Семейная православная газета Прямой потомок Рюрика

Откровения
Прямой потомок Рюрика
Борис Николаевич Любимов заведует кафедрой истории отечественного театра Российской
академии театрального искусства (ГИТИСе), профессор.
Его отец Николай Михайлович был едва ли не лучшим переводчиком художественной
литературы с европейских языков. По мнению специалистов, его “Дон Кихот”, “Гаргантюа
и Пантагрюэль” — гениальны, как и оригиналы. Но только родные и друзья знали,
что главной любовью “западника” Любимова было церковное пение. В его мемуарах
“Неувядаемый цвет”, изданных после смерти, есть замечательные главы, раскрывающие
красоту православного богослужения.
— Борис Николаевич, у вас довольно редкая судьба для человека вашего поколения.
С одной стороны, ваш отец имел высокий социальный статус, с другой — он был глубоко
верующим человеком, и вы с детства воспитывались в вере.
— В общем, да. Конечно, социальный статус отца в разные времена был разным. Прошел
он и через тюрьму (правда, сидел недолго), и через ссылку. Но это было до моего
рождения. А я родился в 1947 году.
Жили мы небедно, отец был признанным переводчиком, впоследствии получил Государственную
премию. У него любопытная родословная. По одной линии его предки были диаконами
и священниками, а по другой — прямыми потомками Рюрика. Крестным отцом моей бабушки
был великий князь Николай Николаевич, а прабабушки — государь император Александр
II.
Как вы понимаете, отец получил воспитание, которое позволило ему сохранить веру
в страшные 20-е и 30-е годы ХХ века. По крайней мере когда я родился, он был
глубоко воцерковленным человеком, председателем двадцатки храма Воскресения Словущего
в Филипповском переулке (сейчас там Иерусалимское подворье).
Настоятель этого храма отец Александр Скворцов крестил меня 21 мая 1948 года
(у меня до сих пор хранится свидетельство о Крещении — редкий по тем временам
документ). Все детство я простоял в алтаре этого храма вместе с отцом.
Кроме того, на мое детство пришлось открытие Троице-Сергиевой Лавры. Сейчас трудно
представить, что она когда-то была закрыта. Летом отец специально снимал дачу
между Москвой и тогдашним Загорском, где-то в районе 40 километра, чтобы удобно
было ездить и в Москву, и в Лавру. Считаю это очень важным для моего церковного
воспитания. Для полноты воцерковления надо знать и приходской храм, и монастырь.
У меня в детстве эта полнота была. Третье впечатление детства – Киево-Печерская
Лавра. До ее закрытия мы часто ездили в Киев.
— Вероятно, вашу семью посещали интересные люди?
— У нас дома бывали филологи-западники, занимающиеся творчеством писателей, которых
переводил отец. С другой стороны, к нам приезжал игумен Савва (будущий схиигумен)
из Псково-Печерского монастыря. Мы жили в писательском доме на улице Черняховского.
Помню, как вздрогнула лифтерша, когда отец Савва в монашеской одежде вошел в
подъезд. Таких посетителей на ее памяти в доме не было.
Так что считаю себя счастливым человеком. У меня не было позднего обращения.
— Неужели в те годы ваш отец не имел неприятностей?
— Честно говоря, не знаю, маленький был. Но точно знаю, что в начале 60-х годов
по доносу одного из коллег отца вызывал освобожденный секретарь Союза писателей
бывший генерал КГБ Ильин (между прочим, тоже отсидевший в сталинское время).
Вел себя корректно. Спросил отца, правда ли, что он ходит в церковь. Отец честно
сказал, что таковы его воспитание и убеждения. Никаких санкций не последовало.
Всё-таки художественный перевод — не идеологическая сфера, а авторитет отца как
переводчика был очень высок. Единственное наказание — человек, переводивший с
четырех языков, ни разу не пересек границу СССР. Но он это не считал наказанием.
— А кем была ваша мама?
— Тоже переводчицей. Как и моя старшая сестра, которая, к сожалению, умерла полтора
года назад. Обе были глубоко верующими.
