Писатель и художник Лев Одинtsov

Писатель и художник Лев Одинtsov
http://www.odintsov.ru/

Лев Одинtsov

E-mail

ПРОЗА 

Россия, Курляндия и еще чуть-чуть на запад. 

Глава 27.

Путешественника, впервые или вторично, но с приступом амнезии сошедшего с корабля на пристани Меербурга, поражала красота этого города. Каждый домик представлял собой сказочный дворец, словно местные власти не давали разрешения на строительство, пока архитектор не докажет, что его творение как нельзя лучше подойдет для проживания королевской семьи. Тут и там журчали причудливые фонтаны: то вода струится из пасти льва, а каменный силач разрывает эту самую львиную пасть, опасаясь, наверно, что, если зверь пасть захлопнет, вода хлынет из другого места; то вода бьет из разбитого кувшина, над которым сокрушается точеная красавица; то мощная струя вообще не пойми откуда ударяет, едва наступишь на определенный камень, и бьет вода чуть правее того, кто на этот камень наступил – ну, это нарочно придумали, чтобы по вине невнимательного кавалера оказалась мокрой с ног до головы его дама. В нашем случае водяной удар пришелся по Лепо. И каналья ко всеобщему веселью опять вымок до нитки в то время, как все остальные уже обсохли - в городе стояла жара.

По аккуратно выложенным мостовым цокали копыта лошадей и осликов, и целая армия крысюков в серо-голубых мундирах следила за тем, чтобы навоз исчезал из виду, едва успев шлепнуться на булыжник. Помимо необыкновенной красоты фонтанов мостовые и площади украшали многоярусные клумбы. Глаза разбегались от буйства красок, таких необычных и красивых цветов мне не приходилось встречать.

- Что это? – спросил я Половецкого.

- А, это, хы-хы, - оглянулся он. – Да конь их знает! Цветы какие-то! Гы-гы-гы!

- Это декоративная капуста, сударь, - просветила меня Мадлен.

- Да? – удивился я. – А мне казалось, что из капусты варят щи.

- Ха-ха-ха! – откликнулся подполковник.

Город поражал красотой и великолепием. И казалось, что своих обитателей он завораживал так, что они напрочь забыли все международческие распри. Еще никогда в жизни не доводилось мне встречать такую мешанину. Кого здесь только не было! Над толпой возвышались зеленые головы троллей. Их росту уступали мрачноватые гоблины и дэвы. Последние расхаживали с важным видом, уверенные, что своим благополучием город обязан именно им. Отчасти так оно и было. Каждый дэв был опоясан широким кожаным ремнем, к каждому ремню была пристегнута черная каучуковая дубинка. Под неусыпными взорами стражей порядка суетились народцы поменьше: люди, эльфы, корриганы (с такими же плоскими, как у мосье Дюпара, лицами), карлики (почти все бородатые и в колпачках), крысюки с черными мешками для сбора мусора, высокомерные кентавры и воздушные феи и лели. Попадались бультерьеры с отвратительными мордами, запряженные в небольшие экипажи. Пассажирами были гномы, которые передвигались в собачьих упряжках из опасения, что иначе их растопчут. Пару раз замечал я стайки пикси, перелетавшие с места на место.

И вся эта публика, разодетая в легкие, праздничные наряды, шумела и смеялась, занимаясь своими делами. Я не встретил ни одного угрюмого лица, если не считать гоблинов, дэвов и троллей. Гоблины всегда отличались суровым нравом, дэвы считали неуместным веселиться на службе, а тролли вообще-то все-таки улыбались, отчего на их лицах выражение радости сменялось выражением дебильности.

Невозможно было не проникнуться атмосферой праздника. Незнакомцы, столкнувшись взглядами, с улыбкой приподнимали шляпы и раскланивались, а незнакомки улыбались столь обворожительно, что каждую встречную хотелось подхватить под руку и сплясать с нею круга три или даже пять прежде, чем разойтись в стороны по своим делам. Половецкий чувствовал себя, как дома, Мадлен то и дело раскланивалась с другими эльфами, а мосье Дюпар обменивался короткими репликами с корриганами. Господин Швабрин и Федор, как и я, вертели без устали головами, а каналья Лепо время от времени подавал какие-то подозрительные знаки. Мелькавшее в некотором удалении от нас рыжее, пушистое пятно вызывало у меня смутное беспокойство.

- Жак, шельма ты французская, если в моем доме появится кот, я закажу из него жаркое тебе на ужин, - предупредил я каналью.

- Ну, что вы, барррин-с, сударррь вы мой-с, никаких-с кошек-с! Мы же договорррились-с!

На всякий случай я погрозил ему кулаком.

Мы пересекли небольшую площадь, отделявшую пристань от городского рынка, и оказались среди рыбных рядов. Торговцы в кожаных фартуках с обветренными лицами возвышались над прилавками, заваленными белой и красной рыбой. В огромных бочках лениво ворочались громадные лобстеры и крабы. Между прилавками на высоких треножниках стояли чаны с водой. В воде плавали кружочки свежего лимона. Покупатели, накупив рыбы, омывали в чанах руки.

Поскольку рынок находился в непосредственной близости от гавани, здесь уже все знали о трагедии с “Эмералд Джейн” и узнавали в нас потерпевших крушение.

- Господа, отведайте рыбы, на корм которой вас только что чуть не отправили! – кричали нам вслед.

Я надеялся, что Абрикос задержится в рыбных рядах. А там, глядишь, веселые торговцы скормят кота крабам.

Затем шли мясные ряды. Торговали говядиной, бараниной и свининой. Поросячьи головы украшали некоторые туши. Мясники, почти все толстые и усатые, не стесняясь, пожирали домохозяек глазами. Чуть правее торговали дичью и тушами диких животных. Пожалуй, здесь незадачливый охотник мог купить подстреленного кем-то еще секача и дома за семейным ужином рассказать душераздирающую историю о псовой охоте на кабанов.

Возле рядов с фруктами добродушная темная эльфийка подарила нам корзину с огромными красными яблоками и связкой бананов.

- Эй, господа, меня зовут Катрин! Я торгую здесь каждый день! Не забудьте меня, когда разживетесь деньгами! – прокричала она.

Я передал корзину в руки Жаку. Каналья задержался возле прилавка.

- Ждите завтррра с утррра, мадмуазель, - заявил подлый французишка. – Мой хозяин любит свежие фрррукты на завтрррак.

Мадлен пнула его под коленную чашечку.

- Уй! – взвыл каналья. – Ты, что, с ума сошла?!

- Пошли, пошли! – скомандовала Мадлен.

- Да я – что?! Я ж пррросто так, - заверещал шельма, ковыляя за девушкой.

- C’ est elle qui porte la culotte! – крикнула темная эльфийка.

- Ничего подобного! – обиделся Лепо. – С чего это вы так говорррите?

- Но она ведь, действительно, в штанах, - усмехнулась Катрин.

Одежда на Мадлен почти совсем высохла, и, одетая в матросские шаровары, она опять стала похожей на белокурого медвежонка.

Последними оказались цветочные ряды. Юные цветочницы составляли композиции, не уступавшие красотой и буйством красок декоративной капусте. Я решил, что, как только найду Аннет, обязательно преподнесу ей букет.

Рынок остался позади. Мы оказались перед резиденцией бургомистра. Обогнув ее, мы вышли на площадь. Справа находилось двухэтажное здание из серого камня с круглыми башенками, над парадным подъездом которого красовалась вывеска “Меербургбанк”.

- И сколько этот тролль с тебя потребовал, хы-хы-хы? – спросил Половецкий.

- Десять марок, - ответил я. – Настоящий грабеж!

- Ха-ха-ха! Тролли ничего не делают бесплатно. Хы-хы-хы! Они неимоверно тупы, но что касается денег, тут у них железная хватка, хы-хы-хы! Они крепко держатся друг за друга, у них такое своеобразное братство троллей. Хо-хо-хо!

- Ты хочешь сказать, что теперь каждый тролль сочтет своим долгом огреть меня дубинкой, пока я не отдам десять марок этому Грэмблу? – спросил я.

- О-хо-хо-хо! – разразился Половецкий хохотом. – Серж, ты здорово соображаешь! Гы-гы-гы! Именно так дела и обстоят! Ха-ха-ха! Тебе лучше отдать им десять марок, хо-хо-хо!

- Но это самый настоящий шантаж! – возмутился я.

- Гы-гы-гы! – закивал Половецкий. – Есть и другой выход, хо-хо-хо! Создать ситуацию, чтобы какой-нибудь тролль оказался тебе должен! Ха-ха-ха!

