Скурлатов В.И. Философско-политический дневник

Три пути к воскрешению мертвых: два ложных и один правоверный

В предшествующих заметках было показано, что наивно надеяться на бессмертие посредством
создания «виртуального образа» или выращивания клона, ибо при этом нельзя восстановить
«киноленту» или «диск» памяти прошлой жизни. Успехи компьютерологии и геномики
можно всячески приветствовать, но при этом чётко понимать – не здесь свершится
прорыв в бессмертие. Чтобы умереть (а не просто околеть) – надо порушить мир,
и надо задействовать весь мир, чтобы воскреснуть.  

Есть ещё один путь, и хотя он самый понятный и близкий, его ещё не осмыслили
как следует. Каждый знает, что в воображении можно «воскресить» почти любой яркой
момент своей жизни. А можно ли «воскресить» его реально?

Если человека заморозить живьём – есть шанс, что через много лет его можно будет
воскресить в здравом уме и твердой памяти. На эту тему – масса книг и фильмов.
Останови мгновенье – а потом, когда надо, оживи его, выведи человека из состояния
летаргического сна, вечного обморока, анабиоза. Даже космонавтов, отправляющихся
на десятки и сотни лет в полёт к далеким звездам, предлагается почти «летаргически»
усыпить, а при подлёте к цели разбудить.

Мораль такова – «генератор» импульсов воли и вообще всей жизнедеятельности аккуратно
перевести в «спящий режим», не поломав. Если сломаешь «генератор»  метаболизма
– не заведешь жизнь снова, во всяком случае утратишь идентичность «я» с его самоосознанием
и свободной памятью. Это как в компьютерологии – если повредишь диск или так
или иначе переформатируешь его, то какие-то «корешки» прежнего содержания останутся,
но целостность уже не восстановить.

Итак, предусловие бессмертия данного человеческого «я» - сохранение или воссоздание
его самосознания или, точнее, «генератора» самоидентичности. Этот «генератор»,
естественно, - «над» временем, то есть по ту сторону времени. И для достижения
бессмертия надо овладеть не просто временем, а вечностью.

В воображении мы владеем своей «кинолентой памяти» и свободно переносимся в любой
момент своей жизни, возвращая счастливое или несчастливое мгновение, делая его
«бессмертным». В своём воображении мы всегда бессмертны, как боги. И если собственное
дряхление и затем околевание мы воспринимаем как досадный переход из одной жизни
в другую, смиряясь с утратой привычной среды обитания и прежнего «кинофильма»,
то смерть как таковая мыслится как нечто, находящееся за пределами воображения.
Смерть преодолевается, когда
время прекращается. 

Путь к бессмертию – путешествие во времени к самому себе. Стандартна ситуация
научно-фантастических произведений – человек отправляется в собственное прошлое
или в далекие прошлые эпохи к своим предкам. Если, преодолев время, научиться
«точечно» возвращаться в любой момент своей жизни, - это и будет бессмертие.
Разумеется, возвращение есть зацикливание, и из круга своей судьбы уже не вырваться.
На эту тему опять-таки написана масса романов и рассказов.

Замораживания самого себя, эксперименты с самим собой – как бы продолжение нашей
способности воображения возвышаться над временем и сканировать свою «киноленту
памяти», сохраняя самосознание и волевой контроль над самим собой. Принципиальный
вопрос – можно ли воскрешать других? Возможна ли технически ситуация Страшного
Суда, когда мертвые помимо своей воли восстанут из могил и предстанут перед Высшим
Судией, перед Богом?

Ответ – вполне возможна! Только для понимания столь глубинной возможности надо
ознакомиться с успехами современной физики и постижениями современной философии.
Ибо воскресение самого себя во плоти и бессмертие невозможны, если время не побеждено
не просто в воображении, а практически. А победить время и смерть в принципе
можно, потому что они не исходны, а производны. Провидчески сказал об этом поэт-философ
Владимир Сергеевич Соловьев (1853-1900):

Смерть и время царят на Земле – 
Ты владыками их не зови.

