“Эх путь-дорожка, фронтовая...”

Май 1942 года, Керченский полуостров, Крымский фронт.

Эх, путь-дорожка фронтовая!
Не страшна нам бомбёжка любая...
Интересно, какой урод такие тексты придумывает? Этого поэта да под бомбёжку бы и посмотреть, как бы ему была не страшна «бомбёжка любая...» Нормальная такая главпуровская шапкозакидательская хрень: не страшны дескать, нам ни бомбёжки, ни обстрелы. А то ещё как-то привозили на передовую кинопередвижку и демонстрировали перед фильмом «Боевой киносборник». В нём два, приличных, вообще-то, актёра, Михаил Жаров и Николай Крючков, одетые в полушубки, наяривали на гармошке и пели залихватские частушки с припевом:
Что такое?
Вас ист дас?
Немцы драпают от нас!
В это время немцы блокировали Ленинград, осаждали Севастополь и вышли на подступы к Москве. А с экрана солдатам: «Немцы драпают от нас!» А немцы уже заняли Ростов, рвались к Волге, шли уличные бои в Севастополе, они оседлали хребты Кавказа, фашистский флаг развевался над Эльбрусом, танковые колонны Манштейна прорывались к Майкопу и Грозному. А артисты под гармошку:
Вас ист дас?
Немцы драпают от нас!
Похоже, что ГлавПУР получал зарплату у Геббельса и делал всё, чтобы навсегда посеять недоверие солдат к официальным источникам.
Впрочем, песня фронтового шофёра ещё не была придумана, 45-й ещё впереди, и немцы не дошли ещё до Кавказа и Сталинграда. А пока водитель тылового снабжения 44-й армии Крымского фронта гнал свой ЗИС-5В по степям Керченского полуострова к армейской базе снабжения в Керчи.
«Не страшна нам бомбёжка любая...» Ох, страшна бомбёжка фронтовому шофёру. Кто только не бомбил его за полгода войны. И важные, степенные двухмоторные Дорнье, Юнкерсы и Хейнкели - на станциях и тыловых складах, особенно страшные пикировщики Ju-87, часами терроризировавшие прифронтовые дороги, двухмоторные Мессершмитты Bf-110 и даже истребители не гнушались походя обстрелять военные грузовики. Не раз водитель бросал баранку и на ходу выскакивал из кабины в придорожную пыль. Вот и сейчас он ехал по пыльной степной дороге присматривая за прокалённым крымским небом: нет ли крылатого супостата? Потом уж, полвека спустя, пропаганда много сделает, чтобы убедить людей, что Крым всегда был татарским. А ведь были же на Керченском полуострове населённые пункты с красивыми русскими названиями: Семь Колодезей, Романовка, Марьевка, Мама Русская, Дорошенково, Мафовка, Петровское, Опасное, Капканы, Багерово, Ивановка. И греческие были названия: Феодосия, Ливадия, Симферополь, С! евастополь. Были даже посёлки греческих колонистов: Мариенталь.
Главная проблема в степном Крыму - вода. Точнее, её отсутствие. Знаете, что такое крымская степь? Это выжженная земля цвета застиранных выцветших солдатских штанов, светлое хаки. По этой степи ветер гоняет кусты перекати-поле, по-местному - курай. И полное отсутствие речек, а озёра - только солёные. Местные жители перегораживали овраги, балки, дамбами, и собирали в них дождевую воду. Только там и можно было набрать воды для питья и в радиатор машины, воды жёсткой, солоноватой, дающей большое количество накипи. Водила гнал свою трехтонку в Керчь, облизывая сухим языком пересохший рот. Он старался дышать через нос - так организм теряет меньше влаги. И вот, где-то после Мариенталя, его настигли два Мессера. Как говорится: вспомни говно - вот и оно! Слёту они выпустили очереди по его грузовику. Шофёр тут же повернул баранку вправо, а сам, врубив нейтралку и выключив зажигание, выскочил из фанерной кабины влево, в невысокую, колючую и выжженную беспощадным крымским солнцем траву.!
