Писатель и художник Лев Одинtsov

Писатель и художник Лев Одинtsov
http://www.odintsov.ru/

Лев Одинtsov

E-mail

ПРОЗА 

Россия, Курляндия и еще чуть-чуть на запад. 

Глава 31.

Пожалуй, стоило бы воспользоваться тем, что я на короткой ноге с местным бургомистром, чтобы установить памятник тому, кто придумал эти клумбы с декоративной капустой. Я стряхнул с себя землю и обрывки цветов и посмотрел вверх. Перепуганная Мадлен наблюдала за мной из окна.

- Сударь, вы живы?! – всхлипнула она.

- Жив, жив, ступай себе! – отмахнулся я.

- Милая моя, что там стряслось? – послышался голос Лепо из глубины комнаты.

Вот скотина! Хозяину надо вывалиться с третьего этажа, чтоб каналья проснулся! Я взглянул на Мадлен, приложил палец к губам и шагнул за угол.

- Ах, ничего, ничего, дорогой, - послышался голос эльфийки. – Какой-то пьяный тролль свалился в клумбу!

- Вот скотина! – возмутился Лепо.

Я с трудом удержался от того, чтоб не влезть обратно и не дать каналье по морде! Это ж надо! Он еще и скотиной меня обозвал!

- Ладно, пойдем обратно в постель, - позвала его Мадлен.

- В постель, в постель! – обрадовался шельма.

Оставалось надеяться, что в постели они не устроят бои подушками, а займутся еще чем-нибудь.

Жак и Мадлен удалились в глубину спальни, их голоса стихли. Тут я понял, что, скрывшись от своего слуги, я оказался на виду у Марагура. К счастью, он спал, как убитый. Я вернулся под окна спальни Лепо и Мадлен. Мне предстояло решить, что делать дальше? Я задумался, не призвать ли на помощь бургомистра? Пожалуюсь ему на Мировича. Пусть направит группу дэвов, а я с удовольствием полюбуюсь, как они отделают каучуковыми дубинками моих преследователей. Вдвоем-втроем они бы и с велетенем справились. К тому же вряд ли конфликт с властями входил в контракт Марагура с Мировичем.

Итак, мне всего-то и нужно было: пересечь площадь и войти в резиденцию бургомистра.

Вот только оставалось одно “но”. Заключалось оно в том, что это было слишком простое решение. Маленькое, совсем крохотулечное сомнение в том, могу ли я доверять Аннет, свербело во мне. Это было отвратительное, гаденькое чувство, но избавиться окончательно от него, я так и не смог. А ведь она знала, что с Мартином фон Брембортом я на короткой ноге, на брудершафт мы в ее присутствии пили. Значит, она знала и то, что я могу обратиться к нему за помощью. Да что значит, знала?! Тут и жюльенъ безъ грибовъ догадается, что я к бургомистру за помощью побегу. А что, если в этом какой-нибудь подвох имеется, и, обратившись за помощью к властям, я угожу в расставленные сети?! Значит, нельзя идти к бургомистру!

Бред, бред, бред! Мои опасения – полный бред! Я рассуждаю так, словно предполагаю, что кому-то понадобилось заманивать меня в ловушку?! Кому?! Зачем?! И если я кому-то здесь, в Траумляндии, нужен, зачем было выпускать меня обратно в Россию?! А Мирович уже знает, что бумаги императрицы не у меня, а у князя Дурова. А князь Дуров сидит себе в Шлосс-Адлере в Траумштадте, наверняка, Мирович и это уже знает. И никому я не нужен!

Мильфейъ-пардонъ, а кого же тогда велетень караулит?

Ладно, как бы то ни было, а мне нужно идти к бургомистру.

Я выглянул из-за угла. Мимо меня промчалась упряжка с бультерьерами. Два гнома в сиреневых колпаках погоняли собак. Один из бультерьеров наступил мне на ногу.

- Чего, огромин, - крикнул мне гном, - неверную жену высматриваешь?

- Какой ты догадливый, - ответил я.

Клавдий Марагур спал, а на улице уже было столько народу, что я вполне мог затеряться в толпе. Я посмотрел на дворец бургомистра. И новый аргумент против того, чтобы обращаться к Мартину фон Бремборту, пришел мне на ум. Я пожалуюсь бургомистру на преследователей, а Мирович заявит, что Аннет участвует в заговоре против русского императора. Эдак перевернет все с ног на голову. А князь Дуров подтвердит слова Василия Яковлевича. Спрашивается, а захочет ли фон Бремборт ссориться с русскими и вставать на защиту заговорщиков?!

Тут я подумал, что, если так и буду стоять в нерешительности под окнами трактира, все кончится тем, что меня обнаружит Мирович. Решив, что нужно отойти подальше от заведения пана Розански, я отправился задворками к католическому храму. Миновав здание суда, я увидел воздушный шар, тот самый, что накануне произвел фурор в городе. Возле него суетились детишки в коротких штанишках. Они воображали себя покорителями небес. Неподалеку на каменной тумбе сидел тролль. Перед ним стояла чугунная печурка на колесиках. Из трубы поднимался дым. Зеленый великан торговал жареными каштанами. Я бросил взгляд на фонтан и увидел, как Марагур приподнимается, опершись локтем на гранитный портик. Он выглядел измученным, а сон под душем явно не улучшил его самочувствия. Не задумываясь, я юркнул внутрь католического собора.

И чуть не столкнулся с целым семейством. Навстречу мне шествовал сытый бюргер в нарядном кафтане. Он вел под руку упитанную женщину со здоровым румянцем на щеках. Они говорили о чем-то и беззастенчиво смеялись. Следом, взявшись за руки, шли мальчик и девочка, двойняшки лет десяти, унаследовавшие черты лица обоих родителей. Похоже, это семейство затеяло какой-то праздник на полный день. С утра повеселившись в церкви, они направлялись еще куда-то, предвкушая дальнейшие забавы и удовольствия. А их круглые ряхи говорили о том, что среди ожидающих их увеселений будет как минимум один смертный грех – чревоугодие. Я далек был от мысли о том, что Главный Повар имеет что-нибудь против кулинарного искусства. Наверняка, церковники-язвенники от себя добавили чревоугодие к смертным грехам. Но это семейство смутило меня. Я привык считать, что церковь – не место для веселья. Мужчина взглянул на меня, и его улыбка стала шире в полтора раза. Жизнь – отличная штука, как бы говорил он, будучи уверен, что все вокруг разделяют его мнение. Его улыбка была столь непосредственной, что я не выдержал и против воли улыбнулся в ответ. Мужчина поклонился и замер, уступая мне дорогу. Я кивнул, отступил в сторону и произнес:

- Пожалуйста, проходите, пожалуйста. После вас.

- Здравствуйте, добрый господин, - улыбнулась женщина.

- Дети, поздоровайтесь, - скомандовал мужчина своим чадам.

- Доброе утро/день! - дружно затараторили детишки.

Все семейство удалилось на улицу.

Я прошел вглубь собора. Блуждающая улыбка так и осталась на моем лице. Я впервые оказался в католическом храме. Оглядевшись, я решил, что здесь и впрямь вполне пристойно улыбаться и даже смеяться. А кто сказал, что к Главному Повару нужно приходить исключительно со скорбной мордой и понуро свесив голову?! Я вспомнил русские церкви. Там улыбающийся человек выглядел бы непристойно, даже немыслимо. А лики святых в русской церкви чего стоят! Глядишь на них и понимаешь, что, если Главный Повар смотрит на нас их глазами, то, очевидно, что пребывает в глубокой тоске от той каши, которую заварил. Не молиться, а посочувствовать ему хочется. Я и не докучал никогда ему своими молитвами. И, по-моему, Главный Повар был за это благодарен мне. По крайней мере, мне казалось, что мы понимаем друг друга. Когда я уходил из церкви, что-то теплое появлялось в глазах святых. На прощание я кивал головой и тихонечко произносил одну и ту же, ставшую традиционной, фразу.

А теперь, когда я оказался в католическом храме, понял, что вполне естественно делиться с Главным Поваром не только горестями, но и радостью. Но именно в этот момент мне нечему было радоваться.

Неожиданно заиграл орган. Из глаз моих хлынули слезы. И мне впервые захотелось попросить Господа о помощи. Чтобы уберег меня от мучений, подобных тем, что выпали на мою долю за последние дни. Пусть не ради меня, а ради тех, кто дорог мне и кого я люблю.

Я прошел поближе к алтарю, чтобы выбрать место, где можно было бы преклонить колени и помолиться. В эти минуты в храме осталось всего два человека. Кто-то в черном костюме стоял в углублении справа. Да, еще был невидимый органист. Он репетировал, пользуясь утренними часами, когда церковь почти пуста, но от его игры сердце выворачивалось наизнанку.

В центре возвышалось огромное распятие. Я вгляделся в лицо Христа, принявшего мученическую смерть, и подумал, что это нелучшее место для молитвы. Я представил себе, что ко мне обратился б каналья Лепо со своими докуками в тот момент, когда я висел на дыбе, а Марагур пытал меня раскаленными щипцами!

В левой части я обнаружил икону. Мадонна с младенцем Иисусом. Подле нее находилась специальная подставка, на которую можно встать коленями. Однако я решил, что и это не то, что мне нужно. Чрезмерно смиренным было лицо мадонны. Наверняка, она-то и подсказала Иисусу насчет левой щеки. Мол, подставь ее, если дадут по правой, авось обидчик на этом и успокоится. Эх, женщины, женщины! Как-то не приходит им в головы, что пощечинами-то дело не ограничится, что подставишь вторую щеку, а тебя и на Голгофу потащат!