Даже во внешнем (физическом) мире может время ускоряться, замедляться, останавливаться
и поворачивать вспять (теория относительности, физика «черных дыр», современная
релятивистская космология). А во внутреннем (психическом) мире время запечатлевается
в «киноленте» памяти, которую можно произвольно сканировать «лучом» внимания
самотождественного «я», останавливая любое мгновение. Более того, все жизни людей
наряду со всеми событиями сохраняются в «памяти мира», что и обеспечивает возможность
«воскрешения»,
в том числе в памяти каждого самосознающего человека. Говоря словами Уолта Уитмена
– 

Живые спят, сколько надо, и мертвые спят, сколько надо…
И все они льются в меня, и я вливаюсь в них,
И все они – я,
Из них изо всех и из каждого я тку эту песнь о себе.

Сон, сон мира как майя, «спящий режим» в смерти – вечная проблематика философии.
Глубже всего она рассмотрена в трактате Мартина Фридриховича Хайдеггера «Sein
und Zeit» (Бытие и Время, 1927), особенно в Параграфах 52 «Повседневное бытие
к концу и полное экзистенциальное понятие смерти» и 53 «Экзистенциальный намет
собственного бытия к смерти». В кинотрилогии «Матрица» именно Морфеус (бог сновидения
в греческой мифологии) играет роль Иоанна Крестителя, когда во втором разговоре
с Нео, который только что очнулся
после допроса, говорит – «Ты искал меня несколько лет, зато я искал тебя всю
свою жизнь». В то же время Морфеус играет и роль Бога-Отца по отношению к Нео
и к остальным участникам маленькой группы восставших против Матрицы. Значительную
часть фильма Морфеус обучает Нео, рассказывая ему о природе «реальности» как
противоположности миру Матрицы:

МОРФЕУС. Нео, тебе когда-нибудь снился такой сон, в реальности которого ты был
уверен?
НЕО. Этого не может быть…
МОРФЕУС. Быть чем – реальным? Что, если бы ты не смог проснуться от этого сна,
Нео? Как бы ты узнал разницу между воображаемым и реальным миром?

Сон и явь взаимосопряжены. Герой Киану Ривза играет в фильме роль как неофита,
так и Христа. «Ты раб» и «Мы рождаемся рабами» - вот две фразы, которые Морфеус
сказал Нео, выражая иудео-христианское понимание рабства как греха. Как и в библейской
трактовке рабства, наше технорабство – это результат действий самого человечества,
продукт нашей свободной воли, как следует из откровений агента Смита. Он говорит,
что это уже вторая Матрица. Совершенная «райская» Первая Матрица была запрограммирована
ещё до Начала
мира, однако люди предпочли проявить своеволие и вкусили от Древа познания добра
и зла и этим своим выбором покинули Божью матрицу и стали строить свою новую
матрицу, основанную на технологии. Характерно, отмечает известный культуролог
и медиакритик Ред Мерсер Шухардт, что «самым первым последствием использования
технологии была одежда, поэтому важно то, что Нео возрождается полностью обнаженным»
(Шухардт Р.М. Что такое матрица? // Прими красную таблетку: Наука, философия
и религия в «Матрице». Москва, 2003,
стр. 14). 

Матрица аналогична идеологии в постмодернистском смысле: она создает саму «реальность»,
существующую вокруг нас, потому что мы доверяем не только правилам, но и языку,
структурируя окружающий мир. Как парадоксально, но по существу остро выразился
влиятельный французский психоаналитик среди теоретиков постмодерна Жак Лакан
– «реальное невозможно». «По определению Лакана, реальное находится за пределами
языка и, следовательно, за пределами представимости, хотя и продолжает нарушать
бесперебойное функционирование
идеологии, напоминая нам об искусственной природе последней. Как говорит Морфеус:
«Ты пришел, потому что кое-что знаешь. Ты не можешь объяснить это, но ты чувствуешь.
Ты ощущал это всю жизнь, чувствовал, что что-то не так. Ты не знаешь, что именно,
но это сидит как заноза, в твоем мозгу и сводит тебя с ума». Постмодернисты считают,
что эта заноза «реального» засела в мозгах у каждого, заставляя нас сомневаться
в наших идеологиях, но она должна по определению оставаться за рамками языка.
Фредерик Джеймисон называет
эту идею постмодернистов «тюрьмой языка». Эти представления – один из способов
толкования выражения Морфеуса «тюрьма для твоего разума»» (Феллуга Дино. ««Матрица»:
парадигма постмодернизма или интеллектуальное позерство? Часть 1 // Прими красную
таблетку…, стр. 94-95).

