Здравствуйте, уважаемые подписчики! Напоминаю, что у нашей рассылки
появился форум http://www.forum.mybankir.com, в котором можно оставить свои
пожелания к содержанию рассылки.
Алексей Толстой. Аэлита. Часть 4 из
10.
СОАЦЕРА
Голубоватые очертания Соацеры, уступы плоских крыш, решетчатые стены, покрытые зеленью,
овальные зеркала прудов, прозрачные башни, - выходя из-за холмов, занимали
все большее пространство, тонули за мглистым горизонтом. Множество черных точек летело над
городом навстречу кораблю. Цветущий канал ушел к северу. На
восток от города расстилалось пустынное, покрытое кучами щебня, изрытое поле. У
края этой пустыни, бросая резкую, длинную тень, возвышалась гигантская статуя человека,
- потрескавшаяся, покрытая лишаями. Каменный, обнаженный человек стоял во
весь рост, ноги его были сдвинуты, руки прижаты к узким бедрам, рубчатый пояс
подпирал выпуклую грудь, на солнце тускло мерцал его ушастый шлем,
увенчанный острым гребнем, как рыбий хребет. Скуластое лицо с закрытыми глазами
улыбалось лунообразным ртом. - Магацитл, - сказал марсианин и указал на
небо. Вдали за статуей виднелись огромные развалины цирка, унылые очертания рухнувших арок
акведука. Всматриваясь, Лось понял, что кучи щебня на равнине, ямы, холмы - были
остатками древнейшего города. Новый город, Соацера, начинался за сверкающим озером, на запад от этих
развалин. Черные точки в небе приближались, увеличивались. Это
были сотни марсиан, летевших навстречу в крылатых лодках и седлах, на парусиновых птицах, в
корзинах с парашютами. Первой домчалась, описала крутой заворот и повисла над кораблем сияющая,
золотая, четырехкрылая, как стрекоза, узкая сигара. С нее посыпались цветы,
разноцветные бумажки на палубу корабля, - свешивались молодые, взволнованные
лица. Лось встал, держась за тросс, снял шлем, - ветер поднял его
белые волосы. Из рубки вылез Гусев и стал рядом. Охапки цветов полетели на них из лодок. На голубоватых, то
смуглых, то кирпичных, лицах подлетающих марсиан было неистовое возбуждение, восторг,
ужас. Теперь, над головой, спереди, с боков, вдогонку за медленно плывущим кораблем,
летели сотни воздушных экипажей. Вот, скользнул, сверху вниз, в корзине под парашютом размахивающий руками толстяк
в полосатом колпаке. Вот, мелькнуло бородатое лицо, глядящее в трубку. Вот,
озабоченный, с развевающимися волосами, востроносый марсианин, вертясь перед кораблем на крылатом
седле, наводил какой-то крутящийся ящичек на Лося. Вот, пронеслась,
вся в цветах, плетеная лодка, - три женских, большеглазых, худеньких лица, голубые чепцы, голубые, летящие
рукава, белые шарфы. Пение винтов, шум ветра в крыльях, тонкие свистки, сверкание
золота, пестрота одежд в воздушной синеве, внизу - пурпуровая, то серебристая, то канареечная листва парков, сверкающие
отблесками солнца окна уступчатых домов, - все было, как сон. Кружилась голова. Гусев
озирался, повторял шопотом: - Гляди, гляди, эх ты... Корабль
проплыл над висячими садами и плавно опустился на большую, круглую площадь. Тотчас, посыпались, горохом с
неба, сотни лодок, корзин, птичищ, - садились, шлепались на белые плиты
площади. В улицах, расходящихся от нее звездою, шумели толпы народа, бежали,
кидали цветы, бумажки, махали платочками. Корабль сел у высокого и тяжелого, как пирамида,
мрачного здания из черно-красного камня. На широкой лестнице его, между квадратных,
суженых кверху, колонн, доходивших только до трети высоты дома, стояла