Я прошел в правую часть храма. По пути обратил внимание на черную фигурку в глубине ниши. Неизвестный в коротеньком черном ментике, в черных лосинах и черной шапочке склонился у чана со святой водой. Слышалось журчание. Видимо, он наполнял принесенный с собою сосуд.

Я подошел к скульптуре, находившейся в правом нефе. Могучий, бородатый мужчина держал на руках улыбающегося младенца. Я благоговел перед ними. Мужчина стоял в полный рост, он смотрел прямо перед собой и улыбался. У него были широкие плечи и натруженные руки. Он добродушно улыбался, но, похоже, запросто свернул бы шею тому, кто поднял бы руку на ребенка. Это были бог-отец и бог-сын. И им я мог довериться, к ним мог обратиться за помощью. Я преклонил колени перед ними.

Но даже с мыслями не успел собраться, чтобы помолиться.

Послышались шаги. Я обернулся и увидел фигурку в черном. Это была молодая женщина, полукровка, в жилах которой смешались человеческая кровь и кровь темного эльфа. Она была невысокого роста, с темной кожей, а из-под черных как смоль волос торчали остроконечные уши. Черные лосины плотно облегали ее лодыжки, икры, бедра и чувственно покачивающиеся бутоны круглых ягодиц. И как же я сразу не разглядел, что это женщина?! Она же была в шапочке! Мужчины снимают головные уборы при входе в церковь, а женщинам запрещено входить внутрь простоволосыми. Меня сбили с толку ее лосины! Я никогда не видел, чтобы женщина вместо платья надевала мужские лосины! Когда я вспомнил, как выглядела ее фигурка и, особенно, попка, когда она стояла, склонившись к чану со святой водой, сердце заныло от сладкой истомы. Я поднялся с колен и бросился следом, на ходу обращаясь к Главному Повару с традиционным прощанием: “Давай, дружище, до встречи! Смотри, чтоб там нормально все было!”

Я догнал ее у самого выхода.

- Простите, мадмуазель.

Женщина обернулась. У нее были красивые, карие глаза и полные, чувственные губы. В левой руке она держала глиняный кувшин, заткнутый пробкой, а подмышкой справа – огромное полено.

- Да? – она улыбнулась.

- Мадмуазель, это ваш воздушный шар? – задал я дурацкий вопрос, не придумав ничего другого, чтобы завязать беседу.

- Привязной аэронавт, - поправила меня дамочка в черных лосинах. – А лучше говорить: монгольфьер. Да, мой. Разве вы не видели вчера, когда я прилетела?!

Я застыл, разинув рот. Мысли загудели в голове, как осы в потревоженном улье. Погнался за юбкой,.. мильфейъ-пардонъ, за лосинами, а догнал летунью! А ведь это мой шанс покинуть Меербург неожиданным для всех образом!

- Потеряли дар речи? – окликнула меня женщина.

- А-а… нет… мадмуазель…

- Неужели вы не видели меня вчера? – переспросила она. – Кажется, весь город сбежался поглазеть на монгольфьер.

- Я проспал, - признался я.

- Проспали?! Ах, видели б вы, как я вчера прилетела!

- Ага! А видели б вы, как я вчера приплыл! Ну да, не в этом дело. Послушайте, мадмуазель, у меня к вам просьба. Возможно, она будет весьма неожиданной.

- Высыпать миллион алых роз перед домом вашей возлюбленной? – спросила женщина.

- О, нет, - я почесал затылок. – Об этом я как-то не подумал.

- Да, неужели я, действительно, услышу что-нибудь оригинальное?

- Оригинальное? Вряд ли, - ответил я. – Я хотел попросить вас доставить меня в Траумштадт. Если это возможно.

- М-м-м, - она поджала губы, кивнула и окинула меня оценивающим взглядом, словно я сообщил ей что-то, что сильно повысило мой авторитет в ее глазах.

- Ну, так что? Я заплачу вам.

- Знаете, это и впрямь оригинальная просьба. До сих пор я не встречала смельчаков, которые отважились бы подняться со мною в небо. Люди предпочитают рукоплескать мне с земли.

- А что – это очень страшно?

Мысль о том, как обвести вокруг пальца моих противников, настолько захватила меня, что я и не подумал об опасностях, которые могут подстерегать путешественников по воздуху.

- Может, и страшно. Но скажу честно: совершенно безопасно, - сообщила женщина. – Впрочем, люди все равно боятся. По правде говоря, меня это устраивает. Во-первых, мне не нужна в небе компания. Во-вторых, пока монгольфьеры остаются диковинкой, я зарабатываю неплохие денежки.

- Мадмуазель, смею ли я надеяться, что вы вытерпите компанию со мной? Только до Траумштадта.

Женщина замялась.

- Ну, возможно. Я как раз в Траумштадт и направляюсь. Только придется обождать. Планируется шоу. Горожане хотят посмотреть, как я поднимусь в воздух.

Шоу! О, нет, только не это. Мне хотелось бы испариться по-тихому.

- Да, вы что-то говорили об оплате.

Я не знал, сколько денег предложить ей, и сказал первое, что пришло в голову.

- Я заплачу вам сто марок.

- Сто марок?! – воскликнула она. – За сто марок я готова немедленно оторвать свою задницу!.. Ой, простите! Просто это так неожиданно!

- Послушайте, мадмуазель, если вы так и поступите, как только что сказали, я заплачу вам в два раза больше, чем обещал.

- Хм. Но бургомистр просил… Он хотел устроить публичное зрелище…

- Мартин фон Бремборт? Ну, мы как-нибудь извинимся потом перед ним. Вы же прилетите еще когда-нибудь в Меербург? И в следующий раз сможете раза два подряд взлететь на радость публики.

- Ну, хорошо, хорошо, - согласилась аэронавтесса.

Она даже не поинтересовалась, почему мне так срочно понадобилось покинуть город.

- Только подготовка к полету займет некоторое время, - предупредила она. – Необходимо наполнить шар горячим дымом.

- Мадмуазель, пожалуйста, сделайте все возможное, чтобы улететь поскорее. Я ужасно опаздываю.

- Да, но полет займет три дня.

- Лучше бы два.

- Кстати, мне приятнее, когда ко мне обращаются “пани”, - сообщила аэронавтесса.

- Ага. Пани?

- Малгожата. Малгожата Бирюкович.

- Ага. А я маркиз де Ментье.

- Маркиз?

- Да, маркиз. Ну, что же мы стоим?! Позвольте, я помогу вам.

Я взял полено, которое пани Малгожата сжимала подмышкой. Но она резко отступила, вырвав дерево из моих рук. Даже пальцы мне оцарапала.

- Что с вами? – воскликнул я.

- Ничего. Вот держите.

Она протянула кувшин с водой.

- А, что, полено драгоценное? – спросил я.

- Еще какое драгоценное! – ответила пани Малгожата без тени иронии.

Когда мы выходили из храма, я пропустил ее вперед и оглядел площадь, взглянув поверх головы женщины. Клавдий Марагур спал. Только теперь он повернулся к фонтану правым боком.

- Пани Малгожата! Пани Малгожата! – закричали детишки, едва мы оказались на улице.

- Хотите, я покажу, как шар наполняется горячим дымом? – спросила она.

- Хотим! Хотим! – обрадовались дети.

Я прошел вперед и встал так, чтобы монгольфьер закрывал меня от велетеня и трактира “С совой”. Пани Малгожата подошла к троллю.

- Эй, Дамбл, дай-ка прикурить! – обратилась женщина к зеленому великану.

- Почту за честь, пани Малгожата, - тролль приоткрыл заслонку печки.

Женщина поднесла к огню полено. Дерево вспыхнуло. Пани Малгожата забралась с горящим поленом в гондолу монгольфьера.

- Кстати, я зову его “Бобиком”, - сказала летунья.

- Кого? – спросил я.

- Мой монгольфьер.

- А-а, - я окинул взглядом воздухоплавательное сооружение и добавил с сомнением. – Подходящее имя.

- Дамбл, подбрось мне каштанов, - попросила пани Малгожата.

Тролль передал кулек одному из малышей. Счастливый ребенок поднес горячие каштаны женщине. Она расправила горловину воздушного шара, чтобы тот наполнился дымом.

А я подумал, что совершаю очередную глупость. Ну, кто такой этот Мирович, что от него нужно бежать на воздушном шаре?! Все же мне нужно было обратиться за помощью к бургомистру. В конце концов, этот хрыч Бремборт пил со мною на брудершафт!

- Через сколько мы будем готовы? – спросил я.

- Через полчаса, господин маркиз, - ответила женщина.

- Хорошо. К этому времени я вернусь.

Я обошел сзади здание суда, трактир и вышел к ратуше. Поднявшись по лестнице к парадному входу, я оказался на виду у Клавдия Марагура. Но велетень спал, и я, никем не замеченный, вошел в канцелярию бургомистра.

Навстречу вышел господин в сером сюртуке, которого я помнил, потому что накануне видел в свите Мартина фон Бремборта.

- Маркиз? - произнес он.

Мне показалось, что его голос прозвучал неуверенно.

- Любезный, мне необходимо срочно увидеться с бургомистром, - сказал я.

Господин в сером сюртуке поджал губы и нахмурился.

- Видите ли, маркиз, боюсь, сейчас это невозможно.

- Почему? Бургомистра нет в резиденции? – спросил я.

- Нет, дело не в этом, - ответил Серый Сюртук.

- Что-то случилось? – обеспокоился я.

- Как бы вам сказать? – Серый сюртук нервничал.

- Любезный, говорите, как есть, - попросил я.

- Видите ли, маркиз, в свете некоторых обстоятельств, ставших известными бургомистру, он приказал не принимать вас до особых распоряжений.

- Каких еще обстоятельств? – возмутился я.

