Семейная православная газета РУССКОЕ МОНАШЕСТВО НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

Гермоген

РУССКОЕ МОНАШЕСТВО НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА
Без монашества немыслима история христианства и, соответственно, России. Монахи
Кирилл и Мефодий дали нам азбуку. Иконами древнерусских монахов восхищается весь
мир. До XVIII века монастырская медицина (кстати, очень высокого уровня) была
основной на Руси. Можно привести еще множество примеров вклада монахов в русскую
культуру. Тем не менее по понятным причинам в представлении большинства наших
современников монахи – унылые, злобные, безрадостные, ущербные люди. Может быть,
для определенной эпохи это было органично, но на пороге XXI века, по мнению многих,
полноценный человек в монастырь не уйдет. Хочется верить, что рассказ о своем
пути 34-летнего насельника Свято-Данилова монастыря иеромонаха Гермогена разрушит
эти представления. Естественно, это не призыв уходить в монастырь, что является
путем немногих, но призыв любить родную культуру в ее полноте.  
Мне посчастливилось познакомиться с отцом Гермогеном в неформальной обстановке.
Такие люди украшают любую компанию. Эрудированный, открытый, остроумный, замечательно
поет. Как и всякого истинно православного человека, его отличает удивительная
внутренняя свобода.
            —    Отец Гермоген, Вы выросли в верующей семье?
-       Верующей была моя бабушка. Причем в отличие от многих старушек, которые всю
жизнь ходят в церковь, но сердцем христианства не чувствуют, она понимала христианство
глубоко. Видимо, что-то передалось мне. Я всегда себя интуитивно сознавал верующим
человеком, но первые осмысленные поиски Бога начал в 17 лет. Мои представления
о Православии были стереотипными: закопченная грязная церковь, темные бабки,
пьяные попы. Поэтому, хотя я уже тогда осознал себя христианином, пошел не в
православный храм, а в костел. В католичестве привлекали органная музыка, открытый
алтарь. Оно представлялось более культурной религией. Но в то время не было католических
миссионеров, и единственный в Москве костел святого Людовика на Лубянке представлял
жалкое явление. В дребезжащих звуках сильно расстроенного инструмента невозможно
было распознать орган, ксендз одинаково плохо знал латынь, на которой шло богослужение,
и русский язык, на котором он произносил проповеди. Ничего живого я там не нашел
и подался к баптистам. Первое впечатление было грандиозным: великолепный орган,
после музыки общая молитва и часовая проповедь. Я тогда еще не знал священной
истории, поэтому проповедь особенно впечатляла не столько содержанием, сколько
формой. И все-таки, несмотря на внешний блеск – живое слово, много молодежи,
все чистые, опрятные, радостные, — сердцу чего-то не хватало. Со второго курса
французского отделения факультета иностранных языков педагогического института
меня призвали в армию…
-       Где у Вас было 2 года, чтобы осмысленно прийти к Православию.
-       Не совсем осмысленно. Свою службу в армии я оцениваю как опыт, в котором были
и отрицательные, и положительные моменты, и положительно как раз то, что пройдя
через определенные испытания, я многое передумал и, действительно, пришел к выводу
о необходимости креститься. Но до глубокого понимания Православия было еще далеко.
Тогда просто решил, что раз я считаю себя христианином, а мои предки были православными
людьми, то необходимо принять традиционную для меня веру.
-       Сразу после армии Вы крестились?
-       Нет, крестился я через 2 года, в 1987 году. После армии восстановился в институте
и поступил в фольклорный ансамбль. С детства мечтал заниматься музыкой, просил
родителей отдать меня в музыкальную школу, но они, имевшие перед глазами опыт
моего старшего брата, не захотели платить деньги, чтобы потом, как они предполагали,
веником загонять меня за пианино. Кстати, брат, хотя и учился в музыкальной школе
неохотно, не жалеет об этом. Он очень музыкальный человек. Я же все годы мечтал
заниматься музыкой где угодно. Через мою одноклассницу  Господь привел меня в
фольклорный ансамбль.  Событие это кардинально изменило мою жизнь. До этого представлял
себе народное искусство как лубочное, оно ассоциировалось только с ансамблем
Моисеева и хором имени Пятницкого. В ансамбле помимо выступлений велась глубокая
этнографическая работа, мы ездили в фольклорные экспедиции, собирали материалы,
костюмы. У нас даже был собственный музей народного костюма. Тогда-то был поражен,
как мало я, прекрасно знавший французский язык, французскую литературу и историю,
знаком со своей родной культурой. А ведь мои бабушка и дедушка были из деревни.
