Archos SA приобретает контрольный пакет акций Logic Instrument SA, компании, производителя защищенных планшетов.
Главный исполнительный директор Лоик Пуарье заявил, что «сделка была частью стратегического развития компании по расширению бизнеса».
Archos является ведущим производителем планшетных компьютеров в Европе, это третий по величине производитель в Европе, после компании Apple Inc. и Samsung Electronics Co, и седьмой по величине во всем мире. Компания продала два миллиона планшетных устройств в 2013 году.
Logic Instrument SA, базирующаяся в городе Домон, во Франции, делает устройства для агрессивных сред и экстремальных условий, для военных и корпоративных секторов.
Archos заявил, что сделка включает в себя приобретение 2,2 млн. акций и такое же количество баллов по комбинированной цене € 1,62 ($ 2,22) — € 1,50 за акцию и 12 евроцентов за подписку на одну акцию. 2,2 млн акций будет соответствовать 48,9% акций Logic Instrument SA. Archos приобретет не менее 70% всех акций. Управленческая команда приобретет оставшиеся 30% акций.
Г-н Пуарье заявил, что сделка позволит Archos выйти на корпоративный рынок. «B2B означает, что необходимо как аппаратное, так и программное обеспечение для каждого сектора», заявил исполнительный директор Archos. «У нас есть возможность предложить устройства, которые являются узкоспециализированными для корпоративного сектора».
Archos активно развивался на потребительском рынке и имеет устойчивое положение во Франции. Компания, до сделки с Logic Instrument SA, являлась владельцем двух торговых марок – Archos и Arnova.
Изысканная и удивительно живая история «пути наверх» и «жизни наверху» сильного мужчины, искренне считавшего, что достигший вершин власти и богатства автоматически обретает и счастье. Мужчины, чья утрата иллюзий была медленной – и очень жестокой…
Утром я из конторы позвонил Дэзи и предложил ей завтра навестить меня в Уэст-Эгге.
– Только приезжай без Тома, – предупредил я.
– Что?
– Приезжай без Тома.
– А кто такой Том? – невинно спросила она.
На следующий день с утра зарядил проливной дождь. В одиннадцать часов ко мне постучался человек с газонокосилкой, одетый в прорезиненный плащ, и сообщил, что прислан мистером Гэтсби подстричь у меня газон. Тут только я спохватился, что ни о чем не предупредил свою финку; пришлось сесть в машину и ехать разыскивать ее среди нахохлившихся от дождя белых домиков поселка, а заодно купить несколько чашек, лимоны и цветы.
Цветов, впрочем, можно было и не покупать: в два часа от Гэтсби была доставлена целая оранжерея вместе с комплектом сосудов для ее размещения. Спустя еще час дверь стремительно распахнулась и влетел сам Гэтсби в белом фланелевом костюме, серебристой сорочке и золотистом галстуке. Он был бледен, под глазами темнели следы бессонной ночи.
– Ну как, все в порядке? – с ходу спросил он.
– Если вы о траве, так трава просто загляденье.
– Какая трава? – растерянно спросил он. – Ах, газон! – Он посмотрел в окно, но, судя по выражению его лица, вряд ли что-нибудь увидел. – Да, газон хорош, – похвалил он рассеянно. – В какой-то газете писали, что к четырем часам дождь прекратится. Кажется, в «Джорнал». А у вас есть все для… ну, для чая?
Я повел его в кухню, где он несколько укоризненно покосился на мою финку. Потом мы вдвоем придирчиво осмотрели десяток лимонных пирожных, купленных мною в кондитерской.
– Как, ничего, по-вашему? – осведомился я.
– Да, да! Очень хорошо… – сказал он и несколько принужденно добавил: – Старина…
К половине четвертого дождь превратился в туман, сырой и холодный, в котором, точно роса, плавали тяжелые, редкие капли. Гэтсби невидящим взглядом скользил по страницам «Экономики» Клэя, вздрагивал, когда тяжелая финская поступь сотрясала половицы в кухне, и время от времени напряженно всматривался в мутные от дождя окна, словно там, за ними, разыгрывались незримо какие-то тревожные события. Вдруг он встал и не совсем твердым голосом объявил мне, что уходит домой.
– Это почему же?
– Никто уже не приедет. Поздно! – Он взглянул на часы с видом человека, которого неотложные дела призывают в другое место. – Не могу же я дожидаться тут весь день.
– Не дурите. Еще только без двух минут четыре.
Он снова сел, глядя так жалобно, как будто я его толкнул в кресло, и в ту же минуту послышался шум подъезжающего автомобиля. Мы оба вскочили; сам слегка взбудораженный, я вышел на крыльцо.
Между сиреневых кустов с поникшей, мокрой листвой шла к дому большая открытая машина. Она остановилась. Из-под сдвинутой набок треугольной шляпы цвета лаванды выглянуло лицо Дэзи, сияющее радостной улыбкой.
– Так вот твое гнездышко, птенчик мой!
Журчание ее голоса влилось в шум дождя, как бодрящий эликсир. Я сперва вобрал слухом только мелодию фразы, ее движение вверх и вниз – потом уже до меня дошли слова. Мокрая прядка волос лежала у нее на щеке, точно мазок синей краски, капли дождя блестели на руке, которой она оперлась на меня, выходя из машины.
– Уж не влюбился ли ты в меня? – шепнула она мне на ухо. – Почему я непременно должна была приехать одна?
– Это тайна замка Рэкрент. Отправь своего шофера на час куда-нибудь.
– Ферди, вернетесь за мной через час. – И мне вполголоса, как нечто очень важное: – Его зовут Ферди.