Мне пришло в голову, что надо дать Сюртуку в рыло, да и пройти к бургомистру. Но по коридору прохаживались два дэва. Они исподлобья поглядывали на меня, и я понял, что рукоприкладством ничего не добьюсь.

- Я ничего не могу вам сказать, - произнес Серый Сюртук. – Да, признаться, я и не посвящен в подробности. Думаю, вам лучше вернуться к пану Розански, туда, где вы остановились. Я доложу бургомистру о вашем визите. Когда он разберется во всем, он даст вам знать.

Что за ерунда?! Неужели Мирович успел побывать у Мартина фон Бремборта и настроить его против меня? Пожалуй, если бы не дэвы, я бы и впрямь дал бы по морде Серому Сюртуку и прорвался бы к бургомистру. Но присутствие могучих стражей с каучуковыми дубинками охладило мой пыл. Я счел за лучшее убраться подобру-поздорову.

- Что ж, любезный, я последую вашему совету. Уж не знаю, что тут наговорили про меня бургомистру, но верю, что он во всем разберется.

- Думаю, вы поступаете наилучшим образом, - Сюртук вздохнул с облегчением.

Он проводил меня до выхода и сам отворил двери.

- Ах да, - вдруг вспомнил Серый сюртук. – Я думаю, вам придется обождать до вечера. Бургомистр будет занят, сегодня утром из России прибыл граф Норд.

- Граф Норд? – я обернулся.

В это мгновение приоткрылась одна из внутренних дверей, и в проеме я заметил белый фрак с ярко-зеленым воротником, ярко-красный жилет и ярко-желтые брюки! Старик-incroyables! А он-то что здесь делал!

- Э-э-э, - промычал я и попытался войти обратно.

Но дорогу мне преградили дэвы.

- Дождитесь решения бургомистра у себя в номерах, - с нажимом в голосе произнес Серый Сюртук.

Дэвы из-за его спины следили за тем, чтобы я не передумал.

Двери закрылись перед моим носом, и я остался стоять на парадных ступенях резиденции бургомистра. Прямо передо мною спал велетень. Рассчитывать на поддержку градоначальника я не мог, и, кажется, старик-incroyables приложил руку к тому, чтобы Мартин фон Бремборт отвернулся от меня. Что же это за старик и что ему от меня нужно? Как на зло, еще и граф Норд пожаловал. Похоже, Его Императорское Высочество обошелся без руны Футарка. Я должен был спешить, потому что князь Дуров намеревался выдать Аннет как участницу заговора против русской короны. И теперь я понял, что не иначе, как Главный Повар послал мне пани Малгожату. Половецкий говорил, что на всю Траумляндию приходится один единственный тракт. И потому укрыться в этом государстве попросту невозможно. Конечно, невозможно, если передвигаться по суше. А если – по воздуху?! Пани Малгожата и ее “Бобик” – вот шанс на спасение. Мы сможем улететь на восток, в Курляндию. Да что там – в Курляндию?! Мы прекрасно и до России по воздуху доберемся!

Я спустился по лестнице и прошел на другую сторону площади, подальше от трактира “С совой”. И оказался там, куда провидение меня привело. Конечно же, единственным человеком, которого я мог безбоязненно позвать на помощь, был Сашка Половецкий. Я расскажу ему про монгольфьер, наверняка, оптимизма у него прибавится, и он примет участие в моем деле. Я не помнил, где он квартировался в Меербурге, но знал, где его искать. Прямо передо мной красовалась вывеска “Клуб благородных картежников”. Даже если Сашка не в клубе, наверняка, здесь знают, где его найти.

Я открыл дверь и вошел внутрь, намереваясь непременно дать в морду тому, кто скажет, что Половецкий велел не принимать меня. И такой человек немедленно нашелся. Ко мне подбежал лакей с невероятно бледной физиономией.

- Сударь, сюда нельзя, нельзя сейчас, - воскликнул он.

- Мне нужен Половецкий, - сообщил я, не обратив внимания на его слова.

- К господину Половецкому сейчас нельзя, - заявил лакей.

В его лице ни кровиночки не было. Я подумал, не дать ли и впрямь ему в морду, может, хоть немножечко физиономия приукрасится.

- Что значит – нельзя? – рявкнул я. – Я старинный приятель Половецкого, и мне необходимо срочно его видеть.

- Видите ли, мой господин, - лакей опустил глаза, словно боялся встретиться со мною взглядом. – Половецкого нет.

- А где он? – спросил я.

- Вы не поняли. Его вообще больше нет, он умер.

- Как это – умер?! Что за чушь?! – взревел я. – Мы только вчера с ним купались в термах!

- Да-да, - кивнул лакей. – Сегодня утром он застрелился.

- Что?!

Его слова шокировали меня, хотя их смысл достиг моего сознания несразу. Сначала я просто подумал, что мир мог бы сойти с ума хотя бы тремя днями позже. Надеялся, что этого срока хватило бы, чтобы разобраться со своими проблемами.

Послышались шаги, в холл вышли несколько офицеров. Их лица были пепельно-серыми.

- Вы граф Дементьев? – спросил меня молодой поручик.

- Да, это я.

- Вы служили в нашем полку?

- Было дело, - кивнул я.

- Может, вы знаете, что означают эти слова?

Поручик протянул мне лист бумаги. На нем было несколько строк. Я узнал почерк Половецкого.

“Я должен был вернуться один из разведки. Таково было условие князя Дурова. Я думал только о жене и о детях. Я боялся оставить их без средств к существованию. Вот так все получилось”.

Я был потрясен гибелью друга и его предсмертной запиской. Беспросветная тоска охватила мое сердце.

- Вы что-нибудь поняли? – спросил поручик.

Несколько офицеров, окружавших меня, смотрели с надеждой, ожидая, что я открою какую-то тайну.

- Нет, господа, - я покачал головой. – Я не знаю, как понимать эти слова.

- Но записка адресована вам. Посмотрите на обратной стороне, - сказал поручик.

Я перевернул лист и прочитал в левом крайнем углу: “Графу Дементьеву. И пусть будет осторожен”.

- Вот так бывает, - произнес лейтенант с тонкими усиками. – Вечером человек смеется, и ничем не выдает трагических намерений. А утром - пулю себе в висок.

- Благороднейший был человек, - промолвил поручик. – Ведь и “Клуб благородных картежников” основал Половецкий.

- Да, прекраснейший поступок, - добавил лейтенант. – Отдавать выигрыш в пользу сиротского приюта – благороднейшая идея.

- Так что же, здесь нет победителей? – спросил я.

- Устав клуба предписывает, что выигрыши переходят в собственность приюта. Это придумал Половецкий.

- Да уж, господа, это настоящая трагедия, - молвил я. – Соболезную вам.

- И мы соболезнуем. Вы были его другом.

- Только вы один и можете пролить свет на это дело, - промолвил поручик. – Вы, наверняка, должны знать, что имел в виду Половецкий.

- Нет, господа, - повторил я. – Я ничего не знаю.

В эти минуты я ничего толком не соображал. Но сработал инстинкт самосохранения. В связи с личными обстоятельствами мне никак нельзя было принимать участие в расследовании. Я попятился к выходу.

- Неужели вам нечего сказать? – настаивал поручик.

- Господа, право, не знаю, может быть, позднее… Мне нужно побыть одному…

Поручик хотел что-то сказать, но лейтенант жестом остановил его.

- Конечно-конечно, граф. Мы зайдем к вам через некоторое время. Вы ведь остановились у пана Розански?

Я кивнул. Поручик был крайне раздосадован.

Потрясенный, я вышел на улицу и отправился к собору, туда, где пани Малгожата готовила монгольфьер к полету. Я чувствовал себя виновным в случившемся с Половецким. Возле “Меербургбанка” я машинально поздоровался с герром Кунитцом, попавшимся навстречу. Он как раз подъехал и выбирался из кареты. Кажется, он предлагал мне свой экипаж.

Какое-то движение на площади привлекло мое внимание. Я обернулся и увидел, что за мною через толпу пробираются Мирович и некусаный. Возле фонтана опухший расталкивал Клавдия Марагура.

Вот это форшмакъ! Из-за случившегося с другом я забыл о мерах предосторожности и открыто шел по улице прямо перед окнами трактира “С совой”. Гадкий Мирович заметил меня с другой стороны площади. Оставалось рассчитывать на быстроту собственных ног и на пани Малгожату. Я ринулся вперед, расталкивая всех, кто попадался на пути.

- Держите, держите его! – послышался за спиной крик Мировича.

Наглый старик ничуть не смущался тем, что находится в чужой стране.

Рядом со мною оказался молодой человек верхом на лошади. Я сбросил его на булыжную мостовую и запрыгнул в седло. Вокруг раздались возмущенные возгласы. Пнув лошадь пятками по бокам, я скомандовал:

- Но!

И лошадь послушалась. Я подгонял ее коленями. Не хотелось еще раз убедиться в том, что велетени бегают быстрее.

- Пани Малгожата! Скорее! Взлетаем! – выкрикнул я, спешившись у монгольфьера.

- Черт! – выругалась она. – Еще несколько секунд!

- Торопитесь!

Я бросил поводья, предоставив лошадь самой себе.

Пани Малгожата возилась с канатами. Я понял, что мы не успеем взлететь. И тогда кинулся к троллю, торговавшему жареными каштанами.

- Эй, Дамбл! – крикнул я. – Ты знаешь Грэмбла?

- Конечно, знаю. Кто ж не знает старину Грэмбла! – ответил тролль. – Бедняге досталось вчера от дэвов!

- Так вот. Грэмбл задолжал мне сто марок.

- Как это?! – изумился Дамбл.