кучка марсиан. Они были все в черных халатах, в круглых шапочках. Это был, как Лось узнал
впоследствии, Верховный Совет Инженеров, - высший орган управления всеми странами
Марса. Марсианин-спутник указал Лосю - ждать. Солдаты сбежали по лесенкам на площадь
и окружили корабль, сдерживая напиравшие толпы. Гусев
с восхищением глядел на пеструю от одежд, волнующуюся
площадь, на вздымающееся над головами множество крыльев, на громады сероватых,
или черно-красных зданий, на прозрачные, за крышами, очертания башен. - Ну, город, вот это - город,
- повторял он, притоптывая. На лестнице марсиане в черных халатах раздвинулись. Появился
высокий, сутулый марсианин, также одетый в черное, с длинным, мрачным лицом, с длинной,
узкой, черной бородой. На круглой шапочке его дрожал золотой гребень, как рыбий
хребет. Сойдя до середины лестницы, опираясь на трость, он долго
смотрел запавшими, темными глазами на пришельцев с земли. Глядел на него и Лось, - внимательно,
настороженно. - Дьявол, уставился, - шепнул Гусев. Обернулся к толпе и уже
беспечно крикнул: - Здравствуйте, товарищи марсиане, мы к вам
с приветом, принимайте гостей. Толпа изумленно вздохнула, заропотала, зашумела,
надвинулась. Мрачный марсианин захватил горстью бороду и перевел глаза на толпу, окинул тусклым взором площадь. И под его
взглядом стало утихать взволнованное море голов. Он обернулся к стоявшим на лестнице, сказал несколько
слов и, подняв трость, указал ею на корабль. Тотчас к кораблю сбежал один из марсиан
и тихо и быстро проговорил что-то нагнувшемуся к нему через борт
лысому марсианину. Раздались сигнальные свистки, двое солдат взбежали на борт, завыли винты, и корабль, грузно
отделившись от площади, поплыл над городом в северном направлении.
В ЛАЗОРЕВОЙ РОЩЕ
Соацера утонула далеко за холмами. Корабль летел
над равниной. Кое-где виднелись однообразные линии построек, столбы
и проволоки подвесных дорог, отверстия шахт, груженые шаланды, двигающиеся по
узким каналам. Но вот, из лесных кущ все чаще стали подниматься
скалистые пики. Корабль снизился, пролетел над дымным ущельем и сел на
луг, покато спускающийся к темным и пышным зарослям. Лось и Гусев взяли мешки, и вместе
с лысым их спутником пошли по лугу вниз, к роще. Водяная пыль, бьющая из боковых
отверстий переносных труб, играла радугами над сверкающей влагою,
кудрявой травой. Стадо низкорослых, длинношерстых животных, черных и белых, паслось по
склону. Было мирно. Тихо шумела вода. Подувал ветерок. Длинношерстые животные
лениво поднимались, давая дорогу людям, и отходили, переваливаясь медвежьими лапами,
оборачивали плоские, кроткие морды. Мальчик пастух, в длинной, красной рубахе, сидел на камне,
подперев подбородок, и тоже лениво глядел на проходивших. Опустились на луг желтые птицы и распушились, отряхиваясь
под радужным фонтаном воды. Вдали бродил на длинных ногах ярко зеленый
журавль-меланхолик. Подошли к роще. Пышные, плакучие
деревья были лазурно-голубые. Смолистая, небесная листва шелестела мягко, шумели повисшие ветви.
Сквозь пятнистые стволы играла вдали сияющая вода озера. Пряный, сладкий зной в этой голубой чаще кружил
голову. Рощу пересекало много тропинок, посыпанных оранжевым
песком. На скрещении их, на круглых полянах, стояли старые, иные
поломанные, в лишаях, большие статуи из песчаника. Над зарослями поднимались
обломки колонн, остатки циклопической стены. Дорожка загибала к озеру.
