Надя медленно брела по пустынным окраинным улочкам, не очень соображая и даже не силясь понять, где она находится и куда стремится попасть. Ее мысли были заняты совсем иным – лишь теперь Надежда начинала осознавать, что была на волосок от смерти и все таки осталась жива, а вместо нее погибли убийцы отца Александра. Но почему то никакой радости она не ощущала, хотя вроде бы свершилось то, ради чего она вернулась в Царь Город.
Однако додумать эту мысль Надя не успела – навстречу ей неспешною прогулочной походкой шествовал ни кто иной, как господин Каширский.
– О Господи, только этого еще недоставало, – прошептала Надя. И впрямь – после взрыва на Сорочьей и общения с зарезанным Херклаффом ей недоставало только встречи со «знатоком астральных сфер».
Чаликова надеялась, что под вуалью Каширский ее не узнает, и попыталась прошмыгнуть мимо, но увы – Каширский ее не только узнал, но и приветствовал с необычайным радушием:
– Здравствуйте, здравствуйте, моя дорогая госпожа Чаликова! Как я рад вас видеть!
«А может, оно и к лучшему?», подумала Надя и решительно приподняла вуаль:
– Извините, господин Каширский, за то, что вашей радости я не разделяю. Но раз уж мы встретились, то заберите, пожалуйста, вот это.
И Надя, раскрыв сумку, извлекла оттуда кинжал с еще свежими следами крови. Каширский испуганно отпрянул, будто змею увидал, и даже спрятал руки за спину.
– Берите, берите, – совала ему Чаликова кинжал. – Передайте вашей сообщнице, мне чужого не надо!..
– Что это?.. – пролепетал «человек науки», хотя сразу узнал предмет, которым Анна Сергеевна не далее как вчера грозилась прирезать самого Каширского.
– То, чем госпожа Глухарева заколола вашего приятеля Херклаффа, – отчеканила Надя. – Или вы скажете, что впервые об этом слышите?
– Но я действительно впервые об этом слышу! – совершенно искренне изумился господин Каширский. – Хотя... да да!
Каширский резко замолк, закатил глаза и даже приподнял руку, будто антенну для уловления астрально ментальных волн:
– Да да, кажется, я понял, в чем дело! И вижу все обстоятельства, словно сквозь иные измерения...
– О чем вы? – удивилась Надя.
– Покойный Эдуард Фридрихович «заказал» нам с Анной Сергеевной, извините, вас, – пояснил Каширский. И для пущей наукообразности уточнил: – На предмет практического каннибализма. Не подумайте ничего плохого, госпожа Чаликова, я с самого начала был против этой нелепой затеи, но Анна Сергеевна прельстилась теми двадцатью золотыми, что обещал Херклафф. И вот, как я понимаю, Анна Сергеевна назвала ему место, где он встретит вас, а вместо этого пришла сама и его, гм, так сказать...
– замялся ученый, искоса поглядывая на кинжал. – Не пойму только, зачем ей это понадобилось.
Поняв, что распрощаться с кинжалом вряд ли удастся, Надя хотела распрощаться с «человеком науки». Однако Каширский вдруг заговорил очень быстро, будто пытаясь в чем то переубедить свою собеседницу:
– Да, вы можете мне не верить. Не стану оправдывать себя, ибо оправдания мне нет и быть не может. Да, я преступник, на моей совести немало злодеяний и загубленных жизней, но я всегда стремился избежать лишних жертв, если это было хоть сколько то возможно. Я и Анну Сергеевну всегда старался удержать от бессмысленного кровопролития...
Это действительно было так – и Надя могла в том убедиться вчера, или, вернее, вчера двадцать лет назад: утром в Вермутском парке, а затем в лесу, после третьего неудачного покушения.
Поняв, что, кроме общих слов, она уже вряд ли чего либо от господина Каширского дождется, Надежда хотела было расстаться с ним окончательно, но какая то неведомая сила удерживала ее и заставляла слушать дальше.
– Вот этот вот кинжал, который вы держите – кажется, вроде бы просто кусок стали, а сколько человеческих душ им погублено! И кто знает, кому он служил до того, как попал к Анне Сергеевне? И вы просите меня вернуть ей это орудие!
Каширский на миг замолк, не то затем, чтобы перевести дыхание, не то ожидая возражений. Но Надя молчала, и Каширский заговорил вновь:
– В ваших силах, госпожа Чаликова, разомкнуть этот зловещий порочный круг. Только одна вы способны обернуть силы зла на служение добру. Я бы и сам присоединился к вам, но тяжесть совершенных мною злодеяний не дает мне обратиться в сторону света. Мое положение очень трудное – я вынужден противостоять тьме, будучи частью этой тьмы, и это сковывает меня по рукам и ногам. А вы, Надежда – вы совсем другое дело...
