> Я хочу сказать сегодня несколько слов о том, какой смысл
вкладывает христианство в понятие «ближний». Это понятие всем
известно, но совсем не так просто, как кажется. Современные Христу
иудеи мало кого так ненавидели и презирали, как самарян – народ,
живший в северной части Палестины и придерживавшийся других обычаев
и преданий, чем они. И на все века их ненависть, недоверие
и презрение к самарянам стали символом нашего собственного отчуждения
от всех «чужих», «не наших», «не таких, как мы», будь
то по цвету кожи, по обычаям и навыкам, по культуре и т.п. И потому такое исключительное, центральное и вечное значение
приобретает притча Христа о милосердном самарянине.
> В этой притче рассказывается о том, как человек, пострадавший
от разбойников, был брошен израненный на большой дороге. И вот двое «своих», т.е. людей из того же народа, одних с ним по крови
и языку, увидев его, прошли мимо. А проезжий самарянин сжалился
и, подойдя, перевязал этому человеку раны, привез его в гостиницу
и позаботился о нём. А на другой день, – говорится далее,
– отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: позаботься о нём; и если издержишь что более, я, когда
возвращусь, отдам тебе (Лк. 10:35). И вот Христос заключает
эту притчу вопросом: «Кто был ближний человеку тому?» (ср.:
Лк. 10:36).
> Притча эта – не только о жалости и сострадании к человеку,
впавшему в несчастье. Смысл ее куда глубже, ибо главная тема здесь
– кто наш ближний?
> Мы много говорим и сами слышим о всеобщем равенстве, о необходимости
обеспечить всем одинаковые права, уничтожить все перегородки
между людьми. Все эти слова воспринимаются нами как отвлеченные
и примелькавшиеся. Но Христос никогда не проповедовал
отвлеченных теорий. Он всегда начинал не с принципов,
а с самой жизни. В жизни же теории и принципы сплошь и рядом
оказываются пустым звуком. Вот поселился среди нас кто-то «чужой»,
и мы мгновенно забываем про все теории, видя в нем
только его чуждость, инаковость по отношению к нам. И выходит,
что в мiре, где произнесено столько прекрасных слов о равенстве
и братстве, очень страшно оказаться «чужим». Христос же показывает
нам, что теории здесь недостаточно. Теория может научить «любви
к дальнему», о которой говорил Фридрих Ницше. Дальнего любить легко.
Легко любить отвлеченную «жертву колониализма и эксплуатации», легко
проповедовать равенство с теми, с кем не встречаешься каждый день,
не живешь бок о бок. И трудно, оказывается, принять чужого
как своего, не как «равного» даже, но как ближнего. А ведь в этом,
и только в этом, весь смысл Христовой притчи. Теория не спасает
и не помогает, когда в нашу жизнь входит вот этот «чужой» и хочет
от нас не отвлеченного «равенства», не «прав» и даже
не помощи, а любви и признания его (а не отвлеченной
«жертвы» чего бы то ни было) ближним, т.е. желанным и необходимым
участником общей жизни.
> Вот чего хочет всякий человек и чего никогда не поймет, не вместит
в себя отвлеченная и холодная теория. Теория относится ко всем
вообще и потому ни к кому. А человек хочет быть не «человеком
вообще», а самим собой. Ему как хлеб, как воздух нужны те,
кто любят и принимают его как своего ближнего.
> Итак, кто же наш ближний? Тот, кто вошел в нашу жизнь сегодня,
пусть случайно, пусть ненадолго. Тот, чьи глаза встретились
с нашими так, что мы пережили это как встречу с единственным
и неповторимым – с тем, кто стал в этой встрече моим ближним.
> Теория всегда разбивается о жизнь. Но в жизни всегда возможно
это чудо встречи и признания, чудо извлечения «человека вообще»
и «чужого» из безличности и анонимности, чудо претворения его
в ближнего. Пока же это чудо не вошло в нашу жизнь, пока мы не пожелали
его – мертвы наши фарисейские теории, и нет в них места для живого
человека.
[ протопр.
Александр Шмеман.
оп. в сб. "Беседы
на Радио «Свобода»", т. II, стр.378-9
(из цикла бесед о любви "Изгоняющая
страх") ]