Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Скурлатов В.И. Философско-политический дневник

Рассылка закрыта

При закрытии подписчики были переданы в рассылку "Крупным планом" на которую и рекомендуем вам подписаться.

Вы можете найти рассылки сходной тематики в Каталоге рассылок.

←   Сентябрь 2007   →
 1
 2
02.09.2007
01:33:46
18:47:40
 3
03.09.2007
13:37:30
13:38:08
 4
 5
 6
 7
 8
 9
10
10.09.2007
00:37:44
11:19:28
11
12
12.09.2007
15:06:39
15:07:12
13
14
15
15.09.2007
01:48:41
12:20:29
16
17
17.09.2007
12:23:20
23:41:44
18
19
20
21
22
22.09.2007
10:36:18
23:52:10
23
24
25
26
27
27.09.2007
02:58:44
13:16:19
28
28.09.2007
14:22:47
23:50:20
29
30
Автор
Скурлатов Валерий Иванович

Статистика

346 подписчиков
0 за неделю
←   Все выпуски   →

Скурлатов В.И. Философско-политический дневник


Александр Мулярчик явно недооценил неокона Джеймса Миченера

Перебирая тонну книг, вывезенную мной из библиотеки журнала «Новый мир» (но три-четыре тонны ещё остались, куда их девать, у меня не умещаются!), наткнулся на монографию – Александр Сергеевич Мулярчик «Спор идет о человеке: О литературе США второй половины ХХ века» (Москва: Советский писатель, 1985. – 360 стр.). Книга писалась в годы, когда США под руководством президента Рейгана сконцентрировались на прорыв в постиндустриализм (налоговое высвобождение низовой субъектности и соответственно скачкообразный взлет патриотизма среди самых активных американцев, особенно молодых, и смена доминирования хиппи на триумф яппи, и многое другое).

С некоторыми оценками Мулярчика согласен – например, он, по-моему, правильно характеризует американскую литературу 1970-х годов – «В Соединенных Штатах рубеж 70-80-х годов – это уже новая полоса по сравнению с содержанием предыдущего этапа, растянувшегося примерно на шесть-семь лет и с точки зрения своего литературного содержания оказавшегося в целом весьма пестрым и едва ли не эклектичным феноменом» (стр. 293). Однако я бы уточнил, что с начала 1960-х годов (борьба за гражданские права) американское общество духовно устремилось к субъектизации, что проявлялось на групповом и индивидуальном уровнях, и шел поиск адекватной формы субъектности. Тогда понятно, почему «каждый, кто вдумывался в смысл интеллектуально-художественных устремлений этого времени, видел и выделял в них своё». «С одной стороны, торжество возведенной в эстетический принцип спонтанности, сиюминутности (к чему призывала леваческая контркультура), а с другой – обращение к «корням», к традиции, получавшей порой самое различное толкование» (Там же).

В 1970-е годы я месяц за месяцем отслеживал этот американский прорыв к субъектности, читая и сравнивая два ведущих соперничающих американских интеллектуальных издания – с одной стороны, либерально-левоуклонистский двухнедельник «The New York Review of Books» (http://www.nybooks.com/), а с другой стороны «почвеннический» ежемесячник «Commentary», который издавал Норман Подгорец (http://www.commentarymagazine.com/). И надо сказать, что в начале 1980-х годов можно было констатировать идейную победу неоконсерваторов, сплотившихся вокруг Commentary. И одним из столпов американских неоконов в художественной литературе стал именно Джеймс Миченер, о великом романе которого «Источник» (1965) я уже говорил и намерен больше сказать впоследствии.