Надя слушала быстрый говор Каширского, пытаясь уловить смысл его речи, но это было чем дальше, тем труднее, хотя вроде бы говорил он простые и разумные вещи, и к тому же почти без обычных своих псевдонаучных «наворотов». Надежда понимала одно – Каширский говорит искренне и оттого так путано.
И когда Каширский, словно бы выговорив все, что накопилось на душе, стремительно и не оглядываясь пошел прочь, Надя ощутила чувство огромного облегчения. Некоторое время она стояла посреди улицы, бездумно сжимая кинжал, но потом, опомнившись, спрятала его в сумку и медленным шагом двинулась вперед.
* * *
Когда Василий переступил порог Храма Ампилия Блаженного, огромного собора, построенного еще при царе Степане, он увидел множество людей, среди которых было немало священнослужителей и Государевых сановников. Чуть поодаль толпился простой народ. Подойти поближе к отпеваемому из за многолюдства не было никакой возможности, и Дубов мог только увидеть, что гроб был закрыт – наверняка из за следов нечеловеческих пыток, которым злодеи подвергли отца Александра.
Заметив среди мирян пожилого человека в рясе, Дубов незаметно подошел к нему:
– Извините, батюшка, что тревожу вас в столь скорбный час. Нет ли здесь отца Иоиля? Ну, того, кто был священником на Сороках до отца Александра.
Дубов и сам толком не знал, зачем ему понадобился отец Иоиль. Но надо же было с чего то начинать расследование?
– Отец Иоиль – это я, – дотронувшись до седой бородки, с легким поклоном ответил священник. – Чем могу служить?
– Видите ли, отец Иоиль, я был другом покойного Александра Ива... отца Александра, – тихо заговорил Дубов. – И теперь...
– Понимаю, – кивнул отец Иоиль и незаметно отвел Василия в сторонку, за мощную колонну, поддерживающую высокий свод храма. – Здесь мы не будем никому мешать. Уважаемый... Простите, как ваше имя отчество?
– Савватей Пахомоыч, – чуть замявшись, ответил Дубов. Именно таким именем отчеством он пользовался в прошлом году в Новой Мангазее
– И вы, почтенный Савватей Пахомыч, не очень доверяя нашим государственным сыскарям, собираетесь сами доискаться до истины?
Василий чуть заметно вздрогнул – старый священник словно читал его мысли.
– Напрасно, сын мой, напрасно, – чуть возвысил голос отец Иоиль, как показалось Дубову – нарочно для неприметного господина в неприметном кафтане, вдруг оказавшегося по другую сторону колонны. – Никто не сомневается, что злодеи будут найдены и наказаны со всей строгостью, – назидательно продолжал отец Иоиль. – Только что перед вами тут побывал Государь, он отдал последний долг покойному и сказал, что самолично проследит за ходом расследования.
– Ну, коли сам Государь... – развел руками Василий.
– Вы знаете, Савватей Пахомыч, наш Государь очень близко принял к сердцу то, что произошло с отцом Александром, – уже тише продолжал отец Иоиль. – Он даже предложил нашему церковному руководству подумать о том, чтобы сопричислить отца Александра к сонму Святых Великомучеников.
Василий кивнул, как бы принимая сказанное к сведению.
Видимо, решив, что больше ничего толкового не услышит, неприметный господин отошел от колонны. Василий уже хотел было задать отцу Иоилю какой то вопрос по существу дела, но тут в храм буквально влетел человек в кафтане стрельца и, подскочив к высшему церковному руководству, что то стал говорить, размахивая руками совсем неподобающе времени и месту.
– Это наш Святейший Патриарх Евлогий, – пояснил отец Иоиль. – Господи, что там еще стряслось?
Выслушав беспокойного стрельца, Евлогий поднял руку, и отпевальный хор смолк.
– Право же, и не знаю как об этом объявить, – растерянно заговорил Патриарх, – но и скрывать не имею права. Только что мне сообщили, что... В общем, врагам Бога и людей показалось мало зверски убить пастыря, так они еще и разрушили Храм Всех Святых на Сорочьей. Пожалуйста, продолжайте, – обратился он к священнику, отпевавшему отца Александра, – а я должен отбыть на место злодеяния.
Сказав это, Евлогий и другие иерархи чинно потянулись к выходу.