Открылась его темно-синяя, зеркальная поверхность с опрокинутой вершиной
далекой, скалистой горы. Чуть шевелились в воде отражения плакучих
деревьев. Сияло пышное солнце. В излучине берега, с боков мшистой лестницы, спускающейся
в озеро, сидели две огромные, человеческие статуи, потрескавшиеся,
поросшие ползучей растительностью. На ступенях лестницы появилась молодая женщина,
выходившая из воды. Голову ее покрывал желтый, острый колпачок. Она казалась юношески тонкой, -
бело-голубоватая, рядом с грузным очертанием, покрытого мхом, вечно улыбающегося сквозь
сон, сидящего Магацитла. Вот, она поскользнулась, схватилась за каменный выступ, подняла
голову. - Аэлита, - прошептал марсианин, прикрыл глаза рукавом и потащил Лося и Гусева с дорожки
в чащу. Скоро они вышли на большую поляну. В глубине ее, в густой
траве, стоял угрюмый, с покатыми стенами, серый дом. От звездообразной, песчаной площадки, перед его фасадом, прямые
дорожки бежали через луг, вниз, к роще, где между деревьями виднелись кирпичные, низкие
постройки. Лысый марсианин свистнул. Из-за угла дома
появился низенький, толстенький марсианин в полосатом халате. Багровое лицо его было
точно натерто свеклой. Морщась от солнца, от подошел, но, услышав - кто такие приезжие, сейчас же
приноровился удрать за угол. Лысый марсианин заговорил с ним повелительно, и толстяк, садясь на ноги от
страха, оборачиваясь, показывая желтый зуб из беззубого рта, - повел гостей в дом.
ОТДЫХ
Гостей отвели в светлые, маленькие, почти пустые комнаты, выходившие узкими окнами в
парк. Стены столовой и спален были обтянуты соломенного цвета циновками. В углах стояли кадки с цветущими
деревцами. Гусев нашел помещение подходящим: "Вроде багажной корзины, очень
славно". Толстяк в полосатом халате, управляющий домом, суетился,
лопотал, катался из двери в дверь, вытирал коричневым платком череп, и, время от времени, каменел,
выкатывая на гостей склерозные глаза, - тайно устраивал пальцами рожки, огораживался. Он
напустил воду в бассейн и привел Лося и Гусева, каждого, в свою ванную, - со дна ее
поднимались густые клубы пара. Прикосновение к безмерно уставшему телу
горячей, пузырящейся, легкой воды, было так сладко, что Лось едва не заснул в мраморном
бассейне. Управляющий вытащил его за руку. Лось едва доплелся до
столовой, где был накрыт стол множеством тарелочек с печеной
рыбой, паштетами, птицей, крошечными яйцами, засахаренными фруктами.
Хрустящие, величиной с орех, шарики хлеба таяли во рту. Кушали крошечными лопаточками.
Управляющий каменел, глядя, как люди с земли пожирают блюда деликатнейшей пищи. Гусев вошел в аппетит и лопаточку оставил,
ел руками, похваливал. Особенно хорошо было вино, - белое, отдающее синевой, с
запахом сырости и смородины. Оно испарялось во рту и огненным зноем текло по
жилам. Приведя гостей в спальни, управляющий долго еще хлопотал,
подтыкая одеяла, подсовывая подушечки. Но уже крепкий и долгий сон овладел "белыми гигантами". "Они дышали и сопели
так громко, что дрожали стекла, трепетали растения в углах, и кровати трещали под их не
по-марсиански могучими телами".
---------------
Лось открыл глаза. Синеватый, искусственный свет лился с потолка, как из чаши. Было тепло и приятно
лежать. "Что случилось? Где я лежу?". Но он так и не сделал усилия - вспомнить. "Боже, какая усталость", - подумал
он с наслаждением, и снова закрыл глаза. Поплыли какие-то лучезарные пятна,
- словно вода играла сквозь лазурную листву. Предчувствие изумительной радости, ожидание, что
вот-вот из этих сияющих пятен что-то должно войти сейчас в его сон, - наполняло его чудесной
тревогой. Сквозь дрему, улыбаясь, он хмурил брови, - силился проникнуть за эту тонкую
пелену скользящих, солнечных пятен. Но еще более глубокий сон прикрыл его облаком.
---------------
Лось скинул ноги с постели. Сел. Так, сидел некоторое время, опустив голову. Поднялся, дернул
в бок толстую штору. За узким окном горели ледяным светом огромные звезды, -
незнакомый их чертеж был странен и дик. - Да, да, да, - проговорил Лось, - я не на земле. Земля осталась
там. Ледяная пустыня, бесконечное пространство. Уйти так далеко! Я - в новом мире. Ну, да: я же - мертв. Ведь
я это знаю. Душа моя - там. Он сел на кровать. Вонзил ногти в грудь, там - где сердце. Затем,
лег ничком. - Это ни жизнь, ни смерть. Живой мозг, живое тело.
