Не найдя замены ночному бармену, зевающий хозяин бара со скрипом протирал бокалы, когда уже, наверное, сотая кислая мина получилась у стойки бара. Из любой исходной мины неизменно получалась более кислая, когда очередной завсегдатай узнавал или убеждался прямо здесь, у стойки, что бармена Нильса больше нет. Не здесь нет, а вообще нет.
Нильс был любимый многими бармен. У него под стойкой всегда лежали его
личные деньги - немного, фунтов двадцать-тридцать - из которых он ссуживал многочисленным завсегдатаям, забегавшим перехватить граммов сто с крышкой даже без пенни в кармане. А ещё все знали, что он через месяц простит долг меньше десяти фунтов, если будет уверен, что должник не ходил в другой бар. Это казалось правильным - так он поощрял трезвость, которую вообще-то все здесь презирали, но Нильса - уважали.
Он был хороший барыга. Под руками у Нильса всегда были очень хорошие и не очень дорогие драгсы.
Была и простая травка, и кокс, и разные-разные порошки и пилюльки на всякую потребу. Поговаривали, что Нильс сам всегда пробовал из очередной партии и жестоко браковал то, что он считал некачественным. Некоторые в городе думали, что Нильс не вторчался потому, что пробовал всё вперемешку и никогда не принимал один и тот же драг дважды подряд. Однако несколько последователей этой убедительной с виду тактики скатились в обычную для городских нариков яму едва ли не быстрее, чем средние самоубийцы этого типа. Разве
что фигуры пилотажа выписали при этом несколько отличные от банальных.
Он был прекрасный барыга. С одного взгляда он угадывал подставу, и поэтому за все свои шесть лет работы он ни разу не попался на продаже товара. Да, конечно, он упустил множество клиентов, но он не рисковал ни свободой, ни товаром, ни деньгами Большого барыги.
Он был самый лучший барыга. Никогда Нильс не пересаживал торчка на более тяжёлый и более выгодный ему, Нильсу, драг. Если клиент впервые взял у него травы -
он получал у него только траву. Качественную, недорогую, но - только траву. Если впервые взял красно-белые капсулы нембутала - получал только их или что-нибудь полегче, что бы ни говорил клиент и сколько бы ни предлагал денег. Многие помнили, какую ужасную сцену устроил в баре стремительно сторчавшийся адвокат, который, требуя продать ему снега за любые деньги, вопил о том, что он имеет право выбирать, что его деньги не хуже любых, что он сам отвечает за свои действия, а когда Нильс напомнил ему, что тот вот
уже два года получает здесь только траву и в десятый раз повоторил ему своё мягкое "Нет", тот вдруг успокоился, вынул из своего лучших времён портфеля из потёртой, но крокодиловой кожи автоматический пистолет и мигом разнёс весь алкобутылочный иконостас над стойкой, а последнюю короткую очередь из трёх оставшихся патронов очень ловко пустил себе в висок, украсив жирными бело-жёлто-красными брызгами добрую половину помещения, и какой стоял в баре после этого запах: сгоревшего пороха, разлитых декалитров
самой разномастной и разносортной выпивки и - адвокатской крови с торчковыми мозгами. Хромой Джо с тех пор выхлебал море виски, выспоренное у завсегдатаев на то, что Джо сумеет вызвать рвотный припадок у новичка, смачно рассказывая ему эту живописную историю. А некоторые слабонервные ставили Джо целую бутылку за то, чтобы он до закрытия никому этого не рассказывал.
Хотя у Нильса не было родственников - разве в этих случаях считается родственником брат-паралитик? - на его похоронах было много людей.
Почти все знали друг друга хотя бы в лицо, но никто не знал, кем был грузный и дорого одетый негр, стоявший в одиночестве поодаль от пришедших проститься с Нильсом и непрерывно ковырявший в зубах зубочисткой. А Большой барыга не видел никого, сосредоточенно думая о том, что он очень виноват и теперь навсегда перед Нильсом за то, что однажды избил его после того, как Нильс через пару месяцев работы на него поставил своё условие - он продаёт драгсы только в баре, куда нет входа совсем зелёным юнцам, и толкает
клиенту только то же самое - или легче. Где ему теперь найти пушера, который даст такой оборот, который сходу просечёт фуфло, не попадётся и не потеряет ни бабки, ни товар, который, если разобраться, лечил этот грёбаный город от наркоты, потому что не будь Нильса - был бы другой барыга, а его клиенты втягивались в это гиблое дело куда слабее, да и жили куда дольше, чем торчки с других районов... Ведь если было просто погано на душе, Нильс всегда давал взаймы пять-десять фунтов на хороший дринкинг прямо в этом
баре, но не на торчинг. Именно поэтому Нильс не вызывал ненависти к себе, как другие барыги, поэтому с ним было так легко работать, поэтому он заработал для своего брата достаточно денег, и он не сдохнет теперь где-нибудь в вонючей богадельне или на помойке, поэтому его любили многие из тех, кому было зябко в этом мире, поэтому он был им так нужен, поэтому его сейчас некем заменить, и поэтому же он заправил машину супердозой хмурого и спокойно запузырил её себе в широченную вену на шее через полчаса после того,
как вручил брату большой и алый воздушный шар, к которому прохладной на ощупь голубой атласной ленточкой были привязаны пачка наличных фунтов суммой ровно в сто пятьдесят тысяч, бумаги на солидную коллекцию очень хороших акций и составленное на случай недоразумений завещание из одного предложения.
Все пришедшие на похороны знали - Нильс был лучше всех, но никто ему не завидовал, и никто не хотел быть совсем как он. Да никто бы и не сумел, если уж сам Нильс не смог...