Здравствуйте! В сегодняшний выпуск рассылки мы включили подборку статей из журнала The Economist (21.09.01), посвященную проблеме глобализации. На русском языке эти статьи были опубликованы в журнале "Русский фокус" №25.
   Но сначала, с Вашего разрешения, небольшой комментарий ведущего рассылки.

   ***

   Глобализация уже давно перестала быть академической концепцией. Это объективная тенденция. Рассуждать на тему: "Следует ли учитывать ее влияние в современной экономике?", может быть, весьма интересно, однако, с практической точки зрения – столь же конструктивно, как рассуждать на тему: "Следует ли учитывать гравитацию при конструировании летательных аппаратов?". То же самое можно сказать и в отношении дискуссий на тему: "Нужно ли России (любой другой стране) присоединяться к глобализационным процессам?". Мнение щепки, подхваченной бурным потоком, - это достойная тема для классической японской поэзии.
   По сути, процесс глобализации – не есть нечто новое. Экономическая история человечества – это история поиска форм наиболее эффективного разделения труда. И глобализация, в этом смысле, лишь новая страница длинной летописи. Антиглобалисты по духу близки к луддитам, которые не могли найти своего места в новой экономической структуре, в новых условиях разделения труда. Вероятнее всего, судьба антиглобалистов в исторической перспективе будет сходна с судьбой луддитов.
   Возвращаясь к темам для обсуждения, хочу заметить, что наиболее конструктивным является вопрос: "Как использовать процесс глобализации во благо?". На самом деле, ответ – очевиден. Для сомневающихся, предлагаю ответить на более простой вопрос: "Кто будет более востребован в будущем: обезьяна, сидящая на трубе нефтепровода в обнимку с гроздью бананов, или высококвалифицированный специалист (инженер, биохимик, технолог)?". Тем, кто не смог ответить и на этот вопрос, расстраиваться не следует – российское правительство не может ответить на него уже лет много. А ведь они не дебилы, правда?

   ***

   Ваши отзывы и замечания, а также материалы, которые Вы хотели бы опубликовать в данной рассылке, присылайте, пожалуйста, по адресу lenny@absolut.ru.
   С уважением, Леонид Ардалионов.

   ***

   Глобализация и ее критики

   Аргументы в пользу глобализации сильны, но ни властям, ни бизнесу не стоит доверять ее осуществление.
   Сегодня большинству людей вряд ли придет в голову мысль об участии в марше протеста против чего-либо, и, несомненно, это большинство осуждает неприкрытый вандализм. И все же люди разделяют беспокойство, которое антиглобалисты выражают порой в апокалиптических тонах. Из-за широкой (пусть и не всегда осознанной) поддержки власти оказались со всех сторон окружены протестующими. Некоторые политики уже называют новых борцов с капитализмом "гражданским обществом". Вне всякого сомнения, антиглобализм - серьезная политическая сила.
   В развитых странах поддержка курса на дальнейшую либерализацию торговли в лучшем случае неустойчива: избиратели в ряде богатых стран настроены враждебно к такому курсу. Очередной раунд переговоров о торговле в этом году будет сложным, и трудно ожидать от подобных встреч конкретных результатов. Организации, которые в глазах многих олицетворяют глобальную экономику, - МВФ, Мировой банк и Всемирная торговая организация - подвергаются критике гораздо чаще, чем им самим кажется. Лучшее, что они могут ожидать от широких масс, - это неприязнь. Одновременно власти обвиняются в уступках крупному бизнесу. Говорят, что глобализация не оставляет им иного выбора. Частный капитал беспрепятственно перемещается по планете, и куда бы он ни пришел, он лишает простых людей средств к существованию и ставит прибыли превыше людей.
   Кто защищает глобальный капитализм? Власти и бизнес. Но эти предполагаемые защитники глобализации могут невольно подорвать сам процесс глобализации сильнее, чем мощная коалиция сегодняшних критиков - интеллигенции, левых политиков, различных лоббистских групп, авторов книг против бизнеса, бунтовщиков, которым нужен лишь повод, путешествующих демонстрантов - мирных и не очень.
   Власти богатых стран обычно воспринимают объединение избирателей по экономическим интересам как неблагоприятный, но неизбежный фактор, который ограничивает свободу их действий. За последние10 лет это стало популярной отговоркой для властей, объясняющих нарушение предвыборных обещаний. В свою очередь, мультинациональные корпорации с их просветительскими миссиями, заботой об акционерах, красивыми логотипами и многостраничными кодексами "корпоративной социальной ответственности" в неявной форме дают понять, что имеют право осуждать социально безответственный капитализм. Все это звучит довольно правдиво, но когда они рассуждают о том, какие поправки будут внесены в принцип "прибыли превыше всего", это никого не убеждает.
   Если глобальный капитализм - одновременно и причина паралича демократии, и прикрытие старой коллективной продажности (к такому заключению подталкивают защитники капитализма без границ), то даже самые убежденные либералы могут присоединиться к протестующим. Затем, как раз когда это больше всего необходимо, критики глобализации выпускают очередную ужасную книгу или антиглобалисты приезжают куда-нибудь, чтобы выкрикивать свои лозунги и кидать булыжники.
   С такими участниками дебатов о глобализации - лицемерными властями, пользующимися протекцией корпораций, и их противниками, озлобленными и непреклонными бунтарями, - вполне естественно, что общество не поддерживает ни одну из сторон. Оно недолюбливает мировой капитализм, но и не предлагает разумной альтернативы ему (как, собственно, и антиглобалисты). Поэтому люди большей частью озадачены, встревожены и подозрительны. Такое состояние общественного мнения не сулит ничего хорошего ни демократии, ни экономическому развитию. Мошенничающие защитники глобализации и их разношерстные, иногда неразумные оппоненты уже наломали немало дров и пока не собираются останавливаться.
   Это обозрение предлагает несколько путей более целенаправленного обсуждения проблемы глобализации. Было бы глупо предполагать, что полное согласие в этой сфере когда-нибудь достижимо. Некоторые антиглобалисты протестуют даже не против глобализации или рыночной экономики, а против самой идеи экономического роста. Эта точка зрения по крайней мере имеет обоснование, но она вряд ли будет иметь в обозримом будущем достаточно последователей.
   Несомненно, при всех своих слабых аргументах, подозрительно благих намерениях и совершенно идиотских заблуждениях антиглобалисты выражают некоторые полезные и важные мысли. Выяснив, что разумного есть в их доводах, и опровергнув ошибочные или нечестные аргументы, которые политики и бизнесмены выдвигают против них, можно добиться реальных положительных сдвигов. Это же касается и аргументов в пользу глобализации.
   Главный довод в пользу глобализации - либерализм. Довод этот звучит редко, и реже всего - из уст представителей властей или бизнеса. Международная экономическая интеграция, с либеральной точки зрения, - это процесс, при котором технология позволяет людям достигать своих целей, и они свободны в своем выборе. Если технология развилась настолько, что она поддерживает торговлю, не ведающую границ государств, и люди захотят торговать без границ, произойдет интеграция. А поскольку люди добровольно выбрали этот путь - это хорошо. И если люди без принуждения выбрали этот путь, можно ожидать, что в этом есть экономическая выгода.

