Каждая
профессия даёт человеку какие-то навыки, абсолютно не нужные ему в быту и личной
жизни. Кассирша супермаркета, доставая из домашнего холодильника вязанку
сарделек, автоматически ищет кассу, чтоб пробить себе чек. Училка русского по
гроб жизни будет таскать в уме красную пасту, машинально исправляя повсеместные
"созвОнимся" и "ложить".
Водители
пассажирских автобусов, руля личным транспортным средством, набитым женой,
детьми и собакой, норовят держаться крайнего правого ряда. При этом они жутко
матерятся, когда специально обученная нога всякий раз давит на тормоз при
приближении к автобусной остановке.
Если
вы меня спросите: "Лора, а что тебе дала работа моряком загранзаплыва? Ну, кроме
богатого людоведства и человекознавства, конечно?", то я отвечу: "Я никогда
ничего не ставлю на край". Заштормить же может, понимаете
ли...
Кроме
того, работа в пароходстве навсегда отбила у меня симпатию к какао. Потому что в
одно паршивое воскресенье, в классический шестибалльный шторм, я им вымыла
палубу в столовой команды и кают-компании, и с тех пор от запаха какао меня
укачивает.
Вы
знаете, в торговом флоте по воскресеньям на завтрак дают какао с сыром. В
понедельник - картошку с селедкой. Картошку можно собрать с палубы руками, а
какао - оно ведь жидкое.
Я
сделала всё, как учили: постелила на столы по три мокрых простыни, чтоб стаканы,
тарелки и чайники надежно присосались к горизонтальной поверхности. Но
поверхности было всё по фигу. Она то и дело становилась перпендикулярной и
норовила сбросить с себя жратву вместе с сервировкой. В какой-то момент она
избавилась от пятилитрового чайника с какао. Я видела, как это было. Я
расклинилась буквально в двух шагах, когда "боцманский" стол резко ушел вниз, а
чайник завис в воздухе, терпеливо дожидаясь возвращения стола.
Но
он туда не вернулся, он рванул куда-то вправо. При этом со стола посыпались
стаканы и сыр, а чайник, еще чуток полевитировав, медленно и печально опустился
на палубу крышкой вниз.
Я
не помню, почему кретин-старпом не отменил в тот раз завтрак: обычно, когда
палуба и переборки начинают меняться местами, корм экипажу выдают сухим пайком.
Но на самом деле до сухпая почти никогда не доходит: больше всего на свете
моряки любят нормально пожрать. Может быть, еда заменяет им половую жизнь,
которая в рейсе если и есть, то называется медицинским термином. Наверное, они
думают так: если еще и полноценное четырехразовое питание заменить онанизменной
сухомяткой, то тогда незачем и жить.
Таким
образом, жратва в рейсе - это смысл и цель жизни экипажа. Поэтому даже при шести
баллах моряки имеют в обед борщ. Как его в таких условиях готовят - спросите у
меня, я расскажу.
Борщ
привязывают к плите верёвками с четырёх сторон, делая что-то типа растяжки.
Когда плита уходит из-под ног борща, он повисает в воздухе, раскачиваясь на
веревках, и ржет над вашими попытками спасти свою шкуру и уползти от него,
кипящего на весу, подальше.
Если
борщ добрый, он не стремится догнать вас. Но злые борщи никогда не жалеют
человека. Я знаю повара, которому в Японии (она была близко) снимали шкуру с
жопы, чтоб залатать ею прорехи на животе и груди: борщ догнал повара спереди.
Откуда потом брали шкуру, чтоб залатать прорехи на поварской жопе, я точно не
знаю, но думаю, что с жопы старпома. Это была его обязанность - проследить
соблюдение техники безопасности.
Еще
я могу рассказать, как собирают с грязной палубы - в шторм чистых палуб на
камбузе не бывает - падшие котлеты и, вымыв их под краном, гримируют
ярко-красной субстанцией по имени "Сухарики специальные". К мокрым котлетам
перчёная сухарная крошка прилипает особенно хорошо, делая их похожими на
оскальпированные бычьи яйца, но подавать экипажу немытые котлеты - грех. Хуже,
когда падают макароны: их очень долго собирать и сложно отряхивать.
Но
фиг с ними, с макаронами, борщом и котлетами. Лучше о
цветах.
Цветы,
как известно, растут только при том условии, если они посажены в землю. Мне,
видать, было сильно нечего делать, когда я решила считать себя ботаником и
натаскала в пустовавшие цветочные ящики кают-компании то ли 100, то ли 200 ведер
земли.
Нет,
я вру: ведер было не менее 250-ти, но лично я принесла не более трёх:
проникшийся моим эстетством старпом поднял всех свободных от вахт и работ
матросов и заставил их заполнить ящики землей с причала, на котором сиротела
гора чернозёма. Натаскали 2,5 тонны земли человек пять, и заняло это у них
примерно час. У меня, когда я в одиночку выкидывала землю за борт, на это ушла
ночь.