Я повернулся к подполковнику, и синяя стрекоза чуть не врезалась мне в глаз. Я едва успел отмахнуться от глупого насекомого.

- Чтоб тролль стал моим должником, - повторил я. – Ага, и наутро, надо полагать, ко мне выстроится очередь зеленых тупорылей, желающих расплатиться за своего сородича.

- Именно так, мой друг, именно так, хо-хо. Тролли очень аккуратны в том, что касается денежных расчетов. Хы-хы-хы!

Синяя стрекоза сделала новый заход и ринулась на меня. Я замахнулся, намереваясь врезать ей так, чтоб она расквасилась оземь. Раздался высокий голос:

- Маркиз де Ментье! Маркиз де Ментье!

Это оказался пикси, а не насекомое. Я замер с поднятой рукой. Пикси посчитал ее подходящей площадкой для приземления и опустился на мое запястье. Молодой человечек в синем кафтанчике топтался на моей руке и трепетал крылышками, сохраняя таким образом равновесие.

- Господин маркиз, не могли бы вы оттопырить большой палец, - попросил пикси.

Я выполнил его просьбу, он оперся о мой палец и сложил полупрозрачные крылышки за спиной. Мои спутники окружили меня, с любопытством рассматривая пикси. Половецкий похохатывал, господин Швабрин хмурился, и каналья Лепо еще влез с высохшими от жары водорослями в усах.

- Что скажете, господин… э-э? – спросил я.

- Шнитхельм, - представился пикси. – Я посыльный. Меня отправил к вам пан Розански.

- Пан Розански?

- Да-да, пан Розански. Он надеется, что, как и в прошлый раз, вы остановитесь в его трактире. Трактир “Савой”.

- “Савой”? – я силился вспомнить это заведение.

- “Савой”, - подтвердил Шнитхельм. – Так вы его называете.

- С совой, ха-ха-ха! – воскликнул по-русски Половецкий. – Только мы решили теперь называть его “С котом”! Ха-ха-ха!

Беднягу пикси чуть не сдуло ветром с моего запястья – так хохотал подполковник. Шнитхельм покрепче ухватился за большой палец моей руки.

- Пан Розански просил передать, что лучшие трехкомнатные апартаменты – к вашим услугам. И, конечно же, для вас открыт кредит. Если вы намерены задержаться в Меербурге, милости просим в заведение пана Розански.

Я обвел взглядом спутников. Их глаза выражали согласие. Только Половецкий слегка расстроился. Ему не терпелось посетить банк.

- Да уж, барррин, хоррроший обед нам не повррредит, - заявил каналья Лепо.

- Тебя забыли спросить! – рассердился я и приказал пикси. – Ну что ж, лети вперед, Шнитхельм.

- Следуйте за мной, - обрадовался маленький человечек, взмахнул крылышками и, оторвавшись от запястья моей руки, полетел к трехэтажному зданию, расположенному через площадь напротив банка.

Трактир украшали легкие завитушки, над парадным подъездом красовалась огромная сова из белого мрамора.

- А вот мы, ха-ха-ха, сову-то отколупаем, - объявил Половецкий, - и вместо нее кота посадим. Хо-хо-хо!

Шнитхельм с лету ухватился за шнурок, висевший под медным колокольчиком, и начал раскачиваться под мелодичный звон. Двери распахнулись, навстречу нам вышел мужчина в белом фартуке с огромным брюхом.

- Господин маркиз, добро пожаловать в наше заведение, - пан Розански отвесил поклон настолько низкий, насколько позволял его живот. – Для вас зарезервированы лучшие апартаменты, и старейшие вина подняты из подвала.

Я так и не вспомнил, как справился с поручением графа Безбородко, но наказ вице-канцлера жить на широкую ногу, очевидно, исполнил весьма усердно. Странно, как это сообщество троллей обошлось без того, чтоб открыть мне кредитную линию.

Господин Швабрин снял две комнаты – для себя и Федора. А нас пан Розански проводил на третий этаж. Выделенные мне апартаменты включали холл и три комнаты. Я выбрал для себя большую спальню, окнами и балкончиком выходившую на главную площадь, а мосье Дюпара и мадмуазель Мадлен попросил устраиваться в любой понравившейся им комнате. Пан Розански ушел, пообещав приготовить мне термы. Половецкий вышел на балкончик, я переоделся в легкий халат, найденный в гардеробе, и присоединился к Сашке.

Перед нами лежала площадь, на которой нас встретил Шнитхельм. Отсюда она просматривалась целиком. Площадь замыкалась шестью зданиями. В северной части находилась городская ратуша, за которой простирался рынок, выходивший к порту. Вдоль восточной линии вытянулось заведение пана Розански трактир “С совой” и здание суда, как сообщил Половецкий. Напротив размещался “Меербургбанк” и двухэтажный особнячок с многочисленными колонами и амурчиками. С балкона я разглядел вывеску, сообщавшую, что в этом здании находится “Клуб благородных картежников”. Половецкий старался не смотреть в сторону этого клуба, членам которого, вероятно, предстояло стать совсем благородными после того, как я одолжу денег подполковнику.

Южную часть площади занимал величественный католический собор. Я перекрестился, прошел в комнату и уселся в кресло возле маленького столика. Половецкий занял место напротив.

- А что, Сашка, не выпить ли нам кофiю с шиколатомъ, пока трактирщик готовит баню? – предложил я.

- О-хо-хо! – обрадовался подполковник. – Отчего же не выпить? Ха-ха-ха!

- Жак! – гаркнул я и, когда физиономия шельмы нарисовалась в дверном проеме, приказал. – Распорядись там насчет парочки чашечек кофiя с шиколатомъ.

- Сию минуту-с, барррин, - ответил подлый французишка.

- Половецкий, дружище, - обратился я к старому другу, - ты можешь себе представить, что еще час назад я болтался в море на флейте, захваченном хатифнаттами?

- Хо-хо-хо! – рассмеялся подполковник.

Он откинулся в кресле, прикрыл глаза и тихо сказал:

- А мне иногда кажется, что всего лишь час назад я карабкался по хлипкой лесенке навстречу разъяренным туркам.

- Да уж, - произнес я. – Были дни.

В дверь постучали.

- Да, - крикнул я.

В комнату вошла горничная в черном платье и белом фартучке. Она поставила на столик поднос с двумя чашечками из бисквитного фарфора, сделала книксен и произнесла:

- Господин маркиз, пришел герр Кунитц. Он просит аудиенции. Может быть, сказать ему, чтобы он пришел позже?

Я понятия не имел, кто такой герр Кунитц и для чего он ищет встречи со мной, но подумал, что кто-то должен передать мне новую весточку от Аннет. Но не успел я ответить, как оживился Половецкий.

- Зови, зови этого Кунитца сюда! О-хо-хо! Легок на помине! Банкир пожаловал! Ха-ха-ха!

Я кивнул девушке, и она приоткрыла дверь, пропуская внутрь сухонького, мрачного старичка. Вначале я встревожился, предполагая, что банкир принес плохие новости. Но он сообщил, что на моем счету в целости и сохранности лежит шесть тысяч марок, и я могу их снять в любой момент. Все это он сказал таким тоном, будто подразумевал, что я окажусь последним идиотом, если воспользуюсь своими правами и заберу хоть пфеннинг из его банка. Держался герр Кунитц с ненавязчивой предупредительностью и в то же время с подчеркнутым радушием. Он был рад видеть вас раза два в жизни: первый раз – при оформлении вклада в его банке, а второй раз – в гробу. Он стоически перенес известие о том, что я намерен снять половину суммы, и даже обязался доставить мне деньги лично за полпроцента от суммы. На этом аудиенция закончилась, и герр Кунитц ушел. В дверях он обернулся и бросил на меня быстрый, полный сожаления взгляд. Я понял, что имею шанс остаться в его глазах приличным человеком, если сыграю в ящик до того, как он вернется с деньгами.

Я дождался возвращения герра Кунитца. Отсчитал пятьсот марок Половецкому, остальные деньги запер в сейф, а ключ повесил на шею, на цепочку с крестиком.

Появился пан Розански и сообщил, что готовы горячие термы.

- Вы можете принять их вдвоем, - предложил трактирщик.

Он сопроводил нас на первый этаж, приоткрыл небольшую дверцу, и мы оказались в зале, почти целиком занятом бассейном.

- Прошу вас, отдыхайте, господа, - напутствовал нас пан Розански.