   Старая добрая "невидимая рука рынка"
   Строго говоря, теория и практика подтверждают, что это так и есть. "Невидимая рука рынка" Адама Смита делает свое дело. Люди выбирают то, что соответствует их личным интересам, каждый из них принимает это решение индивидуально. В результате общество в целом процветает и развивается - спонтанно, не подчиняясь чьему-либо плану.
   Развивать этот довод можно лишь с большим количеством оговорок и уточнений. Важно понимать, что либеральный аргумент в пользу глобализации не является доводом в пользу свободной внутренней или международной торговли. Либерализм ничего не говорит о необходимости обеспечения социальной справедливости в смысле перераспределения доходов или увеличения благосостояния государства. Он предполагает, что рынки ограничены, например, в возможности распространять общественные блага (такие, как чистая окружающая среда). Либеральный подход совместим с поддержкой широкого круга тех или иных правительственных ограничений - более того, его использование требует большинства из них.
   Но точкой отсчета для каждого либерала является такое предположение: при обычных условиях индивидуум знает, что именно наилучшим образом соответствует его интересам, и смешение этих индивидуальных предпочтений даст хорошие результаты. Из этого главного предположения вытекают две принципиальных позиции. Первая - изначальный скептицизм, по крайней мере по отношению к коллективному принятию решений, которое игнорирует мнение личности. Вторая - уважение к рынку. Но не как к месту, где делаются прибыли, как это часто преподносится, а как к месту, где общество обретает общее благо. Почему в таком случае власти и бизнес столь редко приводят этот аргумент? Потому что в большей своей массе они не являются либералами. Возможно, это происходит из-за того, что политики (и правые, и левые, консервативные, и современные) склонны преувеличивать свои способности влиять на самоорганизацию слабо управляемого общества.
   Считать, что бизнес приветствует либеральный подход, - еще более наивно, к тому же это противоречит историческому опыту. Предприниматели заинтересованы только в одном - в получении прибыли. Негосударственные организации, критикующие за это бизнес, конечно, правы. Если предприниматель сочтет, что увеличить его прибыль способно хорошее отношение к клиентам и сотрудникам, или следование политике "социальной ответственности", или использование экологически чистых технологий, - он пойдет на это. Делает ли это рыночный капитализм ошибкой? Напротив, суть либеральной рыночной экономики в том, что она цивилизует борьбу за прибыль, поневоле превращая ее в двигатель социального прогресса. Когда компании состязаются друг с другом за клиентов и сотрудников, они должны позаботиться о своей репутации в области качества и честности сделок, даже если они сами не ценят их. Конкуренция заставляет их поступать так, как если бы они думали иначе.

   Ярмо для бедных

   Антиглобалисты говорят, что глобализация особенно вредит бедным рабочим в развивающихся странах. Это не так. Похоже, что большинству рабочих из богатых стран не стоит бояться глобализации и они от нее значительно выиграют. Но справедливо ли это в отношении рабочих из бедных стран? Ответ прост: последние должны меньше потерять и больше приобрести.
   Консервативные экономисты оптимистически оценивают интеграцию и перспективы развивающихся стран. Открытость международной торговли и инвестиций должна поощрять приток капитала в бедные экономики. В развивающемся мире капитала недостаточно, и отдача от инвестиций здесь должна быть выше, чем в развитых странах. Если бедные страны снизят свои барьеры на пути торговли и инвестиций, говорит теория, богатые иностранцы захотят направить туда свой капитал. Если приток ресурсов происходит в форме кредитов или портфельных инвестиций, это увеличивает внутренние сбережения и уменьшает нехватку инвестиций для местных компаний. Дела пойдут еще лучше, если приток ресурсов идет через появление новых, контролируемых из-за рубежа предприятий, т. е. через прямые иностранные инвестиции. Эта форма капитала приносит вместе с собой технологии и навыки из-за границы, при этом финансовый риск уменьшается. В любом случае рост инвестиций должен увеличить доходы населения, повысив спрос на трудовые ресурсы и сделав их более продуктивными.
   Вот почему рабочие из стран - получателей прямых иностранных инвестиций скорее получат выгоду от интеграции, чем рабочие из стран-доноров. С притоком или без притока иностранного капитала развивающиеся страны должны получить те же статические и динамические выгоды от торговли, что и богатые. Эта логика часто вызывает недоверие, поскольку эти выгоды, как кажется, появляются из ничего. Очевидно, что кто-то должен потерять, а кто-то приобрести. Но это не так. Выгода, которую богатая страна получает за счет торговли, формируется не за счет бедной страны - ее торгового партнера. Напомним, что, согласно теории, торговля - это игра с положительной сумой. Все транзакции - экспортеров и импортеров, заемщиков и кредиторов, акционеров и рабочих - могут приносить выгоду.
   Что же может опровергнуть эту простую теорию и доказать, что она неверна? Многое, считают противники глобализации. Во-первых, полагают они, призывать развивающиеся страны к экономическому росту через развитие торговли (вместо того, чтобы развивать промышленность, обслуживающую внутренний рынок) - это ошибка. Если все бедные страны попытаются сделать это одновременно, цена на их экспортные товары на мировых рынках может упасть. Успеха "азиатские тигры", продолжают они, достигли потому, что многие другие развивающиеся страны предпочитают подавлять торговлю, а не развивать ее.
   Второе возражение касается не торговли, а прямых иностранных инвестиций. Традиционно полагают, что иностранный капитал расходуется на экономически обоснованные инвестиции, что должно благоприятствовать развитию. Опыт показывает, что зачастую это не так. Новый капитал может давать малый доход или вообще не приносить его, а иногда и оборачиваться убытками. Деньги могут быть растрачены или украдены. А поскольку они были одолжены, это порождает громадный внешний долг. Не слишком влияя на развитие экономики, такая интеграция ослабляет ее.
   В-третьих, указывают противники глобализации, рабочие в развивающихся странах имеют меньше прав, законодательной защиты и поддержки профсоюзов, нежели их коллеги из богатых стран. Вот почему мультинациональным корпорациям нанимать таких рабочих выгодно.