– Это что то немыслимое, – смертельно побледнев, прошептал отец Иоиль. – А я там всю жизнь прослужил...
«Надя!» – мелькнуло в голове Василия. Он прекрасно понимал, что раньше или позже Чаликова неминуемо окажется на Сорочьей улице.
– Я должен идти туда, – твердо заявил Василий. – Отец Иоиль, вы не подскажете, как отсюда скорее попасть на Сорочью?
– Пойдемте вместе, – ответил священник.
Однако почти на выходе Василий услышал позади себя голос, показавшийся ему знакомым:
– Господин Дубов?
Василий вздрогнул, но поняв, что уже этим наполовину выдал себя, непринужденно обернулся. Перед ним стоял купец Кустодьев.
– Ах, простите, обознался. Что поделаешь – плохая память на лица. Но со спины – вылитый Василий Николаич. И голос, как у него...
Боковым зрением Василий заметил, как отец Иоиль скромно отошел в сторонку, будто бы разглядывая икону слева от входа.
«Неужели мазь не сработала?» – забеспокоился Дубов. Он вынул из внутреннего кармана зеркальце, позаимствованное у Нади, и украдкой погляделся – нет, лицо было «не свое».
– Ну, раз вы не Дубов, то извините, – проговорил Кустодьев.
– Нет, отчего же, – решился Василий. – Вы отнюдь не обознались, любезнейший господин Кустодьев. Я действительно Дубов, хотя... Ну, вы понимаете.
– Понимаю, понимаю, – понимающе понизил голос почтенный купец. – Я бы и не стал с вами заговаривать, кабы не имел к вам весточки от некоей известной вам особы...
– Надеюсь, все в порядке? – тихо спросил Дубов.
– Ну, разумеется, – кивнул купец. – Известная вам особа благополучно достигла Замошья и просила передать вам, любезный Василий Николаич, благодарность и привет... Но я вас, кажется, задерживаю? – спохватился Кустодьев. И резко погрустнел: – Я ведь тоже знавал отца Александра, хоть и не так близко. А когда моя Федосья Никитична услышала о том, что произошло, то сознание потеряла, и даже теперь еще не совсем здорова...
«Ну, хотя бы с боярином Андреем все в порядке», подумал Василий.
Тепло попрощавшись с купцом Кустодьевым, он догнал отца Иоиля.
– Ну, идемте, что ли? – проговорил священник. – Я знаю самый близкий путь, так что доберемся скоро.
Некоторое время они шли молча, думая каждый о своем, а может быть – и об одном общем.
– А я почти сразу подумал, что вы – Василий Дубов, – вдруг сказал отец Иоиль.
Дубов промолчал.
– При последней встрече отец Александр упоминал ваше имя, – пояснил отец Иоиль. – Он сказал, что вам я могу доверять, как ему.
Дубов признательно кивнул и чуть замедлил шаг – он чувствовал, что пожилой священник с трудом за ним поспевает.
* * *
В царскую рабочую горницу Надежда вошла в сопровождении статного чернобородого дьяка, который был не то распорядителем, не то помощником царя еще при Дормидонте. Для себя Надя звала его «Дворецкий Бэрримор».
– Госпожа Чаликова, постарайтесь долго не задерживать нашего Государя, – перед самым входом попросил «Бэрримор». – Он сегодня очень занят. – И доверительно добавил: – Вообще то Государь нынче не совсем в духе. Я бы на вашем месте, сударыня, передал просьбу в письменном виде... Ну, как хотите.
– Благодарю вас, – еле выдавила из себя Надя. Теперь ее волновало одно – удастся ли хоть на краткий миг остаться с Путятой наедине.
Царь сидел за столом, прикрыв глаза, и Надежда на миг увидела в нем не средоточие зла и всех пороков, а просто бесконечно усталого и замотанного человека.
– А а, госпожа Чаликова! – вдруг очнулся Путята. – Рад, весьма рад еще раз вас видеть. Как я понял, вы желаете что то мне лично сообщить?
– Д да, – пролепетала Надя, явно не готовая к столь радушному приему. – И хотелось бы наедине...
– Оставь нас, – велел царь чернобородому дьяку. Тот молча повиновался, а Надя подивилась, как все неправдоподобно удачно складывается.
– Ну что ж, прошу вас, – пригласил Путята.
На еле гнущихся ногах Надежда подошла к столу, опустила сумку на пол.
– Извините, Государь, я очень волнуюсь, – проговорила Надя, отстегивая дрожащими пальцами пряжку на сумке.