Я попросил его добыть мне новый кафтан. Надоело разгуливать в одежде с оторванным воротником.

- Вам удобно будет заняться примеркой после купания? – спросил трактирщик.

- Примеряйте на моего слугу. У него схожая фигура, - ответил я.

В бассейне бурлила грязная вода, пахло серой. Навстречу нам вышла темная эльфийка в легкой, ярко-красной тунике.

- Лечебные грязи пойдут вам на пользу, маркиз, - произнесла женщина.

- Похоже на чистилище, - вымолвил я.

- Хо-хо-хо! – разразился Половецкий, и его хохот прокатился высоко под мраморными сводами.

- Действительно, - сообщила эльфийка. – Вода поступает сюда прямо из Зюденфлюс. Она заберет все ваши немочи, а может, и грехи отмоет.

- Судя по цвету твоей кожи, красавица, сама-то ты либо не принимаешь здесь ванны, либо на отмытие тебя от грехов Зюденфлюс недостаточно, требуется целый Зюденмеер.

Эльфийка улыбнулась.

- У эльфов с белой кожей скучная жизнь, - произнесла она.

Думаю, Мадлен с нею поспорила бы.

Эльфийка удалилась за ширму, расписанную пасторалиями. Мы разделись, сложили одежду на специальные комоды и по лестнице спустились в бассейн. Вода показалась мне такой горячей, что я несразу погрузился в нее целиком, зато потом было чувство, что купаюсь в парном молоке. Половецкий с громкими похахатываниями и фырканьем вошел в купальню. Из-за ширмы показалась эльфийка.

- Ну, как? – спросила она.

- Замечательно, - ответил я, любуясь видами, открывшимися снизу под ее туникой. – Очень красиво!

- Красиво? – женщина вскинула брови.

- Я имею в виду твои ноги, - признался я.

- Вы проказник, маркиз, - рассмеялась эльфийка и отошла к мраморному столику.

На нем стояла редкой красоты работа из бисквитного фарфора. Скульптурная композиция изображала сломанное дерево, покрытое мхом и грибами, поваленное через тропинку на лужайку, где лесная фея застыла в танце с заблудившимся дровосеком. На дереве сидела бабочка-шоколадница, а по стебелькам цветов поднимались вверх улитки.

Эльфийка подняла фарфор со столика. Оказалось, что композиция устроена на деревянной шкатулке, у которой снизу, в особом углублении находился ключик. Женщина сделала несколько оборотов этим ключиком. Зазвучала музыка, фея с лесничим закружились в медленном танце.

- Господа, - объявила эльфийка, - не больше десяти минут. Как только музыка кончится, выходите из воды.

- Чрезмерное очищение грехов вредно для здоровья, - произнес я.

- Конечно, вам здоровье еще пригодится, - ответила эльфийка.

- Для новых грехов! Ха-ха-ха! – заключил Половецкий.

- Вам виднее, - промолвила темная эльфийка и, покачивая бедрами, удалилась за ширму.

Мы немного поплавали, постояли под струями, бьющими из пастей каменных львов, подставляя то животы, то спины, и напоследок полежали на колонах, притопленных возле лестницы. Когда музыка кончилась, мы поднялись наверх и окунулись в маленькие ванны с чистой горячей водой.

- Ух, хорошо! – воскликнул я, вытянувшись во всю длину.

- Поднимайтесь, поднимайтесь, маркиз! – прозвучал голос эльфийки. – В ваннах не положено отдыхать, только смыть грязь и все.

Женщина возвышалась надо мной с белым халатом в руках. Половецкого ожидала другая эльфийка, тоже темная и тоже в красной тунике. Пока мы плавали в бассейне, скрытые от нескромных взглядов мутной водой, женщины прятались за ширмой, а теперь предлагали не стесняться. Я вышел из воды, и эльфийка одела на меня обжигающе жаркий халат. Очевидно, до последней минуты там, за ширмой, они разглаживали халаты раскаленными чугунами. Я повернулся к женщине лицом, пропустил руки под ее руками и, ухватив за ягодицы, прижал к себе.

- Ого! – воскликнула она. – Чистилище пошло вам на пользу!

Что и говорить, Меербург оказался если и не раем, то, по меньшей мере, предбанником Эдема. Было похоже, что на этом мои злоключения кончились, и было б совсем некстати, если бы вдруг отворились двери, сюда вбежала б истосковавшаяся в разлуке Лерчик-Аннет и обнаружила меня в объятиях эльфийки, темную кожу которой уже никакими грехами не усугубишь.

- Ладно, в следующий раз. Может быть, - промолвил я и отпустил женщину.

- Следующего раза может и не быть, - ответила она.

- Ну, на все есть рецепт от Главного Повара, - сказал я.

Эльфийка тронула за плечо подругу, та отстранилась от Половецкого, и они удалились. За ширмой они ворковали некоторое время, позвякивая серебряными ложечками, а потом преподнесли нам горячий чай, заваренный на травах.

- Дружище, хо-хо, каким же ветром занесло тебя обратно в Траумлэнд? – поинтересовался Половецкий, когда мы остались одни.

- Любовь, - ответил я.

- Аапх! – поперхнулся он чаем. – Хо-хо-хо! Не узнаю тебя, мой друг! А как же Настасья Петровна? Гы-гы-гы!

- Я объявил помолвку недействительной.

- Хо-хо! Ну, с твоим капиталом можно обойтись и без Настасьи Петровны.

- Деньги тут не при чем, - возразил я.

- Так хорошо говорить, когда куры их не клюют, хе-хе-хе, - не согласился Половецкий.

“Я знавал и другие времена”, - хотел сказать я, но промолчал.

- Но кто она, Серж? Ха-ха-ха! Кто она, твоя зазноба?

- Аннет де Шоней, - признался я.

- Аннет?! Ааапх-кххха! – Половецкий опять поперхнулся.

Он поставил чашку с недопитым чаем и выпрямился в кресле.

- Серж! Ты сошел с ума!

- Да, наверное, так.

- Аннет де Шоней, наложница князя Дурова! Хы-хы.

Я поморщился.

- Извини, извини, дружище, - всполошился Половецкий. – Но взгляни правде в глаза. Аннет проживает с князем Дуровым в Траумштадте. Хы-хы. Она его любовница, сожительница. Выходит, что в прошлый раз она вскружила тебе голову. Но зачем тебе это, дружище? Ты достоин лучшей доли, ты еще молод. Найдешь себе добропорядочную девушку. Хы-хы. Прости меня, я бестактно лезу не в свое дело. Но мадмуазель де Шоней – авантюристка, она совсем не годится для семейной жизни. Хы-хы.

Я молчал. Половецкий был прав, и оттого вдвойне было обидно.

- Я должен найти и спасти ее.

- Помилуй, дружище, хы-хы-хы! Чего ее искать-то?! Всем известно, что она живет в Шлосс-Адлере в Траумштадте. Шлосс-Адлер – это резиденция князя Дурова. Да ты знаешь, был там. А от кого ее спасать-то ты собираешься?! Хо-хо-хо!

- Князь Дуров считает ее шпионкой, - рассказал я. – Сюда направляется граф Норд из Санкт-Петербурга.

- Граф Норд? – переспросил Половецкий.

- Под этим именем скрывается великий князь Александр Павлович, - сообщил я.

- Хы-хы, - выдал Сашка, заметно помрачнев.

- Князь Дуров собирается выдать Аннет де Шоней графу Норду как заговорщицу, - сообщил я.

- Это в духе князя, - кивнул Половецкий.

Некоторое время мы молчали. Я заметил, что Сашку всерьез встревожили новости о великом князе. Я хотел спросить, что его так взволновало, но он опередил меня. Половецкий поставил чашку с чаем на столик и, покачав головой, произнес:

- Одного не пойму. Как же это император Павел допустил, чтобы цесаревич выехал в Траумлэнд? Неужели настолько он близорук, что дальше носа своего не видит?

- О чем ты? – спросил я. – Что в этом такого? Ну, поехал Александр Павлович в Европу себя показать, других посмотреть…

- Хо-хо-хо! Да ты, что, дружище! – вскричал Половецкий. – Это же знаешь, какая заварушка начнется! Тут все только и говорят о том, что Павел незаконный император! И собирается партия, целью которой посадить на трон Александра. Князь Дуров в этом деле – первая скрипка! Поговаривают, что у него хранятся подлинные бумаги императрицы с завещанием. Но все это пустое, пока Александр находится в России под присмотром Его Величества. Но как только наследник окажется здесь, тут-то все и начнется. Вот увидишь, в Россию он вернется на ружьях нашего полка и прусской армии. Это сейчас Фридрих-Вильгельм и Павел друг перед дружкой хвостами виляют. А как только Александр окажется за пределами России, вне опасности, вот увидишь, какие клыки пруссаки обнажат!