   Ведет ли торговля к экономическому росту?
   Все это кажется очень сложным. Можно ли рассеять сомнения, просто измерив общее влияние открытости на экономический рост? Некоторые экономисты считают, что да. Они уже представили различные эконометрические исследования, подтверждающие, что торговля способствует развитию. Наиболее часто упоминаемые - исследования Джеффри Сакса и Эндрю Уорнера из Гарварда, Дэвида Доллара и Арта Краайа из Мирового банка и Джеффри Френкеля и Дэвида Ромера из Беркли. Этих исследований достаточно, чтобы убедить большинство экономистов, что торговля действительно влияет на экономическое развитие. Но они все равно не снимают вопроса. Применение эконометрики к другим, более серьезным и сложным вопросам дает ответ, но не в данном случае: обнаружить точную экономическую связь, которая лежит в основе процесса, часто бывает слишком сложно.
   Значительное число экономистов, включая некоторых известных защитников свободной торговли, не признают результатов этих исследований. Для каждого регрессионного уравнения, "подтверждающего", что торговля поддерживает экономическое развитие, слишком легко подобрать переменные и период анализа так, что оно будет "подтверждать" и обратное. Антиглобалист Дани Родрик уже подверг критике регрессионные исследования, давшие ответ в пользу торговли. Но такие экономисты, как Джардиш Багвати и Т. Н. Сринивасан, оба известные защитники свободной торговли, также довольно скептически относятся к регресионным доказательствам.
   Нет недостатка и в других свидетельствах, более разнообразных и хуже систематизированных, которые подтверждают влияние торговли на экономическое развитие. Из трех аргументов против классического предпочтения свободной торговли первым и самым главным уже несколько лет является "экспортный пессимизм" - идея о том, что свободная торговля подавит сама себя, если развивающиеся страны перейдут к ней одновременно. Но что об этом говорят факты?

   Смешанный пессимизм
   Историей доказана возможность падения экспортных цен на некоторые виды сырья: спрос на них не поспевал за ростом прибыли. И никто не знает, что могло бы произойти за несколько последних десятилетий, если бы все развивающиеся страны развивали торговлю более энергично. Потому что они этого не делали. Но есть ряд серьезных практических причин, по которым применение принципа "экспортного пессимизма" в отношении экспорта из бедных стран в целом ошибочно.
   Развивающиеся страны - это громадная часть мира в географическом и демографическом масштабах, но малозначимая в экономическом. В совокупности экспорт из бедных стран и стран со средним уровнем жизни (включая относительно мощные Китай, Индию, Бразилию и Мексику, крупных экспортеров нефти, таких как Саудовская Аравия, крупных производителей, таких как Корея, Индонезия и Малайзия) составляет лишь 5% общемирового экспорта. Эта величина почти совпадает с размером ВВП Великобритании. Даже если рост общего спроса на импорт прекратится, еще не начавшаяся кампания по увеличению экспорта из этих стран не слишком напряжет мировую торговую систему.
   В любом случае спрос на импорт не исчезнет. Таким образом, "экспортный пессимизм" содержит противоречие в самом себе - заблуждение о "массовой торговле" сродни идее о "массовом труде" (последняя гласит, что с ростом населения должна расти безработица, но рабочих мест все еще достаточно). Общий рост торговли и увеличение количества видов продукции, которые каждая конкретная страна может продавать или покупать, не предопределены. Как отмечают г-н Багвати и г-н Сринивасан в своем последнем обзоре о взаимосвязи торговли и развития, оценки экспортного потенциала бедных стран всегда были заниженными - отчасти потому, что базировались на существующем состоянии экспорта и не учитывали новые экспортные возможности (некоторые из них могут быть абсолютно непредсказуемыми).

   Государство исчезает?

   Не так быстро, как многим хотелось бы. Зачастую экономисты сталкиваются с обвинениями в свой адрес, что их подход к новостям можно описать следующей фразой: "Ситуация может быть такой на практике, но согласуется ли это с теорией?" Похоже, поверхностные, но в то же время правдоподобные теории о снижении власти государства интересуют скептиков гораздо больше, чем факты.
   Правительства разных стран на практике сегодня собирают больше налогов, чем 10 лет назад, притом не просто в абсолютных величинах, а в пропорции к их увеличившимся за это время экономикам, хотя это и не вполне соответствует теории. Это верно в отношении стран "большой семерки", а также менее крупных стран - членов OЭСР. Поэтому обеднение капиталистов не оказало видимого влияния на способность государств собирать доходы и делать разные добрые дела. Эти данные идут настолько вразрез с теорией, что даже многие экономические аналитики предпочли им не верить вовсе. Налоговая нагрузка различается по странам, что само по себе - еще одно несоответствие теории. Несмотря на различия, правительства во всех экономически развитых странах предусмотрительны.
   Некоторые европейские антиглобалисты называют США страной голого капитализма, где "частное богатство и общественная нищета" достигают критической точки, к которой скатываются и другие страны. Правда, в прошлом году правительство США собрало чуть больше 30% ВВП в виде налогов, что составляет приблизительно $2 трлн. Это больше национального дохода Германии.
   Другой крайностью можно считать Швецию. В прошлом году собранные в стране налоги составили 57% ВВП, что на 3 процентных пункта ниже, чем в 1990 г. За ней идет Дания: 53% ВВП, что чуть больше, чем в 1990 г. Но вот что примечательно: экономики Швеции и Дании - одни из самых открытых в мире, гораздо более открытые, чем экономика США. Отношение импорта к национальному доходу в Дании превышает американские пропорции. Как и другие экономически развитые страны, эти государства не контролируют движение капитала, пытаясь запереть инвестиции внутри страны.
   Один из наиболее настойчивых и убедительных критиков глобализации Дани Родрик из Гарварда пишет: "Глобализация сделала социальное обеспечение крайне сложной для правительства задачейѕ Международная экономическая интеграция происходит на фоне уменьшающихся социальных обязательств и удаляемого правительства. Государство всеобщего благосостояния находится под угрозой уже на протяжении двух десятков лет". Похоже, что Швеция начинается сдаваться - ее правительство в состоянии собрать только 57% ВВП в виде налогов. Но отважная маленькая Дания неплохо сопротивляется ударам. Как и большинство европейских государств.