Станислав Лем задолго до фильма «Матрица» глубоко осмыслил эту проблему:

Звездолетчик Ийон Тихий однажды попал, как повествует польский фантаст, в лабораторию
некоего профессора Коркорана. В лаборатории Ийон Тихий видит металлические ящики,
начиненные электроникой. Оказывается, эти ящики содержат кибернетическое устройство,
наделенное сознанием, как наш мозг, и посредством рецепторов – органов, действующих
аналогично нашему зрению, обонянию, слуху, осязанию и так далее, - воспринимают
ощущения со специальных лент с записанными на них электрическими импульсами.
Медленно вращающийся
барабан с лентами — это Судьба ящиков, их мир, их бытие, всё, что они могут достигнуть
и познать.

И все-таки, раз у кибернетического мозга есть сознание, у него есть способность
осознать свою возможную сотворенность и тем самым влиять на «движения приемника
информации». По словам профессора Коркорана, эти ящики благодаря самосознанию
и способности критически воспринимать судьбу могут «поймать мир с поличным на
неточности, беспорядочности», представить творца в его несовершенстве, неудовлетворенности,
тоске, отчаянии. Выше всех в лаборатории Коркорана стоит ящик такого бунтаря
мысли:

«- Это безумец моего мира, - произнес Коркоран, и его лицо изменилось в улыбке.
-  Знаете ли вы, до чего дошел он в своем безумии, которое обособило его от других?
Он посвятил себя исследованию ненадежности своего мира. Ведь я не утверждаю,
Тихий, что этот его мир надежен, совершенен. Самый надежный механизм может иногда
закапризничать: то какой-нибудь сквозняк сдвинет провода, и они на мгновение
замкнутся, то муравей проникнет внутрь барабана... и знаете, что тогда он думает,
этот безумец? Что в основе телепатии
лежит локальное короткое замыкание проводов, ведущих в два различных ящика...
что предвидение будущего происходит тогда, когда приемник информации, раскачавшись,
перескочит вдруг с надлежащей ленты на другую, которая должна развернуться лишь
через много лет... 

И его безумие, питаясь такими феноменами, которыми большинство пренебрегает,
концентрируется в мысль, за которую его вскоре заключат в сумасшедший дом, что
он сам является железным ящиком, так же, как и все, кто его окружает, что люди
лишь сложные устройства в углу старой запыленной лаборатории, а мир, его очарования
и ужасы - это только иллюзии; и он отважился подумать даже о своем боге, Тихий,
о боге, который раньше, будучи еще наивным, творил чудеса, но потом созданный
им мир воспитал его, создателя, научил
его, что он может делать лишь одно - не вмешиваться, не существовать, не менять
ничего в своем творении, ибо внушать доверие может лишь такое божество, к которому
не взывают. А если воззвать к нему, оно окажется ущербным и бессильным...» (Лем
С. Формула Лимфатера. Москва, 1963, стр. 11-20).

Как видим, Станислав Лем ставит «вечные» проблемы об устройстве нашего мира,
о «перводвигателе» нашего разума и наших поступков, об источнике нашей свободы.
Философы, как и Станислав Лем, выделяют в полноте бытия как бы три «ступени»,
«этажа», «сферы» или «уровня» - уровень восприятия сигналов, затем «уровень барабана»,
то есть «программ» или форм, законов движения этой чувственно воспринимаемой
информации, и, наконец, «уровень Коркорана», то есть «перводвигателя» не только
барабана, но также и ленты и сознания
с его органами-рецепторами. Эта схема мироздания и миропонимания схожа, в частности,
с древнебуддистской теорией «сантаи» (теорией о трех истинах), согласно которой
в каждом материальном проявлении следует различать три неразрывные ипостаси:
«ке» (чувственно воспринимаемая «оболочка», поверхность), «ку» (условия существования
явлений) и «чу» (единство противоположностей, источник жизненной энергии). Естественно,
наибольшие споры среди философов до сих пор вызывает сущность самого самого глубокого,
третьего
уровня – загадка «Коркорана» (источника самодвижения, свободы): являемся ли мы
игрушкой властвующих над нами неведомых сил или мы сами творим свою судьбу, то
есть способны обрести смерть, воскресение и бессмертие? Если самосознающий охватывает
всё – можно ли ему воскресить всех?

