Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Семейная православная газета

  Все выпуски  

Семейная православная газета «ПОМНИ: ТЫ КРЕЩЕН!»


Информационный Канал Subscribe.Ru

Взгляд

«ПОМНИ: ТЫ КРЕЩЕН!»

Впечатления детства запомнились, как единая цепь событий. Тогда нам, маленьким,
было около пяти лет. Шел 1941-й год. Отец просил маму уехать со мной к бабушке
в провинциальный Скопин – южнее Рязани. Сам остался дома, так надо. 

Той осенью Скопин замер в ожидании своей участи. Слушали рассказы беженцев. У
старорежимного мещанско-купеческого населения исчезали иллюзии насчет того, что
“умная нация” нам поможет. 

Пугающее известие: “Орел взяли!”. Значит, немцы совсем близко. 

Ночь. По булыжным мостовым стучат телеги. Советская власть уходит. Дальняя перестрелка,
зарево над элеватором. Плотные шторы. Свет коптилки. Молчание. Бабушка говорит
как-то очень серьезно: 

-Помни, ты крещен! Всегда помни!

Значение сказанного непонятно, таинственно. Назвали имя крестного, которое тут
же вышло из памяти. Это кто-то из знакомых набожного дедушки. Еще сказали, что
наша страна по-настоящему называется Россия, и войн было очень много.

От двух до пяти ребенок получает большую часть информации об окружающем мире.
Но я еще не знал слов Бог и Россия. Взрослые тогда боялись их произносить.

В сентябре провожали на фронт дядю Мишу, прощались на рыночной площади. Мне показали
на закрытый храм (потом его разрушили):

-Ты здесь крещен.

Конец ноября. В горнице соорудили огромную очень прочную двуспальную кровать.
Бабушка вместе со мной тренировалась прятаться под кроватью на случай бомбежки.
Мама оставалась в избе. Начинался тактический спор. Бабушка:

-Дом обвалится, кровать удержит.

Мама:

-Ну и сидите там. Я лучше выбегу. Кто вас откапывать будет? Лопата в амбаре.

Сопровождался диалог характерными местными словами-присказками, их объяснять
долго.

Тревожно. Голод чувствовался, но не дошло до крайности. Той ночью бабки собрали
уличную ребятню в каменный лабаз, завалили матрацами для согревания. Молодые
женщины прятались, чтобы не угнали в Германию, если придут немцы. Старухи шептались:

-Теперешний немец не такой, как в первую германскую. Те были культурные... 

Кто-то бросился к догорающему элеватору – запастись горелым зерном. Стрельба.
Кто стрелял – непонятно. Утром на улице вопль. Привезли убитого. Немец на окраине.
По слухам, их патруль дошел до водоразборной колонки, от нас – метров триста.
Мама вернулась. Деваться некуда.

Следующую ночь мы провели дома Вроде не стреляют. Утренний свет едва проникает
через замороженное окно. Легкий стук в стекло. Над морозными узорами – кончики
штыков. Мать кричит:

-Немцы!

Пытается затолкать меня под кровать. Бабушка с печки (ей оттуда лучше было видно):

-Открывай скорее! Война полгода. Различать не научилась. Штыки-то наши! Трехгранные...

Взвод наших (осталось около десятка) вел бой вчера. Они вошли. Шинели серые,
лица серые, запах пороха.

-Мамаша, нам спать.

Через минуту изба завалена массой спящих. Часовой  шатается. Грудью оперся на
штык, чтобы не уснуть.

Вечером мы пробовали армейские галеты. Бойцы ушли, соседи обсуждали ход баталии,
которой никто из них не видел:

-Ихний пулеметчик на колокольне. Наши-то залегли. А тут наш летчик. Молотчий
его зовут (будущий Герой Советского Союза). Пикирует на колокольню. Германца
срезал, сам чуть в купол не ткнулся. Его мамка в мирное время просила: “Сынку,
летай пониже!» А он уворачивается от колокольни, говорит: «Мати, мати! Велела
б ты мене летати повыше, а не пониже!” Жив остался... 

