом сова
растопырила крылья, глянула на нас злыми глазами, и мы все выкатились из каюты
капитана. Включая капитана.
Четыре
дня мастер жил в пустующей лоцманской каюте размером с кровать. Кроме кровати,
там был еще столик. Больше ничего там не было, не считая спасательного жилета.
Четыре
дня мастер ходил в одной и той же рубахе, не решаясь переодеться в спасательный
жилет. От рубахи начинало пахнуть. Мастер ходил, незаметно принюхиваясь к себе,
и время от времени заглядывал в свою каюту, занятую совой.
Сова
ела вбрасываемое мясо, гадила на капитанский стол и его окрестности и щелкала
клювом, способным раздербанить белого медведя. Мастер сквозь дверную щель
обозревал обгаженные просторы своих апартаментов и уходил скитаться.
Экипаж
с увлечением наблюдал психологический поединок между капитаном и капитанской
совой. Делали ставки. Многие считали, что капитан продержится еще дня три.
Выиграли те, кто ставил на более скорую развязку.
Была
среда и смена постельного белья. Я разносила по каютам пачки простыней. В
коридоре встретился третий помощник. Он предложил попить кофе, что было довольно
удивительно: мы не слишком ладили.
Оказалось,
третьему хотелось пожаловаться на судьбу, а все нормальные люди сидели по каютам
со своими совами. Я зашла. Третий рассыпал кофе по стаканам. На пароходах
почему-то пили кофе стаканами.
В
застекленной книжной полке третьего помощника, заложив руки за спину, туда-сюда
ходила сова. По насупленной физиономии совы было видно, что так просто она всё
это дело не оставит. Третий приблизил лицо к полке, и сова метко клюнула его в
глаз через стекло. Третий мстительно показал сове язык. В ответ сова нагадила в
полку. Гуана там было уже много: чувствовалось, что сова была посажена в тюрьму
не сегодня.
-
Задолбала вконец, - сказал третий, - научилась под очки клевать, - и показал
небольшую ссадину под глазом.
Но
дело было даже не в этом. Как оказалось, капитан, которому надоело сиротствовать
в лоцманской, решил вернуться в свою каюту, освободить которую от совы надлежало
всё тому же третьему помощнику.
-
Говорит, у тебя уже опыт есть, - скулил третий, - а у меня, между прочим, двое
детей дома.
С
того дня мы с третьим стали приятелями. Ведь это я посоветовала ему осуществить
эвакуацию полярной совы, нарядившись в КИП-8.
Кто
не в курсе, это такой специальный блестящий противопожарный костюм для работы в
задымленных или загазованных помещениях. Внутри КИП-8 человек чувствует себя
почти в полной безопасности, а снаружи выглядит довольно жутко. К костюму
приделаны баллоны с воздухом, а вместо головы у него - герметичный шлем а ля
"марсианские хроники".
В
общем, третий помощник, сверкая и шаркая, совершенно спокойно зашёл в каюту
капитана. Шокированная сова даже не сопротивлялась, потому что не знала, куда
клюнуть.
Так,
с открытым ртом, она и была вынесена из надстройки и депортирована на бак, где
ещё минут пятнадцать после ухода блистательного третьего помощника сидела,
озираясь по сторонам. А потом, придя наконец в чувство, расправила белые-белые
крылья и полетела рассказывать своим родственникам про то, как была захвачена в
плен злыми людьми и как добрые инопланетяне спасли её, даровав волю.
Остальных
сов выпустили на обратном пути на подходе к Магадану. К тому времени отцовские
чувства членов экипажа как-то постепенно сошли на нет, уступив место нормальной
человеческой рассудительности: после Магадана обещали наконец Владивосток, затем
- ремонт во Вьетнаме - а куда, к чёрту, с совой во Вьетнам переться.
Жёны,
как одна, сообщили мужьям, чтоб сову в дом переть не вздумал, поэтому для птиц
всё закончилось относительно хорошо. Кроме той, что в самом начале скончалась от
купленной в Магадане копчёной колбасы. Так что 15 сов было репатриировано в
родные под-магаданские сопки, мимо которых очень близко проходил наш броняга.
А
ещё одна сова осталась. У стармеха. Сову звали Филя, и стармех был с ней очень
дружен. Филя сидела на дедовой голове, пока тот работал за столом, и ковырялась
у себя подмышками. Весь рейс Филя чирикала, как воробей, и только на рейде
Владивостока, будучи упакованной в картонный ящик из-под печенья "Утреннее",
сказала оттуда нормальное совиное "угу".