25.07.2009

  Наш сайт

  Сегодня читаем

Елизавета Абаринова-Кожухова - Царь мышей (Холм демонов 3)

Автор рассылки: Александр Nessh

Написать автору

Страница 25:

Слушая стройный хор «Идущих вместе», Василию вдруг самому захотелось спеть. «Эх, жаль, скрипку не прихватил, – с сожалением подумал Дубов, – а то еще и сыграл бы».
Василий подошел к Цветодреву и запел приятным баритоном ту самую песню, за которую в свое время на областном смотре комсомольской песни получил третью премию:

– Работа у нас такая,
Забота наша такая 
Цвела бы страна родная,
И нету других забот.
И снег, и ветер,
И звезд ночной полет
Тебя, мое сердце
В тревожную даль зовет!

Цветодрев прямо со второго куплета «ухватил» мелодию и настолько верно и ненавязчиво подыгрывал на гуслях, что, наверное, даже сама Александра Пахмутова осталась бы довольна. А Василий, на ходу вспоминая подзабытые слова, думал, что песня эта вовсе не такая уж и комсомольская, а просто очень хорошая и душевная песня о светлых человеческих чувствах. Должно быть, это поняли и друзья Цветодрева – в сущности, все они были обычными парнями и девушками, не чуждыми высоких душевных стремлений, и их ли одних вина, что эти стремления у них обрели столь искаженные очертания? Как только Василий под общие рукоплескания допел песню, Ваня Стальной подскочил к нему с просьбой записать слова. И, естественно, Дубов не мог ему отказать.
Но не стоит думать, что Василий Николаевич просто дурачился – пел, сочинял лозунги и угощал прохожих вином. Нет, он примечал все – и то, как боярин Андрей отошел от окна в глубь дома, и даже вернувшуюся пустую телегу князя Святославского.
Закончив диктовать Ване слова «Тревожной молодости», Василий подошел к телеге:
– Ну как, отвез?
– Вестимо, отвез, – степенно ответил возница. – И еще дождался, покуда бочку на ладью отнесли. Все, как ты велел.
– И сам видел, как ладья отплыла? – не отступался Василий.
– Видел, как тебя сейчас, – заверил возница.
– Ну, коли так, винца испей, – тут же предложил хлебосольный Дубов. – Антип, налей ему чарку, да не скупись!
И тут в конце улицы показалась богатая карета, запряженная тройкой породистых белых коней.
– Князя Длиннорукого? – вслух подумал Василий.
– Самого Путяты! – со священными придыханиями ответил боярин Павловский, случившийся поблизости. И, обернувшись к своим подопечным, с мольбой заговорил: – Ребятки, милые мои, уж вы расстарайтесь – ведь такой случай редко когда выпадает!..
Увидав скопление народа, царь Путята пожелал остановиться и выйти к своим подданным, о чем, вероятно, впоследствии горько сожалел.
– Слава Путяте! – грянули «Идущие вместе», бурно (хотя и не очень трезво) поддержанные всеми присутствующими. Путята чуть поморщился и, дежурно «сделав ручкой», хотел было уже вернуться в карету и ехать дальше, но тут к нему подскочил боярин Павловский и принялся с жаром что то говорить, указывая на своих юных подопечных. Царь слушал вполуха и чувствовал себя посреди общего внимания к своей особе не очень то уютно.
И тут из дома с воплем выбежал Мисаил:
– Боярин Андрей исчез!!!
Царь отодвинул Павловского и решительно направился к Мисаилу, попутно бросив на Дубова сдержанно яростный взор.
– Говори толком и по порядку, что случилось! – велел Путята.
– Ну, ежели по порядку, то все началось с вина, которого целую бочку купил мой начальник, глава Тайного приказа князь Святославский, – начал было Мисаил обстоятельный рассказ. – А я совсем забыл, что от вина у меня иногда случается... Ну, вы понимаете.
– Несварение желудка, – подсказал Дубов, – в смысле, понос.
– Вот вот, самый настоящий понос, – радостно подхватил Мисаил. – И покаместь господа с боярином Андреем услаждались вином и ухою, я, как дурак, просидел в отхожем месте. И вот скажи мне, Государь, есть ли после этого в мире справедливость? – Мисаил сделал выверенное движение рукой, как бы призывая не то в свидетели, не то в сочувствующие все земные и небесные силы.
– По делу говори! – мрачно оборвал его Путята.
– Ну вот я и говорю, – испуганно зачастил скоморох, – дело самое скверное. Выхожу это я из... ну, оттуда, где поносом маялся, иду по дому, во все уголки заглянул, а окромя спящего князя Святославского, ни одной живой души не встретил!
Путята с тихой ненавистью глянул на Василия – он уже не сомневался, что Дубов имеет к исчезновению боярина Андрея самое прямое отношение, но так как формальных причин утверждать подобное он пока что не имел, то выразился более обтекаемо:
– А ведь это по вашему, Василий Николаич, ходатайству его выпустили из темницы!