– А вы не волнуйтесь, сударыня Надежда, – обаятельно улыбнулся царь. – Я же вроде бы не кусаюсь.
– Да да, конечно, – чуть глуповато промолвила Надежда. И вдруг волнение куда то улетучилось, уступив место решимости и какому то холодному расчету. Чаликова резко выхватила из сумки кинжал с еще не смытой кровью и столь же резко, хоть и неумело, замахнулась...
– Ну куда ты, девушка, прешь?! – раздался у нее над ухом грубоватый голос. – Лишку хватила, что ли?
Надя очнулась – она шла по улице и, если бы ее не окликнули, то миг спустя стукнулась бы лбом о зад кареты, стоявшей на обочине.
– Скажите, где я? – спросила Чаликова у прохожего, который спас ее от верной ссадины или даже шишки.
– А куда вы идете – может, я подскажу? – откликнулся прохожий.
«Если скажу, что иду в царский терем, то не станет ли он расспрашивать, что я там потеряла, – мелькнуло в голове у Нади. – А вдруг он вообще из „тех“...»
– Видите ли, сударь, я не здешняя, – стала объяснять Чаликова, – а моя подруга живет на улице... Ой, забыла название. Помню, что неподалеку от царского терема. Мне бы дотудова добраться, а дальше сама найду.
– Ну, стало быть, вам туда, – указал прохожий. – Направо, а потом почти сразу за углом.
– Значит, я шла верно, – вслух подумала Надежда, пробираясь в указанном направлении. И это было очень странно – Надя даже не могла вспомнить, как она добралась сюда из отдаленной окраины. А ведь шла она по городу, который едва знала...
Раньше Чаликова посещала царский терем только по приглашению, а сегодня шла туда по собственному почину и не была уверена, впустят ли ее вообще, а уж тем более – допустят ли пред светлые очи самого Государя.
Однако привратники встретили Надежду весьма приветливо и тут же провели в обширное неуютное помещение, что то вроде приемной, где вдоль стен стояли несколько стульев, а за столом, заваленном бумагами, сидел господин в щеголеватом зеленом кафтане с блестками, которого Надя, не зная названия его должности, для себя прозвала секретарем.
– Вы желаете беседовать с Государем лично? – переспросил секретарь, выслушав просьбу Надежды. – Но, может быть, госпожа Чаликова, вы могли бы изложить мне ваше ходатайство, а я передам его Государю?
– Нет, это дело особой важности, – ответила Надя столь твердо, что секретарь больше не настаивал:
– Ну хорошо, я об вас доложу, хотя ничего не могу обещать. Пока что присядьте, возможно, Государь соблаговолит вас принять.
Надежда уселась на один из свободных стульев, но тут же ей пришлось отвернуться, насколько это было возможно, и даже опустить вуаль: в приемную с топотом ворвалась собственной персоной Анна Сергеевна Глухарева.
– Мне к царю! – бросила она, даже не глянув в сторону Чаликовой.
– Государь занят, – мрачно ответил секретарь. Он знал крутой нрав госпожи Глухаревой и потому готовился к долгим бесплодным пререканиям.
– А денег он мне передать не велел? – презрительно прищурилась Анна Сергеевна.
– Вам? – удивился секретарь. – За что, позвольте спросить?
– Не ваше дело!
Тут откуда то из внутренних покоев появился чернобородый дьяк "Бэрримор":
– Ах, это вы, почтеннейшая. Подождите, я доложу Государю.
– Да на хрен мне ваш сраный Государь! – вспылила Анна Сергеевна. – Знаю я вас, мошенников – целый день продержите, а потом выпроводите, не солоно хлебавши! Так вот, передайте ему, что если к завтрему я не получу законной платы, то сделаю с ним то же, что с Хе... с тем, которого он мне «заказал»!
И с этими словами Анна Сергеевна покинула приемную, так хлопнув дверью, что аж стулья задрожали.
– О чем она? – недоуменно пожал плечами секретарь.
– Вздорная баба, – чуть поморщился чернобородый дьяк. И вдруг обратился к Надежде: – Госпожа Чаликова, а вот вас Государь с нетерпением ждет.
Дьяк провел Надю в ту дверь, из которой только что вышел, и передал ее двоим дюжим стрельцам охранникам в ухарски красных кафтанах.