Но весь я - покинут, я - пуст. Вот он, вот он - ад. Он закусил подушку, чтобы не
закричать. Он сам не мог понять, почему вторую ночь его так невыносимо мучает тоска по земле,
по самому себе, жившему там за звездами. Словно - оторвалась живая нить, и
душа его задыхается в ледяной, черной пустоте.
_____________________________________
- Кто здесь? Лось вскочил. В окно бил луч утреннего света.
Соломенная, маленькая комната была ослепительно чиста. Шумели листья, свистали птицы за окном. Лось
провел рукой по глазам, глубоко вздохнул. Сердце было тревожно, но радостно.
В дверь опять легонько постучали. Лось распахнул дверь, - за нею стоял полосатый
толстяк, придерживая обеими руками на животе охапку лазоревых, осыпанных росою,
цветов: - Аиу утара аэлита, - пропищал он, протягивая цветы.
ТУМАННЫЙ ШАРИК
За утренней едой Гусев сказал: - Мстислав Сергеевич, ведь это
выходит не дело. Летели чорт ее знает какую даль, и, пожалуйте, - сиди в захолустье. В город они небось нас
не пустили, - видели, как бородатый-то, черный, насупился. Ох, Мстислав Сергеевич,
опасайтесь его. У меня в спальней его портрет висит. Пока нас поят, кормят, а потом что? Пить, есть, в ванных
прохлаждаться - за этим, ведь, и лететь не стоило. - А вы не торопитесь, Алексей
Иванович, - сказал Лось, поглядывая на лазоревые цветы, пахнущие горьковато и сладко, - поживем,
обсмотримся, увидят, что мы не опасны, пустят и в город. - Не знаю, как вы, Мстислав
Сергеевич, а я сюда не прохлаждаться приехал. - Что же,
по-вашему, мы должны предпринимать? - Странно от вас это слышать, Мстислав Сергеевич, уж не
нанюхались ли вы чего-нибудь сладкого. - Ссориться хотите? - Нет,
не ссориться. А сидеть - цветы нюхать: этого и у нас на земле сколько в душу влезет. А я думаю, - если мы первые сюда заявились,
то Марс теперь наш, русский. Это дело надо закрепить. - Чудак вы, Алексей
Иванович. - А вот посмотрим, кто из нас чудак. - Гусев одернул ременный пояс, повел
плечами, глаза его хитро прищурились. - Это дело трудное, я сам понимаю: нас только двое. А
вот надо, чтобы они бумагу нам выдали о желании вступить в состав Российской
Федеративной Республики. Спокойно эту бумагу нам не дадут, конечно, но вы сами видели: на Марсе, у них не все
в порядке. Глаз у меня на это наметанный. - Революцию, что ли, хотите
устроить? - Как сказать, Мстислав Сергеевич, там посмотрим. - Нет, уж,
пожалуйста, обойдитесь без революции, Алексей Иванович. - Мне что революция, мне бумага нужна,
Мстислав Сергеевич. С чем мы в Петербург-то вернемся? Паука, что ли, сушеного привезем? Нет, вернуться и предъявить:
пожалуйте документик о присоединении Марса. Это не то, что губернию, какую-нибудь, оттяпать у
Польши, - целиком планету. Вот, в Европе тогда взовьются. Одного золота здесь, сами видите,
кораблями вози. Так-то, Мстислав Сергеевич. Лось задумчиво поглядывал на него: нельзя было
понять - шутит Гусев, или говорит серьезно, - хитрые, простоватые глазки его посмеивались, но где-то
пряталась в них сумасшедшинка. Лось покачал головой, и, трогая прозрачные, восковые, лазоревые
лепестки больших цветов, сказал задумчиво: - Мне не приходило в голову, - для чего я лечу на Марс.
Лечу, чтобы прилететь. Были времена, когда мечтатели-конквистадоры снаряжали корабль и плыли искать новые земли.