– Как так, по моему? – искренне возмутился Василий. – Извините, Государь, но инициатива исходила не от меня, а от Надежды, а я с самого начала говорил ей, что это дело не стоящее. Не верите – спросите у госпожи Чаликовой!
Однако Путята уже не слушал Дубова – его тяжелый взор упал на «добрых молодцев», которых он, кстати говоря, прекрасно знал по совместной работе в Сыскном и Тайном приказах. Теперь они дрожали, словно осиновый лист, в ожидании царского гнева. И не зря.
– Вы тут зачем поставлены – выполнять свое задание, или пьянствовать? – бушевал Путята, уловив явственный винный дух, исходящий от «молодцев». – Предупреждаю сразу – ежели не найдете боярина Андрея, то я вас дерьмо выгребать отправлю, так и знайте!
– Глядите, да вон он где! – вдруг заорал Антип, указывая на человека, нетвердой поступью выходящего из ворот.
«Добры молодцы», явно не желающие переквалифицироваться в ассенизаторы, гурьбой кинулись к воротам и вскоре представили беглого боярина пред светлые очи Государя.
Но увы – Государь не оценил их стараний:
– Кого вы мне привели, придурки? Это же князь Святославский!
Князь же Святославский, увидев Дубова, обрадовался несказанно:
– Василий Николаич, куда это вы запропастились? А я хотел позвать вас в еще одну прелестнейшую харчевенку, где подают чудные блинчики с брусникой. Вы берете такой блинчик, окунаете его в сметанку, откусываете маленький кусочек и заедаете щучьей икоркой...
– Князь, куда исчез боярин Андрей? – прервал Путята «вкусный» монолог Святославского. Царь старался говорить очень тихо и спокойно, хотя внутри его все клокотало.
– А? Что? В чем дело? – переспросил князь, ласково дыхнув перегаром.
– Государь спрашивает, куда вы девали боярина Андрея, – громко повторил Дубов царский вопрос.
Князь, казалось, только теперь заметил, что они не вдвоем:
– А а, царь батюшка? А иди ты в жопу, царь батюшка, не до тебя. – И вновь обратился к Дубову: – Да, Василий Николаич, так о чем бишь я толковал? Берете блинчик, окунаете в сметанку и запиваете медовушкой. Но чуть чуть, в меру, дабы не перебить вкуса брусники...
И хотя князь Святославский обошелся с Государем столь неучтиво вовсе не от злости, а скорее по простоте душевной, Путята аж позеленел, в сердцах плюнул на мостовую и решительным шагом направился к карете. А Дубов чуть слышно проговорил:
– Два – один.
Но увы – даже и на этом невзгоды Путяты не закончились. Увидев, что он собирается уезжать, боярин Павловский дал отмашку своим ребятам, чтобы те достойно проводили любимого Государя. И надо же было такому случиться, что самая голосистая из «Идущих вместе», боярышня Глафира, оказалась как раз рядом с царскою тройкой. И едва она завопила: «Путята, мы любим тебя!!!», как лошади от испуга рванули с места и на бешеной скорости понесли карету, так что миг спустя она исчезла за ближайшим поворотом.
Все произошло так стремительно, что никто ничего не мог понять. Разъяснить собравшимся, что же, собственно, случилось, взялся скоморох Антип.
– Братцы, на помощь, царя украли! – выкрикнул он во весь голос. И толпа, дыша винными парами, опрометью помчалась туда, куда лошади унесли карету – спасать Государя из лап похитителей. А того, что при этом едва не сбили с ног самого Государя, никто даже не заметил.
Боярская слободка вмиг опустела – остались лишь Путята, Дубов и князь Святославский, продолжающий бубнить себе под нос что то о блинах с икоркой, да еще кучер, хлопочущий вокруг телеги. Именно он первым и пришел на выручку:
– Да ты не кручинься, Государь батюшка, садись ко мне в повозку, я тебя с ветерком домчу, скажи только, куда.
Василий представил себе, как Путята «с ветерком» катится через весь город на телеге, годной разве что для перевозки пустых бочек, и втайне возжелал, чтобы царь принял это предложение. Но, очевидно, Путята представил себе то же самое – и отказался, а вместо этого решил зайти к градоначальнику и одолжить у него конный выезд, чтобы добраться до дому. Василий вызвался сопровождать Путяту. Царь глянул на него исподлобья, но промолчал, и Дубов принял это за знак согласия.
Князя Длиннорукого они застали сидящим за обеденным столом в обнимку с Евдокией Даниловной. Перед ними стоял наполовину опростанный кувшин сливовой наливки – свято соблюдая советы Серапионыча, водкой градоначальник супругу не потчевал.
Когда нежданные гости вошли, супруги как раз пели на два голоса, но отнюдь не патриотические песни из репертуара «Идущих вместе», а нечто совсем иное, слышанное княгиней в ее «докняжеской» жизни в Бельской слободке. Мы рискнем привести только один куплет, по сравнению с прочими наиболее скромный и целомудренный:

– Я свою любимую
Из могилки вырою.
Поимев, помою
И опять зарою.

Увидев Василия, княгиня смутилась и даже на миг прервала пение, но Дубов ей чуть заметно кивнул – дескать, все путем, продолжайте в том же духе – и Евдокия Даниловна, задорно подмигнув гостям, зачастила:

– Мой Ванюшка самый лучший,
Всех парней зараз ушил 
Как легли мы спать с Ванюшей,
Трех невинностей лишил!

Хоть и не сразу, но сообразив, что к нему пожаловал собственною особой Государь Путята, хозяин не без труда выбрался из за стола и почтительно поклонился. Княгиня же, как ни в чем не бывало, осталась сидеть и даже подлила себе в чарку еще наливки.
– Сударыня, может быть, вы хоть на миг оторвете задницу от стула и привстанете, когда перед вами стоит царь? – не выдержал Путята.
– Чаво? – пренебрежительно глянула на него княгиня. – Кто тут царь – уж не ты ли? – Евдокия Даниловна громко захохотала: – Не смеши людей!
– Душенька, это ж и впрямь царь, – попытался было убедить супругу князь Длиннорукий, но та уже никого не слышала, опричь себя:
– Да какой ты царь? На себя посмотри – таких, как ты, троих возьми, а все царь не получится. Царь!.. Царь – это ого го, а ты просто недомерок какой то!
С этими словами княгиня наконец то соизволила оторвать задницу от удобного стула, но лучше бы она этого не делала.
– Пошел прочь отсюда, – пуще прежнего напустилась она на Путяту. – А ежели ты думаешь, что здесь тебе чарку дармовую нальют, то не дождешься!
– Евдокия, но это же и в самом деле царь, – еще раз попытался Длиннорукий вразумить супругу, но увы – с прежним успехом. То есть неуспехом.
– Кто царь – вот этот вот? – с величайшим презрением переспросила Евдокия Даниловна. – Да ты ж, князь, говорил, что сам скоро царем станешь, а перед всяким придурком лебезишь!
Даже несмотря на изрядное подпитие, князь Длиннорукий не на шутку перепугался и в глубине души возбранил себя за словесную несдержанность. Дело в том, что князь представлял собою наглядное подтверждение известной поговорки о трезвом уме и пьяном языке. Конечно, это не означало, что он похвалялся перед супругой своими притязаниями на царский престол – речь шла несколько о другом: градоначальник высказал мысль, что если уж с Дормидонтом пресекся славный род прежних правителей, то более естественным было бы, если б царем стал он, древнеродовитый князь Длиннорукий, а не «нечаянно пригретый славой» Путята.
Однако Путята в такие тонкости вдаваться не стал.
– Ну что ж, дорогой князь, я так вижу, что сегодня у нас с тобою разговора не получится, – произнес царь очень тихим и вкрадчивым голосом, отчего даже у Василия по спине мурашки пробежали. – Но завтра мы с тобой поговорим. Начистоту поговорим.
С этими словами Путята медленно направился к выходу. Князь Длиннорукий кулем плюхнулся на стул и теперь сидел ни жив ни мертв, тщась осознать ужас произошедшего и всю глубину своего предстоящего падения. Зато княгине, похоже, и море было по колено.
– Ты что, пащенок такой, угрожать нам задумал?! – взвилась Евдокия Даниловна и, схватив со стола кувшин с остатками наливки, запустила им в Путяту.
– Что вы себе позволяете! – пискнул Государь, едва увернувшись от кувшина.
– Два – два, – с еле скрываемым злорадством проговорил Василий.
Однако Евдокию Даниловну этот ничейный счет явно не устраивал – она только только вошла во вкус. Следом за кувшином в Путяту полетели кружки, тарелки, недоеденная луковица и, наконец, расписной поднос, на котором все это лежало. А Дубов едва успевал загибать пальцы:
– Два – три. Два – четыре. Два – пять. Два – шесть...
Поняв, что промедление чревато самыми печальными последствиями вроде цветочного горшка или полведерного самовара, Путята поспешил прочь из негостеприимного дома. Украдкой показав княгине даже не один, а оба больших пальца, что означало высшую степень восхищения, Василий выскочил следом.
На улице, неподалеку от крыльца длинноруковского терема, уже стоял царский экипаж, а «Идущие вместе» при виде обожаемого правителя приветствовали его с радостью, но не очень громогласно, чтобы ненароком снова не напугать царских лошадей.
Уже садясь в карету, Государь сдержанно сказал Дубову:
– Василий Николаич, я бы на вашем месте так не резвился, покуда останки вашего друга, новопреставленного отца Александра, не преданы земле.
И Путята даже благочестиво перекрестился.
– Что вы сказали? – вскричал Дубов.
– Что слышали, – почти грубо ответил царь и скрылся в карете.
Василий понял – это не выдумки.
Будто на автопилоте, он добрел до дома Чумички и, получив от него подтверждение печальной вести, попросил колдуна поскорее переправить его на Горохово городище. Дубов понимал, что сделал все, что мог, и, наверное, даже чуть более того.