Вообще не только древнеарийская мудрость «tat twam asi» («всё ты еси»), но и
способность человека проникать своим волевым воображением в «память мира» и тем
самым как бы владеть миром и временем – давно общее место поэзии и философии,
сошлюсь хотя бы на нашего Максимилиана Волошина:

Кому Земля – священный край изгнанья,
Того простор полей не веселит,
Но каждый шаг, но каждый миг таит
Иных миров в себе напоминанья.
В душе встают неясные мерцанья,
Как будто он на камнях древних плит
Хотел прочесть священный алфавит
И позабыл понятий начертанья…
И бродит он в пыли земных дорог,
Отступник жрец, себя забывший бог,
Следя в вещах знакомые узоры.
Он тот, кому погибель  не дана,
Кто, встретив смерть, в смущенье клонит взоры,
Кто видит сны и помнит имена.

Мы, смертные, плохо помним даже данный цикл своей собственной жизни, не говоря
о других своих предшествующих перевоплощениях-реинкарнациях, но несомненно, что
память позволяет нам самовоскресать, быть в ней бессмертными и сопрягать нас
с реальностью, а не рабски предаваться иллюзиям Матрицы. Когда Морфеус сражается
с Нео в тренировочной программе-симуляторе, он пытается освободить разум Нео
от иллюзий Матрицы, объяснить герою, что Матрица ограничена правилами, заданными
теми, кто ее запрограммировал, но как
человек Нео может подчинить себе эти правила и нарушить их. Нео спрашивает у
Морфеуса, означает ли это, что он будет способен увертываться от пуль, и Морфеус
отвечает, что, когда Нео достигнет полного понимания того, кто он такой, ему
не нужно будет от них увертываться. Человеческий разум может выйти за пределы
ограничений, которых требуют правила программы. 

Похожей критике подвергает детерминированный искусственный интеллект Роджер Пенроуз,
когда использует теорему Геделя, оспаривая идею о том, что разум может полностью
познать себя. Джон Серль прибегает к другому, но в равной степени несокрушимому
аргументу против детерминированного искусственного интеллекта, указывая на разницу
между синтаксисом и семантикой. Ибо мысль человека, превозмогая логоцентризм,
завязана на семантике  значения, а не просто на синтаксической четкости:   

Наш горький дух… (И память нас томит…)
Наш горький дух пророс из тьмы, как травы,
В нем навий яд, могильные отравы.
В нем время спит, как в недрах пирамид.
Но ни порфир, ни мрамор, ни гранит
Не создадут незыблемой оправы
Для роковой, пролитой в вечность лавы,
Что в нас свой ток невидимо струит.

(Максимилиан Волошин. Corona Astralis /1909/)

Вот об этом токе, об этой лаве и мыслят философы последние несколько тысячелетий,
а физики – уже почти столетие. Ведь чтобы стать бессмертным, необходимо научиться
«программировать» человеческую индивидуальность и «по заказу» выводить её из
Ничто в Нечто, в сущее, то есть «разбудить», «воскресить» то, что уже предсуществовало
изначально. Говоря словами Уолта Уитмена – 

Внизу, в глубине, я вижу изначальное огромное Ничто, я знаю,
Что был и там невидимый, я долго там таился и спал в летаргической мгле
И ждал, чтобы наступил мой черед…
Всё сущее утверждает не только себя, но и то, что растет из него…

Итак, необходимо научиться запускать тот «генератор» или «Перводвигатель», который
задает и подает данный характер-намет (Entwurf) личности вместе с временем и
пространством и соответственно с «кинолентой памяти» и со способностью давать
имена вещам и различать добро и зло.

То, что задает и подает время вместе с бытием – должно быть «за» и «над» временем
и бытием, то есть быть Вечностью, Ничто. И этот Сверхгенератор должен действовать
согласно Сверхпрограмме, иначе никакого самосознания и нас как его носителей
не было бы и в помине. Это «сверх» выражается в слове (знаке, числе, символе)
и оценке (волевая направленность внимания, интенция, эмоция). Соответственно
Мартин Хайдеггер назвал программирующий язык – «домом бытия», а оценивающего
человека – «пастухом бытия».