— Как одноклассники и учителя относились к вашей вере?
— Не буду врать, изображать из себя героя. Время было сложное. И в школе, и в
армии я скрывал веру. 
— У вас не было распространенного подросткового бунта против Церкви?
— Явного бунта не было, но определенное охлаждение в отрочестве было. Помню,
однажды был у нас в гостях отец Савва. Я немножко посидел дома, а потом убежал
гулять. Потом узнал, что отец Савва спросил, верующий ли я. Отец ответил: “Да,
ходит со мной в церковь, но иногда уходит раньше со службы. Особенно скучно ему
становится во время шестопсалмия”. Отец Савва сказал: “Он скучает — бесы не скучают”.
Действительно, как только на всенощной начинали читать шестопсалмие, мне хотелось
уйти из храма. Тогда я и представить не мог, что это станет одним из моих любимых
моментов богослужения, и я в течение десяти лет буду в одном храме читать шестопсалмие.
Как всегда, отец Савва что-то увидел. 
— Вы в детстве окормлялись у одного священника?
Отец Александр Скворцов, который меня крестил, был духовником моего отца. До
сих пор вижу картину, как отец Александр меня исповедует и потом я причащаюсь.
Это первое церковное впечатление.
Потом довольно долго у меня не было духовника. Когда мне было лет двадцать, отец
познакомил меня с настоятелем храма святителя Николая в Кузнецах отцом Всеволодом
Шпиллером. Считаю это милостью Божией.
Сначала отец Всеволод просто давал мне книги по русской философии. Некоторые
я читал и раньше, но серьезный интерес к русской религиозной философии начался
именно после общения с ним.
А незадолго до армии я встретил отца Всеволода на улице. Он спросил меня, как
дела, я ответил, что очень плохо, и он твердо сказал: “Вам надо исповедоваться
и причаститься”. Это был переломный момент в моей жизни. 
После окончания ГИТИСа я служил год на Байконуре в стройбате. Накануне призыва
в армию 14 мая 1972 года утром причащался у отца Всеволода, а вечером впервые
был в гостях у своего будущего духовника отца Георгия Бреева.
— Видимо, с отцом Георгием вы познакомились через схиигумена Савву?
— Точно не знаю, но отец Георгий служил в храме, где мой отец был прихожанином.
Помню, что в апреле 1972 года отец Георгий с молодой матушкой Натальей были у
нас дома, а 14 мая, как я уже сказал, мы были у них. А на следующий день, на
Бориса и Глеба, я пошел в военкомат и через 2 недели — в эшелоне на Байконур.
— Тяжело было в армии?
— Тогда казалось, что тяжело. Но всё-таки я служил в Доме культуры, в течение
года трижды ездил в командировку в Москву. По сравнению со службой моих товарищей
на строительных площадках моя служба — “круг первый”. Задним числом я благодарю
Бога за то, что в моей жизни была армия. Один драматург мне сказал: “С тобой
произошло, как в плохой советской пьесе: армия тебя перековала”. 
— Борис Николаевич, почему вы выбрали профессию театроведа?
— Мой отец — после церковного пения, классической музыки (как производной от
него) и литературы — больше всего любил театр. Кстати, его крестной матерью была
дочь Ермоловой. И меня лет в 11—12, как магнитом, потянуло к театру. Я даже работал
осветителем в “Современнике”.
Выбора особого у меня не было. Богословием я в школьные годы не интересовался,
философский факультет воспринимал как идеологический, а филологический мне казался
слишком серьезным. Я же человек достаточно легкомысленный, любил и люблю игру
(не только театр, но и спорт – иногда даже думаю, что во мне погиб спортивный
комментатор), поэтому после школы поступил на театроведческий факультет ГИТИСа.
Окончил его в 1969 году. В аспирантуру там меня не приняли, и я поступил в аспирантуру
Литературного института. Но после армии перевелся в родной ГИТИС и уже почти
30 лет работаю здесь. Защитил диссертацию по Достоевскому (кажется, она называлась
“Проблемы сценичности творчества Достоевского”) и через несколько лет возглавил
кафедру.