Стрельцы повели ее по каким то темным коридорам, и тут Надя поняла, что ведут ее вовсе не к Путяте, а куда то совсем в другое место, возможно, в тайные подвалы, откуда ей вовек не выбраться. Надя уже мысленно кляла себя за легкомыслие и прощалась с жизнью, но тут один из красных стрельцов толкнул неприметную дверь, и они оказались в горнице Путяты, которая выглядела точно так, как Надежда и представляла ее по дороге в терем. Царь точно так же сидел за столом и точно так же обрадовался появлению гостьи:
– А а, госпожа Чаликова! Рад, весьма рад еще раз вас видеть.
А так как стрельцы не уходили, а напротив, с подозрением поглядывали на Надю и ее сумку, то Путята обратился к ним:
– Ребята, ну не пяльтесь вы на госпожу Чаликову. Я понимаю, она очень милая и красивая девушка, но не вводите же ее в смущение. Или вы думаете, что она собирается меня зарезать?
Стрельцы нехотя вышли и встали за дверью. Надя несмело подошла к столу.
– Да вы присаживайтесь, Надежда, в ногах правды нет, – радушно пригласил Путята. – Ну, с чем пожаловали? Я так понял, что у вас какое то важное сообщение, которое вы никому, опричь меня, доверить не можете?
– Да, и это касается происшествия на Сорочьей улице.
– Вы о давешнем убийстве отца Александра? – Путята набожно перекрестился. – Царствие ему небесное.
– Нет нет, я о том, что было сегодня.
– Мне уже доложили, – помрачнел Путята. – Враги нашего государства обнаглели выше всякого предела. Но терпение народа не безгранично. Мы делаем и будем делать все от нас зависящее, чтобы злодеи были схвачены и достойно наказаны. – Путята значительно глянул на Надю и продолжал с некоторой не совсем свойственной ему запальчивостью: – А ежели кого застанем на месте злодеяния, то там же и порешим. На улице – так на улице, в водопроводе – значит, в водопроводе. А найдем
в отхожем месте – там же, извините за грубое слово, и замочим!
– Совершенно с вами согласна, – ответила Чаликова, терпеливо выслушав это заявление, которое ей что то очень смутно напомнило. – Дело в том, что я случайно оказалась там во время этого гнусного злодеяния, а сразу после взрыва обнаружила вещественные доказательства, обличающие высоких должностных лиц. Оттого то я и решила передать их напрямую вам, ибо ни в ком другом уверена быть не могу.
С этими словами Надежда открыла сумку (пряжка была отстегнута заблаговременно), выверенным движением выхватила кинжал и резко замахнулась. Путята мгновенно соскользнул под стол, и удар пришелся в спинку кресла, распоров дорогую шелковую обивку.
– Взять ее! – пискнул из под стола Путята. В горницу ворвались стрельцы и, грубо схватив Надежду, поволокли ее по темному коридору...
– Сударыня, с вами все в порядке? – услышала Чаликова прямо над собой участливый голос. Надя открыла глаза и даже встряхнула головой – она по прежнему сидела на стуле в приемной, а рядом с нею, чуть склонившись, стоял секретарь.
– Благодарю вас, – признательно прошептала Надя. – Что то голова закружилась...
«А одобрил бы Александр Иваныч, что я таким образом собираюсь отомстить за его гибель?» – мелькнуло у нее в голове. Ответ напрашивался сам собой, но додумать Надя не успела – ее внимание отвлек (или, вернее, привлек) знатного вида вельможа, в котором она признала князя Длиннорукого.
– А а, милейший князь, как мило, что пожаловали! – радостно (хотя, как показалось Чаликовой, несколько фамильярно) приветствовал его секретарь. – Здесь для вас кое что имеется.
С этими словами он покопался в стопке бумаг и извлек два листка.
– Вот – указ Государя об освобождении вас от должности градоначальника, – секретарь подал князю первый листок. – А это – верительная грамота, где сказано, что вы назначены послом Кислоярского царства в Ливонию.
Такому повороту Чаликова не очень то удивилась – Путята действовал словно бы по примеру советского руководства, нередко отправлявшего проштрафившихся номенклатурщиков в почетную ссылку послами куда нибудь в дружественную развивающуюся страну. А зная по рассказу Василия о пьяном дебоше, что накануне учудила Длинноруковская супруга, Надя решила, что князь еще легко отделался.
– Но я могу хотя бы переговорить с Государем? – чуть не с мольбой спросил бывший градоначальник.