- Слушай и соображай живее. Вчера я уговорил дэвов, чтоб они были с ним помягче. И Грэмбл сказал, что должен за это мне сто марок. Слушай, Дамбл, помоги мне избавиться вот от той компании. Видишь, вон те вон недостойные господа спешат сюда! Врежь им, как следует! Давай! И будем считать, что Грэмбл мне ничего не должен.

Зеленый великан посмотрел на Мировича и некусаного, спешивших к нам с одной стороны, затем перевел взгляд на велетеня и опухшего, приближавшихся с другой стороны, а потом уставился на меня.

- Послушайте, сударь, а не вы ли тот мокрый господин без воротника, который задолжал Грэмблу десять марок?!

- Нет-нет, что ты?! - замахал я руками. – Это был совсем другой господин. Кстати, он переоделся. Разгуливает по Меербургу в белом фраке с ярко-зеленым воротником, а еще на нем - ярко-красный жилет и ярко-желтые брюки, и шляпа a la incroyables. Слушай, Дамбл, соображай живее, у тебя есть шанс избавить старину Грэмбла от долга.

Тролль еще раз взглянул на моих недругов.

Некусаный был совсем близко. Он намеренно сбавил темп, чтобы добраться до меня одновременно с велетенем. Мирович отстал от товарища, сказывался возраст.

- Давай-давай! Хватай его! – кричал Василий Яковлевич.

Я повернулся и встретился взглядом со стремительно приближавшимся Клавдием Марагуром. Он выглядел рассерженным. И смотрел на меня холодно, глазами профессионала, намеренного исправить ошибку и уверенного в том, что не допустит промашки во второй раз. Мне показалось, что из уличного шума выделяется звон серебряных шпор.

- Малгожата, как дела? – крикнул я.

- Сейчас-сейчас! – ответила пани.

- Дай знать, когда будешь готова!

- Хорошо, - откликнулась она.

- Слушай, Дамбл, если не веришь мне, спроси у Грэмбла, - посоветовал я.

Тролль, кряхтя, поднялся с каменной тумбы. Он все еще не знал, стоит ли доверять мне?

- Ну, ты со мной или нет! Решай, я еще и тебе заплачу десять марок!

- Да, но с ними гоблин, - промямлил тролль.

- Гоблина я возьму на себя, - заверил я Дамбла. – Ты, главное, этим троим задай жару.

- Ну, раз так…

- Молодец! Ты настоящий тролль! – ободрил я зеленого великана, пока он не передумал.

Некусаный и велетень перешли на шаг и подбирались к нам с двух сторон. За спиной Клавдия маячил опухший. К слову сказать, он выглядел вполне прилично. Ночь в открытом море пошла ему на пользу. Я удивился тому, каким благородным казалось его лицо, после того, как сошли следы от укусов зимних ос. Пока его физиономия была опухшей, она точнее соответствовала его отвратительной сущности.

С другой стороны подоспел Мирович.

- Ну, что вы медлите?! Хватайте его! Марагур, разберись с его новоявленным дружком!

- Что он сказал? – спросил Дамбл, не понимавший по-русски.

- Он кричит, что с тобой им не справиться и надо отступить!

- Э, нет! – взревел тролль. – Уж я-то не упущу шанса избавить Грэмбла от долга и заработать десять марок.

С этими словами Дамбл бросился на некусаного с Мировичем. Те метнулись в разные стороны. Велетень накинулся на тролля. Он врезал Дамблу кулаком в бок. Тролль охнул. Я успел заметить, что в его руках появилась дубинка.

Ко мне подбежал опухший. Я ударил его под коленную чашечку, врезал кулаком под дых, а когда он согнулся от боли, я схватил его и ткнул мордой в жаровню с каштанами.

- А-а-а!!! – заорал опухший, превращаясь в обожженного.

- Извини, приятель, но нормальное лицо тебе не к лицу! – сказал я.

Я отпустил его. Он упал на спину и орал, воздев руки к щекам и боясь к ним прикоснуться.

Велетень и тролль, рыча от злости, катались по мостовой. Мирович, проклиная всех и вся, топтался поодаль. На лице Василия Яковлевича гематома переливалась всеми цветами радуги. Некусаный прыгал вокруг обожженного, не зная, как ему помочь.

Без поддержки Марагура ни Мирович, ни некусаный не решались напасть на меня.

- Сударь! – взвыл тролль. – Вы же обещали гоблина взять на себя!

- Сам не знаю, как ему удалось вырваться! – ответил я.

- Маркиз! Полезайте в гондолу! – раздался голос пани Малгожаты.

Велетень разделался с троллем и, оставив его валяться на мостовой, повернулся ко мне.

- Господи, слава тебе! – выдохнул я и бросился к монгольфьеру.

С разбегу перемахнул через бортик и оказался в гондоле. Пани Малгожата отпустила канат, и мы начали подниматься в воздух.

- Тысячи чертей! Тысячи чертей! Держите же его! – надрывался Василий Яковлевич.

- Ты контролль! Ты контролль! – верещал избитый Дамбл.

Уж не знаю, кого он имел в виду: меня или Марагура.

- Прощайте! Дамбл, лови! – крикнул я и бросил вниз банкноту в сто марок.

Велетень подпрыгнул вверх и ухватился за край гондолы. Она накренилась, и мы чуть не вывалились на землю.

- Молодец, держи, держи! – радовался Мирович.

Я выхватил из топки горящее полено и сунул его в лицо Марагуру. Тот успел увернуться, а свободной рукой едва не выбил мое оружие. Я отпрянул в сторону и ткнул горящим поленом в руку велетеня, которой он держался за край гондолы.

- Ррррраааа! – взревел Марагур.

Он разжал пальцы и грохнулся вниз, придавив Мировича.

Монгольфьер полетел вверх. В ту же секунду крепкие руки схватили меня за пояс. Пани Малгожата перебросила меня через бедро, и я хряснулся на дно гондолы. Женщина прыгнула на меня сверху. Ее глаза сверкали от ярости. В правой руке блеснул кинжал.

- Ах, ты ежик небесный! – прошипела она, приставив лезвие к моему горлу. - Если вы еще раз прикоснетесь к полену, я убью вас, маркиз!

Кажется, она не шутила.

Глава 32.

Пани Малгожата бросила полено в топку. Я остался лежать на спине, наблюдая краешек синего неба между бортиком гондолы и громадиной ярко-желтого шара, расписанного зелеными и красными геометрическими фигурами.

- Извините, я не предполагал, что это дерево так важно для вас, - произнес я.

- А если б вы уронили полено, как бы мы полетели? – спросила женщина.

Ее голос оставался сердитым.

Я осмотрелся по сторонам. Из специального кармашка, сделанного на внутренней стенке гондолы, торчали два сосуда – наполненный в церкви кувшин со святой водой и бутыль с вином. Под ними стоял кожаный баул со снедью. Запасов топлива я не заметил.

- А как мы полетим, когда это полено сгорит? – ответил я вопросом на вопрос.

- Оно не сгорит, - объяснила пани Малгожата. – Это неопалимое полено. Оно горит и не сгорает. Это самая дорогая вещь, которая у меня есть. Это волшебное полено досталось мне от прапрапрапрабабушки-эльфийки. Почему-то она завещала его мне, а не другим своим потомкам – чистокровным эльфам. Моя мама была первой женщиной в их роду, которая связала свою жизнь с мужчиной-человеком. Без этого полена я бы каждые два часа шмякалась оземь.

- Извините, пани, я ничего этого не знал.

- Теперь знаете. Больше не прикасайтесь к нему.

Пани Малгожата управляла полетом. Я не следил за ее действиями. У меня пропали все желания. Хотелось лежать и смотреть в синее, бездонное небо. Иногда я наблюдал белые облака. Надо мною нависала железная топка, а над нею - громадина шара, расписанного зелеными и красными геометрическими фигурами. А когда я смотрел чуточку вбок, я видел проем между шаром, топкой и гондолой. Этот синий проем тоже был похож на геометрическую фигуру – словно она сползла с поверхности шара и застряла, упершись в бортик гондолы. Облака пролетали через это маленькое окошко. А иногда проем наполнялся туманом, белесой кисеей, и я понимал, что мы летим прямо сквозь облачко.

Если и правда, что Главный Повар обитает где-то на облаках, то в эти минуты я был близок к нему, как никогда. А если бы он выглянул из-за желтого шара, разрисованного зелеными и красными линиями, я, пожалуй, спросил бы, как ему самому-то на вкус вся эта каша, которую он заварил? Зачем он допускает, чтобы по земле ходили такие негодяи, как князь Дуров или секретарь Иванов? Почему позволяет им распоряжаться чужими жизнями? И если бы еще речь шла только об убийствах! Так нет же, Половецкого не убили, его жизнь просто испоганили. Почему Главный Повар допустил такое?!

На эти вопросы я не знал ответа, да и не искал его. Просто смотрел в небо. И так я пролежал, наверное, целый час. Нужно отдать должное пани Малгожате: видя, что я не в духе, она в течение долгого времени не тревожила меня. И лишнего любопытства она не проявляла. Она так и не поинтересовалась, ни почему мне понадобилось так поспешно покинуть Меербург, ни кто были мои преследователи?

- Вы говорили, что до Траумштадта лететь три дня? – наконец подал я голос.

- Около того, - ответила женщина и спросила. – А вы так и будете лежать на полу? Неужели неинтересно увидеть землю с высоты птичьего полета?!

- Пожалуй, вы правы, - согласился я. – На это стоит взглянуть.

Я поднялся, облокотился на плетеный бортик и посмотрел вниз.

- Рольмопсъ твою щуку! – не удержался я от возгласа.

