"Психологическое айкидо"
Тренинг профилактики конфликта и выхода из него
Невербальные формы общения.
╥
Психологические приемы считывания информации, психологические приемы передачи информации в "бессознательное".
╥
"Подстройка" и "ведение" партнера в процессе общения и деловой беседы.
╥
Основные формы неконфликтного общения.
╥
Как не давать себя в обиду.
╥
Основные правила выхода из конфликта.
Авторский тренинг-семинар психотерапевта М.Е. Литвака в Москве.
Запись по тел.: 741-22-46; mcross@newmail.ruПодробности
Обычно радующий звонок молчал. В возникшей тишине опадало напряженное ожидание. Странные для моего кабинета сумерки как-то сразу сделали пространство чужим и необжитым. Шум в приемной никак не мог прорваться сквозь двойную дверь. Прохлада хорошо кондиционированного помещения прокралась сквозь уютный хлопок рубашки. Вздрогнув, я понял, что день закончился. Хотелось, по привычке, закурить последнюю трудовую сигарету, но что-то внутри удерживало в неподвижности. Замерев, я прислушивался к себе. "Я не хочу двигаться, я никуда не хочу идти, я не хочу идти домой…" Спазмом сжало горло. Руки с точностью автомата произвели привычные манипуляции. Резко выпущенная струя дыма освободила дыхание и речь. "Черт, что же это?",- недоумение и злость прозвучали оглушающе.
Спружинив, кресло выбросило тело в пространство кабинета. Несколько энергичных движений, и тело приняло привычную боксерскую стойку. Силуэт противника, замелькавший в стеллажных стеклах, настигался точными встречными ударами, пригвождаемый резким выдохом. Только вновь обретя контроль над чувствами, так внезапно ворвавшимися в мой привычный мир, мое тело остановило бой с отражением.
Попросив Наташу кофе, я пересел в кресло у окна. Вид на вечерний город с высоты 23 этажа всегда напоминал мне картину захваченной и горящей крепости. В своих фантазиях я был одним из тех, кто руководил этим штурмом, обозревая с высоты людей и механизмы, приводимые в движение моей волей. Я позволял проявляться своей и чужой агрессии, честолюбию, жажде власти, оставаясь мудрым и открытым правителем. Признание противоречивости и высшей целесообразности чувств и дел вселяли в меня уверенность в освоенности внутреннего и внешнего мира. Я спокойно принимал и достойно переживал и ненависть и любовь, и дружбу и предательство. Казалось, что эта гармония может вобрать в себя любое человеческое переживание.
Но сегодня что-то было не так. Совсем недалеко, при желании я мог найти в районе Чистых прудов, светилось окно, за которым жило какое-то новое чувство. В моем доме, в моей личной крепости кто-то жег огонь, едкий дым которого сейчас щипал мои глаза, заставлял щуриться и двигаться в танце-поединке с воображаемым противником.
Я любил и умел танцевать, как любил и был увлечен всем, что давало чувство физического совершенства. Мое зрелое и опытное тело было достойным сосудом выдержанного напитка моей души. А Маша была тонким ценителем и знатоком этого противоречивого источника наслаждений.
"Ч-черт, - я опять ощутил внутренний озноб, - не может быть". Именно мысль о жене вызывала такую незнакомую боль. Я навсегда исключил возможность предательства, так очевидно предана и открыта была Маша. Но сейчас, почему-то первое, что приходило в голову, так нелепо и назойливо звучало мотивом заевшей пластинки - измена, измена…
"Глупость, я знаю о ней все и все знаю от нее", - я должен был говорить вслух, чтобы обуздать хаос мыслей и чувств, разрушавший способность логически мыслить и понимать то, что происходило со мной. Образ последней капли, переполнившей чашу моей самовлюбленной незрячести, раздражал своей банальностью. Не было ничего очевидного, все было вероятно. Но одновременно что-то очень небезразличное и нелживое наблюдало эту внутреннюю истерию чувств, метавшихся во взорванном пространстве, еще часом назад самом комфортном и благоустроенном в мире. "Ты дано знал это. Ты знал и не хотел знать. Ты так долго умел не видеть этого" Это было как единственный шанс вынырнуть из-подо льда, вырваться из удушающего плена ужаса, одновременно и холодящего душу, и сжигающего разум. "Я потерял контроль, я должен признать поражение, сдаться", - это было бесконечно тяжело для бескомпромиссного бойца, победителя, правителя…
тирана.