Занятия в ансамбле захватили меня полностью. Хотя программа в институте на 3-4
курсах была насыщенная, приходилось выкраивать время. Я благодарен руководителю
ансамбля Ирине Алексеевне Набатовой. У нас до сих пор прекрасные человеческие
и духовные отношения. Она тоже пришла к вере. Так вот, в 1987 году во время экспедиции
на Алтай я крестился в Барнауле. Примерно через месяц после крещения почувствовал,
что в моей жизни происходят перемены. Я учился на четвертом курсе, до диплома
оставалось написать только одну курсовую работу и непосредственно дипломную,
но почувствовал, что мне это не нужно. Я не считаю институтские годы потерянными,
со многими преподавателями до сих пор поддерживаю отношения, но в тот момент
сердце  было отдано пению. Надо сказать, что в те годы молодому человеку уйти
из пединститута было еще труднее, чем туда поступить. В педагогике катастрофически
не хватало мужчин. До сих пор благодарен нашему декану, которая поняла меня и
помогла оформить отчисление по семейным обстоятельствам. Окружающим мой поступок
казался безумным, я же тогда был уверен в своей правоте, но еще не осознавал,
что просто выполняю волю Божью.
-       Вы оставили институт, чтобы уйти в монастырь?
-       Что Вы, я об этом и не думал  тогда. Это же происходило еще до 1000-летия Крещения
Руси. Я не читал ни Евангелия, ни Закона Божьего,  негде было даже достать подобные
книги.
-       Я правильно понимаю, что Вы крестились, но воцерковления не произошло?
-       Воцерковление происходило, но как бы вслепую. У меня не только не было духовника,
но даже не было ни одного знакомого воцерковленного мирянина, хотя многие считали
себя верующими людьми. Я не знал, как входить в храм, плохо понимал богослужение,
невдомек мне было, что перед причастием надо три дня поститься – не раз причащался
по неведению без должной подготовки, ограничиваясь общей исповедью. Однажды,
причастившись таким образом,  в тот же день слег с ангиной. Болел довольно долго,
и на первой же после болезни службе священник в проповеди говорил, что многие
христиане недостойно причащаются, а потом болеют. Так Господь меня вразумлял.

-       Вернемся к уходу из института.
-       В 1988 году я поступил на дирижерско-хоровое отделение Гнесинки. Требования
при поступлении на это отделение очень высокие — хорошая фортепьянная программа,
очень серьезный экзамен по сольфеджио, — человеку, никогда не учившемуся в музыкальной
школе, выполнить их невозможно. Но в тот год в порядке эксперимента на отделение
приняли четырех человек, в том числе и меня, имевших хороший слух и опыт занятия
в ансамблях и студиях. Подразумевалось, что мы способны за время учебы восполнить
пробелы в образовании и к моменту выпуска быть на одном уровне со своими однокурсниками.
Теперь понимаю, что и на это была воля Божья. Среди моих однокурсников многие
пели на клиросах, одна преподавательница, Елена Николаевна Бобровникова, была
дочерью протоиерея Николая Тарасова, теперь уже покойного. Вскоре после нашего
знакомства отцу Николаю дали приход, и я стал петь на клиросе. Довольно быстро
освоил церковные гласы, хотя многим это дается с трудом. Во время летних каникул
ездил туда каждый день. Дорога в один конец занимала полтора часа, но я был счастлив
и не чувствовал усталости. Все, к чему стремилась душа, я обрел в храме. И французский
язык, и фольклор были мне в свое время интересны, но такой полноты ощущения,
как пение в церковном хоре, не давали. Я прекрасно учился в Гнесинке, успешно
работал в фольклорном театре, но это уже не так привлекало. О священстве мечтать
не смел, но твердо решил служить в Церкви. На третьем курсе ушел из училища,
тем не менее благодарен годам, проведенным в его стенах. К тому времени отца
Николая перевели в Зеленоград, и я пришел в храм Всех Скорбящих Радостей на Ордынке.
2 года пел на клиросе, еще застал знаменитого регента Николая Васильевича Матвеева.
Годы, проведенные там – время моего духовного детства и юности. Именно на Ордынке
я узнал церковный устав, стал понимать богослужение. Осознал необходимость духовного
руководства, и Господь привел меня в Троице-Сергиеву Лавру к архимандриту Алексию.
Сердце  мое в то время стало склоняться к монашеству. Я много ездил по монастырям,
видел серьезную духовную жизнь. Не внешняя романтика привлекала меня в монашестве,
а глубина. Обратился к духовнику. Он посоветовал поступить в семинарию, чтобы
уже там принять окончательное решение. Честно говоря, поступать не очень хотелось,
считал, что в моем возрасте если и учиться, то заочно, хотя было мне всего 27
лет, но послушал духовника и стал собирать документы. В это время отца Алексия
назначили наместником Свято-Данилова монастыря, я вновь поделился с ним своими
сомнениями, и он посоветовал мне поступить послушником в монастырь. В декабре
1992 года, всего через 5 лет после крещения, я поступил послушником в монастырь.
Еще через год, в декабре 1993 года был пострижен в монахи с именем Гермоген,
в марте 1994 года рукоположен в иеродиакона, в 1995 – в иеромонаха.
-       Довольно быстрый путь.