***
Последние дни были каким-то непрерывным кошмаром Крымского фронта. 10 мая 1942 года немцы на шлюпках, тёмной ночью, обошли наши позиции и высадились в тылу 44-й армии, за посёлком Приморское, под Феодосией. И одновременно ударили с фронта. Наши войска, построенные в один эшелон, не имеющие даже окопов («спасибо» зато представителю Ставки Л. Мехлису!), в панике бежали с Ак-Монайских позиций. Надо сказать, фронтовая разведка заранее смогла точно установить день начала немецкого наступления, но подготовка к обороне рассматривалась тогда как измена. Потом Крымский фронт пытался закрепиться в середине полуострова, на остатках старинного Турецкого вала, но и там не успели построить оборону. И немцы, почти не имевшие танков, не имея численного перевеса в войсках и артиллерии, продолжали громить войска Крымского фронта. Неизвестно, чего тут больше: немецкого военного искусства, или нашего разгильдяйства.
***
Немецкие самолёты полетели себе дальше, к Керченской переправе, а водитель выбрался из сухих зарослей чертополоха и вытащил колючки из одежды и ладоней. Жёстка и колюча крымская трава, босиком по ней не пробежишься, замучаешься потом занозы выковыривать. Он снял с пояса флягу, сделал пару экономных глотков воды, долго полоскав рот перед тем, как проглотить её. За холмом на дорогу выскочил лейтенант в грязной пропотевшей гимнастёрке, бежал видно, и сходу начал палить из ТТ:
- Стой! Стой, стрелять буду!
- Что такое? - спросил шофёр, притормозив.
Лейтенант вскочил на подножку к водителю.
- Возьми раненых до Керчи, у меня их восемь, все тяжёлые.
- Не могу, машина штаба полка с документами, не имею права подвозить.
- Возьми, сказал, а то пристрелю!
А что, и пристрелит, запросто.
- Ладно, поехали к твоим раненным.
Забрали в кузов раненных, бойцов, лейтенант садиться в кабину не стал, так и поехал, стоя на подножке со стороны водителя, чтобы успеть соскочить при авианалёте.
В Керчи шофёр спросил у девчонки-регулировщицы:
- Где тут военная комендатура?
- Езжайте в центр, к Митридату. Там возле военного порта, в здании бывшей таможни, и находится комендатура. Кстати, в том же здании и госпиталь, можете раненых сдать.
Доехали туда, сгрузили раненых, только не в госпиталь, а прямо на буксиры, стоящие у Генуэзского мола военной базы. Причальную стенку оцепили нкэвэдэшники с автоматами наперевес, пропуская носилки с ранеными через цепь, и отпихивая остальных. Они выполняли строгий приказ командующего Крымским фронтом Д. Т. Козлова: «На тот берег - ни одного здорового, только раненых!» После выгрузки раненых шофёр, вместе ставшим вдруг никому ненужным лейтенантом, явились в комендатуру за дальнейшими распоряжениями.
Там они получили такой приказ:
- Направляться на север Керчи, в посёлок Аджимушкай. Там создаётся полк обороны Аджимушкайских каменоломен. Поступите в распоряжение полковника Ягунова. Машину с документами - сжечь!
***
Оборона наших войск на Турецком валу 13 мая была прорвана, 14 мая немцы ворвались на западную и южную окраины Керчи, у посёлка Камыш-Бурун. На господствующей над городом горе Митридат немцы установили артиллерийские батареи и расстреливали причалы с нашими войсками, пытающимися переправиться через пролив. А немецкие самолёты расстреливали суда и плавсредства в водах Керченского пролива. 15 мая немцы полностью овладели Керчью и дальнобойной артиллерией расстреливали все переправы через пролив севернее Керчи. Эвакуация превратилась в бойню.
***
- Тебя как зовут? - простецки спросил лейтенант шофёра, вдруг забыв о субординации и своём офицерском чине.
- Слава.
- Меня Женя, Грищенко, - лейтенант протянул руку. - Откуда ты, Слава?