* * *

Опоздав на последний автобус, Серапионыч с Васяткой отправились в Покровские Ворота, куда по тропкам, хорошо известным доктору, они добрались за пол часа.
Хозяин, Иван Покровский, встретил гостей очень радушно, и так как время ужина давно миновало, то просто приготовил безалкогольный глинтвейн по собственному рецепту – то есть вино заменил виноградным соком. Такое варево можно было пить и Васятке, а доктор недостаток градусов восполнял небольшими, но частыми добавками из своей знаменитой скляночки.
Поскольку Иван Покровский принадлежал к числу «посвященных», то есть прекрасно знал о существовании параллельного мира и даже бывал там, то Серапионыч мог ему поведать все без утайки. И, разумеется, доктор не упустил возможности блеснуть мастерством рассказчика, так что даже Васятка едва признавал в его изложении те события, в которых сам участвовал. Единственное, что заставляло Серапионыча сдерживаться и хоть как то «отслеживать» повествовательный поток – это опасение невзначай назвать отца Александра «покойным» или как то иначе проговориться о его горестной участи.
Глядя на представительного владетеля Покровских Ворот, Серапионыч с трудом узнавал в нем того юного поэта, вместе с которым гостил в Доме культуры у профессора Кунгурцева каких то несколько часов назад. Но в том, что внутренне он мало изменился, доктор понял, едва Покровский открыл рот.
– Владлен Серапионыч, то, что вы рассказываете – это просто удивительно, – сказал Иван, щедро подливая гостям «трезвого» глинтвейна. – Но одного не пойму – для чего Путяте понадобилось действовать именно так? Ведь с его способностями он мог бы достичь своих положительных целей, не прибегая к негодным средствам.
Иван Покровский ненадолго замолк, как бы ожидая возражений со стороны гостей. Но так как возражений не последовало, то поэт продолжал:
– Ну, Васятка наверняка в Бога верует. – Васятка молча кивнул. – Мы с вами, Владлен Серапионыч, люди не очень верующие, но Путята ведь должен знать о том, что его неизбежно ждет. И дело не только в Высшем Суде. Знаете, я где то читал, или слыхал, что умные люди, если они действительно умные, стараются вести себя порядочно и по возможности не творить зло, ибо подсознательно понимают – иначе раньше или позже их начнут терзать угрызения совести...
– А с чего вы взяли, Иван, что Путята – умный человек? – машинально подливая из скляночки в стакан, спросил Серапионыч.
– Ну, не знаю, – чуть смешался Покровский. – Хотя, конечно, что считать умом?..
– Если бы все было, как вы говорите, дядя Ваня, то уже давно бы наступил рай земной, – заметил Васятка и неожиданно для себя сладко зевнул. Что, разумеется, было совсем не удивительно после дня, столь богатого приключениями и впечатлениями.
Иван Покровский невесело рассмеялся:
– Ну вот, все как в добрые старые времена: выпиваем и решаем мировые вопросы. Такими делами лучше заниматься с утра, на свежую голову, а теперь давайте я провожу вас в гостевые комнаты.
...Когда Серапионыч зашел к Васятке пожелать доброй ночи, мальчик спросил не столько вопросительно, сколько утрвердительно:
– Скажите, Серапионыч, ведь отец Александр погиб?
– Откуда ты знаешь? С чего ты взял? – деланно завозмущался Серапионыч.
– Вы не умеете скрывать правду, – через силу улыбнулся Васятка. – Так же, как Василий Николаич.
– Да, Васятка, Александр Иваныч погиб, – медленно проговорил доктор. – И я уверен, что наши друзья не дадут его погубителям уйти от ответа.
Васятка молча повернулся к стене, и Серапионыч увидел, как подернулись его худенькие плечи. Доктор присел к Васятке на кровать и молча погладил его по светлым волосам.
Долгие годы по долгу службы Серапионычу чуть ли не ежедневно приходилось утешать скорбящих родных и близких, но сейчас он впервые не знал, что ему говорить – любые слова были бы лишними.


