Отправляет email-рассылки с помощью сервиса Sendsay

Somus!

Рассылка закрыта

При закрытии подписчики были переданы в рассылку "Женский клуб о красоте и стиле жизни bahurka.ru" на которую и рекомендуем вам подписаться.

Вы можете найти рассылки сходной тематики в Каталоге рассылок.

←   Октябрь 2006   →
 1
 2
 3
 4
 5
 6
 7
 8
 9
09.10.2006
10:07:16
12:21:31
10
10.10.2006
07:05:29
14:39:25
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
25.10.2006
09:25:13
23:15:13
26
27
28
28.10.2006
18:25:09
19:05:23
29
30
31
Автор
Павел

Статистика

335 подписчиков
-3 за неделю
←   Все выпуски   →

«На плотном листе митиноку…»


 
ежедневная рассылка Somus!
2006-10-16 

«На плотном листе митиноку…»

Япония очень далеко. По ту сторону ночи. От века глядят через меридиан побережья — не смахивая океанскую слезу, затаив прибойное дыхание. Что там?
Камни молчат, воды молчат. Сама же она прячет набелённое морской солью лицо за веером, надвигает поглубже тёмные очки, нелукаво отгораживается цветами на рукаве кимоно. Гайдзин, чужак, говорит она, уходи, ты всё равно ничего не поймёшь.
А чужак не уходит. Он упорный. Ему нужно понять, потому что не сочетаются прекрасное и непонятное, потому что узнавание желанно. А отчуждения и так повсюду хватает.
Итак, он хочет узнать. Он по всем правилам заваривает и пьёт зелёный чай, мыльный и горький. Учит странно музыкальные слова. Смотрит недетские мультики. Терпеливо расставляет в вазах сухие ветки и нераспустившиеся соцветия полевых трав. Сосредоточенно кладёт пальцы на гладкое дерево боккэна. Сочиняет песни в 17 слогов. Читает классиков, в основном тех, которые сами пытались понять его, гайдзина, мир и суть… В общем, пытается стать частью страны.
А между тем, ворота открыты. Вот уже почти тысячу лет.
Две книги, две истории, предельно разные и осязаемо породнённые.
«Записки в изголовье».
«Повесть о Гэндзи».
Да, тысячу лет назад. Не сёстры, не соперницы, даже не родственницы — а в те времена при дворе почти все были друг другу близкая родня, — старшая Сэй Сёнагон и младшая Мурасаки Сикибу, каждая на свой лад, раскрыли нам навстречу сердце, осветили душу. И свою, и Японии.
Они очень разные — и книги, и женщины, нарисовавшие — а как сказать иначе? — эти дивные житейские истории на плотной, чуть коробящейся бумаге, на знаменитой «митиноку». Сёнагон оставила нам дневник, Мурасаки — повесть. Но что такое повесть, как не тот же дневник, только кисть двигается чуть по-другому, судьбы вольно снизываются в ожерелье.
И что такое дневник, как не повесть о единственной судьбе? Именно такая, какая вышла из-под кисти насмешливой, тщеславной, упрямой Сёнагон! Она любит снег и холодный ветер, она без смущения рассказывает нам, что не так уж хороша собою — волосы-де накладные, она метко перебирает по косточкам придворных мужей и дам, подолгу смакует удачно найденную строчку к непременным стихам — и всё это с такой страстью, с таким вдохновением и пылом, что не восхищаться невозможно. Да, вот это — моя жизнь, говорит Сёнагон, и это всё я люблю. Горы и воды, названные по именам, весною — рассвет, тесная комнатка на галерее дворца, снежная гора в императорском парке, взыскательный Юкинари и глупый Масахиро, и та самая, которая в сердце — больше, чем госпожа и императрица, больше чем бедное отвергнутое дитя когда-то всесильного канцлера… И то письмо с лепестком розы внутри и с единственной строкой из знаменитой песни — «Я безмолвно люблю»…
Пронзающая душу красота, говорит Сэй-Сёнагон.
И вправду, пронзающая.

И ещё — важное для всякого настоящего писателя чувство, оно мостиком соединяет две столь непохожие повести, — это удовольствие писать. Чистая радость писать обо всём, что мило — у Сёнагон. Чистая радость рассказывать, связывать речи, любоваться историей — у Мурасаки. Нет в этом ничего особенно японского, но не это ли бесхитростное наслаждение рассказом сохранило для нас и «Записки», и «Гэндзи», пронесло их от читателя к читателю сквозь десять веков?

Мурасаки неспешна. Там, где её старшая современница вскричала бы: «Ах!», эта лишь едва шуршит шёлком рукава, показывает тонким пальчиком, а уж тихо ахать, читатель, будешь ты сам: «… при каком же Государе то было?». Сёнагон умна и язвительна, Мурасаки — пожалуй, просто по-женски мудра. У Сёнагон от досады и обиды могут белила отвалиться с лица, и она, уж конечно, об этом не промолчит. А в мире Мурасаки разве только тогда исказится совершенный лик Гэндзи, когда ветер вздумает коснуться отражения в пруду или ручье. Ох, этот Гэндзи… Красота повести о нём — она, конечно, в высшей степени японская — замурованная в изящных формах, выверенная в почти танцевальном движении, затаённая, как вздох над цветами.
Но как же она рвётся наружу!
И как пронзает душу.
Твою. Того, кто читает, спустя столетия.
Ты думаешь — как они жили, как находили друг друга среди масок, в заставленных ширмами дворцах, разговаривая через посредника заученными фразами из великих поэтических антологий прошлого?
Так вот и находили.
По следу пронзающей красоты.
Красоты, открывающей сердце.

А ведь вот, вот же она, эта самая загадочная японская душа, эта тайна — она и есть открытое сердце. Как угодно может быть искажён внешний облик, можно белить лицо, надевать двенадцать шёлковых платьев, закрываться занавесом, пологом и створкой, можно по всякому случаю цитировать чужие стихи… но сердце от века остаётся жадно раскрытым, с верой почти детской — в то, что всё вокруг прекрасно, нужно только разглядеть. Вчувствуйся — говорит Япония. Не всматривайся, не вслушивайся, оставь свои усилия, гайдзин.
Просто откройся, и ты всё узнаешь. Дай волю не уму, но чувству. Пока ты чувствуешь — ты воистину живой и брат мне.

А теперь возьми кисть — и нарисуй себя на плотном листе митиноку.

Текст:  Юлия Сиромолот

Оставить свой комментарий

 
Продолжение будет завтра!

В избранное