Мулярчик же пишет – «Идеи неоконсерватизма не обошли стороной американскую художественную прозу, но показательно, что безоговорочную поддержку они получили почти исключительно в «литературном полусвете», и в частности, у такого столпа этой «промежуточной зоны» между настоящим искусством и откровенным чтивом, как Дж. Миченер. В романах «Сэнтенниел» (1976) и «Чесапик» Миченер как мог обосновывал главную заботу неоконсерваторов – стремление к стабильности, к незыблемости буржуазных устоев. Писатель не скрывал, что его социальной философии близок и мил полицейский пароль «Закон и порядок», выдвинутый для борьбы с оппозиционными выступлениями. Слегка смягченный и «эстетизированный», перенесенный из сферы уличных конфронтаций под кущи изящной словесности, он выглядел у Миченера несколько иначе – как «уважение к традиции и авторитету» (Там же, стр. 294).

О художественном мастерстве Джеймса Миченера можно сказать уважительнее, ибо на меня, например, его роман «Источник» произвел сильное впечатление не только своим интеллектуализмом и адекватностью понимания истории, но и образами десятков его персонажей и ёмким изображением исторических событий. Так что с высокомерием некоторых литературоведов можно поспорить. А вот идейной односторонности лучше избегать. Джеймс Мичинер утверждал достоинство субъектности как «снятия» анархии и тем самым следовал тому классическому противопоставлению субъектности и эгоизма, который дал Мартин Хайдеггер в гениальном докладе «Время мирообраза» (1938):

«Лишь поскольку – и насколько – человек вообще и по существу стал субъектом /при наступлении Нового Времени/, перед ним как следствие неизбежно встает настоятельный вопрос, хочет ли и должен ли человек быть субъектом, - каковым в качестве существа Нового Времени он уже является, - как ограниченное своей прихотью и отпущенное на собственный произвол Я или как общественное Мы, как индивид или как общность, как лицо внутри социума или как рядовой член в организации, как государство и нация и как народ или как общечеловеческий тип человека Нового Времени. Только когда человек уже стал в своем существе субъектом, возникает возможность скатиться к уродству субъективизма в смысле индивидуализма. Но и опять же только там, где человек остается субъектом, имеет смысл усиленная борьба против индивидуализма и за общество как желанный предел всех усилий и всяческой полезности».

Поэтому Джеймс Миченер синтезировал американский индивидуализм и Американскую Мечту и даже американский Manifest Destiny и предстает не односторонним апологетом «закона и порядка», а видит за человеческими установлениями высший смысл, то есть сопряжение свободной воли с кантовским «категорическим императивом». И в его творчестве, как и в американском литературном процессе 1970-х годов, проявляется, говоря словами Александра Мулярчика, «как стремление американских писателей к жизнеподобным, панорамным формам отражения действительности, так и продолжение берущей начало в США у Г. Джеймса традиции «субъективной эпопеи". Одни говорили при этом о возвращении реализмом утраченных позиций в художественной прозе, другие же с большим основанием настаивали на сохранении за реалистическим творчеством его первенствующей роли… При всей своей неброскости и сугубой академичности формула, фиксирующая «сложный и противоречивый облик» 70-х годов довольно точно характеризовала особенности этой литературной эпохи, когда многое в США, «переворотившись» в ходе ожесточенных социальных сражений, только начинало укладываться» (Там же, стр. 293-294).

Казалось бы, эпос с его акцентом на надличностное ближе эпохам социализации, чем субъектизации, но ренессанс американской эпической и прежде всего семейной саги в годы постиндустриальной модернизации выявил органичное единство современной субъектности с вселенскостью, с процессом и контекстом глобализации.

А Мулярчик считает, что американская семейная сага в 1970-е годы лишь «отразила следование властной моде, сказавшейся на всех «ярусах» популярной беллетристики»: «Стремление к эпичности нередко служило теперь удобным прикрытием для книг сугубо развлекательного, а то и открыто пропагандистского свойства. Неизбежность общественного прогресса в условиях «свободного» капиталистического строя утверждалась в тетралогии вынырнувшего из литературного небытия Говарда Фаста. Еще большим коммерческим успехом пользовался роман австралийской писательницы К. Маккалоу «Поющие в терновнике» (1977), - произведение, во многом схожее с «Богачом, бедняком» И. Шоу и также не лишенное расхожих сюжетных и психологических штампов» (Там же, стр. 247).