- С Рязани.
- А я местный, керченский. Закончил медтехникум, работал в медсанчасти металлургического завода Войкова. Так вот что, Слава, в Аджимушкай, в скалу нам лезть не к чему.
- Куда?
- В скалу, так керчане катакомбы называют. Во-первых, под обстрелом, по дорогам забитым войсками и беженцами мы не доберёмся...
- Да и горючее у меня на нуле, - добавил шофёр.
- Во-во, и я о том же. А во-вторых - в скале нас ждёт погибель. Там темно, и нет ни воды, ни пищи. Уж поверь мне, я пацаном эти скалы вдоволь излазил, и аджимушкайские, и старокарантинские.
- Так что ж теперь нам - пропадать?
- Ну, это мы ещё будем сильно поглядеть. Запомни, Слава, керченский пацан Женька Грищенко не из того теста, чтобы просто так, за рупь-за двадцать сгинуть. Я и сам не пропаду, и тебе не дам, усёк? Тебе же вот что предлагаю: разговорчики о гибели прекратить, как вредные и пораженческие. Машину гони на самый конец мола-волнолома. Там мы разломаем деревянный кузов и из его бортов сколотим плот. Из досок сделаем вёсла и будем грести к кубанскому берегу.
- А сможем? Догрести?
- Наверняка нет, течение сильное. Но южнее поперёк пролива стоит песчаная коса Тузла, или, как у нас её зовут, Средняя Коса. Если хотя бы на неё нас вынесет - считай спасены. От неё идёт узкая отмель к Таманскому берегу, можно пешком дойти, хотя воды по горло. В некоторых местах глубина до двух метров будет, придётся проплыть маленько.
- Я плавать не умею, - возразил водила.
- А доски у нас на что? И вообще, Славка, не нравится мне твоё настроение, с таким на фронте пропадёшь. Чтобы не случилось - никогда не дрейфь, держи хвост пистолетом. Если будешь делать всё, как скажу - останешься живым. Понял?
- Слушаюсь, товарищ лейтенант.
- Ну то-то же... Поехали к молу.
Причал к тому времени уже опустел. Буксиры и сейнеры ушли, и народ, военный и штатский, потянулся на север, к переправе у посёлка Еникале, напротив косы Чушка, там эвакуация ещё продолжалась. Въехав на край волнолома, шофёр достал с машины шанцевый инструмент, пилу и топор, и они с лейтенантом начали быстро сколачивать плот. Из крайних домов уже слышались залихватские переливы гармошки и частушки:
...
- Калина-малина,
хер большой у Сталина,
больше чем у Рыкова
и у Петра Великого!
...
- Празднуют, сволочи, приход немцев. Быстро же они Багеровский ров забыли.
- Что это такое? - спросил шофёр.
- В первую оккупацию, в ноябре 41 года, немцы собрали семь тысяч жителей Керчи и расстреляли их у противотанкового рва в посёлке Багерово.
(Документы по Багеровскому рву звучали в обвинительном акте на Нюрнбергском процессе. - Автор.)
Когда начало смеркаться, они оттолкнулись от берега и стали усиленно грести на восток. Удалившись от берега, увидели, что весь пролив усеян чёрными точками: лодки, баркасы, плоты, просто пловцы, все гребли в сторону Тамани. И над ними - расстреливающие их на бреющем немецкие самолёты. На их счастье, немцы кружили севернее их, у основной переправы.
***
Войска Крымского фронта, отражая атаки немцев, до 20 мая переправлялись через Керченский пролив на таманский берег. Удалось эвакуировать 120 тысяч человек, из них свыше 23 тысяч раненых. Фронт потерял свыше 150 тыс. человек, 4646 орудий и минометов, 496 танков, 417 самолетов, 10,4 тыс. автомашин и многое другое. В Аджимушкайские каменоломни ушли около 15 тысяч бойцов и несколько тысяч человек гражданского населения. Бои подземного гарнизона продолжались до 31 октября - 170 суток.