Часть четвертая
Тайна «Третьей планеты»

* * *

Постоянно погруженный в свои колдовские дела, Чумичка мало уделял внимания быту. Хозяйки у него не было, а на мелкую работу – стирку, глаженье, уборку – он обычно нанимал гномов, которые обитали у него во дворе, в землянке. Сложнее было со стряпней, но и этот вопрос решился как бы сам собой после того, как Чумичка раздобыл скатерть самобранку. Правда, самобранка досталась ему без «инструкции к пользованию», и заказывать какие то определенные кушанья Чумичка не мог, довольствуясь теми блюдами, которые скатерть ему выдавала по собственному усмотрению.
Но на сей раз, будто зная, что у хозяина гости, самобранка расстаралась на славу, приготовив завтрак, которым остался бы доволен и сам князь Святославский – тут была и свежезасоленная севрюга, и гречневая каша с маслом, и яблочный пирог, а на запивку очень вкусный клюквенный кисель.
Как уважаемый читатель, наверное, уже догадался, гостями Чумички были Надежда Чаликова и Василий Дубов. Справедливо рассудив, что в дом Рыжего им теперь возвращаться никак «не с руки», да и вообще, не стоит слишком «засвечиваться» на улицах Царь Города, Чумичка, недолго думая, повез их к себе.
И вот за завтраком они строили планы на предстоящий день, хотя прекрасно понимали, что действительность внесет в них свои неизбежные поправки.
Но вначале Надя решила прояснить один вопрос, который остался не совсем ясен из рассказа о вчерашних приключениях Дубова:
– Извините, Вася, может быть, я что то упустила, но как вам удалось устроить исчезновение боярина Андрея?
– А разве я вам, Наденька, не сказал? Боярин Андрей покинул домашний арест в бочке из под вина. Теперь он, должно быть, уже в Замошье. Или где то еще дальше.
– Я тоже вначале подумала, что в бочке. Но ведь вы бочку из окна выбрасывали вместе с самим боярином Андреем?
– Разумеется, боярин Андрей находился в бочке, а его роль в это время и позже исполнял Мисаил, якобы страдающий от поноса, – терпеливо разъяснил Дубов.
– Да, неплохо придумано, – похвалила Надя. – Ну ладно, хватит болтать, пора собираться.
И с этими словами она вышла в сени, где оставался саквояж с вещами.
– А ты, Василий, чем заняться думаешь? – спросил Чумичка.
– Постараюсь выяснить, что произошло с Александром Иванычем, – ответил Дубов. – Для начала потолкую с Пал Палычем – он должен быть в курсе дела... И еще, друг Чумичка, у меня к тебе громадная просьба – пожалуйста, не упускай Надю из вида. По моему, она сейчас на любые безрассудства способна.
Чумичка молча кивнул, и Дубов понял, что за Надежду он может быть спокоен.
Тут в комнату вошла Чаликова – на ней было длинное темное платье и черная шляпка со спускающейся на пол лица вуалью.
– А что, очень даже ничего, – одобрил Василий. – Кого то вы мне напоминаете, только никак не вспомню, кого...
– Ну, не буду терять времени даром, – сказала Надя. – Пожелайте мне успеха.
Но уже в дверях, что то вспомнив, остановилась:
– Ах да, Чумичка, мы же совсем позабыли о твоей просьбе!
Надя еще раз сбегала в сени и вручила Чумичке половину кристалла, которую так и не спрятала в «своей» реальности.
– Что то не так? – забеспокоилась Надежда, увидев, как Чумичка рассматривает кристалл.
– Это не он, – пробурчал колдун. И кратко пояснил: – Подделка.
– Как? Не может быть! – завозмущалась Надежда – Это какая то ошибка, погляди еще раз!
Василий, как всегда, оставил в стороне эмоции и ухватился за суть дела:
– Наденька, во время путешествия в наше светлое прошлое вы все время держали кристалл при себе, или... или как?
– Мы его оставили в саквояже на квартире Серапионыча, – не задумываясь, ответила Надя. – Но саквояж стоял закрытый и на шкафу!
Дубов чуть усмехнулся:
– В таком случае все элементарно, как кусок хозяйственного мыла. Милейший господин Херклафф открыл Анне Сергеевне и Каширскому «окно в прошлое», чтобы они устранили вашего покорного слугу, а сам прошел следом и преспокойненько, безо всяких хлопот, овладел кристаллом. А уж как – это дело техники.
