Танатос 78 - 2.

Зрительный зал увеличился на пять ротозеев. Человек, который минуту назад звонил по телефону, теперь смотрел то на мою «клиентку», то оглядывался на автостраду. Очевидно, он вызвал службу спасения, или милицию.

— А как вы меня представляли? Я должен был захватить косу? — я говорил с улыбкой. Почему, собственно, я не мог позволить себе легкое издевательство?

— А она у вас есть? — пришлось отметить, что этой особе палец в рот класть не следует. Она продолжила равнодушно, — Хотя, какая разница… Символом больше, символом меньше…

Часы напоминали о скоротечности времени — оставалось три минуты.

— Сегодня вы, наконец, обратите на себя внимание, — заверил я свою «клиентку». — Смотрите, даже милиция пожаловала.

К группе ротозеев подъехал УАЗик ППС, стражи порядка в количестве трех человек выбрались из машины и обратили свои физиономии к моей «клиентке». Ничего больше они не предпринимали. Очевидно, решили ограничиться работой сходной с моей — засвидетельствовать кончину, чтобы потом вписать ее в свои протоколы. В свои игрушечные Книги Судеб.

— Сознайтесь, вам приятно, что наконец-то люди воспринимают вас не так, как обычно? — признаюсь, я сознательно толкал девушку на исповедь. Спектакль ведь должен иметь драматизм.

Она молчала ровно пять секунд, потом ее прорвало:

— Я не знаю своих родителей. Мне говорили, что меня нашел милицейский патруль в мусорном баке. Мне тогда было от силы три-четыре месяца. Если бы я не орала, то и они бы не обратили внимания.

Я отметил, что воли к жизни в младенчестве у моей «клиентки» было гораздо больше. Это нормально — в грудном возрасте люди попросту не знают, что такое сломаться.

— Потом детский дом. В тринадцать лет я потеряла девственность и совсем не по своему желанию. Каждую ночь нас сдавали в аренду наши же охранники. Всех, кто хоть отдаленно напоминал женщину. В шестнадцать лет я уже была стерильна, потому что перенесла кучу венерических болячек. Материнство мне заказали раз и навсегда.

В семнадцать я покинула эту дыру, в надежде, что мое тюремное заключение закончено, и теперь, наконец, начнется новая жизнь, полная радости и тепла. Выходного пособия хватило на билет в плацкартном вагоне в один конец до города, о котором я мечтала, как об Эдеме.

Но оказалось, что если у тебя нет денег, то ты совершенно никому не нужна. Ты можешь лечь на тротуар и подохнуть с голоду, а если кто-то и протянет тебе бутерброд, то это будет пятидесятилетний мужик с проплешиной на голове и пивным пузом, который надеется, что ты ему отсосешь, как только очнешься от голодного обморока. В жизни изменилась обстановка, но совсем не изменился принцип — меня по-прежнему сдав али на ночь, только теперь я за это получала деньги, и могла снять комнату в общаге, да поступить учиться.

Сейчас мне двадцать два года и у меня нет будущего. Потому что мое прошлое кошмар, и настоящее едва лучше. Да, я хочу собрать побольше зрителей, потому что я их всех ненавижу! Потому что никто из них никогда не относился ко мне по-человечески!.. Я хочу ляпнуться об асфальт, и заляпать их своим дерьмом и кровью! Мерзкие твари! Ублюдская жизнь! Ну а ты, хренова Смерть, какого черта ты явился на мою кончину?!

О, какой накал страстей! Апофеоз действа достигал кульминации. Но, извини, юная леди, первая роль все же остается за мной — мой спектакль, мне и решать.

— Было бы странно встретить Смерть в отсутствие оной, вы не находите?

Я улыбнулся и перевел взгляд на часы — у меня оставалось всего сорок пять секунд. В пору было поторопиться.

— Mores cuique sui fingunt fortunam, — голосом Римского Папы возвестил я.