Утром
пароход приходил во Владивосток, а вы еще не знаете, что такое Санитарные
Власти.
Санвласти
- это пиздец.
Так
что лучше уж о какао.
Какао
величаво вышло из упавшего вниз башкой чайника и затопило столовую команды.
Широкими, воняющими шоколадом волнами оно ходило от переборки к переборке,
билось о ножки припаянных к палубе столов и выплескивалось через комингс в
открытую дверь буфетной.
На
волнах, обнажающих в периоды отлива мёртвый сыр, качались пластмассовые
салфетницы и деревянные зубочистки. Всё железное - вилки, ложки, ножи и
подстаканники с сахарницами - трусливо сбилось в углу, намертво расклинившись
там между диваном и телевизионной тумбой. Всё стеклянное разбилось и шуршало
осколками под слоем какао.
-
Ты в пароходстве работала, - говорят мне, - это же такая
романтика!
-
Идите на хуй, - обычно молчу я в ответ.
"Что
стоишь? Приборку кто будет делать? Миськов?" - поинтересовался старпом.
Поясняю:
Миськов в пароходстве был вместо Пушкина. Миськов был начальником пароходства.
Я
отцепилась от стола, ступила на переборку (в обычное время это стена) и пошла по
ней в буфетную за ведром и тряпкой.
Нет,
давайте лучше опять о цветах. Дело в том, что на каждом своем пароходе я сажала
цветы. И они росли. Они росли, потому что всё, что им надо для жизни - это свет,
вода и земля. Земли на том пароходе было - см. выше - две с половиной тонны.
И
она вся оказалась на палубе кают-компании, потому что пять незакрепленных
пятиметровых ящиков-клумб выскочило из стальных подставок и запрыгало меж
столов.
Нет,
давайте о какао. Оно оставалось в столовой команды, но пока мы говорили о
цветах, я собрала его всё. Палуба была липкая, но какао на ней уже не было.
Ведро, в которое я выжимала тряпку, стояло в буфетной, привязанное за ручку
двери в столовую команды. Напротив этой двери - следите за траекторией моего
пальца - из буфетной выходила еще одна дверь: дверь в кают-компанию. Она тоже
была открыта. Туда, в открытую дверь кают-компании, и улетело ведро с какао,
отвязавшись от двери столовой команды.
Теперь
о цветах. Они все еще стояли по местам в своих многоцентнерных ящиках. Уже почти
все позавтракали, кроме капитана: он сидел за своим столом напротив двери в
буфетную и ел сыр-какао, когда в кают-компанию влетел снаряд с добавкой.
В
торговом флоте никто не носит форму, но наш капитан ходил весь в белом, как в
Пиратах ХХ века, и всю дорогу сдувал с себя соринки. Ведро с какао продолжило бы
лететь дальше и упало бы в клумбу, кабы на его глиссаде не встретилось белое
препятствие, жующее сыр. Я видела его глаза. Глаза капитана, увидевшего, как в
него летит помойное ведро.
И,
наконец, в последний раз о какао: я его ненавижу.
И
в последний раз о цветах. Ящики с цветами и землёй, без которой они не могут
жить, повыпрыгивали практически сразу после того, как какао из столовой команды
переселилось в кают-компанию.
Так
что никаких романтических шоколадных волн на этот раз не было: что там каких-то
пять литров против двух с половиной тонн.
Весь
в мокрой почве, как будто только что выкопавшийся из могилы, капитан встал из-за
стола, взял из прикрепленного над столом кольца-салфетницы льняную салфетку и
промокнул ею у себя в районе груди что-то совершенно неразборчивое для моего
глаза. Наверное, каплю какао.
И
вышел из кают-компании, сказав мне "спасибо". Что хорошо в торговом флоте - там
все говорят "спасибо".
Я
ещё не ревела, когда вошел старпом и спросил, не Миськов ли сегодня будет делать
приборку в кают-компании.
Обед
и ужин в тот день все-таки отменили. Экипаж удовлетворялся галетами и
бланшированной в масле сайрой.
Наутро,
когда мы стояли на рейде Владивостока, а ноги и руки у меня отсутствовали по
причине ночных земельных работ, к борту судна подошел катер. Я не боялась
замечаний от санвластей: в кают-компании, столовой команды и буфетной не
осталось и следа от вчерашнего разгрома. Нежно пахло хлоркой. Не сумев
остановиться после выгрузки за борт 2,5 тонн чернозема, я, впавши в какую-то
разновидность гипермобильной комы, вылизала объекты своего заведования до
ненормального блеска, выискивая по углам микроскопические комочки земли и
истребляя запах какао.
Несколько
раз за ночь в кают-компанию заглядывал старпом и, убедившись, что я не нуждаюсь
в помощи Миськова, уходил.
Толстая
тётка с бородой и в белом халате, пройдясь по кают-компании, открыла крышку
пианино и провела пальцем по клавишам.
-
Пыль, - строго сказала она, глядя сквозь меня на старпома. Тот хмыкнул и пожал
плечами: