Писатель и художник Лев Одинtsov

Писатель и художник Лев Одинtsov
http://www.odintsov.ru/

Лев Одинtsov

E-mail

ПРОЗА 

Россия, Курляндия и еще чуть-чуть на запад. 

Глава 34.

- Послушай, раз уж мы снова в одной кастрюле, не могли б мы договориться, что я буду звать тебя каким-нибудь одним именем? – взмолился я.

- Ты-то можешь звать меня как тебе угодно. Но я имею право откликаться только на то имя, которым назвалась в данной провинции. Не волнуйся, мы уже в юрисдикции Траумштадта. Так что я Мэри-Энн и таковой остаюсь, пока мы не переберемся обратно через Тохувабоху.

Я вздохнул с облегчением.

- Мы обогнали их на несколько часов. Нам везет с попутным ветром. К вечеру мы будем у Траумштадта, - говорила Мэри-Энн.

Я растирал левое плечо, которое аэронавтесса чуть не вывихнула мне, пока втаскивала в гондолу.

- Сама не знаю, зачем я решила впутаться в это дело, - продолжала она монолог.

Выглядела она столь решительной, что, кажется, собственноручно сбросила б что-нибудь тяжелое на голову Мировича, если б его экипаж чудесным образом догнал нас.

- Пожалела старика и поэтому не отпустила меня? – спросил я.

Несколько секунд Мэри-Энн молчала, а потом сказала:

- Жизнь человеческая чересчур коротка, вы не успеваете повзрослеть.

- Да, ты уже говорила что-то подобное. А ты себя кем считаешь – человеком или эльфом?

- Знаешь, сколько мне лет?

- Хм, если бы ты была нашего рода, я бы сказал, что тебе около двадцати пяти лет.

- Да, это верно. Но я прожила уже сто с лишним лет, и если впредь научусь обходить стороной таких, как ты, проживу еще в два раза больше.

- Слушай, ты же сама не дала мне спрыгнуть…

- Ладно-ладно, прости, - она чмокнула меня в щеку.

- Ну, так к чему ты все это говоришь? – спросил я.

- Что я говорю?

- Ну, про короткую жизнь…

- Пятьдесят лет назад я, пожалуй, запросто сбросила б на голову кому-нибудь чугун. Даже просто так, из озорства.

Мэри-Энн бросила на меня взгляд, хотела оценить мою реакцию.

- Что ж, теперь буду знать, что нельзя стоять под монгольфьером, - ответил я. – А вообще-то в сложившейся ситуации жаль, что ты так повзрослела. Не хочешь вспомнить молодость?!

- Нет, - ответила она. – Сейчас я даже бабочку-однодневку не могу убить.

- Ну, так она ж не сделала тебе ничего плохого.

- Дело не в этом. Понимаешь, раньше, когда я смотрела на такую бабочку, я думала: что стоит ее жизнь, такая короткая, по сравнению с моей жизнью?! Какой смысл в одном единственном отпущенном ей дне?! То ли дело – моя жизнь, я проживу несколько столетий и столько успею повидать и сделать за это время!

- Ну, и что ты успела сделать примечательного? – ухмыльнулся я.

- Смеешься? – улыбнулась Мэри-Энн. – Тебе не понять этого. Надеюсь, что-то сделала. Однажды я шла по улице и увидела больного чахоткой. Он сидел в комнате на первом этаже перед открытым окном. В его лице ни кровиночки не было, с первого взгляда ясно, что доживает последние дни. И вдруг бабочка опустилась на подоконник. Человек улыбнулся, его лицо просветлело, словно маленькая свечка загорелась где-то внутри него. Через секунду бабочка улетела, а на его лице так и блуждала улыбка, и смотрел он так, будто что-то открылось ему. Не то, чтобы он смирился со своей участью, а словно гармония мира открылась ему. И я все чаще думаю, что все мои столетия не стоят единственного дня, отпущенного той бабочке.

- Вот зачем тебе такой цветастый монгольфьер! – воскликнул я. – Ты хочешь, как та бабочка…

- Смотри, вон он, Траумштадт, - перебила меня Мэри-Энн.

- Знаешь, чего не могу я понять, глядя на эльфов? – произнес я, всматриваясь в появившийся на горизонте замок.

- Чего?

- Ведь у грешных эльфов кожа темнеет…

- Ну, да, это так.

- Вот у меня есть слуга, мосье Лепо. Редкостная скотина! Каналья, каких поискать еще надо! Шельма! И у него есть любовница – эльфийка, которая не упускает случая, чтобы не предаться прелюбодеяниям. При этом у нее кожа белоснежная, как у ангела. А ты тут произносишь такие благонравные речи, что аж тошно становится. Смотрю на тебя – прямо-таки воплощение праведности. Но при этом у тебя такая кожа, что, если отрезать кончики ушей, ты вполне сойдешь за арапа.

- А ты думаешь, что Создателю делать больше нечего, как подсматривать, что в наших спальнях творится?

- Ну, так я, конечно, не думаю.

- Можно быть разбойником, промышлять грабежами, а однажды из сострадания бросить нищему черствую корку. А потом в ссудный день эта корка перевесит все грехи, которые взял на душу. А можно всю жизнь прожить праведником и за всю жизнь совершить одну единственную гадость, от которой потом не отмоешься…

Я смотрел на нее, и мне было странно слышать ее слова. Она казалась мне бесшабашной искательницей приключений, которой чужды высокие материи. Она говорила, но я не верил в ее искренность, наш разговор представлялся мне дурной пьеской провинциального театра.

- Не согрешишь – не покаешься, - выдал я набившую оскомину фразу, не зная, что еще сказать.

- Кайся – не кайся, до конца дней своих не узнаешь, выпала ли на твою долю та черствая корка, которая зачтется на Суде. До конца дней своих будешь искать эту корку…

Почему-то я вспомнил розовощекое семейство, встретившееся мне в католическом храме в Меербурге.

- По-моему, масса людей вообще не озабочены такими проблемами. Сытые бюргеры живут в свое удовольствие, вреда от них нет, но и пользы особо никакой, и при этом они пребывают в уверенности, что в раю им уготованы лучшие места.

- Наверняка, так и есть. Ведь на них и держится мир, - сказала Мэри-Энн.

- Прям-таки и на них?! Нет, вот есть великие люди…

- Благодаря которым, земля вертится, - перебила меня Мэри-Энн. – а благодаря сытым бюргерам, не идет вразнос.

Мы летели над лесом чуть в стороне от дороги. Я старался разглядеть тракт сквозь верхушки деревьев. Хотя Мэри-Энн и сказала, что мы опередили преследователей на несколько часов, хотелось воочию убедиться, что они не поспевают за нами.

- А я б сбросил чугун тому гаду на голову, и, поверь мне, спал бы спокойно, - вздохнул я.

- Замок впереди – это и есть Шлосс-Адлер.

Я навел подзорную трубу на старинные стены и башни, возвышавшиеся на горизонте.

- А еще есть такой человек, которого бы я не побрезговал задушить собственными руками, - вымолвил я.

- Что же такого он натворил? – спросила Мэри-Энн.

Тут меня прорвало. Я рассказал ей, как князь Дуров задушил горскую девушку, как расправился с Беленевым и как сломал Половецкого, а заодно я рассказал обо всем, что случилось со мной, начиная с того дня, как похитили Аннет.

- Теперь ты понимаешь, что я мог избавить мир от чудовища, - сказал я в заключении.

- Искренне надеюсь, что тебе не представится такой возможности, - ответила Мэри-Энн.

Я пожал плечами и отвернулся. По крайней мере, дурная пьеска закончилась.

Когда я смотрел на Шлосс-Адлер невооруженным взглядом, мне чудилось, что это мираж. Я приложился к окуляру и разглядел, что замок стоит на воде. Впереди было озеро Траумзее. С большого расстояния оно сливалось с небом, и Шлосс-Адлер казался дворцом, парящим в воздухе.

Лес кончился, мы летели над узкой полоской суши, разделенной надвое трактом и окруженной водой. По сторонам возвышались аккуратные домики, обрамленные ухоженными двориками. Небольшие рощицы отделяли их друг от друга.

- Этот полуостров называется Траумшайбхен, - сообщила Мэри-Энн.

- Ломтик мечты, - повторил я по-русски.

- Он вытянулся строго с севера на юг, можно компас сверять, - добавила Мэри-Энн.

Лоскуток суши упирался в Шлосс-Адлер. Западная и восточная башни замка поднимались прямо из воды. Их соединяла каменная стена. Вдоль нее тянулся искусственный ров, фактически превративший Траумштадт в остров. Тракт, проложенный от самого Меербурга, завершался каменным мостом, ведущим под высокую арку в стене. Судя по архитектуре моста, его построили недавно. Конечно же, раньше мост был подъемным. На башнях восседали каменные орлы. Птицы смотрели немного вбок, как бы оглядывая окрестности, отчего и без того грозный замок выглядел устрашающе.

В замке, несомненно, имелась и подземная темница. Возможно, князь Дуров содержал Аннет взаперти, хотя и необязательно под землей.

Я направил подзорную трубу на восточную башню, она была выше западной, и начал методично осматривать окна и бойницы.

- Серж, - окликнула меня Мэри-Энн, она выглядела подавленной. – По-моему, похищать Аннет из Шлосс-Адлера безрассудно. Давай подождем. Ее повезут через Меербург, и я уверенна, что представится более удобный случай вызволить ее из плена.

- Так-то оно так, - вздохнул я. – Но меня смущают два обстоятельства.

- Какие?

- Подумай сама. Если я помогу ей скрыться от князя Дурова, это будет выглядеть так, будто взбалмошная женщина бросила одного любовника и убежала с другим. А если я украду ее после того, как ее арестует специальная миссия из России во главе с великим князем, мы оба превратимся в государственных преступников.

- Перспектива неприглядная, - согласилась Мэри-Энн.

- Но и это не самое худшее. Это, как сказала бы ты, во-вторых.

- А во-первых - что?

- Ее могут убить по дороге, - ответил я. – И, скорее всего, убьют. Тайны, к которым она прикоснулась, слишком опасны.

- Ежик небесный! – воскликнула Мэри-Энн.

- Ежик небесный! – воскликнул и я, увидав князя Дурова.

Его фигура возвышалась в крайнем правом окне, четвертом по счету, если отсчет вести сверху. Я узнал Афанасия Федоровича по пышным, загнутым кверху усам, и бороде, разделенной на два клина. Он сидел за столом, лакей наполнял вином его бокал.

- Его светлость обедает, - процедил я сквозь зубы.

- Ты нашел князя? – спросила Мэри-Энн.

- Нашел.

- Где?

Я объяснил Мэри-Энн, в каком окне вижу Афанасия Федоровича.

- Это главный зал донжона, - пояснила Мэри-Энн. – Посмотри соседние два окна, они находятся в том же зале.

Я последовал ее совету и чуть не выронил подзорную трубу. Да что там – трубу, в груди екнуло так, будто сердце вывалилось и, ударившись об землю, запрыгнуло обратно. Через левое окно я увидел Аннет. За другим концом стола она чинно обедала. Разделявшее нас расстояние не позволяло различить черты лица, но я узнал свою возлюбленную - по прическе, по наклону головы, по мягким движениям рук, сомнений не оставалось, это была Аннет. На ней было белое платье. Она была похожа на ангела.

- Что там? – обеспокоилась Мэри-Энн.

- Аннет, я вижу ее, - прошептал я.

Летунья забрала у меня подзорную трубу и пару минут изучала окна донжона.

- Так значит, она не в плену, - промолвила Мэри-Энн.

- В плену, - сказал я. – Афанасий Федорович – мерзавец, каких свет не видывал. Циничный негодяй! Он мирно обедает с женщиной, даже не подозревающей, что через несколько часов ее выдадут российским властям. Представляю себе, как он наслаждается этой ситуацией.

- Серж, я вот только одного не могу понять, - сказала Мэри-Энн. – Ты говорил, что подручные князя вывезли Аннет из Москвы.

- Да, ее похитили у меня на глазах, - подтвердил я.

- И привезли из России в Траумлэнд для того, чтобы передать российским властям?! – воскликнула Мэри-Энн. – Это же абсурд!

Мильфейъ-пардонъ, а ведь она была права! Ее слова ошеломили меня. Я не задумывался об этом, но ситуация и впрямь выглядела абсурдной. Везти Аннет сюда и дожидаться приезда великого князя вместо того, чтобы выдать ее российским властям там же в России.

- Фу! Даже не знаю, что и сказать! – произнес я.

- Серж, а ты рассказал мне правду или все это выдумал, чтобы я помогала тебе?

- Клянусь, Мэри-Энн, клянусь тебе! Клянусь всем самым дорогим, что у меня есть! Я не знаю, как доказать тебе, что говорил правду! Просто поверь мне, прошу тебя!

- Все это странно, - произнесла она; ее голос смягчился.

- Господи, у меня самого голова идет кругом. Одно радует, скоро все встанет на свои места! Когда Аннет будет со мной, она все объяснит.

- Хорошо. А теперь смотри и слушай меня. Сдается мне, что ее и впрямь проще будет вызволить из замка, - сказала Мэри-Энн. – Скоро стемнеет. Мы подлетим к донжону, и ты спустишься на сторожевую дорожку. С левой стороны будет люк. Запомни, именно с левой стороны, прямо вон за тем ближайшим к нам орлом. Открыв его, ты окажешься на лестнице, ведущей вниз. Не перепутай, потому что справа тоже есть люк, но лестница под ним проходит мимо кабинета управляющего.

- Откуда ты все это знаешь? – изумился я.

- Я гостила в Шлосс-Адлере. Давно. Еще до того, как разгромили Польшу. В те годы Траумлэндом управлял маркграф. Я была его почетной гостьей. Так вот, наверху под левым люком находится гостевая спальня. Думаю, что там и содержится Аннет. Раз ее не заперли в темнице.

Мэри-Энн приложилась к окуляру и некоторое время всматривалась через подзорную трубу.

- Нет, судя по цвету лица, ее держат не в темнице. Вдоль лестницы проходит дымовая труба, в случае чего сможешь спрятаться за нею, - продолжала наставлять меня Мэри-Энн. - Прямо под гостевой спальней находится баня, ниже - домовая церковь и покои маркграфа. Их-то теперь, наверное, и занимает князь Дуров. Вряд ли он изменил назначение помещений. Следовательно, если не найдешь девушку в гостевой спальне, ищи в покоях князя. Под его покоями – главный зал, за окнами которого мы сейчас и наблюдаем.

- Чтобы я делал без тебя?! – сорвалось с моих уст.

- Надеюсь, у тебя хватит ума не совершать глупостей, - произнесла Мэри-Энн.

- Каких глупостей?

- Надеюсь, ты никого не станешь там убивать. Если повезет, ты найдешь Аннет на самом верхнем этаже, в гостевых покоях. Забирай ее, поднимайтесь наверх, и мы сразу же улетим.

- Послушай, - забеспокоился я. – А как я открою люк?

- Он не запирается, - ответила Мэри-Энн. – Никому же не приходит в голову ожидать нападения с воздуха. С драконами давно никто не воюет. У громовых ящеров люк открыть мозгов не хватит. Маркграф водил меня по сторожевым дорожкам. Хотел поразить меня видом Траумштадта с высоты донжона. Романтичный чудак! Я же прилетала к ним на “Бобике”.

- Остается надеяться, что сегодня там не будет романтиков! – произнес я.

- А теперь следи внимательно за Шлосс-Адлером и за ближайшими к нему домами. По мере наступления темноты будут зажигаться фонари. Запоминай их, нам придется ориентироваться по ним, чтобы впотьмах добраться до донжона. Не люблю я летать по ночам!

Глава 35.

Мы следили за Шлосс-Адлером, зависнув на одном месте в ожидании наступления темноты. Афанасий Федорович и Аннет покинули главный зал, и больше мы их не видели, сколько не шарили подзорной трубой по оконным проемам. Я нервничал и ежеминутно изучал дорогу, ведущую в Траумштадт. У Мэри-Энн тоже не было уверенности в том, что ночь наступит прежде, чем появится Мирович.

- Кстати, я хотел узнать, а что случилось с маркграфом? – спросил я, чтобы хоть чем-то занять время.

- Адальберт Счастливый бежал в Пруссию, когда русские перешли Неман, - сообщила Мэри-Энн.

- Но ведь Траумлэнд не входит в Российскую Империю! Да в России вообще никто не знает про это… маркграфство.

- Правильно, - Мэри-Энн рассмеялась. – Потому что Польшу делили по российским картам, а Траумлэнд на них не обозначен. Видно, великие российские географы рисовали эти карты!

- И, что же, Траумлэнд остался беспризорным? – спросил я.

- Угу, - подтвердила Мэри-Энн. – Насколько я знаю, князь Дуров пытался напомнить вашей Императрице и о себе, и о завоеванных землях, но Екатерина Великая повелела ему сидеть тихо до поры, до времени. И пруссаки тоже молчали. Никому не хотелось нарушать шаткое равновесие.

Потом мы долго молчали. Казалось, что время остановилось. А наступившая ночь не принесла успокоения. Теперь я боялся, что экипажи Мировича проедут в темноте, а мы их даже не заметим. Отрадно было то, что с наступлением темноты не нужно было сидеть сложа руки, наступила пора решительных действий.

- Ну, в путь! – выдохнула Мэри-Энн и направила “Бобика” к Шлосс-Адлеру.

Когда монгольфьер оказался над замком, я обнаружил новый сюрприз. Выяснилось, что Траумштадт – это не те несколько домиков, что разбросаны перед замком. Оказалось, что город находится за Шлосс-Адлером. Его узкие улочки и маленькие площади в свете бесчисленных фонарей и факелов выглядели сказочными. Горожанам, похоже, не объяснили, что по ночам нужно спать. Они прогуливались по набережным и пировали в маленьких тавернах. Теплый ветер разносил над крышами аппетитные запахи. Иногда до нас доносились веселые голоса и смех.

- Потрясающе! – воскликнул я. – И как я мог забыть о такой красоте?! Вот, что значит вода забвения.

Как бы мне хотелось сейчас пройтись с Аннет по этим улочкам мимо каменных домиков с причудливыми крышами, купить блинчики с шоколадным соусом, выйти к озеру, в темноте вдыхать аромат ее волос и подслушать всплески полусонной рыбы. Ради этого, я бы придушил и князя Дурова, и десяток Мировичей впридачу. Попадись мне велетень – и ему б не поздоровилось!

Монгольфьер завис над донжоном. Я спустился на плоскую крышу.

- Серж, я буду ждать до рассвета, - сказала Мэри-Энн. – Думаю, вы вернетесь раньше.

- Я не прощаюсь, - ответил я и, пригнувшись, направился к люку.

- Серж, чего ты согнулся в три погибели?! Здесь тебя никто не увидит! – раздался голос Мэри-Энн. – Главное, не высовывайся за зубцы.

Люк открылся легко, но со скрипом. Я замер, прислушался, но ничего не услышал. Каменный орел сидел спиной ко мне, смотрел куда-то вбок и на шум не обернулся. Левой ногой я нащупал в темноте ступеньки и начал спускаться. На всякий случай люк я закрыл, его скрип вновь заставил понервничать. Придерживаясь левой рукой за стену, с кинжалом – в правой, я двинулся вниз по винтовой лестнице. Спускался медленно, перед каждым шагом ногами на ощупь проверяя габариты ступеней – все они были кривыми, разной высоты и ширины. Пахло пылью и плесенью. Я оказался на небольшой площадке и под левой рукой почувствовал деревянную поверхность. Это была дверь в гостевую спальню. Прямо за нею могла оказаться Аннет. Сердце мое рвалось прочь из груди, дыхание перехватило. Я провел руками по периметру двери и нашел железное кольцо. Потянул за него, и дверь приоткрылась. Слабая полоска света вырвалась наружу. В ожидании чуда переступил я порог. Никого в помещении не было. В углу на треножнике горел тусклый фонарь. Его скудный свет освещал широкую постель под балдахином и драпировку на стенах.

Я вышел из комнаты и пустился в дальнейший путь. Посещение гостевой спальни странным образом придало мне уверенности. То, что я открыл дверь и ничего не случилось, успокоило меня. Сердце больше не прыгало, дыхание выровнялось. Я спускался вниз быстро, но - не теряя бдительности.

На следующей площадке я задержался. Навстречу по стене скользили отблески пламени. Кто-то поднимался вверх. Я выглянул из-за колоны, вокруг которой по спирали закручивалась лестница, и увидел горничную в черном платье и белом фартуке. Она поднималась, освещая ступени свечой. Женщина смотрела под ноги и не видела меня. Я попятился, наткнулся спиной на дверь, нащупал кольцо и потянул. Дверь скрипнула, я прошмыгнул в помещение и услышал голос:

- Кто здесь?

В ноздри ударил запах отдушин и сушеной травы. Я находился в бане.

- Кто здесь? – голос женщины дрогнул.

Она остановилась прямо за дверью. Я заткнул кинжал за пояс. Угораздило же меня нарваться на служанку! С досадой приготовился я к тому, что придется оглушить женщину и оставить ее в бане, а предварительно еще и связать, и рот заткнуть. Звякнуло кольцо, дверь вздрогнула, я напрягся, и вдруг что-то мягкое коснулось моих ног. От неожиданности чуть кондрашка меня не хватила. Я едва не вскрикнул, но не удержался и пнул ногой невидимое существо.

Тишину нарушило обиженное мяуканье.

- Тьфу! Кот паршивый! Чуть до смерти не напугал! – воскликнула женщина.

И я был солидарен с нею.

Она бросила кольцо, оно звякнуло, ударившись об дерево, шаги удалились.

Я приоткрыл дверь – на беду слишком поспешно. Несмазанные петли опять привлекли внимание горничной.

- Да что там такое?! Выбраться, что ли, не можешь?

Отблески пламени на стене качнулись, застучали каблуки, женщина возвращалась. Я бросился назад в баню. Скрипнули – в который раз - петли. Горничная решила, что кот толкается в дверь изнутри, пытаясь выбраться из бани.

Ох, как не хотелось мне обижать женщину!

Я метнулся подальше от входа и наткнулся на кадушку. В высоту она доставала мне по грудь. Качнув ее и убедившись, что она пустая, я забрался внутрь и скрючился кренделем.

Дверь отворилась. Скупой свет проник в баню. Я надеялся, что, если князь Дуров и моется перед сном, то горничной не придет в голову прямо сейчас наполнить кадушку кипятком.

- Митц-митц-митц! – позвала женщина.

Кот мяукнул и пробежал на выход.

- Иди-иди сюда, обормот, - молвила горничная.

Хлопнула дверь. Оставшись один в темноте, я вздохнул, не зная, на кого теперь списывать скрип. Я выбрался из кадушки и некоторое время стоял в темноте, представляя себе, как служанка поднимается по лестнице и входит в гостевую спальню. А куда еще она могла идти? Не на крышу же. Время остановилось. Я вообразил, каково было Мэри-Энн в неведении поджидать нас наверху, и понадеялся, что ей хватит выдержки. Когда, по моим ощущениям, горничная должна была переступить порог гостевых покоев и закрыть за собою дверь, я решился покинуть баню. Мой расчет оказался верным, и скрип петлей никого, кроме меня, не побеспокоил, а я беззвучно, одними губами выругался.

На следующем этаже оказался небольшой холл, освещенный настенными факелами. Там я обнаружил две массивные, дубовые двери все с теми же железными кольцами вместо ручек. Толкнул первую, она не поддалась. На всякий случай заглянул сквозь замочную скважину, но ничего не разглядел. За дверью было темно. Судя по тому, что на мой толчок никто не отозвался и не ткнул мне в глаз через скважину, там никого не было.

Я подкрался ко второй двери, и кто-то отвратительным, скрипучим голосом прокричал мне в самое ухо:

- Bonjour!

Я подпрыгнул от неожиданности, попутно чуть разрыв сердца не получив от испуга. На специальном кронштейне в стене висела огромная клетка. На жердочке сидел попугай и, склонив голову, смотрел на меня. Ну, эта птичка сама напросилась! От перенесенного шока я даже не успел сообразить, что делаю. Открыл клетку, просунул внутрь руки и со словами “Au’revoir” свернул попугаю шею.

Вторая дверь открылась легко, за нею находилась домовая церковь. И она оказалась пустой в этот час. До сих пор мне везло! Если б еще кошки с горничными под ногами не путались! И попугаи не вопили истошными голосами!

Только я подумал об этом, как послышались за спиной шаги. Выбор, куда спрятаться, был невелик. Так я переступил порог католической церкви во второй раз в жизни. Святые с икон смотрели на меня неприветливо. Я приложил ухо к замочной скважине и услышал голос князя Дурова. Он что-то говорил, поднимаясь по лестнице. Только что, укрывшись в бане, я надеялся, что Афанасий Федорович на ночь не моется, но теперь рассчитывал, что он еще и не молится перед сном. По крайней мере, не в католической церкви. Авось у него в спальне какой-нибудь православный образок найдется.

Голос князя раздался совсем близко.

- Ну, пойдем-пойдем, дорогуша! – ворковал он. - Ох, как мы сейчас с периной поборемся! Ох, как ее одолеем!

Неожиданно как-то игриво взвизгнула женщина. Я содрогнулся от омерзения. Наверное, он ущипнул ее. В который раз поразился я циничности этого негодяя, который намеревался вкусить плотской радости напоследок, перед тем, как передать наложницу в руки палачей.

Я заглянул в замочную скважину и увидел его, князя Дурова. Он стоял перед ступеньками, ведущими выше, и обнимал женщину в белом платье. По причине недостаточности перспективы я не мог видеть их ноги и головы. Нас разделяло несколько шагов, всего несколько шагов отделяло меня от Аннет, живой и невредимой, но я все еще не мог прикоснуться к ней, заключить в объятия, зарыться лицом на ее груди, вдохнуть аромат ее волос. И еще нас разделял этот мерзавец. Я видел клинья его бороды, и еще я видел, как его толстая ручища похлопывает женщину ниже талии.

Он задержался прежде, чем идти дальше. Будто нарочно, чтобы поиздеваться надо мной!

Нет, конечно. Негодяй и не подозревал о моем присутствии. Они остановились, чтобы пропустить спускавшуюся навстречу горничную. Князь и ее шлепнул по заду, когда она поравнялась с ними.

- Я разобрала постель, ваша светлость, - сообщила служанка.

- Хорошо, Лизхен, и мою разбери, я потом спущусь, - приказал Афанасий Федорович.

Я зажмурился от отвращения. А когда вновь приложился к отверстию, князя Дурова в холле не было. Служанка открыла ключом дверь и скрылась в его покоях.

Конечно, был вариант дождаться, когда Афанасий Федорович спустится к себе. “Я потом спущусь”, - так он сказал. Затем я бы пробрался в спальню к Аннет, увлек бы ее на крышу, и мы улетели бы навсегда и забыли б, как страшный сон всю эту историю. Но не было сил у меня дожидаться этого “потом”. И, конечно же, дело было не только в том, вернее уже отнюдь не в том, что я опасался прибытия Мировича.

Я вышел из церкви, взбежал на два этажа вверх, распахнул дверь гостевой спальни и столкнулся с князем Дуровым. Он стоял лицом ко мне, прилаживал факел в контейнер на стене. Его громадная фигура заслоняла все помещение. Мелькнула запоздалая мысль, что я плохо вооружен для схватки с этаким боровом. Кинжал Мэри-Энн – вот все, на что я мог рассчитывать. А ведь я мог найти что-нибудь тяжелое, в той же церкви, например, и мог бы оглушить его, но упустил подходящий момент, теперь ничего тяжелого, чтобы уложить такого здоровяка, под руками не было.

- Поручик Дементьев? – князь вскинул брови.

Я поразился его самообладанию.

- Что вы здесь делаете? – он шагнул ко мне.

- Я вернулся за своей женщиной, - произнес я.

- За какой женщиной? – спросил он. – Вы, что, голубчик, пьяны? Как вы здесь оказались?!

Я испугался, что сейчас он кликнет домочадцев, и все будет кончено. Меня запрут в темницу, а потом передадут Цесаревичу Александру. В лучшем случае, я еще раз увижу Аннет в окружении конвоиров. Так бездарно закончится моя попытка спасти ее.

Он стоял передо мною, необъятный, огромный, и я в ужасе понял, каким безрассудством было вот так лицом к лицу, один на один вступать в схватку с ним. Этот богатырь запросто справился бы с деятком таких, как я.

Уже не рассчитывая на победу, а попросту жестом отчаяния ударил я князя кинжалом в живот.

Охнув, Афанасий Федорович оттолкнул меня плечом и врезал мне кулаком в подбородок. Я прокатился вниз по лестнице и, чудом не свернув себе шею, опрокинулся на спину на площадке перед баней, ударился головой об стену и – самое обидное – выронил кинжал. Свалив меня мощным ударом, не взирая на рану, князь ринулся за мною следом и, не успел я подняться на ноги, как он бросился на меня. Я успел отбрыкнуться. Моя левая нога скользнула по правому боку Афанасия Федоровича, не причинив ему никакого вреда, зато правым каблуком я попал прямо в рану. Князь заревел от боли и свалился на меня. Мое лицо оказалось в зарослях его отвратительной бороды. От него несло какой-то мерзостью с луком. Он мог бы задушить меня, но вместо этого потянулся за кинжалом. И это было ошибкой, которой я сумел воспользоваться. Я вывернулся на живот и выскочил из-под Афанасия Федоровича. Он поднимался на ноги, и я ударил его коленом в лоб. Мой удар не опрокинул его. Но он как-то дернулся, его правая рука, упиравшаяся в самый край ступени, соскользнула с нее, князь потерял равновесие и растянулся животом вниз. Я подхватил кинжал, бросился на противника и с размаху вонзил лезвие в спину. За время схватки мы не произнесли ни слова, князь только ревел, да где-то над нами верещала Аннет.

Но теперь, навалившись на Афанасия Федоровича, я дал волю словам.

- Вот тебе, скотина! Вот тебе! Получай за все!

Я еще несколько раз ударил его кинжалом. Он захрипел и обмяк.

- Ты убил его, - послышался шепот.

Я выдохнул, поднялся на ноги и обернулся. Надо мной на ступенях, ведущих вверх, стояла женщина.

Это ее видел я через подзорную трубу за столом с князем Дуровым. И она была похожа на Аннет так, как могла быть похожа родная сестра или мать в юные годы. Но это была не та женщина, которую в Москве увезли у меня из-под носа.

Это была не Аннет.

Глава 36.

Вот так форшмакъ!

Я убил князя Дурова, но ни на шаг не приблизился к своей возлюбленной. Не говоря уж о том, что искать ее, оставаясь незамеченным, мне больше не удастся. Если вообще у меня будет еще возможность кого-либо искать. Теперь я сомневался, что Лерчик находится в Шлосс-Адлере.

- Ты убил его, - по-французски повторила незнакомая, но очень похожая на Аннет женщина.

- Кто вы? – я тоже перешел на французский язык.

- Серж, ты, что, с ума сошел? – прошептала она.

- Вы знаете мое имя?! – удивился я.

- Да тише ты! – шикнула она.

Она спустилась ко мне и прикрыла мне рот рукой. Внизу послышались торопливые шаги. Раздался голос горничной.

- Что случилось, ваша светлость?!

- Черт, Лизхен, отвянь! Мы играем в маркиза де Сада! – с раздражением выкрикнула женщина, любовник которой минуту назад был убит.

- Ненормальные, - не стесняясь, ответила горничная.

Ее шаги стихли.

Женщина в белом опустила руку. Она не огорчилась, что ее милый погиб, ее не шокировало зверское убийство, произошедшее у нее на глазах, и она, не задумываясь, принялась выгораживать убийцу. И она так похожа была на Аннет, что я не сомневался: ее фамилия – де Шоней. Похоже, этот род состоял сплошь из авантюристов. По крайней мере, по женской линии.

- Как ты здесь оказался? – прошептала она.

Будучи уверен, что рядом со мною сестра Аннет, я решил рассказать все, как есть. Тем более, что она уже взялась помогать мне.

- Я ищу Аннет, ей грозит смертельная опасность! – сказал я. – Сюда едет инкогнито Цесаревич Александр. Я случайно узнал, что князь Дуров намеревался выдать Аннет как шпионку.

- Cochon! – воскликнула женщина и ножкой пнула бесчувственное тело князя Дурова.

- Где она? – прошептал я. – Наверху нас ждет монгольфьер. Нужно найти ее поскорее и бежать отсюда! Где она?

- Кто? – спросила она.

- Аннет, - ответил я.

- Серж, что с тобой? Ты, что, бредишь? – спросила она. – Ты меня узнаешь?

- Не узнаю, - признался я. – Простите, я выпил воду забвения, и многое до сих пор не могу вспомнить.

- Воду забвения!

Она застыла, пристально глядя в мои глаза.

- С минуты на минуту сюда прибудет поручик Мирович. Его сопровождает велетень. Они едут впереди, - сообщил я, чтобы поторопить женщину.

- Серж, ты, правда, ничего не помнишь? – спросила она.

- Почти ничего, - поправил я. – Давайте поторопимся.

- Серж, тебе не надо больше никого искать, Аннет – это я, - вымолвила женщина.

Как быстро соображают эти авантюристки, подумалось мне в тот момент: выяснив, что я ничего не помню, эта дама выдала себя за объект моих поисков, видимо, чтобы побыстрее спастись.

- Черт! И не стыдно вам так откровенно лгать! – зарычал я. – Уж Аннет-то я прекрасно помню, она моя возлюбленная.

Женщина рассмеялась и потрепала меня по щеке.

- Серж, у тебя все перепуталось в голове, - сказала она. – Я никогда не была твоей возлюбленной. Вот смотри.

Она вытащила из карманчика карточку и протянула мне. И на аккуратном кусочке картона я прочитал витиеватую, украшенную вензелями надпись Annette de Choneille.

- У тебя был сумасшедший роман с моей сестрой Валери, - продолжала говорить женщина. - Ты как-то смешно, на русский манер, называл ее – Лершик.

Лершик, сказала она, с ударением на букву “и”.

- Лерчик? – переспросил я.

- Вот-вот. Лершик! – обрадовалась женщина. – Видишь, ты помнишь это! Вы, как затворники, два месяца провели в горах вблизи Меербурга. А потом уехали в Россию. Кстати, как она?

Я не ответил.

Чтобы хоть как-то передать мое состояние в эти мгновения, пожалуй, можно сказать, что целое озеро Тохувабоху расплескалось у меня в голове. Я уже не сомневался в том, что, если на карточке значится фамилия de Choneille, то податель ее окажется величайшим лжецом и мистификатором. Но подозревал, что теперь слышу правду.

“А это называли вы так ее – Лерчик”, - припомнились мне слова Варьки, свояченицы однорукого Фрола. И я додумал, что Лерчик – это производное от эклера. А в действительности, никакого кулинарного изыска здесь не было. Лерчик – всего лишь ласкательно-уменьшительное от Валери. Выходило, что она, опоив меня водой забвения, подстроила так, чтобы в дальнейшем я считал, что ее зовут Аннет. Зачем? Вывод напрашивался один: чтобы я отправился спасать ее сестру, настоящую Аннет, от князя Дурова. Я вспомнил, как Афанасий Федорович поглаживал ее по заду. Непохоже было, чтоб она тяготилась его обществом. Впрочем, и смерть любовника ее не опечалила.

Но кто же в таком случае похитил мою любимую. Или это был ловкий розыгрыш. Я ничего не понимал. Славное озеро Тохувабоху шумело в моей голове.

- А где же тогда она - Лерчик? – спросил я.

- Откуда мне знать! Я думала, ты мне скажешь! Я же говорю, что в последний раз видела ее в прошлом году! А потом вы уехали вместе в Россию! Ладно, вспомнишь все со временем!

Я не знал, что и думать! В голове шумело Тохувабоху, поднимались волны.

- Так ее здесь нет? – спросил я.

Не мог же я, проделав столь сложный и опасный путь, убежать, не убедившись в том, что ее, действительно, здесь нет.

- Да, нет же, нет! А нам надо торопиться! – прошептала женщина (я все еще не мог заставить себя думать о ней, как об Аннет). – Мы заберем бумаги князя и улетим на твоем монгольфьере!

Она схватила меня за руку и увлекла вниз. Не знаю, почему, но я последовал за нею. Когда до выхода в холл перед покоями князя и домовой церковью остался один поворот, она остановилась и показала мне жестом, чтобы я обождал на месте, а сама прошла в покои князя.

- Лизхен, пошла отсюда! Мы сами разберемся! Ты свободна на сегодня! Ступай! Давай-давай, ступай себе! – послышался ее голос.

Я следил из-за колонны. Горничная отправилась вниз. Аннет выглянула в холл и поманила меня. Я вошел в спальню Афанасия Федоровича.

Господи, ну, почему я попросту не убежал наверх и не улетел с Мэри-Энн?! Ведь я знал, что той, кого я люблю, как бы ее не звали – Валери или все-таки Аннет, в Шлосс-Адлере не было. Нужно было бежать, спасаться, но вместо этого я пошел за женщиной, которую даже не помнил.

Она дергала за ручки ящичков бюро, но они были заперты.

- Дай сюда! – приказала она.

- Что? – спросил я.

Она взяла окровавленный кинжал, который я так и не выпустил из рук, взломала с его помощью ящички и по-очереди опустошила их, вываливая содержимое на пол. Действовала она так методично, словно всю жизнь только и занималась тем, что грабила кабинеты, предварительно зарезав насмерть их владельцев.

- Вот оно! – обрадовалась она, открыв последний ящичек.

Переворачивать его не пришлось. Она вытащила бумаги, и я увидел пакет. Это был конверт, который вручил мне вице-канцлер Безбородко, чтобы я передал его князю Дурову. “Открыть после моей смерти в Совете”, - красовалась надпись на черной ленте, чуть-чуть потрепавшейся, словно подернутой временем.

Вдруг послышались торопливые шаги.

- Кто там? – крикнула она по-немецки.

- Это я, Лизхен, - раздалось в ответ. – Там приехали важные люди к его светлости. Мне велели позвать его.

- Стой, Лизхен, стой! – закричала… де Шоней (назовем ее так).

Мы ринулись вверх следом за горничной, но опоздали. Раздался душераздирающий крик. Это Лизхен узнала, как далеко зашла игра в маркиза де Сада.

- Вот принесла ж ее нелегкая! – воскликнула де Шоней.

С отвращением подумал я о том, что все-таки придется горничную оглушить. Но де Шоней опередила меня. Она взмахнула рукой, мелькнул кинжал, так и оставшийся у нее, я застыл от ужаса, полагая, что она зарежет ни в чем неповинную служанку. Но де Шоней нанесла ей удар рукояткой в подбородок, и несчастная горничная прокатилась кубарем мимо меня.

- Пошли! Быстрее! Где там твой монгольфьер?

Ей не пришлось меня уговаривать. Тем более, что снизу послышались шаги и шумное, но размеренное дыхание.

- Ну, что ж вы так долго?! – крикнула Мэри-Энн, когда мы выбрались на крышу.

Мы бросились к гондоле. Но неожиданно раздался удар, и люк, оставшийся у нас за спиной, взвился в воздух, словно им выстрелили из мортиры. В следующее мгновение также со скоростью ядра на крышу вылетел велетень. Молниеносно настиг меня и де Шоней, без слов схватил нас в охапку, поднес к лестнице и столкнул вниз.

Глава 37.

Теперь любопытные аэронавты могли через подзорную трубу наблюдать меня с девицей де Шоней в главном зале, где час назад с той же самою девицей князь Дуров в последний раз отужинал. Я предполагал, что именно так Мэри-Энн и поступила, после того, как Марагур спустил меня и женщину по винтовой лестнице.

Помимо меня и де Шоней, в зале находились Мирович, Марагур, Лизхен, а также некусаный, неопухший, необожженный и вообще единственный, так до сих пор и никоим образом непострадавший господин. Он едва сдерживал улыбку, радовался благополучному - для него - исходу дела. Да, еще в зале находились Свиньин, Прокудько и Тюленев – офицеры, служившие в Марьинском полку и знакомые мне еще по моей службе. Я старался не встречаться с ними взглядами. Они, будучи в шоке от случившегося, уступили инициативу Василию Яковлевичу. Он допрашивал горничную. Перепуганная Лизхен билась в истерике и кричала, что мадмуазель Аннет де Шоней зарезала Афанасия Федоровича, играя в маркиза де Сада.

- Ничего себе! Разыгралась голубушка! – покачал головой Мирович и попросил Свиньина с Тюленевым увести служанку и успокоить ее.

- Ну, граф, и чего же ты добился?! – с ухмылкой спросил меня Василий Яковлевич, когда офицеры увели Лизхен.

Я представил себе, как он позабавится, если узнает, что Аннет хотя и де Шоней, но совсем не та де Шоней, ради которой я пустился во все тяжкие. Мирович и без того выглядел довольным. Он завладел злополучным конвертом, и даже смерть Афанасия Федоровича не могла омрачить его радости. Что ему Дуров, хоть бы и князь, когда судьба Империи находилась в его руках.

- Это все ложь! Ложь! – кричала Аннет. – Я никого не убивала!

Некусаный и Прокудько с трудом сдерживали ее. Я сидел на стуле, меня никто не держал, полагали, что в присутствии велетеня я никакого фортеля не выкину.

- Это я убил князя Дурова, - признался я. – Мадмуазель де Шоней здесь не при чем.

- Да, уж мы догадались, - кивнул Мирович и опять спросил. – Ну, и зачем тебе нужно все это было, Дементьев? Чего ты добился в результате? Того, что отправишься на каторгу! Этого ты хотел?

Я опустил голову. Мирович был прав. Уж не знаю, какими соображениями руководствовалась моя возлюбленная, но по ее вине я влип в отвратительную историю.

Клавдий Марагур громко вздохнул. Я взглянул на него, в его ответном взгляде я увидел сочувствие и даже сострадание. И в это мгновение мне открылся весь ужас моего положения. Я наконец-то осознал, что этажом выше лежит труп ни за что, ни про что убитого мною человека, и казалось мне, что пожизненная каторга не искупит вины за содеянное. Как бы мне хотелось повернуть время вспять, будь у меня возможность. А будь у меня решимость, бросился бы об пол, чтобы разбить себе голову и убиться насмерть.

Снизу донесся шум. Вбежал лейтенант Тюленев и сообщил, что в Шлосс-Адлер прибыл граф Норд с супругой и многочисленной свитой. Через минуту в зал вошел великий князь в сопровождении адъютанта барона Глебова-Пауловского, о котором ходило множество пересудов, одни считали его величайшим государственным мужем, другие – интриганом и проходимцем. Мирович просиял - если бы у него был хвост, он вилял бы им от счастья.

- Ваше Высоче…

- Василий Яковлевич, друг вы мой! – перебил Мировича великий князь. – Я же просил вас остаться в Кронштадте! Почему же вы ослушались?!

Лицо Александра Павловича выражало крайнюю досаду. Мирович преклонил колено и произнес:

- Виноват, Ваше Императорское Величество…

- Высочество, Василий Яковлевич, не Величество, а Высочество, - воскликнул великий князь с раздражением.

- Виноват, Ваше Императорское Высочество! – согласился Мирович. – Виноват! И готов понести любое наказание! Но поверьте, что не чрезмерная гордыня, а исключительно долг перед Россией и российской короной заставили меня ослушаться. Ваше Императорское Высочество, осмелюсь доложить вам: если бы мы опоздали хотя бы на минуту, все пропало бы! Господин Марагур успел схватить этих мерзавцев в тот момент, как они садились в воздушный шар! Если бы он замешкался на секунду, они улетели бы с документами покойной Императрицы. И все, все пропало бы!

- Господи! Да, что, что пропало бы?! – рассердился великий князь. – И что это за документы, о которых вы говорите?!

- Россия пропала бы! – возразил Мирович и протянул Его Высочеству конверт, перевязанный черной лентой.

Цесаревич, не взглянув на бумаги, передал их Глебову-Пауловскому.

- Я уверен, что эти бумаги хранят настоящую волю государыни, ее подлинное завеща…

- Помолчите, Василий Яковлевич, - великий князь оборвал Мировича и застыл, подняв руку.

В голосе Его Высочества появились металлические нотки, глаза гневно сверкали, он готов был испепелить Мировича взглядом. Все замерли, воцарилась тишина, нарушаемая лишь всхлипами мадмуазель де Шоней. Время, казалось, остановилось. Наконец, великий князь опустил руку и, обернувшись вполоборота к Глебову-Пауловскому, промолвил:

- Барон, вы знаете, что нужно сделать.

Глебов-Пауловский кивнул, достал огниво и поджег конверт, перевязанный черной лентой.

- Что вы делаете?! – Мирович взвыл.

Его лицо исказилось, вид объятых пламенем бумаг доставлял ему физическую боль. Он сделал несколько шагов вперед, порываясь выхватить бумаги из рук адьютанта Его Высочества. Но Цесаревич жестом остановил его. Глебов-Пауловский бросил конверт в открытый камин. Все замерли, наблюдая за тем, как горят бумаги, и, ожидая, что, как-только они превратятся в пепел, свершится что-то ужасное и непоправимое. Словно издеваясь над присутствующими и продлевая муки, огонь медленно, очень медленно - по крайней мере, так всем казалось, - пожирал надпись “Открыть после моей смерти в Совете”. И все же сожрал ее до последней буквы. Глебов-Пауловский взял кочергу и размешал пепел с золой.

- Ну, представляется мне, что Россия стоит и все спокойно в нашем государстве, - промолвил великий князь.

- Но власть! – простонал Мирович. – Вопрос власти – это же коренной вопрос…

- Василий Яковлевич, друг вы мой, - улыбнулся великий князь. – Что такое эта ваша власть? Система привычек и воспоминаний. Я прав?

Последний вопрос был адресован Глебову-Пауловскому.

- Совершенно правы, - ответил барон.

- Привыкайте, Василий Яковлевич, жить по-новому. И поверьте, что никому, в том числе и мне, не под силу соответствовать вашим воспоминаниям. А если бы и удалось, найдутся другие, которые скажут, что раньше было по-другому и было лучше.

Завершив монолог, Цесаревич окинул взглядом присутствующих. Его внимание привлекла мадмуазель де Шоней. Она сидела на стуле с высокой спинкой. Некусаный и Прокудько держали ее за руки.

- Я так понимаю, что это и есть мадмуазель Аннет де Шоней, - произнес великий князь. – Да отпустите вы ее. И доставьте ее к вице-канцлеру Безбородко. Он даст ей новое задание. Впрочем, если она не желает ехать в Россию, отпустите ее на все четыре стороны.

- Ваше Императорское Высочество, - воскликнул Мирович. – Но эта женщина вместе с графом Дементьевым убили князя Дурова. Его тело еще не остыло, оно покоится этажом выше.

На этот раз лицо Цесаревича исказилось, словно от боли.

- Убили? – переспросил он.

- Мадмуазель де Шоней здесь не при чем, - произнес я. – Князя Дурова убил я.

- Вы убили? – великий князь повернулся ко мне. – Вы убили его на дуэли?

Он смотрел на меня так, будто я барахтался в болоте и должен был ухватиться за протянутую мне руку.

- Простите, Ваше Высочество, это была не дуэль, я просто убил его, - признался я.

Глаза Цесаревича потухли, лицо осунулось.

А во мне – напротив – будто вспыхнул огонь и обжег меня изнутри. И вдруг стало мне тошно от всего, что я слышал.

Получалось так, что все было пшиком! Заговор, в который меня вовлекли, оказался никому не нужным. Цесаревич не собирался спихивать папашу с царского стульчака. И не надо было спасать Аннет, которая оказалась агентом вице-канцлера Безбородко. Ну, конечно, Мировича расстроили. Но и он, наверняка, утешится, придумают ему новую миссию взамен той, что он для покойной Императрицы так и не исполнил. Клавдий Марагур получит свои деньги. Некусаный остался жив и невредим. Цесаревич не поссорился с отцом-Императором. Правда, Александр Павлович изволили сильно расстроиться, узнав, что я убил князя Дурова. Но он, видно, принадлежал к такому типу людей – жалостлив был. Скажи я ему про то, как попугая придушил, он и тут бы всхлипнул: птичку жалко!

Вот только со мной было не все в порядке! И ничего нельзя было исправить! Я не имел никакого отношения ко всем их интригам, мне вообще плевать на них было! Но именно моя жизнь была сломана!

И я решил, что буду последним бараном, если так и останусь сидеть, сложа руки, ожидая, пока меня заберут под стражу и конвоируют куда-нибудь в Сибирь на рудники. Получилось так, что, когда великий князь вошел в зал, все расступились перед ним. И теперь между мною и дубовыми дверями стоял один некусаный. Я решил, что пришло время этому сударю хотя бы по физиономии схлопотать. Правда, оставалась еще угроза со стороны велетеня. Но я надеялся, что Клавдий Марагур считает свою миссию выполненной. Ведь Мирович нанимал его на поиски завещания Императрицы.

Я сорвался с места и ринулся вперед, чуть наклонившись, намереваясь головой протаранить некусаного. Однако же он посчитал за лучшее столкновения избежать и, взвизгнув по-бабьи, отпрыгнул в сторону. Я распахнул с налета дубовые двери, отчего получили по лбам два офицера, поставленные нести караул перед входом в зал, куда вошел великий князь.

- Держите! Держите его! – услышал я голоса за спиной.

Больше других надрывался Мирович. Вот ведь неуемный старикашка!

По инерции я хотел было бежать тем же путем, каким проник в замок. Но вовремя спохватился: Мэри-Энн наверняка и след простыл, а значит, на крыше делать мне нечего. На крыше для меня - тупик! Нужно прорываться вниз, прочь из Шлосс-Адлера, затеряться как-нибудь в городе, забиться в какую-нибудь дыру, переждать, пересидеть, а там – авось Главный Повар позаботится обо мне, авось не даст пропасть!

Я выскочил на лестницу, ведущую вниз, и скатился по ней, едва не переломав себе ноги. На следующей площадке находился деревянный ворот со специальными ручками – устройство наподобие тех, что применяются в колодцах для опускания и поднятия ведер. С потолка свисали специальные блоки. От валика через эти блоки проходили цепи, на которых висела портокулиса.

Черт! Когда я рассматривал замок из гондолы монгольфьера, мне казалось, что главный зал находится на четвертом этаже. Если это так, то до выхода на улицу - еще два этажа!

Но наличие портокулисы в этом помещении говорило о том, что выход на улицу находится этажом ниже. И – поскольку портокулиса поднята – проход открыт!