   Деньги - не главное
   Даже если бы сбор налогов резко сокращался, заявления большинства скептиков о том, что сегодня крупные международные компании обладают большей властью, чем правительства, звучат абсурдно. В новой книге академика Кембриджского университета Норины Хрец под названием "Молчаливый захват" есть такое банальное высказывание: "Объем продаж 20 крупнейших компаний больше национального дохода 100 стран". Что это значит, однако, не объясняется: читателям предлагается самим сделать очевидные выводы о власти и влиянии корпораций.
   Прежде чем задуматься, имеет ли вообще смысл сопоставлять власть корпораций и государств, стоит обратить внимание на то, что такое сравнение неверно статистически. Национальный доход - мера добавленной стоимости. И его нельзя сравнивать с продажами компании (равными добавленной стоимости плюс зарплата плюс прочие издержки). Но даже после исправления этой бесконечно повторяющейся ошибки сравнение корпораций и правительств на основе их власти над людьми не имеет смысла. Власть даже самых крупных корпораций - ничто по сравнению с властью правительств, вне зависимости от того, насколько страна бедна и мала. Суммарная добавленная стоимость Microsoft в энное число раз больше национального дохода Ирака. Означает ли это, что Билл Гейтс более властен над жизнями иракцев, чем Саддам Хусейн? Другой пример - Люксембург, небольшая экономика с не очень мощным правительством. Может ли Microsoft собирать налоги с граждан Люксембурга, призывать их на военную службу, даже если бы компании это оказалось нужно, арестовывать и заключать в тюрьму, если, допустим, компанию не устраивает их поведение, или применять физическую силу против них? Нет, это невозможно. Даже с помощью Windows XP.
   Вы можете ответить, что эти сравнения обманчивы. Конечно, Билл Гейтс обладает в Ираке меньшей властью, чем Саддам Хусейн, но Билл Гейтс имеет возможность использовать свою власть глобально, а Саддам Хусейн - нет. Хорошо, тогда в каких конкретно странах Билл Гейтс обладает могуществом большим, чем могущество правительства, что якобы вытекает из соотношения добавленной стоимости и национального дохода? Билл Гейтс в глобальном масштабе властен только над компанией Microsoft. Любое правительство гораздо сильнее корпорации.
   В случае войны между двумя странами национальный доход является подходящим мерилом имеющихся в их распоряжении ресурсов. Если бы корпорации собирали войска и вели войны, то их богатство могло бы иметь значение. Они не делали и не могут этого делать: их власть невелика. Большие компании действительно имеют политическое влияние. У них есть деньги для политического лоббирования, во многих странах они могут подкупить чиновников. Но идея о том, что компании обладают хотя бы приблизительно такой же властью над гражданами, как и сами правительства - независимо от того, насколько крупна компания, независимо от того, насколько бедна и мала страна, - нелепа.
   Власть собирать налоги, хотя и ограниченная, дает государству политического веса больше, чем могли бы мечтать Microsoft или General Electric. Каким образом вопреки логике глобального капитализма такая небольшая и исключительно открытая экономика, как Дания, может собирать чуть ли не 60% ВВП в виде налогов? Ответ напрашивается неизбежный: Дании больше не существует, более того, возникают вопросы относительно существования многих других европейских государств. Во всяком случае, так это выглядит в теории; а с практической точки зрения теория должна быть пересмотрена.

   Пределы власти правительств
   Утверждения о давлении на правительства возникают исходя из того факта, что, цитируя г-на Родрика, в мире интегрированной экономики "владельцы капитала, высококвалифицированные рабочие и профессионалы ѕ имеют возможность перемещать ресурсы туда, где на них предъявляется наибольший спрос". Упоминаемые г-ном Родриком люди имеют высокие доходы. С помощью налогов они вносят вклад в общественные финансы. Если интеграция позволит капиталу и квалификации перетечь в низконалоговые юрисдикции, налогооблагаемая база сузится. Правительства окажутся не в состоянии финансировать социальные программы или перераспределять доходы. Предвидя этот переток капитала и квалификации, правительства должны снизить налоги и "демонтировать" государство всеобщего благосостояния до того, как этому помешает переток ресурсов. Рынки празднуют победу над демократией.
   Это в теории. Опыт говорит скорее об обратном, но в то же время теория не является полностью неверной. Экономическая интеграция ограничивает деятельность правительства. Но некоторые из этих ограничений очень желательны. Интеграция мешает тирании. Известно, что правительства подавляют своих подданных. При открытых границах подавлять труднее: люди могут покинуть государство и увезти с собой свои сбережения. В таких случаях глобальные рынки становятся защитниками прав человека. Советскому Союзу и Восточной Европе были свойственны тоталитаризм и экономическая изоляция. Сегодня это касается Северной Кореи. Но и демократические общества тоже могут подавлять граждан. Следовательно, было бы неверным делать вывод, что интеграция нежелательна, ведь она ограничивает власть правительства, даже демократического. Надо признать, что некоторые ограничения демократии необходимы, а также спросить себя, не слишком ли жестки эти продиктованные рынками ограничения?

   Кризис законности

   Политика уже порядком надоела людям. Но не надо винить в этом глобализацию. Было бы ошибкой считать, что экономическая интеграция нейтрализует демократию или, более конкретно, вводит реальные ограничения для государства всеобщего благосостояния. В то же время мнение о том, что глобализация - это уничтожение политики, стало доминирующим среди экономических и политических обозревателей во всем мире. Высказываемые опасения уходят дальше влияния глобализации на государство всеобщего благосостояния. Опросы общественного мнения в западных демократиях указывают на недовольство политическим процессом. Обозреватели объясняют это тем, что глобализация сделала политику менее значимой. Сегодня все меньше людей приходит на выборы.
   В своем бестселлере о глобализации - "Lexus и оливковое дерево" - Tомас Фридман из The New York Times высоко оценивает такое понятие, как "золотая смирительная рубашка". Так он называет меры, принятие которых, согласно консервативной точке зрения, необходимо для уверенности рынков в любой отдельно взятой экономике и в правительстве: сбалансированные бюджеты, умеренные налоги, незначительное регулирование, приватизация и т. д. Если страна надевает золотую смирительную рубашку, как говорит г-н Фридман, "могут произойти две вещи: экономика растет и возможностей регулирования становится меньшеѕ Золотая смирительная рубашка сужает спектр стратегических и экономических мер до жестких параметров. Поэтому сейчас становится все труднее найти какие-либо реальные отличия в правящих и оппозиционных партиях, которые надели золотую смирительную рубашку. А когда вся страна надела на себя золотую смирительную рубашку, выбор стратегий ее развития оказывается сокращенным до выбора между пепси-колой и кока-колой, т. е. до незначительных нюансов политики, небольших изменений целей, некоторых послаблений. Какие-либо значительные отклонения от основных золотых правил невозможны".
   Этот аргумент широко цитируется и почти повсеместно принимается. Нельзя отрицать, что за два последних десятилетия мир увидел удивительное сближение экономических идеологий. Но другая часть довода господина Фридмана должна вызвать подозрение - и сторонники глобализации, и скептики соглашаются с этим. Энтузиасты глобализации, включая г-на Фридмана, в большинстве своем думают, что стратегия золотой смирительной рубашки правильна, и соглашаются с тем, что экономика, конечно, будет расти быстрее, если придерживаться этих мер. Многие скептики не прочь согласиться с этой точкой зрения. Золотая смирительная рубашка, конечно, может заставить экономику расти быстрее - во всяком случае, с помощью "порочных" и "несправедливых" мер экономики свободного рынка, - но, по их мнению, этот положительный результат не перевешивает таких негативных факторов, как потеря политического суверенитета и демократической законности, которую смирительная рубашка неизбежно влечет за собой. Поддерживаемые современными консерваторами стратегии действительно налагают определенные ограничения, и это делает понятие "смирительная рубашка" метафоричным. Сбалансировать бюджет обычно намного сложнее, чем позволить общественным расходам превысить сумму налогов.
   С точки зрения правительства такие меры, как дерегулирование, приватизация и т. д., скорее являются ограничительными, чем либеральными. Подразумевается, что они почти не требуют участия правительства, в то время как постоянное политическое давление заставляет правительство активно действовать. Но г-н Фридман опускает самый важный вопрос: законно ли установлены эти ограничения?
   Сужающийся выбор и "сжимающиеся возможности экономической политики" подразумевают, что этот процесс - антидемократический. Однако это совсем не обязательно так. Возможно, что во всем мире избиратели предпочитают именно сбалансированные бюджеты, умеренные налоги, приватизацию и т. д. Если это так, то сужение возможностей экономической политики не представляет собой ослабления демократии. Вопрос о законности возникает, если избиратели не предпочитают сбалансированный бюджет, умеренность в социальных расходах и налогах, приватизацию и т. д., а экономическая политика, проводимая в стране, именно такая. Этот же вопрос встает и тогда, когда избиратели соглашаются на политику золотой смирительной рубашки неохотно и только из-за того, что силы, более мощные, чем их правительства, сузили стоящий перед электоратом выбор.

   Задумаемся об избирателях
   Критики глобализации дают ответ на оба эти аргумента. Первый, в котором утверждается, что избирателей попросту игнорируют, неубедителен. Очень трудно поверить, что избиратели действительно хотят больших дефицитов бюджета, высоких налогов, большей доли общественной собственности в промышленности и т. д. Предлагая это, политические партии могут и не надеяться на то, чтобы быть избранными. Второй аргумент, который предполагает, что избиратели поддерживают консервативные меры экономической политики без особого желания, гораздо существенней. Похоже, что политика золотой смирительной рубашки поддерживается большинством избирателей, правда, без особого энтузиазма. Это преклонение перед силами более мощными, чем либеральная демократия, - такими, как рынки, международные компании, ВТО и МВФ. Разочарование - это своего рода провал демократии.
   Кто виноват? По большей части - не глобализация как таковая и не экономическая интеграция, не рынки, не институты типа Фонда и ВТО, а скорее сами политики. Разными способами правительства и их политические оппоненты использовали требования глобализации для того, чтобы отказаться от ответственности. Признания в беспомощности вполне достаточно, чтобы вам поверили.
   Одной из принципиальных тем в западной политике на протяжении последних 10 лет была "модернизация" левых. И бывшие социалисты, и левоцентристские партии сместились к центру, а в некоторых случаях даже еще правее. Они отказываются от откровенного эгалитаризма, больше не защищают общественную собственность как таковую, ищут возможности для партнерства с частным сектором, предпочитают консервативную макроэкономическую политику и благосклонны к умеренности в налогах и социальных расходах. Возможно, наиболее ярким представителем - и точно не единственным в Европе - является лейбористское правительство Тони Блэра в Британии. Примерно то же самое произошло с американскими демократами под руководством Билла Клинтона. Именно г-н Клинтон, новый демократ, подписал законодательный акт об "окончании социальных гарантий в прежнем виде", отменяя тем самым обязательство федерального правительства обеспечивать бедных пособием.
   Отмечается, что это преобразование левых в прошлом десятилетии совпало с усилением экономической интеграции. Возникает желание увидеть связь между этими двумя тенденциями, особенно учитывая, что обновленные левые настаивают на том, что это единая тенденция. "Мир изменился, - говорит Тони Блэр своим традиционным сторонникам. - Но наши ценности - нет". Другими словами, если бы мы только могли, мы бы предпочли делать все то, что традиционно делали левые партии. Но мы не можем, потому что мир живет по другим правилам. Сегодня правительству необходимо сотрудничество с глобальными рынками капитала. Международная конкуренция стала более жесткой, чем раньше. И причина этого кроется в глобализации.
   Действительно ли это так? Похоже, что вряд ли. Глобализация может ускоряться, а может и нет. Что же касается экономической интеграции, она не могла совпасть с достаточно неожиданным изменением позиции американской демократической партии и одновременным фактическим исчезновением классических европейских левых.

   Чума на оба ваши дома

   Антиглобалисты усматривают в "Вашингтонском консенсусе" МВФ и ВБ тайный сговор с целью обогащения банкиров. Они не совсем ошибаются. Критики глобализации говорят не только об экономической интеграции без границ или об определенной экономической политике (такой, скажем, как либеральные правила в отношении торговли или международных инвестиций, напрямую облегчающих ее). Они имеют в виду гораздо больший набор экономических панацей и институтов: политику, известную под названием "Вашингтонский консенсус", и международные организации, в особенности Международный валютный фонд (МВФ) и Всемирный банк (ВБ), которые стремятся провести ее в жизнь.
   Термин "Вашингтонский консенсус" изобретен экономистом Джоном Уильямсоном в 1990 г. Так он назвал политику, поддерживаемую американским правительством и МВФ с ВБ, чьи штаб-квартиры обосновались в Вашингтоне. Экономист определил, что "консенсус" строился на десяти направлениях. В начало списка ставились мероприятия по продвижению торговли и прямых иностранных инвестиций. Новая ортодоксальность, как назвал "Вашингтонский консенсус" Уильмсон, также сводилась к фискальной дисциплине (т. е. уменьшению бюджетных дефицитов), снижению субсидий, налоговой реформе, либерализации финансовых систем, конкурирующим курсам обмена валют, приватизации, дерегулированию и обеспечению защиты прав собственности.
   По мнению многих скептиков, эта обширная "неолиберальная" программа была сознательно составлена с прицелом обслужить нужды богатых за счет бедных. Скептики говорят, что фискальная дисциплина, сокращение субсидий и увеличение налогов (меры, исполнять которые МВФ долгое время предписывал при сотрудничестве с развивающимися странами-заемщиками) на самом деле наносили прямой ущерб бедным. К таким же последствиям приводят приватизация, финансовая либерализация и промышленное дерегулирование - обогащая местных и иностранных спекулянтов, лишая государство активов и ослабляя правила, защищающие потребителей и рабочих от злоупотреблений.
   Эта политика навязывается правительствам бедных стран независимо от их собственных взглядов и приоритетов, что в свою очередь подрывает демократию в странах третьего мира. Такого рода развитие в долгосрочной перспективе, по сути дела на условиях, продиктованных богатыми странами, обременяет развивающиеся страны критической массой долгов. А также "подставляет" их под резкие колебания глобального бизнес-цикла. Юго-Восточной Азии, одно время являвшейся образчиком Вашингтонской модели, пришлось познать это на собственном горьком опыте. Теперь на грани обвала по той же самой причине находится Аргентина. Неоправданно большие долги и хроническая нестабильность усугубляют зависимость развивающихся стран от помощи извне, что позволяет МВФ с каждым разом все более решительно закручивать гайки по направлению к американским банкирам. В любом случае, считают скептики, "Вашингтонский консенсус" - хорошо продуманная атака на слабых.
   Эта карикатура хоть и может показаться чрезмерной, тем не менее содержит некоторую долю правды. Идея о том, что Вашингтонский истэблишмент принимает участие в хорошо подготовленном заговоре, целью которого является подавление третьего мира, может быть, и чепуха. Но совершенно очевидно, что имели место большие и маленькие ошибки, а многочисленные непредусмотренные последствия можно проследить сейчас. МВФ, Банк и Американское казначейство чувствовали бы себя гораздо более комфортно, если бы из всего вздора, произнесенного на эту тему, можно было отфильтровать и собрать воедино кусочки умной критики.