Она молчала секунду, потом ответила:

— Даже перед самым Концом меня опускает моя же Смерть… Что, мне надо было всю жизнь учить латынь?!

— Это переводится, так: каждому человеку судьбу создают его нравы. Я не могу похвастаться глубоким пониманием Закона Жизни, но даже та малость, которую я понимаю, говорит мне следующее: человек не может и не должен жить, не имея воли к жизни.

Иначе род человеческий попросту выродится. Ваша воля к жизни началась и закончилась в мусорном баке, когда вы орали, призывая о помощи. Как только хранитель правопорядка взял вас на руки, она иссякла. Вас приласкали, и она закончилась. Вас били — вы молчали. Вас насиловали — вы терпели. А с чего вы взяли, что все должно было само приплыть вам на блюде?

— С того, что кто-то рождается, имея за своей спиной отряд нянек и сумму на счете, — я не совру, если замечу, что в ее голосе проступила злость. Наверное, это мой талант — вызывать у умирающих злость.

— Положим, это так. Но с другой стороны, вы никогда не задумывались, почему в королевских семьях такой большой процент смертности детей? Возьмите любую царскую династию и посмотрите на количество несостоявшихся царевичей и принцесс, ушедших из жизни в младенчестве.

Вам все станет понятно — нет воли к жизни, нет и жизни. И потом, зачем смотреть на других? Чего вы там хотите увидеть? Как они воюют с жизнью? Но ведь этот опыт нужен только тем, кто борется, верно? А вы боролись? Вы убили кого-то из своих насильников, или хотя бы пытались это сделать? Хрен там! Вы плыли по течению канализационных сбросов, в надежде, что оно впадает в чистую реку с красивыми островами.

И сознательно гнали от себя мысль, что так не бывает — река, в которую сбрасывается канализация, не может быть чистой изначально.

— А разве убийство — это не грех? — в ее голосе пронеслась нотка сарказма.

— А самоубийство разве не грех? Хотя все это не так уж и важно. То есть важно, когда речь идет о маньяках убийцах, к которым, вы не относитесь по определению.

Солнце клонилось к горизонту, наливаясь, словно глаз быка огненно-рыжим пламенем. Мой любимый цвет.

Я взглянул на часы. Мы мило пообщались, но времени оставалось совсем чуть-чуть. Я перевел себя в стоячее положение и возвестил:

— Итак, Суиница Валентина Аркадьевна, вам осталось жить восемь, семь…

— А если я передумаю? — в ее возражении не чувствовалось силы и возможного упрямства, что только подтверждало теорию.

— Бросьте, сделайте в этой жизни хоть что-то сами. В противном случае за вас сделает это Рок. Порыв ветра, или карниз под ногами отвалится — Жизнь не обманешь. Решайтесь, иначе даже ваша кончина будет пуком без запаха. Четыре…

— Вы чудовище… — безжизненно уронила девушка и шагнула вслед за словами.

Пока ее бренное тело неслось к земле, я достал ежедневник. Снизу послышалось дружное «а-а-ах», следом одиночные и бессвязные проклятья — кровь и дерьмо Валентины достигли своих адресатов. Я поставил галочку напротив ее имени, спрятал ежедневник в нагрудный карман и обратил свой взор под ноги.

Народ не спешил расходиться, и я их понимал — не каждый день становишься свидетелем юной самоубийцы, дерьмо которой взрывается фонтаном у твоих ботинок и оседает на штанах. Об этом теперь можно будет рассказывать целый месяц, поражая слушателей реальными и выдуманными подробностями. И потом можно будет вспоминать время от времени это шоу, потому что оно, как не крути, окажется самым ярким воспоминанием жизни.

Такова природа человека — в своей памяти люди мусолят не что-то действительно значимое, а то, что будоражит потайные человеческие стремления. Греховные стремления. Потому что нет ни одной людской особи, которая никогда бы не думала о самоубийстве.

3

К своему последнему на сегодня «клиенту» я заявился раньше на целый час. «Клиент» мой был писателем, и я надеялся провести это время в приятнейшей беседе.