Маша была самым ценным украшением моей короны. 15 лет назад мы вкусили игристое вино пьянящей молодой страсти, когда бурно и необратимо смешались наши души, когда жизнь навсегда разделилась на до и после. Страсть как борьба, самая увлекательная игра за первенство среди равных, овладела нами. В 25 лет я не люли любить, это казалось мне слишком пресным. Я много размышлял и экспериментировал, исследовал чувства других и, как мне потом казалось, копил силы, чтобы быть достойным партнером в экстремальном приключении "В поисках страсти". Маша была лучшей из лучших, отчаянной и нежной, неуступчивой и податливой, ведущей и ведомой - страстной. Девять месяцев нашего романа естественно разрешилось началом семейной жизни. Стремительность взаимопроникновения и истинное наслаждение страстью создали иллюзию полного понимания и принятия. Физическая страсть заглушила все многоголосие внутренней жизни, стала
единственным понятным языком нашего общения. Как я сейчас расплачивался! Не за иллюзии, а за сознательно отвергнутый опыт, другой опыт чувств, других чувств. Теперь я понимал, что все годы я не любил свою жену, я страстно желал ее и гордился ею, как своим самым важным успехом в жизни.
А сейчас я не желал ее. Страсти больше не было. Сейчас я боялся вернуться домой и увидеть лицо человека, к которому я ничего не чувствовал, или не понимал, что я чувствую. Я понял это рассудком, вдруг ставшим таким беспощадным и издевательски точным. А в сердце зияла рана, которою я так тщательно и умело годами заполнял страстными увлечениями работой, спортом, охотой, воспитанием дочерей. Я понимал, что иногда я был близок к отчаянию понимания, но и тогда опасно манипулируя, как фокусник, превращал размышления о страсти в само чувство страсти. Я достигал совершенства в состязании за право быть самым страстным лжецом. Постепенно мягкая эротика превращалась в жесткое порно ради поддержания интенсивности любовных ласк.
Сейчас мне было противно мое страстное возбуждение, которым я загорался, предаваясь эротическим фантазиям, стимулированным новым бельем жены. Естественная внебрачная жизнь мужчины стала контрастным душем, предававшим тонус все чаще предательски подводившему органу. Это было отвратительно. Каким же самовлюбленным глупцом я был, поддерживая только огонь страсти, все подряд бросая в ненасытную топку. На вечеринках я сознательно провоцировал Машину ревность, как я считал, спутницу страсти, заигрывая с плохо говорящими красотками, вместо того чтобы просто посплетничать с ней по их поводу. Я вспоминал свой страстный героизм, когда я метался по городу в поисках не слишком важного лекарства вместо того, чтобы быть рядом с Машей и держать ее за руку, когда болела младшая дочь. Наряжаясь в свой "королевский наряд", я "надевал" Машу, возбуждая зависть других мужчин и упиваясь обладанием таким сокровищем.
Я мог просто сказать ей с дружеской иронией о том, что я не могу не воспользоваться ее красотой. Я должен был сказать ей об этом, чтобы не превращать ее в вещь.
Эти воспоминания истощали меня и одновременно как-то сладостно освобождали вместе с собой все непрожитые чувства. Мне было невыносимо стыдно и одновременно хотелось говорить об этом. Мне хотелось плакать, по-настоящему, дать изливаться боли и стыду. Но, боже, я не мог. Здесь, в моем кабинете победителя, где каждая деталь напоминала о моей роли бойца. Я больше не мог видеть бесконечных отражений своей "персоны". "Теперь ты понимаешь, почему ты любишь бой с тенью. Ты "избиваешь" себя, не давая говорить своим чувствам, - сокрушая стекла и зеркала, выкрикивал я, - Так будь смелым, дай быть всему, хватит поисков страсти. Я хочу быть просто живым. Я хочу просто любить".
Теперь слезы и кровь смешивались на моих руках, когда я набирал номер домашнего телефона. Я хотел домой, к Маше, просто к ней...