   Осторожно, иностранный капитал!
   За последние несколько десятилетий один из самых очевидных уроков для международных экономистов таков: иностранный капитал - это и радость, и огорчение. Эта суровая критика не так уж сильно относится к прямым иностранным инвестициям (ПИИ), потому что, в отличие от долгов, ПИИ не нужно обслуживать и они не утекают за короткий срок. Те, кто предоставляет прямые иностранные инвестиции, сами несут большую часть финансового риска, связанного с этим видом инвестиций, но за это преимущество приходится платить. В долгосрочной перспективе ПИИ являются более дорогой формой финансирования, чем долги, потому что утечка освобожденных от налога прибылей обычно дает такому типу инвесторов большие доходы по сравнению с теми, на которые могут рассчитывать иностранный банк или держатель облигаций. И все равно ПИИ не только менее рискованны для принимающей страны, но, как ранее отмечалось, и более продуктивны - из-за технологий, которые они с собой приносят. С точки зрения принимающей страны, это дорого, но высоко ценится.
   Другие формы иностранного капитала (особенно краткосрочные банковские кредиты) ввергли многие развивающиеся страны в пучину несчастий. Из-за долгового кризиса 80-е гг. были потерянным десятилетием для Латинской Америки, а Аргентина и Бразилия из-за своих долгов оказались в затруднительном положении. Финансовый кризис конца 90-х гг. отбросил назад даже Юго-Восточную Азию, до того считавшуюся по экономическим показателям одним из лучших регионов развивающихся стран. Почему это происходило - и почему так часто?
   Очевидно, заемщики тоже должны взять на себя долю ответственности за слишком крупные заимствования (хотя это трудно назвать исчерпывающим объяснением). Правительства, занимающие по максимуму для финансирования чудовищно больших бюджетных дефицитов, совершают ошибку. Такое случалось повсеместно в 70-х гг. и в начале 80-х. Но случай с корпоративными заемщиками в развивающихся странах гораздо более запутанный. Иногда они могут занимать в объемах, которые в каждом индивидуальном случае кажутся вполне благоразумными, принимая во внимание определенные макроэкономические ожидания. Например, если прогнозируется, что девальвация валюты не произойдет, но если эти предположения окажутся ошибочными, то и заимствования станут коллективно необоснованными. Подобное случилось в Юго-Восточной Азии в 90-е гг. с дальнейшими осложнениями из-за того, что большинство заимствований было пропущено через местные банки. А это означало, что конечные заемщики были не в курсе системного риска, связанного с обменным курсом валюты. Следовательно, иногда банки из развивающихся стран ошибались в той же степени, что и правительства этих стран.
   Но не менее велика вина за периодически повторяющуюся долговую травму развивающегося мира кредиторов в богатых странах. И, если пойти дальше, правительств этих богатых стран. Общеизвестно, что современная банковская система оперирует под постоянным влиянием морального риска. Банки, принимающие вклады, на самом деле представляют собой достаточно хрупкий бизнес: ведь правительства неохотно позволяют ему "накрыться". Банки хрупки, потому что обещают вкладчикам целиком и полностью выплатить их вклады по требованию (даже когда знают, что не смогут сдержать это обещание, если вдруг большинство вкладчиков решит одновременно воспользоваться своим правом). Чтобы обезопасить банковский процесс, учитывая составленный с вкладчиками контракт, правительства организуют схемы страхования вкладов и другие формы гарантий (включая доктрину "слишком большой банк, чтобы разориться").
   На то есть веские причины. Если банк разорится, то может потянуть за собой другие банки и предприятия, не говоря уже о сбережениях вкладчиков. Исторически банкротства банков ассоциируются с кризисами, затрагивающими всю экономику: например, банкротства банков способствовали возникновению Великой депрессии 30-хх гг., кстати, вдохновившей правительства на создание современной модели страхования вкладов. Но главный вывод все-таки следующий: банки систематически защищают от последствий их необдуманного поведения.

   Кто выбирает ВТО?