Из-за моря показывался неведомый берег, корабль входил в устье реки, капитан снимал широкополую
шляпу и называл землю своим именем: великолепная минута. Затем, он
грабил берега. Да, вы, пожалуй, правы: приплыть к берегу еще мало, - нужно
нагрузить корабль сокровищами. Нам предстоит заглянуть в новый мир.
Какие сокровища. Мудрость, мудрость, - вот что, Алексей Иванович, нужно вывезти на
нашем корабле. А у вас все время руки чешутся, - это не хорошо. - Трудно нам будет с вами
сговориться, Мстислав Сергеевич. Не легкий вы человек. Лось
засмеялся: - Нет, я тяжелый только для самого себя, - сговоримся, милый
друг. В дверь поскреблись. Слегка садясь на ноги от страха и
почтения, появился управляющий и знаками попросил за собою следовать. Лось поспешно поднялся, провел ладонью по
белым волосам. Гусев решительно закрутил усы - торчком. Гости пошли по коридорам и лесенкам в дальнюю часть дома.
_____________________________________
Управляющий постучал в низенькую дверь. За ней раздался торопливый, точно
детский, голос. Лось и Гусев вошли в длинную, белую комнату. Лучи света с танцующей в них пылью, падали
сквозь потолочные окна на мозаичный пол, в котором отражались ровные ряды книг, бронзовые
статуи, стоящие между плоскими шкафами, столики на тоненьких, острых ножках,
облачные зеркала экранов. Недалеко от двери,
прислонившись к книжным полкам, стояла пепельно-волосая, молодая
женщина, в черном платье, закрытом от шеи до пола, до кистей рук. Над высоко поднятыми ее волосами
танцовали пылинки в луче, упавшем, как меч, в золоченые переплеты книг. Это была та,
кого вчера на озере марсианин назвал Аэлита. Лось низко поклонился ей.
Аэлита, не шевелясь, глядела на него огромными зрачками пепельных глаз. Ее
бело-голубоватое, удлиненное лицо чуть-чуть все дрожало. Слегка приподнятый нос, слегка
неправильный рот были по-детски нежны. Точно от подъема на крутизну дышала ее грудь
под черными и мягкими складками. - Эллио утара гео, - легким, как
музыка, нежным голосом, почти шопотом, проговорила она, и наклонила голову так низко, что стал виден
ее затылок. В ответ Лось только хрустнул пальцами.
Сделав усилие, сказал, непонятно почему, напыщенно: - Пришельцы с земли
приветствуют тебя, Аэлита. Сказал и покраснел. Гусев проговорил с
достоинством: - Позвольте познакомиться, - полковник Гусев, инженер
- Мстислав Сергеевич Лось. Пришли поблагодарить вас за хлеб, за соль. Выслушав
человеческую речь, Аэлита подняла голову, - ее лицо стало спокойнее, зрачки - меньше. Она молча
вытянула руку, обернула узенькую кисть руки ладонью кверху, и так держала ее некоторое время. Лосю и
Гусеву стало казаться, что на ладони ее появился бледно-зеленый, беловатый шар. Аэлита быстро перевернула ладонь
и пошла вдоль книжных полок в глубину библиотеки. Гости последовали за
ней. Теперь Лось рассмотрел, что Аэлита была ему по плечо,
тонкая и легкая, как девочка. Подол ее широкого платья летел по зеркальной мозаике. Оборачиваясь, она
улыбалась, - но глаза оставались
взволнованными, холодноватыми. Она указала на кожаную скамью, стоявшую
в полукруглом расширении комнаты. Лось и Гусев сели. Сейчас же Аэлита присела
напротив них у читального столика, положила на него локти и стала мягко и
пристально глядеть на гостей. Так они молчали небольшое время. Понемногу
Лось начал чувствовать покой и сладость, - сидеть вот так и созерцать эту чудесную,
странную девушку. Гусев вздохнул, сказал в полголоса: - Хорошая барышня, очень приятная
барышня. Тогда Аэлита заговорила, точно
дотронулась до музыкального инструмента, - так чудесен был ее голос. Строка за строкою
повторяла она какие-то слова. Вздрагивала, поднималась у нее верхняя губа,
смыкались пепельные ресницы. Лицо озарялось прелестью и радостью. Она снова протянула перед
собою руку, ладонью вверх. Почти тотчас же Лось и Гусев увидели в углублении ее ладони
бело-зеленоватый, туманный шарик, с большое яблоко величиной. Внутри своей сферы он весь двигался
и переливался. Теперь оба гостя и Аэлита внимательно глядели
на это облачное, опаловое яблоко. Вдруг, струи в нем остановились, проступили темные пятна. Вглядевшись, Лось
вскрикнул: на ладони Аэлиты лежал земной шар. - Талцетл, - сказала она, указывая на него
пальцем. Шар медленно начал крутиться.