Это «сверх» или «архе» Хайдеггер называет особым многозначным термином Ereignis
(нечто «обособляющее», «случающее», «вводящее в бытие»), которое включает в себя
оттенки Ничто, Хаоса, Нирваны и чаще всего сопоставляется с Дао китайской философии.
Оно не выразимо словом и выходит за рамки привычного логоцентризма (словоцентризма),
а выражается неким сопряженным с человеком образом или знаком или алгоритмом,
которое Деррида называет «archi-ecriture» или «Архиписанием» или, в рамках своей
«грамматологии», «Архипрограммой»
(и связывает с лежащим по ту сторону времени локусом difference, то есть с особым
обособляюще-различающе-индивидуализирующим свойством бытия-во-времени). Как восклицал
Фёдор Тютчев, 

О, страшных песен сих не пой
Про древний Хаос, про родимый!
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
Из смертной рвется он груди,
Он с беспредельным жаждет слиться.
О, бурь застывших не буди!
Под ними Хаос шевелится.

Человек в этом мире – «заместитель Ничто» (Хайдеггер) или «дыра в Ничто» (Сартр)
и через свой «генератор» или «метаболизм» или «искру Божью» связан с Ничто напрямую.
Если Бог – это Творец, то человек по своему предназначению в мире – это Убивец,
уничтожитель. Внутри человека – шевелится Хаос Ничто, сопряженный с Космосом
Бытия. И то, что управляет бытием и временем и дает механизм воскресения и бессмертия,
- связано с творящим началом Ereignis:

Так связан, съединен от века
Союзом кровного родства
Разумный гений человека
С творящей силой естества…
Скажи заветное он слово – 
И миром новым естество
Всегда откликнуться готово
На голос родственный его.

(Фёдор Тютчев. Колумб /1844/)

Овладев «кодом бессмертия», заключенным в Вечности Ereignis или Archi-ecriture
и включенным в Архепрограмму всего сущего, можно действительно воскрешать людей
в сущем (во плоти) в данном космическом цикле. Только для этого нужно повернуть
вспять течение-направление времени, заставить космос вращаться «назад». Такое
уже было при реализации Архепрограммы в середине цикла и, судя по всему, такое
будет реализовано человеком в эпоху Страшного Суда, как писал пророчествующий
девятнадцатилетний Карл Маркс – 

Потоки жизни, мчитесь чрез пороги,
Ломайте все препоны по дороге,
Свободой золотой опьянены,
О, Хаоса безумные сыны.

Прежде всего посмотрим, что произошло при прошлом повороте космоса, когда Прародители
Адам и Ева вкусили запретный плод от Древа познания добра и зла. Этот момент
Архепрограммы ассоциируется со свержением Кроноса (Время) и соответственно с
концом «золотого века» (изгнание из Рая) и с возникновением  самосознания. Философски
это момент подробнейшим образом проанализирован в классическом трактате Мартина
Хайдеггера «Бытие и время», особенно в § 38 «Грехопадение и метнутость». Увы,
философия, будучи строгой наукой,
требует для своего освоения больших интеллектуальных усилий. Платон это понимал
и поэтому предпочел изложить канву произошедшего и высветить проблему времени
в сопряжении  с самосознанием в наглядном мифе диалога «Политик» (269-273):

«Чужеземец. Итак, слушай. Бог то направляет движение Вселенной, сообщая ей круговращение
сам, то предоставляет ей свободу — когда кругообороты Вселенной достигают подобающей
соразмерности во времени; потом это движение самопроизвольно обращается вспять,
так как Вселенная — это живое существо, обладающее разумом, данным ей тем, кто
изначально ее построил, и эта способность к обратному движению врождена ей в
силу необходимости по следующей причине...

Сократ мл. По какой же именно?

Чужеземец. Оставаться вечно неизменными и тождественными самим себе подобает
лишь божественнейшим существам, природа же тела к этому разряду не принадлежит.
То, что мы называем небом и космосом, получило от своего родителя много счастливых
свойств, но в то же время оно оказалось причастным телу: поэтому оно не могло
не получить в удел перемен. Все ж, сколько можно, космос движется единообразно,
в одном и том же месте, и обратное вращение он получил как самое малое отклонение
от присущего ему самостоятельного
движения. 

Вечно приводить в движение самого себя не дано почти никому, кроме того, кто
руководит движением всех вещей, а ему не подобает вызывать движение то в одну,
то в другую сторону. В соответствии со всем этим в космосе нельзя сказать ни
что он вечно движет самого себя, ни что ему как целому всегда сообщает двоякое,
разнонаправленное, вращение бог, ни что два разных божества вращают его в противоположные
стороны согласно своим замыслам, но остается единственное, что было нами недавно
сказано: космос движется благодаря
иной, божественной причине, причем жизнь приобретается им заново и он воспринимает
уготованное ему творцом бессмертие; когда же ему дается свобода, космос движется
сам собой, предоставленный себе самому на такой срок, чтобы проделать в обратном
направлении много тысяч круговоротов, благодаря тому что он, самый большой и
лучше всего уравновешенный, движется на крошечной ступне.