Вечер давно сгустился до состояния гуталина, и в комнате было темно, хоть глаз выколи. Потому что из всех присутствующих осветительных приборов горела только настольная лампа, примостившаяся на край письменного стола, да еще монитор компьютера мерцал блеклым призрачным сиянием.

В пятне света от лампы лежала раскрытая общая тетрадь. Левая страница была исписана на треть, на правой покоилась ручка. Лицо моего «клиента» скрывал монитор, пальцы стучали по клавиатуре.

Пора было начинать спектакль. Я покачнулся на стуле, ожидая услышать скрип ножек, но вместо этого услышал грохот свалившихся на пол восьмидесяти килограмм глупости. Бедный стул не ожидал такого к себе обращения и попросту сложился подо мной, словно карточный домик. Стук пальцев по клавиатуре прекратился, мой «клиент» выглянул из-за монитора, и уставился на меня, сидящего на обломках.

— Если бы вы постучали, перед тем, как явить мне чудо своего существования, я бы вас предупредил, что этот стул держу исключительно для непрошенных гостей, — совершенно спокойно сказал мой «клиент», и я отметил, что в его голосе присутствовало удовлетворение. Мне почему-то показалось, что на роль режиссера в этом спектакле претендует еще одна персона.

Я поднялся на ноги и произнес стандартное извинение. И что, по-вашему, сделал он? Взял правой рукой настольную лампу и повернул ее светящее око мне в лицо. Такая вот вышла сцена: он сидел за столом и совершенно невозмутимо рассматривал меня в прожекторе лампы, а я стоял перед ним, словно провинившийся школьник перед директором. Словно подозреваемый на допросе! Нет, этот фрукт разбирался в умении поставить кого-то на место!

Я почувствовал, что ситуация выходит из-под контроля и решил сразу же выложить ему главное, дабы соотношение сил вернулось хотя бы к знаку равно. Я начал очень серьезно:

— Я здесь не по собственной прихоти, но всецело из-за вас.

— Невероятно убедительно! И когда же я услышу, чем именно заслужил внимание столь занятой особы?

Черт знает что! — подумал я во-первых. Во-вторых я подумал, что пора взять себя в руки, пока мой «клиент» не утрамбовал меня в абсолютную психологическую точку.

— Можно убрать свет? — спросил я очень ровно.

— Выключатель за вашей спиной, — отозвался он и вернул настольную лампу на место.

Я включил освещение и оглянулся в поисках, куда бы примостить задницу — я твердо решил не продолжать разговор в стоячем положении. Писатель откинулся на спинку кресла, скрестил на груди руки, и с удовольствием следил за происходящим.

У стены стояла небольшая кушетка, я сел на нее и закинул ногу на ногу.

— Меня зовут Танатос 78, — представился я.

— Оригинально, — похвалил писатель и кивнул сам себе в подтверждение. — Бог смерти семьдесят восьмой по счету. Должно быть, есть Танатос 77 и Татанос 79?

— Совершенно верно, — меня приятно удивило способность моего «клиента» к мгновенным умозаключениям. Надежда на приятное времяпровождение, начавшая было гаснуть в момент поломки стула, вновь обретала силу.

— Красивая мысль, — опять похвалил писатель. — Пожалуй, я это запишу.

Он и в самом деле взял ручку и принялся что-то царапать в тетради.

— Приятно знать, что кто-то разбирается в доолимпийской греческой мифологии, — продолжил он, не поднимая от тетради глаз. — Хм… целая рота Танатосов. Так сказать, бригада зачистки, потому как одному Танатосу за всем человечеством не уследить…

— У вас мало времени, — я не стал дожидаться, когда он соблаговолит снова обратить на меня внимание.

Писатель положил ручку и поднял на меня глаза:

— В самом деле? — честно сказать, я не знал, издевается он, или говорит серьезно.

Я согнул левую руку к локте и постучал пальцем правой по циферблату.

— Вам осталось сорок шесть минут.

