В статье русской «Википедии» сказано о нём: «Лирические герои смотрят на мир глазами тупого советского обывателя». Посмотрим на мир, да?
«Вот я курицу зажарю – жаловаться грех. Да ведь я ведь и не жалюсь, Что я – лучше всех? Даже совестно, нет силы, ведь поди ж ты, на: Цельну курицу сгубила На меня страна!»
Или вот так посмотрим:
«Килограмм салата рыбного В кулинарьи приобрёл. В этом ничего обидного: Приобрёл и приобрёл. Сам немножечко поел. Сына единоутробного Этим делом накормил. И уселись у окошка, У прозрачного стекла, Словно две мужские кошки – Чтобы жизнь внизу текла»
Или знаменитое, незабвенное:
«А много ли мне в жизни надо? Уже и слова не скажу. Как лейбницевская монада Лечу, и что-то
там жужжу Какой-то там другой монаде. Она ж в ответ мне: «Бога ради, не жужжи»
Взгляд, округлённый очками, таков. Мироздание огромно. Человек мал, но в малости своей удивительно силён. Человечество способно породить Милицанера. А уж Милицанер, в случае чего, скажет стихиям: «не баловаться!» - и наступит короткое, но прочное и прозрачное счастье. Тишина и покой.
Я люблю эти стихи. За невозможный, счастливый до слёз баланс юродивого, трогательного и язвительного,
за их совершенно невнятную нежность: смотрит-то поэт на себя самого, на свою курицу в своей тарелке, а видит каким-то дивом и меня, и матушку мою с отцом, и страну, и земной шарик. Маленький. А на шарике расставлены при случае им же, поэтом, народы: «Вот этих слева я поставил, вот этих справа я поставил, всех прочих на потом оставил…». Составлены народы для битвы, оловянные и пластмассовые солдатики, а усталый их демиург не может решить, кто победит – «завтра будет видно», и солдатикам придётся завести
у себя живую душу, и биться, и отдать её туда же, куда и все прочие души отдаются на вечное хранение.
Поэт- это Пригов Дмитрий Александрович, имя-фамилия-отчество, какой-то там загадочный русский авангард. Впереди чего? Впереди души моей читающей, как некая птица-проводник? Наверное, да. Видимо, положено авангардному поэту то семейные трусы на людях носить, то кофту анилиновой желтизны. Но жизнь – кольцо, и какой авангард ни возглавляй, если ты поэт… если поэт по устройству душевной оптики,
то так и выйдет, что из тебя даже в эпитафиях на убиенных тараканов будет проливаться что-то такое едкое, щипучее, как спирт. Любовь, наверное.
Любовь. Ты её на людях в дверь, тапком её, веником, а она в окно.
Говорят, пишут вот, что Пригов Дмитрий Александрович умер 16 июля сего года. Я не спорю. Смерть случается с поэтами точно так же, как и с лирическими героями. И даже ещё непоправимее. Но что же мы тогда будем читать и перечитывать, вспоминать и поливать слезой, чтобы росло
и прорастало внутри?
А вот это и будем:
«Что-то воздух какой-то кривой Так вот выйдешь в одном направленье А уходишь в другом направленье Да и не возвратишься домой А, бывает, вернешься -- Бог мой Что-то дом уж какой-то кривой И в каком-то другом направленьи Направлен»
А кому кривизна пространств – не помеха, тому шёпотное, на ухо:
«Чуден Днепр в погоду ясную Кто с вершин Москвы глядит Птица не перелетит Спи родная, спи прекрасная Я, недремлющий в ночи За тебя перелечу Все, что надо»
Ну, или просто стихи его о любви. Из толстой книги «Пригов».