– Зачем? – искренне удивился секретарь. – Тут все сказано, – он протянул князю верительную грамоту. – Хотя, впрочем, кое что Государь велел передать вам на словах. Видите ли, встречаясь и беседуя с иноземными послами, он пришел к выводу, что в работе нашего Посольского приказа еще очень много косности и казенщины. Как раз намедни у Государя побывал ливонский посланник и говорил, что тамошние купцы хотят с нами более широко торговать, и даже очень выгодно для нас, но все вопросы
медленно решаются, потому как полномочного посланника там уже третий год как нет, а посольские чиновники не хотят брать на себя ответственность. Вот и получается, что сами же свою выгоду упускаем. А посол – это не абы кто, а лицо нашего государства, тут кого попало не поставишь. Здесь нужен такой человек, который способен сам принимать решение на месте. И именно таким человеком, могущим оживить наши межгосударственные отношения, Государь считает вас, любезнейший князь.
– Благодарю покорно, – пробурчал Длиннорукий. Вообще то он ожидал гораздо худшего, и подобный поворот мог считать за немалую удачу.
– И еще Государь просил передать вам, – доверительно понизил голос секретарь, – что ему очень жаль терять столь замечательного градоначальника, но только вы, с вашими замечательными способностями...
Тут из внутренних покоев вновь появился чернобородый дьяк "Бэрримор". На полуслове прервав инструкции Длиннорукому, секретарь повернулся к дьяку:
– Ну, как там Государь, еще не освободился? Тут вот госпожа Чаликова к нему просится.
– Придется подождать, – откликнулся дьяк. – У Государя теперь тот самый господин, что давеча у него был. Битый час там сидит, и когда выйдет, непонятно.
– Странное дело, а я и не заметил, как он прошел, – не без удивления пожал плечами секретарь.
И тут из «внутренней» двери явился господин Херклафф. Надя привыкла его видеть веселым и жизнерадостным даже в самых неблагоприятных для него обстоятельствах, но на сей раз он выглядел на редкость благостным и, если так можно выразиться, умиротворенным. Хитро поблескивая моноклем, Эдуард Фридрихович пересек приемную, небрежно ковыряясь во рту зубочисткой.
– О, майн готт, дас ист майн либе фреуде херр бургомистер! – искренне, хотя и чуть театрально обрадовался он, завидев Длиннорукого. – Сколько зимов, сколько летов!
– Я больше не херр бургомистер, – проворчал князь. – Я теперь херр посол.
– И куда вы посол? – изумился людоед.
– В Леонию.
– Куда куда, простите?
– В Ливонию, – поправил князя царский секретарь.
– О о, значит, мы теперь з вами эти, как их, земляки! – воодушевился Херклафф. – Битте, либе херр князь, когда будете в Рига, вилкоммен цу мир ф гости, я буду очень рад!
Заметив скромно сидящую Надю, Эдуард Фридрихович развеселился еще больше:
– Фройляйн Надин! А фы што здесь делаете?
– Жду аудиенции у Государя, – нехотя ответила Надя. И то ли в шутку, то ли всерьез попросила: – Может, составите мне протекцию?
– Для вас – все, што пошелаете, – чародей в порыве радостных чувств даже чмокнул ей ручку, – но это – увы!
И Херклафф, словно бабочка, упорхнул из приемной, мурлыча под нос песенку «Мейн либер Аугустин». Истинный смысл его последних слов Чаликова поняла чуть позже.
– Князь, а вы то что здесь копаетесь? – вдруг оборотился секретарь к Длиннорукому. – Вам еще в дорогу собираться, не на ночь же глядя отъезжать будете?
– И главное, княгиню с собой прихватить не забудьте, – добавил «Бэрримор». – Теперь в просвещенной Европе так принято – чтобы повсюду с супругой.
Князь весьма неприязненно оглядел обоих.
– Но должен же я сдать дела в градоправлении, – произнес он чуть не с мольбой.
– Для чего? – с нескрываемым пренебрежением промолвил секретарь. – Все это сделают и без вас. А вам, господин посланник, о другом думать нужно – о том, как вы будете блюсти выгоду нашего царства на брегах Варяжского моря!
Ничего не ответив, князь Длиннорукий схватил в охапку верительную грамоту и, стараясь сохранить достоинство, вышел прочь. В дверях он чуть не столкнулся с Рыжим, но по причине расстроенных чувств этого даже не заметил.
– Что случилось? – прямо с порога озабоченно заговорил Рыжий. – Для чего меня так срочно вызвали?
Секретарь уважительно привстал за столом – гораздо уважительнее, чем при появлении князя Длиннорукого:
– Господин Рыжий, наш Государь призвал вас, дабы лично объявить, что назначил вас царь городским градоначальником!.. Ой, кажется, я сам это сделал вместо него.
– Схожу узнаю, может ли он поздравить вас прямо теперь, – сказал чернобородый дьяк и скрылся за «внутренней» дверью.