Мы еще не знали о наступлении Красной Армии под Москвой. Накануне мама с подругой,
видимо, для поднятия собственного морального духа сочинили: 

-Победа наша. Известно из достоверных источников.

Одна базарная любительница новостей интересовалась:

-А как же это мы их?

-Сначала «на шарап, потом на форпост»!

Непонятные слова произвели магическое действие. По городу разносилось: «на шарап,
на форпост». И точно! В город побатальонно вошли сибиряки. Мужики здоровенные.
Полушубки белые. С песнями. Полуторки. Обоз. Амуниция.

Эпизоды трех страшных ночей стали оборачиваться предметом шумного заинтересованного
обсуждения, как будто мы пережили приключение. А на окраине хоронили восьмерых
расстрелянных. Парнишка неосторожно вечером вышел со двора, попал под пулю. Бритого
тифозного больного приняли за красноармейца, застрелили. 

Фронт откатился за Тулу. Неожиданно в небе – прерывистый гул немецкого мотора.
Отчаянный крик соседки:

-Летит! Погибель наша!

Пожилой глуховатый сосед притворился совсем глухим, чтобы не взяли в армию. А
тут зычно заорал:

-Ложись!!!

И еще кое-что прибавил.

В дом вбегает мать с охапкой белья, с сорванной бельевой веревкой. Свист, грохот
близкого взрыва. Пулеметная очередь прошла по крыше. Я поближе к юбке:

-Мама!

Бабушка командует:

-Чо с тряпками возишься?! Вишь шо деется!

Мать:

-Жалко простыню. Прострелит, окаянный.

Взрывы дальше, дальше – их три. Ходили смотреть разбитый дом. Там погибли все.
Скопинцы ужасались и одновременно не без юмора рассказывали, как наш глухой вмиг
“исцелился”.

Удивительно, но трагедия  оставляла и комический след. Люди воевали, гибли, прятались
под кровать, забывали, что смерть прошла рядом и в любой момент вернется. Шутили,
словно не верили в собственный конец, вновь ужасались.  А над этим – нечто неизменное,
Высшее, самое важное. Но что?

          Год 43-й. Мама пришла с рынка с известием:

-Наши Курск взяли! В Москве был залп!

Мы еще не знали слова “салют”.

Вскоре папа увез нас домой в Расторгуево. Мама съездила в Москву (полчаса езды).
Вернулась взволнованная:

-Был крестный ход. Я тоже прошла.

Мне объяснили, что есть Бог и Его надо слушаться. Осенью причащали в Ермолинской
церкви.

Зима. По вечерам в лунном небе причудливые облака. Такие образы я впоследствии
видел на рисунках Доре. Луна ослепительная. Вот-вот в высоте откроется завеса
и покажется Он, но видений не было.

Папа читал военные сводки - бесконечные полосы непонятных газетных строчек. Когда
же  эта война кончится?

Первые мои попытки соблюдать посты и не шалить завершились неудачей. Из головы
не выходило: “Крещен, а веду себя неправильно”. Так продолжалось долго.

Впервые я прочитал Евангелие от начала до конца в 1968-м. Меня спросили: 

-Ты крещен?

Ответил:

Да. В младенчестве. В церкви. Иначе бы дед не позволил.

-Ты его помнишь?

 -Нет. Он до войны умер. В 37-м, от голода.

Все бабушкины сыновья с фронтов вернулись. Дядя Анатолий Иванович, танкист с
лицом римского легионера, иссеченный осколками, спросил однажды: 

Ты в кино войну видел? Ну,  как?

Подумал, что смотреть-то любопытно, но ответил:

-Страшно.

Анатолий Иванович сказал с напряжением:

-На самом деле еще страшнее. 

Владимир ПРИЛУЦКИЙ,

Кандидат медицинских наук


http://subscribe.ru/
E-mail: ask@subscribe.ru
Отписаться
Убрать рекламу


В избранное