- Да уж, дела, - молвил я. – Но меня, признаться, лишь судьба Аннет беспокоит. Я уж не знаю теперь, на чьей она стороне. Боюсь одного, как бы она не пострадала. Князь Дуров намеревается выдать ее, как шпионку.

- Ты говорил, - кивнул Сашка.

Ты помнишь ту историю с горской девушкой? – спросил я. – Помнишь, князь три дня держал ее в своем шатре, а потом задушил и объявил турецкой лазутчицей.

Половецкий еще больше помрачнел. Возле губ его появились глубокие складки.

- Ему все тогда сошло с рук, - продолжал я. – А помнишь Андрея Беленева. Вот была чистая душа. Он единственный, кто заступился за девушку, хотя ей уже и нельзя было помочь. Но он вызвал на дуэль князя. Но этот негодяй отправил Андрея в разведку, и Андрей погиб, нарвавшись на турецкий дозор.

По лицу Половецкого пробежала черная тень.

- И мне ты рассказываешь об этом! Ведь мы ходили вдвоем в ту разведку. Я и Беленев. Он погиб, а я вернулся.

Некоторое время мы молчали. Солнце било прямо в окна, заливая ярким светом зал и поигрывая бликами на мутной воде. Половецкий жмурился, лицо его, хоть и освещенное, выглядело почерневшим.

- Пойми ты, - говорил он. – Нельзя тебе связываться с князем Дуровым. Ты погибнешь! И вообще не стоит впутываться в эту историю. Послушай, по-моему, ты нарочно подал в отставку, чтобы жить спокойно. А теперь что?! Сам же лезешь в петлю!

- Я должен спасти ее! – повторил я.

- Ну, как ты себе это представляешь?! – спросил Половецкий. – Ты приедешь к князю Дурову и потребуешь, чтобы он отдал тебе свою любовницу?! Да ты станешь посмешищем в глазах всех офицеров, а князь сотрет тебя в порошок! Выдаст тебя графу Норду как участника заговора! Кстати, что это еще за заговор, о котором ты говоришь? Впрочем, нет, не надо! Не хочу знать никаких подробностей! Но одно знаю точно: когда попадешь в руки заплечных дел мастеров, признаешься в самых страшных злодеяниях, в таких, которых ни то, что совершить, а и вообразить себе не можешь!

- Я доберусь до Аннет де Шоней, и мы убежим, - брякнул я.

Половецкий расхохотался. От его гоготания грозились обрушиться своды зала. Из-за ширмы выглянули эльфийки. Они смущенно улыбались, готовые присоединиться к нашему веселью, подай мы знак. Я замахал руками, и девушки исчезли. Половецкий не мог остановиться, как-никак перед этим он минуты три не смеялся.

- Хо-хо-хо! Ну и насмешил ты меня, брат! – выдавил он. – И куда же вы, интересно мне знать, побежите?! Вы же в Траумлэнде! Куда тут убежишь?! Хо-хо-хо!

- Что? Совсем некуда? – спросил я.

- Ха-ха! А куда?! Сергей, окстись! Траумлэнд – это небольшой лоскуток, заключенный между Зюденфлюс и Неманом. Лоскуток настолько узкий, что существует лишь один тракт между крайними городами Меербургом и собственно Траумштадтом. Ну и куда вы денетесь?! По другую сторону Немана – Курляндия. Теперь это Россия. Там вас поймают еще быстрее. По другую сторону Зюденфлюс – горный хребет Раухенберг, а за ним – Пруссия. Преодолеть Зюденфлюс крайне сложно! Огромный риск свариться заживо. Да и путешествовать по горам, клокочущим от вулканов и гейзеров, без проводника – верная погибель. Но если даже вы и переберетесь на другую сторону, скажи: ты хочешь в Пруссию? Ты, что, уже перевел туда свои капиталы?! Сергей, да ты не тот человек! Ты богат, у тебя будущее. Ты можешь вернуться на службу и сделать блестящую карьеру. Неужто вместо этого ты собираешься превратиться в перекати-поле, связавшись с международной авантюристкой без будущего и с темным прошлым?!

Половецкий всегда слыл легкомысленным человеком. И меня иной раз бесил он своей беспечностью и беспричинной веселостью. Но теперь я едва не возненавидел его за слишком большую рассудительность.

- Ладно, Сашка, пойдем, - произнес я, поднимаясь с кресла.

- Что – пойдем?! Хы-хы-хы. Ты чего надумал-то?

- Отправлюсь в Траумштадт, найду Аннет. А там видно будет, - сказал я.

Глава 28.

Остаток дня прошел в светских церемониях. От бургомистра передали приглашение на обед. И я направился к назначенному часу в резиденцию Мартина фона Бремборта. Туда же прибыл и господин Швабрин, тоже получивший приглашение. Мы с Алексеем Ивановичем оказались в центре внимания меербургского бомонда. Будучи погружен в собственные мысли, боюсь, я был не очень вежлив с другими гостями. Впрочем, мою хандру отнесли на потрясение, которое я испытал. Высшее общество вскоре мне наскучило, и я уж хотел, сославшись на усталость, вернуться в “С совой”, когда произошло новое необыкновенное событие, благодаря которому и хозяин резиденции, и его гости забыли о нас с господином Швабриным. В зал вбежал секретарь бургомистра и прокричал:

- Господа! Господа! Небывалый случай! В город прилетел воздушный шар! Он спускается прямо сюда!

Поднялся невообразимый шум. Гости бросили свои занятия и шумной гурьбой отправились на улицу. Мы с Алексеем Ивановичем пропустили толпу вперед и вышли наружу последними.

Зрелище было незабываемым. Прямо на площадь ближе к католическому собору с неба спускался огромный желтый шар, расписанный зелеными и красными геометрическими фигурами. Публика шумела, в воздух летели головные уборы. Бургомистр отдал распоряжение дэвам, и они поспешили разогнать толпу, чтобы освободить площадку для приземления. Веселые дни наступили в Меербурге: столько гостей, одних из моря выбрасывает, другие с неба падают! Среди зевак я заметил каналью Лепо с Мадлен и мосье Дюпаром.

Попрощавшись с господином Швабриным, я отправился в трактир. Заказал бутылочку анисовой, поднялся к себе на третий этаж и вышел на балкон. Наблюдая за толпой, веселившейся по случаю прибытия воздушного шара, я задумался о своих проблемах. Меербург восхищал своим благополучием. Я смотрел на клумбы с декоративной капустой, на женщин в легких платьях, и меня не покидало чувство, что, если я выйду на улицу и отдам десять марок первому встречному троллю, а заодно передам привет и извинения старине Грэмблу, то на этом все мои проблемы закончатся. Однако я понимал, что это ложное впечатление. Я влип по уши в непонятную историю, в которой Аннет де Шоней играла если не ключевую, то далеко не последнюю роль. Я вспоминал ее очаровательное личико, ее взгляд, и мне казалось, что лишь вчера встретил ее возле Шевалдышевского подворья. Но когда я думал о пытках, которым подвергался, о Любке, о голодранце, погибшем в Кронштадте, о моряках, мне казалось, что вечность прошла с того момента, как Аннет силой увезли у меня из-под носа. Иногда чувства к ней сжигали меня изнутри, а иногда я начинал сомневаться, люблю ли ее на самом деле. Но как бы то ни было, я знал, что самолюбие не позволит мне остановиться. Тем более, когда приближался – я чувствовал это – финал истории.

Вначале я думал, что встречу Аннет в Меербурге или получу новую весточку о том, где ее искать. Но теперь знал, что никаких вестей больше не будет. В Траумлэнде каждая собака знает, что Аннет де Шоней – наложница князя Дурова и живет в Траумштадте в Шлосс-Адлере.

И как-то не прозвучало от Половецкого, что она сильно недовольна своим положением. Ну, а я-то зачем ей понадобился?! Ну, да-да, конечно, любовь и все такое. Допустим, это так. И она тайно уехала вместе со мною в Россию. Но за беглянкой снарядили погоню и настигли ее только возле моего дома. Похитили прямо из-под моего носа. И в сотый раз я задавал себе вопрос: каким образом, оказавшись в плену, Аннет сумела зафрахтовать судно и спланировать такой ловкий трюк с хатифнаттами и руной Футарка, не говоря уж о зимних осах?! Значит, либо все это было подготовлено заранее, либо она действовала по указке своих похитителей.