Александр Мулярчик отмечает, что в те же годы внимание многих американцев было приковано к «китайскому эпосу» - роману Р. Элеганта «Династия» (1977), действие в котором разворачивалось в Гонконге и Китае. В начальной, а затем и в финальной сценах описывалось празднование дня рождения девяностолетней американки Мэри Невинс, некогда вышедшей замуж за Чарлза Склунга, принадлежавшего к могущественному гонконгскому клану. «В промежутке же, - пишет Мулярчик, - на протяжении многих сотен страниц, излагались весьма тенденциозно интерпретированные главы недавней китайской истории. По воле автора, четверо сыновей Мэри примыкали к основным политическим силам своего времени: Джонатан вступал в ряды британского заморского корпуса, Чарлз-младший делал церковную карьеру и достигал видного положения в Ватикане, Томас предпочитал службу у Чан Кайши, а юному Джеймсу удавалось завоевать симпатии самого Чжоу Эньлая. Кульминацией всей этой нехитрой беллетризованной хроники становились приготовления к визиту в КНР американской правительственной делегации, после чего, по мнению официозно настроенного прозаика, «Америка и Китай получали возможность прочно связать свои исторические судьбы»» (Там же, стр. 247-248). А разве роман Роберта Элеганта не оказался провидческим и не постиг внутренний сдвиг к новому рывку субъектизации, который вызревал тогда как в США, так и в КНР. Последствия этого сдвига-рывка мы ныне наблюдаем воочию.

«Но главное направление, - пишет Александр Мулярчик, - в котором прикладывают свои усилия расторопные ремесленники от литературы, переместилось в иную плоскость. Наиболее характерным видом «массовой беллетристики» США на протяжении 70-х - начала 80-х годов следует признать «идеологический» и «политический» роман во всех его многообразных разновидностях. В самом начале минувшего десятилетия, когда еще свежи были впечатления от погромов в негритянских кварталах, убийств политических деятелей, широких кампаний неповиновения, когда казалось, что вторая гражданская война вот-вот вспыхнет вновь, спустя сто лет после окончания первой, из печати вышел объемистый роман Дж. Миченера «Странники» (1971), читавшийся как беллетристическое пособие по современному молодежному вопросу для «человека с улицы». Долгое время специализировавшийся в области псевдоисторических сочинений («Источник», 1965) и экзотических «романов-путешествий» («Гавайи», 1959; «Караваны», 1963) один из законодателей американской «массовой литературы» решил в ответственный момент включиться в спор о жгучих проблемах, волновавших нацию. Аналогичные идеологические цели Миченер преследовал и в одном из своих следующих романов «Чесапик» (1978), воссоздававшем историю нескольких поколений четырех семейств из штата Мэриленд на протяжении двухсот лет – от Войны за независимость до «уотергейта». «Старомодный патриотизм» писателя не только был принят на ура «средней Америкой», но и пришелся ко двору постепенно эволюционировавшему вправо «центру» американской критики. «Хотя в литературном плане романы Миченера беспомощны, их автор заслуживает уважения своей искренностью... Америка в его изображении - это страна, которая делала на протяжении своей истории прискорбные ошибки, но которая тем не менее всегда стремилась воплотить в жизнь надежды, возникшие в момент ее появления на свет», - писал тогда же влиятельный критик Дж. Ярдли» (Там же, стр. 246-247).

Полгода назад – 100 лет было со дня рождения Джеймса Миченера, а через полтора месяца будет 10 лет, как он, прожив 90 лет, ушел из жизни (Michener James, February 3, 1907 - October 16, 1997). Не поддадимся литературоведческому снобизму – произведения этого американского писателя написаны прекрасным художником слова. Поэтому уверенно заявляю, что Александр Мулярчик явно (вслед за некоторыми американскими критиками) недооценил Джеймса Миченера, книги которого при всем их тяготении к эпичности являются гимном субъектности.
В избранное