Он снова откинулся в кресло, не сводя с меня пристальный взгляд.

— Мне кажется, ваш розыгрыш затянулся, — произнес он после паузы.

Действо входило в привычное для меня русло. Я мог бы поиздеваться но, честно говоря, именно с этим человеком мне хотелось провести общение в более конструктивной форме.

— Вам нужны доказательства? Извольте. Вам сорок шесть лет, вашу жену зовут Людмила, и в данный момент она смотрит сериал по шестому каналу. Вашей дочери двадцать, зовут Наташа, живет отдельно, не замужем…

— Я поражен! — заявил мой «клиент» не соизволив изобразить на лице даже тени удивления. — Чудо! Как вы смогли?!

На этот раз меня трудно было сбить с выбранного курса.

— … Страдаете головными болями. Потребляете много кофе и никотина. Любимый алкогольный напиток — коньяк. Сидячий образ жизни. За последние пол года три раза теряли сознание прямо за столом — типичные симптомы переутомления…

— Все это мне прекрасно известно, — оборвал он меня, впрочем, уже с долей заинтересованности, — не могу только взять в толк, зачем пришлось тратить столько времени на изучение моей биографии?

— Позовите вашу жену.

— Это еще зачем?

— Танатос не существует для обычных людей. Но вы другое дело. Вы уже сели в лодку, которая вскорости отправится через Стикс, и Харон уже готовит весла.

— Люда! — заорал мой «клиент» так громко, что я даже подпрыгнул от неожиданности.

Очевидно, ему надоел мой спектакль, и он решил закончить представление раз и навсегда.

— Это у вас интерком такой? — вставил я шпильку.

— Приятно знать, что моя Смерть имеет чувство юмора, — парировал он.

Дверь кабинета открылась, женщина переступила порог.

— Чего тебе? — спросила она.

— Э-э… — начал писатель в замешательстве. — Ты ничего не замечаешь тут странного?

Женщина обвела взглядом кабинет, ее взор на мне не задержался — скользнул и улетел дальше. Лицо моего «клиента» окаменело.

— Что я должна увидеть? — спросила его жена.

Для убедительности я хлопнул в ладоши, женщина даже бровью не повела.

Писатель встал из-за стола и подошел к жене. В его походке чувствовалась скованность.

— Люда… — поизнес он и привлек жену к себе. — Я ведь не похож на шизофреника?

— Господи, Слава, что с тобой? — она немного отстранилась и заглянула мужу в глаза.

— Все хорошо, — заверил мой «клиент» и попытался улыбнуться. — Слушай, мне еще час поработать надо, ты меня не отвлекай, хорошо?

— Хорошо, — отозвалась женщина, не сводя с мужа взгляд. — Ты чего-то нынче совсем бледный. Брось уже свой компьютер, завтра допишешь…

— Нет, надо сегодня. Обязательно сегодня. Слушай. Ты прости меня, если что-то не так… Я не идеальный, никогда не был идеальным… но я любил тебя и люблю. И Наташку люблю…

— Да что с тобой?! — встревожилась женщина.

— Все нормально. Ступай…

Он проводил ее до двери, у самого порога обнял и озадачил поцелуем в губы, потом мягко вытолкнул из кабинета и закрыл дверь на ключ.

Я наслаждался. Какая милая сцена человеческого тепла! Редко кто из моих «клиентов» соглашался поверить в реальность моего существования, и как следствие своей скорой кончины.

В основном они планировали навестить на следующий день психотерапевта, дабы пожаловаться на странные видения, в надежде, что тот эскулап выдаст им соответствующую пилюлю. Человек, он ведь в душе надеется на вечность. В людском понимании все плохое случается с кем-то — не с ними. Но даже среди тех, кого удавалось убедить, почти никто не пытался за оставшееся время привести свои дела в порядок. В данный же момент я был свидетелем обоих явлений сразу.

— Сколько? — спросил писатель. Его голос чуть заметно вибрировал, но в целом он держался достойно.