Дух перехватило. Я только сейчас осознал, что болтаюсь на несусветной высоте в корзинке, привязанной к маленькому шарику, и всего лишь тонкие прутья, сплетенные в три слоя, отделяют меня от бездны под ногами. Я испытывал ни с чем не сравнимый восторг. Я опять почувствовал – на этот раз с особенной ясностью, что как никогда близок к Главному Повару. А какою величественной была земля! Деревушки казались игрушечными. Поля и леса выглядели аккуратными геометрическими фигурами, словно их границы были нарисованы с той же тщательностью, с которой проведены линии на монгольфьере пани Малгожаты. По левую руку протекал Неман, похожий на голубую ленточку, аккуратно разложенную прилежным студентом. А с другой стороны тянулась ленточка Зюденфлюс. От нее поднимались горячие пары. За Зюденфлюс возвышались горы и скалы Раухенберга. И я бы не удивился, если бы на каком-нибудь склоне заметил бы надпись “Аркадия”. Непременно попросил бы пани Малгожату подлететь поближе, чтобы внизу подписаться: “И я тоже был здесь!” Господи, да если смотреть с небес, земля выглядит горним миром! И где уж тут разглядеть какого-то князя Дурова с такой высоты?! Я вдруг подумал, что, если Главный Повар и впрямь восседает где-то, чуть повыше витающего в облаках “Бобика”, то он, вполне возможно, и не видит той мерзости, что творится там, внизу. И если так прекрасна земля, то как прекрасны должны быть небеса! Сколько раз живописцы и пииты пытались изобразить горние выси! Но старания их тщетны, и самые лучшие творения не намного отличаются от отражения неба, которое можно увидеть в обычной луже под ногами. Вот так и живем, мы ничего не знаем толком про Главного Повара, а он про нас. А может, и знает, но не вмешивается в наши дела. Если бы он удерживал людей от неблаговидных поступков, мы бы не были людьми, а остались бы подневольными ангелами.

Я пребывал в восторге от открывшейся мне красоты, оттого, что чувствовал близость Создателя, и хотя не получил ответа ни на один мучивший меня вопрос, но ощущал благодать, снизошедшую на меня. Бесконечная радость переполняла сердце, и не было сил пережить ее в одиночку.

Я опустился на колени, обнял ноги стоявшей рядом женщины и прижался лицом к ее обтянутой лосинами попке.

- Малгожата, - выдохнул я.

Ее рука зарылась в моих волосах, затем она толкнула меня, и я плюхнулся на спину.

- Как я вас понимаю, маркиз! Мне и самой нравятся красивые женщины! – сообщила она.

- Женщины?! – изумился я.

- Да, я люблю женщин! Вас это шокирует? Но вам повезло, от хорошего мужчины я тоже не откажусь, - призналась пани Малгожата. – И кстати, как вас величать-то? А то все маркиз да маркиз!

- Серж, - молвил я.

Она сбросила лосины и, усевшись на меня верхом, быстро стащила с меня панталоны. А еще через минуту она устроила безумную скачку, во время которой чудом не раздробила мои тазобедренные кости. Я подставил ладони под ее крепкую попку, и мне почудилось, что у нее в каждую ягодицу вшито по пушечному ядру. Иногда она замирала, с легким стоном склонялась ко мне, и ее полные губы сливались с моими. Больше всего меня изумляла ее кожа. Ее темный цвет вводил в заблуждение: я не ожидал, что она окажется столь нежной на ощупь.

В какой-то момент пришла запоздалая мысль, что, если прелюбодеяние и впрямь смертный грех, то я выбрал весьма “удачное” место для его совершения – прямо под носом у Главного Повара. Впрочем, куда больше меня беспокоила мысль о надежности гондолы. Когда Малгожата возобновляла страстные скачки верхом на лосиновом круасане, я молил бога, чтоб не вывалилось дно.

Глава 33.

Пока мы предавались любовным утехам, “Бобик” сбился с курса, и последние наши вскрики огласили воздушное пространство Курляндии.

- Малгожата, ты прелесть! – сказал я.

- Серж, не зови меня так. Я не Малгожата. Меня зовут мисс Элайс Стоун.

- Вот как?! – удивился я. – А я, значит, великий иллюзионист!

- Правда? – спросила женщина.

- Ну, сама посуди, вставил Малгожате, а вытащил из Элайс!

- Фу, нахал! – она бросила в меня лосинами.

- Так, что случилось с Малгожатой? Или с Элайс, которой приходится выдавать себя за Малгожату?

- Ничего не случилось, и никто не выдает себя за другого. Просто в Меербурге я была Малгожатой. А сейчас мы летим над Курляндией, а здесь я мисс Элайс Стоун.

Она потратила некоторое время, чтобы отрегулировать направление полета. Мы вновь оказались в небе Траумлэнда. И очаровательная летунья устроила самый романтический в моей жизни обед. О чем я не постеснялся сообщить. Я так и сказал:

- Малгожата, солнышко мое, это самый романтический обед в моей жизни.

Ответом мне стал новый сюрприз. Женщина взглянула через бортик и заявила:

- Серж, я не Малгожата.

- Ну, да-да, Элайс Стоун! – поправился я.

- И не Элайс Стоун.

- Вот как?! – удивился я. – А кто же ты?

- Вишенка.

- Вишенка? – переспросил я.

- Да, просто Вишенка, - кивнула женщина.

- Но две минуты назад ты была Элайс Стоун?!

Она нахмурилась, будто бы раздраженная моей непонятливостью. Я застыл, разинув ртом. В руке я сжимал нож, на котором остывал кусок баранины.

- Ну, что ты так на меня смотришь? – возмутилась женщина. – Две минуты назад мы летели над Курляндией. Я уже объясняла тебе, что там я мисс Элайс Стоун.

- Да, но ведь здесь ты была Малгожатой, - возразил я.

- Малгожатой я была в Меербурге, а теперь мы пролетаем над провинцией Торвейл. Здесь меня зовут Вишенкой.

- Согласись, что все это как-то странно.

- Ничего странного, это же Траумлэнд. Ты что, совсем дремучий, не знаешь законов? Траумлэнд – свободное маркграфство. Здесь каждый волен называть себя так, как ему вздумается.

- Вот как, - пожал я плечами. – И сколько раз мне еще предстоит с тобою познакомиться?

- Сколько надо, столько и познакомишься! Терпеть не могу, когда меня называют чужим именем! Да, и какой, интересно знать, женщине понравится, если любовник перепутает имя?!

- Даже не знаю, что и сказать на это? – я опять пожал плечами.

- Ничего не говори. Ешь, а то мясо остынет.

- Ты моя красавица цвета кофия съ молокомъ, - ответил я.

Мы ели шашлык, поджаренный тут же на огне от неопалимого полена, и пили терпкий портер по-очереди из одного медного бокала с крученой ножкой. Порою хотелось поднять этот бокал и протянуть его в проплывающее мимо облако, казалось, что непременно найдется небесное создание, которое с радостью чокнется со мной и разделит с нами трапезу. Я говорил о своих чувствах Малгожате, то есть, Мильфейъ-пардонъ, Вишенке, и она порадовала меня тем, что и сама, сколько бы раз не поднималась в воздух, снова и снова испытывает ни с чем не сравнимый восторг.

А потом со мною конфуз приключился.

Немного смущаясь, я поинтересовался, каким способом во время полета можно справить естественные надобности?

Вишенка показала мне маленький люк, сделанный в полу.

- Не стесняйся, я отвернусь. А потом последую твоему примеру. Только вот что, Серж, не стоит смотреть через этот люк на землю!

Ее слова показались мне странными. Конечно, будь мы на земле, мне б и в голову не пришло высматривать что-либо через отверстие в отхожем месте. Но мы были в небе! И что еще я мог увидеть сквозь эту дырку, как ни землю, взгляд на которую с такой высоты приводил меня в восторг? Я не послушался и, открыв люк, глянул вниз. В то же мгновение у меня затряслись поджилки, ноги сделались ватными, я упал на колени, желудок скрутило, и меня вырвало прямо в отверстие.

- Господи! Серж! Бедный ты мой! Я же говорила, не смотри вниз! – закричала Вишенка.

Я долго приходил в себя. Моя аэронавтесса что-то объясняла мне про вестибулярный аппарат, но я так и не понял, почему, когда смотришь на леса и поля через бортик гондолы, приходишь в восторг, а когда видишь ту же землю внизу прямо под ногами, начинаешь блевать.

В общем, все мои первые впечатления испортила эта история с люком. Я валялся на дне гондолы, живот крутило, и мрачные мысли вернулись ко мне. Я мучительно скорбел о Половецком и ругал себя и Аннет за то, что мы ввязались в эту историю.

Ближе к вечеру Вишенка извлекла из баула подзорную трубу. Она долго изучала окрестности внизу, выбирая укромное местечко для остановки на ночь. Она и мне предложила полюбоваться на землю через увеличительный прибор. Но я отказался. После случая с люком не хотелось смотреть вниз ни через какие отверстия. Вишенка смеялась надо мною и продолжала рассматривать землю через трубу. Ее поиски увенчались успехом, и с наступлением сумерек мы опустились на маленькую поляну в сосновом бору. Когда я обрел твердую почву под ногами, мне стало легче. А после ужина у меня пробудился интерес к тому, какого держать в объятиях женщину, которая из-за цвета кожи сливается с ночью?!

В последующие дни я соблюдал правила пользования отхожим местом, и радость полета в открытом небе целиком вернулась. Мы не могли удержаться от плотских утех, отчего по три раза на дню сбивались с курса, и после каждой любовной схватки приходилось выдворяться то из воздушного пространства Пруссии, то из неба Курляндии. Помимо Малгожаты и Вишенки в лице моей подружки я познал еще и Марго с Жанетой. Причем знакомство с Жанетой началось с того, что она влепила мне пощечину за то, что по ходу интимной баталии я назвал ее Марго, поскольку не подозревал, что оседлавшая меня Марго по какой-то одной ей известной географической примете превратилась в Жанету.