Когда Чаликова наконец то ушла, колдун протянул Дубову лже кристалл:
– Возьми. Как знать – может, и пригодится.
– Спасибо, – Василий взял кристалл и принялся рассматривать его на свет. – Даже не скажешь, что не настоящий, а стекляшка.
– Не стекляшка, – перебил Чумичка, – хоть и не настоящий.
– В каком смысле?
– Заимевши одну половинку, Херклафф взялся сам сделать вторую, но такое даже ему оказалось не по зубам. Хотя кое на что эта поделка все же годится.
– А откуда ты знаешь? – недоверчиво спросил Дубов.
– Знакомый кудесник рассказывал. Херклафф пытался ему эту штуковину за сто золотых всучить под видом настоящей, да тот вовремя чухнул, что дело нечистое – больно уж дешево для такой редкостной вещицы. А вещица хоть и не настоящая, да на кое что способна.
– Белье гладить?
– Можно и белье гладить, – усмехнулся Чумичка. – А еще можно кого угодно увидеть, стоит лишь захотеть.
– Так просто? – недоверчиво переспросил Василий.
– Проверь, коль не веришь, – предложил Чумичка. – И никаких заклинаний не нужно. Просто скажи – хочу увидеть, и назови, кого.
– Хорошо, – кивнул Дубов. И неожиданно для себя выпалил: – Хочу видеть Путяту!
Большая грань кристалла замутилась, как будто пошла облаками, но очень скоро облака рассеялись, и на их месте появилось довольно четкое изображение скромно обставленной комнаты с двумя людьми, сидящими за столом один напротив другого. В первом Василий тут же узнал Путяту, а во втором, не без некоторого удивления – чароеда и людодея Херклаффа. Приглядевшись, Дубов удивился еще больше: царь сидел, словно на иголках, подобострастно глядя на почтенного иностранца, зато Херклафф, вальяжно раскинувшись в кресле, гляделся настоящим барином, разве что ноги на стол не положил. (Видимо, оттого, что все таки был просвещенным европейцем, а не «диким» американцем).
– Как ты думаешь, Чумичка, о чем они говорят? – спросил Дубов.
Чумичка принялся делать всякие колдовские знаки, сопровождая их разнообразнейшими заклинаниями. Но увы – изображение оставалось немо.
– А если просто попросить – дескать, нельзя ли, чтобы появился звук? – осторожно предложил Василий. И едва он это произнес, как из глубин кристалла заслышались голоса – не очень внятные, но, прислушавшись, можно было без труда разобрать, о чем идет речь.
ХЕРКЛАФФ: – Фаше Феличестфо, мы уже целый час торгуемся, и нет никакой позитифни результат. Будем делиться, или как?
ПУТЯТА: – Ах, ну о чем вы говорите, Эдуард Фридрихович? Если бы у меня было, чем делиться, разве ж бы я не поделился? Я очень ценю ваши услуги, но казна пуста...
ХЕРКЛАФФ: – Битте, не надо делать из меня эйне дурак. Их бин прекрасно знать, что в Загородный Терем быль найден клад – голде унд бриллиантен. Я не есть просить все, но половина – будьте любезен. И тогда мы будем ф окончательный расчет.
ПУТЯТА: – Какой клад? А а, вот вы о чем! Нет нет, это полностью исключено – все ценности давно оприходованы и сдадены в казну.
ХЕРКЛАФФ (высокомерно): – Я сказаль – половина, и ни на айн пфеннинг меньше. И не попробуйте это... мухлевайть! Я вас из шайссе сделал херр Кайзер, а могу этот процесс пофернуть цурюк.
ПУТЯТА (после недолгого молчания): – Хорошо, будь по вашему. Приходите после обеда – получите свою долю.
ХЕРКЛАФФ: – Ну конешшно, получу! А если нихт, то я вас, как это гофорит фройляйн Аннет Сергеефна, с гофном скушаю!
И чародей, не прощаясь, покинул царские покои, по пути небрежно опрокинув пару стульев.
– Ну что ж, Эдуард Фридрихович, ты получишь свою долю, – проводив гостя долгим немигающим взором, пообещал Путята.
– Так что они, наш клад, что ли, делят? – возмутился Дубов.
– А то чей же? – не без ехидства отозвался Чумичка. – А ведь я с самого начала говорил, что эта затея до добра не доведет!
– Совершенно с тобою согласен, – задумчиво кивнул Дубов. Но в его понимании затеей, не доводящей до добра, была не только и не столько поездка в Царский Терем за кладом, но и вообще – все их путешествие в параллельный мир.