Сократ мл. Все, что ты изложил, выглядит очень правдоподобно.

Чужеземец. Давай же рассудим и поймем на основании того, что  сейчас было сказано,
причину всего чудесного, которую мы  допустили. Причина же эта следующая...

Сократ, мл. Какая?

Чужеземец. А такая, что вращательное движение Вселенной направлено то в одну
сторону, как теперь, то в противоположную.

Сократ мл. Каким же образом?

Чужеземец. Этот вид изменения должно считать самым значительным и совершенным
из всех перемен, происходящих в небе.

Сократ мл. Это возможно.

Чужеземец. Поэтому надо считать, что величайшие перемены происходят и с нами,
живущими в пределах этого неба.

Сократ мл. И это правдоподобно.

Чужеземец. А разве мы не знаем, что живые существа тягостно переносят глубокие,
многочисленные и многообразные изменения?

Сократ мл. Как же иначе?

Чужеземец. На всех животных тогда нападает великий мор, да и из людей остаются
в живых немногие. И на их долю выпадает множество поразительных и необычных потрясений,
но величайшее из них то, которое сопутствует повороту Вселенной, когда ее движение
обращается вспять.

Сократ мл. А в чем это переживание состоит?

Чужеземец. Возраст живых существ, в каком каждое из них тогда находилось, сначала
таким и остался, и все, что было тогда смертного, перестало стареть и выглядеть
старше; наоборот, движение началось в противоположную сторону и все стали моложе
и нежнее: седые власы старцев почернели, щеки бородатых мужей заново обрели гладкость,
возвращая каждого из них к былой цветущей поре; гладкими стали также и тела возмужалых
юнцов, с каждым днем и каждой ночью становясь меньше, пока они вновь не приняли
природу новорожденных
младенцев и не уподобились им как душой, так и телом. Продолжая после этого чахнуть,
они в конце концов уничтожились совершенно. Даже трупы погибших в то время насильственной
смертью были подвержены таким состояниям и быстро и незаметно исчезли в течение
нескольких дней.

Сократ мл. Но как же происходило тогда, чужеземец, возникновение новых существ?
И как рождались они друг от друга?

Чужеземец. Ясно, Сократ, что в тогдашней природе не существовало рождения живых
от живых; уделом тогдашнего поколения было снова рождаться из земли, как и встарь,
люди были земнорожденными. Воспоминание же об этом сохранили наши ранние предки,
время которых соприкоснулось со временем, последовавшим за окончанием первой
перемены круговращения: они родились в начале нынешнего круговорота. Именно они
стали для нас глашатаями, возвестившими те сказания, в которых многие теперь
несправедливо сомневаются. Мы же,
я полагаю, должны на них основываться. Ведь из того, что старческая природа переходит
в природу младенческую, следует, что и мертвые, лежащие в земле, снова восстанут
из нее и оживут, следуя перемене пошедшего вспять рождения и возникая по необходимости
как землерожденное племя — в соответствии со сказанным: отсюда их имя и объяснение
их появления — разве что только бог определил некоторым из них иной жребий.

Сократ мл. Да, это непременно вытекает из сказанного раньше. Но жизнь, о которой
ты говорил, что она протекала под властью Кроноса,— совпадала ли она с тем, прежним
круговоротом или с нынешним? Ведь ясно, что каждая перемена в движении Солнца
и звезд совпадает с первым круговращением.

Чужеземец. Ты хорошо следил за моим рассуждением. А то, что ты спросил — о самопроизвольном
возникновении человеческой природы,— так это относится вовсе не к нынешнему движению
[Вселенной], но к тому, что происходило раньше. Тогда, вначале, самим круговращением
целиком и полностью ведал [верховный] бог, но местами, как и теперь, части космоса
были поделены между правящими богами. 

Да и живые существа были поделены между собой по родам и стадам божественными
пастухами — даймонами; при этом каждый из них владел той группой, к которой он
был приставлен, так что не было тогда ни диких животных, ни взаимного пожирания,
как не было ни войн, ни раздоров, зато можно назвать тысячи хороших вещей, сопутствовавших
такому устройству. 