— Ни у одного из искусств нет таких сложных отношений с Церковью, как у театра.
Мне не раз приходилось общаться с верующими актерами, но все они пришли к вере
в зрелом возрасте, будучи сложившимися профессионалами. Как случилось, что юноша
из верующей семьи выбрал профессию, связанную с театром?
— Знаете, мне это самому интересно. Но в юношеские годы я святых отцов не читал.
Впервые прочитал их лет в двадцать с небольшим. А суждения святых отцов о театре
мне попались, когда я был уже состоявшимся театроведом. 
Все, что говорили святые отцы о театре своего времени, правда. Я уже писал и
говорил, что во времена святителя Иоанна Златоуста театр мало отличался от гладиаторских
боев, с одной стороны, и от современной непотребной эстрады, с другой. Будь я
священником, я бы сам удерживал своих прихожан от такой эстрады. Но разве нужно
удерживать от спектакля Малого театра “Правда хорошо, а счастье лучше”? Мне кажется,
что всё-таки речь шла именно о зрелищах как о позорище.
В то же время можно вспомнить, что святитель Димитрий Ростовский сам писал пьесы.
А один из самых почитаемых иерархов первой трети XX века митрополит Трифон (Туркестанов)
в молодости был одаренным актером-любителем и на отпевании Ермоловой говорил,
что она привела его в Церковь. Кстати, отпевал великую актрису патриарший местоблюститель
Сергий, будущий патриарх! 
— Как относились к вашей профессии священники, с которыми вы общались?
— Я учился на 4 курсе, когда познакомился с отцом Всеволодом. Он сразу дал мне
почитать редкое издание — журнал “Маковец”, где была напечатана статья отца Павла
Флоренского “Храмовое действо как синтез искусства”. Моя профессия абсолютно
не смущала отца Всеволода. Наоборот, он иногда просил меня достать ему билеты
в театр. 
 А уже в девяностые годы я поделился своими переживаниями, во многом связанными
и с профессией, со старейшим московским священником отцом Василием Серебренниковым,
которого знал с детства. Когда мне было лет 8, он пришел вторым священником в
храм Воскресения Словущего в Филипповском переулке, а с 1965 года и до своей
кончины в 1996 году был там настоятелем. Отец Василий сказал:”У вас трудная профессия”.
По-моему, замечательно! 
— Ваша жена — внучка Качалова?
— Да. Кстати, Василий Иванович был сыном священника, верующим человеком. Жена
у меня была актрисой, сейчас работает на радио. Дочь учится на журфаке МГУ и
работает на телевидении, в том числе и в агентстве Русской Православной Церкви
на канале “Московия”.
И у меня был опыт работы на телевидении. 2 года вел программу “Читая Библию”.
Предложил мне ее вести мой однокашник – министр культуры Михаил Швыдкой. Не мне
судить, насколько удачной была программа.
— Наверное, теперь театр не сильно отличается в лучшую сторону от театра времен
святителя Иоанна Златоуста?
— Театр сегодня очень разный. Действительно процентов на 85 он неталантлив и
тлетворен. Но дело не в театре, а в общем состоянии культуры. Пройдите по книжным
лоткам, посмотрите телепередачи, фильмы — картина везде малоутешительная. У человека
должна быть внутренняя цензура.
— Могли бы вы как театровед и верующий человек порекомендовать читателям газеты
хорошие современные спектакли?
— “Семейное счастье” и “Война и мир” в театре Петра Фоменко. В обоих спектаклях
большая литература сочетается с режиссерским талантом. Более того, на “Семейное
счастье” я бы советовал сходить всем, кто готовится к семейной жизни. Рекомендую
и спектакль “Правда хорошо, а счастье лучше” и “Горе от ума” в Малом театре.
И вовсе не потому, что являюсь заместителем художественного руководителя Малого
театра, а потому, что это очень талантливый и чистый спектакль.
Есть еще ряд талантливых спектаклей, но поскольку у вас “Семейная православная
газета”, назвал только те, на которые, как мне кажется, стоит сходить всей семьей.
Беседовал Леонид ВИНОГРАДОВ