Но тут Рыжий заметил Надежду. А заметив, с непринужденным видом подсел на соседний стул.
– Надя, вы с ума сошли! – убедившись, что его никто не слышит, шепотом напустился Рыжий на Чаликову. – Какого черта вы вернулись? Неужели вы не понимаете, что живой вас отсюда не выпустят?!
– Ну почему же? – с напускной кокетливостью возразила Надя. – Государь ко мне благоволит, может быть, даже лично соизволит со мною побеседовать...
– Не прикидывайтесь ду... наивной, – чуть не вырвалось у Рыжего грубоватое словечко. – Ваш единственный шанс – это если вы уйдете отсюда вместе со мной. Кстати, ваше счастье, что я теперь не просто Рыжий, а градоначальник, при мне вас не тронут. Но учтите – если вы отойдете от меня хоть на шаг, то я за вашу жизнь не дам ни полушки.
Резко возвысив голос, Рыжий обратился к секретарю:
– Пожалуйста, извинитесь за меня перед Государем – я провожу госпожу Чаликову и тотчас вернусь.
С этими словами он подхватил Надю под руку и чуть силой вывел прочь из царского терема.
Едва несостоявшаяся Шарлотта Корде и новоиспеченный мэр покинули царскую приемную, из «внутренней» двери не то чтобы вышел, а как то выпал чернобородый дьяк. Лицо его, обычно до крайности невозмутимое, на сей раз выражало крайнюю степень смятения, а руки заметно дрожали.
* * *
Отец Иоиль вел Дубова по незнакомым улицам, то и дело куда то сворачивая. Потом Василию показалось, что священник малость сбился с пути – они уже во второй раз проходили мимо одной и той же харчевни с яркой вывеской над входом. Когда они оказались там в третий раз, Василий уже хотел было указать своему провожатому на это обстоятельство, но отец Иоиль, к немалому удивлению Дубова, завел его прямо в харчевню.
– Сейчас все поймете, – отец Иоиль усадил Дубова за столик напротив окна. Миг спустя на противоположной стороне улицы остановился тот «неприметный господин», который пытался подслушивать их разговоры за колонной.
– Я его в самом начале приметил, – пояснил отец Иоиль. – Думал, сможем отвязаться, да не тут то было.
«Неприметный господин» тем временем почти откровенно наблюдал за своими подопечными через окна харчевни.
– Что же делать? – забеспокоился Василий. – Не век же нам здесь сидеть!
– Немного подождем, а потом с Божьей помощью что нибудь придумаем, – обнадежил его отец Иоиль. И сказал подошедшему половому: – Принеси ка нам для началу по кружке чаю.
Соглядатай продолжал терпеливо топтаться на улице, и Дубов, не желая терять времени, достал из кармана рукопись, полученную от боярина Павла.
– Ох, это ж как будто не совсем по нашему, – покачал головой священник. Тогда Василий зачитал вслух:
– И вот придет день, пылающий как печь; тогда все надменные и поступающие нечестиво будут как солома, и попалит их грядущий день, говорит Господь Саваоф, так что не оставит у них ни корня, ни ветвей...
– Так это же из книги ветхозаветного пророка Малахии, – сказал отец Иоиль, терпеливо выслушав до конца.
– И все? – разочарованно протянул Дубов. – А я то думал, что в этой записи заложен какой то особый смысл...
– Видимо, для отца Александра здесь был какой то смысл, – раздумчиво ответил отец Иоиль. – Иначе бы он не стал это отдельно выписывать... Да да, благодарю вас, – кивнул он половому, принесшему чай, и что то прошептал ему на ухо. Тот понимающе закивал:
– Будет сделано, батюшка. Препровожу непременно.
Глянув в окно, Василий со вздохом заметил:
– А наш друг все еще там.
Эти слова, разумеется, относились к «неприметному господину», который продолжал маяться на другой стороне улицы.
– Я постараюсь его «увести», – решительно встал из за стола отец Иоиль, – а вы доберетесь без нас. То есть без меня и без него. Тут уже недалеко.
С этими словами священник вышел из харчевни и не спеша двинулся по улице. Чуть спустя «неприметный господин» отправился в ту же сторону.
Едва Дубов проводил их взором, к столику вновь подскочил половой:
– Сударь, идемте со мной, я все устрою.
Проведя Василия через кухню, половой вывел его на двор, а оттуда в узкий кривой переулочек, застроенный неприметными избами:
– Теперь вам туда, а потом прямо. Попадете на Савельевскую улицу, а она упирается в Сорочью.