***
В середине пролива быстрое течение понесло их к югу, в Чёрное море. Шофёр с лейтенантом гребли изо всех сил, чтобы течение вынесло их на Среднюю Косу. Но, в конце концов, их вынесло на сети, выставленные рыбаками, и там они безнадёжно застряли. Они пробовали кричать, призывая помощь, но над Керченским проливом тогда стоял сплошной крик тонущих людей, никто уже не обращал на это внимание, да и судёнышки с лодками шли переполненные. Вдруг из темноты к ним показался буксир, тянущий переполненную баржу. Около них буксир сбавил ход и боцман с баржи крикнул шофёру:
- Эй, сапог, лови конец! Да принайтовь своё корыто покрепче.
- Чего? - не понял тот.
- Ну, эта... держи чалочку, привяжи её к плоту, на буксире вас потащим.
- Тьфу ты! - сплюнул лейтенант. - Ну и гонору у вас, у флотских.
Краснофлотец сразу стал серьёзным:
- Не плюй никогда в море, военный, беду накличешь.
Так и пошли они на буксире за баржей. Когда уже почти причалили к берегу, со стороны керченского берега вдруг налетели «Мессеры» и стали расстреливать их, очередь прошила очередь летёхе живот.
Тот взвыл сразу:
- Как? Почему меня! Я не хочу умирать! Не хочу!!!
Шофёр подхватил его, чтоб тот не свалился в воду, а лейтенант схватил водилу за руку и сильно, с дрожью, сдавил её. Шофёр много раз видел смерть на фронте, но вот такое активное неприятие смерти видел впервые. Обычно к смерти относились с фатализмом: ну пришла твоя смерть - значит судьба. Но лейтенанту было просто невозможно смириться с мыслью о своей смерти.
- Нет, Славка, я не мокрым пальцем деланный, я не умру, понял! Пусти, пусти я сказал, хрен с бугра!
Он начал рваться из рук шофёра, тот подумал: «Агония началась».
Лейтенант вырвался и прыгнул в воду, но одной рукой крепко продолжал держаться за плот.
- Женька, ты что делаешь, утопнешь, ведь! Держись, я сейчас тебя вытащу.
- Не сейчас, через минуту. От холодной воды раны свернуться, а солёная морская вода с йодом продезинфицирует раны, - вдруг заговорил Женька. - И не спорь Славка, мне лучше знать, я всё-таки лейтенант медслужбы.
...
Лето 1977 года. Учебное хозяйство Антай Чапаевского сельского профтехучилища N4, Советский р-н Крымской области.

Вечер. Солнце почти зашло, но жара ещё нее спала. Лягушки уже начали свой оглушительный вечерний концерт. Мы втроём сидим на буртах смолоченной пшеницы на зернотоку, и ждём машины, которая отвезёт нас в училище. Мы - это я, мой друг Мишка Бочаров и наш преподаватель слесарного дела Вячеслав Григорьевич, на время уборки он исполнял обязанности заведующего зернотока. Я тогда работал помощником комбайнера на комбайне СК-5 "Нива", а Мишка на колёсном "Беларусе" возил прицепами ПТС измельчённую солому от моего комбайна. Вячеслав Григорьевич и рассказал нам эту историю.
- А что было потом с Женькой?
- До берега он живым дотянул, а там его в госпиталь отправили, больше я его не видел. На сборном пункте, где собирали наши битые остатки Крымского фронта, оказалось, что с нашего полка я один только уцелел. Потом всю войну прошёл шофёром, после войны дослужился до капитана, был зампотехом автобата. Попал под хрущёвское сокращение армии и приехал жить в Крым. Уж так я проклял этот Крым в войну, что еле живым отсюда выбрался, а вот жить почему-то сюда приехал. Всё время вспоминал о нём.
...
А друг мой, Мишка Бочаров, был убит на той же самой Керченской дороге, когда на КАМАЗе возвращался с дальнего рейса. Убит не немцами, местными бандитами, было это в декабре 1999 года. Но это уже совсем другая история.