Все эти мысли промелькнули в голове, несмотря на то, что навстречу мне попался какой-то поручик, видимо, из гвардии, сопровождавшей Цесаревича, и, размышляя о причудливой архитектуре замка, я одновременно толкнул офицера в грудь. От удара он перелетел через деревянный ворот и грохнулся об каменный пол. Наверное, я напрасно обошелся с ним столь жестко, потому что он, по всей вероятности, даже и подумать не успел о том, что я какой-то злодей, которого нужно задержать!

- Прошу прощения, любезный! – выкрикнул я.

Это были все сантименты, на которые хватало времени.

Несколько пар сапог грохотали по ступеням у меня за спиной. Я метнулся к следующей лестнице.

- Решетку! Опускайте решетку! – послышался визг Василия Яковлевича.

На следующем этаже я оказался перед выходом во внутренний двор. Он был сделан на несколько метров выше, чем уровень земли за пределами замка. Вот почему при осмотре с внешней стороны обнаруживался лишний этаж.

Над головой заскрежетали цепи, заскрипело дерево. Я посмотрел вверх. Через широкую щель в потолке опускалась портокулиса. Прямо передо мной на мосту через ров толпились офицеры и вельможи. До них уже донесся шум из замка, и они с любопытством следили за окнами и выходом. Нужно было умудриться пройти между ними, не привлекая к себе внимания. Что практически было невозможно, потому что все они, как по команде, уставились на меня. Я прошел вперед, пригнувшись под спускавшейся портокулисой. Надеюсь, это выглядело так, будто ее специально опускали не слишком быстро - с таким расчетом, чтобы я успел пройти.

- Что там произошло? – спросили меня.

- Немедленно усилить караулы! – рявкнул я в ответ. – Произошло новое покушение на графа Норда! Убит князь Дуров!

- Дементьев, а ты-то как оказался здесь? – раздался знакомый голос.

Это был Михаил Лактионов, московский повеса, с которым мы были немного знакомы, пару раз встречались в модных салонах. Он чуть не испортил мою игру, потому что я не знал, что ответить. Скажу, что прибыл с графом Нордом, и вельможи из свиты Цесаревича уличат меня во лжи. Заявить, что находился здесь при Афанасии Федоровиче, и меня разоблачат марьинские гусары.

- Черт подери! – выругался я, глядя с негодованием на Лактионова. – Вы даже за своими уследить не можете! Немудрено, что прозевали злодеев! Освободите проход! Я иду в ратушу по личному распоряжению графа Норда!

Передо мной расступились. Я прошел по мосту через ров.

- Держите! Держите его! – это кричали мои преследователи, оказавшиеся за опущенной решеткой.

Но я уже был на другой стороне рва под каменными сводами подъездных ворот. Офицеры, оставшиеся на мосту, в замешательстве вертели головами, никак не желая признать себя одураченными и понять, что крики “Держите! Держите его!” относятся ко мне, как раз к тому человеку, который только что давал им распоряжения так, словно имел на это право.

Что-то давно не видно велетеня. Но признаюсь, что я не успел соскучиться по нему.

Я пробежал вперед по булыжной мостовой, свернул в кривую улочку, протолкался между горожанами – особенно много среди них было эльфов с эльфийками. Они прогуливались вдоль цирюлен, витрины которых украшали манекены с изящными прическами. Улочка вывела меня на небольшую площадь, заставленную столиками. По краям располагались всевозможные ресторации с изысканными кушаньями. Не только досужий прохожий, оказавшись здесь, мог удовлетворить самый взыскательный вкус, но и прохожий, спешащий по делам, вряд ли удержался бы от того, чтобы не прихватить пару свежих ватрушек и сэндвичей, пока пересекал эту площадь. Однако же мои дела были таковы, что времени оценить местные кухни, я не имел.

Я пробрался между столиками и нырнул в совсем уж узкий, темный и безлюдный проулок. В нос ударил запах нечистот, видимо, сюда отбегали гуляки, перебравшие пива. Я бежал вперед, надеясь, что мои преследователи потеряли меня из виду. Проулок изгибался, и после очередного поворота я оказался в темноте. Я шел на ощупь, надеясь не вляпаться в какую-нибудь грязь. Через некоторое время я наткнулся на стену и тут же увидел отблески пламени сбоку. Проулок сворачивал в этом месте, но впотьмах я не заметил поворота. Я пошел на свет, сделал несколько шагов, как вдруг от стены отделилась высокая фигура в черном плаще с головой, покрытой капюшоном. В незнакомце я узнал того одинокого всадника, которого мы с Мэри-Энн заметили в подзорную трубу, когда подлетали к озеру Тохувабоху. Он стоял в узком проходе между высокими каменными стенами. За его спиной горели два факела, закрепленных на стенах. И я не мог разглядеть его толком, потому что смотрел против отблесков пламени. Хотелось надеяться, что этот зловещий господин оказался здесь по делам, не имеющим ко мне отношения.

- Разрешите пройти, сударь, - произнес я по-немецки.

Неизвестный в черном не шелохнулся, оставшись стоять у меня на пути. А его слова разбили надежды, которыми я тешился.

- Граф Дементьев, - произнес он. – Сергей Христофорович.

Он говорил на чистом русском языке. Его голос показался мне знакомым.

- С кем имею честь? – спросил я.

- Надворный советник Развилихин, - представился он и откинул капюшон.

- Вы?! – изумился я. – Но что вы здесь делаете?!

- Я, - ответил он, - отправился за вами вдогонку, но, кажется, опоздал. Эх, Сергей Христофорович, зря вы убежали из-под нашей опеки.

- Знаю, что зря, - пробурчал я и добавил. – Но теперь хотел бы опять убежать!

- Я все голову ломал, как это Кесслер промахнулся, когда стрелял в вас?! И потом уже догадался, что нет, не промахнулся он. Его целью были не вы, а извозчик, который привез вас домой. Кесслер следы заметал, чтобы никто не узнал, откуда вас привезли и кто нанял экипаж. Мы поняли, что вас втягивают в какую-то интригу. Шварц сопоставил известные нам факты и отправил меня вдогонку за вами, чтобы уберечь вас от разных глупостей. Он устроил меня в путешествие вместе со свитой графа Норда. К сожалению, в Кронштадт я опоздал, “Эмералд Джейн” покинула порт. Эх, если бы не эта знаменитая летунья, я догнал бы вас в Меербурге. Но и здесь мне не повезло. А теперь, кажется, слишком поздно. Вы успели тут такого наворотить!

- И что же теперь? – мой голос дрогнул.

- Даже не знаю. Я должен вас задержать. Но с другой стороны, Траумштадт – это не наша юрисдикция. Можно сказать, что я здесь нахожусь как частное лицо. Пожалуй, я отойду в сторону. А вы поступайте, как знаете. Может быть, вам повезет.

- Что ж, премного благодарен, - сказал я.

Развилихин посторонился, и я прошел мимо него, двигаясь не слишком уверенно, ожидая подвоха со стороны надворного советника. Опасался услышать что-нибудь навроде: “Благодарностью горло не промочишь!” Но вампир не сделал попытки укусить меня на прощание. Я отошел от него и прибавил шагу.

В конце проулка похрапывал черный конь. В темноте его глаза сверкнули красными угольками, отчего мурашки побежали у меня по спине. При моем появлении животное дернуло головой, и я шарахнулся в сторону. Теперь я почти не мог разглядеть во тьме лошадь, смутно угадывая ее силуэт. Но мне казалось, что она-то прекрасно видит меня, смотрит на меня и ухмыляется. Что-то сверкнуло, я был уверен, что это блестят ее жуткие глаза. Она больше не дергалась, и я постарался убедить себя в том, что Развилихин не оставил меня на прокорм коню, а действительно, отпустил.

Я вздохнул и почувствовал ту особенную свежесть, которой пропитывается ночной воздух вблизи больших и чистых водоемов. Я находился на набережной, волны Траумзее плескались, перешептываясь с гранитным парапетом. Отражение Луны, подернутое рябью, играло на воде. Чуть поодаль покачивались на волнах холодные отблески фонарей.

Я огляделся по сторонам, соображая, куда бежать теперь – влево или вправо. Любой выбор таил неизвестность, я не знал, точнее, не помнил этого города. Нервы мои натянулись до предела, я ожидал появления преследователей в любую секунду, но не знал, на что решиться. Однако проулок, через который я скрылся, пустовал, даже Развилихин не торопился, его конь так и фырчал в одиночестве. На мгновение я обрадовался, решив, что оторвался от неприятелей, но вдруг понял, что попал в ловушку!