Всю дорогу Василий посматривал по сторонам и украдкой оглядывался назад – «хвоста» не было. А оказавшись там, где до нынешнего утра находился Храм Всех Святых, он обнаружил самую безрадостную картину: храм лежал в руинах, по которым сновали работники Сыскного приказа, а десятка полтора стрельцов стояли в оцеплении, оттирая от места происшествия толпу зевак. Между оцеплением и толпой бегал Петрович и, возбужденно махая руками, рассказывал всем желающим (а также и не желающим) о том, чего
свидетелем и даже участником он был, дополняя свой страшный рассказ все более новыми и более жуткими подробностями.
Протиснувшись вперед, Василий услышал:
– ...И вот сначала вошли туда два мужика, а потом та баба в черном. А потом она прошла второй раз, но мимо. А потом выскочила из двери, а я за ней. А потом ка ак бабахнет!!!
Здесь Петрович содрогнулся, как бы заново переживая происшедшее, и, едва оправившись от потрясения, завел по новой:
– Ну, стою я, сторожу, все как положено, потому как поставили меня сюда охранять, чужих не пускать, стало быть. А тут эти двое. А как их не пропустить, коли один – большой человек, при самом царе состоит, царствие ему небесное. Да не царю царствие небесное, балда, а тому, кто сюда вошел. И второй тоже – видно, что господин приличный, хоша и одет богато. Сразу ясно, мироед, угнетатель трудового народа... Ну да ладно, – смилостивился Петрович, – доугнетался, бедняга, теперь тоже
там. – Петрович горестно махнул рукой в сторону развалин. – А все та баба, недаром она в черное одевается, словно ворона! Ведьма она, точно вам говорю! Сначала в церкву вошла, а потом мимо прошла...
– Так что она, сначала вошла, а потом вышла? – спросил кто то из толпы.
– То то что не вышла, а потом второй раз прошла! – нетерпеливо разъяснил Петрович. – Ведьма она, вот кто! Я ее знаю, от этой бабы еще не такого ждать можно!
Пока Дубов, задействовав дедуктивные способности, тщетно пытался извлечь из этих россказней хоть какое то рациональное зерно, Петрович в очередной раз приступил к своему необычайному повествованию:
– Будь моя воля, я бы этих попов грабил безбожно, потому как они такие же мироеды и утеснители бедного люда, но убивать – это непорядок! Моя бы воля, я бы ихние церкви тоже все порушил, но нельзя – порядок должон быть! А та баба – она ведьма, настоящая ведьма!!! Мало того, что меня обесчестила, так еще и церкву на воздух пустила, а в ней двоих человек. Их то за что? Она и меня хотела рвануть, да не на того напала! Я ее из под земли достану и к ответу приведу!..
Петрович говорил много, но сколько нибудь ясная картина происшедшего так и не вырисовывалась. «Баба в черном», которую Петрович упорно именовал ведьмой, вполне походила на Анну Сергеевну, а то, что она сначала вошла в церковь, а потом, не выйдя оттуда, еще раз прошла мимо, Василий отнес либо на счет возбужденного состояния рассказчика, либо к трюкам Каширского. Правда, оставалось неясным, для чего Глухаревой (или кому бы то ни было) понадобилось взрывать храм, и что это за два человека, вошедшие
туда еще до Анны Сергеевны.
Василий понял одно: Нади здесь нет и, по видимому, не было. А потому и его пребывание на Сорочьей теряло всякий смысл – ясно было, что к развалинам храма его просто не подпустят. Да и «светиться» тут, пусть даже в облике «Савватея Пахомыча», тоже было не очень то разумно – Дубов увидел, как к руинам подошел отец Иоиль и, скрестив на груди руки, с неизбывной печалью глядел на останки храма, в котором служил Богу и людям долгие годы. «Неприметного господина» видно
не было, но он мог подойти в любой миг.
Стараясь не слишком обращать на себя внимание, Дубов выбрался из толпы и медленно побрел по Сорочьей улице. Он понимал, что убийство отца Александра и уничтожение Храма Всех Святых – это звенья одной цепи, но сознавал также и то, что в создавшихся обстоятельствах вести самостоятельное расследование было очень затруднительно, почти невозможно. Волновало и другое – где теперь Надя? Выбрав место побезлюднее, Василий расстегнул верхние пуговицы кафтана, извлек из внутреннего кармана кристалл и вполголоса
попросил показать Надежду Чаликову. То, что он увидел в большой грани, заставило Василия резко ускорить шаги в направлении центра Царь Города.
-----