-       Время было такое, когда, по словам одного духовника, люди не приходили, а врывались
в Церковь. Видимо, в связи с 1000-летием Крещения Руси была особая благодать
в стране. Многие говорили, что это, дескать, дань моде. Но вот прошло 10 лет,
и большинство моих знакомых, пришедших к вере в те же годы, до сих пор так же
беззаветно служат Христу. Хотя, конечно, есть и такие, которые не выдержали искушения
нашего времени.
-       О семейной жизни никогда не мечтали?
-       Конечно, мечтал. Но когда пришел в Церковь, понял, что реализовать себя в семье
полностью не смогу.
-       Согласны ли Вы с митрополитом Антонием Сурожским, считающим недопустимым для
духовника подталкивать выпускников семинарии к монашеству или браку ради их скорейшего
рукоположения? Владыка Антоний считает, что и монашество, и брак – серьезный
выбор, до которого человек должен дозреть.
-       Полностью согласен. Человеку свойственно увлекаться, и потому в определенные
моменты он может считать, что действует по воле Божьей, а на самом деле потакает
своим страстям. Ему кажется, что монашество – его призвание, а на самом деле
это неофитское влечение, и уже приняв постриг, человек понимает, что его призвание
– брак. Бывает, и, наоборот, человек поспешно женится и потом чувствует тягу
к монастырской жизни. Но вообще монашество – путь немногих. В начале 90-х гг.
решалась кадровая проблема, людей постригали довольно быстро, многие потом не
выдерживали, возвращались в мир. Сегодня в монастырях людям предлагают 2-3 года
побыть послушниками, потом постригают не в монахи, а в иноки – без дачи обетов.
-       Отец Гермоген, в представлении многих монах – унылый, злой, не нашедший себя
в жизни и потому ненавидящий мир человек. Очевидно, что Вы всегда имели много
друзей, были душой компании, и профессиональные перспективы были у Вас неплохими.
Тем не менее всему предпочли монашеский путь. 
-       Конечно, бывает, что человек приходит в Церковь, потому что оказывается ни
к чему не приспособленным в мире. За внешним аскетизмом  таких людей, как правило,
скрывается человеческая ограниченность. Не может человек, ни на что не годный
в мирской жизни, стать хорошим священником. Проблема эта вечная, сразу разглядеть
внутреннюю пустоту за внешним благочестием способны только опытные духовники.
Тем не менее большинство приходит в монастырь не от ненависти, а от избытка любви
к Богу и людям, т.к. любить Бога – это прежде всего любить ближнего как самого
себя.
-       Приснопамятный протоиерей Глеб Каледа считал, что в монастырь можно идти людям,
умеющим любить. Остальные должны учиться искусству любви в семье.
-       Очень глубокая мысль. Почитайте жития святых. Редко Вы встретите строгих недоступных
старцев. Преподобный Серафим Саровский, преподобный Амвросий, оптинские старцы
излучали любовь, и именно поэтому люди шли к ним за советом и утешением. Честно
говоря, в центре Москвы нести монастырское послушание тяжело, лично я ощущаю
себя человеком немощным, но монашество – путь, предопределенный мне свыше. Просто
у меня хватило интуиции не противиться воле Божьей. Я не жалею о своем пути.
-       Многие неофиты не только среди монашествующих считают все светское искусство
от лукавого. Разделяете ли Вы эту точку зрения?
-       Подобные высказывания свидетельствуют о человеческой ограниченности. Действительно,
знакомство с произведениями светского искусства не является обязательным для
спасения. Можно также согласиться, что искусство это не духовное, а душевное.
Но и мы не только духовные, но и душевные люди. Конечно, есть откровенно сатанинские
произведения, знакомство с которыми наносит вред человеческой душе, но немало
и вещей, пробуждающих в людях любовь к прекрасному и даже способных привести
к Богу. Вопрос в том, какие чувства пробуждает в человеке данное произведения:
низменные или возвышенные. Полное же отрицание светского искусства является в
какой-то степени мракобесием. Все-таки в каждом произведении запечатлена человеческая
боль, исторический опыт не только авторов, но и поколений, обществ, государств.
Это безусловно обогащает. Не нужно только язычески преклоняться перед искусством
и его творцами. Но кумира можно сотворить и в Церкви. Многие забывают, что они
приходят не к батюшке, а к Христу, увлекаются обрядами, не понимая духа христианства.
Ловушки расставлены везде.
-       2000-летие Рождества Христова может повлечь за собой массовый приход людей
в Церковь, подобный имевшему место после 1000-летия Крещения Руси?
-       Думаю, что нет. Все-таки 1000-летие Крещения Руси было нашим национальным праздником,
а грядет общеевропейское событие, довольно обмирщенное, к сожалению. Но не нужно
драматизировать. Путь каждого человека к Богу индивидуален. В монастырях и храмах
идет активная духовная жизнь, на службах много народу. Люди ищут дорогу к храму.
                                                              Беседовал Леонид
Виноградов