Видимо, никто и не собирался меня преследовать, потому что я находился на полуострове, и мне попросту некуда было деться. Я загнал сам себя в западню, и самое обидное было то, что это была та самая западня, о которой предупреждал меня Половецкий. Царство ему небесное, да простит меня Главный Повар! Ну, скажите, на милость, кому надо за мной гоняться, когда выйти из этого города я смогу не иначе, как через ворота крепости Шлосс-Адлер?! Правда, оставалось еще озеро. Но и водные пути, наверняка, просматриваются с маяков. Я бы мог бежать по воде, если бы сумел немедленно нанять какое-нибудь суденышко. Несомненно, к утру городские власти успеют пообещать каждому лодочнику вознаграждение за мою поимку.

Я зажмурился и некоторое время стоял, раскачиваясь с пяток на мыски и размышляя, не набраться ли наглости и не попросить ли Развилихина о еще одном одолжении. Пожалуй, он мог бы вывести меня из Траумштадта под полой своего плаща. Наверняка, он счел бы мою просьбу беспардонной, но в моем положении терять было нечего, а о тонкостях этикета даже думать не хотелось.

Готовый отправиться назад, в полутемный проулок, на поиски затерявшегося во тьме упыря, я открыл глаза. И обнаружил, что за те несколько секунд, пока стоял зажмурившись, все вокруг странным образом изменилось. Нет-нет, Траумштадт стоял на месте, и я находился на том же месте – на набережной у выхода из проулка. Но теперь что-то дурманящее появилось в шепоте волн, толкавшихся в парапет. Поневоле начал я вслушиваться в бесконечные всплески, словно рассчитывал разобрать что-то вразумительное в этом шуме. Туман, павший внезапно, стелился над водой и, перевалившись через гранитные плиты, подползал к моим ногам. Я опять зажмурился и встряхнул головой, чтобы избавиться от наваждения. И вдруг в шепоте волн разобрал свое имя:

- Серж,.. Серж, - звали меня из темноты.

Я открыл глаза и увидел черную карету, четыре лошади черной масти переминались, цокая копытами, скудный свет фонаря, смешавшись с туманом, окутывал экипаж в золотистую дымку. Ни скрипа колес, ни лошадиного топота я не слышал, и смутные подозрения пришли мне на ум. Дверца кареты приоткрылась, я увидел женский силуэт. Фигурка в голубеньком платье наклонилась вперед и позвала:

- Серж,.. Серж…

- Аннет! – вскрикнул я и тотчас поправился. – Валери! Лерчик!

Не раздумывая, бросился я к экипажу, она подвинулась, я нырнул в черный салон кареты, обнял и прижал ее к себе, она прильнула ко мне и замерла.

Да, это была она! Это была та самая женщина, которая свела меня с ума! С которой я провел два безумных месяца в добровольном заточении, сперва устроив дебош с пожаром на приеме у бургомистра в Меербурге! Это была та самая женщина, которая единственным взглядом покорила меня, пораженного амнезией! Это была та самая женщина, из рук которой я безропотно принял воду забвения. С этим напитком, как видно, переборщили мы, я даже имя ее забыл, чем не преминули воспользоваться политические авантюристы и сделали меня пешкой в своих играх!

Это была она, моя Лерчик!

Но, боже мой, что с нею сталось?!

Из красавицы с живым взором и чарующим румянцем она превратилась в изможденную женщину, и даже представить было страшно, какими испытаниями изнуренную. Немудрено, что ее слова я едва различил из-за шепота волн, ее голос был слишком слаб. Лицо осунулось, щеки впали, под глазами чернели круги. Я боялся неосторожным движением повредить ее кости, столь хрупкими они казались на ощупь. Кожа истончилась настолько, что оставалось удивляться, как это она не разорвалась, особенно, на сгибах.

Между тем возница закрыл плотнее дверцу, через мгновение послышался свист кнута, экипаж тронулся.

- Лерчик, Лерчик, солнышко мое, - прошептал я. – Что с тобою стряслось? Где ты была все это время?

В ответ едва уловимым движением качнула она головой и сильнее прижалась ко мне, так и не вымолвив ни слова.

- Лерчик, куда мы едем? – спросил я.

Как никак я еще не остыл от погони, и неизвестность пугала меня.

И вновь она не произнесла ни слова, а лишь чуть ощутимым движением покачала головой.

- Лерчик, - шепнул я. – Что происходит?

И опять она промолчала, ее пальчики шевельнулись у меня на груди, она погладила меня, успокаивая. Всем своим видом, своими безмолвными жестами она как бы просила отложить расспросы на потом и поверить, что все невзгоды остались позади.

Новая догадка промелькнула у меня в голове. Выходило так, что и меня, и Валери ловко использовали в хитроумной политической интриге. При жизни Императрицы князя Дурова сделали своеобразным гарантом исполнения последней воли государыни. А когда она умерла, выяснилось, что августейший внучок ее вперед батьки в пекло спешить не изволят. И все бы ничего, да видимо, первая скрипка, как назвал князя Дурова Половецкий, вознамерилась играть и тянуть за собой весь оркестр, несмотря на то, что дирижер сломал об колено палочку и бежал со сцены. Понадобилось Афанасия Федоровича убрать да так, чтобы подозрения не пали на сильных мира сего. И вариант покушения на жизнь князя со стороны ревнивца, обезумевшего от страсти к женщине, подходил как нельзя лучше. Вот тут-то я и подвернулся. Осталось дело за малым: убедить меня в том, что объект моей страсти – это Аннет де Шоней. А Валери на все время интриги содержали где-то в качестве заложницы, а теперь отпустили, позволив меня подобрать да и убраться подобру-поздорову.

Последняя мысль показалась мне наиболее своевременной. Что толку размышлять о том, кто, как и зачем меня использовал? Хрен с ними со всеми! Думать нужно было об одном: как сбежать из этого города поскорее? К тому же за последние дни я успел перебрать такое количество версий происходящего, что сбился со счета. И меня уже не волновало, какая из них верная, главное, чтобы она предполагала мою жизнь и, желательно, на свободе. Но вот в этом-то я сомневался. Валери сидела, прижавшись ко мне, уверенная в том, что все неприятности позади. Но что, если она не знает о происшествии в Шлосс-Адлере?! Что, если она, как и я, пребывает в неведении относительно происходящего?! Наш экипаж приближался к единственному выезду из города, где меня мог поджидать патруль дэвов или гусаров. И моя возлюбленная, возможно, не подозревает об этом. Я решил предупредить ее.

- Валери,.. только что я убил князя Дурова. Я зарезал его.

Мои слова не произвели на нее никакого впечатления. Она отмахнулась и слабым голосом вымолвила:

- Черт с ним… Не переживай…

Не могу сказать, что удивился. Успел смириться с тем, что “де Шоней” - это не фамилия, это диагноз.

Я откинул голову и прикрыл глаза. Оставалось надеяться, что я нужен Валери не в качестве пошлины за проезд.

Скрип колес, стук копыт по булыжной мостовой и беззаботные голоса доносились снаружи. То ли весть о смерти князя Дурова еще не облетела город, то ли горожане не забивали себе голову тем, кто сидит в Шлосс-Адлере. Мы попали в затор в узеньком проезде. Голоса и смех прохожих, протискивавшихся между экипажем и стенами домов, раздавались совсем близко, и хотелось думать, что не было никакого князя Дурова и никого я не убивал, и могу выйти из кареты и пойти вперед под руку со своей возлюбленной, смешаться с толпой, взять кулек с пончиками у толстого пекаря, дойти до пристани и бросать гальку в ночные воды. Только вот Валери была столь слаба, что, пожалуй, и десяти шагов не сделала бы без моей помощи. И стражи на выезде из города без сомнения имеют приказ задерживать всякого, кто хоть чуточку похож на маркиза де Ментье. Время, казалось, остановилось. Я и ждал с нетерпением и страшился того момента, как подъедем мы к городским воротам.

Мы выбрались из затора, и через пять минут оказались у выезда. Я понял это, потому что услышал окрик:

- Стой! Кто такие?!

Я замер, ожидая худшего. Валери погладила меня по руке, убеждая этим жестом, что все будет хорошо.

- Ослеп что ли?! – раздался возглас возницы. – Это экипаж майестры Залины!

Очевидно, охрана немедленно расступилась, оставив путь открытым, потому что наша карета лишь чуть-чуть замедлила ход. Через мгновение мы выехали за ворота Траумштадта и помчались прочь от этого города. Шестнадцать копыт стучали столь бойко, словно кони вознамерились нести без остановок до самого Меербурга.

- Кто такая майестра Залина? – спросил я.

Валери погладила меня по груди и ничего не ответила.

Примечания

К главе 34

Сторожевая дорожка – проход за зубцами стены крепости, по которому совершали обходы стражники.

К главе 37

Портокулиса – огромная решетка, закрывающая вход в крепость.

Майестра – (румын.) хозяйка.

(продолжение в течении недели)