А то, что было сказано об их жизни, согласной с природой, имеет вот какую причину.
Бог сам пестовал их и ими руководил, подобно тому как сейчас люди, будучи существами,
более прочих причастными божественному началу, пасут другие, низшие породы. 

Под управлением бога не существовало государств; не было также в собственности
женщин и детей, ведь все эти люди появлялись прямо из земли, лишенные памяти
о прошлых поколениях. 

Такого рода вещи для них не существовали; зато они в изобилии получали плоды
фруктовых и любых других деревьев, произраставших не от руки земледельца, но
как добровольный дар земли. Не имея одежды и не заботясь о ложе, бродили они
большей частью под открытым небом. Ведь погода была уготована им благоприятная
и ложе их было мягко благодаря траве, обильно произрастающей из земли.

Итак, ты слышал, Сократ, какая была жизнь у людей при Кроносе; что до теперешней
жизни — жизни при Зевсе, как это зовут,— ты сам, живя сейчас, ее знаешь. Сможешь
ли ты и пожелаешь ли определить, какая из них счастливее?

Сократ мл. Никоим образом.

Чужеземец. Так не хочешь ли, чтобы я как-то их сравнил?

Сократ мл. Да, конечно, очень хочу.

Чужеземец. Итак, если питомцы Кроноса, располагая обширным досугом и возможностью
словесно общаться не только с людьми, но и с животными, пользовались всем этим
для того, чтобы философствовать, если они, беседуя со зверями и друг с другом,
допытывались у всей природы, не нашла ли она с помощью некой особой способности
что-либо неведомое другим для кладовой разума,— легко судить, что тогдашние люди
были бесконечно счастливее нынешних. Если же они, вдосталь насытившись яствами
и питьем, передавали друг другу,
а также зверям то, что и ныне о них повествуется,— то и об этом (по крайней мере
таково мое мнение) следует полагать то же самое.

Впрочем, оставим это, пока не явится сведущий вестник и не объявит нам, была
ли у тогдашних людей жажда познания и владения словом. Однако ради чего разбудили
мы спящий миф, это надо бы сказать, чтобы затем устремиться вперед. 

Когда всему этому исполнился срок, и должна была наступить перемена, и все земнорожденное
племя потерпело уничтожение, после того как каждая душа проделала все назначенные
ей порождения и все они семенами упали на землю, кормчий Вселенной, словно бы
отпустив кормило, отошел на свой наблюдательный пост, космос же продолжал вращаться
под воздействием судьбы и врожденного ему вожделения. Все местные боги, соправители
могущественнейшего божества, прознав о случившемся, лишили части космоса своего
попечения. 

Космос же, повернувшись вспять и пришедши в столкновение с самим собой, увлекаемый
противоположными стремлениями начала и конца и сотрясаемый мощным внутренним
сотрясением, навлек новую гибель на всевозможных животных. Когда затем, по прошествии
большого времени, шум, замешательство и сотрясение прекратились и наступило затишье,
космос вернулся к своему обычному упорядоченному бегу, попечительствуя и властвуя
над всем тем, что в нем есть, и над самим собою; при этом он по возможности вспоминал
наставления своего
демиурга и отца.

Вначале он соблюдал их строже, позднее же — все небрежнее. Причиной тому была
телесность смешения, издревле присущая ему от природы, ибо, прежде чем прийти
к нынешнему порядку, он был причастен великой неразберихе.

От своего устроителя он получил в удел все прекрасное; что касается его прежнего
состояния, то, сколько ни было в небе тягостного и несправедливого, все это он
и в себя вобрал, и уделил живым существам. Питая эти существа вместе с Кормчим,
он вносил в них немного дурного и много добра.

Когда же космос отделился от Кормчего, то в ближайшее время после этого отделения
он все совершал прекрасно; по истечении же времени и приходе забвения им овладевает
состояние древнего беспорядка, так что в конце концов он вырождается, в нем остается
немного добра, смешанного с многочисленными противоположными свойствами, он подвергается
опасности собственного разрушения и гибели всего, что в нем есть. 

Потому-то устроявшее его божество, видя такое нелегкое его положение и беспокоясь
о том, чтобы, волнуемый смутой, он не разрушился и не погрузился в беспредельную
пучину неподобного, вновь берет кормило и снова направляет все больное и разрушенное
по прежнему свойственному ему круговороту: он вновь устрояет космос, упорядочивает
его и делает бессмертным и непреходящим.