Проплыли очертания Америки, Тихоокеанский берег Азии. Гусев
заволновался: - Это - мы, мы - русские, это - наше, - сказал он, тыча
ногтем в Сибирь. Извилистой тенью проплыла гряда Урала, ниточка нижнего течения Волги.
Очертились берега Белого моря. - Здесь, - сказал Лось и указал на Финский залив.
Аэлита удивленно подняла на него глаза. Вращение шара остановилось. Лось сосредоточился, в памяти возник кусок
географической карты, - и сейчас же, словно отпечаток его воображения, появились на поверхности туманного шара -
черная клякса, расходящиеся от нее ниточки железных дорог, надпись на зеленоватом поле - "Петербург" и с боку -
большая красная буква начала слова "Россия". Аэлита всмотрелась и заслонила шар, - он теперь
просвечивал сквозь ее пальцы. Взглянув на Лося, она покачала головой: - Оцео хо суа, - сказала
она, и он понял: - "Сосредоточьтесь и вспоминайте".
Тогда он стал вспоминать очертание Петербурга, -
гранитную набережную, студеные, синие волны Невы, ныряющую в них лодочку с каким-то чахоточным чиновником,
повиснувшие в тумане длинные арки Николаевского моста, густые дымы заводов, дымы и тучи
тусклого заката, мокрую улицу, вывеску мелочной лавочки - "чай, сахар, кофе", старенького
извозчика на углу. Аэлита, подперев подбородок, тихо глядела на шар. В
нем проплывали воспоминания Лося, то отчетливые, то, словно,
сдвинутые, стертые. Выдвинулась колонада и тусклый купол Исаакиевского собора, и уже на месте его
поступала гранитная лестница у воды, полукруг скамьи, печально сидящая какая-то барышня с зонтиком, а над нею - два
сфинкса в тиарах. Поплыли колонки цифр, рисунок чертежа, появился пылающий горн,
угрюмый Хохлов, раздувающий угли. Долго глядела Аэлита на странную
жизнь, проходящую перед ней в туманных струях шара. Но вот,
изображения начали путаться: в них настойчиво вторгались какие-то, совсем иного очертания,
картины, - полосы дыма, зарево, скачущие лошади, какие-то бегущие, падающие
люди. Вот, заслоняя все, выплыло бородатое, залитое кровью, страшное лицо.
Гусев шумно вздохнул. Аэлита с тревогой обернулась к нему, и
сейчас же перевернула ладонь. Шар исчез. Аэлита сидела несколько минут,
облокотившись, закрыв рукою глаза. Встала, взяла с полки один из цилиндров, вынула из него костяной
валик и вложила в читальный, с экраном, столик. Затем, она потянула за шнур, и верхние окна
в библиотеке задернулись синими шторами. Она придвинула столик к скамье и повернула
включатель. Зеркало экрана осветилось, сверху вниз поплыли
по нему фигурки марсиан, животных, дома, деревья, утварь. Аэлита называла каждую
фигурку именем. Когда фигурки двигались и совмещались - она называла глагол. Иногда
изображения перемежались цветными, как в поющей книге, знаками и раздавалась, едва уловимая, музыкальная
фраза, - Аэлита называла понятие. Она говорила тихим голосом. Не спеша плыли изображения предметов
этой странной азбуки. В тишине, в голубоватом сумраке библиотеки, глядели на Лося пепельные глаза, голос
Аэлиты сильными и мягкими чарами проникал в сознание. Кружилась голова.