   Для будущего тирана ВТО слишком демократична. Критику в отношении МВФ и Всемирного банка скептики распространяют и на Всемирную торговую организацию (ВТО). Ее, пожалуй, ненавидят даже больше. Может быть, потому, что в отличие от Фонда и Банка деятельность ВТО в куда большей степени касается развитых стран, где большинство этих самых критиков и проживают.
   Говорят, что МВФ подрывает демократию в развивающемся мире, и это плохо. А ВТО делает то же самое в Америке и Европе, что еще хуже. МВФ и Банк приносят финансовую разруху в бедные страны, которые обращаются к ним за помощью, но в долгосрочной перспективе ВТО наносит даже больший ущерб всем странам, независимо от того, богатые они или бедные, платежеспобные или нет. Она делает это, говорят скептики, не посредством обременительных условий заимствований, но силой международного законодательства. Ее запреты подрывают усилия по защите окружающей среды и лишают смысла меры безопасности, разработанные за десятилетия для защиты здоровья и благополучия потребителей и рабочих.
   Конечно, помимо всего прочего критикам не дает покоя особый мандат ВТО на развитие торговли, который многие считают вещью, вредной самой по себе. Многие скептики считают либеральный режим международной торговли и инвестиций по существу враждебным демократии, поскольку он провоцирует борьбу за добавленную стоимость, что попирает политические предпочтения избирателей.
   Но это бег по кругу. Контраргументы в адрес этой ошибочной идеи, коль скоро она применяется к налогам и государству всеобщего благосостояния, уже были перечислены ранее в этом обзоре. Признаки одинаково трудно найти в области регулирования производства продуктов и процессов или в части, касающейся безопасности или воздействия на окружающую среду. Все движение происходит в другом направлении. Повсюду принятие завышенных стандартов в области охраны окружающей среды набирает темп одновременно с ростом доходов.
   Но скептики также делают и отдельное заявление, отмести которое гораздо труднее. Они говорят, что ВТО антидемократична по сути, как институт. Антидемократический характер, исходя из этого, является хорошо обдуманной частью рабочих методов организации - а это неприемлемо. По мнению скептиков, ВТО отбирает полномочия у избранных правительств и передает их безличным бюрократам. Она может сказать Америке и Европе, что правила по защите вымирающих видов животных или относительно продуктов, не содержащих опасных химикатов, - незаконны, и что они должны изменить это направление в политике. Она может отговорить правительства бедных стран от снабжения своего народа дешевыми незапатентованными лекарствами, потому что это повредит доходам фармацевтических компаний. Больные должны оплачивать защищенные патентами брэндированные лекарства или обходиться вовсе без лекарств - любой из этих вариантов подходит ВТО.
   Во всех этих случаях, говорят скептики, интересы мультинациональных корпораций входят в конфликт с демократически выражаемыми желаниями народа. Когда это происходит, ВТО выступает против демократии. Более того, ее неподотчетные бюрократы тайком стряпают возмутительные соглашения: от тайных хозяев глобализации даже не требуют объяснений их действиям. ВТО - своего рода эмбрион всемирного правительства, но без контроля и необходимости блюсти баланс интересов, что требуется от настоящего демократического правительства. Это мировая тирания в зачаточном состоянии, и потому - в глазах многих скептиков - самый опасный из всех институтов глобализации.

   Частично правда
   Как и прежде, это обвинение сочетает в себе ошибку, страшное преувеличение и, вероятно, преднамеренное искажение. Как и прежде, в этом есть и крупицы правды.
   Антидемократические полномочия ВТО связываются в основном с процедурами разрешения споров, применяемыми организацией. Подтверждение этих принципов было одним из заметных достижений Уругвайского раунда торговых переговоров.Они составляют одно из главных различий между ВТО и ее предшественником, Генеральным соглашением о тарифах и торговле (ГАТТ). По новым правилам правительства не могут блокировать решения группы ВТО, занимающейся спорами, если они однажды исчерпали свое право апелляции. Страны, которым приписывается нарушение правил ВТО, должны либо изменить свою политику так, чтобы им соответствовать, либо заплатить компенсацию пострадавшей стороне (в противном случае последуют торговые санкции). Эта кажущаяся способность господствовать в сфере принятия правительственных решений лежит в основе возражений скептиков в отношении новой системы.
   Действительно, действующая система перестала быть стопкой соглашений, предусматривающих применение процедуры арбитража в случае возникновения разногласий. Даже до того, как были приняты новые договоренности, ГАТТ уже частично занималось созданием правил в противовес лишь их строгому толкованию. Несмотря на это, говорить о ВТО как о "берущей бразды правления в свои руки" или заставляющей правительства игнорировать желания избирателей - большое заблуждение.
   Однако ВТО продолжает оставаться межправительственной, а не надправительственной структурой. Предложения по изменению правил организации выдвигаются правительствами стран - членов ВТО и принимаются "консенсусом", что на практике означает требование единогласия. Как любят говорить в ВТО, организация далека от антидемократичности: наоборот, она, в сущности, чересчур демократична. Ни одно правительство не обязано было принимать новое правило ВТО, потому что оно было отклонено, как, например, могло бы случиться в Европейском союзе. Каждый из 135 членов организации обладает правом вето.
   Если ВТО каким-то образом и попирает независимость правительств, то только в крайне ограниченном смысле. Когда возникает спор, то он может быть связан либо с тем, что написано в правилах, либо с тем, как это должно применяться в частных, возможно, непредвиденных обстоятельствах. Просто неслыханно, чтобы правительство принудили подчиниться правилу, с которым оно поначалу было несогласно. Такой подход применим и к новым правилам по разрешению споров в той же степени, как и к чему-нибудь другому: ведь все правительства стран - членов ВТО одобрили его.
   Более того, идея, что ВТО насаждает покорность, наказывая нарушителей, уже несет в себе искажение. Главная роль организации сводится к тому, чтобы при зарождении спора действовать как рефери, когда правительства сражаются между собой. Взгляните на любимый пример европейских скептиков: непрекращающийся спор между Европейским союзом и США по поводу говядины, содержащей гормоны. Европа запретила импорт этой говядины из США, ссылаясь на свое беспокойство по поводу того, как она повлияет на здоровье европейцев. США отправили дело в орган ВТО, занимающийся улаживанием споров. Хотя скептики всегда утверждают обратное, но правила ВТО (которые, повторим, и Европа, и США в совершенно добровольном порядке приняли) позволяют той или иной стране запрещать импорт с целью защиты потребителей от опасных продуктов.
   Но они также требуют от правительств предъявить достойные научные доказательства, поддерживающие их решения, и настаивают на том, чтобы принимаемые меры не дискриминировали поставщиков, а точнее - не предоставляли бы более благоприятные условия экспорта одной стране за счет другой (или местному производителю в ущерб импортеру). Во всех случаях, кроме вышеперечисленных оговорок, страны могут запрещать импорт по желанию, что, по-видимому, подписавшиеся под соглашением посчитали нежелательным.