* * *

По узким кривым, сплошь в рытвинах и ухабах, улочкам Марфиной слободки брел человек в сапогах и кафтане, какие обычно носили купчики средней руки либо старшие приказчики более богатых торговцев. За ним чуть не по пятам, даже не стараясь как то скрыть себя, следовал другой человек, одетый куда скромнее и неприметнее.
Преследователь остановился прямо посреди переулка, а тот, за кем он шел, некоторое время продолжал двигаться вперед, но, достигнув улочки, куда переулок «впадал», тоже встал и заозирался, как бы не понимая, как угодил в эту глухомань. И тут он услышал странный голос:
– Даю вам установку – повернуть налево. Или нет, лучше направо?
Голос исходил не извне, а как будто откуда то изнутри. Но, отчего то послушный ему, человек сначала дернулся в одну сторону, а потом столь же резко завернул в другую.
Улица, на которой он теперь оказался, с правой стороны переходила в широкий проход между ивовых зарослей, за которыми голубела водная поверхность.
– А теперь даю вам долговременную установку, – заговорил тот же странный обволакивающий голос. – Идите вперед, и вперед, и только вперед. Вперед и ни шагу назад, что бы ни встретилось на вашем пути!
Человек в купеческом кафтане послушно зашагал по улице, а потом по тропе между ив.
Кинув последний взор вослед своему подопечному, неприметный господин резко развернулся и скорым шагом поспешил в противоположном направлении.
А человек в купеческом кафтане вышел на берег водоема, оказавшегося одним из Марфиных прудов. Ничего вокруг не замечая, он продолжал столь же бездумно и размеренно двигаться вперед, прямо в воду: сначала по колени, потом по пояс... «Установки» действовали исправно.
В это время на берегу пруда невесть откуда появился низкорослый мужичок в живописных лохмотьях. Окинув хозяйским глазом окрестности, он отметил некоторый непорядок:
– Так. Не успеешь и по нужде отлучиться, как уже какому то дураку в воду припонадобилось. – И, возвысив голос, оборванец заверещал: – Эй ты там, заворачивай взад! Неча тут чистую воду засорять!
Однако человек продолжал все так же размеренно продвигаться вперед, и теперь над поверхностью виднелась только его голова.
– Ты чего, не слышишь? – еще раз крикнул мужичок. – Глухой, что ли?! А ну как и впрямь... – Недолго думая, блюститель чистоты скинул грязные дырявые башмаки и бросился в воду. Хотя плыл он не слишком умело, «по собачьи», но все же успел добраться до утопленника, уже почти полностью ушедшего под воду.
– Да что ты тут безобразишь! – закричал мужичок и чуть не силой потащил беднягу к берегу. По счастью, тот не сопротивлялся.
Вскоре он уже лежал на берегу, а нежданный спасатель всячески пытался привести его в чувство.
– Грабить буду!!! – потеряв терпение, громогласно взвыл блюститель городских водоемов. – Буду грабить и убивать!
Утопленник медленно открыл один глаз, потом второй:
– Где я? Что со мною?
– Ну, слава те господи, живой, – облегченно вздохнул оборванец. – Здорово ж ты, видать, набрался, что топиться вздумал!
– Кто топиться вздумал?
– Ну не я же! Вот сведу тебя, куда следует, там тебе живо объяснят, где можно топиться, а где нет!
Взгляд утопленника обрел некоторую осмысленность:
– Но я же и не думал топиться. Ничего не могу понять...
– Ну ладно, ты тут покамест соображай, что с тобой стряслось, а я пойду, – озабоченно проговорил спасатель, оглядев водоем. На противоположном берегу пруда, как на грех, появился какой то рыболов с удочками. – Ты погоди, покамест я этого бездельника сгоню, а потом вернусь. Ладно?