Предположим, что все это было заранее подстроено. Но для чего? Для чего такие сложности?! Эти письма, зимние осы! А хатифнатты! Надо же было умудриться собрать их в одну большую коробку! Это хатифнаттов-то, одно приближение к берегу которых заставляет бюргеров расстреливать из пушек ни в чем неповинных моряков! Здесь попахивало сильной магией. И руна Футарка, наделенная волшебными свойствами, подтверждала то, что в дело замешаны серьезные чародеи. И все эти сложности вместо того, чтобы просто передать мне записку: “Дорогой, если не застанешь меня дома, ищи под одеялом князя Дурова. Любящая тебя Аннет”.

А если предположить, что все подстроено уже после похищения девушки. Но тогда выходило, что все эти трюки она организовала под присмотром и с благословения похитителей. Спрашивается: а им-то я на кой бешамель понадобился?! Ответа на этот вопрос я не знал. Как и не знал того, что ждет меня впереди? А что, если ловушка? В таком случае, поддаваясь всем этим уловкам, подготовленным Аннет или ее похитителями, я непременно попаду в западню. Нужно было ломать их планы, действовать самостоятельно и непредсказуемо. Но, похоже, что теперь было поздно. Из Меербурга в Траумштадт вела одна единственная дорога. Так что не нужно быть ясновидящим, дабы понять, что ею я и воспользуюсь.

Как ни крути, а и в том и в другом случаях Аннет выглядела неприглядно, а я выставлялся очередным дураком, которого она ловко использовала для своих авантюр. Эта мысль мне не нравилась. От нее хотелось отмахнуться, отогнать от себя так, чтоб она не смела мелькать в моей голове. Как каждый влюбленный, я видел в предмете своей страсти ангела. И тут мне пришла в голову мысль, которая все расставила по своим местам! Я совсем забыл о том, что все началось с поручения вице-канцлера Безбородко. А это значило, что я стал участником политической интрижки задолго до того, как познакомился с ненаглядной моей Лерчиком-Эклерчиком. Ну, конечно же, граф Безбородко отправил меня в Траумляндию, которую как-то не учли, когда делили Польшу, чтобы я спрятал у князя Дурова второй экземпляр завещания Императрицы. В Траумштадте я познакомился с Аннет, и между нами вспыхнула страсть. Мы решили соединить наши судьбы, но два обстоятельства встали у нас на пути. Первое – то, что некоторые виды на Аннет имел князь Дуров. А второе – то, что я замешан в интригу с завещанием государыни. Простым решением стало бегство. Мы хотели скрыться вдвоем и провести жизнь, наслаждаясь тихим, семейным счастьем вдали от суеты вокруг царского стульчака. Но меня сдерживали мои капиталы. Я должен был вернуться в Россию и распорядиться собственностью. Мы оба понимали, что, вернувшись на родину, я мог попасть в лапы к тем, кому захочется сыграть свою игру с бумагами императрицы. Так оно и случилось. Мирович уже поджидал меня со своими костоломами. Вот почему мы заранее подготовили все эти фокусы-покусы с зимними осами, хатифнаттами и руной Футарка!

Наконец-то я во всем разобрался! А главное, понял, что Аннет – никакая не авантюристка, а любящая меня и любимая мною девушка! Сердце мое заколотилось так, что захотелось спрыгнуть с балкона на шею проходящего внизу тролля, сунуть в морду ему столько денег, сколько он пожелает, лишь бы отнес меня поскорее в Траумштадт, в Шлосс-Адлер!

Мильфейъ-пардонъ, граф! А как же быть с водой забвения?! Зачем Аннет напоила меня этим зельем? Ведь, если бы не Варвара, я бы так и не узнал, что это Лерчику обязан я амнезией. Да, но я же сам принял из ее рук чашу. Зачем?

И вдруг новая догадка осенила меня! Я хлопнул по лбу, изумленный тем, что такое простое объяснение не приходило мне в голову раньше! Ведь если бы не вода забвения, то на первом же допросе я бы выдал все, что знал, своим дознавателям. В лучшем случае мы бы приплыли сюда на зафрахтованном ими судне, а в худшем случае меня бы уже не было в живых.

Вот теперь-то уж точно все встало на свои места, я почувствовал небывалый прилив нежности к моей Лерчику-Эклерчику и потребность отдать дань благороднейшему из олимпийцев дружище Морфею. Я покинул балкон и вышел в холл предупредить каналью Лепо, чтобы меня не беспокоили до утра. В холле я увидел сундук, на сундуке огромную подушку, обтянутую синим бархатом, а на подушке – Абрикоса! Кот лениво посмотрел на меня. “Чтоб ты сдох!” - примерно такая фраза читалась в его глазах.

- Жак! Скотина! – заорал я.

Глава 29.

Подлый французишка уговорил меня оставить кота на ночь. Мы сошлись на том, что утром Абрикос останется в трактире в качестве подарка пану Розански. Я удалился к себе и забрался под балдахин. Некоторое время я ворочался; мысль о том, что каналья Лепо одурачил меня с этим котом, будоражила и не давала уснуть.

Наконец дружище Морфей пришел мне на помощь, мои глаза начали слипаться, вот уж и пригрезилось что-то сладкое, шиколатъ с кофiемъ и эклеръ на блюдечке, и вдруг чей-то стон нарушил тишину.

- А-а-а-а-апф! – послышался женский голос из-за дверей.

Сон улетучился, и, сгорая от злости, я прислушался к доносящимся стонам.

- А-а-а-а-апф! Милый мой! Да! Да! Еще! Еще! А-а-а-а-апф!

Это кричала Мадлен.

Я стиснул зубы. Меня бесило, что Жак трахал эту эльфийку! Я ревновал своего слугу да еще к инородке! Да, ревновал! Но отнюдь не потому, что мне хотелось самому оказаться в постели с Мадлен. Уж, коль на то пошло, признаюсь, что плотского влечения я не испытывал к ней. Но считаю, что мир, в котором такие девушки отдаются таким канальям, устроен несправедливо! А самое обидное заключалось в том, что подлый французишка наверняка имел наглость считать наоборот.

- А-а-а-а-апф! Еще! Еще! Милый мой! А-а-а-а-апф! – кричала Мадлен.

Смирившись, я ждал, пока они кончат, и надеялся, что скотина Жак ограничится единственной схваткой.

- А-а-а-а-апф! А-а-а-а-апф!

Оказалось, что звуки их страсти – неединственное испытание, уготованное мне в эту ночь. К ним вдруг добавились новые звуки: кто-то настойчиво скребся в мою дверь. Я поднялся и выглянул в холл. Мимо меня, вытянув трубою хвост, в мою собственную спальню шествовал кот. На меня он не обращал ни малейшего внимания. Я у него был заместо лакея, придерживающего дверь, пока Его Кошачье Плутейшество Абрикос Первый соизволят пройти и занять место на атласных подушках. Его наглость дошла до того, что он еще и задержался в дверном проеме, чтобы зевнуть и потянуться.

И он думал, что я буду стоять и смотреть, как он вытягивает лапы и выгибает рыжую спину?! Ну, уж дудки! Моему терпению есть предел! И я решил прихлопнуть кота так, чтобы все дерьмо из него выбить! И предвкушая, как кошачьи кишки вылетят через задницу в холл, я изо всех сил дернул дверь!

Вот чего я не учел, так это того, что и сам находился в дверном проеме. Мою голову прихлопнуло между дверью и косяком. Где-то между височными косточками взорвался пороховой склад. “А-а-а-а-апф! А-а-а-а-апф!” - кричала Мадлен. “Ты контролль!” - угрожал мне Грэмбл. А кот Абрикос запрыгнул под балдахин, улегся на атласных простынях и посмотрел на меня сонными глазами. “Давай так, сударь, договоримся: до утра – ни слова”, - читалось в его взгляде. Я запираю дверь и обхожу кровать с другой стороны. Киса лежит поперек, свесив голову.

- Ну, я тебе сейчас покажу! – объявляю я.

Киска не шелохнется, притворяется спящей. Я наваливаюсь на нее сзади, раздвигаю коленом ее ножки, она прогибается, ее попка оттопыривается, голова запрокидывается назад.

- Лерчик, моя милая Лерчик, - шепчу я в самое ушко.

- А-а-а-а-апф! А-а-а-а-апф! Милый мой! Ну, давай!