- Послушай, Жанета, - спросил я, - а нет ли у тебя в запасе какого-нибудь имени, действительного на всей территории Траумлэнда?

- Конечно, нет! – женщина покрутила пальцем у виска. – Называть себя на одной и той же территории разными именами – преступление, за которое полагается год тюрьмы.

Добавлю, что все эти Малгожата, Вишенка, Марго и Жанета в ходе любовных атак и отступлений превращались то в Элайс Стоун, то в Гретхен Майер – в зависимости от того, какую границу - прусскую или курляндскую – мы нарушали.

Однажды мы чуть не разбились о скалу, когда неуправляемый монгольфьер понесло над Раухенбергом, но это происшествие не остудило наш пыл.

- Уф! – только и воскликнул я, когда полуобнаженная Жанета кое-как выправила курс, и “Бобик” пролетел в опасной близости от горы с пыхтящими гейзерами. – А я-то обрадовался, что сделаю надпись на склоне “И я тоже был здесь!”

- Упаси тебя боже от этого! – расхохоталась эльфийка.

- А что тут смешного? – удивился я.

- А ты не знаешь? – спросила она.

- Нет.

- По ту сторону Зюденфлюс находится каторга.

Я только крякнул в ответ.

- Бежать с нее невозможно, попросту сваришься в Зюденфлюс, - добавила Жанета.

Ну, что ж, граф, выходит так, что горним миром земля только сверху и выглядит. А при ближайшем рассмотрении сущий ад царит внизу. Мне стало грустно.

- Давай сделаем этот мир чуточку прекраснее, - сказал я и заключил Жанету в объятия.

И опомнились мы лишь на четвертые сутки. Да и то не без помощи моих давних приятелей.

- Послушай, Серж, - позвала Жанета, наблюдавшая за кем-то внизу через подзорную трубу. – Тебе лучше взглянуть на это.

- Нет уж, уволь, - отмахнулся я.

За все время полета я так и не прикоснулся к увеличительному прибору.

- Как знаешь. Но боюсь, что я вижу твоих закадычных друзей. Тех самых, которые так не хотели с тобой расставаться…

- Где?! – вскрикнул я.

Я вырвал из рук Жанеты подзорную трубу и посмотрел через нее вниз, но никого не увидел. Перед глазами прыгали то зеленые круги, когда в поле зрения попадал какой-нибудь луг или лес, то светло-коричневые пятна невозделанной земли, то темно-коричневые - пахотных участков.

- Я никого не вижу.

- Как же не видишь?! – воскликнула Жанета. – Вон там внизу две коляски.

Я опустил подзорную трубу.

- Ну, да, так я вижу эти коляски, но в трубу никак не могу их найти.

- Ты прицелься получше.

Я направил подзорную трубу на экипажи, прищурил левый глаз и приложил правый к окуляру. И даже вздрогнул от неожиданности, потому что столкнулся лицом к лицу с Мировичем. Василий Яковлевич ехал в коляске, запряженной в пару лошадей. Желваки на лице старика перекатывались от нервного напряжения, отчего зеленые пятна от гематомы играли на солнце. Василий Яковлевич через подзорную трубу смотрел прямо на нас. Я погрозил ему кулаком. Мирович скривил губы в ответ, затем наклонился вперед и что-то сказал ямщику, указав вверх на монгольфьер. Мужичонка кивнул и несколько раз стегнул лошадей.

Следом за ними катилась еще одна коляска. В ней ехали велетень и некусаный. Вид у них был невеселый. Время от времени они поглядывали в нашу сторону. Опухше-обгоревшего с ними не было. Видимо, беднягу оставили в Меербурге.

- Послушай, - повернулся я к Жанете, - а нельзя ли сбросить им на головы что-нибудь тяжелое?

Мадмуазель пожала плечами.

- У нас нет ничего.

- Рольмопсъ твою щуку! Надо было во время ночных остановок набрать с земли булыжников! – воскликнул я.

- Хорошие мысли невсегда приходят вовремя, - ответила Жанета.

Я с тоской посмотрел на неопалимое полено. Мадмуазель перехватила мой взгляд.

- Даже не думай! – с угрозой в голосе произнесла она.

- А может, сбросить на них печурку?

- Глупо, - ответила Жанета. – Что без печурки, что без неопалимого полена мы не полетим. Брякнемся оземь, и они тебя схватят. И к тому же я вообще не собираюсь разбирать на части монгольфьер, чтобы бомбить твоих преследователей. Калечить моего “Бобика”! Такого пункта в нашем контракте не было!

- Ну, конечно-конечно, - кивнул я.

- И, между прочим, в нашем контракте не было ни слова о том, что за нами кто-то будет гоняться по всему Траумлэнду! Ты просто просил доставить тебя в Траумштадт!

- Послушай, я невиноват, что они засекли меня в тот момент, когда я покидал Меербург. Я вовсе не собирался втягивать тебя в какие-либо неприятности. И смею заверить, что тебе ничего не грозит. Их интересую только я.

- Да ладно, не рассусоливай! – оборвала меня Жанета. – Когда ты напросился лететь на “Бобике”, я догадывалась, что ты не на свидание торопишься.

- Ну, ты просто прелесть! – воскликнул я и поцеловал ее. – Хотя и ошибаешься. Как раз на свидание я и тороплюсь.

- На свидание с кем? – удивилась Жанета.

- С невестой, - признался я, проклиная себя за длинный язык.

- Ну-у, здорово, - повела бровью эльфийка. – Я, конечно же, и не думала стать твоей невестой… Но просто любопытно, а я-то для тебя – что такое?

- Ты? – переспросил я.

- Я.

Жанета смотрела мне прямо в глаза. Заварил же я курт-бульонъ! Дернуло же меня упомянуть про Аннет! Если бы я не брякнул про невесту, у Жанеты и мысли бы не возникло о продолжении наших отношений. А тут, на те вам, задел какие-то чувства у гордой аэронавтессы!

- А ты амискюль от Главного Повара, - выдал я.

- Что? – вскинула брови женщина.

Слава Главному Повару, она не знала значения этого слова.

- Ты божественный подарок, - объяснил я.

- Угу, - ее голос сделался злым. – А может, мне сбросить тебя на головы твоим закадычным друзьям? Вот это будет подарок.

- Жанета, я не хотел причинять тебе боль…

Она отвернулась. Я следил за моими преследователями, ругал себя за невоздержанность и соображал, как бы помириться с женщиной, а самое главное, сподвигнуть ее на какие-то действия. Как-то не улыбалась мне перспектива висеть над головой Мировича и наблюдать с высоты птичьего полета, как этот отвратительный старикашка доберется до Аннет.

- Я постараюсь оторваться от них, - послышался голос Жанеты. - Хотя без попутного ветра это будет нелегко.

- Да зачем это нужно?! – воскликнул я с облегчением. - Послушай, умница моя, у них главный – этот старик, который едет в первой коляске. Уверяю тебя, если мы уроним ему на голову печурку, то без проблем договоримся с остальными. Второй человек попросту убежит. А велетень – наемник, если умрет наниматель, его контракт прервется. Давай опустимся чуть пониже и шмякнем рябчика! А печурку я куплю тебе новую!

- Умницу нашел! – фыркнула Жанета и опять надулась. – Кстати, это не печурка, чтоб ты знал, а калорифер.

- Калорифер так калорифер. Сколько он весит?

- Полторы тысячи фунтов.

- Ого! – я почувствовал большое уважение к подвешенному над головой калориферу. – Да такой тяжестью мы всех их замочим! С таким весом можно сделать все по-другому! Шмякнем велетеня, а с остальными я и голыми руками разберусь!

Она как-то странно смотрела на меня, будто впервые видела, и молчала. Пауза затянулась.

- Ну же, – взмолился я.

Мадмуазель вскинула брови и поджала губы так, как делает человек, когда ему приходит в голову мысль и нужно несколько секунд, чтобы сообразить, как ее сформулировать вслух. Она подняла руки ладошками вверх.

- Значит, так, - произнесла она. – Как бы тебе объяснить это? Ну, во-вторых, как только мы отсоединим калорифер, “Бобик” станет неуправляемым. В-третьих, если даже неуправляемый “Бобик” по твоему хотению будет парить над коляской, то я сомневаюсь в том, что ты сумеешь попасть точно в голову этому господину с одного раза, а второго-то уже не представится. В-четвертых, если кто-нибудь, да хоть бы ямщик, сообщит властям о наших проделках, мы попадем на каторгу и проведем там остаток дней. Тебя-то, возможно, это мало беспокоит, жизнь человеческая коротка. Вполне успеешь выдолбить свою писульку на скале. А мне, знаешь ли, пару сотен лет в кандалах придется ходить.

Я посмотрел вниз. Мирович с товарищами не отставали. Рольмопсъ твою щуку! Все лосиновый круасанъ виноват! Но что я мог поделать, оставшись на несколько дней наедине с такой паночкой?!

- Ну, а во-первых-то что? – спросил я.

- Про во-первых я не говорила, потому что это для меня – во-первых, а для тебя, видимо, вообще значения не имеет, - ответила Жанета.

Ее голос сделался совсем уж злым.

- И что же там у тебя во-первых? – настаивал я.

- Тебе не приходило в голову, что убивать людей нехорошо? – спросила она.

Теперь я смотрел на Жанету, будучи возмущен тем, что она так плохо обо мне думает, и соображая, что сказать в свое оправдание.