   Другой манифест

   Научись скептики любить капитализм, они все равно нашли бы повод для жалоб. Некоторые скептики стали говорить, что само движение за антиглобализацию опирается на то, против чего оно выступает. Пора начать расти и четко определиться с приоритетами. Мысль стоящая, но тактически неблагоразумная.
   Основные элементы, соединяющие антиглобалистическую коалицию воедино, - это недоверие к рынкам, коллективистский инстинкт и вера в протест как форму морального возрождения. Однажды в ходе истории такая комбинация уже привела к социализму - как к логически приемлемой альтернативе "системе". Но социализм после неудачного опыта XX в. еще не совсем готов к тому, чтобы снова быть "выпущенным в люди".
   Однако лозунги в поддержку социализма все еще живы. Доказательства - сами протестующие и та симпатия, которую они вызывают у общественности. И все же сегодня социализму как программе для правительства недостает широкой популярности. Кроме того, коалиция протеста может существовать, только если продолжать избегать мыслей о том, чему бы еще она могла служить. Она готовится встретить вызов во всеоружии. Но все же эти ее усилия кажутся весьма жалкими.
   Между тем чемпионы в области глобализации - правительства и большой бизнес - тоже представляют свои позиции как-то невнятно. Их аргументы в защиту глобализации ("Это хорошо для наших экспортеров и создает рабочие места") - просто позор. И правительства заслуживают жесткой критики за многие направления проводимой ими политики, причем не в последнюю очередь в областях, которые особенно беспокоят антиглобалистов.
   Правила торговли в богатых странах, особенно в области сельского хозяйства и текстильной промышленности, по-прежнему сильно дискриминируют страны бедные. Система субсидий в богатых странах поощряет расточительное использование энергии и природных ресурсов, от чего страдает окружающая среда. Представляется сомнительным то, что защита богатыми странами интеллектуальной собственности дискриминирует развивающийся мир. И, без сомнения, подход богатых стран к финансовому регулированию предлагает скрытые субсидии их собственным банкам и поощряет безрассудное кредитование. Все это снова и снова приводит к финансовым кризисам как в богатых, так и в бедных странах.
   Все вышеописанное предопределено чрезмерным влиянием корпораций на государственную политику - с целью защиты своих интересов. И правильно сокрушаются скептики. Но чрезмерное влияние едва ли ново в демократической политике, оно не было создано глобализацией, вынуждающей правительства вставать на колени. Напротив, политику особых интересов легче проводить в закрытой экономике, чем в открытой. Если правительствам позволить, то все они рады будут предоставить преференции ради политических выгод.
   Печальное это зрелище - наблюдать за тем, как большие компании разрабатывают планы по управлению своим влиянием на национальном уровне и распространяют его на глобальную арену, используя "гражданское общество" и "корпоративную социальную ответственность" в качестве рычагов.
   Естественно, на фоне тревожных выступлений протеста мультинациональные компании выражают желание сесть за стол переговоров с правительствами и неправительственными организациями: у них есть множество идей по сбору экстрасубсидий, увеличению карательных налогов и регулированию их менее ответственных конкурентов.

   Идти по ложному следу
   Главная интеллектуальная проблема протестующих в том, что их отвращение к капитализму (т. е. к экономической свободе) лишает их лучшего и, может быть, единственного пути для атаки и сдерживания концентрации экономических и политических сил. Протестующим не нужно заключать в объятия свободный капитализм. Им нужно только отказаться от их фальшивых или дико преувеличенных страхов по поводу смешанной экономики, т. е. капитализма в том виде, в каком он существует на Западе, - с вжившимися в него службами социального обеспечения, госслужбами и умеренным перераспределением доходов.
   При этой форме капитализма экономический рост не вредит бедным, как предполагают скептики. В самом деле, для развивающихся стран капиталистический рост является важным - только он позволяет надеяться, что когда-нибудь уровень жизни людей повысится.
   Рост в смешанной экономике совместим с защитой окружающей среды: богатые страны чище, чем бедные. И если цены составляются, чтобы отражать затраты на охрану окружающей среды (или им позволено отражать скудость природных ресурсов), рост и хорошее руководство идут рука об руку. Наконец, свободная торговля не ставит бедные страны в невыгодное положение: она помогает им.

   Примерьте это, или Подумайте хорошенько
   Если бы некоторые из протестующих могли принять эти принципы капитализма со смешанной экономикой, то в поле зрения появился бы более точный и гораздо более продуктивный манифест протеста. Его основным приоритетом было бы обращение к постыдному факту нищеты третьего мира. С этой целью потребовалось бы, чтобы правительства богатых стран открыли свои рынки для экспорта из всех развивающихся стран, особенно товаров сельского хозяйства и текстильной промышленности (обеспокоенность увольнениями рабочих устранялась бы не подавлением наибеднейших стран, а путем увеличения расходов на подготовку и образование в богатых странах и смягчения любых потерь в доходах). Манифест настаивал бы на том, чтобы западные правительства увеличили расходы на иностранную помощь, при этом обеспечив попадание выгодных денежных переводов не в банки богатых стран (или бюрократам стран бедных), а самим бедным, и особенно - жертвам болезней. Чтобы защитить окружающую среду, такой манифест призвал бы прекратить все субсидии, поддерживающие расточительное использование природных ресурсов, и ввести налоги на загрязнение, включая налог на углерод. Так, чтобы цена энергии отражала риск глобального потепления.
   Эта программа по ускорению глобализации и расширению диапазона действия рыночных сил (хотя для начала лучше было бы это выразить по-другому) включала бы в себя также и составляющую хорошего управления. Под таким заголовком в идеале "торговая политика" должна была бы быть отменена полностью: правительства не занимаются бизнесом, ущемляющим свободу народа покупать товары там, где они хотят.
   Нужно если не немедленно устранить торговую политику, то хотя бы вывести ее из подполья, чтобы корпорациям стало сложнее диктовать свои условия. Правительства должны подробно отчитываться перед избирателями, но не перед компаниями или промышленными ассоциациями.
   Подотчетность означает скорее принятие ответственности, чем отказ от нее. Коррумпированные или некомпетентные правительства в развивающихся странах отказываются от ответственности, когда обвиняют МВФ или Всемирный банк в бедах, вызванных в основном их собственной политикой. Правительства богатых стран, преимущественно американское, также используют Фонд, ВБ и ВТО - институты, которые на практике не могли бы никогда противостоять их желаниям, - чтобы отвести от себя обвинение. Хуже всего то, что правительства повсюду отказываются от ответственности, когда пытаются представить невыполнение обещаний, провал воли или "капитуляцию перед специфическими интересами" как неминуемые последствия глобализации. Это не безобидная увертка, а ложь, подтачивающая саму демократию. Критики экономической интеграции должны были бы стремиться к обличению этой лжи, но вместо этого они приветствуют ее как подтверждение их собственной позиции.
   Важно, что международная экономическая интеграция расширяет выбор - включая выбор в социальном обеспечении, - поскольку заставляет ресурсы двигаться дальше. Политика, нацеленная на борьбу с нищетой, защиту рабочих, "вытесненных" технологиями, поддержку образования и системы государственного здравоохранения более реальна с глобализацией, чем без нее (хотя даже глобализация не сможет освободить правительства от необходимости собирать налоги, чтобы оплачивать все это). Когда правительства заявляют, что глобализация связывает им руки, они обманывают избирателей и подрывают поддержку экономической свободы - просто такие заявления облегчают их политическую жизнь. Это можно назвать как угодно, но не хорошим управлением. Каждый раз, когда правительства используют глобализацию с целью ускользнуть от ответственности за то, что делают они сами, по демократии наносится удар, перспективы роста в развивающихся странах отодвигаются и антиглобалисты объявляют о новой маленькой победе. Но как же они ошибаются...

   ***

   Сайт рассылки расположен по адресу http://scd.centro.ru/rass.htm.
   Архив рассылки расположен по адресу http://subscribe.ru/archive/business.globalec.