- Ну, держись, кошечка!

- А-а-а-а-апф! А-а-а-а-апф!

На следующий день мы идем на бал в резиденцию бургомистра. Мы пьем шнапс на брудершафт.

- Мартин, зови меня просто Мартином, мой русский друг! – восклицает фон Бремборт.

Неожиданно я улавливаю ни с чем несравнимый запах анисовой. Я втягиваю воздух, поворачиваюсь и вижу лакея с подносом в руках.

- Анисовая! – восклицаю я, хватаю рюмку и осушаю залпом.

- Что ты делаешь, милый?! – возмущается Лерчик-Эклерчик. – Ты ведешь себя как медведь! Разве можно так пить самбуку?!

- Какую еще самбуку?! Разве можно божественную анисовую называть таким словом?!

- Медведь! Медведь! Доктор Флюкингер, позвольте представить вам маркиза де Ментье. Это француз с повадками русского медведя! Если б вы видели, как он пьет самбуку, вы бы сказали, что этот варвар достоин гильотины!

Худощавый старик в облезлом парике с маленькой книжечкой в кожаном переплете подмышкой смотрит на меня поверх пенсне.

- Молодой человек, самбука – это целая философия. Пьют ее особенным образом. Позвольте, я покажу вам.

Аннет уносится в танце с каким-то офицером и знаками просит меня развлечь старика. В ответ я показываю ей лишь двоим нам понятный знак, который символизирует то, что я сделаю с нею ночью. Она заливается краской и смеется. Офицер принимает ее веселье на свой счет и ведет себя смелее. Я показываю ей кулак.

- Вот смотрите, - окликает меня доктор Флюкингер.

Пока я кокетничал с Аннет, старик организовал лакея с подносом, на котором возвышается бутылочка анисовой, два ряда хрустальных рюмочек, баночка с зернышками кофия, тростинки для коктейлей и спичечный коробочек.

- Маркиз, повторяйте за мной, - просит доктор Флюкингер.

- Хорошо, хорошо, но только дайте мне слово, что потом вы попробуете выпить по-моему.

- Ну, что ж, это будет справедливо. Только экспериментальным способом через субъективное восприятие можно установить объективную истину.

Доктор Флюкингер берет зернышко кофия и бросает его в рюмку, наполняет ее до краев анисовой и поджигает. Затем, взяв тростинку, опускает ее в рюмку и быстро выпивает горящую жидкость.

- Божественно! Божественно! – восклицает он.

На его впалых щеках появляется румянец. Я повторяю манипуляции, проделанные доктором, и понимаю одно: к стопке шнапса и рюмке анисовой добавилась еще одна рюмка анисовой, не пойми зачем подожженная и пропущенная через тростиночку. Да! Еще это зернышко кофия! Я надеялся почувствовать его тонкий аромат, но с таким же успехом мог бы попробовать размять поясницу через двенадцать перин об горошину.

- Ну, как? – спрашивает доктор и цокает языком.

- Ну, - глубокомысленно изрекаю я, воздеваю руки и закатываю глаза. – А теперь, милостивый государь, давайте без лишних выкрутас хлопнем по рюмочке.

- Да-да, конечно, мы же договорились, - произносит он.

Я наполняю рюмки, мы чокаемся и выпиваем одним духом.

- Ух! – фыркает доктор Флюкингер.

Книжица в кожаном переплете выпадает, доктор ловит ее на лету, его парик сползает на бок.

- Ну, как? – вопрошаю я.

- В этом что-то есть, - отвечает он. – Но нюансы, мой друг, нюансы! При такой поспешности вы не улавливаете тончайших оттенков этого божественного напитка. Вот смотрите!

Доктор наполняет новые рюмки, бросает в каждую по зернышку кофия, поджигает, и мы выпиваем через тростиночки.

- Вот, вот, это божественно! Какой букет! – восклицает он.

Нас окружают гости. Аннет стоит за спиной доктора Флюкингера и улыбается мне.

- И все-таки, милостивый государь, я настаиваю на том, что все это излишне. Напиток и впрямь божественный без всякого кофия и пиротехнических эффектов. Давайте попробуем еще раз.

Вновь наполняются рюмки, и мы выпиваем залпом.

- Да уж, - произносит доктор Флюкингер заплетающимся языком. – В этом что-то есть, что-то есть, безусловно. Но знаете, так пить можно на охоте, особенно зимней, где-нибудь в России. Но здесь, на балу, в окружении прекрасных дам, это выглядит варварским глумлением над культурой. Нет, вы должны оценить утонченный вкус самбуки.

В очередной раз наполняются рюмки, доктор роняет на пол книжицу в кожаном переплете, а, наклонившись за нею, обливает ее анисовой.

- Вот неудача! – старик стряхивает жидкость.

Я замечаю надпись на кожаной обложке - “Visum et Repertum”. Книжица вновь занимает место подмышкой доктора.

Продолжается дегустация самбуки. И опять я не улавливаю тончайших оттенков, а он не находит радости в том, чтобы жахнуть одним духом. На лице доктора Флюкингера проступает узор из мельчайших сосудов. Гости, решившие, что мы устроили состязание на предмет, кто первый свалится, требуют, чтобы я дал фору старику: как-никак я намного моложе. Я иду на поводу у толпы и выпиваю залпом две рюмки подряд. Доктор Флюкингер выходит из себя от негодования. Он кричит, что теперь у меня забиты рецепторы, понижена чувствительность, и я не смогу оценить волшебный аромат самбуки. Он требует, чтобы я два раза подряд пил по его рецепту. Он наполняет рюмки и опрокидывает баночку с зернышками кофия. Махнув рукой и заявив, что кофий – это не главное, он чиркает спичкой. Руки не слушаются его, спичка ломается, не загоревшись, книжица в кожаном переплете выпадает, но Аннет ловко подхватывает ее. Он выхватывает вторую спичку и роняет ее. Вдруг, вспомнив о чем-то, доктор Флюкингер оглядывается по сторонам и что-то ищет обеспокоенным взглядом. Заметив книжицу в руках Аннет, он отбирает ее и зажимает подмышкой.

- Ну, маркиз, продолжим!

Он чиркает спичкой, и тут случается неприятность. Никто не понимает, как это произошло, но подмышкой у доктора вспыхнула пропитанная анисовой книжица. Видимо, горящая головка спички, сломавшись, отлетела прямо в предплечье доктора. Другого объяснения произошедшему просто нет. Книжицу в кожаном переплете и кафтан старика схватывает пламя. Толпа в панике отступает, женщины ахают и падают без чувств. Книжица роняется на пол, и в ту же секунду загорается паркет там, где доктор пролил анисовую. Несколько наиболее расторопных офицеров бросаются на помощь. Кто-то из них срывает скатерть и принимается сбивать пламя с горящего человека. Сам доктор Флюкингер неприлично ругается и, не обращая внимания на то, что горит сам, пытается вырваться из рук спасителей и прорваться к пылающей на полу книжице.

- Пустите, пустите меня! – надрывается он.

Офицеры, полагая, что старик обезумел от боли, еще крепче пеленают его в скатерть.

- Уберите немедленно это! Иначе сгорит вся резиденция! – кричит дворецкий.

Подоспевший лакей щипцами хватает горящую книжицу и кидает ее в камин, в котором, несмотря на теплые дни, поддерживают огонь.

Доктор Флюкингер ревет как раненый зверь. Но офицеры выпускают его, лишь убедившись, что пламя потушено и одежда не горит. Старик бросается к камину и голыми руками выхватывает то, что осталось от книжицы. Вновь вспыхивает кафтан, офицеры спешат на помощь к доктору, а он перебирает рассыпающиеся в золу страницы, и по щекам его катятся слезы. Мне крайне неловко, чувствую себя повинным в несчастье старика. Мартин фон Бремборт успокаивает меня, говорит, что не стоит принимать близко к сердцу чудачества доктора Джонатана Флюкингера, и предлагает выпить. Мы успеваем выпить по две рюмки шнапса, когда появляется Аннет и из-за спины бургомистра строит мне сердитые глаза. Выбрав удобный момент, она уводит меня. Мы уезжаем.

Утром я открываю глаза и понимаю, что, если сделаю еще какое-нибудь движение, сердце не выдержит.

- Жак, скотина, - зову я каналью, собравшись с последними силами.

- Никакого Жака и никакого скотина здесь нет! – сердито кричит Аннет.

В слове “скотина” она делает ударение на последний слог.

- А кто здесь? – спрашиваю я.