Это и есть завершение мифа. Что же касается изображения царя, то сказанного вполне
достаточно для тех, кто сумеет поставить это в связь с предшествовавшим рассуждением.
Ибо, когда космос опять стал вращаться в направлении нынешних порождений, порядок
возрастов снова прервался и заново стал противоположным тогдашнему. Живые существа,
по своей малости едва-едва не исчезнувшие, стали расти, а тела, заново порожденные
землею в старческом возрасте, вновь умирали и сходили в землю. 

И остальное все претерпело изменение, подражая и следуя состоянию целого: это
подражание необходимо было во всем — в плодоношении, в порождении и в питании,
ибо теперь уже не дозволено было, чтобы живое существо зарождалось в земле из
частей другого рода, но, как космосу, которому велено было стать в своем развитии
самодовлеющим, так и частям его той же властью было приказано насколько возможно
самостоятельно зачинать, порождать и питать потомство. Таким образом, к чему
было направлено все наше рассуждение,
к этому мы и пришли. 

Говорить о прочих животных — какое из них по каким причинам подверглось превращению
— было бы слишком длинно и заняло бы много времени; что же касается людей, то
это будет короче и ближе к делу.

Итак, когда принявший нас в свои руки и пестовавший нас даймон прекратил свои
заботы, многие животные, по природе своей свирепые, одичали и стали хватать людей,
сделавшихся слабыми и беспомощными; вдобавок первое время люди не владели еще
искусствами, естественного питания уже не хватало, а добыть они его не умели,
ибо раньше их к этому не побуждала необходимость. Все это ввергло их в великое
затруднение. 

Потому-то, согласно древнему преданию, от богов нам были дарованы вместе с необходимыми
поучениями и наставлениями: огонь — Прометеем, искусства — Гефестом и его помощницей
по ремеслу, семена и растения — другими богами. 

И все, что устрояет и упорядочивает человеческую жизнь, родилось из этого: ибо,
когда прекратилась, как было сказано, забота богов о людях, им пришлось самим
думать о своем образе жизни и заботиться о себе, подобно целому космосу, подражая
и следуя которому мы постоянно— в одно время так, а в другое иначе — живем и
взращиваемся.

Пусть же здесь будет конец сказанию». 

Столкновение двух планов «киноленты памяти» - прямого и обратного, - удваивает
сознание и высекает вспышку самосознания. «И сказал Господь Бог: вот, Адам стал
как один из Нас, зная добро и зло; и теперь как бы не простер он руки своей,
и не взял также от дерева жизни, и не стал жить вечно. И выслал его Господь Бог
из сада Едемского, чтобы возделывать заемлю, из которой он взят. И изгнал Адама,
и поставил на востоке у сада Едемского Херувима и пламенный меч обращающийся,
чтобы охранять путь к дереву жизни» (Бытие
3:22-24).

Но мы, люди, уже вступили на правоверный путь к древу жизни, то есть на путь
к бессмертию, - благодаря сотворению Постава (Gestell в терминологии Хайдеггера)
или научно-технической параллельной реальности. Клин вышибается клином, а подобное
исцеляется подобным. Искусственная реальность через искусственную виртуальность
прорывается к истинной надвременной реальности, к бессмертию.

Итак, человек-микрокосмос подражает космосу-сущему, живет в нем и взращивается,
и достигает бессмертия лишь тогда, когда время космоса, захватывая и телесное
время человека и тем самым стирая память с текущей «киноленты», - начинает течь
в обратную сторону. В воображении мы может в своём локальном внутреннем времени
двигаться по кадрам «киноленты памяти» назад, а в реальности мы не можем воскреснуть
во плоти до тех пор, пока не научимся поворачивать по своему усмотрению, как
Кормчий, - направление времени космоса.
Сам Норберт Винер позаимствовал корень «кибер» из греческого «кибернетис», что
буквально означает «кормчий», «рулевой», и само слово "кибернетика", придуманное
в 1948 году выпускником Принстона для описания сходств между работой компьютеров
и деятельностью человеческой нервной системы, означает искусство управления.

Управлять вселенским временем станет возможным лишь тогда, когда человек откроет
«код мира», который, возможно, не столь громоздок, как обычно думают. Уже сегодня
физика в М-теории и вообще в теории суперструн вплотную подошла к кормилу сущего.