Оставшись один, человек сначала с трудом приподнялся, а потом даже попытался встать, однако ноги слабо его слушались. С еле сдерживаемым стоном он опустился на траву.
...Ярослав проснулся и увидел прямо перед собой взволнованное лицо Евдокии Даниловны, которая настойчиво трясла его за плечо. Сквозь давно не мытое окно в корабельную каюту едва проникал утренний свет.
– Снова тот же сон, – ответил Ярослав на немой вопрос Евдокии Даниловны. И тяжко вздохнул: – И зачем я не утонул тогда?..
– Не смей так говорить, – возмутилась княгиня. – Ты должен благодарить Господа Бога, что он послал тебе спасение!
– Прежде всего я должен благодарить того человека, что вытащил меня из воды, – через силу улыбнулся Ярослав. – А более всего – отца Александра. Я ведь, едва в себя пришел, сразу понял, что меня извести хотели. Да я уж слышал о таких случаях. Отсиделся в кустах, а потом, когда стемнело, к отцу Александру побежал. И знаешь, Евдокия, я ведь ему даже не столько за то благодарен, что приютил и что наше бегство устроил, а потому что спас от отчаяния и вернул веру в жизнь...
– Ну, ты уж мне про то говорил, – перебила Евдокия Даниловна, опасаясь, как бы их разговор не был услышан через ветхие корабельные перегородки.
– Но про тех страшных людей, что моей погибели ищут, я никому не скажу, – вполголоса произнес Ярослав. – Не токмо тебе, но и на исповеди самому отцу Александру, коли еще свидимся. Я ему только то и сказал, что напрасно к нему пришел – и сам погибну, и вас погублю. Так что лучше мне уйти, и пускай будет, что будет. А его ответ я до слова запомнил: «Раз человек в опасности, то мой долг – не дать ему погибнуть. Да ежели я вас теперь брошу на произвол судьбы, то сам себя уважать перестану». А потом еще добавил: «Не помню кто сказал, но я полностью согласен: спасая одного человека, ты спасаешь все человечество».
– Да, отец Александр – истинный праведник, – согласилась Евдокия Даниловна. – Дай Бог ему здоровья и счастья.
– Дай Бог, – эхом повторил Ярослав.
Некоторое время они молчали, думая каждый о чем то своем, а корабль медленно, но верно уносил их все дальше от Царь Города – от отца Александра, о чьей гибели они даже не догадывались, от Васятки, от боярина Павла, от князя Длиннорукого, его лже супруги Акуни и тех злодеев, что искали смерти Ярослава.
Молчание прервала Евдокия Даниловна:
– Скажи, если не тайна – а куда мы путь то держим?
– Разве ж я тебе не говорил? – чуть удивился Ярослав. – Да впрочем, и не удивительно – не до того было. А путь нам предстоит не ближний – аж но в Ливонию.
– Где это? – искренне удивилась княгиня. – Я о такой земле даже и не слыхивала.
– На брегах Варяжского моря, – попытался объяснить Ярослав. – Но не там, где варяги, а с другой стороны, ближе к нам. – Однако, поняв по лицу Евдокии Даниловны, что и о Варяжском море она имеет весьма отдаленное представление, перешел от географии к экономике: – Через Ливонию проходят важные торговые пути, в том числе морские, и мы с тобой легко затеряемся среди многочисленных торговцев и посредников. Кстати сказать, сударыня, перед вами – полномочный посланник одного из Ново Мангазейских торговых домов. Ну а ежели и там не будем чувствовать себя в надежности, отправимся еще дальше – мир велик.
Но Евдокия Даниловна уловила и в голосе Ярослава, и в том, как он произнес это, какую то неуверенность, как будто ее возлюбленный пытается успокоить себя, а княгиню – подбодрить.
-----

Продолжение завтра.....