- Чего уставился?! – воскликнула она. – Для тебя, что, большая новость, что не всем нравится убивать направо и налево?!

- Вот как, - произнес я. – Ты, значит, за убийцу меня принимаешь?!

- Так ты уже десять минут с пеной у рта уговариваешь меня угробить какого-то старика калорифером! За кого же я должна тебя принимать?!

- Ты, значит, убийцей меня считаешь?! – возмущался я.

Жанета всплеснула руками.

- Нет, ты знаешь, когда я вижу господина, который бьет железной печуркой старика по голове, я думаю, что это кочегар выколачивает золу и налаживает тягу!

Она забрала у меня подзорную трубу и, отвернулась. Считала, что спор исчерпан. Она облокотилась на бортик и слегка согнула правую ногу. На ее черных лосинах образовались складки, пикантно очертившие попку. Было досадно, что теперь это сокровище стало чужим для меня.

- Послушай, - я тронул Жанету за плечо; она напряглась. – Поверь мне, у этого старика руки по локти в крови. И если на его голову свалится какая-нибудь тяжесть, мир избавится от чудовища, и одному богу известно, сколько невинных душ мы спасем.

- Мы? – переспросила Жанета. – Я, по-моему, ясно сказала, что не собираюсь в этом участвовать! И не позволю, чтобы “Бобика” использовали в качестве бомбометальщика. Я знать не знаю ничего о ваших делах и знать не хочу. А с чего я должна верить тебе? Наверняка, этот старик то же самое про тебя сказать может.

- Что он может про меня сказать?!

- Ну, что ты чудовище и что у тебя руки в крови!

- Может, и скажет. Это его взгляд на вещи. Но поверь, я случайно впутался в эту историю…

Жанета повернулась ко мне лицом. Моя рука соскользнула с ее плеча. Несколько секунд она смотрела мне в глаза, а затем с сарказмом сказала:

- Ну, конечно! Случайно! А этот шрам на щеке?

- Шрам на щеке! – передразнил я ее.

Я разозлился, когда она упомянула о нем. Шрам играл важную роль в моей жизни. Я питал к нему самые трепетные чувства.

- Да. Откуда у тебя этот шрам?

- С дерева упал! – ответил я с вызовом. – К небесам, понимаешь, тянулся, а “Бобика” у меня не было!

- Врешь, - ответила Жанета. – Если бы упал с дерева, рана получилась бы рваной. А такой шрам мог остаться только от быстрого удара острым лезвием. И этому шраму уже не один год.

Я не мог понять, к чему она клонит.

- Ну и что из всего этого? – рассердился я.

- А то. Это означает, что ты непервый раз участвуешь в таких заварушках. А коли непервый, то очень уж сомнительно, что ты случайно впутался в эту историю.

Я посмотрел вниз. Мы летели над трактом. Две коляски с моими неприятелями двигались чуть поодаль. Но было очевидно, что когда мы начнем спускаться, у них будет предостаточно времени, чтобы отдохнуть, поджидая, пока мы попадем прямо в лапы к ним.

- Шрам у меня остался после службы. Мне довелось воевать. И убивать приходилось. Но то - на войне.

- Жизнь человеческая чересчур коротка, - произнесла Жанета. – Вы не успеваете повзрослеть.

Я отмахнулся. Настроения философствовать не было. Я чувствовал, что нахожусь в крайне дурацкой ситуации. С одной стороны, я мог открыть люк и нагадить прямо на голову Мировичу, а с другой стороны, он прямо-таки наступал мне на пятки.

- Послушай, если я прилечу в Траумштадт одновременно с ними, - я ткнул пальцем вниз, – вся затея потеряет смысл. Я столкнусь с ними нос к носу. И это будет смертельное столкновение. Как видишь, численное преимущество – на их стороне. У меня не будет шанса остаться в живых. Честно говоря, я и жив-то до сих пор только благодаря невероятному везению.

- Тебе и дальше повезет, - ответила Жанета.

Я вскинул брови.

- Впереди находится озеро Тохувабоху. Им придется ехать в объезд. А мы полетим прямо и выиграем уйму времени.

- Это хорошо, - произнес я, хотя считал, что уронить чугун на голову Василию Яковлевичу все-таки было бы лучше.

- Правда, на развлечения времени уже не будет, - сказала Жанета без особого сожаления.

- В Траумштадте меня ждет невеста, - признался я. – Если они приедут раньше, ей несдобровать. Собственно, за нею-то они и гонятся. Я им и не нужен особо. Им нужна она, Аннет.

- Невеста, говоришь? – переспросила Жанета.

Она прищурилась – едва заметно, но достаточно, чтобы в облике появилось что-то хищное. В ее глазах заиграло вожделение.

Рольмопсъ твою щуку! Я только сейчас впервые за последние три дня вспомнил об Аннет. Нет, конечно, я не забывал о ней, я же летел спасать ее, но мысли о ней витали где-то на заднем плане, за лосинами Жанеты. Теперь я понимал, что реальный шанс спасти Лерчика – это не только добраться до Траумштадта по воздуху, а тем же путем бежать, но уже с Аннет. Я рассчитывал, что за дополнительную плату Жанета согласится помочь нам улететь куда-нибудь подальше от князя Дурова, а заодно и от всех тех, кто никак не разберется, под чей зад царский стульчак подставить. Но этот способ спасения предполагал знакомство Аннет с Жанетой. Ситуация складывалась пикантная. Я рассчитывал на то, что аэронавтесса закроет рот на замок. А то иди потом, объясняй Аннет, что она мое главное блюдо, а Жанета – это амискюль от Главного Повара для заполнения лонжа. Боюсь, Лерчику не понравится такая ръсторацiя.

- А она красивая, твоя невеста? – спросила Жанета.

Ее игривый тон мне совсем не понравился. Вот ведь форшмакъ! Жанета всю дорогу говорила о том, что предпочитает женщин! Еще не хватало, чтобы эта поклонница Сапфо положила глаз на Аннет! Я решил заранее позаботиться о том, чтобы Лерчик ей не понравилась.

- Она очень красивая, - промолвил я и добавил. – Но крайне агрессивная. На нашем месте она, не задумываясь, угробила бы старика.

- Значит, ей чего-то не хватает в постели, - констатировала Жанета.

Рольмопсъ твою щуку! Ну, как вести возлюбленную в трактир, где в меню такой эротический фужнъ?

- Слушай, давай сразу договоримся, что это моя девушка, и ты не будешь посягать на нее! – воскликнул я.

- Ха-ха! – рассмеялась Жанета. – Значит, боишься, что она не устоит! Ха-ха, раз ты этого боишься, значит, у меня есть шанс.

- Черт подери! – рассердился я. – Я сейчас тебя саму выброшу!

Жанета замахала руками.

- Ладно-ладно! Чего раскипятился? Я же только доставлю тебя до Траумштадта. Мне нет дела ни до тебя, ни до твоей невесты.

- А вот тут хотелось бы внести кое-какие поправочки, - сказал я.

- Какие еще поправочки?! Только не говори, что у тебя нет при себе денег! Я надеюсь, ты непоследние кинул Дамблу!

- Нет-нет! С деньгами все в порядке. Кстати, вот твои двести марок...

- Мы договаривались на сто, - перебила меня летунья.

- А мне кажется, на двести, - я протянул ей купюры.

- Как знаешь.

Жанета спрятала деньги куда-то на теле. Я надеялся, что теперь наши отношения стали сугубо деловыми.

- Так вот, есть некоторые поправочки. Мне бы хотелось улететь из Траумштадта вместе с Аннет. Я заплачу тебе еще столько же.

Жанета повела бровями и состроила гримаску, выражающую готовность за эти деньги хоть вокруг Земли лететь.

- Только прошу тебя, - взмолился я. – Давай забудем на время о плотских утехах! И давай при Аннет ты будешь называть меня “сударь”, а я тебя “мадмуазель”.

- Смешной ты, - ответила она и отвернулась.

Она подняла подзорную трубу и принялась наблюдать за происходящим внизу. Я постарался не обращать внимания на ее мягкое место. Старания мои оставались безуспешными, пока я не пристроился рядом с нею. Маленькие колясочки с неприятелями двигались чуть-чуть позади. Наверное, Мирович предполагал, что я могу сбросить что-нибудь им на головы, и приказал ямщику держаться на небольшом расстоянии.

- Интересно, а это еще кто такой? – произнесла Жанета.

- Где? – спросил я.

Она передала мне подзорную трубу и помогла навести ее на объект. Я увидел одинокого всадника в черном плаще с капюшоном, прикрывавшим голову.

- Да мало ли кто это? – пожал я плечами.

- Выглядит зловеще, - промолвила Жанета.

Мне этот всадник тоже не понравился, даже холодок пробежал по спине, пока я рассматривал черную фигуру через увеличительные линзы. Сказывалось нервное напряжение. Я переживал, сумеем ли мы оторваться достаточно далеко от погони – так, чтобы я нашел Аннет прежде, чем Мирович доберется до Траумштадта.

- Интересно, а это еще что такое? – произнесла Жанета.

- Не дежа вю ли? – спросил я.

- Посмотри-ка, - ответила она.

Я приложился к окуляру и увидал вдалеке целую вереницу экипажей и всадников. Судя по всему, это ехал граф Норд со свитой. Его поезд растянулся на версту.

Я сделался мрачен и сердился в первую очередь на себя самого. Надо же было так увлечься бесстыжими забавами с Жанетой, что даже Его Императорское Высочество успели со всеми своими домочадцами догнать нас. Я понимал, что цесаревич представляет для Аннет куда большую опасность, нежели Мирович с велетенем. Ведь Василий Яковлевич действовал неофициально. Уронили бы печурку ему на голову, и никто бы его не хватился. Другое дело - граф Норд, который прибыл сюда специально за шпионкой, мадмуазель де Шоней, которую обещал выдать князь Дуров.