- Здесь есть маркиз, который вчера напился так, что превратился из de Mentier в de Cochon, - заявляет Аннет.

- Лерчик, солнышко, да ладно тебе дуться-то! Ну, перебрали вчера немножечко. Не забывай, я все-таки русский граф, а не француз.

Аннет садится на край постели.

- Граф он!

Я пытаюсь дотянуться до нее, но девушка отталкивает меня. Я опрокидываюсь на подушки и, отказавшись от попыток обнять ее, закладываю руки за голову.

- Рольмопсъ твою щуку! А что с моей головой?! – эту фразу я выкрикиваю по-русски.

Аннет смеется, показывает мне язык и выбегает из комнаты. Я тщательно ощупываю голову, но, кроме бровей и ресниц, не нахожу на ней ни одной волосинки.

- А что с моей головой? – опять восклицаю я, но уже по-французски.

- Что с моей головой?! Что с моей головой?! – дразнится Аннет, выглядывая из-за дверей. – Пить надо меньше.

- Но не мог же я спьяну побриться наголо! – возражаю я.

- Не мог, - соглашается Лерчик. – Это я обрила тебя.

- Ты?!

- Я.

- Зачем?!

- В наказанье. Чтоб не нажирался до поросячьего визга.

- Очень мило. Принеси уж зеркало, хоть взгляну на себя.

- Нет тут никаких зеркал!

- Как нет зеркал?! Должно же быть хотя бы одно зеркало!

- Нет, ни одного!

- Лерчик, дай же мне взглянуть-то на себя! Мало того, что обрила меня наголо, так еще и посмотреть мне на себя не даешь!

- Ну, ладно! Чего ты смотришь так на меня? – она дергает меня за руку. – Ну, по глупости я натворила это. Просто очень обиделась на тебя и хотела отомстить. А зеркала здесь, правда, ни одного нет. Забыли про них. Ну, потом посмотришь на себя. А может, и нет! Поживем здесь месяца два, как раз и волосы твои отрастут.

- О, боже мой! – восклицаю я. – Какие два месяца?! Мне в Санкт-Петербург необходимо срочно вернуться! Доложить графу Безбородко…

- Ну, доложишь ты графу, доложишь! – надувает губки Аннет. – Через два месяца. Ну, скажешь, что болен был…

- Лерчик, это несерьезно, - мотаю я головой. – Я выполняю ответственную миссию и должен срочно отправиться в Санкт-Петербург… А волосы? Да хрен с ними! Все равно под париком не видно! Так что не думай, я не сержусь на тебя…

- Не сердится! – вспыхивает Аннет. – Он не сердится! Скажите на милость! Это кто тут на кого не сердится?! А я сержусь! Сержусь!

- Слушай, у меня и так голова раскалывается после вчерашнего! Дай мне выпить что-нибудь. В этом доме есть анисовая или хоть что-нибудь? Огуречный рассол хотя бы.

- Ладно-ладно. Раскричался! – с этими словами она исчезает за дверью.

Я падаю на постель и замираю в неуклюжей позе. Сил устроиться поудобнее у меня нет. Если пошевелюсь – голову разнесет как пороховую бочку. Открывается дверь, она скрипит так, что легче вытерпеть скрежет когтей саблезубого тигра. Входит Аннет с подносом в руках, на подносе – рюмка и графин.

- О, ты моя радость, спасительница моя! Налей, налей мне рюмочку! – прошу я.

- Ага! Размечтался! Сам нальешь.

- Радость моя, у меня сил нет! Ну, одну, только одну рюмочку! Вторую я налью сам!

Аннет ставит поднос на столик, встает у окна и складывает руки за спиной. Она наблюдает за мной с любопытством естествоиспытателя.

- У-у! Коварная!

Я поднимаюсь и направляюсь к столику. В последний момент Аннет опережает меня. Она хватает поднос и отбегает в угол спальни.

- Черт! Хватит издеваться! – я злюсь не на шутку.

- Ого! Мы еще и сердимся! – Аннет делает притворно-испуганное лицо. – Ты получишь этот графин при одном условии: если останешься здесь со мною на два месяца!

- Ты с ума сошла! Ты же понимаешь, что это невозможно!

Я приближаюсь к Аннет, расставив руки.

- Это будет достойной платой за вчерашнее свинство.

- Лерчик, я не могу, - произношу я.

- Значит, ты не любишь меня, - резюмирует она.

- Чушь! Конечно же, люблю! Ты же знаешь, что я люблю тебя! Но служба, ты же знаешь, служба!

- Так ты любишь меня или нет?!

- Люблю, конечно, люблю! – кричу я и кидаюсь вперед.

Аннет запрыгивает на кровать. Я бросаюсь следом и хватаю ее за ноги. Она падает, поднос улетает на пол, рюмка разбивается вдребезги, графин катится под кровать. Журчит драгоценная жидкость, спальня наполняется живительным амбре. Девушка лежит на животе поперек кровати и, свесившись вниз, пытается дотянуться до графина. Я делаю рывок вперед, но проказница успевает подсечь ногой меня так, что я падаю рядом на постель, едва не разбив голову о спинку кровати.

- С ума сошла! – восклицаю я.

Испугавшись, что водка так и выльется на пол, я запускаю руки под кровать и пытаюсь одновременно пробить заслон из рук Аннет и завладеть спасительным сосудом до того, как он полностью опорожнится. Мне не везет. Аннет хватает графин и вытягивает руку вперед, чтобы я не дотянулся. Я наваливаюсь на девушку сверху.

- Попалась, голубушка!

Аннет поворачивает графин и держит его почти параллельно полу, донышко чуть-чуть ниже горлышка.

- Еще одно движение и я опрокину его, - предупреждает она.

- О, господи! Что ты хочешь, жестокая?

- Я хочу, чтобы два месяца ты был моим и только моим! – заявляет она и добавляет жалостливым голосом. – Ну, ты же можешь сказаться больным! Мы пошлем письмо твоему вице-канцлеру, ты напишешь, что выполнил все, как он приказывал…

- О, господи! Ладно, твоя взяла! – сдаюсь я.

- Ура! – радуется Аннет.

Она вручает мне сосуд.

- Чтобы не пролить вина, пейте прямо из горла, - цитирую я знаменитые слова Ивана Сусанина и осушаю графин.

Конечно же, я бы с удовольствием выпил еще столько же и еще столько же, и еще… но тут освобожденная Аннет поднимается на четвереньки, и моему взору предстает ее круглая задница, обтянутая белыми панталончиками с розовыми кружевами и рюшечками.

- Ну, теперь ты поплатишься! – восклицаю я и набрасываюсь на Аннет с тыла.

- Ай! – кричит она.

Я рву в клочья легкую ткань и атакую беззащитное лоно.

- Oui! Oui! Bien! Encore! Encore, le cochon chauve! Encore! Encore! Chic! – стонет Аннет.

Ей-то chic, а со мною проклятая анисовая вечно играет злые шутки. Выпив, возбуждаюсь я неистово, но кульминация случается непременно бесцветная и не дарит мне наслаждения. Вот и в это утро плотские утехи приходятся мне не в радость.

Впрочем, последующие два месяца становятся воистину медовыми. Хотя подробности вновь ускользают от меня, воспоминания обрываются.

Однажды утром я проснулся с двумя огромными шишками – по одной над каждым ухом. Рядом на атласной подушке спал невероятных размеров кот абрикосового цвета. Это животное храпело так, что, если б, к примеру, в соседней комнате шельма Лепо не справился и Мадлен звала бы на помощь, я не услышал бы ее голоса.

Мильфейъ-пардонъ, а при чем здесь Мадлен?! Она совсем мне не нравится! Просто не пойму, что она нашла в такой каналье, как Жак?!

Глава 30.

Оставив кровать в распоряжение кота, я вышел на балкончик. На улице было светло, хотя, судя по длинной тени от трактира “С совой”, солнце стояло совсем еще низко. Площадь внизу шумела, меербургцы спешили по своим делам. Пару раз мне показалось, что из всеобщего многоголосья выделяется русская речь. Прислушавшись, я понял, что голоса соотечественников доносятся из открытых окон первого этажа заведения пана Розански. Я попытался разобрать, о чем говорили неизвестные постояльцы, но различал лишь отдельные слова.

Внизу к медному колокольчику подлетел пикси.

- Шнитхельм, Шнитхельм, - позвал я.

Маленький человечек в синем кафтанчике вспорхнул вверх и опустился на перила моего балкончика.

- Чем могу служить, господин маркиз? – спросил он.