Лось чувствовал, - мозг его яснеет, будто поднимается туманная пелена, и новые
слова и понятия отпечатлеваются в памяти. Так продолжалось долго. Аэлита провела рукой по лбу, вздохнула и погасила
экран. Лось и Гусев сидели, как в тумане. - Идите и лягте спать, - сказала Аэлита гостям
на том языке, звуки которого были еще странными, но смысл уже сквозил во мгле сознания.
НА ЛЕСТНИЦЕ
Прошло семь дней. Когда, впоследствии, Лось вспоминал это время,
- оно представлялось ему синим сумраком, удивительным покоем, где на яву проходили
вереницы чудесных сновидений. Лось и Гусев просыпались рано поутру. После ванной и легкой еды
шли в библиотеку. Внимательные, ласковые глаза Аэлиты встречали их на пороге. Она говорила почти уже
понятные слова. Было чувство невыразимого покоя в тишине и полумраке этой комнаты, в тихих словах Аэлиты, -
влага ее глаз переливалась, глаза раздвигались в сферу, и там шли сновидения.
Бежали тени по экрану. Слова, вне воли, проникали в сознание. Совершалось чудо:
слова, сначала только только звуки, затем сквозящие, как из тумана, понятия,
- понемногу наливались соком жизни. Теперь, когда Лось произносил имя - Аэлита - оно
волновало его двойным чувством: печалью первого слога АЭ, что означало - "видимый в
последний раз", и ощущением серебристого света - ЛИТА, что означало свет звезды. Так, язык нового
мира тончайшей материей вливался в сознание, и
оно тяжелело. Семь дней продолжалось это обогащение. Уроки были - утром
и после заката - до полуночи. Наконец, Аэлита, видимо, утомилась. На восьмой день гостей не пришли будить и они
спали до вечера. Когда Лось поднялся с постели, - в окно были видны длинные тени
от деревьев. Хрустальным, однообразным голосом посвистывала какая-то птичка. Кружилась слегка голова. Было чувство
переполненности неизлитой радостью. Лось быстро оделся и, не будя Гусева, пошел в библиотеку, но на стук никто не
ответил. Тогда Лось вышел на двор, первый раз за эти семь дней. Поляна полого опускалась к роще, к
красноватым и низким постройкам. Туда, с унылым перевыванием, шло стадо неуклюжих, длинношерстых
животных, - хаши, - полумедведей, полукоров. Косое солнце золотило кудрявую траву, - весь луг пылал влажным золотом.
Пролетели на озеро изумрудные журавли. Вдали выступил, залитый закатом, снежный конус горной
вершины. Здесь тоже был покой, чудесная печаль уходящего в мире и золоте дня. Лось пошел к
озеру по знакомой дорожке. Те же стояли с обеих сторон плакучие, лазурные деревья, те же
увидел он развалины за пятнистыми стволами, тот же был воздух - тонкий, холодеющий. Но
Лосю казалось, что только сейчас он увидел эту чудесную природу, - раскрылись глаза и уши, он узнал имена
вещей. Пылающими пятнами сквозило озеро сквозь ветви. Но, когда Лось подошел к воде, - солнце
уже закатилось, огненные перья заката, языки легкого пламени побежали, охватили полнеба таким
неистовым золотом, что сердце на минуту стало. Быстро, быстро огонь покрывался пеплом,
небо очищалось, темнело, и вот уже зажглись звезды. Странный рисунок созвездий отразился в воде. В излучине озера, у
лестницы, возвышались черными очертаниями два каменные гиганта, сторожа тысячелетий, -
сидели, обращенные лицами к созвездиям. Лось подошел к лестнице. Глаза еще
не привыкли к быстро наступившей темноте. Он облокотился о подножие статуи и вдыхал сыроватую влагу
озера, - горьковатый запах болотных цветов. Отражения звезд расплывались, - над водою закурился тончайший туман.