Мое настроение ухудшилось, и это заметила Жанета.

- Послушай, Серж… то есть, сударь, послушайте-ка, а где она находится, ваша невеста-то?

- Где-то в Шлосс-Адлере, - ответил я.

- Где?! – вскрикнула Жанета.

- В Шлосс-Адлере, - повторил я.

- Господи! А что она там делает?

- Ну, князь Дуров держит ее при себе, - сказал я.

- Что значит “держит при себе”? Она, что, его пленница?

- Можно и так сказать, - ответил я.

- Э, нет, сударь! – воскликнула Жанета. – Так дело не пойдет! Я-то думала, что ты гоняешься за дочкой какого-нибудь бюргера! А ты, значит, собираешься напасть на Шлосс-Адлер!

- Ну, конечно, дочка бюргера! Скажи еще – станционного смотрителя! – усмехнулся я.

Жанета стиснула виски и застонала, словно от боли.

- Ах, ты ежик небесный! – выдала она. – Это деньги сбили меня с толку, разум затмили! Конечно, из-за бюргеровской дочки такой сыр-бор не поднялся бы!

- Тебе-то какое дело до этого? – спросил я. – Какая тебе разница, кто моя возлюбленная?

Жанета сползла вниз по бортику, опустила руки и посмотрела на меня.

- Какое мне дело? – переспросила она. – Как – какое? А ты подумал, что будет со мною? Ты убежишь вместе со своей девушкой, и вы скроетесь где-нибудь. А я? Что буду делать я? Оглянись вокруг, ты, наверно, видишь тут сотни монгольфьеров, среди которых затеряется мой “Бобик”! Нет уж, дорогой мой! Я доставлю тебя в Траумштадт, раз уж взялась за это дело, но дальше разбирайтесь сами! Так что я могу опять звать тебя просто Сержем, потому что не собираюсь знакомиться с твоей Аннет!

- Если они доберутся до Аннет, они увезут ее в Россию и отправят на каторгу. Или сгноят заживо в темнице, - промолвил я.

Жанета зажала уши руками.

Порыв ветра прибавил скорости монгольфьеру. Я посмотрел вперед и увидел озеро Тохувабоху, о котором упоминала Жанета. Синяя гладь вытянулась с севера-востока к юго-западу, то есть перпендикулярно направлению тракта. Дорога упиралась в небольшую деревушку, уходила влево вдоль побережья, огибала водоем и возвращалась к другой деревушке, расположенной напротив первой. Мировичу придется сделать огромный крюк. Пока он объедет Тохувабоху, мы будем далеко. У меня будет преимущество во времени, но смогу ли я воспользоваться им – еще вопрос? Я понятия не имею, что меня ждет в Траумштадте, где там находится Аннет и каковы шансы вызволить ее из плена? А если мое предприятие увенчается успехом: я найду Аннет, то дальше-то что? Сможем ли мы незаметно уехать из Траумлэнда?

Я еще раз пришел к мысли, что помощь Жанеты незаменима. У меня и Аннет останутся шансы на спасение только, если мы улетим на монгольфьере. Или если Мирович не доедет до Траумштадта.

Мы пролетели над деревушкой у озера. Селяне, задрав головы, глазели на нас, крестились и тыкали в небо пальцами. Детишки гурьбой бежали по улочкам к берегу. Мы оказались над Тохувабоху, и я с удовольствием наблюдал, как разъяренный Мирович размахивает кулаками и орет на ямщика. Василий Яковлевич вылез из коляски и бросился к мужикам, наблюдавшим за приезжими. Он что-то требовал от них, тыча в сторону озера. Мужики чесали затылки. К Мировичу подошел Марагур. Они обмолвились несколькими фразами, расселись по коляскам и поехали вдоль берега. Видимо, велетень убедил старика, что самое лучшее для них – продолжать путешествие по суше.

Я взял подзорную трубу, чтобы рассмотреть побережье Тохувабоху и вьющуюся вдоль него дорогу. Противоположный берег оказался холмистым. Дорога там часто петляла, иногда отступая довольно-таки далеко от озера и вновь возвращаясь к воде там, где позволял рельеф. Навскидку я приметил несколько мест, где можно было бы устроить засаду.

- Жанета, - окликнул я летунью. – Давай возьмем немного левее.

- Мэри-Энн, - поправила она. - Что ты там углядел?

- Ничего. Просто я хочу, чтобы ты высадила меня вон у того холма.

- Ты вроде бы спешил?

- Я передумал. Доберусь до Траумштадта по суше.

- Что ты задумал? – поинтересовалась Мэри-Энн.

- Я устрою засаду на своих преследователей, - признался я.

- Засаду? – вскинула брови она. – Один?

- Один. Ты высадишь меня за холмом и полетишь дальше. Холм закроет нас от преследователей, и они ничего не поймут. Пусть думают, что я лечу на монгольфьере. А я нападу на них.

- Ты это серьезно? – спросила Мэри-Энн.

- Конечно, серьезно, - ответил я. – Хоть это ты можешь сделать – высади меня и лети, куда хочешь!

- Могу, - ответила Мэри-Энн. – Но мне не нравится эта идея!

- Были две другие получше, но ты их отвергла. И вообще, я тебя не спрашиваю, нравится это тебе или нет. Просто высади меня и все, будем считать обязательства исполненными.

- У тебя даже оружия нет. Как ты один справишься с ними? Гоблин в порошок тебя сотрет!

- А мне не нужно со всеми справляться. Главное, разделаться с тем, кто едет в первом экипаже. Без него у остальных пыл убавится.

- Хорошо, - согласилась Мэри-Энн.

Она немного изменила курс, и мы полетели к высокому холму, расположенному на версту левее деревушки. С нашей стороны склон был крутым, но я надеялся, что, цепляясь за кусты и стволы деревьев, смогу быстро спуститься, не свернув себе шею.

Вдоль оставшегося позади берега ползли два маленьких пятнышка – коляски Мировича и велетеня с некусаным. Казалось, что они двигаются очень медленно. Мне бы не уснуть, поджидая их в засаде, как случилось на “Эмералд Джейн”.

- Серж, - окликнула меня Мэри-Энн. – Возьми вот это.

Она протянула мне кинжал. Тот самый, которым грозилась убить меня, когда я взял без спроса неопалимое полено. Тяжелое, стальное лезвие и отполированная, простая деревянная рукоятка, подогнанная под руку Мэри-Энн и маловатая для меня. Но это лучше, чем ничего.

- Спасибо, - промолвил я.

- Извини, но это все, чем я могу помочь, - произнесла Мэри-Энн.

- Ты и так сделала для меня очень много, - я обнял ее сзади и поцеловал в шею.

Она нащупала мою руку, пожала ее и отстранилась, сделав вид, что нужно поправить какой-то канат.

- Как только мы окажемся за холмом, постарайся приблизиться к какому-нибудь месту, куда бы я мог спрыгнуть, - попросил я. – Нужно проделать все очень быстро, они не должны заметить, что монгольфьер там задержался. Иначе догадаются.

- Думаю, у тебя все получится, - ответила Мэри-Энн.

Озеро осталось позади. Экипажи моих преследователей превратились в едва различимые точки. Однако я опасался, что Мирович наблюдает за нами в подзорную трубу, и дожидался, пока вершина холма не закроет нас. Как только это произошло, я поцеловал Мэри-Энн, перелез через плетеный бортик и повис, ухватившись за него. Открытой лужайки внизу не оказалось. Весь склон зарос высокими деревьями.

- Я не могу спуститься ниже! – крикнула Мэри-Энн. – Полезай назад!

- Нет, - ответил я и указал на раскидистый дуб. – Давай поближе к этому дереву. Я буду прыгать на него! Другого выбора нет!

Я повернулся вполоборота и приготовился прыгнуть на крону дерева, рассчитывая ухватиться за ветки. Не хотелось бы висеть тут, животом напоровшись на сук.

- Прощай! – крикнул я и оттолкнулся от “Бобика”.

В то же мгновение какая-то сила дернула меня назад, и я припечатался лицом к плетеной гондоле монгольфьера.

- Держись! – крикнула Мэри-Энн.

Перегнувшись через бортик, она вцепилась в мою левую руку и тащила меня вверх. Я весил намного больше ее, и мы рисковали вывалиться на землю. Я не мог дотянуться правой рукой до края бортика, а у Мэри-Энн не хватало сил подтянуть меня. Затрещала ткань кафтана, я почувствовал, что вот-вот полечу вниз без рукава. Ну, не все ж без воротника разгуливать!

- Черт, ты сошла с ума! – выругался я.

- Кинжал! – закричала Мэри-Энн. – Воткни его в бортик!

Я выхватил кинжал из-за пояса и вонзил его в стенку гондолы.

- У-уф, господи! – выдохнула Мэри-Энн, когда я перевалился через бортик к ней под ноги.

- Зачем ты это сделала?! – закричал я.

- Потому что – дура! – ответила она и добавила. – Мы летим в Траумштадт за твоей девушкой.

Она увеличила тягу, и “Бобик” полетел вверх.

примечания

К главе 33

Курт-бульон – бульон, в котором варят рыбу.

Амискюль – “комплемент” от ресторана – небольшая закуска перед началом трапезы.

Лонж – вынужденное ничегонеделание; время, которое проводит клиент в ресторане в ожидании, пока приготовят заказанное блюдо.

Фужн – кулинария, сочетающая самые разнообразные кухни (например, японскую и европейскую).

Тохувабоху (Tohuwabohu) - (нем.) ералаш.

Фунт – 0,409 килограмм

(продолжение в течении недели)