- Любезный, подскажи мне, кто эти посетители там внизу? Я слышу, они говорят по-русски.

Пикси замялся.

- Ты не знаешь, кто они?

- Господин маркиз, прошу понять меня правильно. В заведении пана Розански не принято обсуждать одних постояльцев с другими.

- Фу, ты господи! – я пожал плечами. – Но они же сидят в обеденном зале! Я могу спуститься и тогда сам их увижу!

- Вы правы, - согласился пикси. – Кроме того, вы наш почетный гость. Я уверен, что для вас можно сделать исключение. Тем более, что вы, наверное, знаете этих людей.

- Мы познакомились в прошлый раз? – спросил я.

- О, нет, - взмахнул рукой Шнитхельм. – Они впервые в нашем городе. Сегодня ночью их лодку выбросило неподалеку от гавани. Вы должны их знать. Они бежали с вашего корабля, спасаясь от хатифнаттов.

Вот тебе и фрикандо! Конечно же, я их знал! Выходило, что в обеденном зале заведения пана Розански сидели Мирович и компания.

- А велетень? – спросил я. – Велетень с ними?

- Велетень? – переспросил пикси. – Да-да, с ними приплыл и велетень. Только он остался на улице, кого-то высматривает.

И Шнитхельм тыкнул крошечным пальчиком вниз. Я увидел Клавдия Марагура. Велетень сидел на земле в центре площади.

Вот это форшмакъ! А я-то, дурак, на балкон вышел городом полюбоваться! И как же я его не заметил?! Но, славу Главному Повару, что и Марагур не увидел меня. На мое счастье, он спал, привалившись к фонтану, от брызг которого кафтан велетеня промок насквозь с левой стороны. Но Клавдий не обращал на это внимания. За минувшие сутки он успел привыкнуть к сырости.

- Устал, сморило его, - промолвил Шнитхельм.

- А они знают, что я здесь? – спросил я пикси.

- Ну, что вы, господин маркиз, - Шнитхельм развел руками. – В заведении пана Розански не принято рассказывать о гостях.

- Вот и хорошо, хорошо, - я попятился с балкона в комнату. – Дружище, у меня к вам просьба: пусть они подольше ничего про нас не знают. Признаюсь, эта компания еще в море ужасно надоела нам.

- О, господин маркиз, не беспокойтесь, - заверил меня пикси. – Если только вы сами спуститесь вниз, тогда конечно…

- Я еще отдохну немного, - ответил я.

- Тогда вам нечего беспокоиться, - Шнитхельм поклонился.

- Спасибо, спасибо, любезный! – поблагодарил я пикси. – Говорят, звезда, упавшая с небес, приносит счастье. Шнитхельм, я желаю, чтобы пять звездочек сразу свалились на заведение пана Розански.

Мильфейъ-пардонъ, граф, ну ты загнул!

- Будем живы вашими молитвами, господин маркиз, - промолвил пикси.

- Кстати, а помимо этих господ, никого больше не вынесло на берег? – спросил я.

Шнитхельм наморщил лоб и потер пальчиком переносицу.

- Вроде бы, нет, - ответил он. – Решительно, нет. Городок у нас маленький, новости разлетаются быстро.

Рольмопсъ твою щуку! Ну, почему из всех лодок именно лодку с моими врагами выбросило на берега Траумляндии?! Почему несчастных матросов, бежавших с корабля, сейчас носит неизвестно где, в то время, как Мирович со своими сатрапами пирует в трактире пана Розански, а велетень спит в обнимку с фонтаном? Надо будет спросить Главного Повара при встрече, почему он не выкинул их лодку вообще куда-нибудь прочь из Балтийского моря, в Атлантический океан куда-нибудь, на берег Гренландии? Сейчас бы спал велетень в обнимку с тюленями, и всем было б спокойнее. Оставалось надеяться, что мне нескоро представится возможность задать этот вопрос Главному Повару лично.

- Ладно, любезный, ступай себе, - сказал я и замялся, не зная, как отблагодарить пикси.

Дать ему монетку? Но я сомневался, что он справится с такой тяжестью, да к тому же у меня не было металлических денег. А банкноту пикси смог бы унести, разве что сделав из нее еще одну пару крылышек. Шнитхельм заметил мое смятение.

- Там внизу, господин маркиз, есть большая кружка. На ней так и написано: “Чаевые для пикси”, - сообщил он.

- Ага! Очень предусмотрительно, - сказал я. – Непременно позабочусь о ее наполнении.

- Благодарю вас, - ответил Шнитхельм и сорвался вниз с балкона.

Через секунду внизу раздался звон колокольчика, послышался скрип, кто-то отворил дверь.

Стоя в глубине комнаты, я приподнялся на носки и взглянул поверх перил балкона на Клавдия Марагура, спавшего у фонтана.

Что ж, мне спать было некогда!

- Надо сматываться отсюда, - произнес я.

Кот приоткрыл глаза и посмотрел на меня с одобрением. Он решил, что я высказал самую мудрую мысль за последние дни.

Я оделся, достал из сейфа деньги и вышел в холл. Окна комнат, занятых мосье Дюпаром, Жаком и Мадлен, выходили на задний двор.

Я приоткрыл левую дверь. Мосье Дюпар посапывал во сне. Если б не голова, он уместился бы целиком на подушке. Я ретировался, затем отворил правую дверь и вошел в спальню, которую заняли французишка и Мадлен.

Каналья дрых, задрав подбородок к потолку. Благодаря короткой стрижке и дурацким усищам, он напоминал таракана. Рядом с ним спала Мадлен. Ее белокурая головка склонилась на плечо Жака. Что за странная девушка?! Водит дружбу с корриганами, предается плотским утехам с французскими тараканами и при этом выглядит непорочным ангелочком!

Я дотронулся до ее плеча. Мадлен зевнула во сне и покрепче прижалась к каналье. Я еще раз опустил руку на ее плечико и тормошил его, пока девушка не проснулась. Она увидела меня, и ее глаза округлились от страха. Мадлен дернулась, чтобы разбудить Жака, но я перехватил ее руку.

- Тссс, - я прижал палец к губам. – Мадлен, мне нужно поговорить с тобой.

Эльфийка вдавилась в постель. Испугалась, что я, недовольный тем, как французишка поступал с нею ночью, с утра решил переделать все по-своему. Я понял, что, если попытаюсь вытащить ее из кровати, она обязательно сделает так, чтобы Жак проснулся. Глупышка! Неужели она полагала, что каналья сможет помешать мне, имей я серьезные намерения поваляться с нею на одной тарелке?!

- Мадлен, не надо никого будить, - прошептал я, присев на корточки у изголовья кровати. – Послушай, обстоятельства сложились так, что мне нужно срочно покинуть вас. Я оставлю тебе деньги. Распоряжайся ими сама, не доверяй никому, особенно, Жаку! Он скотина изрядная! Лучше всего, если вы дождетесь меня здесь. Думаю, что вернусь через неделю! Если не уложусь в этот срок, то устраивайтесь по своему разумению. Денег на первое время должно хватить. Ну, прощай! То есть до свидания!

Я отсчитал полторы тысячи марок и сунул их под подушку, под голову Мадлен. Страх в ее глазах сменился изумлением.

- Куда же вы, сударь? – спросила она.

- Дела! Не терпят отлагательства!

Я запрыгнул на подоконник, открыл окно и ступил на скобу, державшую водосточную трубу. Глаза у Мадлен полезли на лоб.

- Сударь, вы уходите через окно?! – прошептала она.

- Так будет быстрее, - ответил я и, ухватившись за трубу, перенес на скобу вторую ногу.

Скоба заскрежетала, затем что-то треснуло, и я полетел с третьего этажа в обнимку с коленом водосточной трубы. Сквозь свист в ушах я сумел различить визг эльфийки.

Должно быть, столь эффектно от Мадлен еще никто не уходил!

примечания

К главе 27

C’ est elle qui porte la culotte – (франц.) это она носит штаны. Французская поговорка, в русском языке ей соответствует выражение: он у нее под каблуком.

К главе 28

Бешамель – соус.

К главе 29

Visum et Repertum – (лат.) увидел и записал.

Cochon – (франц.) свинья.

Oui! Oui! Bien! Encore! Encore, le cochon chauve! Encore! Encore! Chic! – (франц.) Да! Да! Хорошо! Еще! Еще, лысая свинья! Еще! Еще! Здорово!

К главе 30

Фрикандо – кусок мяса или рыбы, нашпигованный салом.

(продолжение в течении недели)