– А у него не делается насморк от бензина?
– Кажется, нет, – простодушно ответила она. – А что?
Мы вошли в дом. К моему невероятному удивлению, гостиная была пуста.
– Что за черт! – воскликнул я.
– О чем это ты?
И тут же она оглянулась: кто-то негромко, с достоинством стучался в парадную дверь. Я пошел отворить. Гэтсби, бледный как смерть, руки точно свинцовые гири в карманах пиджака, стоял в луже у порога и смотрел на меня трагическими глазами.
Не вынимая рук из карманов, он прошагал за мной в холл, круто повернулся, словно марионетка на ниточке, и исчез в гостиной. Все это было вовсе не смешно. С бьющимся сердцем я вернулся к парадной двери и закрыл ее поплотнее.
Шум усилившегося дождя остался за дверью. С минуту стояла полная тишина. Потом из гостиной донеслось какое-то сдавленное бормотанье, обрывок смеха, и тотчас же неестественно высоко и звонко прозвучал голос Дэзи:
– Мне, право, очень приятно, что мы встретились снова.
Опять пауза, затянувшаяся до невозможности. Торчать без дела в холле было глупо, и я вошел в комнату.
Гэтсби, по-прежнему держа руки в карманах, стоял у камина, мучительно стараясь придать себе непринужденный и даже скучающий вид. Голова у него была так сильно откинута назад, что почти упиралась в циферблат давно отживших свой век часов на каминной полке, и с этой позиции он взглядом безумца смотрел на Дэзи, которая сидела на краешке жесткого стула, немного испуганная, но изящная, как всегда.
– Мы старые знакомые, – пролепетал Гэтсби.
Он глянул на меня и пошевелил губами, пытаясь улыбнуться, но улыбка не вышла. По счастью, часы на полке, которые он задел головой, сочли за благо в эту минуту угрожающе накрениться; Гэтсби обернулся, дрожащими руками поймал их и установил на место. После этого он сел в кресло и, облокотившись на ручку, подпер подбородок ладонью.
– Простите, что так получилось с часами, – сказал он.
Лицо у меня горело, словно от тропической жары. В голове вертелась тысяча банальностей, но я никак не мог ухватить хоть одну.
– Это очень старые часы, – идиотски заметил я. Кажется, мы все трое искренне считали тогда, что часы лежат на полу, разбитые вдребезги.
– А давно мы с вами не виделись, – произнесла Дэзи безукоризненно светским тоном.
«Мои родители учили меня, что, видя тонущего человека, ты обязан спасти его. Во время войны в роли тонущего оказался весь польский народ, трагичнее всего было положение евреев. Поэтому сердце велело мне помогать самым униженным», – Ирена Сендлер.
Оскара Шиндлера знают все, Ирену Сендлер – единицы. Рискуя жизнью, Ирена спасла 2500 детей. О ее подвиге молчали более 60 лет… Когда ей исполнилось 97, она была номинирована на Нобелевскую премию Мира.
Во время Второй мировой войны польская католичка Ирена Сендлер, рядовой социальный работник, создала подпольную организацию для спасения еврейских детей, обреченных на верную смерть за стеной Варшавского гетто. Рискуя жизнью, на дне сумки для инструментов она выносила малышей из гетто, а в задней части грузовичка у нее был мешок для детей постарше.
Настоящее имя каждого спасенного ребенка Ирена вносила в списки для того, чтобы после войны каждый смог узнать свое настоящее имя и происхождение, а возможно, и найти уцелевших родственников. Ирена прятала списки с именами в стеклянных бутылках, которые закапывала в саду под яблоней одного из частных домов. Списки с именами, датами, адресами… Всего около 2500 записей, 2500 имен еврейских детей из гетто. Почти все они станут сиротами. После войны кто-то останется жить в Польше, но многих вывезут в Израиль. Кто-то будет помнить гетто всю жизнь, а кто-то даже не будет знать, что он еврей.
Все они должны были погибнуть: от голода, тифа или в концлагерях. Они спаслись вопреки всему. И благодаря отважному сердцу Ирены Сендлер.
Как ни удивительно, подвиг Ирены, равно как и героизм многих других, был вычеркнут из истории коммунистическим правительством Польши и в результате на 60 лет был забыт практически всем миром.
Забыт до тех пор, пока три школьницы из экономически неблагополучного сельского района в южном Канзасе не наткнулись на газетную заметку об Ирене Сендлер. На основе этой заметки они написали пьесу «Жизнь в банке», которую с успехом представили на историческом конкурсе. Первыми пьесу увидели зрители Канзаса, потом она была показана на Среднем Западе, в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, Монреале и наконец в Польше, где люди, узнав историю Ирены Сендлер, возвели ее в ранг национальной героини.
«Храброе сердце Ирены Сендлер» — это не только историческая книга о страшных временах холокоста, но и трогательная история взросления школьниц из Канзаса, по разным причинам отождествляющих себя с Иреной Сендлер, женщиной, которая в Варшавском гетто «уговаривала матерей отказаться от своих детей ради их спасения». Вдохновленные историей Ирены Сендлер, американские школьницы доказали, что даже один человек способен изменить ход истории, и стали примером для молодежи всего мира.
Древняя легенда гласит, что в каждом поколении на Земле есть 36 праведников, ради которых Бог поддерживает жизнь этого мира даже в самые варварские времена. Ничто не отличает их от простых смертных, и ни один из них не знает о том, что он таковым является. И это блаженное неведение заставляет всех нас стремиться жить так, как должен жить праведник.