А созвездия горели все ярче, и теперь ясно были видны заснувшие ветви, поблескивающие камушки
и улыбающееся во сне лицо сидящего Магацитла. Лось глядел и стоял так долго, покуда
не затекла рука, лежавшая на камне. Тогда он отошел от статуи, и сейчас же увидел внизу, на
лестнице, Аэлиту. Она сидела, опустив локти на колени, подперев подбородок. - Аиу
ту ира хасхе Аэлита, - проговорил Лось, с изумлением прислушиваясь к
странным звукам своих слов. Он выговорил их, как на морозе, с трудом. Его желание,
- могу ли я быть с вами, Аэлита? - само претворилось в эти чужие звуки.
Аэлита медленно обернула голову, сказала: - Да, - и снова опустила подбородок в стиснутые кисти рук. Лось сел
рядом на ступень. Волосы Аэлиты были покрыты черным колпачком, - капюшоном плаща. Лицо хорошо различимо в свете
звезд, но глаз не видно, - лишь большие тени в глазных впадинах. Холодноватым голосом, спокойно, она
спросила: - Вы были счастливы там, на земле? Лось ответил не сразу, -
всматривался: ее лицо было неподвижно, рот печально сложен. - Да, - ответил он, и
почувствовал холодок в сердце, - да, я был счастлив. - В чем
счастье у вас на земле? Лось опять всмотрелся. Опустил голову. -
Должно быть в том счастье у нас на земле, чтобы забыть самого себя. Тот счастлив, в ком - полнота, согласие, радость и жажда
жить для того, кто дает эту полноту, согласие, радость. Теперь Аэлита обернулась к
нему. Стали видны ее огромные глаза, с изумлением глядящие на этого беловолосого великана,
человека. - Такое счастье приходит в любви к женщине, - сказал Лось.
Аэлита отвернулась. Задрожал острый колпачок на ее голове. Не то она смеялась, - нет. Не то заплакала, - нет. Лось тревожно
заворочался на мшистой ступени, потер переносицу. Аэлита сказала чуть дрогнувшим голосом: -
Зачем вы покинули землю? - Та, кого я любил - умерла, - сказал Лось. - Жизнь для
меня стала ужасна. Я остался один, сам с собой. Не было силы побороть отчаяние, не было охоты -
жить. Нужно много мужества, чтобы жить, так на земле все отравлено ненавистью. Я - беглец и
трус. Аэлита выпростала руку из-под плаща и положила ее на большую
руку Лося, - коснулась и снова убрала руку под плащ: - Я знала, что в моей жизни произойдет это, -
проговорила она, словно в раздумьи. - Еще девочкой я видела странные сны. Снились высокие, зеленые горы. Светлые, не наши,
реки. Облака, облака, огромные, белые, и - дожди, - потоки воды. И люди - великаны. Я думала, что схожу с ума.
Впоследствии мой учитель говорил, что это - АШХЕ, второе зрение. В нас,
потомках Магацитлов, живет память об иной жизни, дремлет ашхе, как непроросшее зерно.
Ашхе - страшная сила, великая мудрость. Но я не знаю что - счастье? Аэлита выпростала из-под плаща обе
руки, всплеснула ими, как ребенок. Колпачок ее опять задрожал: - Уж много лет, по ночам, я прихожу
на эту лестницу, гляжу на звезды. Я много знаю. Уверяю вас - я знаю такое, что вам никогда нельзя и не нужно знать. Но счастлива я
была, когда в детстве снились облака, облака, потоки дождя, зеленые горы, великаны. Учитель предостерегал меня: он сказал,
что я погибну. - Она обернула к Лосю лицо, и вдруг усмехнулась. Лосю стало жутко: так чудесно
красива была Аэлита, такой опасный, горьковато-сладкий запах шел от воды, от плаща с капюшоном, от рук, от лица, от
дыхания, от ее платья. - Учитель сказал: "ХАО погубит тебя". Это слово означает
нисхождение. Аэлита отвернулась и надвинула колпачок плаща ниже, на глаза.
После молчания Лось сказал: - Аэлита, расскажите мне о вашем
знании. - Это тайна, - ответила она важно, - но вы человек, я должна буду вам рассказать
многое. Она подняла лицо. Большие созвездия, по обе стороны млечного
пути, сияли и мерцали так, будто ветерок вечности проходил по их огням.
Аэлита вздохнула: - Слушайте, - сказала она, - слушайте меня внимательно и
покойно.
